Текст книги "Эволюционирующая бездна"

Автор книги: Питер Ф. Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 46 страниц)

ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ СОН ИНИГО

«Мы можем посетить любое место в вашем мире, если почувствуем, что там собрались те, кто достиг самореализации и готов уйти за нами к Ядру», – сказал Небесный Властитель в ответ на вопрос Эдеарда.

«Значит, городские башни, куда вы спустились сегодня, не играют роли?»

«Те, кто населял этот мир до вас, построили их, чтобы прощаться со своими сородичами. Туда мы прилетали раньше и потому прилетаем туда и теперь. Вы воспользовались ими так же, как и они».

«Так мы можем призвать вас в любое другое место?»

«Конечно. Мой клан с радостью встретит, тех, кто достиг самореализации. Это наша цель».

Эдеард снова и снова переживал тот критический момент в своих редких естественных снах. Хотя спустя пару лет померк и он.

Уже восемь дней над горизонтом каждое утро можно было увидеть двух Небесных Властителей, медленно приближающихся из глубины звездных туманностей к Кверенции. Эдеард, обдуваемый прохладным ветерком с моря Лиот, наблюдал за ними, стоя на самом высоком балконе Дворца-Сада. Его про–взгляд, если постараться, мог бы уже ощутить безмятежные мысли гигантских существ.

«Два, тогда как в прошлые разы их всегда было четыре. Почему? Как такое произошло? Весь город стал единым сообществом. Я позаботился о том, чтобы на этот раз все остались довольны. Люди стали лучше. Так почему же пришли только два Небесных Властителя?»

Он сам себе не хотел признаваться, как сильно это его беспокоило. Даже в позапрошлый раз, во время строительства Великой Башни Проводов, когда вся экономика пошла вразнос, словно на Кверенции воцарилось царство Хоньо, прилетали четыре Небесных Властителя. Это было в начале осени, на пятый год после смерти Финитана. Тот день стал неизменной вехой в его попытках изменить мир к лучшему.

«Всемилостивая Заступница, с тех пор их всегда было четыре!»

Морской бриз охладил кожу, и Эдеард непроизвольно потер ладонями плечи. Две призрачные звезды были еще слишком далеко, чтобы попытаться поговорить с ними напрямую. Но как только они приблизятся еще немного, он спросит об этом. Да, обязательно спросит.

В восходящих потоках воздуха над тесными улочками и остроконечными шпилями Дживона лениво парили два ген–орла. Эти птицы были ему незнакомы, а широкие круги их полетов означали, что взгляд хотя бы одного из орлов постоянно обращен к дворцу. Эдеард нахмурился, но решил не спускать ген–орлов на землю. Кто–то опять им интересуется. Это не новость. Но ни одна из независимых провинций не представляет непосредственной угрозы для Маккатрана. «Тут я уверен. Возможно, они просто напуганы и решили последить за мной, чтобы унять паранойю». Зная обстановку в провинциях и неприятности, каких от них следовало ожидать, он нисколько не удивился. Но все же какое нахальство: подглядывать за Идущим–по–Воде, законным мэром Маккатрана в его собственном городе, способен только очень дерзкий человек. Поэтому круг возможных кандидатур сузился до трех губернаторов: Маллукса из Обершира, Ки-борна из Плаксшира или, что более вероятно, Девроула из Личхилла. Да, на такое способен каждый из них. Все трое озабочены соперничеством с ним и стараются завоевать себе славу объединителей. Каждый яростно отстаивает свою независимость, в то же время стараясь поглотить соседей. Полная противоположность его представлениям об идеальном мире, тому, к чему он так стремится.

Эдеард вернулся в большую спальню. Кансин всегда восхищалась парадными комнатами Дворца–Сада. Она утверждала, что такими должны быть все городские здания: сочетание древней архитектуры Маккатрана с практичными усовершенствованиями специально для людей. С Кансин они неплохо прожили вместе пару лет, хотя, говоря откровенно, после все возраставшей раздражительности Кристабель его устроил бы кто угодно. В то время как постепенно разрушался его брак, жизнь с Максеном стала невыносимой для Кансин, так что они просто не могли не сойтись.

Максен, после того как покинул особняк в Сампалоке, стал опускаться все ниже и ниже, что сильно расстраивало даже Эдеарда. Но он ничем не мог помочь другу – пока не мог. Максен отвернулся от старых друзей, от своих детей, от политических союзников – от всех, кто стоял между ним и его страстью к еде и выпивке, а также его неослабевающей жалостью к самому себе. Кроме того, он решительно отвергал единение, к которому стремился Эдеард. Ему ни к чему была растущая солидарность горожан, превращающая общество в одну большую семью, хотя открытые для всех мысли могли бы помочь ему вернуть прежнее достоинство и решительность.

В последний раз Эдеард обратил к нему про–взгляд три недели назад. Бывший глава Сампалока представлял собой жалкое зрелище. Живя в убогой комнатке в районе Кобара в полном одиночестве, он растрачивал остатки денег на дешевое пиво и еще более дешевую еду в ближайших тавернах. Реакцией на вторжение в личную жизнь стала обличительная речь, не утихавшая целый час, пока Максен не начал запинаться, а потом и вовсе не погрузился в пьяную дремоту.

Эдеард устыдился и разозлился одновременно и быстро отвел провзгляд. Максен был одним из его старых друзей, и ему следовало как–то помочь. Его готовность сдаться каким–то демонам из Хоньо вызывала у Эдеарда недоумение и презрение. Максен всегда был сильным человеком, но в угаре алкогольных паров и дыма кестрика он всегда винил в своей неудавшейся жизни Эдеарда, и в первую очередь его стремление к единению. Однако жители Маккатрана нуждались в доверии и взаимопонимании, Эдеард не сомневался в этом и не мог остановиться из–за одного человека, какой бы важной ни была для него дружба Максена.

И отношения Эдеарда с Кансин сказались на Максене не лучшим образом. Их связь стала самым болезненным ударом по его гордости, и Эдеард понимал, что после этого их воссоединение уже невозможно, ни один из них не сумеет усмирить свою гордость и сделать шаг навстречу другому. Так получилось, что за объединение города ему пришлось заплатить дружбой старинного приятеля, а если так пойдет и дальше, то и его душой, поскольку ни один Небесный Властитель не поведет к Ядру ожесточившуюся и неудовлетворенную душу Максена. Но выбора у Эдеарда не оставалось. Теперь он только день за днем откладывал неизбежный шаг. Но скоро придется применить мягкое принуждение, и тогда можно будет постепенно вернуть Максена к тем, кто его любит.

Эдеард прошлепал босыми ногами к просторной круглой кровати и отодвинул окружающий ее полупрозрачный занавес. Участок потолка над мягким ложем излучал слабый золотистый свет, достаточный для того, чтобы увидеть контуры спящей девушки. Простыня сползла с ее плеча, обнажив кожу, все еще блестящую от масла, которое две другие девушки втирали во время вечернего массажа. Теперь Эдеард каждую ночь развлекался подобными приятными процедурами. Достаточное доказательство – если бы оно требовалось – в том, что город теперь идет правильным курсом, предоставляющим каждому возможность самореализации. Теперь больше никто не критиковал и не осуждал других, никто не жаловался и не протестовал. Жители города объединились и успешно помогали друг другу справиться с индивидуальными испытаниями. Он принес им освобождение от самих себя, направил на путь к самореализации, которой ждали от людей Небесные Властители.

Эдеард наклонился и легонько поцеловал ее в губы. Хилитта пошевелилась, грациозно потянулась и, еще не до конца проснувшись, улыбнулась ему.

– Сколько времени? – пробормотала она.

– Еще рано.

– Бедняжка Эдеард, тебе не спится?

Ее мысли окрасились искренним сочувствием.

– Меня кое–что беспокоит, – признался он и вслух, и мысленно.

«Честность со всеми, вот ключ к истинному единству».

– Даже сейчас? Это неправильно. Несправедливо. – Ее поднятые руки сомкнулись на шее Эдеарда. – Давай подумаем о чем–нибудь другом, чтобы ты развеялся.

Пару секунд он противился, а потом позволил увлечь себя в постель, чтобы в простых физических радостях забыть и о мятежных провинциях, и о Максене, и обо всех остальных, кто противился единению. По крайней мере, на время.

Не удивительно, что Эдеард проспал до тех пор, пока солнце не поднялось высоко над горизонтом. Потом они вдвоем с Хилиттой плескались в овальном бассейне в ванной комнате, где вода весело журчала по длинному желобу, созданному Эдеардом в виде небольшого ручейка. Стоило пожелать, и она окатывала их душем из выступа в закругляющемся потолке. После избрания, когда Эдеард поселился во дворце, он не переставал модифицировать душ, пока не добился того, чтобы воду можно было регулировать от мощной струи до легкого тумана. С удобного выступа на краю ванны он смотрел, как Хилитта смывает мыльную пену под частыми каплями, умело поворачиваясь и изгибаясь, чтобы он оценил ее стройную фигуру. Ему нравилось на нее смотреть, хотя… Кансин наслаждалась улучшенным душем с меланхолическим видом. Но не это стало поводом для их разрыва. Они разошлись во мнениях относительно объединения Маккатрана. Эдеард хотел полностью посвятить себя созданию атмосферы доверия, воспользоваться поддержкой семьи, политических союзников и тех, кто искал покровительства Идущего–по–Воде, – так он мог привлечь на свою сторону еще больше людей, пока процесс не стал бы необратимым. Она никогда полностью не разделяла его точку зрения, считая такое одной из форм принуждения.

Чего Кансин не могла понять и чего Эдеарду никогда не удавалось ей объяснить, так это того, как плачевно закончились его попытки идти к цели открыто, причем дважды подряд. После неудачи с башней в Обер-форде он передал Кверенции метод объединения, тщательно разработанный им в результате плачевного опыта с ячейкой, чтобы все граждане могли жить одной жизнью. Но его достижение было извращено и опорочено представителями нового, психически более сильного поколения (не без участия Ранали, конечно). Стали появляться другие, уменьшенные версии ячеек и новые Таталы. Началась новая борьба, принесшая в этот мир беды и несчастья, и ему ничего не оставалось, как еще раз повернуть время вспять и запустить процесс единения, предварительно позаботившись о том, чтобы его правление оказалось безраздельным. Ограничения для несогласных были небольшой ценой за такое достижение. Даже сейчас сильные медиумы в восьми провинциях сумели извратить его дар, объявив независимость от великодушной власти Маккатрана – от зловещей империи Идущего–по–Воде, как они говорили. Их маленькие жалкие вотчины едва ли можно было назвать центрами просветления. Он до сих пор не решил, стоит ли с ними бороться и как это сделать. Как и в случае с первыми ячейками, их лидеры никому не позволят покинуть их по доброй воле.

– Что случилось, любимый? – спросила Хилитта, излучая озабоченность.

– Все в порядке.

Она соблазнительно изогнулась под струей воды.

– Хочешь, я позову еще девочек?

– Мы достаточно поразвлекались этой ночью и продолжим вечером. Сейчас я хочу позавтракать.

Он выбрался из ванны и третьей рукой подхватил большое полотенце. Хилитта за его спиной недовольно надула губки и приказала душу отключиться.

Он понял, в чем ее единственный недостаток: девушка так молода, что годится только для постели. Он не мог разговаривать с ней обо всем, делиться идеями, обсуждать проблемы и вспоминать прошедшие события. Они никогда не посещали вдвоем Оперный театр, а на официальных приемах, куда его непременно приглашали, Хилитте становилось так скучно, что в последнее время она все чаще от них отказывалась. Зато у нее часто возникали восхитительно непристойные идеи, и ничто не заставило бы Эдеарда от них отказаться. После продолжительного брака для него это стало настоящим откровением. Может, по отношению к Кристабель он поступал не совсем справедливо, но озорство Хилитты в спальне намного лучше помогало ему отвлечься от дневных забот.

«И это намного удобнее, чем посещения "Дома голубых лепестков". Хотя и не дешевле».

Завтрак был накрыт в огромной парадной столовой, где на продолговатом потолке всегда полыхала оранжевым огнем солнечная корона, видимая с бесконечной орбиты в миллионе километров над бурлящей поверхностью. За полированным темно–серым столом, освещаемым пульсирующими вспышками, поместилось бы полторы сотни гостей. Сегодня он был накрыт только для двоих. На облицованных болнатом сервировочных столиках служащие кухни расставили множество засыпанных ледяной крошкой серебряных блюд, где были уложены тонкие, как пергамент.

ломтики копченого мяса и дичи. Рядом выстроились тарелки с искусно нарезанными фруктами и сыром и стеклянные кувшины с йогуртами. На подогреваемой поверхности стояли тарелки с омлетом, печеными и жареными яйцами, томатами, грибами, беконом, сосисками и отварным картофелем. В пять керамических горшочков были насыпаны различные зерновые хлопья, а маленькая жаровня уже раскалилась, готовая поджарить ломтики нескольких видов хлеба или подогреть круассаны.

Эдеард окинул невидящим взглядом до нелепости роскошный стол и уселся. Ген–мартышка по его просьбе поставила перед ним высокий стакан яблочного сока и тарелку с хлопьями. Рядом заняла место Хилитта, вышедшая к завтраку в толстом махровом халате и пушистых ярко–розовых домашних шлепанцах. Она ласково улыбнулась Эдеарду, а потом выдала ген–мартышкам длинный перечень заказов.

Несколько минут они ели в молчании, и Эдеард старался сформулировать вопросы к Небесным Властителям. Он не сомневался, что уже сегодня утром или в крайнем случае завтра они будут в пределах досягаемости его телепатического посыла.

Что же заставило их изменить обычаю? Причина крылась в нем самом. Эдеард достаточно часто возвращался в прошлое ради новой попытки, чтобы хорошо это понять. Все остальные продолжали жить привычной жизнью, пока он снова и снова не изменял их судьбу. Вот что было важно: он совершал какой–то поступок, так что жизнь окружающих его людей в какой-то степени менялась, а потом изменения расходились по всему миру, словно круги по воде. Самым главным его достижением после кругосветного путешествия был разговор с Небесными Властителями, в котором он выяснил, что башни Эйри не имеют решающего значения. Это привело к строительству башен в каждом провинциальном городе и селении в ущерб экономике, и все его заверения, что Небесным Властителям не нужны башни, а нужно только широкое открытое пространство, беспечно игнорировались (одним из последствий этой беспечности стали беспорядки, вызванные повышением налогов ради сооружения Великой башни).

Любые вносимые им изменения затрагивали только жизни людей. Он не мог изменить климат, не мог заставить планеты перейти на другие орбиты. «Так почему же сейчас их только двое?»

Существовал только один ответ на этот вопрос, но он не желал его принимать.

Эдеард взял второй ломтик поджаренного хлеба, когда в столовую вошел Динлей. Главный констебль, как и всегда, был в хорошем настроении. Динлей принял единение почти бессознательно и, безусловно, по доброй воле. К такому единству его подсознание незаметно стремилось уже давным–давно. Но некоторым своим привычкам он все равно не изменил.

Эдеард очень внимательно наблюдал за ним, отыскивая малейшие намеки на зависть или ревность (он заранее позаботился, чтобы Хилитта, добравшись до Маккатрана со списком адресов, встретилась сначала с ним). «Былой оптимизм мальчишки из Эшвилля никогда не угасает, не так ли?» Но нет, Динлея ничуть не интересовала последняя подружка Эдеарда, и со временем он вступил в брак с Фолопой, очень высокой девицей даже по его собственным меркам.

Динлей сел рядом с Эдеардом, положил щегольскую форменную фуражку на стол и выровнял ее по краю. Его открытые мысли выразили полное удовлетворение аккуратностью, достойной этого упорядоченного мира.

– Угощайся, – предложил Эдеард, показывая на сервировочные столики.

Он не смог удержаться от трогательных воспоминаний о тех днях, когда после стажировки они поселились в квартирах констеблей. До его женитьбы они с Динлеем почти каждый день завтракали за одним столом. «Это были лучшие дни. Нет! Самые спокойные».

Ген–мартышка принесла Динлею чашку кофе и круассан.

– Тебе надо следить за тем, что ты ешь, – сказал Динлей, оглядывая вереницу блюд. – Если не будешь осторожен, кончишь как Максен.

– Нет, мне такое не грозит, – мягко заверил его Эдеард.

Динлей и Максен не разговаривали уже больше года, и это причиняло ему боль. Может, стоило вернуть все к самому началу? Но он сознавал, насколько жалкой была такая идея. Только сейчас он почти сумел выйти на верный путь. Оставалось лишь привести к единению несколько последних провинций да горстку городских мятежников. И после этого он сумеет наконец по–настоящему расслабиться и отдохнуть.

– Ночью пришло известие, которое может тебя порадовать, – сказал Динлей. – Похоже, что милиция Фандина вышла в поход.

Ощущение дежавю вызвало у Эдеарда волну озноба. Милиция провинции Фандин уже выступала в поход, когда он путешествовал на корабле «Свет Заступницы», но в тот раз причины были другие.

– На Маккатран? – отрывисто спросил он.

Мысли Динлея лучились удовольствием от того, что ему удалось удивить Эдеарда и что теперь он может его успокоить.

– Против Личхилла. Амбиции Девроула, похоже, окончательно разозлили Манела.

– Понятно. – Эдеард никому не позволил заметить, как сильно его разочаровал Манел, вставший в этом витке времени на сторону зла и провозгласивший себя верховным президентом Личхилла. – Когда они выступили?

– Пять дней назад. Разведчики Лароша срочно доставили новость.

Динлей отхлебнул кофе и посмотрел на Эдеарда, ожидая его реакции.

– Пять дней. Значит, они прошли пятую часть пути.

– Ты собираешься их остановить?

– О Эдеард! – воскликнула Хилитта. – Ты должен им помешать. Если не остановишь их, погибнет множество людей. И Небесные Властители никогда больше к нам не прилетят.

Эдеард пожал плечами.

– Она права, – сказал он Динлею.

– Да, но… на чьей стороне выступит городская милиция?

– Ни на чьей. Мы должны утихомирить обе стороны.

Он уже начал мысленно прикидывать порядок действий. Городские отряды, безусловно, должны остановить силы провинциальной милиции, а принуждение, применяемое к отдельным личностям, приведет их к единению с Маккатраном. Хотя сильные медиумы, наверняка стоящие во главе независимых провинций, обязательно окажут сопротивление. Подобных столкновений ему удавалось избегать уже два года, и мысль об ожесточенной войне претила ему. Но единственной альтернативой было возвращение назад, чтобы успеть исправить ошибки и не допустить возникновения проблем, а о новом витке он не хотел даже думать. «Больше никогда. Я не вынесу, если придется снова проживать все эти годы».

Динлею не потребовалось больше ничего объяснять.

– Передать Ларошу, чтобы он готовился к выступлению?

Эдеард понимал, что в противостоянии погибнут люди. И число смертей зависит от него. Единственным способом свести потери к минимуму было его личное участие.

– Да, я сам отправлюсь с ними.

– Эдеард…

Он поднял руку.

– Я должен. И тебе это известно.

– Тогда я поеду с тобой.

– Главному констеблю в милиции нечего делать.

– Так же, как и мэру.

– Я знаю. Тем не менее ответственность лежит на мне, и потому я должен сделать все, что в моих силах. Но в городе должен остаться кто–то из власти.

– Высший Совет.

– Ты отлично знаешь, чем это грозит.

– Да, – согласился Динлей. – Знаю.

– Кроме того, не можем же мы оставить Геали вдовой, не так ли?

Динлей поднял взгляд от круассана.

– Геали? Кто такая Геали?

Эдеард поморщился, проклиная свою глупость.

– Извини. Что–то меня порой подводит память. Я имел в виду Фолопу. Ты не можешь собой рисковать. Ты же только недавно вернулся из свадебного путешествия.

– Риск одинаков, что для меня, что для тебя.

– Нет, Динлей, не одинаков. И мы оба это знаем.

Он нажал совсем незаметно, лишь слабый шепоток устремился в мысли Динлея, сгладил его волнение и рассеял противодействие.

– Да, я думаю, ты прав.

– Спасибо, – произнес Эдеард, надеясь, что ощущение вины не пробьется на поверхность. – Я понимаю, как нелегко тебе принять такое решение.

– Как правило, ты знаешь, что делаешь.

Он не без труда сумел сдержать горькую усмешку.

– Настанет день, и я точно буду это знать. А теперь пойдем. – Он поднялся и небрежно поцеловал Хилитту. – Нам пора в кабинет. Первыми сегодня придут Аргиан и Маркол. Похоже, они довольны своей работой.

– Ничего серьезного, – сказал Динлей, как только допил кофе и встал из–за стола. – Информация о преступниках, сопротивляющихся единству. У них появилось несколько новых имен.

– Это не преступники, – поправил его Эдеард.

«Пока не преступники, – мысленно добавил он, стараясь определить источник своего сегодняшнего недовольства. – Можно подумать, я не знаю: треклятые Небесные Властители».

– Все равно преступники, – мрачно пробормотал Динлей.

Теперь почти каждый день ему приходилось встречаться с теми, кто не принимал единство с городом. Он выступал посредником и обеспечивал взаимопонимание всех со всеми. Много лет назад, во время путешествия с караваном, Эдеард совсем не так представлял себе деятельность мэра. Он всегда думал, что его изберут в ходе свободного голосования, что для этого придется спорить с соперниками и завоевывать каждый голос. А вышло так, что он стал единственным кандидатом в городе, где все мысли были настроены на его разум. «Впрочем, не все, – признавал он, – и в этом состоит основная проблема». Кое–кто из горожан знал, как сопротивляться его влиянию или защищаться от него. Но все они до сих пор делали вид, что разделяют единство с остальными. Спокойная жизнь могла продолжаться несколько недель, а потом в одно прекрасное утро констеблей вызывали, чтобы разобраться с разрушенными постройками или выяснить, кто сломал лодки гондольеров, стоявшие на причале. Еще хуже были нападения на склады фруктов или мяса: продукты намеренно портились, выбрасывались на улицу или смешивались с огромным количеством экскрементов ген–форм. Все эти безобразия, по его мнению, случались слишком часто, а налеты совершались ген–формами, так что даже в памяти города не оставалось никаких следов.

Аргиану, Марколу и Фелаксу приходилось по одному вылавливать противников единения, но их численность оставалась неизвестной. Ходили слухи, что мятежников многие тысячи, Эдеард же считал, что их не сколько сотен, а это давало надежду, что ему удастся искоренить сопротивление с помощью своих преданных соратников. Их деятельность напомнила ему о добрых старых временах и особом комитете по борьбе с организованной преступностью, существовавшем когда–то при Высшем Совете. Хотя это была лишь иллюзия, воспоминания о комитете, если погрузиться в них поглубже, не доставляли Эдеарду особого удовольствия – всего лишь мучительно долгий период изучения бесчисленных донесений и досье.

Если в его жизни и оставалось что–то неизменное, то это горы бумаг и бесконечные скучные совещания. «Неужели таков мой путь к самореализации? А если нет?»

Вечер начался неудачно. Одна из новых девушек, приглашенных Хилиттой, не привыкла к такому изобилию и слишком много съела за ужином, а когда они собрались в спальне, ее начало тошнить. При этом ее мысли оставались открытыми для всех остальных, так что ощущение тошноты распространилось, словно эпидемия.

После того как девушка поспешила выбежать из комнаты, остальные еще долго глубоко дышали, чтобы угомонить взбунтовавшиеся желудки, а Эдеард решил предпочесть буйным играм спокойную ночь в одиночестве. Хватит и того, что прошедший день выдался долгим, утомительно скучным и абсолютно бестолковым. Единственная попытка связаться с Джиской, как обычно, закончилась мгновенным отказом. Все его дети приняли сторону матери. Возможно, именно это обстоятельство и подтолкнуло Эдеарда к Хилитте и другим подружкам. Дешевое обожание помогало унять боль потери, несмотря на то что чувства не отличались ни глубиной, ни постоянством. Мириться с разлукой помогала лишь мысль, что объединенный им мир обеспечит его близким возможность самореализации. Он не переставал заботиться о них, хотя никто из семьи ни за что бы в этом не признался.

Эдеард попросил Хилитту и других девушек покинуть спальню. Хилитта выбежала в коридор, оставив после себя шлейф сожаления и печали, лишь отчасти приправленной опасением, что ее время фаворитки подходит к концу. Эдеард был настолько утомлен, что не стал ее успокаивать. Он соткал глухой барьер вокруг своих ощущений, отсек свой разум от перманентного удовлетворения, царившего в объединенных разумах, и лег спать.

Из странного чужого сна его вырвала мощная волна беспокойства, распространяемая приближающимся разумом. На какое–то мгновение он вновь очутился в лесу, на учебной охоте в компании подмастерьев из Эшвилля, и ощутил беспричинный ужас. Но тотчас узнал Аргиана, энергично расталкивавшего служащих дворца и не желавшего ждать, пока они разбудят Идущего–по–Воде, чтобы доложить о приходе.

– Все в порядке, – телепатически обратился к ним Эдеард через закрытую дверь спальни. – Входи.

Едва он успел третьей рукой набросить на плечи халат, как в спальню вбежал Аргиан. Полностью очнувшись от сна, Эдеард понял, насколько сильной была тревога, бьющая из разума Аргиана. Горечь сожаления обжигала чувства, словно едкая желчь.

– Что случилось? – с трепетом спросил он.

– Мы схватили их, – сказал Аргиан, но в его голосе не прозвучало и намека на торжество.

В то утро Агриан и Маркол с энтузиазмом обсуждали полученную информацию о возможном налете на судоверфь в районе порта, где, согласно их сведениям, собирались поджечь две недостроенные шхуны.

– И? – поторопил его Эдеард.

– Они оказали сопротивление. – В глазах Агриана блеснули слезы. – Эдеард, мне так жаль. У нее была превосходная маскировка. Мы даже не подозревали, что она там.

Эдеард замер. Он увидел переданную Агрианом картину, и горячая кровь, пульсировавшая в его теле, внезапно превратилась в лед.

– Нет, – простонал он.

– Мы не знали, клянусь Заступницей. Маркол вынес ее из огня, как только обнаружил своим про–взглядом.

– Где она?

– В больнице в проезде Полубраслета, в Нефе, он был ближе всего.

Про–взгляд Эдеарда мгновенно пробился сквозь толстые стены больницы. Как и всегда, разум воспринимал лишь полупрозрачные светящиеся тени, но он смог увидеть в палате на первом этаже лежащую на кровати девушку. Он прекрасно знал особенности ее мыслей. Сейчас в ее разуме полыхала боль.

– Великая Заступница, – в ужасе ахнул Эдеард.

Городские тоннели доставили его в Неф за несколько минут. Пролетая под Абадом, он почувствовал, что впереди движется кто–то еще. Две девушки, держась за руки, стремглав мчались по тоннелю, излучая темные потоки горя и страха.

– Марили? Анали? – позвал он.

Эдеард и не подозревал, что они знают о городских тоннелях. Мысли девушек тотчас скрылись под удивительно плотными щитами. Он получил решительный и бесповоротный отказ.

Он поднялся сквозь пол больницы через несколько секунд после близнецов. Девушки, уже миновав приемную, мелькнули в полутемном коридоре, и стук их каблучков быстро удалялся. Он бросился за ними, но с каждым шагом невольно замедлял бег. Про–взгляд показал, что в больнице собралась вся семья, окружив кровать, словно хоровод ожесточенных душ.

На кровати лежала Джиска, из ее горла пробивался тонкий жалобный стон. Уровень боли, заполнившей продолговатую комнату, был настолько высоким, что у Эдеарда задрожали ноги. Подходя к кровати, он плакал. Трое врачей, склонившись над его дочерью, старались освободить обгоревшую кожу от остатков одежды. Целебные мази и масла, нанесенные на почерневшую плоть, почти не помогали от невыносимой пульсирующей боли.

Он сделал еще шаг вперед. Марили и Анали с непреклонной решимостью поспешно сдвинулись, загородив собой кровать. На них были плащи, очень похожие на его собственный узнаваемый всеми черный плащ, лица под надвинутыми капюшонами скрывались в тени. Суровые стражи у ложа смертельно раненной сестры, самоотверженно защищающие ее от последних оскорблений.

– Она уже достаточно выстрадала, отец.

– Ни к чему причинять ей дополнительную боль.

– Джиска, – умоляющим шепотом произнес он. – Почему?

– Не делай этого.

– Не здесь.

– Не сейчас.

– И не думай, что твое невежество делает тебя праведником.

– Ты не праведник.

– И не невежа.

– Ты зло.

– Чудовище.

– Мы сделаем все, чтобы разрушить твою империю.

– И уничтожить тебя.

Фигурки в черных балахонах стали расплываться перед его глазами, и Эдеард вдруг увидел их на тропическом острове, босыми на горячем песке, в длинных разноцветных юбках, ласково обнимающими Марвейна и безумно счастливыми во время свадебной церемонии, проводимой Натраном.

– Я же делаю это ради всех вас, – всхлипывая, произнес Эдеард. – Я даю возможность каждому достичь самореализации. Заступница свидетель, я пытаюсь подвести к самореализации весь наш мир. Почему вы отвергаете меня?

– Твое зло порабощает всех жителей Кверенции, а ты еще спрашиваешь почему.

– Зло. Зло. Тебя поглотит Хоньо.

Джиска забилась в конвульсиях. Эдеард застонал, стиснув зубы. Он заставлял себя разделять каждое мгновение ее мучительной агонии. Другого он не заслужил. Ноги уже отказывались его держать.

– Мы свергнем тебя.

– Мы сохранили свою свободу.

– Мы научили других, как от тебя освободиться.

– Твои рабы восстанут против тебя.

– Принуждение не дает вечной преданности.

– Твои провинции уже разбегаются.

– Это вы? – поразился он, несмотря на изматывающую боль. – Это вы организовали сопротивление?

И вот донесся посыл, которого он ждал больше всего.

«А кто же еще? – спросила Кристабель. – Чьи еще разумы не затронула твоя мания величия?»

Голова Джиски немного повернулась.

– Не двигайся, не двигайся, – хором заговорили врачи.

Красные, покрытые струпьями веки дрогнули, и из новых трещин вытекли капельки желтоватой жидкости. Один оставшийся не поврежденным глаз смотрел прямо на него.

«Мы одолеем тебя, – донесся до него слабый, но полный решимости телепатический посыл. – Пусть моя душа будет странствовать в Бездне, но я умру, зная это. Благодарение Заступнице, я самореализовалась, отец, но не так, как хотел бы ты».

Эдеард упал на колени.

– Ты не умрешь. Я могу это предотвратить, – зашептал он. – Я могу.

«Два часа, и все. Вернуться всего на два часа и предотвратить пожар.

Я сумею их убедить, мы найдем общий язык».

– Если ты попытаешься…

– Тебе сначала придется убить нас.

«Всех нас», – добавила Кристабель.

Эдеард поднял взгляд к слабо освещенному потолку.

– Ты не умрешь. Этого больше не произойдет, пока я жив. Я слишком много страдал, чтобы допустить такое.

За стенами больницы он ощутил присутствие других, до сих пор скрывавшихся под маскировкой. Это поразило Эдеарда. Ролар, Дайлорн, Маракас, даже Тарали. Пятеро старших внуков, такие же бесстрашные и решительные. «Но не Бурлал – хоть он избавлен». И не только они. Максен и Кансин тоже были здесь вместе со своими детьми. И, наконец, появилась Кристабель.