Текст книги "Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1"

Автор книги: Петр Ершов

Соавторы: Муса Джалиль,Мустай Карим,Лидия Преображенская,Людмила Татьяничева,Константин Мурзиди,Антон Попов,Михаил Петров,Николай Куштум,Николай Попов,Андрей Зубов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

В нее и сойдем – час неровен…

Но тот, кто любви не изведал за жизнь,

При жизни уже похоронен.

1961

КАРАВАЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

1908–1974

Коми-пермяцкий поэт. Родился 19 декабря 1908 года в селе Отево Кудымкарского района Коми-Пермяцкого национального округа в крестьянской семье. Окончил Пермскую совпартшколу и курсы при бывшем Редакционно-издательском институте в Москве. Работал избачом, литсотрудником книжного издательства в Кудымкаре, в 1932–1935 годах – редактором национального отдела Учпедгиза в Москве, в 1935– 1941-м – редактором в Коми-Пермяцком издательстве.

Участник Великой Отечественной войны. После войны работал вновь в издательстве. Первый сборник «Стихи» вышел в 1932 году (М., ГИХЛ).

Всего издал четырнадцать сборников стихов и песен на родном и русском языках.

Член КПСС с 1943 года.

НИКОЛАЮ КУЗНЕЦОВУ. Перевод В.Радкевича

Я жив еще.

             И, значит, мы вдвоем

Опять сегодня в молодость вернемся.

…Над летней Иньвой берегом идем.

Как громко шутим! Как легко смеемся!

Тех песен эхо – у меня в ушах,

Тех споров жар – не стынет под золою!

Мечтали мы, чтоб в жизни каждый шаг

Был новым шагом к звездам над землею.

Как нашей пармы житель коренной,

С открытым сердцем, с дружелюбьем

                                                       братским

Ты спорил о поэзии со мной

На нашем языке, коми-пермяцком.

Ты говорил:

– Послушан-ка, Степан,

Вот ты – поэт и добрый мой знакомый.

А хочешь, я поэму иль роман

Сам напишу – не как-нибудь, на коми!

Нет, зависть сердце мне тогда не жгла,

В широкой парме юности не тесно.

Но что со мной легенда рядом шла,

Мне в эту пору было неизвестно.

Мне было неизвестно, что войной

Ты, как волной прилива, будешь поднят

И очень скоро ждет тебя иной,

Совсем иной и замысел, и подвиг,

Что меж спаленных украинских сел

Вдруг засияет среди истин вечных

Та истина,

               которую нашел

Ты, кровью оплатив ее, разведчик!

И жизнь твоя не оборвется там,

Где смерть ее подстерегала немо,

А по людским отзывчивым сердцам

Ударит, как крылатая поэма.

Пусть говорят —

                    скосил свинцовый дождь…

Но мы-то знаем,

                    мы-то твердо знаем:

Ты рядом с новой юностью идешь,

Зеленой пармой,

                      светлым нашим краем!

1965

ВЕЧЕРОМ У РЕКИ. Перевод В.Радкевича

Звездочку тучка задела,

Росы роняет туман.

Девушка где-то запела,

Ей отозвался баян.

Ивушка с берега ветки

Тянет к волне голубой…

Если любовь безответна,

Все-таки это любовь.

Пусть разнесут по заречью

Песню мою соловьи.

Если тебя я не встречу,

Значит, не встречу любви…

1971

ТАТЬЯНИЧЕВА ЛЮДМИЛА КОНСТАНТИНОВНА

Родилась 19 октября 1915 года в городе Ардатове Мордовской АССР в семье служащего.

Рано осталась без отца и матери. В 1926 году переехала в Свердловск в семью дальних родственников. С 15 лет начала трудовую деятельность.

Работала токарем на вагоностроительном заводе имени Воровского. Училась в Свердловском институте цветных металлов, но прервала учебу и уехала в 1934 году на Магнитострой.

Десять лет прожила в Магнитогорске, работала в городской газете «Магнитогорский рабочий», заочно окончила Литературный институт имени А. М. Горького в 1941 году.

Работала директором Челябинского книжного издательства, более десяти лет возглавляла Челябинскую писательскую организацию. С 1965 по 1975 год – секретарь Правления Союза писателей РСФСР. Печататься начала с 1931 года. Первый сборник «Верность» вышел в 1944 году.

Л. К. Татьяничева – автор многих сборников стихов, изданных в Москве, Челябинске, Свердловске: «День рожденья» (1949), «Родной Урал» (1950), «Синегорье» (1958), «Малахит» (1960), «Самое заветное» (1961), «Бор звенит» (1961), «День погожий» (1963), «Время теплых дождей» (1963), «Избранная лирика» (1965), «Царевны» (1968), «Мой олененок» (1961), «Зорянка» (1971 и 1973), «Высокий мой берег» (1971) и других.

За книгу стихов «Зорянка» в 1971 году присуждена Государственная премия РСФСР имени А. М. Горького.

Награждена орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени и двумя орденами «Знак Почета».

Член КПСС с 1941 года.

УРАЛ

Когда говорят о России,

Я вижу свой синий Урал.

Как девочки,

Сосны босые

Сбегают с заснеженных скал.

В лугах,

На ковровых просторах,

Среди плодоносных полей,

Лежат голубые озера

Осколками древних морей.

Богаче, чем краски рассвета,

Светлее, чем звездный узор,

Земные огни самоцветов

В торжественном сумраке гор.

Я сердцем все это вбирала,

Свой край полюбив навсегда.

Но главная сила Урала —

В чудесном искусстве труда.

Люблю я огонь созиданья

В суровой его красоте,

Мартенов и домен дыханье

И ветер больших скоростей.

Мне дороги лица простые

И руки, что плавят металл.

…Когда говорят о России,

Я вижу свой синий Урал.

1949

КОНИ

Я в один из самых синих дней

Из загона выпущу коней.

Для отрады,

Не для похвальбы,

Выпущу коней своей судьбы.

Выбежит, игрив и легконог,

Золотого детства стригунок.

Я его горбушкой угощу

И на луг зеленый отпущу.

Явится, внезапный как стрела,

Конь-огонь, не знающий седла.

Серебром уздечек и копыт

Юность моя дробно прозвенит.

Положу я сахар на ладонь:

– На, поешь, мой норовистый конь!

…Выйдет зрелость,

Конь мой коренной,

Крепкогрудый, масти вороной,

Умница, послушный седоку,

Он меня подхватит на скаку.

Дам ему отборного овса

И с надеждой загляну в глаза:

– Конь мой сильный,

Конь мой коренной.

Расставаться не спеши со мной!

У меня есть и четвертый конь.

Он устал от скачек и погонь.

Чуть бредет, недугами томим.

Это – старость. Конь студеных зим.

Но пока еще не время мне

О последнем говорить коне!

1970

ГЛИНЯНЫЕ КУКЛЫ

В. М. Инбер

В смешных рубашках из холстины,

На вырост сшитых нам до пят,

Лепили мы из желтой глины

Забавных маленьких куклят.

А хлеб,

Он был лишь у немногих.

Разруха.

Голод.

Нищий быт.

У наших кукол тонконогих

Был непомерный аппетит.

И мы на них ворчали:

– Дуры,

Чем вас кормить в конце концов?!

…Лепили детство мы с натуры,

Не зная лучших образцов.

1958

СУРОВЫЙ ТАНЕЦ

И на току,

И в чистом поле

В войну я слышала не раз:

– А ну-ка, бабы,

Спляшем, что ли!

И начинался сухопляс.

Без музыки.

Без вскриков звонких,

Сосредоточенны, строги,

Плясали бабы и девчонки,

По-вдовьи повязав платки.

Не павами по кругу плыли,

С ладами чуткими в ладу,

А будто дробно молотили

Цепами горе-лебеду.

Плясали, словно угрожая

Врагу:

– Хоть трижды нас убей,

Воскреснем мы и нарожаем

Отечеству богатырей!

Наперекор нелегкой доле,

Да так, чтобы слеза из глаз,

Плясали бабы в чистом поле

Суровый танец —

Сухопляс.

1965

«Пусть не в меня в прямом бою…»

Пусть не в меня в прямом бою

Вонзался штык чужой огранки,

Прошли сквозь молодость мою

Года

Тяжелые, как танки.

О трудный марш очередей

За хлебом,

Клеклым от бурьяна,

И над молчаньем площадей

Суровый голос Левитана…

А дети в ватничках худых,

А вдов опущенные плечи!

Нет горше будней фронтовых,

Но эти —

Вряд ли были легче…

Ты знаешь это.

Ты видал

Цеха бессонные, в которых

Из гнева плавился металл,

А слезы

Превращались в порох.

1961

ЕЙ ПРИСНИЛОСЬ, ЧТО ОНА – РОССИЯ

Пуля,

Жизнь скосившая сыновью,

Жгучей болью захлестнула мать.

Некого с надеждой и любовью

Ей теперь под кров свой ожидать!

От глухих рыданий обессиля,

Задремала.

И приснилось ей,

Будто бы она —

Сама Россия,

Мать ста миллионов сыновей.

Будто в поле,

Вихрем опаленном,

Где последний догорает бой,

Кличет,

Называя поименно,

Сыновей,

Что не придут домой.

Беззаветно храбрых и красивых,

Жизнь отдавших, чтоб жила она…

Никогда их не забыть России,

Как морей не вычерпать до дна.

…Снег дымится.

Он пропитан кровью.

Меж убитых тихо мать идет

И с суровой терпеливой скорбью

В изголовье

Вечность им кладет.

А в душе не иссякает сила.

И лежит грядущее пред ней,

Потому что ведь она —

Россия,

Мать ста миллионов сыновей!

1964

«Ребята осенней ночью…»

Ребята осенней ночью

Костер распалили жаркий.

Пламя повыжгло очи

Березке

В косынке яркой.

Стоит она —

Чуть живая,

Сжав побелевшие губы…

Мы чаще всего обижаем

Тех, кого больше любим.

1967

ИРИСКИ

Все это было в самом деле…

В войну в приволжском городке

Погиб ребенок при обстреле

С ириской в смуглом кулачке.

И мать не только в годовщину —

Все эти тридцать долгих лет

Приносит на могилку сыну

Кулечки простеньких конфет.

Отмерив путь,

Теперь неблизкий,

У вечной памяти в плену,

На чистый дерн кладет ириски

Она ребенку своему.

1973

МЕЖДУЗОРЬЕ

Е. Пермяку

В междузорье

Вмещается день.

В междузорье

Вмещается ночь.

Я искала траву-одолень,

Чтобы утру родиться помочь.

Но у гор

Высоки берега

И дорога к ним

Еле видна.

Быстро мчится меж ними

Река —

Днем светла,

А ночами темна.

Поняла я,

Ты тоже пойми,

Глядя в эту бездонную высь,

Что не только

Все ночи и дни —

В междузорье

Вмещается жизнь.

1974

ДОРОГА

Мы с тобой, дорога, квиты!

Ты вела меня, вела

Через черные граниты,

Где и вьюга не мела.

Через луг осеребренный,

Через радугу-дугу.

Лишь у пропасти бездонной

Ты сказала:

– Не могу!

И тоскою человечьей

Душу мне ты потрясла.

Я взяла тебя на плечи

И над бездной пронесла.

1965

ГРОЗОВАЯ ТУЧА

Все окна настежь мы раскрыли:

Пусть в дом врывается гроза!

У тучи темные подкрылья

И злые острые глаза.

Она летит —

Совсем как птица,

Все убыстряя свой полет.

…К птенцам торопится орлица

И в клюве молнии несет!

1963

ПОДАРИ МНЕ АЛМАЗНУЮ ЗИМУ

Говорю тебе, как побратиму,

Край железа и розы ветров:

– Подари мне алмазную зиму,—

Мне других и не надо даров.

Чтоб широкий простор оснеженный

Расстилался блескучей парчой,

Чтобы сосны короной зеленой

Раздвигали покров тучевой.

А мороз был и жгуч и задирист,

В три наката сколочены льды.

И чтоб в проруби чисто светились

Темно-синие очи воды!

1974

МОЛЧАНЬЕ

Когда,

Утратив свежее звучанье,

Обычными покажутся слова,

Приходит к нам

Высокое молчанье,

Стозвучное, живое,

Как молва.

Так,

Выразить словами не умея

Всех мыслей,

Обращенных к Ильичу,

На каменных ступенях

Мавзолея,

Как в первый раз,

Я клятвенно

Молчу…

1968

«Откинув бремя повседневности…»

Откинув бремя повседневности,

В ночной целительной глуши

Перебираю драгоценности,

Хранимые на дне души.

Их у меня не так уж много,

Но больше и не надо мне.

При подведении итогов

Они не падают в цене!

Не важно —

Молодость иль старость.

Дорога есть.

И я – иду.

Все лучшее в душе осталось,

И сердце с временем в ладу.

1972

«Апрель…»

Апрель —

Удивительный месяц.

Все вздыблено, сдвинуто с места.

Сосны корнями месят

Суглинков ржаное тесто.

Гор вздымаются башни

Зеркальными куполами.

Раскольные реки машут

Узорными рукавами.

А если взглянуть с обрыва

Туда, за рыбачьи тони:

Бора хвойная грива

Стелется, как в погоне…

Лютикам солнцеголовым

Радуюсь, как удаче.

С каждым апрелем новым

Сердце мое богаче.

1968

«Я о любви, о верности твоей…»

Я о любви, о верности твоей

Своей строкою говорю так редко.

Но что строка?

Она всего лишь ветка

На дереве, что выбрал соловей.

А песня соловьиная сильна

Своим непостижимым постоянством.

Ты слышишь?

Над годами,

Над пространством —

Как в первый раз! —

Опять звучит она.

1973

ГОРДЫЕ

Гордым легче.

Гордые не плачут.

Ни от ран, ни от душевной боли.

На чужих дорогах не маячат.

О любви, как нищие, не молят.

Широко раскрылены их плечи.

Не гнетет их зависти короста.

…Это правда —

Гордым в жизни легче.

Только гордым сделаться

Не просто!

1961

МНЕ БЫ ТОЛЬКО УСПЕТЬ

Мне бы только суметь,

Мне бы только успеть

О России моей

Полным голосом спеть.

Чтоб за всю доброту

Отплатить ей добром,

Нужно песням звенеть

Серебром, серебром.

Слишком пламенна медь,

Слишком празднична сталь,

Мою нежность излить

Они смогут едва ль.

Нежность к русой земле,

На которой росла,

Где цветам и ручьям

Я не знала числа.

Виноватую нежность

К друзьям дорогим,

Что в боях заслонили нас

Сердцем своим.

Ведь, покуда жива,

Я забыть не смогу

Кровь войны

На жестоком, на рваном снегу.

Мне бы только суметь,

Мне бы только успеть

О народе своем

Полным голосом спеть!

1973

«Говорили – зима суровая…»

Говорили – зима суровая,

Белокосая северянка.

А пришла она хвойнобровая,

Разудалая, как цыганка.

У нее все наряды – новые.

Шали яркие, нелинючие.

Снегопады лепестковые.

Губы жаркие.

Ветры жгучие…

То ль к весне зима

Бьет по льду лещом?

То ли я сама

Молода еще?

1967

«Я без Урала не могу…»

Я без Урала не могу.

Стоит перед глазами

Он то утесами в снегу,

То синими лесами.

То сталью,

Зреющей в печах,

Берущей жар у солнца.

То стройкой в просверках,

В лучах

Мгновенно обернется…

И память,

Вызвездив костры,

Положит светотени

На степь

И на Магнит-горы

Гигантские ступени.

…Стою на тающем снегу,

Охмелена весною.

Я без Урала не могу.

Урал всегда со мною.

Да, он со мной,

А не вдали,

За сизой кромкой леса.

Растворено в моей крови

Твое, Урал, железо!

1968

«На левый бок повернулся медведь…»

На левый бок повернулся медведь.

На убыль идет зима.

А мне все так же в окно смотреть

И ждать твоего письма.

А писем нет.

Затерялся след.

Выжжен твой след огнем.

Тысячу раз без тебя рассвет

Вставал за моим окном.

Но верю в счастье!

Ручьям звенеть,

Свиданью быть.

Всему свой срок.

Пусть злится зима, но уже медведь

Повернулся на левый бок.

1944

ЖИВУ Я В ГЛУБИНЕ РОССИИ

Живу я в глубине России,

В краю озер и рудных скал.

Здесь реки – сини,

Горы – сини,

И в синих отсветах металл.

Милы и дороги до боли,

Да так, что глаз не оторвать,

Мне брови лиственниц собольи

И сосен царственная стать.

Тайга, тайга…

Берет отсюда

Начало изумрудный цвет,

А зеленее изумруда

Ни дерева, ни камня нет!

По красоте,

По скрытой силе

Мне не с чем мой Урал сравнить

Иной здесь видится Россия,

Суровей,

Строже, может быть.

А может, здесь она моложе…

Свежей тут времени рубеж.

Но сердце русское —

Все то же.

И доброта.

И песни те ж!

И лица те же, что в Рязани,

И так же звучны имена.

Как солнце в драгоценной грани

В Урале Русь отражена.

1963

ГУБАРЕВ ВИКТОР ФЕДОРОВИЧ

1914–1938

Родился в городе Новозыбкове Брянской области. В 1931 году организует в Новозыбкове литературный кружок, вскоре переименованный в Новозыбковскую ассоциацию пролетарских писателей.

В 1933 году по путевке комсомола уезжает на Урал, работает в Златоусте в редакции газеты «Пролетарская мысль».

В том же году поступает на литературный факультет МГУ.

С 1934 по 1935-й – слушатель Первых Малеевских курсов Союза писателей СССР.

В 1932 году в коллективном сборнике «Ответ» (Смоленск) публикует поэму «Слово о кимовцах».

Первый сборник «Стихи» вышел в Челябинске в 1935 году.

В 1968 году издан сборник «Предчувствие весны».

ДЕВУШКА ИЗ МАРТЕНОВСКОГО

Ты говорила, что теперь земля

Весенней силой будет наливаться

И что днепровские густые тополя

Тебе опять, наверное, приснятся.

Что где-то там лирический восход

Багровым лебедем плывет над садом.

Что лег металлургический завод

Непонятой и черною громадой.

Цех был тебе до жути незнаком —

Кругом высокие нахмуренные стены.

…И вот три года ярким языком

С тобою говорят мартены.

Ты вровень поднимаешься с бригадой,

Вниманием дыханье захватив.

И стала черная заводская громада

Тебе понятной, точно трепет сада

И как пшеничное волненье нив.

Такая жизнь не вышла на авось,

Она взята в движении кругом.

Ценой ночей, продымленных насквозь

Потрескивающим табаком,

Ценой часов, оторванных от сна,

Ценою глаз, которых не смыкали,—

Взошли посеянные где-то семена

Потоками высокосортной стали.

И слышу я взволнованную речь,

И вижу тонких губ волненье:

Мы будем эту сталь беречь,

Как молодость, любовь и вдохновенье.

Седой чугун ты снова будешь плавить

В багровую, клокочущую кровь,

Чтобы в поля незабываемой Полтавы

Пришли колонны мощных тракторов.

ПРЕДЧУВСТВИЕ ВЕСНЫ

Еще о мае думать рано,

С сибирским ветром заодно

Еще косматые бураны

Приходят в полночь под окно.

Но зори бредят об апреле,

Шумят в коричневом саду.

Сегодня первые капели

Упруго прыгали на льду.

Звезда несмело загорится

Над грустью сонных тополей.

У звезд такие же ресницы,

Как и у девушки моей.

Я жду ее. И тихой речью

Звенят капели тут и там.

И этот непонятный вечер

За мною ходит по пятам.

Она, задумчива немного,

Сидит, наверное, одна.

И у скрипучего порога

Ей тоже чудится весна.

И перед ней снежинки тают,

Темнеют сонные пути.

И книжку девушка читает,

Все описанья пропустив.

И, потеряв сюжет романа,

Она рассеянно пойдет

Туда, где ветер полупьяный

Скандалит у чужих ворот.

Она придет. И радость встречи

Протянет в розовой руке,

И принесет на шубке вечер

И седину в воротнике.

К кому, несмелая, немая,

Весна не входит по пути?

Так дай же руку, дорогая,

Чтоб было радостно пройти

По лужам робким и наивным

И мимо сада, где кусты

Волнуются и ждут густых,

Апрельских, откровенных ливней,

Туда, где чуть закат дымит

И пролетает над домами,

Где наша молодость шумит

Еще невнятными ручьями.

1934

СЕНТЯБРЬСКОЕ ПИСЬМО

По тропинкам уходит лето.

Упадет запоздалый гром,

Называется месяц этот

По-осеннему – сентябрем.

Рядом с ветром, седым и низким,

Птицы грузно летят на юг.

Ты мне вспомнился, очень близкий

И далекий московский друг.

Я не знаю, какие закаты

Поднимаются над Москвой.

Может, тучи висят над Арбатом,

Осыпаются над тобой.

Тучи бродят. Ложатся тени.

Волны бьют о соленый гранит.

Мир, встревоженный и осенний,

Открывается и шумит.

Мы пришли, чтоб в горах лесистых

И в степи, отходящей ко сну,

По холодным хрустящим листьям

Рядом с песней нести весну.

Хлынет песня девятым валом,

И ее до конца пропоют

Города моего Урала,

Черноморский портовый юг.

В сотый раз багровым пожаром

Отплывает рябина в саду.

…Я не знаю, какая старость

Нам написана на роду.

Будем, может быть, знамениты,

Может, выстроим города,

У другого, у нашего Шмидта

Тоже вырастет борода.

Нас окружат большим почетом.

И уверенно и легко

Пролетят перед нами пилоты

В окружении облаков.

Зашумит эскадрилья бурно,

Стратонавты пойдут за ней,

Побывавшие на Сатурне

И гостившие на Луне.

Будет осень и паутина,

Синеватый мороз у воды.

Нам расскажут, как в лунных долинах

Расцветали земные сады.

Станет волосы путать ветер,

Наши волосы в серебре.

Мы поймем, что на этой планете

Нет возможности постареть.

1934

ЗАНАДВОРОВ ВЛАДИСЛАВ ЛЕОНИДОВИЧ

1914–1942

Родился в городе Перми в семье инженера-строителя. С 16 лет начал работать в геологических партиях Казахстана, на Кольском полуострове, на Крайнем Севере.

В 1935 году поступает на геологический факультет Уральского государственного университета имени А. М. Горького в Свердловске, в 1938 году переезжает в Пермь, где заканчивает Пермский университет с отличием.

Уезжает работать в геологическую партию в Верх-Нейвинск.

В 1942 году окончил военную школу, получил звание младшего лейтенанта и уехал на фронт.

28 ноября 1942 года пал смертью храбрых в боях под Сталинградом.

При жизни поэта в Свердловске вышла его повесть «Медная гора» (1936), а в Перми – сборник стихов «Простор» (1941).

После смерти в Перми изданы книги «Преданность» (1946) и «Ветер мужества» (1954), а в Свердловске – «Походные огни» (1945) и «Стихи, рассказы, повесть» (1953).

В 1949 году произведения В. Занадворова были включены в сборник «Стихи остаются в строю» (М., «Советский писатель»), а в 1965-м в сборник «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне» (М., «Советский писатель»).

СТИХИ О КАМЕ

1. Песня о разлуке

Расцветает марьин корень;

Травы в поймах высоки;

В мглистом солнечном просторе

Тонут птичьи косяки.

И, гудя на всех наречьях

Славной Родины моей,

Наше дальнее Заречье

Провожает сыновей.

Отправляясь на разлуку,

Ты не хмурь крутых бровей,

Положи на руку руку,

Поцелуев не жалей.

Между елок, между сосен

Грянет ветер гулевой,—

И вернусь я в эту осень

Самой ближнею тропой.

А пока седые волны,

Закипая, как пурга,

Словно огненные молньи,

Бьют с размаха в берега,—

В светлом солнечном убранстве

Белоснежные плоты

Манят в дальние пространства,

В разворот большой воды.

2. Песня о жизни

Когда, волной ударя в камень,

Брезент сорвав над головой,

И над плотами, и над Камой

Застонет ветер штормовой —

Тогда средь выгнутых излучин,

Средь волн тяжелых и косых

Мы, словно азбуку, изучим

Аварий яростный язык.

Тогда, по волнам пролетая

И поднимаясь в облака,

Засвищет песня молодая,

Живая песня сплавщика.

Пусть эти синие зарницы

Качает шалая вода,

Мы можем надвое сломиться,

Но не согнемся никогда.

Пусть волны, грохнувшись обвалом,

Развеяв гривы на скаку,

Родного друга грозным валом

Смахнут в бурлящую реку,

Он крикнет, бурю огороша,

Заветной песней дорожа:

– Какая жизнь хор-рошая,

И Кама хороша!

Опять и в блеске, и в кипенье

Настигнет гулкая волна,

Но даже в тяжкие мгновенья

Затихнуть песня не вольна.

Между крутыми берегами

Гудит немолчный перекат.

И догорает за горами

Последний пламенный закат.

А он лежит в ногах у сосен,

И по нетоптаной тропе

Чужие девушки приносят

Цветы и вздохи о судьбе.

…Мы справим славные поминки,

Мы вспомним давние дела,

И вновь на бойкие тропинки

Падет предутренняя мгла.

И под седыми облаками

Мы песню дружную споем

О нашей жизни, и о Каме,

И о товарище своем.

Мы грянем, бурю огороша,

Заветной песней дорожа:

– Какая жизнь хор-рошая,

И Кама хороша!

3. Песня о сплаве

Мои плоты плывут не уставая,

Плывут по тихой, ласковой реке;

Меж островов исчезла Чусовая,

И Гайва потонула вдалеке.

Прозрачной ночью или на рассвете

Когда замолкнет сонная река,

Рванется песня гулкая, как ветер,

Как звездные просторы, широка.

Рванется песня сквозь ночную стужу,

Как птица расстилаясь по воде,

И спутница случайная затужит

О вспыхнувшей предутренней звезде,

О дальних неисхоженных просторах,

О паводке, ломавшем берега,

О сплавщиках поющих, для которых

Ее печаль совсем не дорога.

А Каму сторожит угрюмый берег

И караулит камень-исполин,

Она теряет огненные перья

В разбеге знойных солнечных равнин.

Но бревна, словно в танце подбоченясь,

Плывут, не замечая берегов.

О молодость! О славное теченье!

Веселая работа сплавщиков!

Но тот рассвет запомнится надолго,

Когда, встречая птичий перелет,

Плотам навстречу медленная Волга

Просторы, как ворота, распахнет.

1936

В ОХОТНИЧЬЕЙ ИЗБУШКЕ

Когда в ледяшки превратятся ноги,

А путь лежит в Крестовую губу,

Ты будешь счастлив, посреди дороги

Наткнувшись на охотничью избу.

Я дверь открыл. Здесь было все, что нужно

Для путника, озябшего в ночи:

Дрова, дымясь, потрескивали дружно

И громко пел кофейник на печи.

Но для того, кто двое страшных суток

Плутал по тундре, не смыкая глаз,

Милей огня и добрых самокруток

На низких нарах брошенный матрац.

Я слышал сквозь дремоту, как мужчина

Растер мне ноги и раздел меня,

Закутал по-домашнему овчиной

И в горло вылил два глотка огня…

А утром только узкий след от нарты

Бежал на юг пустынной белизной,

Да наспех нарисованная карта

Среди мешков лежала предо мной.

Начерченную углем на газете,

Ту карту до сих пор я берегу,

Но кто навел хребты и горы эти,

По ней никак узнать я не могу.

Я не запомнил ни его походки,

Ни голоса, ни взгляда, ни лица;

Не знаю – то ль мы были одногодки,

Иль старше был он моего отца.

Но год за годом кажется все чаще,

Что я встречаюсь постоянно с ним

В поселках, поездах, таежных чащах…

И каждый раз – под именем другим.

1940

ПОХОДНЫЙ РЮКЗАК

Над моею кроватью

Все годы висит неизменно

Побуревший на солнце,

Потертый походный рюкзак.

В нем хранятся консервы,

Одежды запасная смена,

В боковом отделенье —

Завернутый в кальку табак.

Может, завтрашней ночью

Прибудет приказ управленья

И, с тобой не простившись,

Рюкзак я поспешно сниму…

От ночлега к ночлегу —

Лишь только дорога оленья

Да в мерцании сполохов

Берег, бегущий во тьму.

Мы изведали в жизни

Так много бессрочных прощаний,

Что умеем разлуку

С улыбкой спокойной встречать;

Но ни разу тебе

Не писал я своих завещаний;

Да, по совести, что я

И мог бы тебе завещать?

Разве только, чтоб рукопись

Бережно спрятала в ящик,

И прикрыла газетой

Неоконченный лист чертежа,

Да, меня вспоминая,

Склонялась над мальчиком спящим,

И отцом бы и матерью

Сразу для сына служа.

Но я знаю тебя,

Ты и рукопись бережно спрячешь,

От людей посторонних

Прикроешь ревниво чертеж

И, письма дожидаясь,

Украдкой над сыном поплачешь,

Раз по десять, босая,

Ты за ночь к нему подойдешь.

В беспрерывных походах

Нам легче шагать под метелью,

Коль на горных вершинах

Огни путевые видны.

А рюкзак для того

И висит у меня над постелью,

Чтобы сын в свое время

Забрал бы его со стены.

1941

НА ВЫСОТЕ Н

На развороченные доты

Легли прожектора лучи,

И эти темные высоты

Вдруг стали светлыми в ночи…

А мы в снегу, на склонах голых,

Лежали молча, где легли,

Не подымали век тяжелых —

Высот увидеть не могли.

Но, утверждая наше право,

За нами вслед на горы те

Всходила воинская слава

И нас искала в темноте.

1942

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

Лишь губами одними,

            бессвязно, все снова и снова

Я хотел бы твердить,

            как ты мне дорога…

Но по правому флангу,

            по славным бойцам Кузнецова,

Ураганный огонь

            открывают орудья врага.

Но враги просчитались:

Не наши —

            фашистские кости

Под косыми дождями

            сгниют на ветру без следа,

И леса зашумят

            на обугленном черном погосте,

И на пепле развалин

            поднимутся в рост города.

Мы четвертые сутки в бою,

            нам грозит окруженье:

Танки в тыл просочились,

            и фланг у реки оголен…

Но тебе я признаюсь,

            что принято мною решенье,

И назад не попятится

            вверенный мне батальон.

…Ты прости, что письмо

            торопясь, отрываясь, небрежно

Я пишу, как мальчишка – дневник

            и как штурман – журнал…

Вот опять начинается…

            Слышишь, во мраке кромешном

С третьей скоростью мчится

            огнем начиненный металл?

Но со связкой гранат,

            с подожженной бутылкой бензина

Из окопов бойцы

            вылезают навстречу ему.

Это смерть пробегает

            по корпусу пламенем синим,

Как чудовища, рушатся

            танки в огне и дыму.

Пятый раз в этот день

            начинают они наступленье,

Пятый раз в этот день

            поднимаю бойцов я в штыки,

Пятый раз в этот день

            лишь порывом одним вдохновенья

Мы бросаем врага

            на исходный рубеж у реки!

В беспрестанных сраженьях

            ребята мои повзрослели,

Стали строже и суше

            скуластые лица бойцов…

…Вот сейчас предо мной

            на помятой кровавой шинели

Непривычно спокойный

            лежит лейтенант Кузнецов.

Он останется в памяти

            юным, веселым, бесстрашным,

Что любил по старинке

            врага принимать на картечь.

Нам сейчас не до слез —

            над товарищем нашим

Начинают орудья

            надгробную гневную речь.

Но вот смолкло одно,

            и второе уже замолчало,

С тылом прервана связь,

            а снаряды приходят к концу.

Но мы зря не погибнем!

            Сполна мы сочтемся сначала.

Мы откроем дорогу

            гранате, штыку и свинцу!..

Что за огненный шквал!

            Все сметает…

                        Я ранен вторично…

Сколько времени прожито:

            сутки, минута ли, час?

Но и левой рукой

            я умею стрелять на «отлично».

Но по-прежнему зорок

            мой кровью залившийся глаз…

Снова лезут, как черти,

            но им не пройти, не пробиться…

Это вместе с живыми

            стучатся убитых сердца,

Это значит, что детям

            вовек не придется стыдиться,

Не придется вовек им

            украдкой краснеть за отца!..

Я теряю сознанье…

            Прощай! Все кончается просто…

Но ты слышишь, родная,

            как дрогнула разом гора?

Это голос орудий

            и танков железная поступь,

Это наша победа

            кричит громовое «ура!».

1942

ВОЗНЯК АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ

1914–1969

Родился в городе Седльце (Польша).

Окончил среднюю школу в Самаре. Плавал кочегаром на волжских судах, работал слесарем на заводе имени Масленникова в Куйбышеве.

В 1936 году переехал в Оренбург, работал в дорожной и областной газетах.

С первых дней Великой Отечественной войны – на фронте. Был ранен.

Первая книга стихов «Расцвет» вышла в 1934 году в Куйбышеве.

Стихи печатал в журналах «Октябрь», «Молодая гвардия», «Огонек», «Урал».

Автор поэтических сборников, изданных в Куйбышеве, Оренбурге, Челябинске: «Стихи и песни» (1938), «Верность» (1957), «Сердце друга» (1962), «Избранное» (1964), «Стихи, песни, поэмы» (1971) и других.

КУРСАНТ ГАГАРИН

Весна шумела на бульварах,

Деревья набирались сил…

Мой город – молодой и старый,

Ты помнишь, как курсант Гагарин

По нашим улицам ходил.

Он раньше на Урале не был,

Но земляком и другом стал.

Степное выцветшее небо…

С него он космос начинал.

Не просто молодости взлеты,

Нет, жажда до конца понять

Земные точные расчеты,

А может быть, иное что-то,

Чтоб равным —

            с равными летать.

…Всему своя пора и время,

И увольнительной —

            свой срок.

И он, как водится со всеми,

Шел в тихий энский городок.

А утро начиналось с грома,

Крутое, словно виражи,—

Как из гнезда, с аэродрома,

Взлетали грозные стрижи.

И, серебристый след оставив,

Вдали пронзали облака,

А на земле в лесной оправе —

Урал, как лезвие клинка!

…Опять весна звенит капелью,

Высок небесный окоем.

Врезаясь в синь

            к высокой цели,

Летят друзья… Рокочет гром.

1961

ПАМЯТНИК

На гранитном литом пьедестале

Я б не просто поставил —

Вознес

В комбинзоне фигуру из стали,

В окружении стройных берез.

Он не витязь былинный,

А парень,

Как все сельские парни,

                        простой,

Он стоял бы,

            еще не ударник,

Ну а завтра, быть может, герой.

Ни речей, ни бравурных оркестров,

А шумела б пшеница взахлеб.

И смотрели девчата-невесты:

Вот какой он – земляк-хлебороб.

Смял в ладони потертую кепку,

Вытер пот с загорелого лба.

Парень русский,

            бывалый и крепкий,

Полюбивший и степь, и хлеба.

Пусть он встанет —

            другим для примера,

Необычен и все-таки прост.

Пусть приходят

            к нему пионеры,

Ночью светятся тысячи звезд…

Верный сын, что любое осилит,

Он, как прадеды,

            смолоду врос

В эту щедрую землю России,

В гул полей и цветенье берез.

И ничто для него не помеха:

Ни дожди, ни крутая жара.

И разносят громовое эхо

День и ночь

            по степи трактора.

И ложится валками пшеница.

Колос к колосу, словно литой.

И горят не сгорая зарницы

Высоко над его головой!

1964

ЗАХОДИТЕ, ХВАТИТ МЕСТА…

Заходите, хватит места,

Стол накрыт, веселью тесно.

– Девушки, да кто ж невеста?

– Все тут, милый мой, невесты!

Радость, щеки разрумянив,

Так и ходит, так и пляшет.

Как березка на поляне,

Подбоченилась Наташа.

– Диким мохом-чернобылом

В бор дорожка поросла,

Где ходила, где любила,

Где счастливая была.

На Сакмаре сохнет лодка,

Парус крылья опустил —

Неужели ты, залетка,

К дому стежку позабыл.

В небе просинь, в поле осень,

Скоро вьюжная зима.

Почтальон всем письма носит,