Текст книги "Сорок из Северного Далласа"

Автор книги: Питер Гент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Давай выпьем что-нибудь. – Джоанна встала, накинула на себя голубой махровый халат, едва прикрывший её широкие круглые бёдра.

– Ты иди, я сейчас спущусь, – сказал я.

Я снова вытянул перед собой руки и внимательно осмотрел их. Поднял руки над головой и принял воображаемый пас. Повернулся к углу поля и опередил Эддерли по пути к зачётной зоне – всё в замедленном темпе, как в кино. Швырнув мяч за спину, в руки судье, я направился к скамейке команды. Натягивая джинсы, я всё ещё слышал рёв трибун. Хромая, я пошёл вниз по лестнице. Нога по-прежнему болела.

Среда

– …этот старый мерзавец, Джонни Риверс… – Часы автоматически включили радио. Шла программа «Час дяди Билли Банка», в которой вели беседу девяностолетний фермер дядя Билли Банк и его племянник Карл; обоих персонажей играл местный диск-жокей Карл Джоунз.

– В рот тебе кило печенья, Билли. – Я сунул руку под кровать, где стояло радио, и выключил его. Год тому назад я познакомился с Карлом Джоунзом. Он оказался отчаянным болельщиком и превозносил меня до небес. Джоунз со своей женой Донной Мэй пришли в ресторан «Каса Домингес», где Томас Ричардсон, я и наши девушки наслаждались мексиканской кухней. Я представил Джоунзов остальным, и Карл с женой присоединились к нам.

Донна Мэй родилась в богатой семье в Джексоне, штат Миссисипи, и была рада знакомству с Томасом, который раньше жил в Геттисберге.

– Вы только подумайте, приехать из Джексона в Даллас, – ворковала она, голос у неё был высоким и приторным, как патока, – и сидеть с нигрой из моего родного штата – фантастика!

Я заказал ещё вина, налил бокал и запил им пару пирожков. Мне запомнились глаза Ричардсона, наполненные отчаянием. А Донна Мэй не умолкала, уверяя всех, что никаких предрассудков по отношению к неграм и вообще цветным у неё нет и она запросто может сидеть с ними за одним столом.

– Надеюсь, правда, – с улыбкой добавила она, – что моя старенькая бабушка никогда об этом не узнает.

– Ты знаешь, Донна Мэй, – сказала наконец девушка Ричардсона, высокая блондинка, стюардесса на линии Даллас – Хьюстон, – а вот я лично совсем не люблю сидеть с нигерами за одним столом. – Она наклонилась и сказала тише, но все слышали. – Но обожаю лежать с ними в одной постели – они меня с ума сводят своими мужскими достоинствами. Ты много потеряешь, если не попробуешь.

Лицо Донны Мэй побагровело, она откинулась назад. Казалось, невидимые руки схватили её за горло и медленно душат. Она попыталась вскочить и ударилась коленом о край стола. Карл вынес её из ресторана на руках.

– В рот тебе кило печенья, Билли, – повторил я. – Тебе и лошади, на которой ты приехал.

Я попробовал вылезти из кровати, но острая боль, пронзившая ноги и спину, приковала меня.

– О, чёрт, – простонал я.

Обычно я просыпался от боли несколько раз за ночь, Но вчера Джоанна меня так измочалила и я так набрался, что спал до утра, не меняя положения. И теперь сам себе напоминал мокрую кожу, высохшую на солнце. Голову будто в тиски зажали. Скатившись с кровати, я пошёл, хромая, в ванную и включил горячую воду.

Джоанна вошла, держа в руке чашку кофе и утреннюю газету.

– Здесь статья о тебе, – сказала она» – Они называют тебя шутом команды.

– Интересно, найдётся ли для меня помещение в Кэнтоне? Величайший шут профессионального футбола, Дик Буткус и я. В зале славы, рядом с обладателями призов за справедливую игру.

Я просмотрел газету. Её первая страница была куда интереснее спортивного раздела. Она напоминала военную сводку. ПО МНЕНИЮ ЦРУ МОЖЕТ ОСТАВИТЬ США В ДУРАКАХ – гласил огромный заголовок передовой статьи. Но действия вьетнамцев мне казались вполне логичными. Две другие статьи были посвящены триумфам техасского правосудия. Заголовок первой из них сообщал о приговоре к тюремному заключению на несколько сот лет за хранение марихуаны. Во втором говорилось об условном приговоре сроком на семь лет, вынесенном агенту федерального бюро наркотиков за похищение, изнасилование и жестокое убийство двадцатилетней стюардессы в присутствии свидетелей.

Американская Богиня правосудия в действии.

Я бросил газету на пол и уставился в потолок.

– О семье мексиканцев, которых перестреляла по недоразумению полиция, ты прочитал? – Джоанна сидела на унитазе, держа в руке стакан овощного сока – любимого своего утреннего напитка, и, наклонившись, читала газету. – Они даже не знали английского языка и не могли ничего объяснить.

– Всех насмерть?

– Некоторых ранили.

– Больно им, наверно, было. – Я откинулся назад и погрузился в воду, из которой теперь высовывались только мои глаза и нос. Пульсирующая боль несколько утихла от горячей воды, но железный обруч продолжал стягивать мне череп. Внезапно вспыхнула боль за левым глазом – и я выпрямился в ванне. Вода перехлестнула через край.

– Эй! – Джоанна вскочила.

– Извини. – Я отбросил мокрые волосы со лба.

– Почему ты никогда не стрижёшься?

– У меня слишком болит голова. – Я осторожно потёр больное место на лбу. Казалось, костные ткани поражены злокачественной опухолью. – Послушай, чем ты меня долбанула вчера? – спросил я, вылезая из ванны.

– Бедный крошка! – Присев на корточки, Джоанна обняла меня за бёдра и поцеловала. – Что ты хочешь на завтрак? Меня?

– Ты кого спрашиваешь»– Я взял полотенце и стал энергично растираться. – Его?

– Вас обоих, – сказала Джоанна, подняв глаза. – Я ем шоколадный пудинг.

– А как относительно яичницы с ветчиной?

– Нет ветчины.

– А просто яйца?

– И их нет.

– Жареный хлеб?

– Нет масла.

– Ну ладно, – сдался я. – Съем пудинг.

– У меня только одна порция, но я отдам вам половину, если он ещё разок…

– Нет-нет, я лучше уж выпью кофе. А зачем ты меня спрашивала?

– Не могла же я выпроводить вас голодными. – Она засмеялась, как радостный колокольчик. – Вы же работали.

– Чёрт побери! – я засмеялся вместе с Джоанной, несмотря на свою торжественную клятву не улыбаться до полудня, а по дождливым дням не смеяться совсем.

Было 9.15 утра. У меня ещё было время заехать домой за пальто. Ещё чашка кофе и сигарета с марихуаной – и мне хватит сил выбраться из квартиры Джоанны.

Утро было серым, пасмурным. Шёл дождь. Порывы ветра пронизывали меня до костей. В такой день приятно ехать на лошади, завернувшись в тёплый макинтош, надвинув шляпу на прищуренные глаза и уткнув нос в шерстяной шарф.

Выехав на шоссе, ведущее на запад к Северному Далласу, я включил радио.

– …И я сказал Кону, – донёсся скрипучий голос дяди Билли, – дай мне поговорить с ребятами… они не пожалеют сил для старого Билли. Я доведу их до Суперкубка… – Нажатием пальца я прервал дядю Билли и сунул кассету в плэйер.

Автомобиль взлетел на пригорок и передо мной открылся горизонт; над головой мчались кучи серых облаков. За ними, где-то над Форт-Уэртом, нависала чёрная масса туч. Надвигался сокрушительный ливень.

Выехав на платное шоссе, я тут же увеличил скорость до ста двадцати километров. Я подвергал себя риску из-за скрытых радаров и утреннего часа пик. Впрочем, транспорт пугал меня больше, чем полицейские локаторы. Водители из Далласа – странный народ. Избалованные широкими ровными автострадами и убеждённые, что умение водить машину автоматически даётся каждому, у кого хватает на неё денег, они врезаются друг в друга с потрясающей регулярностью. Несмотря на все мои страхи, музыка, льющаяся из динамиков и шелест покрышек по мокрому асфальту, оказали гипнотическое действие, и я чуть не врезался в ворота, где взималась плата за проезд по шоссе. Марихуана расслабила мои мышцы, усилила головную боль и одновременно я почувствовал усталость»

Дверь моего дома была распахнута. Я решил, что пришла уборщица или её распахнул ветер. Оказалось, ни то ни другое. В доме всё было перевёрнуто. Мебель опрокинута, и содержимое ящиков выброшено на пол. Я попытался выяснить, что украдено, и не смог, потому что не знал, что и где у меня лежало. Спальня выглядела ещё хуже, хотя все дорогие вещи – телевизор, фотоаппараты, стереоаппаратура и охотничьи ружья – были на месте, С туалетного столика исчезло двадцать долларов. Итак, меня ограбили на двадцать долларов. Привести квартиру в порядок обойдётся мне куда дороже. Я решил не вызывать полицию, чтобы случайно обнаруженный детективами окурок марихуаны не превратил мой дом в преступление века. Мне уже виделись газетные заголовки: НАРКОМАН-ФУТБОЛИСТ ПРИГОВОРЁН К КАЗНИ НА ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ СТУЛЕ!

Я махнул рукой на царящий беспорядок и пошёл в чуланчик за своей дублёнкой. Вытащив дублёнку и снова вернувшись в спальню, я до смерти напугал Джонни, приходящую уборщицу.

– А-а-а! – Она только что вошла в комнату и моё внезапное появление из чулана ужасно напугало её. Выпученные от страха белки глаз на пурпурно-чёрном лице и пальцы, прижатые к изломанному криком рту, напоминали карикатуру.

– Чёрт побери, Джонни, не смей так вопить! – крикнул я, тоже перепуганный.

– Но, мистер Фил, вы напугали бедную Джонни до середины будущей недели. – Она прижала руку к сердцу. – Я увидела этот беспорядок и не знала, что и подумать.

– Меня ограбили.

– Вас что?

– Ограбили. Ограбили. Ну, обворовали.

Она медленно кивнула головой, всё ещё не понимая.

– Боюсь, что это имеет какое-то отношение к мистеру Джону Дэвиду.

– А что случилось с Джоном Дэвидом?

– Он умер.

Джон Дэвид был моим ручным вороном. Мне подарил его Дон Вилли Диммитт, один из легендарных Диммиттов Техасского университета. Джонни, из какого-то причудливого уважения, всегда называла его «Мистер Джон Дэвид».

– Умер! – Джон Дэвид всегда казался мне бессмертным. Однажды вечером, после дня, полного неудач, завершившегося пятью бутылками дешёвого сотерна в «Королевских Рыцарях», я вернулся домой и в ярости разрядил тридцатизарядный карабин в свой тёмный двор, случайно разнеся в щепки деревянную клетку Джона Дэвида. Я был уверен, что больше не увижу его. Однако рано утром он отомстил мне громким карканьем, подняв меня со дна чудовищного похмелья. С этого утра я перестал его кормить – для его же блага, – надеясь, что он вернётся к своим диким сородичам. Однако, подобно всем воронам, он проявил невероятную способность копаться в помойках и почти каждым вечером, когда я открывал заднюю дверь, он тут же входил со двора, держа в клюве целую куриную ногу, печенье или несколько ломтиков жареного картофеля. Я не мог понять, где он их находил.

– Как это произошло? – спросил я у Джонни.

– Не знаю, мистер Фил, клянусь вам. – Она говорила быстро, вращая широко раскрытыми глазами. – Я была в доме, убирала вашу постель, и вдруг услышала ужасный клёкот. Я выбежала во двор, и там лежал мистер Джон Дэвид, мёртвый. – Она остановилась на мгновение и поджала губы. – Наверно, он упал с гаража и сломал себе шею. Священник полагает, что он покончил с собой. С животными это случается.

– Да, наверно, это было самоубийство, – согласился я. Вполне возможно, так оно и было.

– И мы похоронили его в цветочной клумбе.

Я подошёл к окну и заглянул во двор. В свежевскопанную землю рядом с некрашеным штакетником был воткнут крест, сделанный из проволочной вешалки. Мне стало стыдно за своё отношение к Джону Дэвиду.

Снова повернувшись к Джонни, я впервые обратил внимание на то, что у неё в руках был огромный магнитофон марки «Уол-ленсак».

– Что это у тебя, Джонни?

– Я, сестра и священник записали песню. Сестра играет на пианино.

Священник сидел в «кадиллаке» выпуска 1963 года, стоящем рядом с домом. Всякий раз, когда Джонни приезжала убирать у меня, он подвозил её. Но, несмотря на это, я подозревал, что Джонни не слишком заботилась о том, чтобы попасть в рай.

Она принимала активное участие в жизни евангелической церкви в Южном Далласе – и часто за мой счёт. Работала она у меня чуть больше года и успела за это время похоронить большую часть ближайших родственников, чуть ли не каждую неделю отмечала религиозные праздники, о которых я никогда не слышал. Она уговорила меня регулярно снабжать её как моими фотографиями, так и снимками моих партнёров по команде. Подделывая затем на них автографы, она продавала фотографии по доллару за штуку в женском туалете местного ночного клуба.

– Сядьте на минуту и послушайте, мистер Фил. – Она пригласила меня в гостиную.

– Послушай, Джонни, мне нужно… – Я последовал за ней, пытаясь возразить.

– Всего минутку. – Её глаза стали печальными и умоляющими.

– Ну ладно, Джонни, только недолго. Мне нужно убраться здесь и ехать на тренировку.

Не беспокойтесь.

Я поднял подушки с пола, уложил их на диван и улёгся поудобнее. Посмотрел в окно. В машине сидел священник, крупный мужчина килограммов на сто двадцать, и курил сигару. Окна «кадиллака» были закрыты, и мотор работал на холостом ходу. Небо темнело.

– Я послала эту песню дяде Билли, – сообщила она, нажимая на клавишу магнитофона.

 
Мистер Фил Эллиот – хороший человек,
Никому он плохого не делает…
 

– Джонни, чёрт побери, что это знаешь что? – Я выпрямился» Был отчётливо слышен густой бас священника.

Да, никому ничего плохого…

– Ш-ш-ш, – Джонни прижала палец к губам, укоризненно глядя на меня.

 
Мистер Фил Эллиот – чистый человек
Не подаётся городским соблазнам…
 

– …собла-а-азнам! – Громкий вопль принадлежал сестре Джонни.

– Да, она действительно высоко берёт.

– Чёрт побери, Джонни, ты… – Я начал подниматься с дивана.

– Ш-ш-ш…

 
Да, сэр, он достойный человек
И никогда не грешит против Господа,
Никогда… не-е… греши-и-ит…
 

Сестра Джонни начала изо всех сил лупить по клавишам.

– Последний раз говорю, Джонни, прекрати немедленно. – Я направился к магнитофону. – Я запрещаю посылать эту галиматью на радиостанцию.

– Я уже послала. – Она успела к «Уолленсаку» раньше меня.

– Уже послала копию дяде Билли Банку… он всегда о вас говорит.

Я понял, что все мои возражения бесполезны, и с трудом подавил улыбку.

– Ладно, Джонни, мне нужно ехать. Убери как следует, хорошо? Я тебе заплачу. – Максвелл утверждал, что я переплачиваю Джонни, но, в конце концов, она была у меня единственной уборщицей. – И вот что, Джонни, спасибо тебе за то, что ты похоронила Джона Дэвида.

Я повернулся и пошёл к выходу, думая уже только о предстоящей тренировке.

– Если не успею закончить сегодня – приду завтра, – крикнула она вдогонку. – У нас в церкви готовится…

– Хорошо, Джонни, хорошо. – Я махнул рукой, не останавливаясь, и направился к машине.

Небо было совсем чёрным. Падали редкие крупные капли дождя. Когда я выехал на шоссе, дождь лил уже как из ведра.

Я ехал осторожно, не больше восьмидесяти километров в час. Джон Дэвид скончался С горечью и стыдом я вспоминал о той безумной ночи, когда чуть его не убил. Тогда была кульминация недели, начавшейся с того, что меня посадили на скамейку запасных, и закончившейся исчезновением бухгалтера, занимавшегося уплатой моих налогов и прихватившего с собой все квитанции за три года и восемь тысяч долларов моих денег. Бедняга Джон Дэвид, он был верен мне в самые трудные времена. Он понимал меня, как я сам себя не понимаю. Потому что был умнее меня раз в двадцать.

Простившись с Джоном Дэвидом, я стал думать об ограблении. Из гаража и раньше исчезали вещи, в этом не было ничего удивительного – район, где я жил, не принадлежал к самым тихим и респектабельным. Рядом с моим домом выросли десятки новых зданий, и количество преступлений возросло. Так что не жаловаться нужно, рассудил я, а судьбу благодарить, что меня ещё не изнасиловали.

Проблески красных огней вернули моё внимание к дороге. Ветер утих, однако дождь шёл с неослабевающей силой. Автомобили, мчавшиеся на юг, сбавляли скорость, но не останавливались. Две крайние полосы, ближе к обочине, занимая древний чёрный пикап «шевроле», развернувшийся поперёк шоссе. Его задняя ось переломилась пополам. Полицейские машины стояли впереди и позади неподвижного пикапа, вращающиеся красные проблесковые маяки рассекали дождевые струи. У заднего борта «шевроле» стоял седой негр в полосатом комбинезоне, промокшем насквозь. Он разговаривал с полицейским. Двое других полицейских регулировали движение. Негр выглядел несчастным. Он вёз на рынок собранный урожай, и теперь его кукуруза, баклажаны, помидоры были рассыпаны по всему шоссе. Проезжая мимо, водители смотрели на беднягу, по губам их бродила едва заметная улыбка. А выбравшись на простор автострады, они снова нажимали изо всех сил на акселераторы, думая лишь о том, как наверстать время, которое, как известно, деньги.

– Итак, мы раздаём вам схемы ввода мяча. Особое внимание игрокам специальных линий. – Б. А. заговорил, едва успев пересечь порог аудитории. – Бадди ещё раз повторит распределение обязанностей.

– Так, ребята! – Бадди Уилкс встал перед игроками. – Надеюсь, в этом матче вы не будете стесняться. – Визг мела по доске заставил меня вспомнить о хирургической пиле.

– Проклятье! – Мел сломался, Бадди швырнул огрызок на пол. На лицах игроков появились улыбки. Разъярённый Бадди повернулся к аудитории, ткнул в нас для большей убедительности дрожащим пальцем. – Пишите! – потребовал он. – Контратаки противника на прошлой неделе были в среднем пять и четыре десятых ярда вблизи нашей зачётной линии и девять и шесть десятых – на их половине. С такой защитой вам не видать первого места как своих ушей!

Бадди был честолюбивым профессионалом в прошлом и не раз признавался лучшим занятником лиги. По его мнению, должность главного тренера была? бы достойным завершением спортивной карьеры – и жизни. Пять лет тому назад он был назначен тренером защитной линии нашей команды, и с тех пор его движение по нисходящей не прекращалось. В настоящее время он был тренером специальных линий и отвечал за сбор статистических данных. Три года назад Б. А. подготовил анкету для того, чтобы выяснить причину последних неудач команды. В тридцати из тридцати пяти розданных анкет Бадди был назван главной причиной неудачных выступлений. Несколько игроков, включая меня, не поверили заверениям тренера в анонимности анкеты и отказались участвовать. После окончания сезона три игрока были неожиданно отчислены из команды, а Бадди получил первое понижение. Оказалось, приложенные к анкетам конверты были помечены наколотыми на них точками.

– Вы увидите, – продолжал Бадди, сжимая руки в кулаки и снова разжимая их, – что я сперва перечислил их способы перехвата наших вводов мяча в игру, а не наоборот, как мы это делаем обычно. И могу объяснить почему. Их команда одна из самых лучших в лиге по контратакам после передач ногами. И если вы не будете готовы к этому, они запрыгнут вам в глотку и выбегут через… – Игроки, притворяясь испуганными, вскрикивали полушёпотом: «Ой, мама!»

– Ребята! – Лицо Бадди было малиновым. Он не любил, когда его не принимали всерьёз. – Вам всё равно придётся всё это выучить, потому что в пятницу у нас будет письменный тест.

Из глубины зала донеслись стоны и хихиканье. Бадди уставился на лежащие перед ним бумаги, пытаясь сдержаться. Его руки дрожали.

– У меня всё, Б. А. – голос Бадди выдавал его ярость. – Этим парням просто не хочется выиграть. – Он повернулся и пошёл на своё место.

– Надеюсь, вы будете всё это знать назубок. – Б. А. вышел вперёд, понимая, что разволновавшийся Бадди не сможет закончить. – С этим всё.

Игроки защитных линий перешли в другую комнату. Нападающие остались, чтобы выслушать наставления Б. А. Он раздал нам листы бумаги.

– Я хочу кое-что прочитать вам. – Голос Б. А. был серьёзным. – Мне кажется, это важно.

– Без уверенности в себе нет победы… – Тихим, но сильным голосом он произносил ритмические фразы. – Если вам кажется, что близко поражение, вы уже проиграли…

В трудные для нас времена Б. А. вырезал это из каталога какой-то фирмы, торгующей спортивным напряжением, отдал пере» печатать и велел наклеить на первую страницу в тетради каждого из игроков.

Я оглянулся. Несколько игроков хмурились, стараясь скрыть усмешку. Большинство смотрели в свои тетради отсутствующим взглядом или постукивали карандашами по столу в такт какому-то скрытому внутреннему ритму.

– …А главное – воля и вера в победу. – Б. А. замолчал.

– Надеюсь, что вы, ребята, понимаете смысл этих слов, – сказал он, помолчав. Его глаза, казалось, подёрнулись какой-то странной пеленой.

– Оно означает, что ты, старикан, медленно, но верно выживаешь из ума, – прошептал Сэт Максвелл, сидевший позади меня. Я закашлялся, стараясь подавить смех.

– Вы все, ребята, талантливые, вы великие игроки, иначе вас не было бы здесь, – продолжал Б. А, – Разница между хорошим и великим совсем невелика. – Он поднял вверх руку с прижатыми друг к другу большим и указательным пальцами. – И эта разница исходит вот отсюда. – Он постучал себя по правому виску.

– А я думал, что она исходит от всех этих таблеток, которыми нас пичкают, – продолжал свой комментарий Максвелл едва слышным голосом. Я снова закашлялся. Если я не выдержу напряжения, переполняющего комнату, мне не удастся укротить смех в течение нескольких минут. Я кашлянул ещё раз и попытался взять себя в руки.

– Ты простудился, Эллиот, или что-нибудь ещё? – Голос Б. А. заставил меня задрожать. Несмотря на страх, мгновенно охвативший меня, я всё ещё был на грани истерического смеха.

– Нет, сэр, – ответил я, раздувая ноздри. Я провёл рукой но лицу, чтобы скрыть ухмылку. – Что-то в горле запершило. Извините. – Я снова прочистил горло, глядя в сторону.

– Тебе это всё нужней, чем кому бы то ни было. Всё ещё лил дождь, когда мы вышли, сели в автобус и поехали на тренировку в соседний спортивный центр, чтобы размяться на баскетбольной площадке. Недостаточные её размеры заставили нас ограничиться работой в три четверти скорости и исключали контактную борьбу.

Схема пасов для игры в Нью-Йорке состояла из обычных прорывов по боковой линии и поворотов внутрь поля, за исключением прорыва крайних форвардов вдоль боевой линии с последующим получением паса и резким броском направо.

Пас отдавался на небольшое расстояние после коротких атак на оборону, состоящую из линейных и защитников второй линии. Потеряв ориентировку в новой для меня обстановке, я не заметил адресованного мне низкого паса и принял мяч на самые кончики пальцев. Раздался громкий, глухой удар, и моя рука онемела. Я понял, что выбил себе пальцы. Посмотрев на правую руку, я увидел, что безымянный палец и мизинец торчат перпендикулярно остальным. Затем руку пронзила боль.

– Чёрт побери… чёрт побери, – завопил я, обращаясь к Вильсону, игравшему на месте свободного защитника. Дёрни быстро за них, дёрни…

Моё лицо исказилось от боли, по щекам текли слёзы. Вильсон схватил пальцы и потянул изо всей силы. Раздался щелчок, и острая боль сменилась тупой пульсирующей.

– Чёрт побери… проклятье! – Я энергично махал рукой, направляясь к центру поля.

Массажист перехватил меня по дороге и сжал больную руку.

– Какой?

– А ты сам не видишь?

Повреждённые пальцы уже распухли и были вдвое толще остальных. Массажист достал рулон липкой ленты телесного цвета и прибинтовал оба пальца к среднему.

– Как сейчас?

Я попытался согнуть пальцы. Можно терпеть. Я кивнул и снова вступил в игру.

– Вот к чему приводит рассеянность! – крикнул Б. А. с трибуны. Я помахал в его сторону распухшими пальцами и пожал плечами. Он улыбнулся и что-то сказал Бадди Уилксу.

– Потребуй другой мяч, – с улыбкой порекомендовал Энди Кроуфорд, когда я присоединился к остальным игрокам. – И принимай мяч не кончиками пальцев, а на ладони.

– И тебе того же. – Я сделал неприличный жест средним пальцем в его сторону. При забинтованных вместе пальцах этот жест больше походил на приветствие бойскаутов.

– Хорош! – Максвелл глянул в сторону трибуны, где сидели тренеры. – Манёвр справа. Крылом к линии и затем к центру. На счёт два. – Приняв стартовое положение, он посмотрел на меня. – Можешь играть?

Я кивнул.

– Хорошо, на этот раз постарайся не упустить мяч. Я рванулся вперёд, затем повернул вправо и оглянулся. Мяч, описывая плавную дугу, летел ко мне. В матче или на тренировке на стадионе этот пас был бы легко перехвачен. Крайний защитник прыгнул вверх, в последний момент пропустил мяч и дал возможность мне получить пас. Я уже вытянул руки, принимая его, когда центральный линейный Тони Дуглас ударил меня локтем в горло. Я перевернулся в воздухе и ударился об пол затылком. В глазах потемнело.

Я задыхался. Я не решался открыть глаза, опасаясь, что глазные яблоки выпадут из глазниц. Когда наконец я пришёл в себя, рядом стоял массажист, Б. А. перенёс тренировку на другую половину поля.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Эдди Рэнд, протягивая мне руку.

– Вроде ничего, – ответил я, стараясь проглотить слюну. Комок, застрявший в горле, уменьшился до размеров домино, всё как будто было на месте и было даже не очень больно. Я был смущён и рассержен. Схватив протянутую руку Рэеда, я встал и направился, хромая, к сиденьям на трибуне.

– Фил, – крикнул Б. А., сидящий на несколько рядов выше меня. – Вот это была группировка!

Мне не оставалось ничего другого, как рассмеяться.

Тренировка на этот раз была короткой, и таблетки кодеина, принятой мною перед инструктажем, оказалось достаточно. По пути к своему шкафчику я заметил, как Джо-Боб Уилльямс засовывает живую лягушку в шлем, принадлежащий чернокожему линейному, Монро Уайту. Монро не выносил скользких, чешуйчатых, ползающих тварей не меньше, чем я боялся пауков.

Я влез в ванну и одновременно опустил травмированную руку в ледяную воду. И хотя тупая боль достигала плеча, это была незначительная травма. Никаких оснований для беспокойства. И всё-таки было больно.

Через полчаса я пошёл в душевую, наскоро помылся, оделся и уже был у выхода, когда Монро Уайт швырнул в Джо-Боба своим шлемом.

– Чёрт бы тебя побрал, Уилльямс! – кричал разъярённый Монро. – Недоносок вонючий! – Он стоял, выпрямившись во весь свой двухметровый рост, его могучее стотридцатикилограммовое чёрное тело блестело от пота. Упёршись одной рукой в бедро, второй он размахивал перед лицом Джо-Боба, который выглядел как-то странно растерянным. Два гиганта стояли, молча глядя друг на друга. Раздавленная лягушка валялась на полу.

Наконец Монро махнул рукой, плюнул и повернулся к своему шкафчику. Джо-Боб направился в массажную. Я вышел наружу.

Дождь прекратился. Несколько игроков, белых и чёрных, собрались у «корветта» Джона Уилсона, пили пиво из коробки со льдом, которую он возил в багажнике, шутили и смеялись. Меня согрела дружеская атмосфера, столь редкая, и я был расстроен, когда пиво кончилось. С Максвеллом, Кроуфордом, Ричардсоном, Следжем и Уилсоном мы договорились встретиться вечером в Рок-Сити, в дискотеке в Западном Далласе.

Максвелл готовился к выступлению на банкете в Ассоциации молодых христиан и попросил у меня сигарету с марихуаной.

Я заглянул в бардачок. Запас марихуаны подходил к концу. Я протянул пару сигарет Максвеллу.

– Увидимся в дискотеке, – кивнул он и пошёл к своему голубому «кадиллаку».

Я решил съездить к Харвею, купить ещё травки и пополнить свои знания в области антикультуры.

Харвей Ле Рой Белдинг был преподавателем психологии в Южном методистском университете. После того как его отстранили от преподавания за участие в запрещённых демонстрациях, дом Харвея, расположенный в квартале богемы Далласа, превратился в место сборищ левой молодёжи.

Когда я впервые встретился с Харви, я был единственным игроком в команде, за исключением, может быть, нескольких чернокожих, курившим марихуану. Однако каждый год команда пополнялась новичками, многие из которых пристрастились к наркоголикам ещё в средней школе. Марихуана настолько распространилась среди игроков лиги, что её официальные представители отказались от преследования виновных. Отдел внутренней безопасности лиги прибегал к помощи бывших агентов ФБР, работавших в контакте с федеральными учреждениями и полицией штатов для того, чтобы не допустить утечки информации в прессу и скандала. Несмотря на это, немало беспечных или просто неудачливых игроков арестовывали за употребление наркотиков. В этом случае лига категорически отрицала, что ей было известно о преступных действиях игроков. У нас курение марихуаны раскололо команду на два противоборствующих лагеря. Все, без исключения, игроки прибегали к наркотикам, однако такие, как Джо-Боб и Медоуз, поглощавшие допинг в огромном количестве, резко выступали против травки. Главным для них было то, что марихуана запрещена законом. Их рассуждения о том, что курение марихуаны пагубно влияет на мозг и толкает к более сильнодействующим наркотикам, сошли на нет, когда я привёз летом в лагерь полторы сотни таблеток амилнитрита. Поскольку ими можно было приобрести вполне законно и в любой форме без рецепта, Джо-Боб, Дуглас и несколько других игроков всюду носили с собой ингаляторы. Бывали случаи, когда на вечернем инструктаже вдруг сзади раздавался громкий протяжный вздох и – тяжёлый удар. Б. А. делал вид, что ничего не произошло, но все знали, что это Джо-Боб или Медоуз, выведенный из строя солидной дозой, долбанулся лицом о стол. Шея и уши становились ярко-малиновыми, а гигантское тело сотрясалось в приступах безумного хохота, вызванного излишком кислорода.

Но марихуану они не признавали, а как только амилнитрит стал продаваться строго по рецептам, они перестали признавать и его. Так что теперь приходилось опасаться всех игроков, не курящих травку, – они могли пойти к Б. А. или Конраду, а те жестоко карали игроков, употребляющих, марихуану. Наказание, естественно, зависело от ценности игрока для клуба.

По пути к Харви я слушал радио. Прошлым вечером были совершены вооружённые нападения на три супермаркета. Четырёхлетняя девочка была случайно убита человеком, стрелявшим из винтовки в юношу, которого он заподозрил в воровстве. Полицейский, одетый в штатское, застрелил молодого человека с длинной причёской, делавшего «неприличные и подозрительные жесты». Жертвой оказался механик из соседнего гаража, направлявшийся домой после работы.

Наконец, управляющий магазином нанёс торговавшемуся с ним по поводу ящика пива клиенту тяжёлое ножевое ранение в живот. Но клиенту всё же в последний момент удалось в упор застрелить управляющего. Слушать новости спорта и сводку погоды мне расхотелось.

Харви сидел в гостиной, читая журнал «Роллинг Стоунз».

– А это ты, Филип. – Харви встал с дивана. Его глаза светились. Мы пожали руки. – Хочешь? – На его раскрытой ладони лежали три белые капсулы.

– Почём?

– Бесплатно. Бери.

– Возьму парочку про запас.

– Бери всё. – Он положил капсулы мне в руку.

– Спасибо, Харви. Можно позвонить?

– Давай. Я приглушу магнитофон.

Я набрал телефон Джоанны. Она подняла трубку после третьего звонка.

– Привет, – произнёс я.

– А, здравствуй. Как прошёл день?