Текст книги "Про Кешу, рядового Князя"
Автор книги: Петр Столповский
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Пётр Столповский
ПРО КЕШУ , РЯДОВОГО КНЯЗЯ
Повесть
1.
– Подтянись!
Пестрая, не по-военному растянутая колонна новобранцев неспешно пылит по неукатанной гравийной дороге, повторяя все ее изгибы. Дорога эта проложена через тайгу к военному городку авиаторов. В ту же сторону, лениво расталкивая редкие облака, плывет солнце.
Время от времени кто-либо из парней задирает голову и оглядывает небо – нет ли среди растрепанных облаков серебристых крестиков с белоснежными линиями на хвостах. Коль поблизости расположен аэродром, то почему бы по здешним небесам не летать самолетам? Однако самолеты в этот полуденный час почему-то не спешат графить небо. Есть подозрение, что пилотам не сообщили заблаговременно о прибытии в гарнизон новобранцев. Иначе бы они всенепременно встретили пополнение образцово-показательными полетами с элементами высшего пилотажа.
– Подтянись!– вышагивая сбоку колонны, командует сержант.
Очень серьезный человек этот сержант, правил, как видно, исключительно строгих. Парни убедились в этом за длинную дорогу до части. Лишних слов сержант не терпит, на стриженое пополнение поглядывает, как учитель английского языка на своих заталашных учеников. Наверно, втайне сержант убежден, что природа наделила его способностью видеть человека насквозь. Вот и сверлит стриженых взглядом – практикуется.
По какому-то глупому недоразумению носит он не офицерские, а всего лишь сержантские погоны. Похоже, эта ошибка не выходит из головы сержанта, точит ему мозг. Но что, в самом деле, за беда! Ведь он завидно молод, не уйдут от него офицерские погоны. И напрасно сержант хмурится так, словно хочет казаться старше своих юных лет. Ведь молодость, если разобраться, тоже недостаток вполне исправимый.
– Подтянись!– уж в который раз повторяет сержант, ревниво наблюдая, как новобранцы выполняют его команду.
Нельзя сказать, что команды вовсе не достигают цели. Кое-кто всерьез пытается подтянуться, наступая при этом на чужие пятки, как при выходе из кинотеатра. Но вон того невысокого новобранца, который плетется в самом хвосте колонны, команды, как видно, совсем не трогают. Вроде у него уши заложило.
Во избежание всяких там недоразумений следует сразу предупредить, что от первой страницы и до последней речь пойдет не столько об авиации и даже не столько о строгом сержанте Шевцове, сколько о нем, Кеше – новобранце 70-х годов. Поэтому Кешу необходимо знать в лицо, и теперь в самый раз описать его честно, без прикрас, то есть такого, каков он есть.
Одет Кеша не то чтобы вызывающе по нынешним неразборчивым модам, но чересчур уж пестро. Бархатную кепку с нелогично большим козырьком он по нелогичной же привычке надвинул на самые глаза. Поэтому шагает с высоко поднятой головой – иначе кроме шлепающих впереди башмаков ничего не видать. На плече у парня болтается что-то вроде увеличенной в размерах дамской сумочки на широком ремне. Конечно же, она обклеена «мэйд ин закордонными» переводными картинками. Кеша обожает картинки и в душе жалеет, что они не лепятся на штаны или, к примеру, на куртку. Вот было бы здорово – кореша усохнут от зависти!
Штанами в наш фасонистый век не удивишь, всяких повидали. Но Кеша и тут на высоте. Сержант, небось, голову ломает: не с мылом ли Кеша натягивает на себя стильные «дудочки». Предупредим сразу: без мыла. Только абажурную бахрому он напрасно пришил к штанинам – сержанту очень не нравятся дешевые подделки под индейцев. Добавим для ясности, что Кеша худощав, но не жилист, что нос у него с мелкой горбинкой, но отнюдь не орлиный и что большие деревья – его страсть. Чем выше дерево, тем оно для него как бы авторитетнее. Перед секвойей он наверняка снял бы с головы свой великолепный бархатный блин. Секрет тут прост: Кеша родился и вырос в лесном краю. Поэтому, пока не кончится тайга, он будет шагать с высоко поднятой головой. Вид живописных таежных великанов делает его сравнительно смирным, и сержант должен бы этому радоваться.
Если заглянуть Кеше под грандиозный козырек, то не нужно будет объяснять, что он лихо простился с беззаботной гражданской житухой. На это ушли все ассигнования, отпущенные щедрой папиной рукой. Самому Кеше кажется, что он несет на своих плечах не голову, а огромную болячку, которая чутко реагирует не то что на каждый шаг, но даже на каждый окрик горластого сержанта. Ведь Кеша только делает вид, что не слышит команд. На самом же деле сколько уж раз смертельно стрельнул взглядом в прямую, натренированную сержантскую спину!
– Подтянись! Киселев!
Поясним: Киселев – это он же, Кеша . «Тьфу ты, еш-клешь!– чертыхается он про себя.– Попугай! Чего, спрашивается, глотку драть? И так видно, что ты солдафон».
Сейчас сержант Шевцов кажется Кеше невыносимо вредным человеком. Настолько вредным, что подумать тошно: как это им, Кешей , будет командовать этот гвоздь, и неужели он, Кеша , должен ему беспрекословно подчиняться? Мыслима ли такая пытка для свободолюбивой натуры нашего героя?
Впрочем, не спешите думать о нем плохо. Кеша вовсе не отрицает необходимость подчинения вообще, а в армии – в частности. Служить, оно, конечно, заманчиво, особенно, если ему дадут самолет в личное распоряжение. Но позволять покрикивать на себя всяким тут ефрейторам – это, простите, выше Кешиных сил и возможностей. Куда бы еще ни шло генералам подчиняться или, на худой конец, майорам, которые седые и у которых ордена от плеча до плеча. Вот это подчинение!
2.
Подумать только: прошло всего несколько дней со времени призыва, а Кеша уже в другой части света глотает пыль на этой щебеночной дороге! Дом остался в такой невообразимой дали, что мысли, кажется, и те летят к нему не меньше светового года. Кеша , конечно, не слюнтяй и не какой-нибудь маменькин сынок, но под впечатлением таких жутких расстояний ему становится жалко себя до слез. Это она, ностальгия распроклятая!
И как же много вместили в себя дни, пока он ехал из дома в эту несусветную даль! Дорожные дни представляются Кеше чем-то вроде нейлоновых авосек. Пока в них ничего не лежит, сеточки крохотные, в кулак зажал, и не видно. А начнешь загружать, сеточки растягиваются до неправдоподобных размеров. Эти дни так же раздуты событиями.
Но вот странное дело: от обилия событий в памяти остались какие-то жалкие бесцветные лоскутки, из которых Кеша никак не может составить целое полотно. А может, он и не был участником всех этих событий, а только рассеянно наблюдал за ними через невозможно мутные оконные стекла? Похоже, что так.
Все же знакомство с Кешей начато не совсем правильно. Что это за герой, который свалился на нас, точно с Луны? Следовало бы отсчитать назад хотя бы полмесяца да заглянуть в северный городок Вычедол. Именно его Кеша осчастливил своим рождением.
Вычедол невелик, но прекрасен. Чтобы разместить свои улицы и скверы, ему пришлось потеснить беспредельную тайгу. Но потеснил он ее деликатно – ровно настолько, чтобы лохматые ели по ночам не царапались своими зелеными лапами в окна крайних домов.
Так вот, если мы отсчитаем назад полмесяца, то найдем Кешу в парке над рекой, недавно заложенном, но уже красиво запущенном.
Осторожно!
Ничего особенного, просто из кустов вылетает пустая бутылка. Кажется, не из-под лимонада. Она катится по аллее под ноги престарелой чете, которая, видимо, совершает свой традиционный моцион. А из кустов в это время доносится бессвязное бормотание расстроенной гитары. Кто-то поет, нарочито коверкая слова:
Дикарь дикарке предложенье сделал
И подарил ей хобота кусок...
– Господи, безобразие какое!– останавливается старушка.– А милиции, как всегда, днем с огнем не сыщешь.
– Оставь, Розочка, это хулиганы,– хладнокровно, хоть и с оглядкой на кусты, говорит супруг.– Это нас совершенно не касается. Пойдем, цветочек.
Обойдя бутылку, словно она могла лягнуть, чета удаляется по аллее. В кустах уже бушует хор:
А дикари, как бегемоты, ржали:
Дикарь дикарку по ошибке съел...
Вскоре на аллею выкатывается вторая бутылка не из-под лимонада. В этот раз она останавливается у ног двух ребят вполне спортивного сложения. С ними две девушки.
– Эй, парни, кончайте наглеть!
Гитара спотыкается об эти слова, выбивающиеся из контекста песни, и смолкает.
– Князь, нас выследили,– слышится из кустов развязный голос.– Великолепной семерке угрожают.
– Разберемся, еш-клешь!
Кусты раздвигаются, обнаруживая не совсем свежую физиономию. Это наш герой. Он же Кеша . Он же, как мы слышали, Князь. Вместе с ним еще шестеро веселеньких парней. В четырнадцать не очень доброжелательных глаз они разглядывают наглецов, осмелившихся выследить их «великолепную семерку». В знак пренебрежения к нахалам толстяк из этой семерки продолжает жевать кусок докторской колбасы.
Волоча по кустам стонущую гитару, Кеша , как и подобает приличному герою рассказа, первым выходит на аллею. За ним – остальные.
– Мамзели и прочие фрейлины могут быть свободны,– объявляет Кеша , деловито вешая гитару на сук березы.– Остальным приготовить пасти. Будем рвать.
– Для инструктажа, хе-хе,– уточняет длинный тощий парень, театрально разминая картонные плечи.
– Нехорошо потому что прерывать трапезу,– с притворным сочувствием поясняет толстяк, продолжая чавкать.
– Смелые, однако,– удивляется один из ребят.– Уберите-ка лучше бутылки и топайте спать по добру по здорову!
– Щас потопаем, еш-клешь,– многозначительно обещает Кеша , и «великолепная семерка» начинает наступать правильным развернутым строем.
– На этой аллейке сейчас будет весело,– ухмыляется тот, с картонымми плечами:– Оборжетесь!
Семерку, правда, смущает то обстоятельство, что «жертвы» не улепетывают, а девушки даже не прячутся за спины парней. Это ж не по правилам! Тикать бы им надо, а то, чего доброго, придется на самом деле драться.
«Почему девки-то не визжат?»– недоумевает Кеша .
Но семерка завелась, самой уж не остановиться. Да и поздно. Кеша вытягивает вперед два растопыренных пальца, пытаясь достать до груди одной девушки:
– Утю-тю, белочка...
Непозволительно сильный удар отбрасывает нашего героя в кусты, и на него с плачем падает гитара.
Какая жестокость! Судя по точности удара, Кеша начинает соображать, с кем они связались. Он трясет головой, словно не может очнуться от кошмарного сна, а в ушах многократно повторяется его же «утю-тю». Звуковым фоном для этого «утю-тю» служат сочные удары и короткие вопля. Рядом с Кешей плюхается толстяк. С неожиданной резвостью он проползает на четвереньках пару метров, потом вскакивает на задние конечности и со щенячьим повизгиванием протаранивает кусты. Ветки мешают Кеше как следует разглядеть расправу над семеркой. Видны только мелькающие ноги и расползающиеся приятели. Последним с битвища укатывается огрызок докторской колбасы.
Такая вот неувязка получилась. Недооценила «великолепная семерка» возможности этих наглецов.
– Эй, ты, в кустах!– слышит Кеша и притворно закрывает глаза.– Бутылки один уберешь! Ты уж позаботься.
И тут же испуганный голос девушки:
– Мальчики, он же отключился! Это ты его, Славка!
– Ничего, включится. Я таких зайцев знаю. Краем глаза Кеша наблюдает, как эти проклятые хулиганы с возмутительным спокойствием удаляются по аллее. Научились по мордасам бить и рады. А милиции, как всегда...
Одному Кеша удивляется: почему эти деятели не забрали гитару? Хотя бы ради хохмы. Вот дурачье: физиономию начистили, а гитару не забрали.
3.
Кеше , сколько он себя помнит, всегда хотелось чего-то необычного. Вот только чего, выдумать не мог. Но однажды поднатужился и выдумал. Взбрело ему в голову, что из рода он не какого-нибудь, а княжеского – дед, нарочно, князем был. В семнадцатом эмигрировал в Париж и там скончался от тоски по родине.
Рассказав в классе историю своего предка, Кеша , что называется, вошел в роль. Он каждый день стал дополнять биографию своего деда-князя захватывающими подробностями. Благородный предок получался лихим воякой и отчаянным ловеласом. Вечерами он играл в рулетку, огребая большие миллионы, ночи проводил на балах, где охмурял чужих жен, а утром его обязательно вызывали на дуэль ревнивые мужья, в которых он проделывал аккуратные дырки и отправлял к праотцам.
Класс и верил и не верил Кешиным россказням, но на всякий случай прозвал его Князем. Зато классный руководитель Нинель Питиримовна не на шутку обеспокоилась подробностями из родословной своего подопечного. Когда по классу пополз очередной слух, что Кешин предок разминки ради занимался иногда разбоем в дремучих лесах, Нинель Питиримовна не утерпела и сходила после уроков к Киселевым. Надо же в конце концов выяснить истину.
Отец драл Кешу неумело, но очень больно. Неумело потому, что практиковал крайне редко, а больно потому, что ему было обидно за свою кристально чистую родословную. В роду Киселевых было много крестьян, кузнецов, рабочих, был даже один колбасник, но князьёв-вертопрахов, слава Богу, не водилось. И знать никто не знал, что такое рулетка, и крови на совести рода не было. А прадед Северьян кончился мученической смертью, будучи нещадно битым батогами и сосланным в каторжные работы. За что? А за то: когда Северьяна обобрали за недоимки, он взял и поджег темной ночкой барские амбары.
Нетренированная рука отца с большим старанием изгоняла из Кешиной головы дурную фантазию. Фантазия, вроде, улетучилась, а прозвище осталось. Так его с тех пор и величали Князем.
В знак протеста отцу, а отчасти, чтобы не упасть в глазах класса, Кеша удрал из дома. Делал он это дважды. Второй раз добрался до самой Москвы. До сих пор он с горящими от возбуждения глазами рассказывает парням, как трясся в товарняках, как удирал от милиции по крышам вагонов, на бешеной скорости прыгал под откос, голодал трое суток... С былями переплелись небылицы, в которые Кеша теперь сам свято верит.
Почему убегал? Кеша и сам толком не знает. Но парням отвечает на этот вопрос четко.
– Вам до этого не допетрить,– снисходительно говорил он и начинал плести околесицу, даже не свою собственную, а где-то услышанную краем уха.– В людях гибнет дух авантюризма. А я не желаю, чтобы он во мне погиб, ясно? Я хочу быть раскрепощенным и вольным во всем. Нет, вам не допетрить...
После первого побега отец пытался изгнать из своего сына еще и дух авантюризма. Но после второго он откровенно плюнул на это дело и сказал:
– Пропади ты пропадом, будь кем будешь!
Вот так пришло к Кеше и раскрепощение и воля вольная. А Нинели Питиримовне пришлось теперь воспитывать не только новоявленного «князя», но и его родителей, поскольку, по ее словам, они обнаружили «педагогическую дремучесть и родительскую беспомощность». Однако такой груз классный руководитель явно не потянула. Как ни напрягала свои педагогические силы, а воз с родителями оказался не по ней. С великими потугами Кеша закончил восьмилетку, а дальше быть школьником не пожелал. Дружный учительский коллектив распрощался с ним чуть ли не со слезами радости. А Нинель Питиримовна, остро переживая свое поражение и оставив поэтому педагогический такт, проводила юного Князя такой речью:
– Тут ничего не вышло из тебя, Киселев, а там точно свихнешься. Не петрушка ты, не редиска, а так, колючка какая-то верблюжья.
Дальше было так. Поступил Кеша в одно из профтехучилищ на каменщика, но был оттуда вытурен за лодырничество, драки и вопиющее непослушание. В день изгнания директор училища упрекнул Киселева-старшего за полное невнимание к сыну. Тот в ответ выдал давно, видать, выношенную педагогическую догму:
– Как вы могли убедиться, на этого олуха ничего не действует. Воспитать его может только одно.– Он поднял палец к потолку и со значением произнес:– Правда жизни. Она умеет вправлять мозги.
При этом отец энергично плюнул в кулак и замахнулся им, желая показать, как правда жизни будет вправлять его отроку мозги. Директор с досадой крякнул и спросил:
– Скажите, ваша жена такого же мнения?
– А куда ж ей деваться? Именно такого! Ведь для этого олуха матери просто не существует.– Отец чуть наклонился к директору и жарким шепотом закончил:– Все они сейчас такие, простите, выродки! Вы же педагог, неужели не знаете?
– Нет, не знаю,– поморщился директор.
Отец шутливо погрозил ему пальцем:
– Знаете, знаете, чего уж там! Вот вы моего оболтуса вышвыриваете и правильно делаете. Обеими руками – за. Пусть им займется правда жизни, она умеет...
Что и говорить, с правдой жизни Кеша был явно не в ладах. Так выходило, что он доставлял радость людям только тогда, когда избавлял их от своего присутствия. Но так или иначе, он дотянул до возраста допризывника. В военкомате ему предложили поступить в автомотоклуб ДОСААФ учиться на шофера. Кеша согласился и к великому удивлению родителей дотерпел до конца учебы, даже водительские права получил. Только тут надо отдать должное тому обстоятельству, что в автомотоклубе была полувоенная дисциплина. А перед откровенным нажимом решительных людей раскрепощенная натура Князя устоять не могла – не знала против них средства.
Технически подкованному Кеше была вверена настоящая автомашина по имени самосвал – взяли в автобазу Вычедольского строительного треста. Для парня это великое событие. Сами посудите: дома ему не доверяли даже пылесоса, опасаясь, как бы он не обернулся в шкодных руках грозным оружием.
…Как бы нам все-таки не увлечься безоглядной критикой героя. Ведь критиковать – это так просто! Иные увлеченные достигают в этом приятном деле виртуозного мастерства. А ведь у Кеши есть и достоинства, он, к примеру, недурно шоферил и даже питал к машине нежные чувства. Стало быть, не круглый олух, а какой-то такой продолговатый.
На первую получку юный водитель купил с рук гитару, приклеил к губе сигаретку и отправился искать применение остальным деньгам. Нашел. Да так, что наутро в голове стоял сплошной треск. Дома от него не требовали выкладывать получку, поэтому она всякий раз исчезала так быстро, словно Кешины карманы состояли из сплошных дыр.
4.
День, когда «великолепная семерка» была безжалостно бита в парке над рекой, для Кеши стал знаменательным: утром он получил повестку из военкомата. Пора ему было отправляться в армию. Вот и отметил он это событие, не дожидаясь конца смены. По пьяному делу познакомился с хмурым и неопрятным громилой по имени Миха и его недорослым приятелем. У этого верзилы брюхо из спецовки прет, седина в голову ударила, но на стройке все звали его не иначе как Михой.
– Хрусты нужны?– прямо спросил Миха.
– Чего?– не сообразил Кеша .
– Ну, хошь подзаработать?
– Это можно.
– Завтра к восьми подкати к очистным. Перевезем кое-что, и концы в воду. Полчаса дела.
– Пахнет воровством,– пьяно хихикнул Кеша .– Не пойдет.
– Не так выражаешься, мальчик,– терпеливо объяснял Михин приятель.– Будем бороться с этим... с бесхозяйством.
– Да чего с ним толковать!– перебил Миха.– Слаб в коленках.
– Я слаб?! Плохо ты меня знаешь!
– Тогда по рукам?
– По рукам!
С ослепительной фарой под левым глазом Кеша заруливает на своем самосвале по обширной промышленной стройке. На дорогу перед машиной выбегает какая-то огромная и нескладная фигура, ожесточенно машет руками, требуя остановиться. Физиономию эта грузная фигура имеет свирепую и неопрятную, спецовка не стирана с рождения. Словом, налицо резко отрицательный герой. Тюремное начальство, должно быть, без ума от таких дорогих клиентов.
Завидев этого дикого типа, Кеша начинает беспокойно ерзать на сиденье, но машину останавливает. Тип рывком распахивает дверцу и без предисловий спрашивает простуженным на всю жизнь голосом:
– В рожу хошь? Я спрашиваю, тюня: в рожу хошь?
Какой, однако, наглец! Допытывается так, словно должен получить утвердительный ответ. У Кеши , понятно, нет желания светить двумя фарами сразу, поэтому он начинает позорно канючить:
– Не могу, Миха! Ну, найди другого, мало машин, что ли...
– Ничего не знаю, вчера уговор был!
– Так то ж по пьяни! Я уже и не помню.
– А, шкура, не помнишь? Щас напомню!
Хриплый Миха своей крючковатой пятерней хватает Кешу за рукав и тянет из кабины.
– Я те щас пику меж ребер вставлю, шкура!
– Миха, кончай, Миха!– верещит перепуганный Кеша , цепляясь за баранку побелевшими от натуги пальцами.– Ну, поеду!
Миха сразу отпускает рукав. Только тут Кеша замечает в другой руке хриплого нож, и запоздалые мурашки начинают колко прыгать по загривку.
– А то гляди, тюня, у меня не заржавеет!– грозится Миха, пряча нож за голенище сапога. Он обходит машину спереди и открывает дверцу.– На таблетки работать будешь, да еще и получки не хватит. Пошел на очистные!
Перепуганный Кеша никак не может включить передачу.
– Что, мандраж в коленках?– ухмыляется тип.
– Ладно тебе!
Надо же – Кеша позволяет себе огрызнуться.
Машина трогает. Уцелевший Кешин глаз переполнен страданием и страхом перед агрессивным Михой. Причем Кешей завладел один из самых подлых страхов – страх с овечьей покорностью. Хуже не придумаешь для гордой княжеской натуры нашего героя.
Вскоре можно было наблюдать такую картину. Хриплый осторожно выходит из-за строительного вагончика и внимательно осматривает стройплощадку. Никого. Стройка, видать, на гране благополучного «замораживания». Со строителями иногда такой грех случается – замораживают чуть ли не до состояния вечной мерзлоты.
Из глубины наспех сколоченного и так же спешно заброшенного сарая выходит рабочий. Вроде, тот самый крепыш-коротыш. Кеша сразу узнал в нем Михиного собутыльника. Увидев хриплого, рабочий делает короткий знак рукой: можно, мол. Через минуту Кешин самосвал подъезжает задним ходом к сараю, и эти двое начинают торопливо швырять в кузов мешки с цементом.
– Ты, тюня!– тяжело дыша, хрипит Миха.– Чо трясешься, давай вкалывай!
Кеша суетливо хватает тяжелый мешок, неуклюже тащит его к машине, роняет, снова хватается за округлые углы.
– Работай, мальчик, работай,– подает голос коротышка, швыряя в кузов очередной мешок.– Работа, она это... хе-хе... облагораживает фраеров.
– Не трепись, мелкий,– бросает ему Миха.– Застукают, тогда вволю потреплешься – там последнее слово дают.
Невозможный человек этот Миха – всех давит своим непререкаемым авторитетом. Ужасный тип!
Через полчаса все дела были обделаны, и вот машина проказливо мчится по дороге. Мешков в кузове уже нет. Цемент пойдет теперь на строительство не очистных сооружений, а дачи какого-то куркуля. Но Кеше на это наплевать. Рядом с ним на сиденье – Миха и коротыш, он же «мелкий». И лицо-то у него тоже мелкое, словно недорисованное. Такое и с пятого раза не запомнишь.
– Наложил, поди, сосунок?– посмеивается Миха и сует в карман Кешиной куртки несколько пятирублевых бумажек.– Твои хрусты. На выпивон и закусан... Ничо, привыкнешь. Человек – это такая скотина, что ко всему может привыкнуть.
– Не привыкну, мне уже повестка пришла,– хмуро отвечает Кеша .
– Чего?!– испуганно поворачивается к нему хриплый.
– Ка-какая повестка, мальчик?– хлопает глазами «мелкий».
– В армию. На медкомиссию, а потом забреют. Последнюю неделю работаю.
– Фу ты, фраер!– нервно хихикает коротыш.– Зачем же ты загадками выражаешься?
– Эт ты зря – в армию,– успокоенно хрипит Миха.– Ну ничего, мы с тобой завтра...
– В гробу я видал это дело, понятно?– прерывает его Кеша .– Первый и последний раз!
– Чего-о?!– снова тянет Миха.– Да ты у меня во где!– Он сует под нос Кеше согнутый в крючок палец.– Вас, дураков, так и учат. Потрепыхайся теперь у меня, шкура!
– Миха, Миха, не груби мальчику,– вступается коротыш.– Страх у него пройдет, деньги тоже кончатся, еще нужны будут. Подрастающему поколению много хрустов надо.
– Пижон!– не унимается Миха.– И чо мне всегда охота по такой роже бить?
– Я сказал – все! На меня не рассчитывай. Забирай свои хрусты!– Кеша выбрасывает из кармана пятерки. На него нападает отчаянная смелость, и он готов на все.
– Останови машину – в рожу дам!– не на шутку вскипает Миха.
– Не остановлю!
– Останови, говорю! Я тебе еще один фонарь сделаю!
– Бей сейчас!– истерически взвизгивает Кеша , и машина начинает так безбожно вилять, что встречный грузовик испуганно юркает в кусты на обочине. Мелкий хватается за поручень.
– Миха, Миха!– побледнев, говорит он.– Извини за критику, но ты хреновый воспитатель. Это же молодежь, к ней подход нужен, это, как его... хе-хе... наставничество.
– Я ему щас наставлю!– расходился хриплый.– Я ему пику наставлю! Пижон!
– Ну хватит, Миха, хватит, успокой свою очень нервную систему... Фраерок, родбрось-ка нас до столовки, пошамать пора. У рабочего класса обеденный перерыв начинается.
В шумной и не очень опрятной рабочей столовой, когда коротыш украдкой сковыривает железку со второй бутылки, Кеша начинает извиняться перед Михой за свою непростительную горячность и уверять, что ничуть не струсил, когда воровали цемент.
– Не воровали, дура! Брали!– поправляет Миха.– Лишнее брали, понял? Мешки два месяца провалялись в этом сарае и никто о них не вспомнил. Значит, лишние.
– Мальчик, я же сказал тебе: с бесхозяйством боремся. Уловил глубокий смысл?
Кеша , разумеется, уловил. Не лишние он бы ни за что не согласился воровать... пардон, брать. За это будьте спокойны. И вообще на Кешу , если к нему подойти без кулаков и прочих ножей, можно положиться в любом деле. До тюряги у него, конечно, не доходило, но жизнь он знает, не то что некоторые хорошисты.
– Молодец, сосунок!– гогочет Миха, кромсая ложкой котлету.– А то распустил нюни, как последняя лагерная параша.
– Ну вот, Миха, видал? Что я говорил?– вопрошает «мелкий», разливая под столом, как он выразился, «по семь булек».– Мальчику требовалось тактическое внимание и человеческое расположение. Молодой человек – это еще далеко не параша. Ты зубы уже съел, а не понимаешь...
– Чего?! Кто зубы съел?– набычивается Миха.– Щас я тебе, мелкий, дам в рожу, дак ты точно их съешь!
– Миха, да ты чего?– удивляется коротыш.– Это ж я просто красочно выразился, образованно.
– Образованный нашелся. Образовали его на лесоповалах...
Нет, невыносимый он тип, этот Миха. Бульдозер, а не человек.
Через четверть часа, мелко икнув. Кеша заявляет, что ему пора ехать на работу. Миха, у которого почему-то ни в одном глазу, прыскает со смеху:
– Куда ты, дура? Тебе ж бай-бай надо!
– Ты, Миха, дуб, еш-клешь!– нападает на Кешу пьяная отвага.– Меня на стройке женщина ждет, понял?
– Га-га-га... понял! Чеши, сосунок! И это...– перестает веселиться Миха,– чтоб языком не трепал. А то видишь эту кувалду?– И подносит к Кешиномой физиономии ядреный крутой кулак.
– Ты, Миха, дуб,– без прежней уверенности повторяет Кеша .
Он отстраняет от себя «кувалду» и, разгребая алюминиевые стулья, продвигается к выходу.
Стоит ли описывать, как Кеша ведет машину? Его счастье, что столовая расположена на объекте, не то в судьбе нашего героя мог бы произойти крутой вираж.
Самосвал с раствором останавливается возле строящегося цеха. Высунувшись из кабины, Кеша выискивает глазами свою «женщину». Это Галка, с которой он когда-то учился. Галке не повезло – не поступила после школы в университет. Пошла работать на стройку. Галку хвалят, недавно даже на Доску Почета попала.
Увидев девушку возле бригадной будки, Кеша требовательно сигналит и орет во все горло:
– Галка, прэфэт! Ты чего прошлый раз со скачек смылась?
Галке, понятно, неловко от такого к ней обращения, она всем видом показывает, что Кешиной женщиной не является.
– Эй, а сегодня пойдешь на скачки?
Никакой реакции.
Впрочем, Кеша вспоминает о фонаре под глазом и решает, что появляться с ним на панцах крайне нежелательно. Он скрывается в кабине и задним ходом подъезжает к растворному ящику. Ящик трещит под колесами, и солидная часть раствора валится из кузова мимо. Женщины-штукатуры, не в пример Галке, реагируют на это живо:
– Повылазило, что ли?
– Кто таких молокососов на машины сажает?
– Бери теперь лопату в зубы и подбирай!
Галка чиркает по Кеше презрительным взглядом и скрывается в будке. Парню начинает казаться, что она никогда не станет его женщиной. Сраженный этой жестокой мыслью, Кеша так резко трогает с места, что машина с разгона врезается в штабель железобетонных свай.
5.
– Киселев, лучше по-хорошему сознайся: приложился вчера?
– Да вы что, Макарыч!– искренне обижается Кеша .
Пожилой, еще не очень полный завгар зачем-то ощупывает помятое крыло Кешиного самосвала, сплющенную фару и горестно вздыхает. Кеша старательно откручивает болты – надо выправить крыло, сменить фару.
– Повестку, говоришь, получил?– задумчиво спрашивает завгар.
– Ага,– с готовностью отзывается Кеша .– Медкомиссию пройду и – прэфэт, девочки!
– Слушай, Киселев, а ты не можешь сделать нам этот... прэфэт сегодня, а? Увольняйся сегодня, очень прошу. Мне ох как спокойнее спать будет!
– А можно?
– Я устрою. Неохота, ей богу, проводы тебе портить. Может, в армии тебе мозги вправят.
– А права отдадите?
– После расчета верну.
– Не-ет, товарищ начальник, так не попрет,– хитро щурится Кеша .– Я и сам могу их за четвертную загнать. Четвертную точно дадут.
Завгар даже теряется от такого подозрения, его лицо и шея начинают багроветь. Он медленно вынимает из внутреннего кармана пиджака Кешины водительские права и швыряет их на капот машины.
– Поросенком растешь, Киселев!– гневно и в то же время с обидой говорит он.– Смотри, большой свиньей станешь, тогда с тобой по-другому будут разговаривать. Зайдешь за обходной.
Однако номер с предварительным увольнением у завгара не проходит, потому что в это дело вмешивается профком автобазы. Кто-то вспоминает, что именно он, Макарыч, назначен Кешиным наставником, и тогда вовсе поднимается буча. Завгар сподобляется выговора по административной линии. Из Кешиной получки аккуратно изымают за помятое крыло и на остатние дни переводят слесарем. Права же каким-то чудом застряли в его кармане – видать, пожалели парня.
– Галка, погоди!– Кеша с гитарой на плече догоняет девушку в сквере.– Я тебе ору, а ты...
– А мне не нужно орать,– остановившись, сухо отвечает Галка.– Опять меня караулишь? Ну, чего тебе?
– Ты как не родная,– растерянно бормочет Кеша .– Разговор есть. Серьезный. Давай сядем.
Кеша – и вдруг серьезный разговор. Это подкупает. Подумав секунду-другую, Галка опускается на скамейку. Кеша садится рядом. Мысли у него вразброд, и собрать их нет никакой возможности. Чтобы оттянуть время, он начинает настраивать гитару, вульгарно улыбающуюся портретами безымянных красавиц. Может, настроив гитару, он и мысли настроит?
– Я слушаю,– торопит Галка.
– А я еще ничего не говорю,– мелко острит Кеша .
– Ну, знаешь!..
– Погоди, Галка! Ну, не уходи!
Галка всем видом показывает, что только проклятая мягкотелость удерживает ее на этой скамейке. Однако не начнет ли сейчас Кеша признаваться ей в любви? Вон и на лице появляется совершенно несвойственная ему серьезность. Даже синяк под глазом приобретает какой-то торжественный оттенок.
