Текст книги "Сорок из Северного Далласа"

Автор книги: Питер Гент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Суббота

После нескольких телефонных звонков я понял, что Максвелл не собирается выполнять свои обязанности, и снял трубку.

– Доброе утро. Десять часов. – Телефонистка мгновенно исчезла, и я понял, что её пожелание не было искренним.

Стоящая рядом кровать пустовала, и я вспомнил, что где-то в середине наполненного болью тумана, именуемого сном, Максвелл встал и пошёл в туалет. Постанывая от боли, я медленно поднялся. Похмелье увеличило мои обычные утренние страдания по крайней мере раз в десять.

Максвелл лежал на ванном коврике, упёршись головой в унитаз и накрывшись полотенцами. Его лицо было измазано кровью. Я устал стоять и опустился на унитаз, обхватив голову руками. Собравшись с силами, я пнул неподвижное тело большим пальцем ноги. Не открывая глаза, Максвелл быстро сел. Он прижал колени к груди и положил на них голову.

– Господи, зачем только я покинул родной Гудспет? – Он провёл рукой по лицу, открыл глаза и увидел кровь. – Язва желудка, – сказал он.

– Боже мой, это правда?

– Не знаю, по крайней мере, кровотечение остановилось. – Он посмотрел вокруг, пытаясь понять, где мы находимся. – Неужели я действительно нажрался червей?

Я кивнул.

– А-а-а, – застонал он. – И кто-то мощно оправился мне в рот.

– А ты не спи в туалете. Вставай, автобус уходит в одиннадцать.

Мы поделились таблеткой кодеина. Затем мы оделись и отправились искать кофе. С утренним туалетом придётся подождать до окончания тренировки.

Я любил бродить по стадиону «Янкиз», разглядывая фотографии великих игроков, висящие на стенах, – Рут, Гериг, Ди Мад-жио, Мэнтл. Сам стадион быстро приходил в упадок, но память о прошлой славе жила в гниющих деревянных перегородках и вонючих лужах.

Мой шкафчик был помечен белым куском пластыря с моим именем, написанным фломастером. Под новым куском пластыря был старый, с именем, оставшимся от предыдущего матча.

– Юнитас, – произнёс я вслух. – Подумать только! Старик Джон и я переодевались у одного и того же шкафчика.

– Что ты сказал? – спросил меня Джон Вильсон, наш защитник и торговец недвижимостью, расположившийся рядом.

– Я – воплощение американской мечты. Человек, которого в другое время и в другом месте без колебаний приговорили бы к смертной казни, раздевается в том же шкафчике, что и великий Джонни Ю.

– Невероятно, – с усмешкой отозвался Вильсон.

– Скажи, а жена всё ещё сердится на тебя из-за губной помады на трусах?

Вильсон расстроенно покачал головой.

Я быстро разделся и направился к деревянным столам, стоящим около душевой, осторожно ступая по сырому холодному полу.

– Ты не мог бы растереть меня как следует, Эдди? – попросил я. – Прошлой ночью меня избили в Сентрал-Парке. У меня всё болит.

– Только не вздумай бежать, не закончив разминку, – предупредил меня массажист, не отрывая глаз от голеностопа, который он бинтовал. – Сам знаешь, какой за это штраф. – Он взглянул на меня. – Дай мне закончить. Я не хочу пачкать руки растиркой, потом не отмоешь.

Я вернулся обратно и вывалил свои вещи в металлический ящик в шкафчике. Разминка будет короткой, только для специальных линий, а я к ним не относился. Меня разотрут и разогреют, но не будут бинтовать. Во время тренировки специальных линий я немного побегаю и постараюсь размяться, но не в полную силу. Всё это займёт не более сорока пяти минут.

Массажист намазал меня обезболивающей жидкостью и растирал мои ноги и спину до тех пор, пока они на запылали как в огне. Когда он закончил, в раздевалке уже никого не было.

Я быстро натянул тренировочный костюм и выбежал на поле. Команда уже строилась для гимнастических упражнений. Джим Джонсон, тренер защитных линий, подстерегал меня в засаде, но мне удалось избежать двадцати пяти долларов штрафа, так как я успел встать в строй до начала упражнений. Глядя на его огорчённое лицо, я улыбнулся и приветливо махнул рукой. На шее Джонсона вздулись вены.

Мы уже закончили упражнения и начали расходиться по группам, когда по стадиону прогремел сержантский голос Джонсона.

– Ещё раз! – выкрикнул он. – Полагается считать, выполняя прыжки. Ты считал вслух, Эллиот?

Он накрыл меня на месте преступления. Делая прыжки на месте, мы все должны были считать вслух. Этого требовал дух команды.

– Да, ты меня накрыл, Джимми, – признался я.

– Нам не нужны шуты, Эллиот, – раздался голос Б. А. – Если не хочешь работать вместе с командой, уходи с поля.

Я замолчал и опустил голову.

– Итак, всё сначала, – крикнул Джонсон. – Благодарите Эллиота за лишнюю работу.

– Встали! – скомандовал Максвелл, с упрёком глядя на меня за то, чти я попался. – Начали!

Прыжки были выполнены под сопровождение голосов, раздающихся над пустыми трибунами стадиона. Когда мы разбились на группы, я специально пробежал рядом с Джонсоном.

– А ведь я так и не считал, – громко прошептал я. – Только открывал рот.

– Ах ты подонок! – завопил он и бросил в меня мячом. Я увернулся, засмеялся и побежал по стадиону.

Тренировка быстро закончилась. Б. А. объявил, что все, кто хочет, могут возвращаться в отель на метро. Это было настолько странно, что я рассмеялся. Ещё более странным было то, что только Максвелл, Кроуфорд и я ехали на автобусе.

Остаток субботы был занят инструктажем, собраниями и отдыхом. Максвелл взял с собой своего подопечного, Арта Хартмана, и уехал вместе с Хутом, пообещав вернуться к одиннадцати и успеть к проверке.

Джоанна пробралась ко мне в комнату около шести, до встречи с Эмметом, и тут же мы залезли в постель. Нам обоим было хорошо, однако на этот раз чего-то не хватало. После того как она ушла, я решил, что это конец. Я чувствовал себя виноватым. Не знаю почему.

В одиннадцать часов помощники тренеров раздали нам снотворное и приняли заявки на таблетки для завтрашней игры. Я попробовал дважды позвонить Шарлотте, но оба раза неудачно. Телевизионный комментатор сообщил, что завтра ожидается сухая и прохладная погода.

В половине двенадцатого Максвелла всё ещё не было. Он пришёл через полчаса.

– Проверка прошла? – спросил он, запирая дверь.

– Нет ещё.

Проверки так и не было, и, глядя, как Джон Уэйн в пух и прах разбивает благородных индейцев, мы мирно, как херувимы, уснули.

Воскресенье

На этот раз Максвелл поднял трубку после первого же звонка. Он застонал в микрофон и с грохотом опустил телефонную трубку.

– Который час? – спросил я, не отрывая голову от подушки.

– Восемь. Завтрак в восемь тридцать, инструктаж в девять, религиозное обращение в девять тридцать, дядюшка Лось в десять. Как видишь, для тех, кто повинуется воле Всевышнего, всё идёт по расписанию.

Максвелл любил дядюшку Лося, как будто это был его близкий родственник, и, когда мы играли в другой временной зоне, всегда старался, чтобы ничто не мешало ему посмотреть передачу про любимого мультипликационного героя.

Пока Максвелл кашлял и стонал в туалете, я лежал и думал про свой сон.

Мне приснилось, что я опоздал и автобус уехал без меня. Я никак не мог найти стадион, я слышал доносящийся с него шум. Наконец мне удалось остановить едущего туда Микки Мэнтла, объяснившего, что стадион очень интересен, но что сам он не хотел бы жить на нём. Он высадил меня у стадиона и уехал. Я отправился в раздевалку, прорываясь через гигантскую паутину. То и дело мне на шею падали волосатые жёлто-чёрные пауки.

Наконец я добрался до выхода на поле. Стадион был переполнен, и игра уже началась. Я стоял у края поля голый. С другой стороны меня звал Руфус Браун, обслуживающий здание нашего клуба. Он держал в руках мою форму и шлем. Я побежал через поле и оказался вовлечённым в игру. Максвелл дал мне пас, но я не мог поднять руки, которыми прикрывал свою наготу. Мяч попал мне в лицо и сломал нос. Мне стало легче дышать. Внезапно бинт, обмотанный вокруг бедра, развязался, и нога отвалилась. У меня в руках был мяч, и я полз к зачётному полю. Затем Б. А. крикнул мне, чтобы я кончил дурачиться, и посадил меня на скамейку. Я всё ещё был голым, и из носа текла кровь. Все окружающие смотрели на меня…

– Давай быстрее, цыплёнок, – сказал Максвелл, вытирая своё свежевыбритое лицо.

Я быстро вскочил с кровати и натянул штаны.

– Б. А. разрешил надевать водолазки?

– Да, – кивнул Максвелл, поднимая руку и брызгая дезодорантом под мышкой. Принимая во внимание расписание сегодняшнего дня, это казалось несколько странным.

Объявление у лифтов гласило, что нам отведены залы № 1 и № 2 для завтрака, инструктажа и религиозной службы. Там же будут бинтоваться колени и голеностопы у игроков, ещё не имеющих серьёзных травм.

– М-м-м… какой приятный запах, – сказал я, останавливаясь у входа в зал № 1. – Как дома у мамы.

Большинство игроков уже сидели за столиками, ожидая завтрака. Стоя у входа, я ждал, пока Максвелл выберет столик, который он осчастливит своим присутствием. Это было важной деталью ритуала подготовки к матчу. Всякий раз он выбирал столик в соответствии с критериями, известными только ему. Сидя со своими избранниками, он будет пить кофе, шутить и стараться ободрить перепуганных игроков, сидящих рядом.

В зале № 2 уже стояли стулья, классная доска, вездесущая переносная трибуна Б. А. Здесь состоится последний инструктаж перед матчем и религиозная служба.

Максвелл сел за столик вместе с Джо-Бобом, Тони Дугласом, Медоузом и ещё двумя игроками. Я подошёл к ближайшему столику и присоединился к чернокожим атлетам, среди которых были Делма Хадл и непокорный свободный защитник Томас Ричардсон.

– Привет, Бубба, – произнёс Хадл. На нём была белая шёлковая рубашка с монограммой на левой стороне груди, широкий зелёный галстук, светло-зелёная кашемировая куртка и боксёрские трусы. На нём не было ни брюк, ни ботинок.

– Садись, – пригласил он с улыбкой, но его глаза были серьёзными. – Как нога?

– Уже лучше, – сообщил я, рассеянно сжимая четырёхглавую мышцу на правой ноге. – Если станет ещё лучше, придётся её отрезать.

Хадл засмеялся своим странным, высоким смехом.

Полная официантка в грязном белом халате поставила на середину нашего стола блюдо с омлетом и бифштексами. Традиционная пища перед игрой состояла из заранее приготовленных, разогретых бифштексов и омлета из яичного порошка. Всем было известно, что это один из худших видов пищи для людей, готовящихся к тяжёлой физической работе. Бифштексы и омлет, попав в желудок, не перевариваются, потому что предматчевое напряжение вытесняет кровь из желудка, направляя её в другие части тела.

– Ты только посмотри, Бубба, – сказал Хадл, показывая на блюдо. Омлет был светло-зелёного цвета. В кухнях отелей часто добавляют пищевые красители к яичному порошку, чтобы омлет выглядел жёлтым. Зелёный и жёлтый цвета стоят рядом в цветовом спектре. В Питтсбурге омлет был настолько ярко-жёлтым, что Хадл перед едой надел солнечные очки.

Полная официантка поставила такое же блюдо в середину каждого стола, выслушивая стоны и комментарии игроков.

– Эй, леди! – завопил Джо-Боб. – Скажи, а курица действительно их снесла? Мне кажется, они ещё не созрели.

Официантка не отвечала, сжав зубы, но её губы что-то шептали.

Процедура завтрака сопровождалась недовольным ворчанием, но скоро изумрудный омлет был съеден. Он будет неподвижно лежать в желудках игроков, ожидая когда организм приступит к работе. Или до того невероятно напряжённого момента, когда перед самым началом игры тело выбросит его из себя на пол раздевалки и на посторонних, стоящих рядом.

Было девять часов утра. Я проглотил свою первую таблетку кодеина. Следующую я приму в одиннадцать и ещё одну – перед самой игрой.

– Кодеин? – спросил Хадл, глядя мне в глаза. Я кивнул.

– А тебе не хочется от них спать?

– Нет. Скорее наоборот, я испытываю возбуждение. Только тело немеет.

– Ты помнишь Джейка?

– Угу. – Джейк был чернокожим полузащитником. Он перенёс неимоверное количество травм, но продолжал играть, если не блестяще, то надёжно.

– Джейк принимал кодеин и всякую мерзость, – продолжал Хадл. – Тогда он чувствовал себя молодым и неуязвимым. По его словам, ему казалось, что между ним и окружающим миром – прозрачная пена. Единственно, нет железа.

– А что за мерзость он принимал? спросил я.

– Не знаю. Я не увлекаюсь этим дерьмом.

– Не у всех такой идеальный организм. Некоторым из нас постоянно приходится исправлять ошибки Создателя, иначе мы просто не сможем играть. Послушай, – внезапно вспомнил я. – Ведь у нас в девять инструктаж.

– Босс пригласил специального оратора для религиозной службы, – объяснил Хадл, – а тот может приехать на завтрак не раньше девяти.

– А кто это?

Лицо Хадла расплылось в насмешливой улыбке.

– Господи, – застонал я. – Неужели доктор Том?

Хадл поднял свою чашку в торжественном тосте и кивнул.

Доктор Том Беннет был таинственным человеком. Он появился у нас в тренировочном лагере три года тому назад. Щегольски одетый в модный джемпер с застёжками и шапочку для гольфа, он бродил по лагерю и навязывал всем свою дружбу. Беннет был доктором богословия, и Б. А. часто приглашал его рассказывать игрокам о чудесах Создателя, Христе, вечном блаженстве и религии.

Пользуясь собой как примером, доктор Том объяснял нам опасности, стоящие на пути тех, кто недостаточно верует в Господа. Он рассказывал, как в ранние годы его службы во славу Спасителя недостаточная вера во Всевышнего привела к тому, что ему достался крохотный бедный приход на севере штата Вашингтон. Доктор Том сразу понял: чтобы добиться успеха, ему нужно больше верить в чудеса Создателя нашего. Успех не заставил себя ждать. Скоро доктор Том встал во главе большого богатого прихода во Флориде и уверенно повёл своих прихожан за собой в борьбе за вечное блаженство, против всеобщего цинизма и постоянно растущей инфляции. Наградой было огромное моральное удовлетворение и небольшая доля в прибылях фирмы, занимающейся освоением огромных земельных участков на океанском побережье.

Разбогатев, доктор Том принялся за осуществление обязательств, которые он дал Господу в заключённой между ними сделке. В обмен на жизненный успех и материальное благополучие доктор Том поклялся на крови распятого Христа, что понесёт знамя христианства – безо всякой денежной компенсации – туда, где есть люди, отчаянно нуждающиеся в его духовном руководстве. И он выбрал Национальную футбольную лигу.

Б. А. и доктор Том стали неразлучными друзьями. Доктор Том хотел быть в компании игроков, а Б. А. хотел быть в компании Бога.

Доктор Том несколько раз пытался заманить меня на свои религиозные проповеди. Я объяснил ему, что существуют люди, нуждающиеся в Боге больше, чем игроки, живущие в отеле Миннеполиса, и что есть более интересные занятия, чем выслушивать напыщенного дурака, сравнивающего Бога с Великим Тренером на Небе. С тех пор доктор Том изменил тактику, говорил больше о девушках и виски.

Б. А. встал за столом, где сидело руководство клуба и, не замечая кусочка зелёной яичницы в углу рта, объявил, что доктор Том не сможет приехать в намеченное для проповеди время, ввиду чего наше расписание будет изменено и инструктаж переносится на девять тридцать пять, а проповедь начнётся в десять.

Я посмотрел на Максвелла. На его лице отражалось мучительное раздумье. Он взвешивал преимущества доктора Тома и его проповеди по сравнению с вечными ценностями дядюшки Лося и его друзей.

В десять часов, после окончания собрания команды, я встал и вышел из зала, как обычно отклонив приглашение тренера «остаться и выслушать слова, обращённые к Всевышнему». Проходя мимо доктора Тома, уже стоявшего за переносной трибуной, я улыбнулся и кивнул. За мной встал Максвелл.

– Боже мой, – застонал Максвелл, как только мы вышли в коридор. – Как он посмотрел на меня!

– Теперь он поручит Арту Хартману произнести молитву. Сначала утрата благодати, затем утрата должности.

Посмотрев мультфильм о приключениях дядюшки Лося, я уложил сумку, взял проигрыватель и направился к стадиону на такси. Из-за серьёзных травм девять игроков, включая меня, приезжали на стадион за несколько часов до матча. Это позволяло массажистам, помощникам тренеров и врачам команды заблаговременно взяться за ремонт искалеченных тел. Десятый игрок, недавно приобретённый клубом из лос-анджелесской команды, Джино Мачадо, приезжал раньше других, чтобы набраться стимуляторов и приготовиться «бить по мордам». Мачадо обычно сидел перед своим шкафчиком с трясущимися от лошадиных доз допинга ногами и губами, белыми оттого, что он их непрерывно облизывал. Чуть ли не каждую минуту он зевал, до предела раскрывая рот, закатывал глаза, сжимал и разжимал кулаки. Часто после игры приходилось обкладывать его льдом, чтобы как-то охладить невероятно горячее тело.

В первый день после приезда в тренировочный лагерь все игроки должны были бежать четыре круга по стадиону – «тренерскую милю». Линейным нужно было пробежать эти четыре круга быстрее шести минут тридцати секунд, чтобы продемонстрировать свою физическую готовность. Джино принял двадцать миллиграммов ещё в раздевалке. На третьем круге он утратил зрение и падал шесть раз на пути к финишу. Ему понадобилось более восьми минут, чтобы пробежать тысячу шестьсот метров, но он добежал до финиша.

Таксист поинтересовался, почему я так рано еду на стадион.

– Боюсь опоздать, – ответил я.

Вместо того чтобы идти прямо в раздевалку, я поднялся на трибуну и внимательно осмотрел поле, стараясь понять, мягкое оно или жёсткое Подумал о том, чтобы надеть бутсы с длинными шипами, но потом решил подождать до конца разминкм. Спортивные поля, вроде стадиона «Янкиз», рассчитанные на футбольные и бейсбольные матчи, в сырую погоду часто преподносят сюрпризы. Некоторые их участки – сырые и мягкие, тогда как другие – сухие и жёсткие. Это было связано с системой дренажа, необходимого для бейсбола.

Длинные шипы, хорошие для игры на мягком грунте, были опасны на жёстком. Один раз в Кливленде, играя в бутсах с длинными шипами, я внезапно на полном ходу выбежал на твёрдый участок поля и растянул голеностоп.

Неожиданно я почувствовал боль в шее и опустился на сиденье. Говорят, что пора уходить из футбола, если в воскресенье у тебя ещё болит тело с предыдущего матча. По-моему, у меня всё болело ещё с показательных выступлений весной.

Когда боль слегка утихла, я спустился в раздевалку. Чувство крайней усталости охватило меня. Мне хотелось лечь, укрыться с головой одеялом и больше не вставать. Я начал раздеваться.

Прыгая с ноги на ногу на холодном бетонном полу, я оглянулся. На одном из деревянных столов стоял голый Тони Дуглас. Массажист туго бинтовал его правое колено, в котором не было ни переднего, ни заднего хряща, а сухожилие было полностью заменено тканью, взятой из бедра. Без тщательно перебинтованного колена Тони не сможет даже выйти на поле. Это было великим изобретением. Я играл уже пять лет с помощью эластичных бинтов и кодеина.

Джино Мачадо сидел у своего шкафчика. Судя по его глазам и непрерывно дёргающимся ступням, он уже погрузился в туман.

Снаряжение было аккуратно разложено в моём шкафчике – щитки, наплечники, налокотники, костюм для игры, тщательно вычищенные бутсы и до блеска отполированный шлем. Многие щитки я сделал сам. Если травма произойдёт в месте, защищённом самодельными щитками, угрожал штраф до пятисот долларов. Но мои щитки были легче, и по мере того как я терял скорость из-за травм, мне приходилось компенсировать это или более лёгкими щитками, или вообще отказываться от них. Если события будут так развиваться и дальше, скоро мне придётся играть совершенно голым.

– Ты готов, Фил? – спросил Эдди Рэнд.

С привычной быстротой он перебинтовал голеностопы, туго обхватив левый и дав некоторую свободу правому. Для большей подвижности он сначала пользовался эластичным бинтом, закрепляя его натуго широкой липкой лентой. Закончив бинтовать голеностопы, он шлёпнул меня по пятке. Я перевернулся на живот, и Эдди начал энергично растирать меня обезболивающим и разогревающим составом. Подняв рубашку, он втёр горячий коричный раствор в травмированную спину. Затем он дал знак, я встал, и он принялся бинтовать ноги и бёдра эластичными бинтами. Это делалось для того, чтобы сохранить тепло и придать дополнительную жёсткость. Когда он закончил, л спрыгнул со стола, натянул новый эластичный наколенник, захватил рулон белой ленты и пошёл обратно к шкафчику. Там я снял с крючков игровой костюм и вставил щитки в предназначенные для этого места. Затем, оглянувшись, достал из сумки самодельный щиток, наложил его на спину и туго закрепил пластырем.

Дверь, ведущая в раздевалку, распахнулась, и поток игроков, приехавших на автобусе, хлынул внутрь. В суматохе переодевания и последних приготовлений я старался вспомнить все тонкости эшелонированной атаки, делавшей систему Б. А. такой эффективной.

– Трехчетвертные, свободные защитники и ресиверы на поле через пятнадцать минут.

Натянув бутсы из кожи кенгуру на забинтованные ноги, я начал тщательно шнуровать их. Бутсы, туго обтягивающие ступни, придавали чувство уверенности. Дополнительные несколько сантиметров роста ещё более увеличили ощущение, что вот-вот начнётся матч.

Я направился к столам, около которых толпились игроки.

– Чёрт побери, док! – застонал Джон Вильсон, стоящий у одного из столов. Врач команды всадил в вершину его бедра трёхдюймовую иглу шприца, затем вытащил её, снова погрузил в крупную мышцу. Каждый раз он впрыскивал внутрь мышцы несколько кубиков новокаина. Таким образом ему удалось обезболить почти всё бедро.

– Ну как? – спросил врач Вильсона.

Опираясь рукой о стол, Вильсон осторожно ступил на ногу.

– Отлично, – отозвался он. – Я ничего не чувствую.

– Следующий! – позвал доктор. Я повернулся и пошёл к выходу.

– Фил, погоди минутку! – окликнул меня доктор. Отдав помощнику использованный шприц, он подхватил меня под руку и отвёл в сторону.

– Слушай, – наклонился он ко мне. – С твоей ногой всё в порядке. Ничего серьёзного. Я знаю, что тебе больно, однако её состояние не ухудшится от физического напряжения.

– То же самое ты говорил и о спине.

– Но ведь ты продолжаешь играть, верно? К тому же я случайно подслушал разговор тренеров. Они считают, что ты притворяешься. Мы с тобой знаем, что это не так. Но покажи сегодня, на что ты способен.

– Ладно. – Я кивнул, не поднимая глаз. Доктор хлопнул меня по плечу и пошёл обратно. Когда я был уже у выхода, раздался вопль Джо-Боба, которому врач воткнул иглу шприца в плечо.

Я подпрыгнул и сел на один из огромных ящиков, в котором было привезено снаряжение. Рядом сидело несколько игроков, уже начавших чувствовать влияние мощного допинга. Медоуз расположился на полу, то и дело поводя плечами изворачивая голову из стороны в сторону. Тони Дуглас, сидящий рядом, с ним, потирал руки, как будто ему было холодно. Глаза у обоих остекленели.

С поля в раздевалку вошёл Конрад Хантер. Его щёки покраснели от холода. Рядом с ним шёл Монсиньор Твилль из католической церкви Священного Сердца. Они хлопали игроков по плечам и подбадривали. По пути Монсиньор Твилль ловким движением выловил из ящика со льдом бутылку кока-колы и осушил её одним махом. Душа горит – верный признак часов, проведённых за бутылками виски.

Я встал и пошёл в уборную. Все кабины были заняты. Ряды ног в гетрах, с опущенными суппортерами и спортивными брюками, лежащими на бутсах, красноречиво говорили о влиянии страха на состояние желудков.

В раздевалке меня окликнул Джино Мачадо. Он пытался закрепить защитный щиток на локте.

– Помоги мне, а? – попросил он, тяжело дыша. Он скрипел зубами и притопывал ногой.

– Затяни потуже, – сказал он, глядя на меня огромными зрачками. – Туже, ещё туже.

– Боже мой, Джино, – возразил я. – У тебя будет гангрена!

– Давай туже, сукин сын, – застонал он. – Тяни до отказа. Я затянул бинт так туго, что вены на его руке выступили синими верёвками.

– Первая группа на поле! Мы с Максвеллом переступили через лужу с вонючей водой и вышли на поле. Раздались аплодисменты. Максвелл был любимцем Нью-Йорка.

Перебрасывая мяч друг другу, мы медленно отходили назад, пока расстояние не увеличилось до пятнадцати ярдов. Максвелл разминал руку, а я пробовал разные захваты.

Раздался новый взрыв аплодисментов. На поле выбежали футболисты «Нью-Йорк Джайэнтс». Таркентон и Максвелл помахали друг другу, а Бобби Джо Патнэм подбежал, чтобы пожать нам руки. Мы разошлись пошире и начали перебрасываться мячом.

– Как новый тренер? – спросил Максвелл. В начале сезона Джерел Сэнфорд Дэвис, владелец «Джайэнтс», уволил предыдущего тренера и взял другого. Новый тренер, бывший игрок и хороший парень, имел один недостаток. Ему никак не удавалось одерживать победы.

– Ничего. После того как мы проиграли «Джетс», он сказал, что мы проиграли из-за того, что неправильно сидим на скамейке. С тех пор на скамейке появились номера и мы сидим на ней строго по порядку.

Он бросил мне мяч и побежал к своей команде.

– Хороший парень, – заметил я, глядя в удаляющуюся спину.

– В футболе нет хороших парней, – возразил Максвелл холодом.

На поле появились остальные игроки нашей команды. Я отошёл в сторону и начал разминать мышцы спины и ног. Боль стала какой-то тупой, нервные окончания онемели от кодеина, но боль всё-таки не исчезла. Я решил проглотить ещё таблетку, как только мы вернёмся в раздевалку.

– Фил, – окликнул меня Максвелл. – Давай попробуем. Я брошу мяч тебе на шестёрку.

Он собрал игроков, назвал счёт, на какой мы начнём двигаться, и отошёл на десять ярдов. Я бросился прямо на Джона Вильсона, затем свернул, заставив его изменить позицию. Пробежав пятнадцать ярдов, я резко повернул налево, и Вильсон повернулся вслед за мной, готовясь перехватить меня. В то же мгновение я свернул вправо и просто убежал от застигнутого врасплох защитника. Мяч стремительно пролетел ко мне, не поднимаясь больше чем на два метра от земли. Я принял его на грудь, почувствовав сильный удар. Мяч пролетел более двадцати пяти ярдов и попал точно в цифру шесть на моём номере – восемьдесят шесть – на футболке.

– Поразительно! – воскликнул я, отдавая должное идеальному пасу. Максвелл не смог бы повторить подобный бросок даже на спор. Но в этом и заключался его секрет. Он знал, когда и что нужно делать.

После нескольких пробежек, пасов и комбинаций Б. А. позвал нас в раздевалку для заключительного инструктажа.

– И последнее, – закончил он. – Не забудьте снять шлемы во время исполнения гимна. И у вас ничего не отвалится, если вы присоединитесь к пению.

Раньше во время исполнения национального гимна мы сидели в раздевалке, ожидая, когда кончится представление игроков, розыгрыш ворот и так далее. Но теперь гимн исполнялся в конце церемонии, и всем командам было разослано письмо президента лиги, предписывающее, что можно и что нельзя делать во время исполнения гимна – ковырять в носу, чесать зад и прочее. Из чувства противоречия я старался поступать наоборот.

– Фил, – позвал меня Б. А., отыскав среди других игроков. – Не уходи далеко, ты можешь мне понадобиться.

Я заметил, как перекосилось лицо Билли Гилла. Тренер даже не подумал поставить его в известность о своих намерениях. Я не выносил Гилла, поэтому не имел возражений.

– О’кей, ребята. Склоним головы, – приказал тренер.

Тут же половина игроков опустилась на одно колено, прижав руку к переносице жестом глубокой задумчивости. Остальные продолжали сидеть или стоять, склонив голову и закрыв глаза. – Итак, ребята, сегодня утром к вам обращался доктор Том Беннет, – загрохотал бас Монсиньора Твилля. – Надо дать шанс и его сопернику, верно?

Игроки хихикнули.

– Всемогущий Господь наш, не оставляй своей благодатью этих парней, которые сейчас пойдут в бой. – Священник был одет в обычную чёрную рясу и скользил по комнате, будто на роликовых коньках. Глаза его были закрыты и голова поднята. Время от времени он приоткрывал правый или левый глаз и менял курс, чтобы не столкнуться с одним из коленопреклонённых игроков.

Молитва возносила хвалу Создателю за то, что Он позволил нам играть в футбол в Соединённых Штатах Америки, и обращалась к Нему за покровительством. Упоминание о наших здоровых телах и душах чуть не заставило меня засмеяться. Наконец, Монсиньор благословил семью Хантеров и призвал нас всех произнести несколько слов молитвы.

Мне не хотелось, чтобы меня накрыли и обвинили в том, что я не молился, поэтому я не закрывал глаза и оглядывался по сторонам. Из-за ящика для снаряжения поднималась струйка дыма. Это Максвелл, удобно расположившийся на полу, курил сигарету и смотрел вверх.

– …и царство небесное во веки веков. Аминь. Молящиеся вскочили на ноги, готовясь идти в бой. Раздался дружный звериный рёв.

– Раздавим этих ублюдков! – завопил Тони Дуглас, выпрямляясь. – Извините, святой отец, – заметил он Монсиньора, стоящего рядом.

– Ничего, Тони, я понимаю твои чувства, – ободрил его Монсиньор.

– О’кей, – выкрикнул тренер. – Защитная команда на поле. Мы проиграли розыгрыш ворот, так что нам придётся начинать с обороны.

Медоуз подошёл к двери, распахнул её, и защитная команда вышла на поле. Жирный лысый мужчина с дурным запахом изо рта, стоящий рядом с выходом, выстроил игроков в соответствии со списком. Затем он громко рыгнул и что-то сказал в микрофон. Через мгновение мощный электронный голос объявил по стадиону состав нашей защитной команды.

После представления игроков мы тоже вышли на поле и начали перебрасывать мяч, стоя за скамейками.

По радио объявили, что подразделение национальной гвардии из Нью-Джерси будет стоять в почётном карауле около знамени, а певец из ночного клуба в Стэмфорде, штат Коннектикут, исполнит национальный гимн.

Команды выстроились вдоль боковой линии. Я и Максвелл остались за скамейками. Я начал перебрасывать мяч из руки в руку и дважды его уронил. Мне не удавалось вспомнить ни одной из задуманных комбинаций, и я решил, что напрасно не привинтил длинные шипы к бутсам. Несомненно, к концу игры поле будет совсем разбито.

Мяч снова выпал из моих рук. Я наклонился за ним, и острая боль в спине напомнила, что я забыл о кодеине. Меня пронзила паника, и я уже направился было к массажистам, как вдруг понял, что певец добрался только до слов «красный отблеск у стен». Один лишь я на всём стадионе не стоял по стойке «смирно». Я испугался, что национальная гвардия откроет по мне огонь.

Толпа на трибунах, закончившая пение на целую строчку раньше певца, заволновалась. В её шуме потонули последние четыре слова гимна, и бесчисленные миллионы зрителей, прильнувших к телевизорам, с опозданием поднесли ко рту банки с пивом.

Я успел добыть две таблетки кодеина, запил их кока-колой и вернулся к Максвеллу. Мы снова принялись за игру.

Трибуны заревели. Наш подбежал к мячу и сильным ударом послал его в поле. Нью-йоркский ресивер поймал мяч и побежал вперёд, но наши защитники опрокинули его на поле.