Текст книги "Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1"

Автор книги: Петр Ершов

Соавторы: Муса Джалиль,Мустай Карим,Лидия Преображенская,Людмила Татьяничева,Константин Мурзиди,Антон Попов,Михаил Петров,Николай Куштум,Николай Попов,Андрей Зубов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Даже штыками к мачте прибитый,

Тяжко изранен стрелами гроз,

будет бороться, кровью покрытый,

В шапке, к затылку пулями сбитой,

Гордость Коммуны – красный матрос.

Синяя куртка с грудью открытой,

Неколебимой – тот же утес! —

Вон он, бессмертья лавром повитый,

В шапке, к затылку пулями сбитой,

Гордость Коммуны – красный матрос.

Помните? Ночью взвыли заводы:

«Ратуйте, близок гибели миг —

Псков затопили прусские воды!»

Прямо с танцульки, дети свободы,

В Смольный примчали сердце и штык!

Первый в читальнях красного клуба,

Первый в лезгинке, первый в бою;

Жизнью играет дерзко и грубо:

«Шашка так шашка; Люба так Люба!

Вон он, я – ешьте душу мою!!»

Бури встречает грудью открытой:

«Бей, измывайся – крепок утес!»

Вон он, бессмертья лавром повитый,

В шапке, к затылку молнией сбитой,

Гордость Коммуны – красный матрос.

1918

ДАУТ ЮЛТЫЙ (ДАУТ ИСХАКОВИЧ ЮЛТЫЕВ)

1893–1938

Башкирский поэт. Родился в деревне Юлты Бузулукского уезда Самарской губернии (ныне Красногвардейский район Оренбургской области) в бедной крестьянской семье.

Три года пробыл на фронтах первой мировой войны, записался добровольцем в Красную гвардию.

После гражданской войны – один из активных организаторов культурной революции в Башкирии.

В 1926 году закончил Институт Красной профессуры в Москве. Был партработником, журналистом. Начал печататься в 1908 году.

Первый в башкирском поэзии обратился к образу В. И. Ленина. Автор романа «Кровь» (1934), пьесы «Салават» (1925).

Русскому читателю Д. Юлтый известен по книгам «Кровь» (1966), «Избранная лирика» (1966).

Член КПСС с 1919 года.

РЫДАНИЕ. Перевод Д.Смирнова

1

Тишина.

         Вечный труженик —

                             старый Урал,

Как верблюд,

        спит врастяжку

                         под саваном белым.

Спят вершины

                  и слушают зимний хорал.

Что тревожные сны

                       навевают несмело.

На просторных полях,

                    где гуляет мороз,

Увязая в сугробах,

                     уснули деревни,

Словно пуговки,

                    кинуты кем-то вразброс

На природе,

             угрюмой и древней.

И заводы,

           которые шумом своим

Трепетать заставляли

                        всю землю в округе,

Замолчали…

Из труб их не тянется дым —

Он застыл,

           будто замер,

                        в холодном испуге,

Он покрыл город

                    грустною пеленой.

И пополз вдоль железной дороги,

Чтоб узнать,

             что несут провода

                                 над страной,

Думы их угадать

                 и тревоги.

Провода же рыдали

                    и вздохи несли,

Провода же стонали

                     в пути многоверстном.

И, сверкая огнями,

                    весь в снежной пыли,

Мчался поезд

                 под куполом звездным.

Он спешил из Москвы

                        и дышал тяжело,

Он стремился,

               стремился к Уралу,

Чтобы сердце его

                     тишину здесь нашло,

Чтобы сердце навзрыд не рыдало,

Горе гонится сзади

                         за ним,

Безутешное,

              страшное горе…

Пролетел он, промчался.

                       Белый стелется дым.

И опять

          на уральском просторе

Тишина…

2

З-з-з-з!..

       У-у-у-у!..

                З-з-з-з!

                        У-у-у-у!..

Беспокойной струной

                      провода загудели,

В тяжкий стон превратив

                          за слезою слезу.

И от гуда

         сердца у людей холодели.

И уже опоясали

                     болью своей,

Облетели всю землю

                     рыданья и стоны,

Словно плакали сразу

                       мильоны детей,

Словно плакали сразу

                         голодных мильоны.

И когда тем рыданьям

                            вняла синева,

Вняли реки, леса,

                       и долины, и горы —

Броско молния врезала

                         в небе слова:

Пусть рыдает земля —

                                 горе!

                                        Горе!

Пусть охватит печаль

                       всех, кто в мире живет.

Умер Ленин…

                 Умер Ленин…

– Ох! – вздохнул со слезами

                                             народ —

Люди всех поколений.

И потом

         пять минут

                     у земли на груди

Все молчало —

               ни слова,

                          ни гула.

Слезы лились,

                   как льются над миром дожди.

Вся земля

         в тех слезах

                      потонула.

Январь 1924

ХУДЯКОВ КОНДРАТИЙ КУЗЬМИЧ

1886–1920

Родился в деревне Островке ныне Притобольского района Курганской области в крестьянской семье. Рано осиротел.

В 1906 году переехал в Курган. Работал грузчиком, конопатил дома, служил приказчиком в скобяной лавке, в 1910 году открыл небольшую мастерскую художественных вывесок. Начал печататься с 1910 года в курганской «Народной газете», публиковался в петроградской «Правде», в «Сборнике пролетарских писателей» и т. д. Печатался под псевдонимами Сибиряк-Тобольский, Черный бор, Степной ворон, К.К. В 1916 году выпустил сборник «Сибирь».

С 1917 года член КПСС.

В 1966 году Южно-Уральское книжное издательство выпустило сборник К. Худякова «Родные просторы».

МАЯЧНЫЕ ОГНИ

Я искусил себя в печалях,

Влача суровой жизни дни.

И сквозь печаль зажглися в далях,

Маня, маячные огни!

Твердит сурово темень ночи

Душе: «Измучилась – усни!

Сомкни навек покорно очи!

Мираж – маячные огни…»

Но я иду. Пусть путь мой трудный!

Дремучий лес, седые пни…

Меня влекут тропой безлюдной

Вперед маячные огни!

1914

КРАСНЫЙ УРАЛ

Годы дымятся, как в ладане…

Кто здесь, за что умирал?!

Тайны твои не разгаданы,

Старый Урал.

Годы степными оленями

В вечность седую бегут…

Сказки туманов сиреневых

Быль стерегут.

Трубы призывные, медные.

Отзвуки песен родных…

Веют знамена победные

В дебрях лесных.

Что там меж сосен бревенчатых?

Кто там кого схоронил?

Склоны крестами увенчаны

Братских могил.

Что это – искорка ль ясная

Блещет на камне нам вновь?

Роза ли горная красная?

Нет! Это – кровь!

Катятся волны проворные,

Буйный рокочет поток:

«Мчитеся, соколы горные,

Вдаль – на Восток.

Миру откройте свободному,

Как, не страшась, умирал

В битве с врагами народными

Красный Урал».

1919

ШАЙХЗАДА БАБИЧ (БАБИЧ ШАЙХЗАДА МУХАМЕТЗАКИРОВИЧ)

1895–1919

Башкирский и татарский поэт, одни из зачинателей башкирской литературы.

Родился в деревне Асяново Бирского уезда Уфимской губернии в семье муллы.

Окончил Уфимское медресе «Галия».

В 1917 году был приглашен в редакцию сатирического журнала «Кармак» (Оренбург). В феврале 1919 года вместе с башкирскими войсками перешел на сторону Советской власти, работал в отделе башкирской советской печати Башревкома. Трагически погиб 28 марта 1919 года.

Русские читатели знают Ш. Бабича по его книге «Избранная лирика» (1966) в переводах Семена Липкина.

КУРАЮ. Перевод С.Липкина

Мой курай, зазвени, заиграй

Всеми красками звонкого мира.

Все печали развей, мой курай,

Чтобы дрогнуло сердце башкира!

Расскажи о разливах зари,

Расскажи о могучем Урале.

Степи в песне своей сотвори,

Чтобы кони по ним проскакали,

Чтобы реки неслись, второпях

На утесы кидаясь с разбега!..

Расскажи о летовках в горах

И о поисках долгих ночлега.

Ты поведай мне, полон тепла,

О красавице в древнем уборе.

Сколько кружев башкирка сплела,

Чтоб забыть свое горькое горе!

Расскажи, как дрожат мотыльки,

Как шумят родники-новоселы.

Как склоняются к ним тальники

И с цветами венчаются пчелы!

Расскажи, мой курай, о былом,

О башкирских восстаньях кровавых,

О добре и о битве со злом,

О весельях, о дедовских нравах.

Расскажи, как башкира земля

Орошалась обильною кровью,

Как вздохнули свободно поля,

Орошенные буйною новью.

Как в кибитках точили мечи

Храбрецы перед боем великим,

Как посуда звенела в ночи,

Вторя вражеским копьям и пикам.

Сколько ты пережил, перенес!

Стал ты старым, курай, как преданье.

Песнь твоя нам знакома до слез,

Это – ангела смерти рыданье!

Так звени же теперь над водой,

Над листвой, где разбрызганы росы,

Словно жаворонок молодой,

Жизнерадостный, звонкоголосый!

Пой, курай, чтобы свет красоты

Залил прошлого страшные тени,

Чтоб родились на камне цветы,

Украшая наш праздник весенний.

Пой, курай, от утра до утра

Гордо, звонко, заливисто, смело.

Наступила такая пора,

Что людская душа зазвенела!

1918

САЛАВАТ-БАТЫР. Перевод С.Липкина

Сколько лет Салавату?

Зеленая шапка на его голове.

Из народной песни

Кто он, грозный Салават?

Чем он славен и богат?

Он – родной земли булат,

Он отвагою богат!

Ни во сне, ни наяву

Равных нет такому льву,

В небесах и на земле

Равных нет его стреле.

Наш Урал – его отец.

Он – стремленье всех сердец.

На земле – он свет земной,

В небе светится луной.

Он – отечества глаза,

Он – захватчиков гроза,

Саблей гору он свернет,

Криком озеро вспугнет.

Салават, как наш Урал,

Никогда не умирал.

Кровь его – завет живым,

Мы ее не оскверним!

1918

КУЗЕБАЙ ГЕРД (ЧАЙНИКОВ КУЗЬМА ПАВЛОВИЧ)

1898–1941

Удмуртский поэт. Родился в деревне Большая Докья ныне Вавожского района Удмуртии в бедной крестьянской семье.

Окончил Кукарскую учительскую семинарию (1916), Московский Высший литературно-художественный институт имени В. Я. Брюсова (1926) и очную аспирантуру при Московском научно-исследовательском институте национальных и этнических культур народов Востока СССР (1929).

Работал учителем, директором республиканского краеведческого музея в Ижевске, редактором Центриздата, старшим научным сотрудником музея народоведения СССР в Москве, преподавателем Удмуртской областной партийной школы.

Начал писать на русском и удмуртском языках в 1912 году.

Первый сборник «Гусляр» вышел в 1922 году.

Автор восьми сборников стихов на удмуртском языке и одного на русском – «Лирика» (1965).

ВЕТРУ УЙШОРА {3}. Перевод автора

Триолет

Суровый ветер стран Уйшора,

Оставь, покинь страну мою!

Ты видишь: я с тобою в споре…

Суровый ветер стран Уйшора,

Сверни свой путь к Уралу, в горы,

Или умри со мной в бою!

Суровый ветер стран Уйшора,

Оставь, покинь страну мою!

Мон хлеба ты заморозил,

Но сердца пыл не умертвил!

Измял цветы, погибла озимь,

Мом хлеба ты заморозил,

Но не боюсь твоей угрозы —

Ты дух упорства не сломил!

Мои хлеба ты заморозил,

Но сердца пыл не умертвил!

Леса глухие выжгу снова,

Посею вновь свои хлеба…

Где раньше жили волки, совы —

Леса глухие выжгу снова,

И разобьет твои оковы

Упорный труд – моя борьба!

Леса глухие выжгу снова,

Посею вновь свои хлеба!

Суровый ветер стран Уйшора,

Оставь, покинь страну мою!

Ты видишь: я с тобою в споре…

Суровый ветер стран Уйшора,

Сверни свой путь к Уралу, в горы,

Или умри со мной в бою!

Суровый ветер стран Уйшора,

Оставь, покинь страну мою!

1920

У ДОРОГИ. Перевод автора

У дороги, под ивой, в прохладе,

Виден холмик в тесовой ограде.

Виден холмик в тесовой ограде

У дороги, под ивой, в прохладе.

Под холмом, за оградой тесовой,

Похоронен солдат чернобровый.

Похоронен солдат чернобровый

Под холмом, за оградой тесовой.

Вражьей пулей и конским копытом

Голова его дважды пробита.

Голова его дважды пробита

Вражьей пулей и конским копытом.

Сердце острым штыком искололи,

Тело кинули воронам в поле.

Тело кинули воронам в поле,

Сердце острым штыком искололи.

За Советскую власть дорогую

Принял смерть он свою боевую.

Принял смерть он свою боевую

За Советскую власть дорогую.

1922

УЗОРЫ НА ОКНЕ. Перевод автора

Каждой ночью на моем окне

Белые купавы расцветают.

Легкие деревья, как во сне,

Предо мной живут – цветут, не тают.

Вот в углу ромашка, как звезда,

Наклонилась льдистою головкой…

И вдали – кувшинки, и вода

Спит сквозной узорной тканью легкой.

А над ней– одно крыло, как снег,

Развернула чайка и застыла…

Гам вдали спит пальма в снежном сне,

И сосна куда-то вдаль уплыла…

И, когда встаю я по утрам,

Долго, долго на цветы любуюсь…

Но вот солнце… Блещет между рам:

Смерть приходит всем моим мечтам!

Целый день тогда на солнце дуюсь.

1923

САЙФИ КУДАШ (КУДАШЕВ САЙФИ ФАТТАХОВИЧ)

Народный поэт Башкирии. Родился в 1894 году а деревне Кляшево Башкирской АССР в семье крестьянина.

После Октябрьской революции учительствовал в деревне.

В 1925 году переехал в Уфу и до середины 30-х годов работал в редакциях газет и журналов.

В годы Великой Отечественной войны возглавлял писательскую организацию республики.

Печататься начал с 1914 года.

Автор 75 книг. Произведения Сайфи Фаттаховича переведены на русский, татарский, узбекский, украинский, таджикский, казахский языки.

Русскому читателю С. Кудаш известен в основном по книгам, изданным в Москве и Уфе: «От всего сердца» (1948), «Стихотворения и поэмы» (1953), «Избранное» (1954), «Навстречу весне» (1954), «Избранное» (1956), «Золотая осень» (1961), «Избранная лирика» (1964), «В моем саду» (1966), «Мои песни» (1969), «Избранные произведения в двух томах» (1970).

С 1947 по 1963 год избирался депутатом Верховного Совета Башкирской АССР.

Награжден орденом Ленина, орденом Дружбы народов и четырьмя другими орденами.

Член КПСС с 1939 года.

КАК БУДТО. Перевод И.Поступальского

Говорят: «Зашло, погасло солнце»,

Точно век

Быть солнцу в темноте.

А оно зашло затем, чтоб утром

В новой

Возвратиться красоте.

Говорят: «Цветок увял»,

Как будто

В нем отныне жизни вовсе нет.

А ведь он увял, чтобы весною

Семена взрастили

Новый цвет!

1935

СПИЧКИ. Перевод Е.Шумской

Бойцы курили. Пели.

Вспоминали громко

Сегодняшний горячий и победный бой.

Один из них сидел, задумавшись,

                                               в сторонке,

Коробку спичек он держал перед собой.

Привет из солнечной Башкирии!.. Коробка

С наклейкою обычной и простой…

Боец украдкой, озираясь робко,

Поднес ее к губам натруженной рукой.

Родные спички!.. Все, что дорого

                                              в разлуке,

Бойцу-башкирину напомнили они:

И материнские заботливые руки,

И очага родного теплые огни.

По рытвинам дорог, через снега и воды,

В слепящую метель и в пламенный мороз,

В честь родины своей, в честь своего

                                                     народа

В походе доблестном он спички те пронес.

Он их достал вчера. И тратит их

                                             недаром:

В украинском селе, преследуя врага,

Он чьей-то матери, больной, иззябшей,

                                                        старой,

Вернул тепло ее родного очага.

1942

«Словно путник, что в степи остался…» Перевод В.Трубицина

Словно путник, что в степи остался,

Потеряв друзей своих в пути,

Журавель сквозь ветры пробирался,

Чтоб дорогу в теплый край найти.

То он по болоту ходит долго,

То вспорхнет, как будто знает путь…

Отряхая капли с крыльев волглых,

Он летит, подставив ветру грудь.

…Может, сердцу легче разорваться,

Изнемочь, но к цели все ж прийти,

Только б одиноким не остаться,

Растеряв товарищей в пути!

1953

ОЛЬХОВКА. Перевод Д.Голубкова

Не уставая, не остывая,

Звенит Ольховка, река живая,

Поет – как будто с цепочкой звонкой

Бежит по склону горы мальчонка.

Спросил однажды я у Ольховки:

– Куда бежишь ты без остановки?

Не утомила ль тебя дорога?

Ты отдохнула бы хоть немного!

Звенели звонкой цепочкой звенья,

Стремилось дальше реки теченье,

Стучали брызги ее о камни,

И вдруг сказала тогда река мне:

– Лишь на мгновенье в пути устану —

Я сразу речкой быть перестану.

Прими же сердцем совет Ольховки:

Не знай в дороге ты остановки!

1953

ОТВЕТ. Перевод Е.Николаевской

Очень многие удивляются,

Узнавая, сколько мне лет:

– Что же старость к вам не является?

В чем же молодости секрет?

Вам бы в паспорте год рождения

Лет на двадцать перенести

Иль седины как подтверждение

На виски себе навести!

На вопросы эти при случае

Буду так отвечать я впредь:

– Мне единственная и лучшая

Ни за что не дает стареть.

1954

МЕД. Перевод А.Казакова

П. Г. Тычине

Посылкою в Киев отправил я мед

В подарок друзьям-украинцам,

И кажется мне, что никто не найдет

В степи нашей лучше гостинца.

Я знаю, понравились нашим друзьям

И степь, и Урала отроги…

Цветы бы послать им, но хрупким цветам

Не выдержать дальней дороги.

Не им нашу верность друзьям представлять,

Хоть нет их нежнее и краше,

А соты не могут опасть и завять

И степи напомнят им наши.

Прохладу лесов эти соты хранят,

В них вешние соки живые,

Им липовый цвет подарил аромат

И сладость – цветы луговые.

Пусть вспомнятся Демы моей берега

Тому, кто отведает меду,

Пускай он припомнит, как пахнут стога

Над речкой в сухую погоду…

Мой мед сохранит для друзей дорогих

Целебные свойства на годы.

В нем бодрость и сила – почувствует их,

Кто чай будет пить с этим медом!

Я в Киев, на берег днепровский крутой,

Сердечные шлю пожеланья;

Пускай там напомнит мой мед золотой

Башкирского солнца сиянье.

1957

МОЖЕТ БЫТЬ… Перевод А.Казакова

Может быть, не допишу я слова

Иль в строфе окажется пробел.

Знайте: не был я разочарован,

Просто дописать я не успел.

Сердце под конец не охладело

К строчкам, что до точки не довел,

И ни в чем я не достиг предела,

Нет! покамест мог идти, я шел!

Назовите, кто в какое время

Все, что думал, сделал на веку,

Кто в последней песне иль поэме

Дописал последнюю строку?

Нет конца дорогам! Мир не тесен!

Пусть всегда вперед пути манят,

И всегда слова последних песен,

Как начала новых, пусть звенят!

1959

«Земля – в снегу…» Перевод В.Трубицина

Земля – в снегу.

Чему тут удивляться?

Взглянув на снег,

Нельзя вздыхать всерьез,

Увядшему цветку уподобляться,

Как будто прихватил его мороз.

Пусть снег идет,

Пусть он, как одеяло,

Укроет землю всю —

Ей тишь нужна.

Она все лето

Отдыха не знала,

Пусть хоть зимою

Выспится она.

1962

СКРИПКА. Перевод М.Дудина

Волшебница моя, звени и пой,

О редкостном не забывая даре,

Не прячь себя и милый голос свой,

Зовущий голос, в бархатном футляре.

Ты никому молчащей не нужна.

Звенящей страстью будоражь и мучай,

Пусть покорит меня твоя волна,

Живой прибой мелодии певучей.

Звени и пой, раздаривая весь

Запас души и в счастье и в напасти,

Томи и радуй, раз призванье есть,

Пока струна не оборвется в страсти.

1962

БЕЛЫЕ ОБЛАКА. Перевод Л.Татьяничевой

Облака лебединою стаей

Льнут к высокой скале неспроста.

Долго кружат они,

Выбирая

Защищенный уступ для гнезда.

Злые ветры,

Хмельны и мятежны,

Гнезда вить лебедям не дают.

Обрывают их пух белоснежный

И по крыльям сверкающим бьют…

Но, тела выгибая упруго,

Стая кружит,

Светла и легка…

…Согревая дыханьем друг друга,

Льнут к высокой скале облака.

1966

«Не горюй из-за того, что кто-то…» Перевод А.Казакова

Не горюй из-за того, что кто-то

Смотрит на тебя, как на врага.

Это значит, что твоя работа

Очень многим людям дорога.

Жалок тот, кто скажет, торжествуя:

«Нет завистника ни одного!»

Значит, прожил человек впустую,

Значит, он не создал ничего.

1957

ОКИ АШАЛЬЧИ (ВЕКШИНА ЛИНА ГРИГОРЬЕВНА)

1898–1973

Первая удмуртская поэтесса. Родилась в деревне Кузебаево Граховского района Удмуртии в крестьянской семье.

С 16 лет работала учительницей. Затем окончила Казанский государственный университет.

В годы Великой Отечественной войны была хирургом в прифронтовых госпиталях.

Удостоена звания заслуженного врача Удмуртской АССР.

До выхода на пенсию работала врачом-окулистом. Печататься начала в 1918 году. На удмуртском языке опубликовала два отдельных сборника. Переводы стихов известны на пятнадцати языках народов СССР и зарубежных стран.

ТЫ СПРОСИЛ У МЕНЯ. Перевод В.Семакина

Ты спросил у меня, для чего я пою,

Уж не трачу ли попусту силу свою,

А спросил ты, зачем под ветрами

Шелестит золотистый овес,

То согретый дневными лучами,

То продрогший от свежести рос?

А спросил ли ты, друг, у реки,

Почему ей, журчащей, не спится

И тогда, когда спят тростники

И ночные проносятся птицы?

А спросил ли ты, друг, для чего

Заливается песнею звонкой

Соловей над родимой сторонкой?

Ты спросил у него?

1919

ДВА ПИСЬМА. Перевод В.Семакина

Я не пела вчера, не плясала —

Задушевные письма писала.

Я над первым письмом

Ровно час просидела,

А второе закончила

Только с зарей.

Лист бумаги для первого

Выбрала белый,

Для второго письма —

Голубой.

Одинаковый почерк

И в том, и в другом,

Но не в оба письма

Я цветы положила.

Я проплакала ночь

Не над первым письмом —

Нет, второе письмо

Я слезами омыла.

И на первое мне

Будет скорый ответ,

Но едва ли придет

Мне ответ на второе.

В первом сверстнице я

Посылала привет,

А кому во втором —

Не открою.

1923

ВСПОМИНАЕТСЯ МНЕ. Перевод В.Семакина

Брал смородину я

У лесного ручья,

Вспомнил очи твои —

Где ты, радость моя?

Как взгляну по весне

На шиповник в огне,

Твой румянец густой

Вспоминается мне.

Я за плугом весной

Прохожу бороздой —

В пенье жаворонка

Голос чудится твой.

1924

ЩИПАЧЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

Родился в 1899 году в деревне Щипачи Камышловского района Свердловской области в семье крестьянина.

С девяти лет батрачил, работал на асбестовых приисках. С 1919 по 1931 год служил в рядах Красной Армии красноармейцем, курсантом кавалерийской школы, политработником. В 1934 году окончил Институт Красной профессуры.

Участник Великой Отечественной войны.

Писать стихи С. Щипачев начал еще в деревне. Во время гражданской войны тексты его боевых стихов разбрасывались над окопами белых.

Первая книжка стихов «По курганам веков» вышла в Симферополе в 1923 году, затем в Москве появились сборники «Одна шестая» (1931), «Наперекор границам» (1932), «Под небом Родины моей» (1937), «Лирика» (1939), «Стихи» (1940), «Избранное» (1944), «Домик в Шушенском» (1945, 1955, 1960) и многие другие книги.

Творческая активность поэта не ослабевает. Только за последнее десятилетие вышли книги «Избранные произведения в двух томах» (1965), «Избранная лирика» (1966), «Слушаю время» (1970), «Товарищам по жизни» (1972), «Красный вечер» (1974). В 1949 году за сборник «Стихотворения» (1948), в 1951 году за поэму «Павлик Морозов» (1950) удостоен Государственных премий СССР. В 1959–1963 годах С. Щипачев избирался председателем Президиума Московского отделения СП РСФСР. Награжден многими орденами и медалями.

Член КПСС с 1919 года.

ЗЕМЛЯ УРАЛЬСКАЯ

Она – скалистая, она – лесная,

она щетинит осенью жнивье,

и яблоки тяжелые роняет

сентябрь захолодавший на нее.

Земля уральская… В ней камень рубят,

чтобы она и в зодчестве жила.

Она порою на ладони грубой

от золотых крупинок тяжела.

Сентябрь 1964

«Лил дождь осенний. Сад грустил о лете…»

Лил дождь осенний. Сад грустил о лете.

За мной вода заравнивала след.

Мне подсказала дата в партбилете:

тогда мне было девятнадцать лет.

На город шел Колчак; у мыловарни

чернел окоп; в грязи была сирень;

а я сиял: я стал партийным парнем

в осенний тот благословенный день.

1937

БЕРЕЗКА

Ее к земле сгибает ливень,

Почти нагую, а она

Рванется, глянет молчаливо —

И дождь уймется у окна.

И в непроглядный зимний вечер,

В победу веря наперед,

Ее буран берет за плечи,

За руки белые берет.

Но, тонкую, ее ломая,

Из силы выбьются… Она,

Видать, характером прямая,

Кому-то третьему верна.

1937

СВЕТ ЗВЕЗДЫ

Вечерний свет звезды

мерцает в вышине;

задумались сады,

и стало грустно мне.

Он здесь, в моем окне,

звезды далекий свет,

хотя бежит ко мне

сто сорок тысяч лет.

А вам езды-то час,

и долго ли собраться!

А нет чтоб догадаться

приехать вот сейчас.

1938

ЛЮБОВЬЮ ДОРОЖИТЬ

Любовью дорожить умейте,

С годами дорожить вдвойне,

Любовь не вздохи на скамейке

И не прогулки при луне.

Всё будет: слякоть и пороша.

Ведь вместе надо жизнь прожить.

Любовь с хорошей песней схожа,

А песню не легко сложить.

1939

«Как хочешь это назови…»

Как хочешь это назови.

Друг другу стали мы дороже,

заботливей, нежней в любви,

но почему я так тревожен?

Стал придавать значенье снам,

порой задумаюсь, мрачнею…

Уж видно, чем любовь сильнее,

тем за нее страшнее нам.

1944

«Ты порой целуешь ту, порою эту…»

Ты порой целуешь ту, порою эту

В папиросном голубом дыму.

Может быть, в упреках толку нету,

Да читать мораль и не к лицу поэту,—

Только страшно стариться тому,

Кто любовь, как мелкую монету,

Раздавал, не зная сам кому.

1944

ПАВШИМ

Весь под ногами шар земной.

Живу. Дышу. Пою.

Но в памяти всегда со мной

Погибшие в бою.

Пусть всех имен не назову,

Нет кровнее родни.

Не потому ли я живу,

Что умерли они?

Была б кощунственной моя

Тоскливая строка

О том, что вот старею я,

Что, может, смерть близка.

Я мог давно не жить уже:

В бою, под свист и вой,

Мог пасть в соленом Сиваше

Иль где-то под Уфой.

Но там упал ровесник мой.

Когда б не он, как знать,

Вернулся ли бы я домой

Обнять старуху мать.

Кулацкий выстрел, ослепив,

Жизнь погасил бы враз,

Но был не я убит в степи,

Где обелиск сейчас.

На подвиг вновь звала страна,

Солдатский путь далек.

Изрыли бомбы дочерна

Обочины дорог.

Я сам воочью смерть видал.

Шел от воронок дым;

Горячим запахом металл

Запомнился живым.

Но все ж у многих на войне

Был тяжелее путь.

И Черняховскому – не мне —

Пробил осколок грудь.

Не я в крови, полуживой,

Растерзан и раздет —

Молчал на пытках Кошевой

В свои шестнадцать лет.

Пусть всех имен не назову,

Кровнее нет родни.

Не потому ли я живу,

Что умерли они?

Чем им обязан – знаю я.

И пусть не только стих,

Достойна будет жизнь моя

Солдатской смерти их.

1948

МОГИЛА МАТЕРИ

Ни креста, ни камня даже

на могиле этой нет,

и никто мне не укажет

никаких ее примет.

Бугорок, с другими смежный,

был на ней, но в долгий срок

много вод умчалось вешних —

и сровнялся бугорок.

Только гнет травинки ветер,

только… сжало грудь тоской:

словно не было на свете

русской женщины такой;

словно в муках не рожала

шестерых детей она,

не косила и не жала,

сыновей не провожала,

не тужила у окна.

Мне совсем бы стало горько,

если б край, что нет родней,

каждой тропкой, каждой горкой

память не будил о ней.

На озерках, на елани,

за логами у леска

кто не видел с самой рани

Темного ее платка!

С ребятишками по-вдовьи

в поле маялась она —

Щипачева Парасковья,—

на полоске дотемна

ставила, не зная лени,

за суслонами суслон…

Взять упасть бы на колени,

той земле отдать поклон.

Пусть к заброшенной могиле

затерялся в мире след —

знаю, мать похоронили

в той земле, что легче нет,

в той земле, в родной державе,

где звучит мой скромный стих,

где теперь высок и славен

труд ушедших и живых.

И когда свистят метели,

снова думаю одно:

и над ней они летели,

и в мое стучат окно.

1957

«В то далекое загляни-ка…»

В то далекое загляни-ка.

Там зверей и птиц голоса.

Земляникой да костяникой

в Зауралье полны леса.

Дружной стайкой идут ребята.

Рдеют ягоды в туеске.

Отпечатаны лунки пяток

между соснами на песке.

Семилетним да восьмилетним

нет и дела еще до забот.

Но бойчее других, но приметней

в этой стайке парнишка идет…

В то далекое загляни-ка.

Вьется тропкой лесная гать.

Он с винтовкой в руках и с книгой —

людям счастье идет искать.

С добрым сердцем, открытым взглядом

он идет и идет сквозь года.

Рядом смерть проходила, и рядом

пострашней проходила беда…

Вспомнить это – и сердце стынет.

Пусть невзгоды встречал не один,

нелегко он пришел к вершине

неподкупных своих вершин.

1961

ЛАДОНЬ

Ладонь

Большая мужская.

Ее —

Отчетливы и грубы —

Линии пересекают,

Дороги твоей судьбы.

Она от кирки и лопаты грубела,

На женской груди робела.

Ладонь – это жизни слепок,

Годов пролетевших следы…

В нее запрокинется небо,

Когда зачерпнешь воды.

Она широка, пятипала.

Плывешь – рассекает реку.

В армейском строю прикипала

Под знаменем красным к древку.

Она —

Чтобы гладить ребенка

С любовью, тревогой отца…

И чтобы пощечиной звонкой

Обжечь подлеца.

Округлое, как планета,

Покоится яблоко в ней.

Пускай же ладони этой

Не будет на свете честней.

1963

БЕЛОЯРСКАЯ АТОМНАЯ

1

Видать, Пышма бежать устала

и приняла людскую власть:

у Белоярки морем стала,

до горизонта разлилась

Уральскою голубизною

и нее глядится небосвод.

Неровной кромкою лесною

окаймлено сверканье вод.

Через него мостом горбатым

ночь перекинет Млечный Путь.

Там станция стоит, и атом

в ней трудится – не кто-нибудь.

2

Она стоит почти в соседстве

с моей деревней Щипачи,

где и сейчас, как было в детстве,

со дна Полдневки бьют ключи.

Стоит с трубою полосатой,

как океанский пароход,

собою славя век двадцатый

и этот непрошедший год.

Вся белая, за кромкой леса

открылась в дымке голубой,

касаясь облаков белесых

той океанскою трубой.

И кажется, глядит куда-то

за горизонт, за край лесной…

Не войнам править – мирный атом

зальет сияньем шар земной.

Август 1963

В РОДНОМ ГОРОДКЕ

В весеннюю свежесть, в вечернюю мглу

я девушку в белом встречал на углу.

Ты снова со мною, родной городок,

сиренью пропахший у пыльных дорог.

Плечисты кварталы твоих новостроек,

но прежних примет от меня не закроешь.

В весеннюю свежесть, в вечернюю мглу

я снова стою на знакомом углу.

Стою, вспоминаю… Ах, девушка в белом,

когда же старушкою стать ты успела?

1964

«Урал. Он лег в мою строку…»

Урал. Он лег в мою строку

Во всю длину, размашисто и строго.

Он Азиатскому материку

Пришелся каменным порогом.

Ему известен мамонта скелет

В грунтах промерзлых. Ливнями, ветрами

Его точили миллионы лет,

Чтобы строкою засверкали грани.

Железо, никель, хромовые руды

Я трону словом, рифму им найду.

Недаром в копях камень изумрудный

Зеленым глазом смотрит в темноту.

Урал запутает тропою лосьей,

Черникой спелой потчевать начнет,

Блеснет меж сосен речкой Сосьвой,

В теснине речкой Вишерой блеснет.

До светлой тучки ледником достанет,

В озера глянет, в стих войдет таким.

Он весь пропах лесами и цветами

И горьковатым дымом заводским.

Март 1964

«Урал! Он был как начало песни…»

Урал! Он был как начало песни.

Хочу разглядеть его не спеша,

Когда еще ни в одном перстне

Не сверкала его душа;

Когда еще трубы над ним не дымили,

Мартены не красили небо в зарю

И горнозаводчик Никита Демидов

Чугунные ядра не лил царю.

Пустынные реки, да глушь лесная,

Да белые вьюги по камню мели.

Несметных сокровищ своих не зная,

Урал стоял поперек Земли.

По каменным скулам скользили тени.

Он был тогда как неграмотный гений.

1964

ОКТЯБРЬ НА УРАЛЕ

Октябрь…

Двадцать шестое…

Зал аплодирует

Стоя.

Полны все ярусы, все балконы.

Рабочие кепки…

Шинели фронтовиков…

В президиуме

Всем знакомые

Малышев, Вайнер, Хохряков.

Ложатся слова,

Как истории грани.

Оратор в тужурке, в пимах.

На улице Ранняя

Поземкой метет зима.

Над городом

В звездах морозной ночи

Склонилось небо широким плечом,

И Вайнер, трибун и любимец рабочих,

Выйдет на улицу, разгорячен.

Поземке бежать с ним рядом,

Колючему ветру касаться щек…

Знамена красногвардейских отрядов

Пулями не пробиты еще.

Еще не оплакивала верхисетцев

У братской могилы трубная медь,

И Вайнера жаркое сердце

По-прежнему хочет дерзать и сметь.

И Малышева у Златоуста

Еще засада не подстерегла.

Он выйдет под звезды тусклые,

Свернет на улицу от угла.

Ему шагать, не сутулиться.