Текст книги "Кубинский кризис. Хроника подводной войны"

Автор книги: Питер Хутхаузен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Часть I
Свободная Куба

Операция «Анадырь»

В начале 1962 г. Первый секретарь Коммунистической партии и Премьер Советского Союза Н.С. Хрущев в рамках рискованного плана под названием «Анадырь» дал плавный ход операции по развертыванию баллистических ракет, средних бомбардировщиков и мотострелкового полка на Кубе. Морская часть плана предусматривала секретную переброску семи подводных лодок, вооруженных баллистическими ракетами, в Мариэль, глубоководный порт в двадцати пяти милях к западу от Гаваны; этот порт должен был стать их постоянным пунктом базирования. Морской план, имевший кодовое наименование «Кама», вступал в действие 1 октября 1962 г. и начинался выходом в море четырех ударных дизельных подводных лодок дальнего действия, задача которых заключалась в совершении скрытного перехода из бухты Сайда (Северный флот, СФ) в Мариэль. Этот переход рассматривался как разведывательно-подготовительное мероприятие для последующего перехода семи подводных лодок с баллистическими ракетами и кораблей поддержки.

Перед вами подлинная история, в основу которой положены полученные из первых рук воспоминания советских подводников, участвовавших в упомянутом переходе, и рассказы моряков американских эсминцев, которые этому переходу противодействовали.

Июль 1962 г. Москва

Седьмого июля на секретном совещании в Кремле собрались все старшие военные начальники, ответственные за планирование и выполнение операции «Анадырь». Количество присутствующих ограничивалось ключевыми фигурами операции, так, от флота был только адмирал флота С.Г. Горшков, ГК ВМФ. Сидевший за полированным столом в изысканно отделанном Георгиевском зале раскрасневшийся Н. Хрущев лично призвал военачальников и специалистов по Кубе из МИД и КГБ обеспечить скрытность операции и потребовал начинать как можно скорее.

10 июля командующий советскими силами на Кубе генерал И. Плиев со штабом убыли из Москвы в Гавану тремя транспортными самолетами «Ту-114». предназначенными для перевозки высокопоставленных пассажиров. Старшие офицеры переоделись в гражданскую одежду и были замаскированы под инженеров, специалистов по сельскому хозяйству или техников по ирригации и осушению, следующих на Кубу в рамках обширной программы гуманитарной помощи.

В середине июля сухогруз «Мария Ульянова» спокойно снялся со швартовых и вышел из Мурманска в порт Кабаньяс, намереваясь прибыть туда 26 июля. Он был первым судном из общего числа тех восьмидесяти пяти транспортных и грузовых судов, которым предстояло покинуть порты, разбросанные по всему Советскому Союзу, и направиться с военными грузами на Кубу. Операция «Анадырь» началась.

Как и предполагал советский Генеральный штаб, американцы не проявили особого интереса к первым судам, совершавшим переход. Массированные переброски морским путем осуществлялись под маркой всесторонней программы гуманитарной и экономической помощи Кубе.

Август 1962 г. Москва

Ранним утром черная «Волга»-седан неслась на высокой скорости навстречу ослепляющему утреннему солнцу по все еще пустынному Кутузовскому проспекту Москвы. Машина проскочила мимо напоминающего своим видом безобразный шрам незавершенного мемориала победы советского народа над фашизмом, площадка под который была отведена еще в 1950 г. Единственный пассажир машины был рассеянно равнодушен как к памятнику, так и к обстоятельствам, взявшим его в оборот с такой быстротой, которая была под стать его броску к центру Москвы, уже различимому в пелене ранней дымки, поднимающейся вверх прохладным утром позднего лета.

Контр-адмирал Леонид Филиппович Рыбалко занимал переднее пассажирское кресло – обычай старших офицеров, от которых ожидали проявления социалистического равенства. Такая практика сохранилась даже после недавних хрущевских послаблений, но она обычно исчезала, как только должностное лицо пересаживалось в более вместительный и более комфортный лимузин «Чайка» или «ЗИЛ».

Адмирал, командующий Четвертой орденов Красного Знамени и Ушакова эскадрой подводных лодок, издали наблюдал за приближающимся силуэтом красных стен Кремля; машина тем временем, не снижая скорости, проскочила начало Арбата, на котором обозначились первые признаки жизни в лице ранних утренних торговцев, распаковывающих свои нехитрые товары. Скоро здесь будет полно покупателей, снующих муравьями в поисках чего-нибудь ценного. Сделав резкий поворот направо на улицу Янышева, «Волга» проехала мимо воинской охраны, стоявшей перед зданием Министерства обороны, и остановилась на дополнительной стоянке. Рыбалко вынырнул из машины и, не оборачиваясь, приказал водителю, еще не заглушившему двигатель: «Ждите здесь». Холодный ветер заставил Рыбалко полностью облачиться в шинель и застегнуть верхние пуговицы. Он перешел улицу, направляясь к большому белому зданию, и крупными шагами преодолел сводчатый переход, встроенный в здание и напоминавший картинку, видную с обратного конца телескопа. У главного входа стояло несколько солдат караула в черных кожаных сапогах и с белыми поясными ремнями, что придавало им вид розовощеких детишек, чересчур рано повзрослевших и втиснутых в военную форму. Адмирал воспользовался главным входом в министерство, а не боковой дверью, через которую обычно проходили старшие чины оперативного отдела и сотрудники разведки, работавшие на оживленном командном пункте. Он ходил через эту дверь последние два года, однако сейчас он являлся высокопоставленным чиновником, официально прибывшим к министру обороны за новым назначением.

Рыбалко козырнул отдавшим ему честь часовым у главного входа и стал подниматься по лестнице, перешагивая зараз две ступеньки, показывая тем самым, что и в сорок три года он сохранил энергию своей молодости. Он живо шагнул в вычурный коридор, украшенный гигантскими картинами, выполненными в духе социалистического реализма; картины бесцеремонно взывали со стен ко всем проходящим, напоминая им о советской победе над нацизмом – единственном положительном результате за более чем четыре десятилетия коммунизма, мрачно подумал Рыбалко. На вошедшего накатывался буквально вал аляповатых изображений героев Великой Отечественной войны – Жукова, Рокоссовского, Богданова, Горшкова и других, – смотревших со стен вниз, словно херувимы, на то, как он шагает по коридору к массивной двери, за которой скрывался похожий на пещеру кабинет министра.

Рыбалко помедлил, восстанавливая дыхание, потом без стука толкнул тяжелую дверь. Как и требовал обычай, министр встретил его в дверях, когда часы на каминной доске отбивали точно назначенное время.

– Здравия желаю, товарищ маршал! – произнес адмирал, широко улыбаясь. Это было воинским приветствием, с которым младшие по званию обращались к старшим.

– Леня, – сказал министр, называя адмирала фамильярно уменьшительным именем и протягивая руку. Рукопожатие мужчин было крепким и дружеским.

– Рад вас видеть, Родион Яковлевич, – адмирал, соответственно, обратился к маршалу по имени и отчеству. Родион Яковлевич Малиновский, дважды Герой Советского Союза, командовавший в свое время знаменитым Шестым корпусом Красной Армии, который во время Великой Отечественной войны действовал на Южном фронте, пережил вместе с Рыбалко много невзгод. Маршал положил руку на плечо адмирала и, похлопывая, проводил его к креслу. Он начал вспоминать их приключения в годы послевоенных сталинских чисток и то, как их умные политические маневры помогли всегда быть на один шаг впереди стукачей и выжить. Совместные усилия в закулисной политике закрепили позиции адмирала у Малиновского.

Рыбалко подождал, когда маршал сядет первым. Он вспомнил, что маршал – выходец из татарской глубинки под Казанью; он был русским по происхождению, однако его коренастая фигура и крупные черты лица, на котором выделялись глаза, жесткие, как кремень, и высокие щеки придавали ему немного дикий и восточный вид.

– Леонид, мы посылаем тебя на очередную авантюру, на этот раз в район, который ты хорошо знаешь. – Маршал глянул куда-то позади Рыбалко и пророкотал «Принесите чаю!» облаченному в белое дежурному, который замер у двери.

– Полковник, оставьте нас, – маршал махнул своему порученцу, широкоплечему гиганту с черными петлицами и золотыми эмблемами танкиста на зеленой армейской гимнастерке. Порученец вежливо кивнул и тихо удалился, двигаясь – при его габаритах – удивительно живо.

Маршал смотрел на Рыбалко и видел перед собой красивого офицера, способного к языкам и бегло говорящего на испанском, который он изучал в московском Военно-политическом институте. Рыбалко всегда был на несколько шагов впереди других, обладал блестящим умом аналитика, ровными манерами поведения и большим обаянием, что моментально делало этого высокого и широкоплечего человека хозяином любой ситуации.

– Как Лида? Уже свыклась с мыслью, что опять придется уезжать и неизвестно когда возвращаться? – Маршал рассматривал Рыбалко, отыскивая видимые признаки возраста. Их было немного, и адмирал сохранял бодрость и мальчишеский вид. По своему опыту маршал знал, что офицер обладает невероятной способностью выполнить с блеском любую боевую задачу. В свое время подводная лодка под командованием Рыбалко торпедировала два фашистских судна с живой силой, предназначенной для усиления немецких войск во время блокады Ленинграда в 1943 г., ослабив тем самым давление на окруженные советские войска, пытавшиеся прорвать блокадное кольцо. Рыбалко всегда был там, где в нем больше всего нуждались; его части, казалось, никогда не страдали от обычных отказов техники, поразивших большую часть сил крошечного Балтийского флота военного времени, который в большинстве случаев не мог нанести особого урона немецкому флоту.

Вмешательство Первого секретаря партии Н.С. Хрущева во флотскую программу послевоенного строительства кораблей привело к тревожной нехватке надводных боевых кораблей основных классов в советском ВМФ. И теперь, в связи с возможной жесткой конфронтацией, вырисовывающейся в Карибском море из-за Кубы, флот был не в состоянии выделить два боеготовых крейсера для сопровождения бригады ударных дизельных подводных лодок дальнего действия, готовящихся выйти в поход из Полярного. Давно ожидаемые подводные лодки с ЯЭУ, которые адмирал флота Горшков обещал ввести в боевой состав флота к началу 60-х годов, проваливали одно за другим испытания на техническую готовность и теперь томились на судоремонтных верфях в Северодвинске, проходя доработку в связи с неоднократными неполадками в реакторе. Офицеров, подготовленных в ядерной области, не хватало ни для того, чтобы безопасно вывести новые лодки в море, ни для продолжения чересчур оптимистичной программы строительства подводных лодок, которой ЦК партии озадачил ВМФ и Министерство судостроительной промышленности. Судостроительные заводы получили жесткие указания заранее накапливать материалы для ускоренного пятилетнего плана строительства, что было попыткой адекватного ответа на усиливающуюся угрозу со стороны американских ядерных подводных лодок; обученных экипажей для ядерных лодок остро не хватало.

Тот год выдался неудачным для базировавшихся в Полярном подводных лодок Северного флота. 27 января 1961 г. пропала дизельная ударная лодка «С-80» («Проект 613», по классификации НАТО – класс «Виски») вместе с экипажем в 68 человек. (Впоследствии ее обнаружили на дне Баренцева моря; в результате ошибки экипажа на ней была не закрыта шахта устройства работы дизеля под водой (РДП). В июле 1969 г. ее подняли и отправили на утилизацию. Все продукты на борту лодки были съедены, однако аварийный запас кислорода сохранился. Весь экипаж лодки погиб из-за отравления угарным газом.)

Потом настала очередь «К-19» («Проект 658», по классификации НАТО – класс «Хотел»), первой лодки с ЯЭУ, вооруженной стратегическими ракетами, также базировавшейся в Полярном. В июле, во время первых учений с ракетными стрельбами, на ней произошла поломка реактора. Лодка была объявлена ответом Советского Союза на американские лодки с ракетами «Поларис»; советское телевидение показало кинокадры якобы запуска баллистических ракет с лодки, находящейся в подводном положении, дав тем самым понять, что лодка обладает одинаковыми возможностями с американскими ПЛ типа «Джордж Вашингтон». Но фильм оказался тонкой фальшивкой. Рыбалко обалдел, посмотрев его. «К-19», как он знал, могла производить пуски ракет только из надводного положения. Флотский отдел пропаганды ГлавПура замолчал тот факт, что у советской и американской лодок разные возможности. На самом деле пуск новой ракеты прошел плохо. После нескольких ложных предстартовых отсчетов времени ракета в конце концов поднялась в воздух, однако сошла с курса и самоликвидировалась, не пролетев и половины максимальной дальности. Этот факт также всячески замалчивался, а политволшебники вмонтировали в телевизионный фильм полет абсолютно другой ракеты, принадлежавшей Ракетным войскам стратегического назначения (РВСН) и запущенной с пусковой установки на испытательном полигоне на Новой Земле. Руководство в Москве даже не знало, что пуск ракеты с подводной лодки оказался неудачным.

После этого ситуация с лодкой не улучшилась. Когда «К-19» возвращалась из северной Атлантики в родной порт, на одном из ее реакторов мощностью 70 мегаватт, имевшем замкнутый водяной цикл охлаждения, произошла разгерметизация первого контура охлаждения. Эта неисправность не могла быть устранена, поскольку на борту не было дублирующей системы. Лодка беспомощно болталась посреди океана, а ее топливные урановые элементы перегревались, грозя неминуемой катастрофой 128 членам экипажа.

Отчаявшись, инженеры лодки смастерили вспомогательную систему охлаждения, использовав трубы из нержавеющей стали, снятые с нескольких торпед; они изготовили агрегат, напоминающий устройство Руби Голдберга, с помощью которого пресная вода из одной из цистерн подавалась в реактор и охлаждала его. По незнанию храбрые инженеры по двое забирались в горячий отсек реактора и вручную сваривали там эту аварийную систему. Те восемь человек, которым довелось работать внутри отсека, имели на себе только комплекта химической защиты и кислородные дыхательные аппараты. У противогазов запотевали стекла, и им пришлось сиять противогазы, чтобы лучше наблюдать за сваркой. Все восемь человек получили смертельную дозу нейтронного и гамма-излучения и приняли смертельное количество альфа– и бета-частиц. Через несколько минут их начало сильно тошнить, у них распухли лица и почернели языки. Несколько часов они медленно и мучительно умирали, в каплях кровавого пота, некоторые, чтобы избавиться от страшной боли, просили, чтобы их застрелили. Большинство инженерного состава, работавшего в прилегающих отсеках, было серьезно поражено радиацией, а опасные для здоровья цезий и стронций, побочные продукты распада, попали на пол и были разнесены по лодке, создав достаточное количество очагов для заражения всего живого на борту. Когда лодка встретилась со спасателями, большая часть экипажа была поражена разными дозами радиоактивного облучения; с лодки эвакуировали всех.

Таким образом, когда в середине 1962 г. возникла реальная потребность в атомных ПЛ дальнего действия, то ни одной такой лодки не оказалось. Все они были на верфях и проходили конструкторскую доработку по установке дополнительных систем охлаждения для первичных контуров реактора. Адмирал Рыбалко хоть и не был инженером по ядерной энергетике, но, достаточно хорошо зная термодинамику, понимал, что никто не отправит в море сложную систему оружия с инженерным оборудованием, находящимся на стадии прототипа, не прошедшим испытания и не имеющим дублирования. Флоту было очень непросто скрыть инцидент на борту «К-19», поскольку там чуть не возник мятеж, когда некоторые офицеры, подстрекаемые политофицером, называемым «замполитом», решили, что командир лодки «К-19» Николай Затеев неоправданно рискует их жизнями, направляя лодку за помощью к месту встречи с другими участниками учений. Эти офицеры пытались заставить командира посадить лодку на мель на ближайшем острове Ян Майен, на котором находилась станция слежения НАТО, и бросить ее, чтобы спасти жизни остальных членов экипажа. Группа офицеров во главе с замполитом попыталась заставить командира выполнить их план. В напряженной стычке Затееву удалось успешно нейтрализовать эту группу. Количество пораженных радиацией моряков было так велико, что впоследствии последовали разгневанные выступления нескольких членов экипажа, пригрозивших рассказать правду о случившемся. В конце концов шумиха была замята офицерами безопасности, которые заставили всех участников событий дать расписку о неразглашении происшествия, угрожая в противном случае тюрьмой. После эвакуации экипажа с лодки на спасательное судно ее доставили в родной порт; впоследствии на верфи с лодки полностью демонтировали силовую установку, установив взамен новую – того же типа. Как сказал Рыбалко, это была первая советская ПЛ, испытавшая на себе полное кесарево сечение.

Весь скандальный эпизод с «К-19» был успешно скрыт ГШ ВМФ; только несколько гражданских лиц вне Северного флота точно знали, что произошло на самом деле. Моряки, получившие смертельные дозы облучения, были распределены по разным госпиталям с диагнозом «испытывающие серьезную травму, вызванную стрессом». Восьмерых умерших похоронили в секретных могилах, а их семьям сообщили лишь о том, что они погибли при исполнении служебных обязанностей. Позднее умерли еще тринадцать человек, с их телами обошлись подобным образом.

В январе 1962 г. на другой лодке, «Б-37» («Проект 641»), также базирующейся в Полярном и пришвартованной у пирса, произошел взрыв торпеды. Взрыв оказался такой силы, что уничтожил весь экипаж в составе 122 человек и потопил другую лодку, «С-350» («Проект 613»), пришвартованную с противоположной стороны того же пирса, и вырвал и скрутил листы, из которых была изготовлена палуба, и трубы, которые дождем посыпались на расположенные в нескольких сотнях метров дома, в которых жили семьи моряков.

По этим причинам ГШ ВМФ лихорадочно искал толкового подводника для участия в совершенно секретной операции под названием «Анадырь». Выбор пал на адмирала Рыбалко и проверенные временем дизельные лодки дальнего действия 4-й эскадры; на тот момент сам контр-адмирал Рыбалко не имел ни малейшего представления о том, куда именно он их поведет. Генерал Матвей Захаров, начальник Генерального штаба ВС СССР с 1960 по 1963 г., окрестил развертывание войск на Кубе операцией «Анадырь», заимствовав название у сталинского плана 50-х годов, который предусматривал развертывание армии численностью в миллион человек на Чукотке для последующей атаки Аляски – в том случае, когда послевоенное ухудшение отношений с США привело бы к войне.

Министру обороны Малиновскому был срочно нужен надежный и умелый командир-подводник, которому можно было бы доверить руководство выходом в море передовой бригады ударных ПЛ дальнего действия («Проект 641») и ее скрытным переходом в Мариэль, Куба, в начальной стадии морской фазы операции «Анадырь».

В глазах убежденных красных, одним из которых был и Малиновский, игра с ракетами на острове в Карибском море, которым правил диктатор в защитном шлеме, который к этому времени еще даже не называл себя коммунистом, являлась глупостью. Морской этап операции «Анадырь» (Анадырь – порт в северо-восточной Сибири) предусматривал скрытный переход на Кубу одиннадцати ПЛ и назывался операция «Кама» (Кама– сибирская река, текущая на запад, к Волге). Морская стадия предусматривала развертывание группировки, которая включала бы в себя два устаревших артиллерийских крейсера класса «Чапаев», два ракетных эсминца, два дивизиона тральщиков, семь ПЛ «Проект 629» (по классификации НАТО – класс «Голф») со стратегическими ракетами – эти лодки должны были войти в состав формируемой 18-й дивизии, и четыре ударные дизельные лодки дальнего действия «Проект 641», которые должны были войти в состав формируемой 68-й бригады. Все эти силы и средства должны были постоянно базироваться на Мариэле, Куба.

Премьер Хрущев 12 мая 1962 г. принял важное решение о размещении на Кубе стратегических вооружений под прикрытием обширной программы помощи. Первая советская делегация старших военных экспертов во главе с Шарафом Рашидовым вылетела в Гавану 28 мая для консультаций с кубинским руководством. Кубинцы немедленно приняли грандиозный план. 13 июня в ГШ ВМФ на улице Грибоедова поступила директива советского Генерального штаба № 79604, ставшая основой для планирования операций «Анадырь» и «Кама».

С самого начала некоторые старшие морские офицеры испытывали определенное сомнение в отношении операции, которая, как они считали, несла в себе зачатки своего последующего провала. Тотальная надежда на секретность, покрывавшую переброску стратегических вооружений на Кубу, была основой полного успеха в том случае, если предположить, что американцы не раскроют план и не смогут противодействовать ему, пока он не станет свершившимся фактом. Если Советы не смогут скрытно установить ракеты и быстро подготовить бомбардировщики к полетам, вся операция может вызвать дипломатический кризис на самом высоком уровне, оставив СССР с не полностью реализованной мощной угрозой – нечто вроде того, как в начале поединка один из дуэлянтов находит, что его пистолет только частично вытащен из кобуры.

Секретность, покрывавшая всю операцию, была настолько всеобъемлющей, что Генеральный штаб, для придания еще большей убедительности самому названию операции «Анадырь», приказал включить арктическое снаряжение – лыжи, меховые полушубки и валенки – в экипировку военнослужащих четырех мотострелковых полков, намеченных к отправке на Кубу, Таким способом планировалось сбить с толку младших командиров, которые увидят, что о зимнем имуществе не только говорится в документах, но оно действительно складировано на пирсах, готовое к погрузке, и решат, что им на самом деле придется действовать в тех местах, где гораздо холоднее, чем в Карибском море.

Последующий срыв покрова секретности заставил советских лидеров лгать напропалую в ООН и всему миру в целом о своих намерениях. Что касается этой операции, то были и другие отступления от обычного советского поведения. К примеру, начальник Генерального штаба генерал Захаров настаивал на том, что все участники кубинской операции за три месяца до убытия на Кубу должны получить особую оплату – требование необычное, которое, хоть и пользовалось популярностью, заставило пытливые головы задуматься, а у болтунов развязало язык, Как следовало действовать, чтобы выполнить такой масштабный план и сохранить всю операцию в полном секрете – должно быть, это было серьезной задачей даже для той политической системы, которая была известна отсутствием свободного потока информации и своим пристрастием к интригам и подавлению правды. Адмирал Рыбалко мало знал об этих подготовительных мероприятиях, у него были собственные впечатления об операции.

* * *

Дверь в кабинет министра неожиданно распахнулась, и в ней появилась приземистая фигура адмирала флота Советского Союза С.Г. Горшкова, запыхавшегося после недолгой ходьбы от лифта для высокопоставленных офицеров, с раскрасневшимся лицом и бывшего явно не в духе. За ним шествовал высокий адмирал Фокин, первый заместитель главнокомандующего и главный координатор операции «Кама».

– Приветствую, товарищ министр. Что привело одного из моихадмиралов в ваш кабинет, товарищ маршал? – Горщков неодобрительно относился к связям своих офицеров со старшими офицерами других видов вооруженных сил, тем более – с министром обороны. Ему было болезненно осознавать, что у адмирала Рыбалко тесные личные взаимоотношения с Малиновским, что едва ли объясняло прием маршалом младшего по званию адмирала до прибытия ГК ВМФ в кабинет министра. Согласно протоколу, Малиновский поступил правильно, поставив в известность канцелярию Горшкова о вызове им Рыбалко; и Рыбалко, и маршал поступили мудро, встретившись за пятнадцать минут до прибытия старшего адмирала – очевидный и невинный укол Горшкову.

– Товарищ адмирал флота, я знаю вашего лучшего подводника не меньше, если не дольше вас, и уверен, что вы одобряете его назначение.

– Леонид, это наиболее самостоятельное флотское задание из всех, которые у тебя когда-либо будут, – неожиданно серьезно добавил маршал. Он немного завидовал Рыбалко, молодому и подающему надежды. После его недавнего производства в контр-адмиралы последовала чудная серия назначений на престижные должности – начальник высшего военно-морского училища имени Фрунзе в Ленинграде, затем командование 4-й эскадрой ПЛ в Полярном.

Рыбалко изобразил удивление, хотя он уже знал из разговоров о том, что ему предстоит вести эскадру дизельных ПЛ дальнего действия на приусадебный участок Соединенных Штатов. Таким манером он часто подыгрывал маршалу; это был способ поддерживать с ним тесные отношения. Маршал сдавал. Ему невероятно повезло, он пережил метлу послевоенных партийных чисток, выбившись, в конце концов, в человека Сталина, а в 1957 году обогнал целую плеяду более высоких по должности офицеров, включая адмирала Горшкова, когда новый премьер Хрущев назначил его министром обороны.

Маршал молчал, ожидая, когда дежурный поставит поднос с чаем, чистыми стаканами в серебряных подстаканниках, блюдцем с лимонами и сахарницей.

– Видишь, Леонид, мы тут широко живем, у нас даже есть лимон к чаю. – Он широко улыбнулся и подмигнул. – Но сахар ужасный, кубинский. – Он потряс головой, изображая притворное отчаяние. – Моя Маша не может найти даже лампочек для нашей квартиры, а мы живем в бывших апартаментах маршала Жукова. Как это соотносится с раем для рабочих? – Он ухмыльнулся и предложил морякам чай.

– Тебе предстоит хорошая работа, – продолжал маршал. – С этой частью Атлантики ты неплохо знаком, но в этот раз появился новый боевой элемент, который еще не применялся при действиях на море.

– Понимаю, товарищ маршал. – Рыбалко смотрел на маршала, не выказывая эмоций и в глубине души извиняя его. Малиновский был известен тем, что он всегда вплотную занимался конкретными делами, разбирался в вопросах боевого применения войск и никогда не лез в политику. На самом деле Рыбалко не имел ни малейшего представления о том, что маршал подразумевал под «новым боевым элементом».

Вмешался Горшков, давая понять маршалу, что именно он является оперативным руководителем этой операции, и стал диктовать приказ.

– Контр-адмирал Рыбалко, – начал он неестественно громко, – вы должны во что бы то ни стало не дать американцам обнаружить ваши лодки на переходе. Задача заключается в том, чтобы прибыть в Мариэль незамеченными к 20 октября и подготовиться к приходу семи подводных лодок с баллистическими ракетами; эти лодки вместе со вспомогательными судами подойдут позднее. Вам надлежит произвести разведку в морском районе, прилегающем к Мариэлю, на предмет отсутствия противолодочных сил США и установленных стационарных средств противолодочной обороны, а также изучить и доложить гидроакустические условия в данном районе. Кодовые слова для связи установлены, передачи будут вестись параллельно по расписанию на длинных и на коротких волнах, поэтому вам придется держать одну лодку вблизи поверхности, на перископной глубине, для прослушивания коротковолнового диапазона. Это будет особенно трудным делом, если американцы развернут свои поисково-ударные противолодочные силы.

– Я знаком с гидролокацией Карибского моря, товарищ адмирал флота…

Горшков перебил его:

– Я в курсе, товарищ адмирал, именно поэтому вас назначили командовать этими лодками. Помните, что вы будете командовать единственной советской военно-морской группировкой в этом районе… благодаря нашему новому руководству. – Горшков подчеркнул последние слова, открыто намекая на указание Хрущева приостановить программу строительства тяжелых крейсеров. Главком ВМФ кипел от злости при мысли о бестолковости ситуации. Вместо мощной флотилии крейсеров и эсминцев его вынуждали отправить – без малейшего сопровождения – крохотную бригаду дизельных лодок. (Советские ударные подводные лодки организационно были сведены в бригады, а ПЛ со стратегическими ракетами – в дивизии. Эскадры могли состоять из нескольких бригад ударных ПЛ и нескольких дивизий ПЛ со стратегическими ракетами.) Он был абсолютно не готов к тому, как развивались события в Карибском море, но он не даст выставить флот на посмешище и перегонит лодки в Карибское море, даже если ему придется поступиться множеством офицеров для выполнения этой задачи. Именно поэтому он выбрал Рыбалко командиром этого соединения, которому будет дано новое наименование – 20-я специальная эскадра. Хотя Горшков и терпеть не мог адмирала, он согласился на его назначение именно из-за тесных взаимоотношений последнего с министром, этим маршалом-танкистом с монгольским лицом.

– Вы, товарищ адмирал, еще не знаете о том, что новыми элементами, о которых говорил маршал, являются специальные боеголовки торпед, которыми будут вооружены ваши лодки. Перед убытием каждая лодка в бухте Сайда возьмет по одной такой торпеде. Командир бригады подводных лодок и командиры лодок заранее получат разрешение на применение специального оружия, не дожидаясь разрешения от штаба флота или Министерства обороны в Москве. Это делается на случай их атаки американскими кораблями или самолетами.

Рыбалко побледнел и взглянул на адмирала, потом повернулся к маршалу, который изучал его лицо в ожидании реакции.

– Товарищ министр, знаете ли вы, что всего лишь несколько наших подводников производили испытательные стрельбы атомным оружием на море?

– Конечно, мы в курсе этого, Леонид Филиппович, но боевые части торпед испытаны Минатомом, министерством, которое их конструирует и производит. К тому же один из офицеров вашей 69-й бригады, капитан второго ранга… Как его фамилия? – Он обернулся.

Стоявший в стороне адмирал Фокин подсказал:

– Это капитан второго ранга Николай Шумков, командир подводной лодки «Б-130». – При Горшкове Виталий Фокин являлся первым заместителем Главкома, и ему была поставлена задача по подготовке всех морских сил, задействованных в операции «Кама».

– Да-да, – продолжил разговор Горшков, – ваш Шумков произвел два пуска атомных торпед у побережья Новой Земли, один взрыв был надводный, а другой подводный, а потом его за эти стрельбы наградили орденом Ленина. Этого вполне достаточно.

Рыбалко выглядел встревоженным.

– Товарищ адмирал флота, мы до сих пор не знаем, как воздействует такое оружие на носитель самого оружия и на какой дальности взрыв может быть смертельно опасным для лодки, с которой выпущена торпеда. Мы можем потопить одну из наших лодок, если выпустим одну из таких торпед по американской цели.