Текст книги "Про Кешу, рядового Князя"

Автор книги: Петр Столповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Есть!

Шевцов с тревогой в сердце выходит из канцелярии. Однако слово «драгоценный» кое о чем говорит...

49.

На Кешу нападает грусть-тоска. Грустит, конечно, не из-за того, что снова придется изображать собой экскаватор и даже не от предположения лейтенанта, что его могут отдать под трибунал. Эта грусть иного порядка, от этой грусти не хочется отделываться.

«Княгиня Евгения, пойми правильно князя Иннокентия,– думает он.– И не маши у меня перед носом своим портфельчиком. Я еще не капитан, как твой уважаемый папочка, который сейчас придумывает, как бы мне сделать побольнее, но я и не конченый человек, как считают некоторые. Мне просто совесть не позволила обойти это чудное заведение. Бывают моменты, княгиня, когда позарез надо попасть на губу. Вопрос чести, княгиня! Если б ты видела, как все получилось, то сказала бы...»

– Эй, заснул?– кричит часовой в глазок.– Я спрашиваю: принести шинель? А то дуба дашь.

Кеша вздрагивает от неожиданности: уж больно голос часового не похож на Женин.

– Чтоб нам с тобой местами поменяться, лапша нечастная! Испарись!

Отходя от двери, часовой озадаченно качает головой:

– Психический попался...

– С Землянским я попробую поговорить прямо сейчас,– заканчивает разговор Максимов.

– Добре. А этого... Князя-то нашего, может, завтра утром забрать?– спрашивает Тур, думая, что капитану это понравится.– Пусть переночует в назидание. Без муки, как говорится, нет науки.

– Ну, Иван Архипович, нашли науку – гауптвахту,– усмехнулся Максимов.– Раз решили, сразу забирайте. Нечего ему про запас отсиживать. Я сейчас записку напишу.

– Вот и ладно!– радуется старшина.– Шевцова посылать с запиской или самому сходить?

– Давайте Шевцова. И вот еще что. В поселке обязательно поговорите с соседями этого пьяницы. Все, что они будут рассказывать, записывайте. Возможно, нам с вами и придется выступать в роли ходатаев, коли там поссовет не мычит, не толется. Мальчишку надо срочно определять в детдом.

– Да, трудное это дело, волокитное.

– Ничего, Землянский нам поможет. Найдется и на алкоголиков управа.

50.

Тучи стали пахнуть снегом и затяжной зимой. Вот-вот замельтешат белые мухи. На дворе – простудная слякоть, пробористый ветер. Вконец изненастилась погода. В это время в солдатскую жизнь чаще обычного врываются тревоги. Только последние два дня выдались относительно спокойные. Если, конечно, не считать, что сегодня на полетах парни крутили баранку почти десять часов кряду. И еще если не считать прошедшего вчера комсомольского собрания, где Князю пришлось как следует попотеть. Оказывается, нелегкое это дело – терпеть критику.

Судя по повестке, разговор должен был идти о дисциплине в роте вообще, а получилось едва ли не персональное дело разгильдяя Киселева. Кое за что его, правда, похвалили, но в общем и целом прочистили мозги. Парней словно подменили: час назад с ними можно было мирно поболтать в курилке, последнюю сигарету на троих разделить, а тут так навалились, что у бедного Князя до самого отбоя уши горели маковым цветом.

Сегодня тоже полеты. Вернувшись в парк, Кеша ставит машину в бокс. Теперь можно и отдохнуть. Что может быть приятнее отдыха после аэродромной круговерти?

Направляясь из парка, Кеша натыкается на Калинкина.

– Ну что, пойдешь со мной в увольнение?

– С тобой?! Я еще не свихнулся. Пусть папа Тур с тобой ходит, а с меня одного раза хватило.

– Тур старый, он от патруля не убежит.

Если бы папа Тур в этот момент не проходил мимо боксов, то в этом, наверно, была бы какая-то ненормальность. Но с папой Туром пока что все в порядке – он появляется именно в эту минуту. От услышанной дерзости непутевых детей он даже сбивается с ноги и многозначительно покашливает. Калинкин со старушечьей суетливостью шмыгает обратно в бокс, делая вид, что забыл там что-то чрезвычайно важное, вроде секретного пакета. Кеше же секретного пакета нынче не доверили, и ему ничего не остается делать, как преувеличенно бодро козырнуть Туру:

– Здравия желаю, товарищ старшина!

– Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Киселев,– ласково отвечает старшина, в голосе которого нетрудно уловить злорадные нотки.– Не вы ли ветошь разбросали по всему парку?

– Никак нет, товарищ старшина!

– Всякая промасленная ветошь пожароопасна, знаете?

– Так точно!

– У вас глаза молодые, Киселев, ну-ка, что вон там в углу бокса стоит?

В углу стоят мётлы. Отличные, почти совсем новые.

– Товарищ старшина! Десять часов на аэродроме, еле на ногах стою...

– Понятливый вы солдат,– хвалит старшина.– На лету схватываете. В школе, поди, в хорошистах ходили. В общем, задание такое: от того забора до этого территория должна блестеть и смеяться!.. А вы куда, Калинкин?

– Да мне... там, в казарме у меня...

– У меня там тоже целая каптерка. Назначаю вас старшим во-он той метлы.

Когда старшина отходит на приличное расстояние, Калинкин шипит на Кешу:

– Тянули тебя за язык! Неисправимый ты трепач!

– Девочка, где твоя тренированная совесть?– накидывается на него Кеша.– Не ты ли первый о старшине заговорил?

– Ты, я... С тобой всегда влипнешь.

Вскоре от забора до забора территория смеялась. Даже умирала со смеху над неучтивыми болтунами. Калинкин пошел докладывать об этом старшине, а Кеша двинул в казарму.

Как только он появляется на пороге, дневальный Залошвили кричит ему, держа над головой письмо:

– Пляши, дорогой, лезгинку заказываю!

Кеша по опыту знает, что отделаться от Залошвили немыслимо. Придется исполнить. Моментально собирается толпа.

– Скажи хоть, от кого,– просит Кеша, чтобы не танцевать за здорово живешь.

– Э-э, дорогой, так нельзя. Танцуй лезгинку – узнаешь. От хорошего человека, от дэвушки!

– Да не умею я твою лезгинку!

– Лезгинку все умеют. Нужно немножко настроения, немножко желания и немножко вставать на носки. Кацо, делай круг!

Парни с удовольствием заключают Кешу в круг.

– Князь, не стесняйся!

– Хороший человек написал, очень хороший!..

Залошвили напевает удалую кавказскую мелодию, парни дружно хлопают в ладоши, и Кеша исполняет какую-то дикую помесь «Барыни» с шейком. Зрители покатываются со смеху, а Залошвили даже взвизгивает от восторга.

– Дети, дети! По какому случаю концерт?

Залошвили мог бы перед кем угодно поклясться, что дверь в казарму не открывалась. А парни могли бы поклясться, что Залошвили никогда не врет. Остается одно: старшина обладает секретом, как просачиваться сквозь стену.

– Залошвили, вы снова свою лезгинку организовали? Неподходящее это место – у тумбочки дневального.

В том, что у старшины испорченное настроение, виноват Князь и только он. У всех на языке старшинская старость. Заочно его, конечно, давно списали в запас и удивляются теперь: чего он тут крутится под ногами? Однажды он случайно услышал, как молодой проверяющий из штаба дивизии спросил кого-то из офицеров: «А Тура вы вроде музейного экспоната держите?» Да и комбат всякие намеки делает, что старость, мол, покой любит. Ладно уж, сделаю вам великое удовольствие...

Да, пора, пора на бессрочный привал.

Письмо – можете себе представить?– от Галки. Кеша ловит себя на мысли, что уже не ждал его, и сейчас даже не может решить, стоит ли оно его искрометного танца.

Князь забивается в угол курилки и нетерпеливо распечатывает конверт. Ему не нравится, что на обратной стороне листка, вырванного из тетради,– зачеркнутые формулы, замалеванные строчки, какие-то каракули. Почему бы ей в таком случае не написать ему на оберточной бумаге с жирными пятнами?

«Здравствуй, Кеша! Извини, что долго не отвечала. Я теперь учусь в институте, и мы всем курсом были на картошке, так что твое шутовское письмо получила только вчера. Даже не знаю, почему решила отвечать...»

– Я вам пишу, чего же боле,– декламирует Калинкин, пытаясь заглянуть в письмо.

– Брысь!

– Князь, давай вслух, чего уж там,– подшучивают парни.

Кеша грозит им кулаком и выходит на крыльцо казармы. Можно подумать, что в руках у него не письмо, а граммофонная пластинка: он читает, а всем слышно.

«...Если когда-нибудь будешь писать девушкам письма, то не ври так безбожно...»

– Подумаешь,– бормочет Князь.

Ему не по душе менторский тон Галки. Сплошное ругательство, а не письмо. Можно подумать, что ей приятно отчитывать всяких непутевых, которые дошли до такого нахальства, что пишут ей шутовские письма.

«...Представляю, с каким самозабвением ты врал! Даже не вспомнил, что мой отец военный, и я представляю себе солдатскую службу. Когда я показала отцу твое сочинение на вольную тему, он чуть со смеху не умер. Думаешь, я не догадываюсь, на каком ты счету у своего начальства? Ну, ладно, я не собираюсь тебя перевоспитывать. Что касается меня, то я живу нормально, чего и тебе желаю. Больше мне не пиши, не теряй времени. Все. Галя».

На пороге появляется Калинкин. Взглянув на злое Кешино лицо, он говорит:

– Князь, неужели полный отлуп?

– Что ты понимаешь в этом деле?– психует Кеша.– И вообще, чего ты ко мне привязался? Ты же клялся, что больше не подойдешь ко мне!

– Ничего, она тебе еще вправит мозги,– посмеивается Калинкин, не обращая внимания на злые Кешины слова.

– Да если хочешь знать, я ей случайно написал, ради хохмы!– кипятится Кеша.

– Заливай! Видели мы таких зайцев.

– Да?!– не на шутку заводится Князь.– А ты это видал?

Он быстро достает из нагрудного кармана Галкину фотографию и рвет ее на клочки.

– Ты что, с ума сошел?– кричит Калинкин.– Вот ненормальный! Хоть бы посмотреть дал.

– На, смотри!– Кеша ловко сует обрывки фотокарточки Калинкину за пазуху и уходит.

– Кеша, я ж не хотел,– оправдывается вдогонку Калинкин.

Он достает из-за пазухи обрывки и разглядывает самый крупный. На нем – глаз, половина носа и край локона. Заинтересовавшись, Калинкин составляет на скамейке клочки.

– Ненормальный,– ворчит он.– Такую красотку в расход пустил...

Кеша не чувствует никакого раскаяния. Зачем ему сержанты в юбках? С него хватит и одного. Другое дело – Женя. У нее папочка тоже военным, но сама она в сержанты не собирается. Уж она не станет строить из себя черт знает что в золоченой рамке.

Кешины мысли полностью переключаются на Женю, а Галка словно бы остается на другом берегу, куда Кеша больше не поплывет. Одна беда: Женя, наверно, и не вспоминает о каком-то там князе Иннокентии. Увидеться бы с ней. Он уже не будет олухом царя небесного, он знает теперь, о чем с ней говорить.

«А если ей написать?– осеняет Кешу.– На школу. Это мысль! Без трепа, конечно, написать, тут же совсем другой случай...»

Кеша идет в Ленинскую комнату, садится за стол и начинает царапать письмо. Но нужные слова никак не хотят выползать из головы. До чего же трудно выкладывать на бумагу то, что гнездится у тебя в душе!.. Начало никак не выходит. Кеша комкает лист за листом и рассовывает их по карманам – боится забыть на потеху ребятам.

Наконец Кеше удается выразить свои чувства более-менее сносно. Поставив точку, он только тут замечает, что в другом углу сидит Калинкин и тоже катает письмо.

– Я же говорил, что напишешь ей, заяц,– ехидно замечает Калинкин.– Все вы такие.

– Да не ей написал, балда! Другой.

– Ничего себе, Дон Жуан! Одну в расход пустил, второй письма шлет, а в поселке школьницу про запас держит. Надо тебя еще раз на собрание выволочь – за сердцеедство.

– Выволакивай,– самодовольно отвечает Князь, заклеивая конверт. Ему не хочется разочаровывать Калинкина, пусть думает, как ему нравится.– Сходим на почту?

– У нас есть куда письма опускать.

– Парни говорят, из нашего ящика стали редко вынимать. У старшины отпросимся и смотаемся. Рядом ведь.

– Ладно, только сам будешь отпрашиваться.

51.

Кеша стучится в двери каптерки.

– Войдите!

Кеша знает, чем пронять папу Тура. Он переступает порог и так звонко щелкает каблуками сапог, что аж пяткам становится больно. Тур до страсти любит этот звук. Лихо взяв под козырек, Кеша отчеканивает:

– Товарищ старшина, разрешите обратиться!

Калинкин, который маячит в дверях каптерки, качает головой: вот это выправка! Откуда что и взялось. Кешина выправка и старшине по душе. Он даже сам невольно становится со фрунт.

– Обращайтесь!

Тут Кеша делает вид, что ему совестно своей просьбы. Он даже косится на дверь – не уйти ли, дескать.

– Ну-ну, в чем дело, Киселев?

– Понимаете, товарищ старшина, письмо матери написал и целую неделю в кармане носил.

– Что, опустить забыли?

Князь делает вид, что ему невозможно хочется провалиться сквозь пол каптерки.

– Нехорошо получается,– корит Тур.– Мать одна, ее нельзя забывать. Она у вас немолодая, наверно?

– Немолодая. Болеет.

– Ну вот! Ох, дети, дети... Так что же от меня нужно?

– Товарищ старшина, чтобы скорее дошло, нужно на почту отнести. Можно, мы с Калинкиным смотаемся?

– А что, Калинкин тоже забыл опустить письмо?

– Да вот, вместе писали и вместе до сих пор носим.

– Еще один примерный сынок! Не стыдно вам обоим?

Калинкину остается только хлопать глазами. Не трепач ли этот Князь? Съездить бы ему по шее, чтоб не клеветал на порядочных людей...

– Ну, что ж с вами делать,– разрешает Тур.– Только чтоб одна нога здесь, другая там, ясно?

– Так точно!

Почта недалеко – от казармы видна. Она возглавляет улицу офицерских домов.

– Когда ты дурака перестанешь валять?– злится Калинкин.– Кто тебя просил за меня врать?

– Ты сам не умеешь, я и решил тебе удружить.

– Спасибо, удружил. Не понимаю, зачем я с тобой все время связываюсь? От тебя, кроме вреда, ничего не бывает.

Во дворе крайнего офицерского дома Кеша замечает девушку, которая развешивает на веревке белье. Не Женя ли это? Сегодня суббота, могла приехать на выходной.

Ослепнуть Князю на оба глаза, если это не она! И фигура ее, и движения, и прическа!

– А правда, Миша, чего ты за мной увязался?– спрашивает вдруг Кеша.– Как хвостик, даже стыдно за тебя.

От такой неслыханной наглости Калинкин замирает на месте.

– Я – за тобой?! Да ты ж сам уговаривал меня!

– Такой ты и есть,– с презрением говорит Кеша.– Помани тебя пальчиком, ты и побежишь куда угодно.

– Да ты... Знаешь, кто ты есть после этого? Тьфу на тебя!

Калинкин круто поворачивается и шагает назад.

– Письмо хоть давай отпущу!

– Обойдусь без трепачей!

Нехорошо, конечно, получилось, но что поделаешь, если это действительно княгиня Евгения. Не может же он к ней на пару с Калинкиным... А Калинкин парень отходчивый, он простит.

С замиранием сердца Кеша подходит к штакетнику. Женя не видит его. Покрасневшими от холода руками она развешивает белье. Движения рук совсем взрослые – плавные, изящные. Кеше кажется, что нужно долго тренироваться, чтобы так красиво развешивать белье. И вообще он считает все эти полотенца, наволочки и пододеяльники страшно счастливыми, потому что их развешивает Женя. Князь, возможно, жалеет, что его не прополоскали вместе с этим бельем, не выжали и не развешивают сейчас на веревке.

Под тяжестью белья веревка сильно провисла, и пододеяльник чуть не касается земли.

– Давай веревку натяну,– предлагает Кеша.

– Ой!– оборачивается Женя.– Как ты меня напугал!

– Трусиха потому что,– цветет Кеша.– Привет!

– Здравствуй. Ты зачем сюда пришел?

– На тебя посмотреть? Разве нельзя?

– Смотри, мне-то что.

– А папочка не выскочит, не выпрыгнет?

– Папочка в роте. Знать надо, где начальство находится.– Помолчав, Женя лукаво спрашивает:– А чего это ты боишься его? Снова на губу себе заработал?

– Нет, решил сделать перерыв. За всю роту насиделся.

– Ну, это мы еще посмотрим, какой будет перерыв. А то, может, захочешь за весь гарнизон отсидеть.

– Срока службы не хватит.

– На сверхурочную останься.

Помолчали. Предварительно густо покраснев, Князь сообщает Жене важный факт:

– А я тебе письмо накатал.

С любопытством взглянув на Кешу, Женя тоже краснеет, но быстро прячет свое смущение за огромным полотенцем.

– Ничего умнее не мог придумать?– спрашивает она из-за полотенца. Не дождавшись ответа, выглядывает из-за укрытия.– Ты что ж, лично мне вручишь или по почте пошлешь?

– А я, может, себе его оставлю.

«Ну, не болтун ли!– спохватывается Кеша.– Чего, спрашивается, выпендреж устроил? Или о деле говори или проваливай отсюда!»

Кеша, конечно, знает, о чем нужно говорить, но язык словно не свой – несет чушь. Князю становится обидно за свой одеревеневший язык, и он довольно грубо напоминает:

– Веревку-то натянуть?

– Натяни,– милостиво разрешает Женя.

Князь перепрыгивает через штакетник, хотя калитка – в двух шагах, и подходит к столбу.

– Между прочим, даже короли ходят в калитки, а ты всего-навсего князь.

– Зря короли не прыгают – дело полезное,– оправившись от смущения, говорит Кеша.– А я, может, спорт люблю.

– Знаю, как ты его любишь,– смеется девушка.– Думаешь, не видела, как ты в конце колонны плелся?

– Это когда?– настораживается Кеша, вспомнив призрак на велосипеде.

– А ты разве не видел, что я сзади ехала?

– Значит, рано назад повернула, уважаемая княгиня Евгения. Я тогда всех обогнал. Кроме, конечно, сержанта. Это у меня такой тактический прием: сначала отстать, а потом как врезать перед финишем!..

Неожиданно у штаба раздается вой сирены. К тому времени Кеша отвязывает веревку от столба и держит ее вместе с бельем на весу.

– Тревога! Держи, княгиня Евгения, мне работенка будет!

Он отдает веревку Жене и прыгает через штакетник.

– Ой, уроню!– жалобно пищит девушка.

Кеша снова перепрыгивает, с лихорадочной быстротой привязывает веревку к столбу, сует в руки Жене письмо и уносится вскачь. Глядя, как это у него здорово получается, Женя начинает верить, что Князь может кого угодно перегнать. Кроме, конечно, сержанта.

52.

К этому времени в канцелярии мирно обсуждали обслуживание сегодняшних полетов. Заслышав сирену, ротный, Тур, Савельев и командир второго взвода лейтенант Рожков быстро надевают шинели.

– Что бы это могло значить?– недоумевает Максимов.– Ученье не намечалось, вроде.

– Ребята на полетах вымотались, вот беда,– вздыхает Тур, выходя из канцелярии вслед за лейтенантами.

Телефонный звонок останавливает ротного в дверях.

– Капитан Максимов слушает... Здравия желаю, товарищ полковник!– лицо ротного становится еще строже.– Понимаю, товарищ полковник. Действую по плану «Тайфун».

Максимов бросает трубку и быстро выходит из канцелярии.

– Объявите «Тайфун»!– приказывает он Савельеву.

– Рота, «Тайфун»!

– Тайфун!– разносится по казарме.

Это уже не игра, не тренировка. Это даже не учение. Возможно, пришла пора сдать самый серьезный экзамен. Что произошло на границе, пролегающей недалеко, за сопками, ребята знать не могут, а если все обойдется благополучно, то, может, и не узнают. Но что такое «Тайфун», известно каждому в гарнизоне. Это значит, все Вооруженные Силы страны молниеносно приведены в боевую готовность – от маршалов до солдат, дежурящих сейчас в хлеборезке, от ракет до последней запчасти на складе автопарка.

Лейтенант Савельев вытягивает руку в сторону:

– Резервная команда, в одну шеренгу становись!

От волнения у него совсем не получаются басовые нотки, но он не обращает на это никакого внимания.

По направлению вытянутой руки быстро выстраиваются человек пятнадцать. Как угорелый, в казарму влетает Князь и становится на левый фланг. Он уже знает, что объявлен «Тайфун».

– Товарищи, задачу вы знаете,– скороговоркой выпаливает Савельев.– Повторяю: согласно плану «Тайфун» нам надо к двум часам ночи прибыть на запасной аэродром для обслуживания боевой техники. Погода плохая, возможен снег. Все! По машинам!

Сгоряча Кеша совсем не чувствует усталости. Словно не он мотался по аэродрому десять часов кряду. Но уже после первых километров баранка становится неподатливой, нога немеет на акселераторе, спина затекает. Скорость дается нелегко – не асфальт ведь. К тому же еще в гарнизоне начал сеять дождь. Перед глазами мельтешат «дворники».

Давно стемнело, и в лучах фар тускло поблескивает мокрая гравийная дорога. Скоро начнутся такие ухабы, на которых шофера воют громче моторов, словно каждый удар по рессорам отдается у них в печенках. Так и есть: через километр гравий кончается, передние машины резко снижают скорость. Пошла пляска вприсядку! Кеша заранее включает передний мост и вскоре въезжает в месиво, которое для смеха называют дорогой.

Что за чертовщина? Боковым зрением Князь замечает, что рядом кто-то сидит. Резко поворачивает голову – на сиденье никого. Померещилось. Должно быть, свет от задней машины отражается в боковом зеркале и рисует на стенах кабины непрошеных пассажиров. А почему непрошеных? Пусть! Даже с призрачными пассажирами веселее ехать.

Все-таки Кеша не может отделаться от ощущения, что в кабине он не один. Даже примеряется мысленно, как в случае необходимости выхватит автомат из держака. Но уж если дело дошло до привидений, то пусть рядом с ним окажется Женя. С ней-то он не заскучает!

Она, конечно, прочла письмо. От этой мысли Кешу бросает в жар.

Шутки шутками, но веки уже неуправляемы, вот-вот закроются. К счастью. Кеша вспоминает старую шоферскую хитрость. Он останавливает машину и быстро стаскивает с правой ноги сапог.

Рядом останавливается Калинкин.

– Ты, клоун-самоучка! Что у тебя?

– Все в порядке! Начнешь кемарить, скинь правый сапог!

– Я и без тебя уже снял!

Калинкин обгоняет Кешин заправщик.

Дорога вскоре идет на подъем, затем ныряет в расщелину между скалами. Колонна сразу увеличивает скорость. Страшно представить, что будет, если они не успеют к двум ночи. Поэтому парни выжимают из машин все. Но вот дорога снова хоронится в тайге. Опять колдобины...

Сначала Кеша не разобрал, что это летит на него. Потом понял: снег. Рой белых мух становится все гуще. У самого стекла снежинки шарахаются в стороны. Первый снег.

Что-то огромное становится на пути. Кеша тормозит. Это машина Калинкина. Из-за слякоти ее развернуло поперек дороги, задние колеса буксуют в глубокой обочине. Машина почти легла на брюхо. Быстро натянув сапог. Кеша выскакивает на дорогу и пронзительно свистит.

– Хватит буксовать, зароешься!– кричит он высунувшемуся Калинкину.– Доставай трос! Князь цепляет трос за крюк своего заправщика.

– Пошел!– кричит Калинкин, и он дает задний ход.

Машина беспомощно скребет колесами. Еще трос, и еще одна машина скребет дорогу. Понадобилась третья машина, чтобы Калинкин почувствовал под колесами твердую почву. Колонна ползет дальше.

Через полчаса снова остановка.

– Марфутин засел!– кричит Калинкин.– Пошли вытаскивать!

Чтобы толкать машину, нужно стоять по колено в жиже. Марфутин в выгодном положении – он за рулем. Парень чувствует себя настолько виноватым, что, кажется, готов за компанию с головой окунуться в этот кисель.

– Раз два, взяли-и! Еще взяли-и!..

Кеша чувствует, что в правый сапог течет ледяная вода. Он быстро поднимает ногу. Теперь вода льется в другой сапог.

– Еще разо-ом!

Кеша упирается так, что глаза на лоб лезут, и оба сапога благополучно заполняются не то холодной жижей, не то раскаленным металлом. Рядом жмет плечом Савельев.

– Я готов, еш-клешь!

– Что готов?– спрашивает лейтенант.

– Готов выполнить любой приказ Родины,– уточняет Кеша и орет во все горло.– Марфуша, враскачку давай!

Машина раскачивается взад-вперед, и с помощью десятка пар рук выбирается на твердое место.

– Что б ты без меня делал, Марфуша?– кричит Князь, утаскивая к своей машине по три литра жижи в каждом сапоге.– Ты бы тут до дембеля куковал.

– Парни, кому сухие сапоги дать?– взывает с подножки весь виноватый Марфутин, но его сапоги, видать, никому не нужны.

– Внимание, товарищи!– объявляет Савельев.– Впереди Ведьмин лог, очень сложный участок. Прошу соблюдать предельную осторожность.

– А что, ведьмы молоденькие?

– Так будем ползти, они состарятся. По машинам!

53.

Лучи света выхватывают из темноты деревья, острые скалы, которые смахивают на окаменевших ведьм. Снег снова переходит в дождь, которым земля опилась по горло. А вот и крутой спуск в Ведьмин лог. Откажи здесь тормоза, и поминай, как звали рядового Князя и какой марки была его коломбина.

Но почему внизу останавливаются все машины? Снова кто-то засел или там ведьмы собрались на шабаш? Спустившись. Кеша видит в лучах фар, что дорогу перекрывает грязный поток. Он уже размыл в ненадежном грунте глубокую канаву. Шевцов длинным шестом меряет глубину образовавшегося у дороги озера. Метра два будет, не меньше.

– Все ясно – трубу под дорогой забило,– озадаченно говорит лейтенант.– К утру ни одна машина не пройдет.

– Можно прочистить трубу,– отзывается Шевцов.– Мы уже светили с другого конца, в середке ничего нет – при входе забило.

– А пролезть можно в трубу?

– Нет, товарищ лейтенант, мне больше по душе братская могила. С этой стороны жердями нужно ковырять.

– Ясно. Нужны двое. Кто останется?

Добровольцами оказываются все. Лейтенант улыбается: ему очень по душе вызывать добровольцев.

– Старшим назначаю сержанта Шевцова. Второго он сам пусть выберет.

Кеша сразу теряет интерес к этому делу. Уж конечно, сержант не его выберет. Но Шевцов смотрит именно на него и заговоршески подмигивает:

– Поработаем?

– Ага!– расплывается Кеша в улыбке.

Предпочел-таки! Князь смотрит сейчас на Шевцова с уважением. Или с благодарностью. А впрочем, шут его знает, как он смотрит, если у него в глазах всегда чертенята живут.

– По машинам!– командует Савельев. И Шевцову:– Попробуйте не опоздать, сделайте даже невозможное.

Грузно переваливаясь с боку на бок и ревя моторами на пониженных передачах, машины переезжают бурлящую канаву. Тут не то что к утру, через пару часов будет противотанковый ров.

Стоя в воде, Шевцов и Кеша тычут длинными жердями в трубу, упрятанную глубоко под водой. Они нащупывают что-то застрявшее в трубе, но что это – понять не могут.

– Черта с два!– говорит Шевцов.– Уже десять минут колбасимся. Не пришлось бы нырять в этот компот.

– Мне можно, я уже давно в сапоги набрал.

– Нашел, чем удивить... Ладно, еще одна попытка. Пойду вырублю жердину с крючком.

Сержант растворяется в темноте, а Кеша несколько секунд в раздумье смотрит на холодную, маслянистую в лучах света воду. Затем решительно направляется к своей машине.

«Сейчас он поймет, что не зря меня выбрал»,– думает Князь.

На сиденье летит куртка, гимнастерка, майка и часы. Кеша оставляет на себе брюки и сапоги. Очень ему не хочется оставаться в этакую холодрыгу без штанов.

На поверхности озерка плавает всякий лесной мусор. Согнувшись крючком, Кеша входит в воду и яростно растирает ладонями грудь. Он с ненавистью и страхом смотрит на чернильную гладь. Отблески света на ней зловещи. Если в логу на самом деле водятся ведьмы, то лучшего места, чем эта студеная лужа, им не сыскать.

Еще шаг, еще... Мурашки беспрерывно пересчитывают позвонки, вода ломит кости.

«Сейчас он поймет...»

– Киселев, назад!– раздается испуганный голос сержанта.

Теперь уж дудки! Назад он теперь не повернет.

Кеша делает два шага вперед и проваливается выше пояса. Дышать нечем, мышцы немеют...

– Вылазь, жердиной огрею!

В первую секунду ему кажется, что угодил в костер. Несколькими махами Кеша добирается до того места, где должна быть труба и лихорадочно шарит ногами под водой. В трубе что-то похожее на корягу. Но как ее взять?

Сержант отбрасывает жердину и начинает раздеваться.

– Н-не надо,– выдавливает Кеша.– Я уже...

И, набрав воздуха, ныряет. Шевцов остается стоять с разинутым ртом и гимнастеркой в руках.

Под водой Кеша упирается ногами в края трубы и тянет корягу за толстый сук. Коряга неохотно поддается, но у Кеши кончается кислород, и он выныривает.

– П-пошла, зараза!– сообщает он, отплевываясь, и снова ныряет.

Как он и думал, коряга возвратилась на старое место – вода засосала ее в трубу. Значит, одолеть ее можно только за один прием. Кеша изо всей мочи тянет за сук. Еще, еще!..

Снова неудача. Отдышавшись и со всхлипом вобрав в себя воздух, Кеша ныряет в третий раз. Вот этот проклятый сук! Князь делает отчаянный рывок, другой, третий. Есть!

Коряга неохотно всплывает, словно раздумывая, стоит ли это делать. Поток воды гудит в трубе.

Кешина голова появляется на поверхности и начинает ожесточенно отплевываться. Хлебнул-таки напоследок. Всплывшая коряга похожа на какое-то лесное чудовище или на ведьму-утопленницу. Не хватает лишь, чтобы у нее горели глаза размером с плошки. Кеша подталкивает чудовище к берегу и сам вылезает на сушу.

– Хватило ума в штанах полезть,– ворчит сержант, оттаскивая корягу подальше от берега.

– Н-ничего,– стучит Князь кастаньетами.– В штанах т-теплее.

– Погоди, сейчас тебе жарко будет,– смеется Шевцов и начинает растирать Кеше спину и грудь. Он работает своими жесткими руками так, словно собрался растереть Князя в порошок или по крайней мере содрать с него гусиную кожу.– Терпи, терпи!

Это же экзекуция, а не растирание! Но приходится терпеть, тем более, что самое страшное осталось в этом компоте.

Наконец Кеша вырывается из сержантских лап и поспешно натягивает на себя одежду. Ввалившись в кабину, он включает печку. Зубы прямо лязгают, как у матерого волка.

Через минуту открывается дверца и в кабину летят брюки и сапоги.

– 3-зря,– говорит Кеша.– Сержант без штанов – все равно, что полрядового.

Натянув на себя сержантские брюки и сапоги. Кеша трогает с места. Шевцов едет следом. Печка быстро наполняет кабину теплом, минут через десять озноб начинает проходить. А еще через час кончается тайга. В темноте едва различаются взлетные полосы запасного аэродрома. Чуть в сторонке темнеет ряд машин.

Сержант смотрит на часы: точно успели!

Кешин заправщик и тягач Шевцова становятся на левый фланг. К ним тут же подходит лейтенант Савельев.

– Прочистили?– спрашивает он, открыв дверцу сержантской кабины.

– Так точно, товарищ лейтенант!

– А почему вы без брюк, без сапог? Ведьмы раздели?

– Киселеву одолжил,– смеется Шевцов.– Он в эту купель нырял. Представляете, пока я жердину вырубал, он прямо в штанах и сапогах залез в воду и выволок корягу. Я боялся, что его в трубу засосет.

– Занимательная личность – этот рядовой Князь. А я, признаться, считал...

– Все считали,– неопределенно говорит сержант.

Светает. Уже видно, как на пригорке вращается локатор. Но ничто не нарушает спокойствие запасного аэродрома. Самолеты так и не прилетели.

Что могло бы произойти в эту ночь, рядовому Киселеву знать не положено. Доподлинно известно только одно: кому-то не нравятся, что рядовой Князь спокойно спит по ночам.

54.

Ведьмин лог стал для Кеши не то чтобы крещением, но все же событием особой важности. Потом, по прибытии в гарнизон, капитан Максимов выстроил автороту и торжественно объявил ей благодарность. Рота сработала четко. Отличившихся капитан благодарил особо, каждому персонально тряс руку.

Кеша среди этих отличившихся был. Что ни говорите, а чертовски приятно получать благодарности, да еще в таких словах: «За проявленные находчивость и мужество...» Когда ротный говорил лично о Кеше, то Шевцов цвел так, словно эти слова адресовались лично ему.