Текст книги "Сорок из Северного Далласа"

Автор книги: Питер Гент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Пока Дэвид и Шарлотта смеялись и спрашивали о моём самочувствии, я попытался успокоиться. Наконец я встал и отряхнул с брюк пыль.

– Солнце светило мне в глаза, – сказал я величественно. Новый взрыв хохота заставил улыбнуться и меня. Я решил, что за такой проступок телёнка даже мало кастрировать, и сообщил им об этом.

Дэвид оказался неплохим ковбоем. Скоро бычок лежал на боку, опутанный верёвкой. Мы с Дэвидом удерживали его, а Шарлотта принялась за работу с острым ножом в руке.

Операция завершилась довольно быстро. Шарлотта обрызгала рану ярко-пурпурным дезинфицирующим составом и дала нам знак. Мы развязали бычка. Несколько мгновений он продолжал неподвижно лежать, затем поднялся на ноги и потрусил в другой конец загона.

Подойдя к дому, Шарлотта бросила уже ненужную бычку часть его тела двум котам, сидевшим под крыльцом. Коты подошли и внимательно обнюхали приношение, затем принялись есть. И больше никаких проблем, подумал я.

Луна висела над нашими головами. Мы сидели в патио позади дома. Стало прохладно, и Шарлотта завернулась в большое индейское одеяло. Тарелки, оставшиеся после ужина, были сложены рядом.

– Я рада, что ты приехал, – сказала Шарлотта. – Мне хорошо с тобой.

Пока Шарлотта жарила бифштексы, мы с Дэвидом сидели, курили и говорили о Фуллере, Никсоне и предстоящем матче. Особого интереса эти темы у меня не вызывали, но помогали провести время.

После ужина Дэвид попрощался и отправился в свой домик поработать над каш ой.

Из темноты доносились ночные звуки – крик птицы, отдалённый лай собак, фырканье животных в близлежащих загонах. Было слышно, как в нескольких милях от нас хлопнула дверь автомобиля. Усилившийся ветер со странным свистом проносился через ветки и иглы огромной сосны, растущей недалеко от патио.

Я откинулся назад и улыбнулся небу. Оно было полно сверкающими, блистающими, всё время меняющимися точками света. Говорят, что невооружённым глазом видно не больше пяти тысяч звёзд. Сейчас передо мной было никак не меньше. Метеорит промчался в сторону Далласа и исчез в красно-зелёном сиянии.

– Господи, как здесь красиво! – вырвалось у меня. Я почувствовал, что Шарлотта повернулась и смотрит на меня. Я глубоко затянулся и посмотрел ей в глаза. – Можно, я останусь у тебя на ночь? – спросил я.

Закутавшись в одеяло, она улыбнулась, встала и пошла к дому.

Я лежал на животе, упёршись подбородком в подушку. Шарлотта кончила расчёсывать волосы, падающие на её голые плечи, подошла к кровати и легла рядом, опираясь рукой о мою спину. Я почувствовал тепло её ноги, прижавшейся к моей. Она легко провела ногтями по моей руке. По спине у меня пробежали мурашки. Она приподнялась, скользнула вдоль моей спины и поцеловала моё плечо, её твёрдые соски коснулись моих лопаток.

Мы двигались не торопясь, осторожно, иногда меняя положение. Время от времени мы останавливались и смотрели друг другу в широко раскрытые глаза. Я пытался предугадать высшую точку её наслаждения.

– О-о-о, – простонала она, задрожав, стиснув меня руками и пятками.

Когда всё кончилось, я испытал чувство одиночества и разочарования.

Я сидел в кровати, откинувшись на несколько высоких подушек. Голова Шарлотты лежала у меня на животе.

– Скажи, тебе здесь нравится? – раздался её голос.

– Очень. – Я старался не думать о предстоящем возвращении в Даллас и полёте в Нью-Йорк. – Мне хотелось бы остаться здесь навсегда. Я мог бы задумчиво бродить и помогать отрезать яйца всем в округе. Кроме Дэвида, конечно.

– Если ты переедешь сюда, – заметила она, – что будет с твоей футбольной карьерой?

– Ну уж и карьера. Но кому нужен чокнутый наркоман, слоняющийся по ранчо и бездельничающий?

– Мне. Это ранчо – если работать как следует – может приносить немалую прибыль.

– Да, здесь придётся потрудиться.

– Это должен решить ты сам. Мне страшно смотреть, что делает с тобой футбол. „Ты несчастный человек. Я знаю. Я была близка с тобой.

– Ты действительно хочешь, чтобы я жил здесь?

– Да. Если тебе не хочется, совсем не обязательно работать на ранчо. – Её голос звучал взволнованно и счастливо.

– Неужели ты хочешь жить со мной?

– Да, очень, – убеждённо сказала она. – У меня есть деньги. Ты – известный человек. Мы можем попробовать привыкнуть друг к другу. Это единственный способ выжить в этом безумном мире.

– То есть начать наверху и постепенно стремиться вниз?

– Что-то вроде этого. И если один из нас устанет от другого, он свободен.

Её логика поразила меня.

– Мне кажется, что у меня могут возникнуть по отношению к тебе по-настоящему тёплые чувства.

– И у меня тоже. – Она прижалась ко мне и положила голову мне на грудь.

Пятница

Утро было прохладным и бодрящим. Когда я подошёл к машине, мои ботинки намокли от росы. Осеннее солнце было необычно тёплым. Я направил машину к воротам. Шарлотта, стоявшая на ступеньках крыльца, махая мне рукой и говоря, что будет ждать меня, была прелестна. Я никак не мог победить предчувствие, подсказывающее мне не уезжать, остаться здесь прямо сейчас, выращивать скот и любоваться восходом солнца. Сначала, однако, мне нужно разобраться с Нью-Йорком, Сэтом Максвеллом, Б. А., Клинтоном Футом, Конрадом Хантером, страхом и самим собой. И тогда я вернусь сюда, чтобы больше не уезжать.

Я выехал на асфальт шоссе и помчался в сторону Самого Американского Города.

Я заехал домой, чтобы переодеться и взять самое необходимое, включая портативный проигрыватель.

В зале была толпа народа, пришедшего пожелать нам успеха.

В углу сидел Арт Хартман. Голова свисала ему на грудь, и серая шляпа, надвинутая на лоб, закрывала глаза.

– Арт? – сказал я, останавливаясь перед ним и заглядывая под поля его шляпы.

– Угу. – Его тело вздрогнуло.

– Арт?

– Ну? – Он чуть-чуть поднял голову и сдвинул шляпу на затылок. Он был небрит и смотрел на меня одним ужасным, воспалённым глазом.

– Боже мой, – невольно произнёс я. – Что случилось?

– Вчера вечером я провёл целую неделю с Максвеллом, – застонал он, пытаясь сесть попрямее. – Мы пошли в бар выпить пива и встретили там двух девок, – с трудом продолжал он. – Оказалось, что они замужем за парнями, работающими в ночную смену на заводе «Тексас Инструменте». Господи! Что за ночь! Ты только взгляни на это. – Он поднял шляпу и показал мне едва запёкшуюся рану с почтовую марку на середине лба.

– Подрались с кем-нибудь?

– Подрались… – он болезненно хмыкнул, морщась от боли, пульсирующей в голове. – Она меня укусила.

– За что? Ты пытался изнасиловать её?

– Я! – воскликнул он. – Это она меня изнасиловала. Боже мой, она никак не могла остановиться и так вопила, что разбудила детей.

– Господи, Арт, это действительно низко.

– Да разве я не знаю? Ты посмотрел бы на мою спину. Мне пришлось сказать Джулии, что меня избили. Не знаю, поверила она мне или нет.

– А что случилось с Сэтом?

– Мы ушли от баб где-то около полуночи. Он отвёз меня в ресторан на Индастриэл Роуд. Когда я пришёл в себя, было три часа утра, и он уехал на машине. Пришлось вызвать такси. – Хартман съехал вниз, жалобно застонал и надвинул шляпу на глаза.

– Добро пожаловать в профессиональный футбол, Арт, – сказал я, повернулся и пошёл к девушке, раздававшей прохладительные напитки. Я взял стакан кока-колы, направился к свободному креслу, как вдруг меня остановил Скуп Золин. Он хотел взять у меня интервью.

Золин работал в утренней газете, и наша команда была одним из источников его откровений. Настоящее его имя было Сеймур Золинковски, и мне не приходилось встречать репортёра хуже него. Он славился тем, что обычно напивался перед матчем и пропускал три первых периода. Затем он вваливался в ложу для прессы где-то в середине четвёртого периода и начинал собирать материалы для отчёта. В прошлом году он получил три национальные премии за выдающиеся статьи о спорте. Невероятный пьяница и наркоман, Скуп был очень забавен. Дело в том, однако, что я страдал от его журналистских потуг. Часто после проведённой с ним вечеринки я открывал газету и читал вещи, сказанные мной в угаре алкоголя и марихуаны. Если же он не получал от меня что-нибудь сенсационное, Скуп выдумывал цитаты сам и приписывал мне.

– Оставь меня в покое, Скуп, – сказал я, как только он приблизился.

– В спортивных кругах ходят слухи, что у тебя никуда не годные ноги и что твоя карьера подходит к концу. Хочешь добавить что-нибудь?

– Не трогай меня, Скуп, – повторил я, пятясь от него.

– Услышав вопросы о его плохом здоровье и ускользающем спортивном счастье, Эллиот потребовал, чтобы журналист оставил его в покое, угрожая физической расправой.

– Я не угрожал тебе расправой.

– Журналист имеет право на свободное толкование ответов.

– Скуп, ради Бога, отстань. Ну что плохого я сделал тебе?

– Что ты, Фил, ведь я превращаю тебя в живую легенду. Ни о ком столько не пишут, разве что о Максвелле.

– Ну конечно, со всем остроумием, теплотой и шармом Ли Харви Освальда. Ты знаешь, Скуп, Б. А. всё ещё злится на меня за твою последнюю статью.

– Какую статью?

– Ту, где я будто бы сказал, что Ларри Вилсон самый безобразный игрок профессионального футбола.

– Ах да. Видишь ли, тогда я проглотил какую-то таблетку и ещё не пришёл в себя, когда принялся за статью. Но ведь рядом была твоя великолепная фотография!

– Скуп, мне нечего тебе сказать. Ни сейчас, ни в будущем.

– Ну ладно, не лезь в бутылку. – Он оглянулся вокруг. – А где Максвелл?

Я пожал плечами и направился к выходу. Была объявлена посадка. Я закрыл глаза, наслаждаясь звуком двигателей «Боин-га-727». Я люблю летать. На высоте в тридцать тысяч футов, окружённый ревущими двигателями и жидким топливом, я уверен, что никто не сможет свалить на меня ответственность за происходящее.

Максвелл спал в соседнем кресле. Исходивший от него запах напоминал мне о дедушке, страдавшем алкоголизмом. И всё-таки в воскресенье на поле он, как всегда, будет неподражаем. Однажды Максвелл сказал мне, что только на поле он испытывает к себе уважение.

Занавес, отделявший нас от первого класса, был раскрыт, и в проходе виднелись изящные ноги Джоанны Ремингтон.

Джоанна тайком пожала мне плечо, проходя мимо меня в первый класс. За ней шёл Эммет Хантер, прятавший свой живот под просторным красным блейзером с эмблемой команды. Проходя, он кивнул мне.

Через некоторое время я заснул. Меня разбудил Билл Нидхэм, который так расстроился из-за того, что я заказал сэндвичи и пиво в Филадельфии. Он пытался сунуть конверт мне во внутренний карман.

– Суточные? Он кивнул.

Нидхэм был одним из младших служащих клуба, и обвинения сыпались на него с обеих сторон. Я любил подначивать его.

– Сколько на этот раз? – спросил я, разрывая конверт. – Двенадцать долларов? На два дня?

Нидхэм кивнул, глядя на меня виноватым взглядом.

– Два дня. Два обеда и два ужина. Боже мой, неужели ты не знаешь, что нельзя прожить два дня в Нью-Йорке на двенадцать долларов?

Я махнул рукой, откинулся на спинку кресла и попытался уснуть снова.

Самолёт приземлился в Нью-Йорке и остановился у дальнего конца поля, где нас ждали три заказанных автобуса. Я разбудил Максвелла, помог ему спуститься по трапу и подняться в последний автобус. Он снова погрузился в забытьё.

Сидящие в нашем автобусе увлечённо следили за тем, как Джоанна поднимается по ступенькам автобуса, стоящего перед нами. Я не мог не улыбнуться, прислушиваясь к комментариям и тяжёлому дыханию моих партнёров. Эммет сел перед ней, а позади стоял Скуп Золин. Стараясь помочь ей подняться по ступенькам, Скуп упёрся ладонями в её ягодицы, соблазнительно очерченные под платьем. Джоанна обернулась и двинула ему сумочкой по лицу. Наш автобус закачался от взрыва хохота.

Когда мы въехали в Манхэттен, Максвелл проснулся и посмотрел в окно.

– На этот раз она от меня не уйдёт, – прохрипел Максвелл.

– Кто? – не понял я.

– Она. – От ткнул пальцем в проносящиеся мимо нас небоскрёбы. – За последние пять лет я проигрывал ей слишком часто. Но не на этот раз. – Внезапно лицо его перекосилось и он рухнул в кресло.

– Голова! – пробормотал он, закрывая глаза.

Мы прибыли в отель в семь часов вечера по местному времени.

Ключи от комнат были разложены на столе в вестибюле. Пока я пробивался к столу и искал наш ключ, Максвелл подошёл к портье. Мы встретились у лифта и обменялись добычей.

– Тебе письмо, – сказал он. – Встретимся в номере. – Я передал ему проигрыватель и пластинки.

Я сел в глубокое кресло. Укрывшись от любопытных глаз, стал читать письмо Джоанны. Она приглашала меня встретиться в Сат-тон Плэйс в 9.30. Подписалась она буквой «Д».

Я скомкал письмо и бросил его в стоящую рядом корзину. Попасть удалось только с третьего раза. Затем поднялся и направился к лифту.

Максвелл лежал в одних трусах на крошечной кровати. Я опустился на свою, по традиции ближнюю к двери. Таково было разделение обязанностей – я отвечал на стук в дверь, а Максвелл на телефонные звонки.

– Какие у тебя планы? – спросил я его.

– Жду звонка от Хута.

Хут был старым приятелем Максвелла, четыре года тому назад переехавшем в Нью-Йорк. Никто не знал, чем занимается Хут, но у него была хорошая квартира и много денег. Я думал, что он путается с гангстерами, тогда как Максвелл считал его мужчиной-проституткой, обслуживающим пожилых дам из богатых семей.

– Слушай, Сэт, – неожиданно вспомнил я. – Что ты сделал с Хартманом?

– Я ведь сказал, что быть трехчетвертным совсем не просто, – засмеялся Максвелл. – Знаешь, мне кажется, что этот парень не годится для нашего дела. Слаб. Я уморю его девками и барами.

Он снова закрыл глаза. Я пошёл в ванную, включил горячую воду и, когда ванна наполнилась, со стоном опустился в неё. Меня не покидало чувство, что когда-нибудь я умру в ванне отеля.

Занавеска отодвинулась, и появившийся Максвелл протянул мне горящую сигарету. Я вдохнул дым марихуаны и вернул сигарету Максвеллу.

– Спасибо, – сказал я. – Именно то, что мне было нужно. Тебя искал Скуп.

– Что нужно этому ублюдку?

– Не знаю. Я сказал ему: единственное, что он может обо мне напечатать, это слова «отказываюсь отвечать».

– Этот говнюк написал, что три величайших неудачника в мире – это Джо Кухарич, Шарль де Голль и я.

– Ну, он не прав. По-моему, де Голль был не так уж плох.

– Вот это видел, запасной?! Я вызову тебя со скамейки, когда рак свистнет.

– Сэт, зачем же переходить на личности. Я нужен тебе для блага команды.

Дверь захлопнулась, и я остался один. Горячая вода била меня по спине и шее. Я решил, что, если перееду к Шарлотте на ранчо, мы будем проводить больше времени в постели и меньше – занимаясь философией.

Когда я вошёл в спальню, Максвелл опускал телефонную трубку.

– Хут?

– Да. Он высылает за мной лимузин. Хочешь, поедем вместе?

– Нет, спасибо. У меня свидание.

– На Саттон Плэйс? – Он прочитал письмо Джоанны.

– Да.

– Будь поосторожнее, – предостерёг Максвелл. – Для деревенского парня вроде тебя воевать с деньгами – безнадёжное дело.

– Я надену тёплое бельё, – ответил я, выковыривая из носа запёкшуюся кровь.

Максвелл достал из чемодана тетрадь игрока и принялся за чтение.

– Не забудь про заслон и фланговый прорыв, – напомнил я ему.

– Точно, – кивнул он. – Гиллу придётся здорово потрудиться на поле.

– Это уж точно.

Таксист вёз меня на Саттон Плэйс через Сентрал-Парк. Я знал, что это не самый короткий путь, но не возража. Мне всегда нравилось в парке, я любил смотреть на конные экипажи, торжественно едущие вдоль обочины. В Далласе нет лошадей.

Было девять часов сорок минут, когда такси остановилось у подъезда. Джоанна ждала меня у лифта. На ней было мини-платье из сетчатой ткани и высокие, до бёдер, сапоги. Я подошёл поближе и увидел острые соски её грудей под платьем; единственным, что разделяло её и нью-йоркскую осень, были трусики телесного цвета: мини-платье – всего лишь сетка, простая иллюзия. Коричневое кожаное пальто, отороченное шиншиллой, было переброшено через плечо. Джоанна выглядела неправдоподобно прекрасной и до безумия желанной.

Мы вошли в лифт и начали подниматься.

– Ты потрясающе выглядишь, – сказал я с восхищением, – хотя немного непристойно.

– Спасибо, ты тоже. Хотя недостаточно непристойно.

В дверях нас встретила приветливо улыбающаяся женщина с седыми волосами.

– Добро пожаловать. Я – Маргарет Мак-Найт. Проходите и чувствуйте себя как дома.

Квартира состояла из двух этажей. В углу была винтовая лестница, ведущая в гостиную. По лестнице поднимались и спускались люди.

К нам подошёл высокий худой* мужчина с растрёпанными волосами.

– Хэлло, Джоанна, – сказал он. – Я так рад, что ты пришла.

– Гэри, – после механического поцелуя сказала Джоанна. – Познакомься, это Филип Эллиот.

Он сжал мою ладонь с такой силой, что ясно было – на отработку рукопожатия ушло немало времени. Я решил было упасть на колени и завопить от боли, но потом передумал.

– Меня зовут Гэри Кэссэди, Филип, – сказал он, сморщив лоб. – Я много раз следил за твоей игрой. – М он начал описывать эпизоды матчей, которые видел по телевидению. Я сразу понял, что он говорит о Вилли Эллисоне из Лос-Анджелеса. Не прерывая его рассказа, я кивал и улыбался, когда Гэри описывал мои сверхчеловеческие усилия по пути к неугасимой славе.

Время близилось к полуночи, когда из прихожей раздался неподражаемый техасский выговор Максвелла.

– Очень рад, мадам, что вы пригласили к себе простого деревенского парня, – говорил он.

С ним были Хут и толстая девушка, на голове которой покачивалась ковбойская шляпа Максвелла. Наконец на вечеринке образовался центр притяжения. К Максвеллу подходили, обменивались рукопожатиями, похлопывали по плечу.

Низенький коренастый мужчина, оказавшийся писателем, пробился через толпу и пожал руку Хуту, который представил его Максвеллу. Они заговорили о чём-то.

Внезапно мужчина подпрыгнул в воздух, поразительно неуклюже имитируя пас в прыжке. Его движения – по грациозности и элегантности – напоминали предсмертные судороги курицы, которой только что отрубили голову. Максвелл и Хут вопросительно посмотрели друг на друга, перевели взгляд на писателя, потом снова друг на друга. Хут пожал плечами. Максвелл заметил меня и Джоанну.

– А-а-а, – замычал он. – Привет. Познакомьтесь с моей подругой. Скажи им «хэлло», крошка. А где тут туалет?

– По-моему, вон там, – показал я.

Максвелл сорвал свою шляпу с головы девушки и дружески подтолкнул её в нужном направлении.

– Хочу убедиться, что твоя репутация – не пустой звук. – Он подмигнул мне, и они скрылись в коридоре.

Хут подошёл к нам. Он был пьян не меньше Максвелла, однако лучше владел собой.

– Привет, мистер Эллиот, – прохрипел он, доставая изо рта огромную изжёванную сигару. Максвелл рассказывал, что Хут – близкий друг Клинтона Фута и хорошо знаком с руководством лиги, регулярно снабжает их девочками.

Минут через двадцать в дверях показался Максвелл, обнимая девушку, на голове которой снова красовалась его шляпа. На их лицах были широкие улыбки.

– Хут, ты был совершенно прав, – сказал Максвелл и повернулся к нам. – Поехали, – пригласил он. – У подъезда нас ждёт большой чёрный «кадиллак» с большим чёрным шофёром. Будем веселиться. – Он наклонился к девушке и снял шляпу с её головы. – Видишь того парня, крошка? – сказал он, указывая на коренастого писателя. – Это – знаменитый драматург, и он хочет познакомиться с тобой. А завтра я тебе позвоню. – Не обращая внимания на её расстроенное лицо, Максвелл пошёл к лифту.

Через несколько минут мы сидели в автомобиле, мчавшемся по ночным улицам Нью-Йорка. Сначала мы заехали в изысканную дискотеку, где встретили Алана Клариджа. С рубашкой, расстёгнутой до пояса и открытой ширинкой, он отчаянно отплясывал с сорокалетней женщиной. За соседним столом сидел Энди Кроу-форд, щупая чью-то девушку. Когда мы вошли в зал, музыка и танцы прекратились. Глаза всех были прикованы к Максвеллу.

Кларидж приветливо махнул нам рукой и начал снимать с себя брюки.

– Вон там сидит Кроуфорд, – сказал я Сэту. – Они уже дошли до точки. Хорошо бы отправить их в отель.

Максвелл помог Клариджу одеться, затем проводил его и Кроуфорда к лимузину, пообещав встретиться в отеле.

Когда Максвелл вернулся к столу, Хут достал капсулу с наркотиком и раздавил её. Мы передавали её из рук в руки, глубоко вдыхая пары. Через мгновение мы все покраснели и начали хохотать, как безумные. Как только веселье уменьшалось, Хут доставал очередную капсулу, и истерический смех продолжался. Джоанна вскочила на стол и завопила, что все в зале, кроме нас, дерьмо. Мы уже истощили весь запас, когда к нам подошёл официант и предложил или прекратить швырять в окружающих раздавленными капсулами, или покинуть дискотеку.

Максвеллу принесли записку. Сидящие за длинным столом в глубине зала приглашали его выпить вместе с ними.

– Ага, они хотят выпить с Королём, верно? – произнёс хриплым голосом Максвелл. – Разве я могу отказаться? Ведь я – простой человек.

Он поднялся и двинулся, пошатываясь, к пригласившим. Пожилой мужчина встал и пожал ему руку. Затем Сэт вскарабкался на стол и пошёл по нему, стараясь ступить ковбойскими сапогами из крокодиловой кожи в каждую тарелку. То и дело он наклонялся, пожимал руки и называл себя «любимым мальчиком Марты». Кто-то нервно засмеялся. Сэт добрался до конца стола и спрыгнул на пол.

– Рад был с вами всеми познакомиться, – сказал он и запрыгал к нам на одной ноге.

– Теперь они могут рассказывать детям, что познакомились со звездой, – засмеялся Максвелл, опускаясь в кресло и вытирая сапоги скатертью.

После дискотеки мы заехали в бар. Он был празднично украшен, и на сцене играл оркестр. Выпивка стоила 3,75 за стакан. После нескольких стаканов (я потерял счёт после пяти) мы выбежали из бара и умчались, не заплатив по счёту.

Около пяти утра мы подъехали к отелю, высадили Джоанну перед входом и несколько раз объехали квартал. Затем мы с Максвеллом с трудом вылезли из «кадиллака» перед въездом в гараж. Пока я прощался с уже бесчувственным Хутом, Максвелл сел на бордюр тротуара и начал стаскивать сапоги, потом подарил их шофёру.

– Ты – превосходный нигер, – сказал Максвелл. – Посылай всех, кто с этим не согласен.

– Спасибо, мистер Максвелл, – улыбнулся чернокожий водитель.

Огромный чёрный автомобиль исчез в грязных предрассветных сумерках, унося с собой спящего Хута.

Мы пересекли вестибюль и остановились у лифта. Когда двери раздвинулись, мы увидели на полу тренера Бадди Уилкса. Бывший свободный защитник, включённый в символическую команду Америки, сидел в углу. Он был настолько пьян, что не мог двигаться. Невидящие глаза Бадди были широко открыты и наполнены слезами.

– Мерзавцы, – бормотал он. – Мерзавцы.

– Привет, Бадди, – сказал Максвелл, входя в лифт и хлопая его по плечу.

Тренер поднял голову и попытался посмотреть на трехчетвертного.

– …ребята ненавидят меня, верно? – едва выговорил Бадди. Из его рта на подбородок текли слюни.

– Нет, Бадди, – успокоил его Максвелл, – мы тебя любим.

– …они… ненавидят меня… паршивые ублюдки… завидуют. – Уилкс вытер нос тыльной частью руки. Когда он убрал её, из носа к руке потянулись сопли.

– И Б. А. тоже… – Он медленно соскользнул на бок. – Я им покажу… всем покажу…

Дверь открылась на нашем этаже, и мы вышли, оставив Бадди спать в лифте.