Текст книги "Сорок из Северного Далласа"

Автор книги: Питер Гент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Понедельник

Зазвонил телефон. Десять утра. Мне снилось, что я всё ещё в Нью-Йорке. Телефон не умолкал. Я открыл глаза и поднял трубку.

– Тренер приглашает вас приехать к одиннадцати. – Это был голос Руфь, секретаря тренера.

– Передай ему, что обязательно приеду, как только заработает сердце.

– Что?

– Да так. Хорошо, Руфь, я сейчас.

Вылезти из кровати оказалось нелёгким делом. За ночь плечо онемело, и процедура утреннего подъёма превратилась в испытание воли. Травмированное колено снова наполнилось жидкостью, и опираться на него было очень больно. Я решил проблему, просто скатившись на пол.

Я направился в туалет, с трудом передвигая ноги. Как всегда по понедельникам, я не переставал удивляться, какие страдания может вынести человеческое тело. Когда я согрелся в ванне, стараясь не погружать в воду больное колено, очистил носовые полости от засохшей крови и слизи и вообще пришёл в себя, было уже без пятнадцати одиннадцать.

Я сумел добраться до клуба за пятнадцать минут вместо обычных двадцати и ровно в одиннадцать стоял в приёмной, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

Тренер не торопился принять меня, и я завязал разговор с новой секретаршей, красивой чернокожей девушкой.

– Как поживаете? – спросил я, прибегая к своему испытанному приёму.

– Отлично, – ответила она, не отрывая глаз от раскрытой книги – «Мандинго», романа о рабовладельческой ферме начала XIX века.

– Вы уже прочитали то место, где хозяин фермы бросает в котёл с кипятком темнокожего парня, спавшего с его женой?

Ответа не последовало. Я продолжал односторонний разговор.

– А как вам понравилось то место, где хозяин находит свою дочь обнажённой в объятиях негра на кукурузном поле и отрубает ему мотыгой ягодицу? Впрочем, это из другой книги.

Раздался телефонный звонок. Девушка подняла трубку и кивнула мне.

– Можете проходить. – Её равнодушие было поразительным. По дороге к кабинету тренера я заметил, что все остальные помещения или пустовали или двери, ведущие в них, были плотно закрыты. Я пришёл к выводу, что кругом подозрительно тихо.

Руфь торжественно распахнула дверь в святилище главного тренера, и я увидел отряд кровожадных, одетых в строгие костюмы бизнесменов.

Тренер восседал у одного конца длинного овального стола. Представитель клуба и футбольной лиги сидели у стола и в креслах, разбросанных по комнате. Всё это было весьма тревожно.

На другом конце стола, напротив тренера, стояло пустое кресло. Он предложил мне сесть. Я оглянулся вокруг. Враждебные, равнодушные лица. Все сидевшие в комнате были мне знакомы, за исключением плотного мужчины с коротко остриженными, редеющими волосами. Ему было за сорок, и, в отличие от остальных, на нём был кричаще безвкусный костюм спортивного покроя.

Справа от тренера сидел Конрад Хантер, слева – Клинтон Фут. Я отчётливо слышал постукивание его ноги. Предстоял долгий день, и он напичкал себя наркотиками. Рядом с Футом сидел Рэй Марч, отвечающий за внутренние дела и безопасность футбольной лиги. До этого он прослужил десять лет в ФБР. Рядом с ним также сидели бывшие агенты ФБР. Их обязанности заключались в слежке за игроками и в расследовании их поведения, если оно могло нанести ущерб репутации лиги.

Тренер перелистал несколько страниц из пачки документов, лежащих перед ним. Наконец он выбрал один из них и начал внимательно читать его, держа перед собой двумя руками.

– Фил, – спросил он, не поднимая глаз, – где ты был во вторник на прошлой неделе? С вечера вторника до утра среды?

– Как? – не понял я.

– Вечером, в прошлый вторник, – терпеливо повторил тренер. – Где ты был в это время?

Я посмотрел вокруг ещё раз. В кресле Эммета Хантера сидел О’Мэлли, адвокат клуба и старинный друг семьи Хантеров. Это был отталкивающий, жирный человек с багровым лицом. Казалось, что он всё время сдерживает дыхание. Сетка кровеносных сосудов, лопнувших от алкоголя, покрывала его толстые щёки.

– Не помню, – ответил я наполовину правдиво. Одно было ясно – им это было известно и не нравилось. – А зачем это вам?

– Отвечай на вопрос, – вмешался Клинтон Фут, глядя на меня свирепым взглядом. Я надеялся, что врач не дал ему слишком много допинга; говорить тогда с ним будет трудно, почти невозможно.

– Что случилось? В чём меня обвиняют?

– Лучше отвечайте на вопросы, молодой человек. – Голос Марча напомнил мне голос директора школы, узнавшего, что это я написал «говно» на дверях туалета для девочек. Сравнение заставило меня усмехнуться. Напряжение в комнате ещё увеличилось.

– Не сомневаюсь, что это вам хорошо известно, – заметил я.

– И всё-таки нам хотелось выслушать твои объяснения, – сказал тренер. Наверно, ему хотелось показать своё сочувствие и беспристрастность.

– К тому же это будет лучше для тебя самого. – Клинтон Фут представил необходимость ответа на вопросы как мудрое решение проблемы. Постукивание его ноги отдавалось у меня в висках. Я понял, что не миновать крупных неприятностей.

Я покачал головой, прибегая к единственной защите – безразличию.

– Мистер Риндквист, – нарушил тишину Клинтон Фут.

Плотный незнакомец пересёк комнату и встал за спиной тренера. У него было морщинистое, с резкими чертами лицо и большие мясистые руки. Узкие, бегающие глазки имели трудноуловимый цвет – светло-карий. Он выглядел опасным противником.

– Меня зовут Джордж Риндквист. Я работаю в полиции нравов города Далласа. В свободное время я помогаю мистеру Марчу расследовать случаи недостойного поведения игроков.

Голова Клинтона Фута кивала в такт словам Риндквиста. Выступление было тщательно отрепетировано.

– Несколько недель тому назад мистер Марч поручил мне наблюдение за Филипом Эллиотом, служащим футбольного клуба. И тут я вспомнил, где видел Риндквиста. Несколько месяцев тому назад он уговорил меня выступать на банкете в пользу семей двух полицейских, погибших в автомобильной катастрофе.

– …я следил за подозреваемым с того момента, когда получил указание мистера Марча и до его посадки в самолёт, якобы вылетавший в Нью-Йорк.

– Самолёт и вправду прилетел туда, – заметил я. Глаза Клинтона Фута сверкнули. Он с трудом подавлял ярость.

– Продолжайте, мистер Риндквист, – сказал главный менеджер.

– Я прочту вам записи моих наблюдений за последнюю неделю. – Риндквист говорил с тщательной дикцией профессионального свидетеля. – В понедельник я начал следить за подозреваемым в восемь утра, когда он проследовал в Форт-Уэрт, к ресторану «Биг Бой», где встретился с несколькими мужчинами…

– Извините меня, – прервал я, машинально поднимая руку. – А вам удалось опознать кого-нибудь из них?

– Нет, не удалось.

– И вы не заметили абсолютно никаких примет?

– Никаких, – быстро ответил Риндквист, нервно переводя взгляд на Клинтона Фута.

– Продолжайте, Джордж, – ободряюще сказал Фут.

– Трое вышеупомянутых мужчин вместе с подозреваемым погрузили охотничьи ружья и другое снаряжение в кузов грузовика и поехали по старому Уэзерфордскому шоссе. Я решил, что они отправились на охоту и прекратил слежку, опасаясь быть обнаруженным.

– Ну разумеется, – подал я реплику.

– Заткнись! – рявкнул Фут, ударяя ладонью по столу. Лицо у него покраснело.

– Ждал на стоянке рядом с рестораном. Вернулись они после обеда. – Риндквист посмотрел сначала на Марча, потом на Клинтона. Я пожал плечами.

– Выехав из Форт-Уэрта, подозреваемый вернулся в Даллас и поехал к дому на Мейпл-Стрит, где принял участие в вечеринке. Я опять держался на расстоянии, чтобы…

– В чьей квартире была вечеринка? – спросил я.

– Сам знаешь, – буркнул полицейский. – Ты был на ней. Раздался смех.

– Это верно, – заметил я. – Но ведь у тебя всё записано. Тебе платят за это.

– Не знаю, – огрызнулся Риндквист.

– Мистер Эллиот, – прервал Марч, опуская ладонь на руку Клинтона Фута, когда тот был уже готов в ярости вскочить из-за стола. – Это не суд. Мистер Риндквист информирует нас о том, что, по его мнению, относится к делу.

Я закрыл глаза и опустил голову на грудь.

– Продолжайте, Джордж.

Полицейский продолжал свой рассказ, избегая всех подробностей.

– Я видел, как подозреваемый курил марихуану вместе с другим неопознанным мужчиной. – С присущей ему деликатностью Риндквист не сумел опознать Сэта Максвелла – самого знаменитого атлета в спортивной истории Техаса.

– Вы говорите, он курил марихуану? – спросил Клинтон Фут, не отрывая взгляда от поверхности стола.

– Дело в том, что курильщики марихуаны, – Риндквист произнёс эти слова с таким же отвращением, с каким говорил о неграх, прокажённых или мексиканцах, – держат сигарету в ладонях, собранных в горсть, делают короткие частые затяжки, задерживая дым в лёгких. Их легко опознать. Именно так курил сигарету подозреваемый.

Я чувствовал, что мир вокруг меня рушится, но не мог ни остановить, ни даже замедлить этот процесс.

– Вскоре после того как подозреваемый выкурил сигарету с марихуаной, – продолжал Риндквист, – он…

Я вскочил на ноги и ткнул в полицейского пальцем.

– Ты уверен, жирный недоносок, что это была марихуана? Паршивый… – Мой голос и гнев затихали по мере того, как я искал и не мог найти подходящего оскорбления.

– Ну смотри, парень! – завопил полицейский и шагнул ко мне, сжимая кулаки. Затем он оглянулся вокруг, ища поддержку. Рэй Марч пришёл на выручку.

– Мы хорошо понимаем, мистер Эллиот, – его голос звучал бесстрастно, – что мистер Риндквист высказывает лишь своё предположение. Но вы должны признать, что он имеет огромный опыт. Именно поэтому мы наняли его.

– Почему бы вам не застрелить меня сразу?

– Вы можете дерзить, однако вам предъявлены серьёзные обвинения. Продолжайте, Джордж.

Полицейский взглянул на Клинтона Фута, который ободряюще кивнул.

– Как я уже сказал, – Риндквист снова посмотрел в блокнот, – вскоре после того как подозреваемый выкурил сигарету с марихуаной, я прекратил наблюдения и возобновил их во вторник, когда он вышел с тренировочного поля и проследовал к небоскрёбу Конрада Хантера, где пробыл около двух часов. Затем он поехал к Твин Тауэрз, где провёл ночь.

– В какой квартире провёл ночь мистер Эллиот? – Клинтон злобно посмотрел на меня, затем откинулся на спинку кресла. Его правая нога нервно подрагивала.

– В квартире двести сорок пять, сэр. – Риндквист даже не посмотрел в свои записи. – Там проживает…

– Это неважно, – впервые заговорил О’Мэлли. – К делу это не имеет никакого отношения.

Губы Риндквиста уже сложились в слово «Джоанна». Сбитый с толку, он начал запинаться. – Подозреваемый часто там ночует. – Риндквист перевёл взгляд с Клинтона на Марча, затем на О’Мэлли, не понимая, где допустил ошибку.

– Знаете, кто вы все? Паршивые ублюдки, – заметил я. Оскорбление идеально подходило к каждому из присутствующих, включая меня самого.

– Около полуночи, – продолжал Риндквист, снова обретя спокойствие, – я поехал к дому подозреваемого и произвёл там обыск, обнаружив наркотики и множество порнографических изданий.

– И прихватил двадцать долларов, – добавил я. На моё замечание никто не обратил внимания.

Я понял всю бессмысленность сопротивления и начал готовиться к завершению дела.

– На следующий день, – Риндквист спешил закончить свои показания, гордясь успешно проведённым расследованием моих похождений. Я понимал, что выводы уже сделаны, оставалось только объявить приговор, – я возобновил наблюдения, когда подозреваемый вышел со стадиона после тренировки. Он поехал к дому некоего Харви Лероя Белдинга, подозреваемого в употреблении и продаже наркотиков, известного революционера и агитатора.

– Настоящий Че Гевара, – пробормотал я.

– Пока подозреваемый находился там, я обыскал его автомобиль и сфотографировал найденные там наркотики. Фотографии я передал вам.

– Клинтон Фут поднял два поляроидных снимка над головой. Его рука заметно дрожала.

Детектив закончил описывать события моей недели, упомянув драку в Рок-Сити и снова не сумев опознать ни одного из присутствующих, за исключением Шарлотты. Он не забыл упомянуть о её странных отношениях «с молодым ниггером».

– Я рад, что всё это было на самом деле, – улыбнулся я. – Мне начало казаться, что у меня мания преследования.

Клинтон Фут перевёл глаза с Риндквиста на меня. Его глаза блестели.

Риндквист закончил своё повествование тем, что я поднялся по трапу самолёта, «якобы вылетавшего в Нью-Йорк», и сел. Клинтон взглянул на него и показал глазами на дверь. Полицейский встал и вышел из кабинета.

– Спасибо, Джордж, – сказал Клинтон в сторону закрывшихся дверей и повернулся ко мне. – Хочешь добавить что-нибудь?

– Во-первых, – медленно начал я, – мне хотелось бы поблагодарить всех присутствующих за их хлопоты.

Клинтон Фут потерял самообладание.

– Да кто же ты такой, ради всего святого? – завопил он. Его лицо перекосилось от ярости. – Всего лишь игрок с неисчислимым количеством травм. Такие продаются за полтинник дюжина. Ты полагаешь, что на тебя снизошла благодать?

У меня пересохло во рту.

– Ты здесь потому, что мы тебя купили, – продолжал он, обведя рукой собравшихся в комнате. – Мы, и никто другой. И шестьдесят миллионов болельщиков согласятся со мной. – Он показал жестом на Даллас за окнами комнаты.

– Может быть, лучше спросить их самих? – ответил я, придя в себя после взрыва его ярости.

– Что? – Голова Клинтона повернулась ко мне. На его лице была гримаса удивления и гнева. – Мы дали тебе работу, платили хорошие деньги. – Из кучи бумаг, лежащих перед ним, Клинтон вытащил мой стандартный контракт игрока. – Попробуй где-нибудь это заработать.

Марч схватил его за руку. Клинтон попытался вырваться, затем посмотрел на Марча.

– Ну ладно, – сказал он наконец и опустился в кресло.

– Так вы хотите что-нибудь добавить? – спросил Марч. Я покачал головой.

– Фил, – заговорил тренер, – ведь я беседовал с тобой за те годы, которые ты провёл в клубе, не один раз?

Я кивнул.

– О чём мы говорили?

– Ну, главным образом о том, почему мне лучше сидеть на скамейке запасных.

– По моему мнению, ты, Фил, превосходный ресивер, – продолжал он. – Ни у кого в лиге нет таких рук, как у тебя Ты – отличный игрок, но и остальные ребята в клубе ничем не хуже. Именно поэтому все вы играете в нашей команде. Однако для футбола нужен не только талант. Он требует дисциплины и преданности. Нужно не только брать у спорта, но и что-то давать взамен.

– Б. А., – произнёс я. – Мне трудно стоять, я не могу дышать носом, ни разу за последние два года я не спал более трёх часов подряд – и всё из-за того, что части моего тела разбросаны по футбольным полям отсюда до Кливленда. Разве я не отдал что-то спорту?

– Я имел в виду нечто другое, – возразил тренер. – Ты должен жить по правилам, созданными теми, кто любит игру и многое принёс в жертву ради неё. Нельзя менять то, что не нравится тебе.

– Это действительно забавно, Б. А. – прервал я. – Вы меняете всё по своей прихоти, превратили футбол в деловое предприятие ради одного – денег.

Тренер нахмурился.

– Ты считаешь себя умнее других, – сказал он. – Мне знакомы все бесконечные аргументы о коррупции в профессиональном спорте. Я им не верю. И к тому же я слишком хорошо знаю тебя.

Он взял со стола папку с результатами моих психологических тестов.

– Ты стремишься достичь спортивных вершин, полагаясь только на себя. У тебя нет близких друзей или родственнике. Тебе никто не нужен. Ты представляешь угрозу для команды именно по той причине, по какой ты полезен для неё. Стремясь достичь многого, в случае неудачи ты приходишь к выводу, что тебя предали. Если тебя не сдерживать, ты разрушишь всё, что кажется причиной твоих неудач. – Он посмотрел на меня. – Нам нужен способ контролировать людей, подобных тебе.

– Почему бы вам не прибегнуть к фронтальной лоботомии?

– Ты упорно не хочешь понять меня, – продолжал тренер. – Тебе претит мой холодный, логический подход к футболу. Но ты не можешь подавить в себе личные чувства. Ты отказываешься жить по правилам.

– Ну разве вы не видите это сами? – Я начал терять самообладание. – Вы контролируете мою жизнь, но не хотите считать меня человеком. Я – ваша собственность, но иметь со мной что-то общее вы отказываетесь. Как должен я понимать это?

Лицо тренера оставалось бесстрастным.

– Моё дело – выигрывать футбольные матчи, а не заниматься чьими-то личными чувствами, – равнодушно сказал он. – Мне наплевать, нравлюсь я тебе или нет, но я настаиваю, чтобы меня уважали.

– Б. А., нельзя заставить людей уважать себя. У вас нет равных в искусстве выигрывать матчи, но это ещё не делает вас исключительным существом, исполненным божьей благодати.

– Самое главное в футболе – это побеждать! – Тренер старался скрыть эмоции за маской равнодушия. – Для этого многое приносится в жертву. Но именно это превращает игроков в настоящих мужчин, превратило нашу страну в величайшую страну мира. Нас боятся и уважают. А ты отказываешься идти на жертвы.

– Если для этого нужно походить на вас, то я действительно отказываюсь. Если вы полагаете, что это простое расхождение во взглядах на жизнь, тогда вы глупы. – Я опустился в кресло, измученный битвой, которой даже не было.

– Ну что ж, – сказал тренер. Его глаза были холодны, как кусочки льда. – Вопрос прост. Люди должны, и я подчёркиваю – должны, поддаваться контролю. Ты не хочешь. Значит, ты должен уйти.

Рэй Марч достал из кармана сложенный лист бумаги и внимательно прочитал его. Затем посмотрел на меня.

– Когда президенту лиги впервые сообщили о выдвинутых против вас обвинениях…

– Обвинениях? Я не слышал никаких обвинений. Всего лишь отрывки из дневника жирного соглядатая.

– Мистер Эллиот, вы всё ещё думаете, что это суд. Вы ошибаетесь. Нас интересует только одно – поведение игрока, подрывающее репутацию профессионального футбола. Именно в этом вы обвиняетесь, и не без оснований.

– Так чем же вам не нравится моё поведение?

– Вы курите марихуану.

– И что ещё?

– Близкие отношения с девушкой, – ответил Марч, подобострастно глядя на Конрада Хантера, сидящего напротив.

– Но ведь она не замужем. – Я видел, насколько всё это бесполезно.

Наступила тишина. Присутствующие смотрели друг на друга усталыми глазами. Всем давно надоела эта комедия. Меня охватило предчувствие неминуемого конца. Я начал задыхаться.

– Послушайте, – начал я, стараясь овладеть собой. – Вы не можете не понимать, что этого слишком мало. Значит, есть какие-то другие причины. Мне искренне жаль, если я причинил вам неприятности. Но, чёрт побери, до начала прошлой недели-девушка даже не была обручена. Что касается марихуаны – господи, я вынужден принимать куда более сильные наркотики только для того, чтобы выйти на поле. И вы сами даёте их мне.

– Курение марихуаны преследуется по закону, – прервал меня Клинтон Фут.

– О, бросьте, – простонал я. – Вы отлично знаете, что большинство игроков курят марихуану, принимают наркотики. Один парень из Бостона сказал мне, что способен играть только благодаря им. А что девушка? У нас игроки спят с жёнами друг друга. И каждый…

– Поведение других нас не интересует, – вмешался Марч. – Только ваше.

– Но почему именно моё? Почему? Может быть, вы просто ошибаетесь?

– Мы не ошибаемся! – Клинтон Фут вскочил на ноги. В руке он держал мой смятый контракт. Ему тоже надоела игра, и он хотел покончить с ней как можно скорее. – У нас есть свидетели, и в соответствии с контрактом президент лиги имеет право дисквалифицировать тебя, что он и сделал сегодня в восемь утра. – Он разорвал контракт, смял его и бросил на стол.

– Ты выброшен на улицу, приятель. – Главный менеджер опустился в кресло, довольный собой.

О’Мэлли, юрисконсульт клуба, развернул смятый контракт, сложил разорванные куски, передал мне какой-то документ.

– Подпишите, мистер Эллиот. Это – ваш добровольный отказ от всех обязательств клуба. Нам хотелось, чтобы всё обошлось без скандала.

– Клинтон, ты не имеешь права, – запротестовал я.

– Имею. – Он постучал карандашом по столу. – Хочу напомнить тебе, что у Риндквиста масса доказательств. На твоём месте я постарался бы исчезнуть.

– Мистер Эллиот. – Равнодушие Марча было поразительным. – Когда президенту лиги сообщили о выдвинутых против вас обвинениях, он сразу принял меры, чтобы защитить ваши права. Когда он убедился, что гарантирована полная объективность, он дал согласие на расследование.

Марч продолжал говорить, но я не слышал его слов. Перед моими глазами проносилась вереница образов. Я глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

– …президент попросил меня зачитать следующее заявление от его имени.

Бывший агент ФБР начал читать.

– Моя задача, как президента лиги, состоит в том, чтобы руководить ею и гарантировать её безупречную репутацию. Руководство лиги считает, что с точки зрения сохранения доброго имени профессионального спорта желательно обнаружить и изгнать нарушителя из нашей среды, не привлекая к этому внимания общественности…

Я примирился с безумием происходящего. Вот я сижу и пытаюсь убедить людей, которых не интересует правда. Им хочется изгнать меня из профессионального футбола и лишить права обратиться в суд. Я подписал расписку и передал её О’Мэлли. Толстяк улыбнулся и кивнул.

– Вы нарушили привилегии профессионального атлета и больше не можете рассчитывать на нашу защиту. Я твёрдо убеждён, что ваше вероломное поведение наносит вред профессиональному футболу и тем идеалам и ценностям, которые мы отстаиваем.

Внезапно я почувствовал, что непосильный груз, давивший меня, исчез. Мне показалось, что я впервые вижу эту комнату. Игра подошла к своему закономерному концу. Меня подловили на пустяке. Я не был побеждён и не ушёл с поля. Меня просто дисквалифицировали. Фактически это означало, что я побил рекорд, но его отказались признать. А это было уже их проблемой. Потому что единственная реальная часть игры – это я сам, и только я один могу оценивать свои поступки. Всё. Мне не нужно больше бороться за право на жизнь. Сейчас я спущусь вниз, сяду в машину и поеду в Лакоту. Там я спрошу, хочет ли Шарлотта, чтобы я остался с ней. Теперь я свободен. Видит Бог, я наконец свободен.

– Поэтому с девяти утра сегодня вы отстраняетесь от игры в профессиональный футбол. Ваш контракт объявляется недействительным, и ваш клуб не будет выплачивать вам деньги.

По сути дела, им был нужен не я. Им требовался мой трёхлетний контракт. Восстановить его через суд было безнадёжным делом. Только по-настоящему верующий или безумец может обратиться с гражданским иском в техасский суд, ища управу на монополию, права которой защищает государство.

Рэй Марч уже заканчивал, когда я встал и направился к выходу. У двери я повернулся и ещё раз посмотрел на людей, обращающихся с другими людьми, как со скотом. Я улыбнулся им, покачал головой и вышел.

– Подписано президентом футбольной лиги, – крикнул Марч вдогонку.

Где-то в прериях недалеко от Амарильо образовалась область пониженного давления, и воздух из Далласа устремился туда. Как только я вошёл на стоянку, порыв ветра распахнул полы моего пиджака.

Холодный декабрьский ветер пронизывал до костей, однако его всемогущая сила действовала как-то успокаивающе. Я чувствовал, что в природе назревают перемены.

Наклонившись вперёд и преодолевая давление ветра, я пошёл к машине. Рядом остановился «кадиллак» Максвелла.

– Привет, Сэт.

Он нажал на кнопку, и стекло с правой стороны плавно опустилось. Глаза Сэта были скрыты за тёмными очками. Он смотрел вперёд и молчал.

– Ты уже пришёл в себя после вчерашнего? – спросил я.

Сэт кивнул. Я подошёл к «кадиллаку», наклонился и пробежал отсутствующим взглядом по сиденьям машины, обтянутым белой и синей кожей.

– Что случилось? – спросил он наконец. – Тебя вызывал тренер?

– Да, – ответил я, не понимая, как он попал сюда. – Он не поставил меня в стартовый состав.

– Это мне известно. О чём был разговор? – раздражённо спросил он.

– Откуда это тебе известно? – спросил я. – Ведь ты не можешь знать, что случилось утром.

– Ты что-нибудь говорил обо мне?

– О тебе? Господи, Хантер, Куинлэн, Фут и этот Марч из президентского гестапо. Они все были там. Меня вышвырнули на улицу.

Я замолчал, ожидая ответа Максвелла. Молчание.

– Откуда ты узнал, что я буду утром у тренера?

Не отвечая, он молча смотрел вперёд. Затем он нахмурился и почесал затылок.

– Спасибо, старик, что ты ничего не сказал обо мне.

Он включил автоматическое сцепление. Коробка передач едва слышно загудела, и огромная машина плавно двинулась с места.

– Эй! – крикнул я, делая шаг назад. – Как ты узнал, что я буду здесь? Сэт! Как ты узнал?

«Кадиллак» с рёвом промчался по дороге, ведущей к шоссе и влился в поток машин, мчащихся на север.

– Подонок, – тихо сказал я.

Сел в машину, выехал на Мокингбёрд и направился домой. Мне было тяжело, но одновременно я испытывал и чувство облегчения, почти ликования. Как сказал тренер, футбол учит преодолевать жизненные трудности. Должно быть, я овладел этим искусством.

В футболе я находил спасение от одиночества и никчёмности. Но теперь я начал понимать, что имела в виду Шарлотта. У меня должна быть своя внутренняя ценность, человеческое достоинство, присущее мне одному. Я свернул с Мокингбёрд и поехал через Хайлэнд-Парк, где жили избранные. Вдоль улицы и за воротами особняков стояли автомобили, на покупку которых не хватило бы моего заработка за год. Я подумал о том, сколько разорванных связок, растянутых мышц и кровавых царапин нужно заиметь, чтобы заработать на один из этих «мерседесов» или «роллс-ройсов», принадлежащих мистеру Бизнесмену. Я и он не были равными. Для него я был всего лишь развлечением.

У моего дома стоял, стуча мотором, «кадиллак» священника. Наверно, Джонни была внутри, распевала церковные гимны и очищала пепельницы. Ей требовалось на это немного времени. Я никогда не курил дома, а окурки с марихуаной проглатывал.

Наружная дверь была приоткрыта. Я с трудом распахнул её, и она заскрипела по паркету гостиной. В сырую погоду дверь так перекашивалась, что мне не удавалось её запереть. Я был рад, что уезжаю отсюда.

– Как поживаете, мистер Фил? – спросила она, выбрасывая мусор в камин.

– Отлично, Джонни, – рассеянно ответил я. – Отлично. – Меня поразила правдивость ответа. Действительно, я испытывал чувство какой-то радости, предвкушения счастья. В мою жизнь вошло что-то новое – трепетное ожидание.

Да, я был хорошим футболистом и трудился на поле, не жалея сил. Но я играл, потому что это мне нравилось, и не в их силах лишить меня этой радости. Для меня этого было достаточно.

– Джонни, мне придётся отказаться от твоих услуг. Я переезжаю.

– О-о-о, – на мгновение её лицо нахмурилось, затем расплылось в широкой улыбке. – Ничего, мистер Фил. Мистер Энди и мистер Кларидж приглашали меня работать в их новом доме. Я хотела поговорить с вами.

– Ну, тогда отлично, Джонни. Передай им, что можешь взяться за работу уже сегодня. И вот ещё, Джонни. – Я вытащил из кармана несколько смятых банкнот. – Вот пятьдесят долларов. Я хочу заплатить за первую страницу в вашей церковной программе. Только постарайся уж на этот раз правильно написать моё имя.

– Большое спасибо, мистер Фил. Священник будет очень доволен. Большое спасибо. – Она широко улыбнулась и начала снимать фартук.

Я вошёл в спальню, чтобы решить, что взять с собой и что оставить. Я опустился на кровать, вспоминая проведённые здесь бессонные ночи. Иногда я не мог уснуть из-за боли, но в основном из-за страха, подползающего к горлу и ждущего, когда я закрою глаза. Все мои ужасы, всё ещё висевшие под потолком и вдоль стен, казались теперь бессмысленными и глупыми. Мало хорошего я видел здесь; разве что какая-нибудь девушка, проходящая через мою жизнь, дарила краткие мгновения счастья. Я вытащил из-под кровати старый чемодан, бросил туда три пары джинсов и несколько свитеров, и отнёс в машину.

Затем я вернулся обратно, выдернул вилку цветного телевизора из розетки и поставил его на кровать. Потом написал записку домовладельцу, вложил в конверт плату за месяц и добавил, что он может забрать себе всё, что ему понравится. По дороге к машине я остановился и положил письмо в почтовый ящик.

– Мистер Фил.

Я сложил вещи на заднее сиденье «ривьеры» и повернулся к Джонни, которая смотрела на меня из машины священника.

– Да, Джонни, – отозвался я.

– Дядя Билли Бэнк вернул кассету обратно. Старый «кадиллак» развернулся и выехал на улицу.

Я кивнул, вспомнив о кассете. Громкий металлический щелчок, донёсшийся из-под машины, говорил о том, что священник переключил сцепление с заднего хода на передний.

– Дядя Билли сказал, что он не сможет использовать её в своей программе, – выкрикивала Джонни, высовываясь из окна и поворачиваясь ко мне. – Он сказал, что вы…

Священник прибавил скорость и дребезжащий, дымящий автомобиль скрылся за поворотом. Последние слова Джонни утонули в облаке голубого дыма.

– Конечно, не может, – сказал я. – Никак не может.

Я положил руки на крышу машины и посмотрел на ветхий дом напротив. Старость уже поглотила передние ступеньки. Развалюха была занята стариком, которого я видел несколько раз, когда он, шаркая ногами, шёл к почтовому ящику. Ящик всегда оказывался пустым. Я пожалел, что был для старика плохим соседом.

– Ну что ж, старина, – произнёс я, обращаясь к умирающему дому. – По-видимому, никто из нас не услышит звонка от президента.

Я сел в кресло водителя, приподнял руль поудобнее и отъехал от тротуара, даже не посмотрев, закрыта ли наружная дверь.

Машина с рёвом неслась по бетонной автостраде, ведущей к Лакоте. Шарлотта ждёт меня. Стоя во дворе ранчо, в своей свободной рубашке, туго обтягивающей грудь, сунув руки в карманы джинсов, она улыбнётся мягкой, нежной улыбкой, начинающейся скорее от глаз, чем от губ. Мы сразу отправимся в постель. А может быть, устроимся прямо на прохладной траве и покажем несчастному телёнку, что он потерял.

Я даже не обратил внимания на то, что передние ворота были распахнуты настежь – так мне хотелось увидеть Шарлотту. У дома стоял «континенталь» Боба Бодроу. Наверно, он в доме, уговаривает её вернуться. Я набью ему морду, стоит Шарлотте моргнуть глазом.

Дверь «континенталя» была открыта, и шум работающего двигателя мрачно сливался с резким гудом, означающим, что водитель оставил ключи в машине. Я протянул внутрь руку, выключил двигатель и положил ключи на сиденье.

Два кота лениво валялись у входа в кухню. Они посмотрели на меня голодным взглядом, очевидно ожидая очередную порцию бычьих яичек.

В доме была тишина. Моя тревога нарастала. Может быть, их даже нет в доме. Следовало бы заглянуть в амбар.

Я вошёл в кабинет.

На диване сидел Бодроу. Он был щегольски одет в светло-синий костюм с широким галстуком в красно-голубую полоску. Он спокойно посмотрел на меня.