Текст книги "Про Кешу, рядового Князя"

Автор книги: Петр Столповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Виновато улыбаясь, Князь что-то кричит Калинкину и тычет сначала себе в грудь, а потом показывает на радиатор: я, мол, разукрасил. Калинкин перестает улыбаться и выскакивает из кабины. Вид у него настолько свирепый, что Кеша отбегает на безопасное расстояние. Стоит такой рев, что бесполезно объясняться словами. Поэтому Кеша умоляюще складывает на груди руки и обезоруживающе улыбается. На Калинкина это слабо действует. Он швыряет в Кешу галькой, орет что-то. Сквозь рев турбин едва пробиваются неуважительные слова. Но вскоре злость в нем выкипает. Он еще размахивает кулаками, однако от телесных наказаний воздерживается. Да и то, бурная злость неопасна, опасна тихая, тлеющая до поры. Вот Калинкин и вовсе остыл, только вяло поругивает Князя.

Через минуту они уже сидят на подножке машины, и Кеша о чем-то рассказывает Калинкину . Буря миновала. Смолкает и рев турбин. Слышны голоса.

– Правильно он тебя трусом окрестил,– говорит Калинкин .– Трус ты и есть.

– Но я ж сознался, никто меня за язык не тянул.

– Дорога ложка к обеду. Зря он увольнительную не отменил.

– Он же не зверь. Говорит, с Калинкиным пойдешь.

– Со мной?! На фига ты мне сдался!

– Да ладно, Калинка-малинка, чего ты все хвост пушишь. Все будет в ажуре!

– Здорово, сержант!– слышит Кеша .

Мимо стоянки машин идет знакомый летчик.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!

Лобанов явно обрадовался Кеше . Он трясет его руку так долго, словно это не рука, а заводное устройство, и Кеша после завода должен запрыгать по аэродрому, как кузнечик.

– Отметили тебя за вчерашнюю поездку? Я вашему Максимову рассказал, что это за поездка была.

– Отметили, товарищ старший лейтенант. Даже увольнительной наградили.

– Правильно наградили. Максимов о тебе неплохо отзывался.

– Обо мне?!– хлопает глазами Кеша .

– Ну да. А что тут странного?

– Не мог он, вроде...

– Давай не скромничай!– смеется Лобанов.– Он, правда, говорил, что ты еще не проявил себя как следует, но все идет к тому. Видишь, он и не захваливал.

В глазах Лобанова – веселые искорки, и невозможно пенять, серьезно он или шутит. Может, это он так воспитывает Кешу ? Неужели ротный не рассказал ему, какой Кеша есть прохвост?

– Только я, товарищ старший лейтенант, не сержант вовсе,– со вздохом говорит Князь.– И никогда им не буду.

Глазами Лабанов прямо хохочет. Знал ведь, хитрец! И все остальное наверняка знает.

– Ну, насчет того, что никогда не будешь, это ты зря,– говорит он.– Из таких-то и получаются настоящие сержанты, я уж знаю. А чего ты невеселый? Вчера, помнится, песни пел.

– История одна получилась,– нехотя отвечает Кеша . Лобанов смотрит на него с таким участием, что Князь не удерживается от вопроса:– Как вы думаете, если человек вовремя в чем-то не сознался, а потом все-таки сознался... ну, с опозданием, то он все равно трус?

– Все равно трус,– довольно безжалостно говорит Лобанов и пристально смотрит Кеше в глаза.– Только он трус легко излечимый. Стоит этому человеку взять себя в руки, как от трусости останутся одни воспоминания.

Кеша жалеет, что задал этот глупый вопрос. И без того все ясно было. Однако от слов Лобанова ему становится хорошо и спокойно. Действительно, что за проблема! Стоит только захотеть, и не будет не только трусости, но и дури, из-за которой у него столько всяких неприятностей.

– Ну, мне пора, скоро вылет,– говорит Лобанов.– Бывай здоров, будущий сержант!

– До свидания, товарищ старший лейтенант, счастливо отлетать.

– Надо говорить: чистого неба.

– Чистого неба!

45.

Наступает долгожданный день, на который назначено увольнение. С Калинкиным заключен довольно устойчивый мир. Да он, поди, и думать забыл об этом злосчастном радиаторе. Кеша осторожно выведал у парней второго года службы, где в поселке школа, и теперь считает часы до выхода из гарнизона. Он уверен, что найдет Женю. Пусть даже для этого надо будет явиться в школу под видом шефов. Все будет законно, ведь их часть, как узнал Кеша , действительно шефствует над поселковой школой. Поутирают носы первоклашкам, а заодно разведают, где там обретается Женя. Учится девушка, как он понял, в десятом.

Проверяя, ладно ли сидят мундиры на отпускниках, папа Тур строго предупреждает:

– Чтоб у меня без этого самого, ясно?

– Есть без этого самого!– отвечает Кеша , и Калинкин свирепо косится на него: «Идиот! Все испортишь своим вихлянием!»

– Паясничаете?– больше обиженно, чем строго спрашивает Тур.– Ох, дети... Поясняю, у кого сообразиловка слаба: чтобы мне без выкрутас, всяких там фокусов и опозданий,– говорит старшина, обращаясь на этот раз только к Калинкину .

– Хорошо, товарищ старшина,– смиренно отвечает тот.

– И чтоб без...

Вспомнив все, чем в увольнении может проштрафиться солдат, Тур с миром отпускает парней. Осталось переступить через ротного, и можно топать в поселок.

Направляясь с Калинкиным в канцелярию. Кеша всего только на секунду задерживается у зеркала. Что ни говорите, а ему чертовски к лицу этот мундир, эта фуражка с голубым околышем и такие же погоны. «ПВО, еш-клешь!» Как было бы несправедливо, достанься ему какие-нибудь черные погоны!

Слушая инструктаж ротного, парни больше думают о том, что идет пятая минута увольнения, а они все еще болтаются в казарме.

– Вы будете на виду у жителей поселка, помните об этом. Ведите себя соответственно на улицах, в кино, в других заведениях. Чтобы в вас не только по мундирам можно было узнать советских военнослужащих, но и по поведению. Есть вопросы?

– Никак нет, товарищ капитан!– хором отвечают парни.

– Конечно, какие могут быть вопросы,– взглянув на часы, усмехается ротный.– Вот вам увольнительные. Не опаздывать. Желаю приятного отдыха.

– Спасибо, товарищ капитан! Разрешите идти.

– Идите.

Парни поворачиваются так четко, что жалобно взвизгивают подошвы начищенных сапог. Щелкнув каблуками, они поспепно вываливаются из канцелярии. Кеша подбегает к своей тумбочке, снимает с гвоздя гитару. Но тут из канцелярии выходит ротный.

– Рядовой Киселев!– строго окликает он.– Гитара останется здесь. Нечего трубадура из себя изображать.

– Товарищ капитан...– канючит Кеша .

– Или оставайтесь с гитарой. На выбор.

Кеша , конечно, не ошибается в выборе. Со вздохом повесил гитару на место и тронув струны, он ехидно спрашивает:

– Что, в самоволку захотела?

Наконец Кеша и Калинкин выбираются из казармы. Парни провожают их завистливыми взглядами.

– Князь, в поселок?

– Нет, в тайгу саранки копать!– весело отвечает Кеша .

– Везет некоторым.

– Служить надо как следует, девочки!

Гарнизон остается за спиной. Счастливчики бодро вышагивают по таежной дороге. Слегка опьянев от сладкого ощущения свободы, Кеша становится не в меру говорливым. Он беспрестанно что-то рассказывает Калинкину , ожесточенно жестикулируя.

За очередным поворотом показывается асфальтированная дорога. В нее вливается та, по которой шагают парни. А вон и автобусная остановка.

Кешиным рассказам нет конца. Калинкин устает от такой безудержной болтовни, поэтому облегченно вздыхает, когда вдали показывается красный автобус.

– Бежим, Кеша, успеем!

– Слушай, давай хоть тут без беготни.

– Тебе что, на месяц увольнение дали? Бежим!

Увольнение дали всего на восемь часов, потому Князь пускается крупной рысью. Ввалившись в автобус, Калинкин протягивает контролерше монету.

– С солдатиков не берем,– отмахивается та.

– Правильно!– просыпается у окна древний дед.– Гошударштвенные люди – шолдатики!

Дедок откашливается, собираясь, видимо, развить свою мысль, но не успевает: роняет голову на грудь и снова благополучно засыпает.

46.

Автобус въезжает в поселок, и парни оказываются в другом мире. Они с любопытством разглядывают проплывающие улицы. Кеша безжалостно выворачивает свою шею, провожая взглядом хорошеньких девочек.

Выходят они у клуба. Прямо перед ними – умытая осенними дождями, потрескавшаяся от прошлогодних морозов и позапрошлогодней жары афиша:

СЕГОДНЯ

и каждый день

(кроме понедельника)

ТАНЦЫ

Нач. 19 ч.

– Сходим,– кивает Князь на афишу.

– Можно. Только до скачек еще пять че.

– Ничего, время есть. Может, не одни пойдем.

– Подцепим кого-нибудь?

– Миша, ты, оказывается, дурно воспитан. Что значит «подцепим»? Ты можешь цеплять, а у меня уже есть.

– Во дает!– удивляется Калинкин, даже забыв обидеться на Кешино вихляние.– Кто же это?

Не отвечая. Кеша читает следующую афишу:

– «Кýра неукротимая». Что это за курица такая?

– Балда!– смеется Калинкин.– Курá, а не Кýра, географию надо учить.

– Ладно, ученый, двигаем дальше.

– Так с кем же мы на скачки пойдем?

– Потом скажу, если будешь хорошо себя вести.

Парни не спеша идут по тротуару. Их, обгоняет стройная девушка с красивой походкой.

– Ух ты!– оживляется Кеша и семенит следом за ней, подражая ее походке. Калинкин ловит его за рукав и озирается по сторонам.

– Кончай людей смешить, ты же не арлекин.

– Ну и не генерал. И мы с тобой приехали сюда не на похороны любимой тетки.

Парней обгоняют еще две девушки.

– Девочки, а девочки!– окликает их Кеша.– Вы школьницы? Нам тоже в школу надо.

– Мы с незнакомыми солдатами не гуляем,– кокетливо отвечает одна.

– Так давайте познакомимся. Меня зовут Прокатил Драндулетович Колымагин. А вас?

– Мы с солдатами не знакомимся,– хихикает другая.

– Они все хвастуны и глупые обманщики!– добавляет первая, и девчонки ускоряют шаг.

– А у вас все подруги такие дурочки?– кричит вдогонку Князь.

– Чего орешь, люди кругом!– одергивает его Калинкин.

– Ты откуда такой образцово-показательный взялся?– поворачивается к нему Кеша.– Уйди, от тебя инструкциями пахнет!

– А ты не приставай к прохожим.

– Какие ж это прохожие?– удивляется Князь.– Это девочки, темнота! Слыхал про таких?

– Ладно, хватит выпендриваться.

Идут дальше. Одна улица, другая. Кеша смирно пропускает мимо себя даже самых хорошеньких девушек, потому что думает теперь о Жене.

– А вон и школа!– обрадовано говорит он, увидев вдали двухэтажное здание. Такое может принадлежать только школе.

Школа стоит среди длинных одноэтажных домов щитового типа. Многие из них без оград и палисадов. Стоят, как босиком.

– Ясно,– заключает Калинкин.– Успел с какой-нибудь школьницей познакомиться.

– Было дело,– самодовольно отвечает Кеша.– Только ты никому, понял?

– Шустряк... Где ж ты с ней познакомился?

– На губе сидел и познакомился.

– Чего?! Откуда на губе школьницы?

– Ты хороший парень, Миша, но думаешь не тем местом,– снисходительно замечает Кеша.– Она мимо шла, когда я изображал экскаватор. Теперь понял?

Калинкин не очень понял, но уточнять не стал.

– Давай зайдем в школу,– предлагает Кеша.– Скажем, что мы шефы, проведать, мол, пришли.

– Ты что?! Кто нас уполномочивал?

– Так и знал, что струсишь. Какие тебе еще полномочия?

– Это же авантюра.

– Миша, ты комсомолец?– спрашивает Кеша, делая вид, что у него лопается терпение.– Значит обязан проявить инициативу! Ты просто не имеешь права не пойти сейчас и не проверить дневники у подшефных пионеров!

– В школу я не пойду, ясно?

– Черт с тобой, не ходи! Я расскажу Марфутину, как ты мою инициативу на корню загубил. Я потребую, чтобы тебя на комсомольском собрании пропесочили, вот увидишь.

– А я расскажу, из-за кого ты хотел в школу проникнуть.

– Ну и что тут такого? Да тебя на смех поднимут, животики над тобой порвут! В общем так: если ты не пойдешь со мной к подшефным, я заявляю о тебе в комсомольскую организацию, и тебя наказывают за подавление моей здоровой инициативы. Считаю до трех.

– Считай хоть до тысячи – в школу я не пойду. И вообще ты трепло!

Кеша действительно хватил лишку, и оба они теперь идут молча. Калинкин сосредоточенно хмурит брови, глядя на циферблат часов.

– Князь, ты зря распинался,– говорит он.– Через десять-пятнадцать минут закончатся уроки, я высчитал.

– Тогда все в порядке, шефство откладываем!

К солдатам подходит чумазый пацан лет шести.

– Здравия желания!– шепелявит он, приставив ладошку к уху.

– Здорово, короед!– отвечает Кеша.– Ты откуда такой?

– Ниоткуда. Дай звездочку.

Одет мальчишка плохо. На ногах – разодранные в одном месте резиновые сапожки, из пальтишка, на котором болтается единственная пуговица, он вырос.

– Нельзя звездочку, земляк. Я тебе отдам, а мне за это кузькину мать будут демонстрировать.

– Кузькину?– переспрашивает пацан.– А моя мама умерла.

– Вот это совсем плохо. Давно умерла?

– Давно, еще летом. Ее на кладбище увезли.

Кеша опускается перед мальчишкой на корточки, разглядывает его. Калинкин тем временем находит в кармане запасную авиаторскую эмблему с крошечной звездочкой в центре и протягивает малышу.

– Вот тебе птичка-невеличка.

Мальчишка сгребает ручонкой эмблему и с восторгом разглядывает ее.

– Почему же она умерла?– допытывается Кеша.

– А ее папа бил,– доверительно говорит малыш.– Погоны у вас есть лишние?

– Погоди-ка. Почему ее папа бил?

– Мама ругала его, что он водку пьет, а он ее бил.

Мальчик показывает, как он это проделывал: пинает перед собой ногами, словно бьет кого-то, колотит ручонками слева направо. У Кеши на скулах вздуваются и опадают тугие бугры.

– И на улицу нас прогонял. Мне холодно было, а мама плакала. Она плакала, плакала, а потом умерла.

– Ну и сволочь!– цедит Кеша, взглянув на Калинкина. И пацану:– С кем же ты сейчас живешь?

– С папой.

– А что, больше не с кем?

– Папа говорит, что больше у нас никого нет.– Малыш вдруг испуганно хватает Кешу за рукав и шепчет:– Вон папа идет! Убегайте, он дерется!

– Я, может, тоже драться хочу,– угрюмо бормочет Кеша, поднимаясь на ноги.

Неровной походкой к ним приближается длинный тощий человек неопределенных лет. Он придерживает рукой полу замызганной болоневой куртки, из кармана которой выглядывает толстое горлышко бутылки.

– Калинкин, давай ему рыло начистим, а?

В серьезности Кешиного намерения трудно усомниться, и Калинкин на всякий случай хватает Князя за рукав.

– Гляди, а то и правда свяжешься.

Посмотрев на отца мальчишки, можно смело утверждать, что его физиономия умеет изображать только запойного пьяницу. Очень мрачная физиономия. Кеша с волнением чувствует, что у него начинает сосать под ложечкой. У него всегда сосет под ложечкой, когда возникает желание съездить кому-нибудь. Но сейчас во имя мундира он должен отказать себе в этом невинном удовольствии.

Не замедляя шагов, человек в болоньевой куртке хватает мальца за ручонку, и тот семенит следом за ним.

– Пошли домой, чего к людям пристал?

Отец и сын идут по тротуару по направлению к школе. Мальчишка несколько раз оглядывается на солдат, словно ища у них сочувствия. И трудно понять, чего в парнях больше в этот момент – сочувствия или злости.

– Давить таких алкашей надо!– убежденно говорит Кеша.

– Разве их передавишь?– отзывается Калинкин.– И морды всем не начистишь... Ладно, иди к своей школьнице, я вас возле клуба подожду.

Калинкин поворачивает назад, а Кеша идет к школе, в том же направлении, куда удаляются отец с сыном. Вот они сворачивают с тротуара на дорожку, ведущую к одному из сборно-щитовых домов.

– Давай ключ,– доносится до Князя.

Малыш останавливается, шарит в карманах, но ключа, видимо, нет.

– Что, опять потерял?!– отец хватает мальца за плечо и начинает трясти так, что тот испуганно вскрикивает.– Что с тобой сделать, выродок?

– Эй ты, полегче!– кричит Кеша.

Выпивоха оборачивается и говорит с презрением:

– Заткнись, щенок! Иди, куда шел.

Он ведет сына во двор дома, и оттуда вскоре доносится отчаянный крик мальчишки. Кеша опрометью бросается в открытые ворота. Калинкин, который отошел на порядочное расстояние, оборачивается. Не увидев на тротуаре Князя, бежит назад.

Во дворе выпивоха наотмашь хлещет вырывающегося сына.

– Ключ!– хрипит он в бешенстве.– Убью выродка!

– Что ты делаешь, собака пьяная!– кричит с тротуара какая-то старуха.– Отпусти мальчонку, изверг!

Подбежав, Кеша с силой дергает мужика за плечо и, когда тот выпрямляется, со всей мочи бьет его в челюсть. Такого смачного удара он и сам не ожидал. Широко разинув рот и выпучив глаза, выпивоха взмахивает руками и грохается на землю. Попав на камень, бутылка раскалывается, как крупный орех, из кармана вытекает темное вино.

– А-а, ты так, падаль?!– опомнившись, истерически кричит алкоголик.– Изувечу!

С неожиданным проворством он вскакивает на ноги и кидается на Князя. Сцепившись, оба валятся на землю. В одну секунду Кеша оказывается наверху и бьет выпивоху в лицо.

Прижавшись к стене дома, малыш смотрит на дерущихся и плачет.

– Мама, мамочка,– повторяет он.

Кеша заносит кулак для третьего или четвертого удара, но тут за руку хватает подоспевший Калинкин.

– Под трибунал захотел, дурак?– орет он, стаскивая Кешу с мужика.

– Пусти, я ему пасть изорву!– вырывается Кеша.– Он пацана бил, гад!

– Господи, разнимите их!– надрывается на тротуаре старуха.– Люди, солдатика убивают! Отнимите у изверга!..

Алкаш поднимается и медленно идет на солдат. В его руке зажат крупный булыжник. Окровавленная физиономия до жути перекошена злобой.

– Изувечу!– хрипит он, замахиваясь булыжником.

Бросить он не успевает – его хватают подоспевшие парни в гражданском.

– Не шути, дядя!.. А вы сматывайтесь – патруль рядом!

Перепуганный Калинкин тащит Кешу за рукав, но тот упирается. Да уже и поздно – из-за дома выбегает патруль во главе с молодым прыщавым лейтенантом.

– Стоять на месте!– командует он, сразу оценив обстановку.– Кто его бил?

– Ты за что мне в рожу дал, падаль?– орет алкаш, которого продолжают держать.– Зарежу!.. Пустите!..

– Я бил эту скотину,– хмуро говорит Кеша.

– Слушай, парень, ты чего на себя наговариваешь?– вступается один из гражданских.– Товарищ лейтенант, это мы его отделали, а ваши ни при чем.

– Помолчите, а то напроситесь,– поворачивается к нему начальник патруля.

– Не пугай, лейтенант! Этого алкаша давно в дурдом надо, кто его тут не знает!

– Я говорю: помолчите!

– Да ты разберись, лейтенант!

Лейтенант не желает их больше слушать.

– Вы арестованы,– говорит он Кеше.– Ваши документы. Увольнительная хоть есть, или вы в самоволке?

Солдаты с повязками на рукавах становятся по обеим сторонам от Кеши.

– Вы тоже пойдете с нами,– говорит лейтенант Калинкину.– Из одной части?

– Так точно.

– Оно и видно. Ничего не скажешь, молодцы авиаторы. Шагом марш!

– Погуляли, называется,– бормочет Калинкин.– Тоже мне, курица неукротимая...

Процессия проходит мимо школы. Кеша немного успокаивается, даже подмигивает Калинкину – не дрейфь, мол, Калинка-малинка, что сталось, того не переиначишь.

И надо же такому случиться: в это самое время заканчиваются занятия в школе. Входные двери не стоят на месте, пропуская шумно разбегающуюся в разные стороны мелюзгу и более степенных старшеклассников. Вот и она, Женя, в своем красном плаще. Заметив ее, Кеша останавливается.

– Шагай, шагай, земляк!– торопит его конвой.

Не обращая на него внимания, Кеша кричит:

– Княгиня Евгения, привет!

Женя смотрит на него во все глаза. А подруги так и прыскают в ладошки. Жене становится весело.

– Привет, князь Иннокентий!– смеется она.– Ты к нам, в школу?

– Нет, он к нам,– мелко язвит лейтенант, и Женя только тут замечает красные повязки.

– Заарестовали меня, школьница.

– Что, опять на губу?

– Ага. Жить невозможно без этого заведения, тянет, как в отчий дом.

Солдат подталкивает Кешу в спину: хватит, мол, трепаться, не положено.

– Бывай, княгиня Евгения! Увидимся!

Женя неопределенно хмыкает, взмахивает портфельчиком и бежит к поджидающим ее подружкам.

Лейтенант насмешливо косится на Кешу:

– Поди ж ты, у него еще и девочки знакомые есть.

– Не всех же девочки от себя прогоняют,– говорит Князь с явным намеком на лейтенантову прыщавость.

Кешу так и подмывает сказать лейтенанту еще пару ласковых, но дальше «губы» ему не хочется идти. Лучше смолчать.

47.

За столом начальника караула гауптвахты сидит знакомый Кеше ефрейтор Трапезников. Впрочем, он уже не ефрейтор. Пока Князь катался по аэродрому, ему присвоили младшего сержанта. Если судить по книгам , которые он читает, то можно быть уверенным: этим званием военная карьера Трапезникова не закончится, быть ему в генералах. Одна книга раскрыта, а рядом еще приличная стопка. На обложке верхней вытеснено: «К.Обуховский. Психология влечений человека». Трапезников не просто читает, он делает пометки в общей тетради.

Подняв глаза на открывшуюся дверь, Трапезников вскакивает и отдает честь вошедшему лейтенанту. За ним входит Кеша.

– Клиенты нужны?– с порога спрашивает начальник патруля.

– Как, снова вы, Киселев?– певуче произносит Трапезников.

– Разве это я? Даже не похож.

– Ну, мы так и поняли, что этот остряк у вас завсегдатай,– ухмыляется лейтенант.– Пусть побудет у вас, пока с ним разберутся. Не исключено, что гауптвахтой он не отделается, за драки у нас судят.

– Хорошо, товарищ лейтенант.

– Вот его документы. Предупреждаю: буйный, может укусить. Всего доброго.

Козырнув, лейтенант уходит. Кеша и Трапезников некоторое время разглядывают друг друга. Новоиспеченному младшему сержанту еще не приходилось иметь дело с «клиентом», которого могут судить. А потом, кто знает, шутит лейтенант или говорит правду – может, Киселев действительно способен укусить начальника караула. Вот и психолог Обуховский утверждает, что в каждом нормальном человеке заложена патология...

Вместо того, чтобы кинуться перекусывать Трапезникову горло, арестованный с изысканной вежливостью говорит:

– Скыте пааста, одноместные номера есть? А то я, знаете ли, стесняюсь мужчин.

– А вы все такой же насмешник, Киселев,– замечает Трапезников, ничуть не обидевшись.

– А вас, я вижу, в генералы произвели.

Трапезников неожиданно по-иному заинтересовывается Кешиной персоной:

– Между прочим,– воркует он,– вы прекрасный объект для исследований.

– Чего?!– переходит Князь на свой обычный тон.– Нашел подопытного кролика, лапша! Давай ключи от номера, и прэфэт!

– Вы меня неверно поняли, Киселев,– оправдывается начальник караула.– Я в хорошем смысле. Я вот как раз изучаю...

– Изучает он... Веди в номер, чего рассусоливать!

Трапезников обиженно поджимает губы и указывает на дверь:

– Прошу.

– Прошу...– передразнивает Кеша.– Интеллигенция, еш-клешь. Объект нашел...

Трапезников, конечно, тут ни при чем. Кешу злит совсем другое – то, что снова попал на «губу», хотя вовсе не планировал сюда визит. Князь считает это несправедливым. Ведь бил-то он не человека, а какого-то подлюдка! А подлецу, как говорится, синяк к лицу. Но докажи теперь, что ты не верблюд. У всякого отпетого негодяя столько же прав, сколько и у порядочного человека, если не больше.

48.

В казарму входит обескураженный всем случившимся Калинкин. Пусть скажет спасибо, что у лейтенанта хватило ума отпустить его восвояси. И то благодаря Кеше. Тот клялся, что знать не знает, откуда взялся Калинкин, что они и приехали-то в поселок на разных автобусах. Словом, пронесло.

– Чего так рано?– удивляется дневальный.

Действительно! Добрые люди опаздывают, а этот и половины положенного не отгулял. Но Калинкин не обращает внимания на дневального – не до него.

– Слышь, Калинкин, а где Князь?

– На губе его светлость,– нехотя отвечает тот.

Дневальный озадаченно свистит.

– Опять?! Чего ж он натворил?

– По вывеске съездил одному алкоголику.

Дневальный снова свистит.

– Вот это номер-кандибобер! Гражданскому или...

– Отстань, свистун, без тебя тошно!

В это время из канцелярии выходит Шевцов.

– Ага, явился, не запылился! Ротный все знает. Иди, он тебя ждет.

Лейтенант, как видно, зря времени не терял.

Следом за Шевцовым Калинкин входит в канцелярию. Кроме ротного там еще папа Тур.

– Товарищ напитан, рядовой Калинкин по вашему приказанию прибыл!

– Безумно счастлив,– хмуро отвечает ротный.– Хоть один вернулся из боя. Лучших людей теряем!– притворно качает он головой, обращаясь к старшине. И снова Каликину:– Докладываете, что произошло в поселке. Как на духу, без прикрас и утаек. Ну!

– Ох, дети, дети,– вздыхает в своем углу папа Тур.

По стенам и потолку разбегаются мелкие трещинки. Как реки на карте родного Кешиного края. Массивная дверь с глазком. Вот и вся романтика одиночных камер гауптвахты.

– Сбейте оковы, дайте мне волю, я научу вас свободу любить,– слышится тягучая Кешина песня.

Кеша стоит, прислонившись к стене. Изучает потолок, стены. Эту камеру он добросовестно побелил, но стены уже снова украшают надписи – как всегда, бездарные.

Интересно, что сейчас о нем думают ротный, папа Тур, Шевцов и все прочие? Думают, конечно, что он конченый человек. А что будет думать летчик Лобанов, когда узнает, что будущий сержант Кеша Киселев снова угодил на «губу»? Наверно, здороваться перестанет. А что, если его действительно будут судить за драку?

Что за грусть, черт побори! Оттого, что он повесит нос, ничего не изменится. Надо отвлечься. Может, выломать решетку на окне? Вот тогда его точно будут судить. Однако решетка рассчитана на содержание в этой камере Геракла, так что Кеше не грозит кара за ее сокрушение.

А в это время в канцелярии роты Калинкин заканчивает свой печальный доклад.

– Тут подбежали гражданские, схватили этого пьянчугу, кричат: «Патруль!» Я тащу Князя... то есть Киселева, а он вырывается. Тут нас и сгребли.

– Сгребли... Вас арестовали, а не сгребли,– строго поправляет ротный.– Все?

– Никак нет, товарищ капитан. Киселев не виноват!– запальчиво говорит Калинкин.– Зря его арестовали. Когда пацан показал, как этот гад мать избивал, Кеша даже побледнел. Я бы на его месте тоже так! Он пацана защищал, а его – на губу...

– Довольно! Вы, я вижу, недалеко от своего Князя ушли! Верх геройства – пьянчугу избить. Вы свободны. Из казармы – ни шагу!

– Есть!

– Постойте... Вы говорите, в школу шли? Зачем?

Калинкин мнется, не решаясь разболтать Кешнн секрет. Но раз уж как на духу...

– Там у него какая-то знакомая школьница, он хотел ее на танцы или в кино пригласить.

– Школьница? Хм...– капитан задумывается.– Ладно, это его личное дело. Идите.

На некоторое время в канцелярии воцаряется тишина. Потом шумно вздыхает папа Тур:

– Не было печали... А лейтенант того, перестарался малость.

Надо было сначала в роту привести, что ли... Да еще раззвонил по всему гарнизону.

– Лейтенант действовал согласно уставу,– строго говорит ротный.

– Оно бы так...– Тур бросает взгляд в сторону Шевцова и замолкает: неладно при сержанте обсуждать офицера.

– Разумеется, все, что рассказал Калинкин, не мешает проверить,– говорит ротный.– Но я вполне допускаю, что драка произошла именно так. Что вы тогда думаете об этой истории? Вот вы, товарищ заместитель командира взвода.

Капитан специально делает ударение на должности Шевцова. Хочет напомнить, что он есть первый воспитатель Киселева, а посему виноват в случившемся больше всех присутствующих.

Шевцов поднимается.

– Знаете, товарищ капитан, я сейчас попробовал представить себя на месте Киселева.

– Вот как! И что же у вас получилось? Была драка?– Капитан явно иронизирует.

– Ну, теоретически я ее избежал,– улыбается Шевцов.

– Теоретически он избежал!– восклицает Максимов, обращаясь к Туру.– Вы слышали? Значит на практике он бы тоже избил этого пьянчугу. Послушайте, Шевцов, я же вижу, что вы хотите выгородить своего подчиненного.

– Его не нужно выгораживать, товарищ капитан,– твердо говорит Шевцов, не смущаясь иронического тона ротного.– Его нужно понять.

– Но позвольте! Солдат на виду у всех затевает драку! Как прикажете его понимать? Ведь это же элементарный мордобой!

Тур нетерпеливо покашливает, ерзает на стуле.

– Вы хотите что-то сказать?– поворачивается к нему ротный.– Неужто тоже представили себя на месте Киселева?

– Зачем же так,– обижается Тур.– Я уж стар для драк.

Капитан невесело ухмыляется: дескать, все понимают этого Князя, один я, выходит, не понимаю. Потом снова спрашивает сержанта:

– Так каким же образом вы оправдываете драку, Шевцов?

– Драку я не оправдываю. Но мордобоем ее назвать не могу.

– Это почему же?

– Потому что Киселев защищал беспомощного, забитого мальчишку, у которого, между прочим, недавно умерла мать. Как защищал – это другое дело.

– Преступно защищал. Дальше.

– Согласен, что не так надо бы. Но если на одну чашу весов положить эту преступность, а на другую...

– Доблесть?

– Ну, не доблесть, а... вы меня понимаете.

– Теоретически, Шевцов, только теоретически,– не без ехидства замечает ротный.– Теоретик вы, видно, неплохой, но все не так просто, как вам кажется.

– Товарищ капитан, но в чем же здесь сложность?– горячится Шевцов.– Если говорить откровенно, Киселев дал в морду подонку и правильно сделал. Негодяев всегда били и всегда будут бить, это факт!

– Во молодежь пошла!– не скрывает своих чувств Тур.– Вылитый этот, как его... Плевакин.

– Плевако,– поправляет капитан.

Черт побери, хорошо же Шевцову! Рассуждай себе без оглядки, как совесть подскажет. А ему, Максимову, нужно учитывать разные там возможные мнения начальства и прочее... Заклейми сейчас этого Князя – явное бездушие. Оправдай – грехов не оберешься. Скажут, командир роты поощряет мордобой. Да и поздно уж, комбату наверняка доложили. А он не очень-то разбирается, когда речь идет о драке.

Максимов ловит себя на мысли: ведь больше всего он опасается, что его мнение может не сойтись с мнением комбата. А было время, когда не опасался. Было и то время, когда он сам метил подлеца живописным фонарем. И подлецы, конечно, пробовали крепость его челюсти, всяко бывало. Но он никогда не задумывался, преступно бить негодяя или нет.

Сержант чувствует во взгляде ротного выгодную перемену и спешит закрепить успех:

– Товарищ капитан, надо еще учитывать, что Киселев – натура эмоциональная...

– Э-э, вот тут в вас и кончился адвокат Плевако!– почти обрадованно говорит Максимов и строго продолжает:– Когда на тебе мундир советского военнослужащего, будь добр прятать свои эмоции подальше. Надеюсь, хоть с этим вы согласны.

Напрасно ротный надеется – Шевцов с ним не согласен. Он мог бы сказать, что под мундиром советского военнослужащего должно биться справедливое, горячее сердце, но он этого не говорит, чтобы вовсе не удариться в амбицию... Избивают ребенка, а ты стой в сторонке во имя сомнительной чистоты своего мундира. Вряд ли после этого мундир останется чистеньким.

– Эмоциональная натура...– ворчит Максимов.– Докажи теперь, что этот эмоциональный Князь не совершил преступление.

– Товарищ капитан,– подает голос Тур.– Но мы-то с вами понимаем, что не совершил, почему же другие не поймут?

Ах, эта простосердечная хитрость старшин! Ну как тут быть? Как после этого сказать, что ты не такой уж хороший, как могло показаться Туру?

– Хотел бы я на вас посмотреть в кабинете комбата,– отвечает Максимов.– Ладно, Шевцов, оставьте нас со старшиной. А то, гляжу, демократия нас слишком далеко заведет. Идите, идите,– добавляет он, видя, что сержант хочет еще что-то сказать.– Сами разберемся с вашим драгоценным Князем.