Текст книги "Могильщик кукол"

Автор книги: Петра Хаммесфар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Август 1995 года, последний день

Для меня и моего коллеги Дирка Шумана дело закончилось, едва успев начаться. Как я уже упоминала, это случилось в понедельник, через семнадцать дней после исчезновения Марлены Йенсен. После отложенного в качестве невыясненного случая с Урсулой Мон, происшедшего в сентябре 1987 года, я успела немного изучить историю деревни. Тогда же я натолкнулась на старый случай с исчезновением Алтеи Белаши. Я ознакомилась с показаниями Марии Йенсен, Хайнца Люкки и Бруно Клоя.

Вот как звучали показания Бруно, данные им пятнадцать лет тому назад: «Да, верно, на рыночной площади я беседовал с артисткой. У меня была назначена встреча в Лоберге, она спрашивала, не могу ли я захватить ее с собой, потому что ей нужно добраться до вокзала, где у нее был сдан на хранение чемодан. Для меня круг был небольшим. Но затем она решила сначала еще сходить на общинный луг. Я ждал ее на шоссе примерно десять минут. Затем ожидание показалось мне слишком долгим, и я уехал, так как не хотел слишком опаздывать к назначенной встрече».

Ничего другого в отношении Бруно Клоя мы не смогли доказать. Его «назначенная встреча» подтвердила, что он у нее был. А труп так никогда и не был найден.

После нападения на Урсулу Мон я неоднократно допрашивала Бруно, для меня он был подозреваемым номер один. Возможность того, что колотые и резаные раны мог нанести девушке Бен, я не стала бы рассматривать даже после того, как узнала о его существовании. Судебный медик, осмотревший раны девушки, предположил у преступника наличие определенных анатомических познаний. Некоторые из колотых ран оказались довольно глубоки, но ни одна не угрожала жизни.

«Человек, нанесший такие раны, хотел услышать, как она кричит», – объяснил судебный медик.

Подобное относительно Бена можно было исключить. Едва ли он владел анатомическими познаниями, а громкие крики его обычно только пугали. Зато Бруно Клой знал местность как свои пять пальцев. Он знал, как пройти мимо двора Лесслеров и остаться незамеченным. И даже если бы его заметили, тот факт, что неподалеку находится его поле, объяснял бы каждое появление Бруно там на машине.

Я проверила его «мерседес», на котором позднее ездил Якоб, на наличие следов, но безрезультатно. Я даже провела очную ставку Бруно Клоя с Урсулой Мон, после того как девушка излечилась от ран. Она никак не отреагировала на Бруно и не смогла дать нам никакой дополнительной информации.

Но вероятно, если бы мы тогда поговорили с Беном, он помог бы нам. Его бурная реакция на такси, на котором Труда в феврале 88-го года уехала в больницу, позволяет сделать вывод, что он по меньшей мере видел, на какой марке Урсулу Мон подвезли к воронке. В 1987 году в деревне имелось несколько машин марки «мерседес». Тони фон Бург водил «мерседес» цвета бордо, Эрих Йенсен – темно-синий. На дворе Крессманнов имелось два автомобиля такой марки, один из них бежевого цвета. У Хайнца Люкки и Бруно Клоя машины были белого цвета.

Маленькая головоломка с мордочкой кошки была бы для нас, вероятно, еще более содержательной деталью, чем марка машина. Если Бен нашел пластиковую коробочку в воронке, как он догадался, что серебряные шарики нужно закатить в лунки, чтобы появились кошачьи глаза? Конечно, нечестно по отношению к нему полностью исключить, что он не мог сам об этом догадаться. Но более разумным кажется предположение, что некто, очень близко знакомый с Беном, отвлек его занимательной игрушкой. Если бы нам предоставили возможность опросить его, вероятно, мы так же смогли бы понять его, как его понимала младшая сестра. Но, как я уже упомянула, тогда я даже не знала о его существовании. Точно так же, как не знала о слухах, ходивших о Бруно и молодой артистке.

Несмотря на это, когда в понедельник меня поставили в известность об исчезновении тринадцатилетней девочки, я сразу подумала о Бруно. Мимоходом мне рассказали, что также недосчитались семнадцатилетней кузины пропавшей девочки, заметив, что в том случае исчезновение, возможно, связано с проблемами в семье, и так далее и тому подобное. Никто не хотел нести ответственность за недосмотр, никто не рассказал о Свенье Краль. В защиту полицейских Лоберга должна заметить, что они ничего не знали об Эдит Штерн.

Как и восемь лет тому назад, я отправилась на расследование вместе с Дирком Шуманом. Бруно Клой уже ожидал нас. Он выглядел смущенным и отказался отвечать на вопрос, где и с кем провел воскресный вечер. Мы конфисковали его автомобиль и увезли его в Лоберг. На тот момент нам с Дирком Шуманом в деревне особенно нечего было делать. Поиски Бритты Лесслер были еще в полном разгаре. Во второй половине дня в понедельник три сотни полицейских и многочисленные добровольцы прочесывали окрестности.

Мы надеялись, что Бруно добровольно скажет нам, где находится девочка. Но услышали от него только: «Ради бога, опять все сначала. Почему вы считаете, что я мог напасть на ребенка? Просто сумасшествие какое-то».

Первый допрос в понедельник растянулся до позднего вечера. Второй мы начали во вторник утром. Ночь, проведенная в камере, сделала Бруно Клоя несколько более общительным.

– Я действительно не имею никакого представления, где может находиться малышка Лесслер, – начал он. – И она не единственная пропавшая девушка. Послушайте, что говорят в деревне. Вот, например, вечером в пятницу в трактире Рупольда внезапно появилась молодая американка. Она собиралась отправиться к Люкке, и ни один человек не знает, куда она делась. Альберт Крессманн повсюду рассказывает об этом. Почему бы вам не поговорить с Люккой? Если речь идет о том, что кто-то питает особую ненависть к семье Лесслер, он должен первый ухватить себя за нос.

Как за такое короткое время до его ушей дошло то, что Хайнц Люкка сказал Антонии, я не узнала. Но это меня и не интересовало. Для нас Хайнц Люкка не был предметом обсуждения. Во-первых, именно адвокат подключил полицию, во-вторых, в воскресенье вечером он находился на заседании городского совета.

– Я не утверждаю, что это был он, – сказал Бруно. – Я только говорю, что неудачу у Марии потерпел Люкка, не я. Поэтому вам необходимо серьезно поговорить с Эрихом Йенсеном о его дочери. И лучше всего сразу же спросить его о том, как на самом деле умерла Герта Франкен.

Однако прежде, чем я успела подумать, что это может означать и кто такая Герта Франкен, Бруно провел руками по лицу и сказал:

– Если бы Мария раньше соизволила хотя бы намекнуть, я лично надавал бы сыну по рукам. Но только два дня тому назад она призналась, что у меня есть дочь, а могло бы быть две. Выкидыш, вторым ребенком тоже была девочка. И когда-нибудь я сверну Эриху за это шею, можете мне поверить.

Чуть позже Бруно признался, что пятнадцать лет назад немного солгал. Алтея Белаши не собиралась ехать с ним на вокзал, и он тоже не планировал ехать в Лоберг. На рыночной площади он начал беседовать с молодой артисткой, чтобы никому не бросилось в глаза, что он ждет условный знак от Марии Йенсен. В то время они всегда так поступали: он неторопливо прогуливался по рыночной площади, а она из окна подавала ему знак, может выйти из дома или нет. В тот вечер он понял ее знак таким образом, что у нее есть для него время. Он поехал вперед к воронке и подвез Алтею Белаши к общинному лугу. Но очевидно, Мария неправильно расценила беседу на рыночной площади. Она не появилась в обычном месте их встреч и своими показаниями загнала его в ловушку. Для вынужденного вранья он выбрал вокзал и дал официантке ресторанчика пятьсот марок за алиби, избавившего его от испытаний, которые он проходит теперь.

– Мария всегда была немного капризной. Для свадьбы с ней я был недостаточно хорош, ей был нужен мужчина с прекрасными манерами. Но время от времени она нуждается в менее прекрасном, и тут я в самый раз, – объяснил почти смирившийся с судьбой Бруно и добавил: – Эрих все время занят политикой. А если я разок посмотрю налево или направо, такое начинает твориться! Она уже недовольна, что я сплю с женой.

– Так в воскресенье вечером вы были с госпожой Йенсен? – спросила я.

Бруно задумчиво покачал головой и объяснил:

– Мария будет клясться, что сидела дома и проливала море слез. А где она на самом деле плакала – не касается никого.

Он устало ухмыльнулся:

– А теперь я хочу адвоката. Боюсь, что без алиби мне потребуется адвокат. Кого-нибудь, только не Люкку, тот с удовольствием позволит меня здесь промариновать. А я хочу еще сегодня попасть домой.

Показания Бруно были записаны приблизительно в тот момент, когда Бен положил голову Бритты на кухонный стол Труды. В то время как Труда втыкала в землю привядшие головки салата, Бен бежал следом за младшей сестрой вдоль проселочной дороги. Охваченная ужасом, давясь от подступающей тошноты, Таня больше не плакала и не кричала, только бормотала обрывки слов, которые никто не смог бы понять. Широко распахнутые глаза, едва ли она видела перед собой что-нибудь, кроме головы Бритты, подруги, почти сестры, тринадцать лет лежавшей на соседней кровати, делившейся с ней всеми тайнами.

Дважды Бен брал ее за руку, дважды она отталкивала его в сторону и шипела:

– Уходи! Ты виноват. Ты должен был остаться с нею!

Затем громко всхлипнула и ускорила темп. Теперь он держался на несколько метров позади. Когда она достигла кукурузного поля и побежала дальше, к бунгало Люкки, он замедлил шаг.

Хайнц Люкка садовыми ножницами подстригал кусты роз в палисаднике. Он увидел проходившую Таню и вплотную за ней следовавшего Бена. Увидев панику на лице девочки, он вышел из палисадника, встал на дороге и перехватил ее.

– Ну, ну, – успокаивающе сказал он. – Уж не убегаешь ли ты от брата?

Последовали обрывки слов, запутанные и бессмысленные, но каждый разобрал бы по меньшей мере одно предложение:

– Он принес маме голову Бритты.

Хайнц Люкка, объятый ужасом, на несколько секунд прикрыл глаза, затем взял себя в руки и задумчиво сказал:

– И теперь ты идешь к дяде Паулю, чтобы все ему рассказать. Однако это не совсем правильно. Лучше предоставь это дело полиции.

Разговаривая с девочкой, он медленно подвел ее через палисадник к входной двери.

В то время, когда Хайнц Люкка закрыл дверь бунгало, Якоб завел старый «мерседес» в сарай. Он сделал большой круг на обратном пути и убедился, что дорога свободна от посторонних глаз. Теперь он собирался сделать то, о чем его просила Антония, – заставить Бена положить велосипед туда, откуда он его забрал.

Якоб поднялся по лестнице. Дверь была открытой, комната Бена пустой. Еще входя в дом, он заметил, что в кухне Труды нет. Якоб предположил, что она его опередила. Однако, когда он снова спустился, она уже стояла у кухонного стола и с такой силой мокрой тряпкой драила его поверхность, что волосы упали ей на лоб.

Что-то внутри Якоба перелилось через край. Он не знал что, ярость или отчаяние. Ее занятию он не уделил никакого внимания. Спросил о велосипеде и, услышав, что тот стоит в сарае, начал орать. Почему ей пришло в голову выпустить Бена? Что еще должно произойти, прежде чем она образумится и хоть раз поразмыслит надо всем, как взрослый человек?

Труда оторвалась на короткий момент от мытья стола, отвела левой рукой волосы со лба и мягко объяснила:

– Он тоже человек. Ни одно животное не станет приносить матери домой чертополохи, только чтобы доставить ей радость. Ты не имел права бить его только за то, что он нашел велосипед.

– А нож? – шумел Якоб. – Его он тоже нашел?

Ни слова в ответ. Заметив, что Труда окончательно выбилась из сил, он глубоко вздохнул:

– Давно он уже отсутствует?

– Нет, – только и сказала она и снова стала драить поверхность стола.

Якоб поднял глаза к потолку, стараясь не терять остатки самообладания.

– Когда ты его выпустила?

Тем же монотонным голосом она сказала, что отнесла Бену завтрак и затем выпустила ненадолго во двор, только во двор, сделать несколько шагов вокруг дома. Затем пришла Таня, некоторое время поиграла с братом и снова ушла к Антонии. Бен пошел провожать сестру. Так что не нужно волноваться, по дороге с ней ничего не случится.

С каждым следующим предложением Якобу становилось все тяжелее ее слушать. Невыразительное лицо и неутомимые руки, мелькающие по поверхности стола, опущенные плечи и спутанные волосы, явное безумие, мерцающее в глазах, опровергали все, что она говорила.

Якоб, спотыкаясь, бросился из кухни, через прихожую и вниз по ступенькам. Ему и в голову не пришло вывести из сарая машину. Он понесся к перекрестку. Еще не достигнув его, он стал судорожно хватать ртом воздух, в боку закололо, перед глазами поплыли круги. Поневоле он замедлил бег. Глаза бежали впереди ног. Ни одного человека вокруг.

А если они все-таки правы? Труда, Антония. Конечно, Бен мог найти велосипед, так же как тот проклятый складной нож, выглядевший так, словно он длительное время валялся в поле под открытым небом. О других вещах Якоб ничего не знал.

Только сейчас не важно, правы они или нет. Имелось только одно решение: Бен должен быть отдан на короткое время под надежный присмотр. Только на короткое время, только ради его безопасности и в некоторой степени для собственного спокойствия. Тогда можно будет снова прийти к согласию с самим собой, забыть удары и болезненный взгляд, с которым он их молча сносил. Труда должна его понять.

Нелегко будет это объяснить Труде в теперешнем ее состоянии. Но Якобу сейчас тоже нелегко. Внутри его на весах взаимно уравновешивают друг друга: на одной чаше – ужасное подозрение и чувство вины, проистекающее из ответственности отца, на другой чаше – слабая искра надежды. И пока весы окончательно не склонятся в сторону проблеска надежды, пока он снова не сможет без подозрения смотреть на широкую спину Бена, до тех пор он должен убрать его подальше с глаз, чтобы не случилось никакой беды.

Он достиг бунгало Люкки, не останавливаясь, продолжал движение, в голове мелькнула мысль о Пауле. Если он расскажет ему свои мысли, вероятно, это поможет и Паулю.

Машинально переставляя ноги, Якоб свернул на узкую дорогу, метр за метром мимо земельного участка Хайнца Люкки. Он еще не достиг кукурузного поля, вплотную подходившего к террасе, когда услышал голос, бессмысленное бормотание, обрывки слов, от волнения смешивающихся друг с другом.

Якоб резко остановился, как будто получил удар в затылок. Он повернул налево, пробежал по газону, окружавшему террасу, перепрыгивая через ступеньки, бросился к входу. Дверь была закрыта, стекло разбито. Только несколько осколков плотно торчали в корпусе двери.

Перед встроенным в стену камином на полу лежал Хайнц Люкка. Кровь на ладонях, руках, рубашке, брюках, голова неестественно вывернута на сторону, лицо почти на спине… Якоб сразу понял: Хайнц мертв. У ног Люкки лежала Таня: короткая белая юбка испачкана кровью, тонкая кофточка – вся разодранный окровавленный лоскут.

Бен стоял рядом с сестрой, кудрявые растрепанные волосы спадали на глаза. Он беспорядочно размахивал в воздухе руками, у его ног валялся окровавленный нож.

Губы не поспевали за словами, которые он старался произнести. Но Якоб знал их все: «друг», «руки прочь», «прекрасно», «больно», «сволочь», «прекрасно делает?».

Одно мгновение Якоб слышал его бормотание, даже не успев за этот миг все осознать. Услышал свой вопль, одним прыжком оказался у камина, схватил длинную кочергу, отпрыгнул назад, уже с занесенной для удара рукой.

«Теперь – конец! – прокричал он. – Раз и навсегда».

Со свистом рассекая воздух, кочерга опустилась вниз. Бен еще какое-то время постоял, качаясь между лежащими на полу телами. Затем рухнул.

* * *

Тем временем Труда все продолжала драить поверхность стола, не в силах ни думать, ни чувствовать, ни даже нормально смотреть. Перед ее глазами колыхалась серая пелена, время от времени полностью лишая ее слуха. В какой-то момент пелена в ушах разорвалась от равномерно возрастающих и убывающих звуков. Они были далеко, очень далеко. Звуки сирены, которые внезапно смолкли. Но Труда поняла: что-то случилось.

Она отложила в сторону тряпку и села на стул. Голову пришлось подпереть рукой, вторую руку прижать к груди. Под ребрами горело как в огне. Огонь поднялся к плечу, охватил пламенем левую руку, и она полностью онемела. Однако голова стала ясной. Настолько ясной, что Труда мгновенно поняла: отправившийся ко двору Лесслеров Якоб, должно быть, уже дошел и узнал, что Бен нашел на этот раз. Звуки сигнальной сирены, наверное, относились к Паулю и Антонии, возможно, к Якобу тоже.

Под пеплом еще оставались остатки разума, чуть больше того, чем располагал Бен. Они были силой, толкавшей ее вперед. До тех пор, пока она могла шевелить хотя бы пальцем, она не бросит своего сына в беде.

С большим трудом Труда доползла до сарая, судорожно хватая ртом воздух, и, не обращая внимания на огонь в груди, села в старый «мерседес». Уже давно из-за проблем с сердцем она не садилась за руль. Но сейчас ничего другого не оставалось, с велосипедом она не успеет предотвратить самое худшее, забрать Бена и уйти с ним – очень далеко – в сарай, где так много балок.

С глазами, почти ослепшими от серой пелены, огнем, наполовину уничтожившим внутренности, левой рукой, бессильно лежащей на коленях, Труда подъехала к перекрестку, свернула, доехала до следующего перекрестка. Дальше двигаться было невозможно: дорога заблокирована тремя машинами – двумя патрульными и машиной «скорой помощи».

Входная дверь в дом Хайнца Люкки распахнута настежь. Труда вышла из машины. У нее возникло чувство, как будто она, пробираясь, через горы ваты, приближается к открытой пропасти, ведущей в ад. Командир и его палач, других мыслей в голове Труды не осталось.

Она еще смогла дойти до двери, ведущей в жилое помещение. Та тоже стояла широко распахнутой. В просторном помещении царила невообразимая толчея. Как много людей сидят на корточках на полу, стоят у двери террасы, лежат на носилках. Еще две или три секунды, бесконечно долгое время, за которое Труда, игнорируя огонь внутри, пыталась осознать, что же произошло.

Вот лежит изящное тело ее младшей дочери, вокруг на коленях стоят трое, занимаются перевязками, ставят капельницу и что-то еще. Перед камином лежит кто-то, уже накрытый покрывалом. И рядом еще один, которого Труде не удавалось разглядеть, так как вокруг него тоже сгрудились два санитара и врач «скорой помощи», но его она узнала бы даже лежащим во мраке под кучей старых костей.

Огонь в груди полностью лишил ее дыхания, ударил в спину с силой топора, выбил почву из-под ног и бросил лицом на дорогой ковер. Железный коготь все глубже проникал в дрожащую мышцу, заставляя ее сокращаться. Одна часть ее умерла тотчас же, и с неистовой последней болью для Труды наступил горький конец.

Последующие дни и недели

Известие о событии, происшедшем в бунгало Люкки, стремительно разнеслось по округе, о чем, конечно же, позаботилась Тея Крессманн. Уже на следующий день в кафе Рюттгерс она напомнила о предостережениях Герты Франкен, которые, к сожалению, тогда никто серьезно не воспринял. Тея сожалела о судьбе порядочного человека и гражданина Хайнца Люкки, поплатившегося жизнью за доверие к Бену и попытку ему помочь. Она выказывала свое уважение Якобу, осознавшему в конце концов ответственность отца и разбившему сыну череп, чтобы впоследствии монстр не затерялся в какой-нибудь психиатрической лечебнице, обременяя расходами на свое содержание честных налогоплательщиков.

Судьбу Труды, ее осложненное тяжелым инфарктом состояние на грани жизни и смерти Тея не собиралась обсуждать. Как можно сострадать и сочувствовать матери, давно знавшей, какого изверга она прикрывает и защищает от любых нападок? И как только можно было общаться и в течение долгих лет сидеть за одним столом с подобным чудовищем?

Не помогло даже, когда Сибилла Фассбендер, выйдя из пекарни, подошла к вращающимся дверям и заметила Tee, что в деревне есть еще люди, которые хотя и предпочитают держать язык за зубами, но прекрасно помнят, с кем она обычно сидела за одним столом. Тея прервалась всего на мгновение и, возмущенно пробормотав: «Какая наглость!» – снова вернулась к волнующей ее теме.

Ужасно, что все зашло так далеко. Все-таки она уже в июне предостерегла Труду, после того как это животное набросилось на Альберта и Аннету. И что тогда предприняла Труда? Ничего. К сожалению, теперь ничего нельзя изменить. Оставалось только лишь надеяться, что младшая сестра Бена выживет, а Небеса проявят справедливость и позволят ему сдохнуть от перелома черепа.

Сибилла Фассбендер со слезами на глазах, тяжело ступая, отправилась в пекарню, прихватила большой нож для разрезания тортов, вернулась и, стоя в дверях, пригрозила:

– Еще одно слово, и этим ножом я пробью череп тебе. Тогда ты на собственной шкуре поймешь, каково ему. Не можешь подождать, когда полиция прояснит дело? В конце концов, не один Бен находится под подозрением.

– Не будь смешной, – возразила Тея. – Хайнц в свои шестьдесят семь лет… Зачем мужчине такого возраста нападать на молодых девушек?

В течение первых дней сомнений в правильности версии Теи не было. Некоторые задавались вопросом, откуда она все досконально знает. Тея всем действовала на нервы, начиная описывать подробности, как будто сама была соучастницей. Но даже свидетельницей она быть отказалась, по крайней мере, когда мы нашли голову Бритты Лесслер и ее велосипед. Ни одного желающего посмотреть тогда в деревне не нашлось.

С самого начала ситуация в бунгало Люкки не была для нас однозначной: два тяжелораненых человека, мертвец, окровавленный нож и сломленный горем отец, первыми словами, обращенными к нам, взявший всю вину на себя.

«Я должен был позаботиться о том, чтобы отправить его в какое-нибудь лечебное заведение, как только он начал рвать кукол на части», – сказал Якоб.

После такого заявления самым логичным для нас показалось произвести обыск на земельном участке Шлёссеров. При тщательном обыске мы вскоре кое-что обнаружили. Такие улики, как велосипед в сарае и закопанная в огороде голова, указывали на виновность Бена. Алиби Хайнца Люкки на воскресный вечер тоже усугубляло положение Бена. Вскоре после девяти адвокат появился в зале заседаний суда. В восемь тридцать он пригласил Бритту Лесслер зайти к нему в дом, о чем свидетельствовала Николь Ребах. Чтобы добраться в Лоберг, ему требовалось по крайней мере десять минут. Следовательно, оставалось совсем мало времени на то, чтобы дождаться, пока бушующий великан скроется из виду.

В первую очередь Бена изобличали показания Николь Ребах. Снова и снова молодая женщина возвращалась в воспоминаниях к тому моменту, когда она оглянулась еще раз и больше никого не увидела на дороге. Также свидетельница была более или менее уверена, что велосипед Бритты перед домом Люкки уже не стоял.

Ее показания совпали со словами Хайнца Люкки, сказанными Антонии Лесслер. Можно было с уверенностью сказать, что велосипед лежал в кукурузе, о чем также свидетельствовал замеченный Трудой застрявший между спицами переднего колеса кусочек засохшего листа.

Мы исходили из того, что Бен спрятал велосипед Бритты, желая помешать ей от него убежать. Он должен был только выждать – пять-десять минут, не больше.

А потом? Куда Бритту утащили, где она была убита? Что произошло с Эдит Штерн, после того как она покинула дом Люкки? Каким образом у Бена оказалась ее куртка? Где находится Марлена Йенсен? Действительно ли лоскут в стеклянной банке, о котором упоминал Якоб, принадлежал куртке пропавшей девушки? О Свенье Краль, открывшей вереницу ужасных преступлений того лета, мы все еще ничего не знали.

Зато из показаний Клауса и Эдди нам было известно, что молодые люди всегда останавливались у начала ограды с колючей проволокой. И Бруно Клой, впервые облегчивший свою душу, оказал нам неоценимую помощь, заметив, что яблоневый сад с ранней юности был убежищем Бена. А участок Люкки от сада отделяло всего лишь пятьсот метров. Тщательно проверив ограду сада, всего лишь в метре от дороги, со стороны, граничащей с бывшим садом Герты Франкен, мы обнаружили место, где колючую проволоку неоднократно снимали и закрепляли снова. Скобы в деревянных столбах, державшие проволоку, сидели так свободно в гнездах, что я легко смогла их вытащить пальцами.

Для розыска я попросила выделить нам сыскную собаку, натасканную на нахождение трупов, так как Бруно Клой заметил: «Если девушку закопал Бен, вам понадобится лупа».

Для нахождения головы она нам не понадобилась. Имея в виду эти обстоятельства, мы предположили, что Бен спрятал тело в огороде матери.

Собака привела нас к углублению в земле между яблонями. Никуда больше собака не рвалась, тем более в колючую дикую местность, расположенную рядом. Три синих мешка из-под мусора лежали в неглубокой яме, подобной той, что была вырыта восемь лет назад в воронке для Урсулы Мон. В мешках находились останки Бритты Лесслер. Они были небрежно засыпаны землей и прикрыты небольшим количеством сорняков.

Бруно Клой заметил: «На Бена не похоже. Я неоднократно наблюдал его копающимся в воронке или в пролеске. Прежде чем вырыть в земле ямку, он аккуратно снимал дерн. Затем снова укладывал на прежнее место, бережно распрямляя каждую травинку».

Подозрение, что Бен временно оставил труп в саду, чтобы при случае перенести останки на родительский двор, было полностью снято. Получив отчет по результатам вскрытия, я присоединилась к мнению Бруно Клоя.

Медики-криминалисты установили, что Бритту Лесслер убили только в понедельник во второй половине дня. В это время запертый Бен находился в своей комнате, а Хайнц Люкка после посещения полицейского участка вернулся домой. Кроме того, осмотр криминалистами места преступления в бунгало выявил достаточное количество улик.

Исследование состава жидкости двух бутылок – одной из холодильника, другой из зеркального бара в гостиной – со всей очевидностью указывало на то, что кроме кока-колы и благородного вишневого ликера в них находится сильное быстродействующее наркотическое средство. К тому же в посудомоечной машине криминалисты обнаружили стакан, из которого пила Бритта.

В гараже Люкки была обнаружена лопата с прилипшими комками земли. Лабораторно-криминалистическое исследование с точностью доказало, что земля принадлежит яблоневому саду. Структура почвы там сильно отличается. Хотя песчаные шахты уже давно выработаны, почва сада в основном состоит из песка.

Подвал в бунгало с облицованным плиткой полом и кафельными стенами на первый взгляд произвел вполне безобидное впечатление. Сверкающий пол, безупречно чистые стены. Тем не менее при просвечивании поверхности специальными лампами казалось, будто вязнешь в слоях пролитой крови. Между гантелями, тренажером для подтягивания мышц живота и прочими гимнастическими приспособлениями находился хирургический набор и прочие инструменты, при виде которых даже самых бывалых из нас чуть не вывернуло наизнанку.

Не только эти улики со всей убедительностью указывали на Хайнца Люкку. Хотя все тело адвоката было запачкано кровью, никаких внешних повреждений мы не установили. У него был сломан шейный отдел позвоночника и подъязычная кость. Раны Тане были нанесены ножом для нарезания жаркого, валявшимся рядом с трупом Люкки. На рукоятке ножа находились только отпечатки пальцев Люкки. Несколько смазанных отпечатков пальцев мы обнаружили на лезвии ножа. А так как ладони Бена и кончики пальцев были изрезаны, как и локоть правой руки и правое плечо, бесспорность случая для меня стала очевидной. Прокурор полностью со мной согласился.

Беньямин Шлёссер пытался спасти жизнь младшей сестры, вначале разбив плечом и локтем стеклянную дверь террасы, а затем вступив в борьбу за нож с Хайнцем Люккой, и когда ничего не помогло, схватил адвоката за горло. Хотел он убить Хайнца Люкку или его мозг не смог правильно рассчитать силу рук, что привело к смерти Люкки, никто не мог определить.

Но я, пожалуй, осмелюсь сделать оценку его поведения после исчезновения Бритты. Он наверняка знал, какая опасность подстерегает в доме его друга молодых девушек и женщин, потому что, должно быть, сделал соответствующие наблюдения. Он видел, что Люкка уезжал еще раз. И попытался направить родителей на дорогу, чтобы спасти девочку.

И Бритта Лесслер была бы спасена, если бы Бен застал дома кого-нибудь еще кроме запертой в комнате сестры. Бритта Лесслер была бы спасена, если бы в понедельник утром Якоб не запер дверь комнаты сына. Бритта Лесслер была бы спасена даже в понедельник в середине дня, когда мы взяли на допрос Бруно Клоя. Как только я начинаю размышлять над этим, мне становится дурно.

Что касалось Бритты и Тани, случай в общем и целом можно было официально считать выясненным.

Невыясненным для нас оставался только один вопрос: каким образом голова девочки попала в руки Бена? Бруно Клой предположил, что Бен случайно заметил некоторые изменения в саду.

«Готов биться об заклад, что, когда Труда его во вторник выпустила из дома, в первую очередь он побежал в сад, – считал Бруно. – Его обычный маршрут. Спорю на что угодно, ему сразу бросилось в глаза, что три чертополоха стоят не на обычном месте. Если бы вы только видели, как после своих разыскных операций он заботится о растительности в воронке».

Оставалось еще бесчисленное количество вопросов. Почему Хайнц Люкка напал на сестру Бена? Почему так много времени оставил на Бритту Лесслер? Чего он ждал от посещения полицейского участка? Неужели полагался на то, что Бен, с его ограниченными вербальными возможностями, не сможет выдать, где находится Бритта Лесслер? А может, Хайнц Люкка просто глумился над полицейскими Лоберга: «Эй, вы, болваны, вот перед вами мужчина, которого вы должны арестовать. Отвезите меня домой и закройте это дело».

Я не сомневалась, что Марлена Йенсен и Эдит Штерн также стали его жертвами. Однако доказательств для подобного утверждения не имелось. И как обычно бывает в случаях жестоких убийств, на прокурора стала наседать пресса, так как общественность жаждала видеть быстрый результат. Естественно, преступление считалось раскрытым только в случае убийства Лесслер.

Прокурор, желая закрыть дело, сказал:

– Скорее всего, что Люкка убил и тех двух женщин. Но трупы он устранил. Вероятно, на машине куда-нибудь их отвез, в обоих случаях у него для этого было достаточно времени. К сожалению, теперь мы не можем его допросить. Я не возражаю, если вы попытаете счастья у мальчика. Но сомневаюсь, что он в состоянии дать нам разумное разъяснение. Вопрос только, понял ли он хоть что-нибудь в том, что случилось с теми двумя.