Текст книги "Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1"

Автор книги: Петр Ершов

Соавторы: Муса Джалиль,Мустай Карим,Лидия Преображенская,Людмила Татьяничева,Константин Мурзиди,Антон Попов,Михаил Петров,Николай Куштум,Николай Попов,Андрей Зубов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

ВАСИЛЬЕВ СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

1911–1975

Родился в городе Кургане в семье служащего. Рано потерял родителей. В Зауралье прошли его детство и отрочество.

В 1927 году переехал в Москву. Работал на 1-й ситценабивной фабрике. В трудные годы переменил целый ряд профессий – от истопника до санитара. Одновременно занимался в Доме искусств имени Поленова, выступая в мюзик-холле.

В 1938 году окончил Литературный институт имени А. М. Горького.

С первых дней Великой Отечественной войны – на фронте.

Печатается с 1931 года. Первый сборник стихов «Возраст» вышел в 1933 году в Москве. С. Васильев – автор многих книг стихов и поэм, сатирических произведений, популярных песен.

Среди его книг «Вторая книга стихов» (1936), «Москва советская» (1947), «Избранное» (1950), «Лирика и сатира» (1955), «Избранные произведения в двух томах» (1966 и 1970).

С. Васильев – лауреат Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького 1974 года за поэму «Достоинство».

Награжден орденами Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», медалью «За отвагу» и другими медалями.

Заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР.

НА УРАЛЕ

Отрывки из поэмы

I. С ТОБОЙ ГОВОРИТ ПУШКАРЬ

Здесь живут уральцы-пушкари,

гордость, строгость в каждом их ответе.

Задержись,

               с любым поговори

и узнай, как надо жить на свете.

– Да, браток, работаем сейчас,

скорости хорошей достигая,

потому профессия у нас

сердцу с малолетства дорогая.

Дед – пушкарь, и прадед был пушкарь,

и внучонок этим же гордится.

Только то, что делали мы встарь,

с нынешней работой не сравнится.

Нынешняя пушка —

                               чудеса!

Эвон, чуешь,

                как снаряд буравит?

Хочешь —

              залетит на небеса,

Хочешь —

              землю насквозь продырявит.

С нашей пушкой действовать в бою,

сказывают,

              каждому охота…

А работу любим мы свою,

потому —

            полезная работа!

И опять с восторженным лицом,

голос напрягая до предела,

говорит пушкарь тебе о том,

как он любит пушечное дело.

И вот здесь,

               вдали от битв,

                                    в тылу,

ты постигнешь с чувством удивленья,

что такое верность ремеслу,

равная успеху наступленья.

И, с трудом спокойствие храня,

ты припомнишь с самого начала

славную историю огня,

грозного оружия Урала.

Урал!

        Как свежий ветер поутру,

шумит его прославленное имя.

Он помогал Великому Петру

ружейными богатствами своими.

Урал!

         Родник несметных русских сил.

Стальное это имя, прославляя,

Суворов с торжеством произносил,

Кутузов называл, благословляя.

Уральских пушек седоватый дым

видали Альп продрогшие вершины,

по мерзлым склонам, голым и крутым

стучали гулко кованые шины.

Стирая нормы всех военных карт,

ослепшие от вьюги, бородаты,

их на руках несли чрез Сен-Готард

отчаянные русские солдаты.

Колеса их, пространства не щадя,

сбивая спесь, внушительно и чинно

прогрохали по хмурым площадям

впервые покоренного Берлина.

Урал! Урал!

               Когда на смертный бой

Пожарский с Мининым подняли войско,

твои же ратники вставали в строй

и первыми сражались по-геройски.

Уральской саблей ворогов рубал

Денис Давыдов в честь родного края,

уральской ковки солнечный металл

играл в руке Василия Чапая.

Отсюда

         от Уральского хребта,

бежал Колчак, разбойник и меняла,

и каждая страдальная верста

его кровавый след запоминала.

Когда, грозя достоинству страны,

фашистский зверь решил к Москве

                                                 пробиться —

твои,

     Урал,

            надежные сыны

пришли на помощь матери-столице.

И надо только в памяти сберечь,

как под Смоленском

                          в утреннем тумане

прямой наводкой сыпали картечь

кунгурцы,

          кудымкарцы,

                           чусовляне.

Урал! Урал!

             недаром пушкари

гордятся родословной,

                               как победой.

Остановись,

                с любым поговори —

и не уснешь до самой до зари,

взволнованный вечернею беседой.

II. НА МИРНОЙ ТРАВЕ ПОЛИГОНА

Сегодня особенно тих и печален

уральский закат над вершинами бора.

Певучие звуки дневных наковален

расплавились в море цветного набора.

Как редок он здесь,

                             этот час безмятежный!

Притих зачарованный труженик-город.

Но вдруг заколдованный

                             воздух прибрежный

качнулся, немыслимой силой распорот.

Теперь уже громы помчатся с разгона,

хоть уши зажми, хоть шепчи заклинанья.

На мирной, на влажной траве полигона

опять и опять начались испытанья.

– Еще раз! Еще раз! —

                       хмельной, потрясенный,

кричу я во тьме пушкарю молодому.

Кричу и бегу по дорожке бетонной

навстречу летящему новому грому.

Удар за ударом,

                    удар за ударом.

Впиваются в небо тугие спирали.

Нет, в песнях Урал прославляют

недаром,

недаром несется молва об Урале.

– Еще раз! Еще раз! —

                         удары крепчают.

Один одного тяжелее и тверже.

За Керчью, под Яссами нам отвечают,

ответы грохочут под древнею Оршей.

С Урала на запад летят эшелоны,

груженные страшным стальным урожаем.

Приветливым словом, глубоким поклоном,

с великой надеждой мы их провожаем.

Гремит перекличка широкого боя.

Окрестности неба в багровом покрове.

Седой «бог войны» с огневой бородою

нахмурил суровые, дымные брови…

1943

ПРЯМЫЕ УЛИЦЫ КУРГАНА

Сестре Марии

Кургана улицы прямые!

Увидев вновь вас, понял я

с особой ясностью впервые,

что это родина моя.

Все тот же дом последний с края

все та же верба сторожит.

Здесь дым младенчества витает

и прах родительский лежит.

Босыми шлепая ногами

по теплой пыли городской,

я здесь пронес сиротства камень

и холодок любви мирской.

Но я ничуть не укоряю

ни мрак нужды, ни холод зим,—

я все теперь благословляю

и все считаю дорогим.

Здесь знаю я любые вышки,

любой забор, любой квартал,

здесь я читал еще не книжки,

а только вывески читал.

Я здесь могу найти вслепую

любое прясло с деревцом,

любую лесенку, любую

калитку с кованым кольцом.

Здесь дождевой порою вешней

на толстых сучьях тополей

крепил я легкие скворечни,

гонял со свистом голубей.

Да, я люблю любовью давней,

без всякой ложной похвальбы,

и эти створчатые ставни,

и телеграфные столбы,

и крыш убранство жестяное,

и звон бубенчиков в ночи,

и в небо ввинченный ночное

бурав пожарной каланчи.

Прямые улицы Кургана!

Я вновь и вновь на вас смотрю

и говорю вам без обмана,

как сестрам брат, вам говорю:

– Хотя внезапная разлука

и разделила вас со мной,

мне не забыть родного звука,

метели посвист ледяной.

И если есть во мне хоть малость

того, что следует беречь,

так это ваша власть сказалась

и отложилась ваша речь.

И если ярость азиата

во мне, как брага, разлита,

так это ваша виновата

сквозная даль и прямота.

1946

ПЕЙЗАЖ

Все заиндевело и закуржавело —

ни стволов не видать, ни ветвей.

Замело, затянуло кружево

присмиревший лес до бровей.

Тонким гарусом сосны вытканы.

А попробуй задень едва —

рассыпными клубами-свитками

полетят, полетят кружева,

неожиданною порошею

сядут ласково на плечо.

– Красота! – я кричу прохожему,—

Вот погодка-то, землячок!

Вышло так, что на харьковчанина

я в лесу в этот день напал.

Он ответил, как бы нечаянно

тронул веточку и сказал:

– Подывись, як летыть, порхая! —

– И вздохнул, расправляя грудь: —

На Вкраини этак бувае,

колы яблони расцвитуть!

1946

УРАЛ

Далече, далече от нашей столицы,

за дальнею далью, за горной грядою

лежит этот край, где ночные зарницы

по дымному небу идут чередою.

Не знаю, как вы, дорогой мой читатель,

а я этим краем навек очарован,

я давний и верный его почитатель,

он сердцем моим навсегда облюбован.

В распахнутых кузницах этого края

такие умелые трудятся люди,

кипит неустанно работа такая,

что можно о ней говорить, как о чуде.

Здесь в кузнях родятся железные птицы

с таким небывалым стальным опереньем,

что каждая может с кометой сравниться,

в бою, на лету стать ее повтореньем.

Куются мечи здесь такого закала,

на вес отливаются ядра такие,

что редкостной тяжестью их небывалой

всемирно прославилась наша Россия.

Отсюда на Запад тревожной порою

такие неслись колесницы-громады,

что вражьи машины любого покроя

в бою с ними встретиться были не рады.

Край-труженик! Утренний край-созидатель!

Еще летописец рукою проворной

тебя не коснулся; достойный ваятель

не создал еще человека у горна.

Не считаны сосны твои вековые,

не считаны к звездам простертые трубы,

бесценны твои мастера огневые,

уральская знать – кузнецы-трудолюбы.

Здесь праздник труда. Здесь скупая природа

открыла нам тайну железного следа,

здесь вещею силой героя-народа

ковалась великая наша Победа.

…Кто Дон величает с его берегами,

кто хвалит Неву, кто Кубань золотую,

а я воспеваю красавицу Каму

и славлю подругу ее – Чусовую.

1946

ПЕСНЯ О ГОРОДЕ КУРГАНЕ

Не сердись, Курган, постой,

погоди сердиться.

Не хотел ведь я с тобой

в жизни разлучиться.

Это вышло невзначай,

говорю по чести.

Так что мы с тобой, считай,

неразрывно вместе.

И во сне и наяву

помню о Тоболе я.

Что скрывать, люблю Москву,

а Курган – тем более!

Хоть зовусь я москвичом,

а ведь мне на деле

по-кургански нипочем

вьюги и метели.

И меня, чтоб был здоров,

от любой хворобы

лечат лучше докторов

снежные сугробы.

И во сне и наяву

помню о Тоболе я.

Что скрывать, люблю Москву,

А Курган – тем более!

Ну-ка, скорый самолет,

заводи моторы

да неси меня вперед

через сини горы.

Ну-ка, други-земляки,

выставляйте на кон

с карасями пироги

да баранки с маком!

И во сне и наяву

помню о Тоболе я.

Что скрывать, люблю Москву,

а Курган – тем более!

1972

ДРУГ

Есть у меня старинный друг,

который

         (точно!)

                    лучше двух.

Не дай бог, вдруг случись беда —

мой друг со мной в беде всегда.

А нет беды – и друга нет.

И так вот три десятка лет.

– Ну как дела?

– Дела табак…

– Зачем же ты молчал, чудак!

И начинает верный друг

не покладая добрых рук

в подмогу вкладывать труды

вплоть до изгнания беды.

Ушла беда далеко в тыл —

и, смотришь, друга след простыл.

И снова не слыхать о нем,

не сыщешь друга днем с огнем.

Ан нет!

        Звонок издалека:

– Здоров?!

– В порядке.

– Ну, пока!

Чудаковат мой друг. Так что ж!

Зато он явственно похож

на долгожданный ветер в зной,

на благодатный дождь грибной,

на исцеляющий покой,

на огонек в ночи глухой.

1974

БЛАГОДАТЬ

За окном таинственно, и лилово,

и сказочно, право слово.

Купол небесный высок-высок,

день прибавился на часок.

Давно равноденствие миновало.

Солнышко лезет из-за увала,

у мироздания на виду

варежки

         сбрасывает

                        на ходу.

Тепло приближается еле-еле,

но,

   слышишь,

                 синицы смелей запели.

Гордый репейник склонился ниц

перед вокалом певиц-синиц.

У них ведь, людям на загляденье,

свои синичьи нововведенья,

свой Зал Чайковского под кустом

на равных правах с клестом.

…Выходит,

             товарищ,

                       под грузом тягот

еще мы с тобой постарели на год,

еще «отзвонили один сезон»,

и все же печалиться не резон.

Встанем-ка лучше под елью рядом

и под приветливым лучепадом

скажем, как в прошлом году: – Опять

мир пробуждается! Благодать!

Спасибо, жизнь, за лиловые дали,

за оттепель в самом ее начале,

за воскресение новизны,

за новый приход весны.

1974

РОДНЯ

Сибирь таит несметный клад огня.

Найти его,

           добыть,

                      схватить руками!

Да, в этом смысле – близкая родня

бакинцы с дальними сибиряками.

И тут, на зное,

                и на стуже, там,

в бурунном море

                    и в глухом болотце,

нефть «ходит за бурами по пятам»,

да только в трубы сразу не дается.

Вот так-то и в поэзии моей —

лежат пласты под самыми ногами.

А ты нагнись, попробуй-ка сумей

схватить слова да сделать их стихами!

Таинственной безвестности полна

подверженная поиску впервые

словесная глухая целина,

таящая запасы золотые.

…Встаю чуть свет. Окно еще в сурьме.

Беру перо.

              И жадно и жестоко

иду в разведку по словесной тьме,

не ведая ни отдыха, ни срока.

По маю прохожу,

                      по декабрю,

шагаю как добытчик и задира,—

то методом Некрасова бурю,

то способом лукавого Сабира.

И ничего —

            находятся слова.

Спасает корень близкого родства.

1974

ЭХО

Расцвел подснежник. Чайка пролетела.

Взвилось ракеты истовое тело.

Родился стих. Вступила домна в строй.

Конечно, жизнь прекрасна без предела,

но как она безжалостна порой!

Уходят люди… Жил – и вдруг не стало!

Уходят неожиданно, стремглав,

рукой не дотянувшись до штурвала,

заветную строку не дописав.

Им жить да жить бы, привечая зори,

да совершать завидные дела,

а их хватают медленные хвори,

и валят с ног, и с корнем жгут дотла.

Спасибо, что хоть отзвук остается,

что, жадному забвенью вопреки,

из эха мастеров, как из колодца,

живую воду пьют ученики.

Недаром же сказал так откровенно

большой поэт, умевший вдаль смотреть:

«Будь же ты вовек благословенно,

что пришло процвесть и умереть!»

Всплывает солнце, схожее с ковригой,

встает на поле стебель-первоцвет,

заснул в обнимку с неразлучной книгой

упрямый начинающий поэт.

Очнулся ясень. Иволга пропела.

Раскатистая пенная волна

на плоский берег вымахнула смело,

студеным ветерком окрылена.

Земной поклон лесам, полям и водам.

Друзьям ушедшим мой поклон земной.

…Один стал улицей, другой стал

                                              теплоходом,

а третий – звездочкою под сосной.

1974

МИХАЙЛОВ БОРИС НИКОЛАЕВИЧ

Родился в 1911 году в Перми в семье рабочего.

С 1927 года работал в сберкассе.

С 1934 года – сотрудник областной газеты «Звезда» (Пермь).

С 1940 по 1950 год был ответственным секретарем Пермской областной писательской организации. Первые стихи опубликовал в 1931 году.

Первая книга стихов «Июнь» вышла в Перми в 1940 году.

Автор многих книг стихов, в том числе «Заря над лесом» (1947), «Камские зори» (1952), «У синих гор» (1960), «Родник» (1968), «Дни» (1970), сборников стихов для детей «Весеннее утро» (1949), «Приволье» (1954), «Над нами радуга» (1962) и других.

Член КПСС с 1940 года.

В ЧАЩЕ ПРОРУБАЯ НОВЫЙ ПУТЬ

Недра приуральские богаты.

Вот она, задумчивая даль!

Горы невысокие покаты.

Реки – как расплавленная сталь.

Солнца много. Непогодь раздуло.

Только сыро в травах у ракит.

Что это зеленое сверкнуло —

Листья или камень малахит?

В недрах неизведанных сокрыта,

Точит медь подземная вода.

Медная руда от малахита

Где-нибудь поблизости всегда.

В горы поднимаемся сквозь топи,

Шахты прорубаем глубоко,

Долго разрабатываем копи —

В недра забираться нелегко.

Сразу, на поверхности гористой,

Камня дорогого не найти.

Камень чем дороже и лучистей,

Тем к нему труднее и пути.

1963

«…В ней все цвета: лиловый, красный…»

…В ней все цвета: лиловый, красный,

Зеленый, желтый, голубой.

Переливая ленты красок,

Вставала радуга дугой.

То ливень был, то солнце было.

И дождь, и солнце – хорошо!

Блестели пихты так свежо.

Речушка быстрая бурлила.

И дождь, и солнце мы любили,

Нас не пугал июльский гром.

И так с тобою мы дружили,

Как дружит радуга с дождем.

1940

ПОЛУСТАНОК

Глухой уральский полустанок.

Платформы, зло отгрохотав.

Затихли, звякнули устало,

И встал на выгрузку состав.

Железный лом, дождем обмытый:

Брони погнутые листы.

Где, желтой ржавчиной покрыты

Линяют черные кресты.

Напрасно вражеские танки

Ломились бешено в бои —

На их помятые останки

Садятся шумно воробьи.

Рвались добраться до Урала,

И вот он – край лесов и руд,

Где груды мятого металла

Для переплавки приберут.

1944

О ЛЮБВИ

Тихо. Не зашепчут, не зови,

Спрятанные сумерками ивы.

Стали мы черствы и молчаливы:

Некогда подумать о любви.

Все ж она живет, не умерла,

Травкою под камнем изнывая.

Отпали его – и, оживая,

Вновь пойдет расти, какой была.

В душный зной она – глоток воды,

Искорка одна в золе прибитой,

В шуме дня – мотив полузабытый,

Слабый блеск невымытой руды.

Нет! Не затеряется в тоске!

Тут она. Сиять не перестанет.

Все светлей она от испытаний.

Золото не портится в песке.

1944

«На тонком стволе две пометки-насечки…»

На тонком стволе две пометки-насечки.

Дорогу за ними пойму – не пойму?

Сосновый ли бор подбирается к речкам,

А может быть, речки подходят к нему?..

Вода заструится сначала в ложбинах,

Под мелким кустарником, мимо камней,

В ольховой тени, под напев соловьиный,

Который у леса слышней и слышней.

Вблизи, недалеко заветная встреча.

Забывшись, в лесную смотрю полутьму.

Сосновый ли бор подбирается к речкам,

А может быть, речки подходят к нему?

1956

ПЛОТЫ ПЛЫВУТ

Водой заплесканы холодной,

Плывут тяжелые плоты.

Не трутся бревна, сбиты плотно

По звеньям в ровные ряды.

Их непогодой закачало.

Навстречу – влажные пески,

Большие пристани, причалы

И просто шаткие мостки.

То синий бор, то луг веселый,

То шумный город – гул и дым.

Дождем обрызганные села

Блестят над берегом крутым.

Вода под тучами лилова.

Пыхтят буксиры. Долог путь.

На липкий пласт коры еловой

Садится чайка отдохнуть.

И долго волны в белых лапах

Щепье качают, вьют круги,

Храня смолистый, терпкий запах

Закамской сумрачной тайги.

1946

НАЧАЛО

Черемухи вязнут в осоке,

Их дождь обдает холодком,

Шатает на правом высоком,

Ломает на левом крутом.

Но это совсем ненадолго.

Скользнули лучи из-за туч.

Бегут по сосновым иголкам,

По галькам, по выступам круч.

Прислушайся – пилы запели,

На вырубках говор живой.

Скрипучие старые ели

Ложатся к заре головой.

А Кама, луга заливая,

Качает плоты на волнах.

Сливается с ней Чусовая

У Левшино в низких лугах.

Стрижей суетливая стая

Мелькает у самой воды.

Откуда-то дым долетает,

Садится внизу на плоты.

Все те же песчаные мели,

Обрывы, зубцы плитняка,

На правом – скрипучие ели,

На левом – кусты ивняка.

Холмы заозерные те же,

Но слышит отхлынувший лес

Гул провода, насыпи скрежет

И новое слово – КамГЭС.

Утрами все те же туманы,

Но слышат и лес, и вода

Звон камня, шипение кранов

Немолчную песню труда.

1946

ХАНИФ КАРИМ (КАРИМОВ ХАНИФ КАРИМОВИЧ)

Башкирский поэт. Родился в 1910 году в деревне Верхние Киги Кигинского района Башкирской АССР в бедной крестьянской семье.

В 1938 году окончил Башкирский государственный педагогический институт.

Участник Великой Отечественной войны.

В 1946–1959 годах работал ответственным секретарем Правления Союза писателей Башкирии.

Первый сборник «Песня часового» вышел в 1934 году.

Автор многих книг стихов, выпущенных в Москве и Уфе.

На русский язык переведены книги «Песни радости» (1949), «Весенний сад» (1951). «Золотой колос» (1954), «Две поэмы» (1955), «Избранное» (1957), «Утренние думы» (1964), «В горах» (1969), «Лесная тропа» (1969), «Избранные произведения» (1970), «Когда шумят дубы» (1973).

Член КПСС с 1932 года.

Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Красной Звезды и медалями.

В ПУТИ К БОЛЬШОМУ ПЕРЕВАЛУ. Перевод К.Симонова

По тропинкам горным, сквозь чащобы

Мы с тобою пробирались к свету,

Руку дать всегда готовы оба

Всюду, где другой опоры нету.

Сколько раз ты руку мне давала,

Сколько раз тебе давал я руку,

Лишь в пути к большому перевалу

Люди цену узнают друг другу.

Все дороги жизни на две части

Поделили мы с тобой без спора,

Поделили горе, поделили счастье,

Поделили все крутые горы.

1954

РЕЧУШКА ВАР. Перевод М.Дудина

Речушка Вар – от мшистых скал

Сквозь заросли ольхи,

Не ждет, чтоб я ее искал —

Сама бежит в стихи.

Над ней тумана легкий пар

И пены белой снег.

Кто видел раз речушку Вар —

Не позабудет век.

Ее луга, ее сады

И трепет ветерка.

Медовый вкус ее воды

Не сходит с языка.

Я пил ту воду в летний жар,

Измаясь вдалеке.

И вот звенит речушка Вар

Струей в моей строке.

Она совсем мала на вид,

Но я ее пою.

В большую Волгу Вар струит

Холодную струю.

1955

«Весенний ветер гладит зябь…» Перевод М.Дудина

Весенний ветер гладит зябь

И клонит ковыли.

И по воде проходит рябь

Густая издали.

Березы белые кругом

В порыве ветер гнет.

Сейчас ударит первый гром,

И молния мелькнет.

Не встану я под тополя,

Пусть хлещет – проливной,

Пойду в весенние поля

С открытой головой.

1954

ВЕСЕННИЕ КАРТИНЫ. Перевод Л.Шкавро

Лес вздохнул…

А что он мог поделать,

Если, приглушая шум берез,

Вполз туман в него,

Густой и белый,

Как седобородый дед-мороз.

Но проснулись

Волны Ак-Идели

И собой взломали тяжкий лед,

И быстрее

Ветры полетели,

Возвещая птичий перелет…

А потом листвой, как полотенцем,

Утирали тучные леса,

Словно зеркала, чтоб в них

                                       глядеться, —

Над родным Уралом небеса.

Светит день, но он всегда,

От века,

Где-то зарождается во мгле,

Чтоб потом, сроднившись с человеком,

Стать необходимым на земле.

Хорошо!

И все-таки как труден

Путь его,

Не потому ль легли

С самого рассвета в гуле буден

Капли пота на лице земли?

1963

ХОРИНСКАЯ (КОТВИЦКАЯ) ЕЛЕНА ЕВГЕНЬЕВНА

Родилась в 1909 году в селе Бичура Бурятской АССР в семье рабочею.

Окончив в 1925 году Верхнеудинскую среднюю школу, десять лет учительствовала в сельских школах Бурятии, из них семь лет в Хоринском районе. Затем работала в Иркутской газете «За коллективизацию» и на строительстве паровозостроительного завода в Улан-Удэ.

С 1935 года живет в Свердловске. Работала литературным консультантом в областном Доме художественного воспитания детей, заочно окончила Литературный институт имени А. М. Горького при Союзе писателей СССР.

Первая книжка Е. Хоринской вышла в 1931 году в Иркутске – маленькая повесть «За центнеры».

В 1944 году в Свердловске издана книга стихов для детей «Спичка-невеличка», неоднократно переиздававшаяся на Урале и переведенная на украинский, азербайджанский, литовский и таджикский языки.

Е. Хоринская – автор многих книг стихов для детей, а также сборников лирики «Друзьям» (1945). «Здравствуй, утро!» (1950), «Сверстники» (1954), «Избранные стихи» (1959), «Багульник» (1964), «Мне юность вспоминается» (1969).

В содружестве с композиторами Е. Хоринской создано много песен и детская опера «Девушка-семиделушка».

Е. Е. Хоринская – делегат Первого съезда писателей СССР. Награждена орденом «Знак Почета». Член КПСС с 1960 года.

КОГДА ЦВЕТЕТ ЧЕРЕМУХА

Когда цветет черемуха,

Воды листвой касается,

Когда цветет черемуха,

Мне юность вспоминается…

Военными дорогами

Прошла она с винтовкою,

Скалистыми отрогами,

Студеными порогами,

Высокою осокою…

Велела быть нам крепкими,

Упрямыми и ловкими.

Мы не гнушались кепками,

Гордились юнгштурмовками…

По городу развешаны

Плакаты наши броские.

Мы были не изнежены —

Ржаным куском утешены

Да песней комсомольскою.

А враг таился около,

Обрезом мстил и пламенем.

Подстреленного сокола

Несли под красным знаменем…

В тридцатом под Магниткою

Селились новоселами.

В жару, в пургу сердитую —

Всегда были веселыми.

Весна. Бараки новые.

Черемух веет свежестью…

Года эти суровые

Мы вспоминаем с нежностью.

Виски у всех, наверное,

Овеяны порошею…

Друзья, подруги верные,

«Братва» моя хорошая!

1960

«Оркестр играл знакомый вальс…»

Оркестр играл знакомый вальс

Призывный и тревожный.

Луной был залит в этот час

Сад железнодорожный.

Он был в тот вечер непростым

Из небыли и были…

И забывалось, что цветы

Мы сами в нем садили.

Играл оркестр. И плыл окрест

Коварный вальс над далью…

Крутились лихо под оркестр

Ботинки и сандалии.

И мы могли бы так вполне,

Не хуже, в самом деле,—

Но мы стояли в стороне

И с завистью глядели,

Как пары весело скользят

Налево и направо…

Нам не положено. Нельзя.

Мещанская забава.

– Вы что, хотите жить, как встарь —

Танцульки на аллейках?! —

Наш комсомольский секретарь

Воспитывал ячейку.

Мы тихо побрели в зарю,

Вдыхая хвои прелость…

А самому секретарю

Так танцевать хотелось!

1968

БАГУЛЬНИК

…Ветер весенний, бродяга разгульный,

Снова в таежные мчится края,

А на горах расцветает багульник,

Нет, не багульник, а юность моя…

Ранняя юность,

Таежное детство,

Вешнее утро поет петухом…

Вот и мальчишка, что жил по соседству,

Все его звали моим женихом…

Жизнь развела нас по разным дорогам,

Только у самых далеких шпрот

Помним всегда, как по горным отрогам

Алый багульник в Сибири цветет.

Помним,

            как много на склонах ургулек{5}

Берег байкальский. Родные края.

Там расцветает весною багульник —

Дальняя юность моя и твоя.

1963

«Осенью приходит вечер ранний…»

Осенью приходит вечер ранний

Старый тополь под окном качать.

Мы у «костерка воспоминаний»

Любим посидеть и помолчать…

Может, даже погрустить немного,

Некурящим снова закурить,

О своих дорогах и тревогах,

О друзьях своих поговорить.

Рядовые огневой эпохи —

Сто дорог

           и шрам через висок…

– Это было при царе Горохе,—

Вдруг раздастся чей-то голосок.

Но он сгинет в буре возмущенья —

Все заговорят наперебой…

Как костер,

Горят в печи поленья…

Наша память —

Память поколенья,

А не просто

«Я да мы с тобой»!

1968

МАТЕРИНСКАЯ СЛАВА

Памяти матери

Она при встрече людям говорила:

– Какие ж были у меня дела…

Я никогда в разведку не ходила

И самолеты в небо не вела.

Я в жизни подвигов не совершила,

Жила, как все, в большой семье своей,

Я только мыла, стряпала да шила,

Да вот еще растила сыновей…

А сыновья ее шептали имя,

Идя родную землю защищать.

И шла она незримо вместе с ними,

Совсем седая, ласковая мать.

В платке цветном встречала за оградой,

Рассматривала молча ордена…

И каждою сыновнею наградой

Она сама была награждена.

1947

ВЕЧЕР

Брату Максиму

На дворе опять гудит буран

И деревья белые в снегу.

Закурите трубку, капитан,

Да подвиньтесь ближе к огоньку.

Я подброшу в печь смолистых дров,

На плечо вам положу ладонь…

Можно долго так сидеть без слов

И глядеть задумчиво в огонь.

Боевые вспомнить времена,

Песнями воспетые дела…

На груди за доблесть ордена,

Голова совсем уже бела.

На виске едва заметный шрам,

Говорите вы шутя: – Ушиб!

Скольким же равняются годам

Ваши три десятка с небольшим?!

Золотит огонь седой висок,

Золотистый отблеск на полу…

Посидите у огня часок

И опять уходите к столу.

Думать, волноваться, вычислять,

Каждою минутой дорожа,—

На всю ночь склоняетесь опять

Над заветной калькой чертежа.

Помолчим. Понятно все без слов.

На дворе сильней гудит буран.

Я подброшу в печь смолистых дров…

Закурите трубку, капитан!

1944

БАБЬЕ ЛЕТО

Осень шагом таежным спускается с гор.

В хрусте лиственном, в звездном рассвете…

Посмотри, как пылает огромный костер

Золотых и багровых деревьев.

Пробежит по траве смоляной суховей,

По березам в сетях паутины,

И горят самоцветами в желтой листве

Ярко-красные гроздья рябины.

Скоро двинутся снова казарки в отлет,

Но поверим мы старым приметам,—

Что черемуха осенью нынче цветет

К счастью этого бабьего лета.

Насторожилась темная горная падь

В тишине малахитовых сосен.

На лесную поляну выходят опять

Хмелем осени пьяные лоси.

Будут звезды срываться и падать в тайгу.

У костра мы дождемся рассвета…

Унесу я рябиновый вкус твоих губ,

Словно памятку бабьего лета.

1946

КОМОЧЕК СНЕГА

Не видно ни тропинок, ни дорог,

Кружится снег – веселый, мягкий,

                                                  нежный…

И, как пушистый шерстяной клубок,

В моей руке лежит комочек снежный.

…Когда на город опускался мрак

И освещались окна в машем доме,

У нас с тобою был условный знак:

Комочком снега ты бросал в окно мне.

Так было даже в тот последний раз.

Под ветром ставни жалобно скрипели…

Я вижу ясно, будто бы сейчас,

Как ты стоишь в заснеженной шипели.

Как смотришь вдаль на ветровом разбег,

На снегом занесенную аллею,

Как рукавицей стряхиваешь снег

И часто поправляешь портупею…

Морозы были и метелей вой,

Ветра и ливни, зной и непогода.

Желанных писем с почты полевой

Ждала три долгих, три недобрых года…

Тех снежных вечеров уж не вернешь,

Когда буран бросался вслед с разбега…

Я так ждала, что ты еще придешь

И бросишь мне в окно комочек снега!

…И пусть наш сын,

                        большим и сильным став,

Еще робея, может быть, немножко,

Комочек снега мягкого скатав,

Бросает в чье-то девичье окошко.

1952

ЗИМОЙ

Пусть мой город зимою суров —

Я люблю его именно снежным…

Даже слёт непокорных ветров,

То колючих, то нежных.

Здесь черемухой пахнут снега,

Дня и ночи суров поединок.

И блестит у машин на боках

Оперенье нетающих льдинок.

1967

БИКБАЙ БАЯЗИТ (БИКБАЕВ БАЯЗИТ ГАЯЗИТОВИЧ)

1909–1968

Башкирский поэт и драматург. Родился в деревне Калтай ныне Кумертаукского района в семье учителя. Окончил педагогическое училище. Работал в редакциях районных и республиканских газет.

В годы Великой Отечественной войны был председателем Правления Союза писателей Башкирии.

Первый сборник стихов «Текущие дни» вышел в 1932 году. Автор многих сборников стихов, пьес, романа «Когда разливается Акселян».

На русский язык переведены книги Б. Бикбая «Стихотворения» (Уфа, 1949), «Дорога» (Уфа, 1955), «Память» (Уфа, 1962), «Утренний свет» (Уфа, 1967). В 1957 году Б. Бикбаю было присвоено почетное звание заслуженного деятеля искусств Башкирской АССР.

ЗЕМЛЯ. Перевод Л.Длигача

Отрывок из поэмы

Урал

Воспоминаньями богат.

На гребни скал

Взбирался Салават.

Над ними выгнут месяц, как подкова —

Не конь ли Емельяна Пугачева

Ее в горячей скачке обронил?

Урал свои приметы сохранил:

Дремучие леса

Не поредели

И пастбища его не оскудели.

Не обмелели

Русла бурных рек,

Что Салават когда-то пересек,

И небеса отражены в Идели.

Угрозы не таит грядущий день.

Никто не истощает сил природы,

Не разоряет

Мирных деревень.

Все общее —

Земля, леса и воды.

И счастье у народа

Не отнять.

Не устремиться вольным рекам вспять!

Не слышен больше

Лютый свист бичей,

Не льются больше

Слезы из очей,

И нет ни палачей,

Ни богачей.

Все ярче,

Все светлей и горячей

Горят над миром

Звезды в пять лучей.

1936

О БОЛЕЗНИ. Перевод В.Савельева

Нет возврата к прошлому…

И в этом

каждого живущего удел.

Может быть, я слишком был поэтом

и себя в работе не жалел.

Жил не в меру.

Тратился впустую.

Без строки не мог дышать и дня.

Как иной малец на сабантуе,

гнал и гнал усталого коня.

Все теперь кружится каруселью:

за перо я взяться не могу,

позабыто прежнее веселье,

и болезни гнут меня в дугу.

Если б, скажем, обнищал я духом,

если б растерялся, как юнец,

всем моим страданиям и мукам

было б можно положить конец.

Но одно мне в этом мире ясно:

хоть судьбой уложен я в кровать,

рано, злая смерть, тебе смеяться,

рано над больным торжествовать.

И пускай победа за тобою,

пусть ты всех подстережешь во мгле,

тот, кто прожил век от боя к бою,

дольше трусов ходит по земле!

1957

«Любовь – это плод, что жизнь нам несет…» Перевод В.Корнилова

Любовь – это плод, что жизнь нам несет,

Раз в жизни тот плод вызревает.

И тот, кто однажды сорвал этот плод,

Вкушая его, прозревает.

А тот, кто вовек не изведал любви,

Тот вовсе не стал человеком,

И мир с небесами, с лесами, с людьми

Остался бедняге неведом.

Что ж, все,

             кто на этой земле родились,