Текст книги "Кубинский кризис. Хроника подводной войны"

Автор книги: Питер Хутхаузен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Механик, сколько еще протянем на батареях?

– При средней скорости хода заряда хватит на девяносто минут, товарищ командир.

– Штурман, сколько осталось до захода солнца? – спросил Кетов.

– Командир, – ответил штурман, – до захода остался один час сорок минут.

Кетов дождался, когда самолет сбросил очередную партию буев, за которой последовала серия разрывов. Он опять повернул на восток и увеличил скорость до десяти узлов. К тому времени, когда самолет сбросил новую партию буев, лодка уже была им потеряна. Стало темнеть, а с наступлением темноты самолет не мог летать на малых высотах, чтобы воспользоваться установленным на нем детектором магнитной аномалии. Кетов слышал, как самолет сбросил очередную партию буев к югу от лодки, опять пытаясь определить их местоположение, но они уже была вне его зоны досягаемости. В темноте они медленно всплыли, выставив на поверхность только РДП, и начали зарядку батарей. Самолет опять их не поймал – ни своей РЛС, ни буями «Джезебел». Операторы Кетова доложили о том, что южнее их надводные корабли работают активными гидролокаторами, пытаясь, как и самолет, поймать лодку, но «Б-4» постепенно увеличила отрыв от кораблей и самолета противника и скрылась в тропической ночи.

На следующий день Кетов получил радиограмму из Москвы, которой подтверждался приказ прервать переход на Мариэль и начать патрулирование в небольшом районе радиусом двадцать пять миль. Выполняя этот приказ, Кетов впервые воспользовался пассивным гидролокатором «РГ-10». Этот гидролокатор был установлен на «Б-4» буквально перед выходом лодки в море из бухты Сайда, однако он до сих пор не работал. Техник по радиоэлектронному оборудованию, мастер своего дела, три с лишним недели возился с гидролокатором и в конце концов ввел его в строй. Для них навсегда осталось загадкой, почему гидролокатор до этого толком не работал, сам Кетов видел причину в том, что гидролокатор был чересчур восприимчив к холоду. Как бы там ни было, теперь он работал, давая им возможность обнаруживать американцев на больших дальностях по сравнению с их штатными гидроакустическими средствами. «Б-4» была единственной лодкой в составе квартета «Фокстротов», на которой было установлено это новое оборудование, позволившее ей в дальнейшем загодя обнаружить американцев и уходить от них до того, как американцы их засекут.

Через месяц Кетов покинул район патрулирования и стал понемногу пробираться на север. У них все еще не было приказа о возвращении на базу, но поступали приказы о выходе в новые районы патрулирования, каждый из которых располагался в 100–120 милях севернее предыдущего. Наконец 20 ноября «Б-4» получила приказ вернуться в порт приписки Полярный. Забавно, что вскоре после получения приказа о возвращении операторы радиоперехвата «Б-4» перехватили переданную открытым текстом телеграмму командующего ВМС США в Атлантике, в которой выражалась благодарность находившимся в этом районе советским подводным лодкам за предоставленную возможность поучаствовать в совместных операциях. Это был настоящий сюрприз, подтвердивший мнение Кетова о том, что все это время американцы точно знали о их походе и полученных приказах. Просто в тактическом плане американцы не смогли принудить к всплытию все советские подводные лодки. Что же касается Кетова и экипажа «Б-4», то им удалось ускользнуть и избегнуть неприятностей, связанных с всплытием в самой гуще численно превосходящего американского флота.

Часть V
Эндшпиль

Возвращение домой, на Кольский полуостров

8 ноября 1962 г.

Капитан 2 ранга Н. Шумков

ПЛ «Б-130»

Атлантика

«Б-130», сопровождаемая в неспокойном море эсминцем «Кепплер», продолжала в надводном положении движение на северо-восток; два из трех ее дизелей были выведены из эксплуатации, а третий работал не в полную мощность, что вынуждало идти на электрическом ходу со скоростью всего полтора узла. Это было монотонным занятием, а волнение на море усиливалось. Дизель № 1, единственный, который механику Паршину удалось заставить работать, давал мощность, достаточную только для зарядки батарей.

В любой момент они ожидали встречи со спасательным буксиром «Памир», который в полученной ими радиограмме сообщил, что на скорости десять узлов идет в юго-западном направлении.

Вахтенным офицером в этот отрезок времени был Воронов; сам Шумков продолжал переживать и размышлять по поводу своего отступления с поля боя. К этому времени он уже получил ответ и на свои доклады относительно неисправностей дизелей лодки. Командование подводных сил СФ проинформировало его, что на борт «Памира» погружены коробки приводов для последующей установки на их неисправных дизелях. Шумков вызвал на мостик механика.

– Прибыл по вашему приказанию, товарищ командир, – быстро и невнятно пробормотал Паршин под шум дождя, вновь заливавшего мостик. Чудесное ощущение – стоять под чистой водой, пусть даже если это и немного мешает разговору с командиром. После недель зловонной жары и грязного воздуха было наслаждением просто находиться на свежем воздухе и прочищать легкие.

– Шеф, нам только что сообщили, что на «Памире» идут агрегаты для двух наших дизелей, у которых треснули коробки. Что ты думаешь по этому поводу?

Паршин посмотрел через ограждение мостика на «Кепплер», который был для них загонщиком с дробовиком. Он шел на дальности примерно две тысячи метров справа и позади лодки. Паршин тряхнул головой.

– Командир, мы же докладывали, что ремонт можно сделать только на верфи; мы сами скорее всего не сможем поменять эти коробки. Нам нужен сухой док.

– Почему же не сможем, шеф? – Шумков обычно вникал в инженерные проблемы, но тут вспомнил, что они не обговаривали деталей операции по замене коробок. Все давно знали, что трещины существовали со дня ввода лодки в боевой состав, но тот факт, что они полностью разорвали корпус, казался ему проблемой, которую можно было решить простой заменой.

– Не могу поверить, чтобы инженеры флотилии и Северного флота не врубились в то, что эту операцию нельзя выполнить в море. – Паршин недоверчиво покачал головой.

– Но почему нельзя, шеф? – опять спросил Шумков, чувствуя себя немного глуповато из-за того, что не обсудил этот вопрос раньше.

– Все просто, командир. Снять неисправные коробки мы сможем, потому что они развалились надвое, а чтобы установить новые, нам потребуется вырезать отверстие в прочном корпусе размером минимум два на полтора метра. Сварочное оборудование для выполнения этой работы у меня есть, но в такую погоду на море мы не сможем этого сделать – мы камнем пойдем ко дну. Даже в порту не стоит этого делать, только на киль-блоках в сухом доке!

Шумков онемел. Он не подумал заранее о размерах коробок или о том, что они могут быть слишком большими для спуска вниз через главный люк или люки загрузки торпед. Он старательно разглядывал серые волны и такое же серое небо, едва различая горизонт, где встречались две стихии. Двое мужчин стояли рядом и смотрели вперед, ожидая появления буксира.

Когда они, наконец, увидели буксир, Шумкову стало легче, но ненадолго. Сеанс радиосвязи с «Памиром» вселял надежду на то, что они смогут произвести временный ремонт и вернуться к лодкам бригады, чтобы поддержать их в кажущейся нескончаемой битве с противолодочными силами США, теперь же надежда исчезла.

– Нет другого выхода, шеф, придется «Памиру» брать нас на буксир. – Такое решение было не совсем тем, что они предполагали, и все-таки прийти домой на буксире было для них гораздо лучшим вариантом, чем возвращаться своим ходом на скорости полтора узла и болтаться в море еще полтора месяца. Ранее им приказали встретиться с «Памиром», произвести требуемый ремонт и вернуться на юг для поддержки оставшихся там трех лодок бригады, но теперь об этом не могло быть речи. Сейчас Шумков знал истинную причину, не позволявшую им поменять коробки на неисправных дизелях, и сложившаяся ситуация показалась ему настолько забавной, что он едва не расхохотался, вовремя сдержав себя из-за стоявшего рядом механика.

– Надводный контакт прямо по курсу, – доложил снизу оператор РЛС. Это наверняка был «Памир».

– Понял, контакт. Гидролокатор, шумы отмечаете?

– Пока нет, товарищ командир, прием пассивным гидролокатором затруднен из-за сильной волны, но скоро мы их услышим.

Шумков ждал, вглядываясь усталыми глазами в брызги волн и дождь. Он чувствовал себя подавленным после всего, что произошло за последнее время – постоянная бдительность, близость противника, а теперь для них это кончилось, все! Теперь им предстоял только долгий путь домой. Через десять минут наблюдатель доложил о визуальном контакте прямо по курсу. Начинало темнеть, хотя до вечера было далеко.

– Товарищ командир, воздушный контакт с запада, приближается. Американский «Нептун» идет курсом на нас.

– Понял, – ответил Шумков. Какое это теперь имело значение? Они вышли из игры, никакой пользы от них не было, и они ни для кого не представляли угрозы.

– Товарищ командир, американский эсминец болтает с самолетом в общей противолодочной радиосети, они ждут нашей встречи с буксиром.

– Очень хорошо. – Ну, сейчас мы им покажем кино на открытом воздухе, если они смогут что-нибудь разглядеть в такую погоду, подумал Шумков. Нет смысла оставаться в режиме радиомолчания. – Пусть Чепраков даст мне радио с «Памиром», мне надо переговорить с его капитаном.

– Есть, товарищ командир, – ответил Воронов. Через несколько минут он доложил: – Капитан «Памира» на линии, шестой канал.

– Очень хорошо. – Шумков взял микрофон и установил переключатель, покрытый налетом соли, на шестой канал. Видимость немного улучшилась, и теперь он видел «Памир», который выполнял разворот, намереваясь занять место слева и сзади от них. Ну вот, подумал Шумков, у нас сейчас двое сопровождающих – по одному от нас и от них, плюс еще самолет. Ничего не скажешь – за нами действительно хорошо присматривают.

Шумков стал кричать в микрофон; радиосвязь была плохой, и голос с другого конца был едва различим. Шумков попробовал объяснить капитану буксира суть дела, а потом передал микрофон механику, вернувшемуся в рубку; механик стал обговаривать длину и толщину троса, нужного для буксировки лодки. Шумков всерьез сомневался, сможет ли буксир при такой погоде успешно тянуть лодку на тросе с малым провисом; чтобы волны трос не разорвали, его придется делать очень длинным. Это сулило долгий и утомительный путь домой.

После множества препирательств, ругательств и проклятий механик и капитан буксира договорились ждать улучшения погоды. Маленькая флотилия из трех судов продолжила движение с одинаковыми для всех курсом и скоростью вплоть до следующего дня, когда, после двух неудачных попыток, во время которых трос рвался, они все-таки успешно закрепили трехсотметровый трос, который, похоже, выдерживал нагрузку.

На восхитительной скорости в пять узлов они рванули домой. Когда буксир начинал их тянуть, лодка была в трехстах милях от Восточного побережья США; «Б-130» понадобилось три недели, чтобы добраться до Полярного. Они впервые увидели землю – это был Нордкап – третьего декабря.

Обойдя Нордкап, они воспрянули духом. Наступила полярная ночь, и они опять редко видели солнце, но их высокий настрой поддерживало сознание того, что они прибывают в родной порт. Еще два дня ушло у них на то, чтобы дойти до точки поворота и взять курс на юг, на Кольский полуостров. Капитан «Памира» договорился, что два портовых буксира встретят их в море у бакена, но Шумков воспротивился этому. Им удалось полностью зарядить свои батареи благодаря хитрому временному приспособлению, которое придумал механик, используя работавший не на полную мощность оставшийся дизель и некоторую помощь с «Памира». Шумков хотел освободиться от буксировки после прохождения морского бакена и двигаться дальше на собственном электрическом ходу. Поначалу у Шумкова были споры со штабом флотилии в Полярном, который решил было, что у него вообще не осталось ни одного исправного двигателя, чтобы дать ход, и настаивал на буксировке лодки двумя портовыми буксирами; штаб хотел также, чтобы караван замыкал «Памир», на борту которого были два больших агрегата для последующего ремонта лодки. Когда штаб флотилии опять начал отстаивать свою точку зрения, Шумков просто выключил на радиоприемнике громкость и сказал, что он не принял их последнего сообщении из-за атмосферных помех; он добавил, что они собираются зайти в порт на собственном ходу. Последнее слово оказалось за ним.

Шумков бросил буксировочный трос у бакена и своим ходом вошел в пролив. Была темная ночь, но видимость была значительно лучше, чем два месяца назад, в ночь их убытия. Шумкову было приказано первым делом зайти в бухту Сайда и выгрузить с лодки спецоружие. «Б-130» послушно повиновалась командам Шумкова, который привел ее к тому же пирсу, от которого они ушли 1 октября.

Когда они закончили швартовку, Шумков оглядел пирс и увидел одинокую штабную «Волгу» черного цвета; внутри машины было несколько человек, которых он не разглядел. Он знал, что церемонии встречи не будет, поскольку они, выполняя приказания, полученные через «Памир», запоздали с прибытием. Пелена секретности по-прежнему висела над ними, и Шумков не мог понять, в чем тут дело. Обычно при возвращении советской подводной лодки с патрулирования ее командир докладывал своему непосредственному начальнику; в их случае этим начальником должен был быть командир бригады Агафонов, однако он находился на борту «Б-4» вместе с Кетовым, все еще бог знает где в обширной Атлантике. При обычном возвращении лодки в дневное время ее командир должен сойти на берег и официально доложить «о завершении похода» своему начальнику и получить от него в подарок жареного поросенка – как знак успешного выполнения задачи. Все это обставлялось с большой помпой – с небольшим оркестром, собранным из музыкантов местной базы, – с медными трубами, украшенными вмятинами, и большим барабаном, и выстроенным на борту лодки ее экипажем, от старшего по званию до последнего матроса. Шумков всегда наслаждался своим возвращениям после долгого патрулирования; на этот раз, однако, было совсем не то, что раньше, поскольку их все считали и, видимо, продолжали считать выполняющими тайную операцию. Все, кроме американцев, которые уж точно знали, где они побывали, и, наверное, знают, где они находятся сейчас. Некоторые вещи просто не имеют никакого смысла, подумал Шумков.

Несмотря на позднее время, Шумков старался разглядеть сидящих в автомобиле – вдруг выскочит какой-нибудь старший офицер, и придется ему докладывать. Шумкова немного смутило, что на пирсе больше никого не было, не считая троих матросов, пришедших от начальника порта, домик которого находился рядом с пирсом. Матросы стояли кучкой под легким снегопадом, и, когда брошенные с лодки концы змейками пролетели над стенкой, матросы закрепили их на больших стальных кнехтах плавучего пирса. Шумков приказал вырубить работавший двигатель. После короткой заминки они получили электропитание с берега и выключили вспомогательные генераторы.

Шумков уставился в ночь, размышляя о том, какая у них теперь разрядка – после недель напряженной работы, бессонных дней и ночей – в конце концов, всего лишь вернуться на Родину, где их встречают только полярная ночь и снегопад. Повезло, боевых действий не было и никто не погиб. Единственная их потеря – сломанные в шторм ребра штурмана. Они все сбросили вес – несомненно, их жены будут довольны. Его радовало, что он возвращается с тем же количеством членов экипажа, с которым он вышел в море. Все на борту постарели из-за стычек с противником; они побывали рядышком с настоящей войной и выжили, чтобы уйти от нее. Так или иначе, он чувствовал себя опустошенным и обессиленным.

Шумков увидел, как с переднего пассажирского сиденья «Волги» поднялась темная громадина в морской шинели с золотыми полосками погон, на которых поблескивали по одной звезде контр-адмирала, и в каракулевой шапке-ушанке старших офицеров. Шумков соскользнул по трапу из рубки на палубу и подошел к сходням, устанавливаемым береговой командой со стенки на лодку. Легкий снежок и палуба лодки облегчали работу команды. Когда Шумков приблизился к сходням, подошедший адмирал махнул поднятой рукой, давая ему знак оставаться на борту.

– Я поднимусь к вам, – крикнул адмирал.

Шумкову это показалось очень странным, поскольку адмиралы обычно не поднимаются на борт кораблей или лодок, особенно до того, как командир отрапортует о выполнении задачи. Шумков остановился у сходен и отдал честь контр-адмиралу Леониду Рыбалко, быстро поднявшемуся на лодку.

– Здравия желаю, товарищ адмирал! Командир подводной лодки «Б-130» капитан второго ранга Шумков, докладываю о завершении похода.

Рыбалко также отдал честь, потом сделал шаг вперед и сжал руку Шумкова. Он несколько раз с теплотой пожал руку Шумкова и, казалось, подыскивал слова. Наконец, они нашлись.

– Николай, я рад, что ты благополучно вернулся. Как твои люди?

Впервые за долгую службу Шумкова случилось так, что старший офицер интересовался благополучием его подчиненных; это его сильно взволновало.

– Товарищ адмирал, с ними все в порядке, только немного похудели и устали; чуточку приболели – сыпь и язвы на коже, но ничего такого, что не лечат отдых и свежий воздух.

Рыбалко стиснул его руку и снова тряхнул ее. Кажется, возвращение экипажа действительно его обрадовало.

– Мы, по крайней мере, я, ужасно разочарованы, что все так произошло; этого не должно было случиться, – продолжал адмирал. Он казался страшно усталым и напрягался, подбирая слова.

Шумков подумал, что Рыбалко подразумевает неполадки на его лодке и вынужденное всплытие прямо в пасти у американских поисково-ударных сил, он намеревался продолжить устный доклад, но адмирал задумчиво перебил его:

– Было непростительно посылать вас в эту драку, не информируя постоянно о том, что происходит. Я знаю, что вы, возможно, считаете иначе, но посылать вас действовать вслепую было преступлением. Я докладывал о своем несогласии командующему флотом, который и сам был обеспокоен. От Главного штаба у нас до сих пор у нас нет ни помощи, ни взаимодействия, он молчит с середины октября. – Речь адмирала была чем-то из ряда вон выходящим и напоминала исповедь тяжело раненного человека.

Рыбалко продолжал:

– Я должен довести до вас распоряжение о том, что, в связи с тем, что вы «засветились» перед американцами при выполнении боевой задачи, нарушив тем самым требования по сохранению скрытности действий, вы и ваш экипаж до окончания полного расследования должны оставаться на лодке на казарменном положении.

Шумков уставился на адмирала, который был заметно взволнован, и Шумков заметил, как что-то мешало адмиралу произнести последние слова. Сам Шумков тоже был потрясен услышанным от адмирала, он хоть и ожидал какие-то упреки в свой адрес, но не такие скорые и не такие болезненные, как приказ всему экипажу, включая офицеров, находиться на лодке на казарменном положении.

– Все объясняется тем, – продолжал Рыбалко, – что операция до сих пор держится в секрете, не говоря уже о том, что еще в большем секрете держатся ее результаты. До этого секретность требовалась для защиты операция «Кама», теперь она нужна для защиты флота и правительства от конфуза. Москва до сих пор старается закрыть покровом секретности все, что связано с операцией «Анадырь», и это наблюдается во всех видах вооруженных сил. Повсюду витают слухи. По правде говоря, Николай, я понимаю, что вы должны чувствовать.

– Товарищ адмирал, – сказал Шумков, – пойдемте вниз и выпьем чаю. – Он решил, что им лучше спуститься и не стоять на палубе под мокрым снегом.

– Спасибо, Николай, спасибо за гостеприимство, но мне надо возвращаться в Полярный. Я не должен был находиться здесь, но у меня не укладывалось в голове, что никто не встретит тебя и твоих людей, когда вы вернетесь. Кстати, твоя семья в полном порядке, сегодня утром я позвонил Ирине и сказал, что вы должны прибыть вечером. Она пообещала сдержать свое слово. Она, конечно, переживала, как и мы все. Вы вернулись, несмотря на механические неполадки, и в этом, безусловно, большая заслуга экипажа и тебя лично.

Пока они беседовали, большой дребезжащий грузовик с шумом съехал на пирс и остановился прямо у сходен. Рыбалко направился к сходням и махнул рукой в сторону пирса:

– Мы привезли немного свежих продуктов, чтобы вам было легче отметить благополучное возвращение. Наверное, на борту мало чего осталось из свежих продуктов.

– Ничего не осталось, товарищ адмирал, то, что не было съедено, испортилось от жары. – Шумков пожалел, что признался в нехватке продуктов, он не хотел, чтобы его приняли за жалобщика. – Наша самая большая проблема – свежая вода, товарищ адмирал, но я думаю, что мы получим воду с баржи, которая, наверное, вскоре подойдет.

По сходням прошли двое дневальных, неся в руках по большой коробке, вскоре они вернулись на пирс и взяли два больших закрытых контейнера из кузова грузовика, не имевшего бортов.

– Вот вам пока свежие припасы, – сказал Рыбалко, – остальное подвезут, когда вернутся другие лодки. Пожалуйста, будьте экономны с этими продуктами, мне пришлось самому их доставать. Командиру базы приказано пока вас не снабжать, но я решил, что вам надо немного отвлечься от трудов тяжких.

Рыбалко опять пожал руку капитану и пристально взглянул на него.

– Расследование начнется сразу же, как только командир бригады Агафонов прибудет вместе с Кетовым на «Б-4». У нас есть их доклад о прохождении Нордкапа; если у них все будет в порядке, они рассчитывают быть здесь в течение сорока восьми часов.

– А как остальные? – Шумков особенно беспокоился за своего друга Алексея Дубивко. Он читал несколько телеграмм о его противостоянии с американцами; в другой телеграмме сообщалось, что американский эсминец «Сесил» пытался установить связь с «Б-36», и Дубивко запрашивал, как ему поступить.

– Последнее сообщение от Дубивко мы получили два дня назад, когда он находился к западу от Лофотенских островов, – сказал Рыбалко, – у него вроде бы все в порядке, но точную дату его прибытия мы не знаем. – Он быстро улыбнулся и добавил: – Извини меня за все это, извини.

Рыбалко повернулся, отдал честь вахтенному офицеру, только что организовавшему дежурство на палубе, прошел по сходням и направился к автомобилю. Шумков наблюдал за адмиралом, одиноко шагавшим в темноте – поверить в случившееся и в странные обстоятельства, которые, похоже, возобладали и здесь, и в Москве, было почти на грани возможностей Шумкова. Страдая от нехватки информации, он мог только догадываться, что вся операция оказалась скомпрометированной, став тяжелым и унизительным поражением для страны. Он еще не пришел в себя от встречи с адмиралом, своим командующим эскадры – на улице, среди ночи, присутствовавшим при разговоре с ним в единственном числе, без штаба, – лично прибывшим поприветствовать их и сказать, что они, по сути, будут находиться под домашним арестом на борту собственной лодки.

Поверить в такое было невозможно, тем более после того, как они избежали гибели и увернулись от настоящей войны. Шумков почувствовал себя усталым, очень усталым.

Он повернулся, чтобы пройти вниз, но заметил старпома, Фролова, который стоял у трапа.

– Товарищ командир, пойдемте в офицерскую кают-компанию, мы хотим вам кое-что показать.

Шумков удивился, увидев Фролова, некоторое время пробывшего наверху. Командир лодки и следовавший за ним Фролов спустились вниз, в центральный командный.

– Я слышал, что сказал адмирал, – начал Фролов, – и я, товарищ командир, тоже не могу понять… но мы должны пережить этот день. – Фролов был сдержанным офицером, и Шумков понял, что прошедшие два месяца сделали его еще более сдержанным. В молчании они шли по лодке в офицерскую кают-компанию, которая размещалась на корме.

Фролов ввел командира в небольшое узкое помещение, в котором, окружив маленький стол, собрались все офицеры и мичманы «Б-130». За последние два месяца, при невыносимой жаре и влажности, они едва прикасались к пище, подумал Шумков. Офицерская кают-компания всегда была тесной и полной людей, но сейчас, на холоде севера, она показалась гораздо просторнее, хотя и была забита до отказа. Праздничный стол был заставлен тарелками с закуской – салатами из свежей зелени, сардинами, соленой селедкой и нарезанными дольками говяжьего языка, несколько бутылок холодной водки и шампанское стояли чуть в стороне. Шумков взглянул на Фролова.

– Товарищ командир, я догадываюсь, что вы хотите сказать – экипаж, да? Но они собрались точно за таким же столом. Надо сказать спасибо адмиралу Рыбалко и его жене, – Фролов опередил командира.

Шумков оглядел офицеров, собравшихся в кают-компании. При взгляде на них у смотрящего возникала жалость – с красными глазами, некоторые совсем небриты, у других топорщатся аккуратные бородки, у многих язвы на лине и руках. Большинство переоделись в голубые комбинезоны, под которыми виднелись полосатые морские тельняшки. Температура воздуха снаружи была около нуля, но внутри лодки, в спертом воздухе, было тепло по-прежнему.

– Подождите немного, – сказал Шумков, – через несколько минут я вернусь. – Вместе со старпомом они пошли дальше к корме, в столовую экипажа. Пройдя трапом в шестой отсек и войдя в отсек кормовых ТА, служивший столовой экипажа при стоянках в порту, они услыхали шарканье ног и шум, издаваемый большим скоплением народа в тесном пространстве. Почти весь экипаж сгрудился внутри отсека. В центре помещения на двух импровизированных столах была разложена закуска – точно такая же, которую он только что видел в офицерской кают-компании.

– Командир! – воскликнул кто-то, и все поднялись.

Это было волнующее зрелище. Собравшиеся походили на оборванцев, большинство выглядели усталыми, с покрасневшими глазами, непричесанными, у них были грязные руки. Они исхудали; некоторые смотрелись так, словно они не ели несколько недель. Шумков рассматривал их, стараясь увидеть каждого. Почувствовал, что они ждут, что он им что-то скажет. Шумков еще раз оглядел собравшихся и заметил среди собравшихся офицера по безопасности спецоружия; как обычно, офицер выглядел робким и потерянным.

Шумков прокашлялся и сказал:

– Продолжайте, присаживайтесь.

Все сели или опустились на корточки, поскольку сидячих мест не хватало. Люди возвращались к нормальной жизни, и у всех поблескивали глаза. Важный момент для подчиненных, напряженно размышлял Шумков. Как передать им слова, только что услышанные от адмирала, слова о том, что они фактически находятся под домашним арестом? И сделать это так, чтобы не погасло воодушевление, читаемое на лицах, – всем не терпится узнать, что сказал адмирал и что с ними будет после мучительных месяцев неясности.

– Товарищи, – начал Шумков, – во-первых, разрешите мне сказать, что я горжусь каждым из вас. Как вы уже, наверное, слышали, мы будем жить на лодке на казарменном положении до тех пор, пока не вернутся остальные лодки бригады и мы полностью не отчитаемся за поход. – Он не стал употреблять слово «расследование». – Адмирал просил меня поблагодарить всех и каждого из вас за работу, выполненную в очень тяжелых и опасных условиях. Со своей стороны я сделаю все, что в моих силах, чтобы как можно скорее получить для всех разрешение на отпуск и отдых. Пока есть время, воспользуйтесь моментом и отдыхайте, всем вам нужен отдых. Вахты выставляться не будут, за исключением дежурной инженерной группы и часового внутри лодки; наружные вахты будет нести личный состав базы. На все сто используйте время для отдыха, кстати, вскоре должна подойти баржа со свежей водой, так что воды в душе хватит на всех.

Он повернулся к выходу, но его позвал главстаршина:

– Командир, вот, – и протянул ему маленький стакан водки. Обычно командиры не пьют с экипажем, но для данной операции протокольные условности давно исчезли, поэтому Шумков взял стакан дрожащей рукой. – Товарищ командир, – главстаршина выпрямился, – мы хотим выпить с вами за нашу лодку, за наши семьи и… это, ну… – Главстаршина стеснялся и поэтому нервничал, потому что для подчиненных в подобной ситуации было необычным выступать с такими словами перед командиром. – Мы высоко ценим ваше… это, ну… строгое… руководство. – Потом он оглядел собравшихся, и вся группа разразилась аплодисментами.

– Ура Шумкову! – и все выпили; Шумков осушил свой стакан и поднял руку.

Он посмотрел на своих подчиненных – на всех лицах было воодушевление.

– Лучше, чем было, у нас бы не получилось. Помните – без вас я ничто.

Шумков быстро повернулся и направился в офицерскую кают-компанию. Шел он медленно, потому что при ходьбе сильно болели ноги, и, конечно, ему не хотелось, чтобы офицеры заметили слезы у него на глазах. Шумков устал и мог бы спать всю ночь, не просыпаясь. Он так и сделал потом – спал целых двенадцать часов.

«Б-130» вернулась в бухту Сайда седьмого декабря, а шестнадцатого декабря на «Б-4» прибыли Кетов и командир бригады. Поджидая Савицкого и Дубивко, они находились на лодках на казарменном положении. На следующий день после возвращения Кетова опять подошла баржа со свежей водой и запасом свежих продуктов. Экипажи безуспешно рвались на берег, но теперь хоть еда у них стала нормальной. Следующей закавыкой была организация непрерывной подачи свежей воды с берега, поскольку они уже опорожнили первые две баржи. Целых два дня механики бились над этой проблемой, а кончилось это тем, что подошла третья баржа с водой, и они заполнили все емкости для питьевой воды и впервые за несколько недель помылись в душе, не жалея воды. Оба командира предпочли бы разместить свои экипажи на берегу в казармах или в более удобных каютах, которые, как они знали, были на борту плавбазы ПЛ «Дмитрий Галкин», находившейся в Полярном, всего в пятнадцати километрах от них, однако по какой-то причине им приказали оставаться в изоляции и почти инкогнито до возвращения остальных лодок. За исключением того, что сказал им Рыбалко, Шумков и Кетов и понятия тогда не имели, почему так происходит. С течением времени они узнали, что все делалось в интересах безопасности, так как власти не хотели, чтобы где-нибудь просочилось неофициальное словцо о промашке советского флота в тесных объятиях американских противолодочных сил в Карибском море. Как это часто случалось в те годы в СССР, безопасность стала их главным врагом: они поджаривались и ждали на своих все еще зловонных лодках. Хорошо хоть, что стало гораздо прохладнее, однако въевшийся запах паров дизеля и хлора пропитал их одежду и все на лодке.