Текст книги "Синий аметист"

Автор книги: Петр Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

15

На следующее утро Борис встал рано. Собрал свои немногочисленные вещи, уложил в саквояж и оглядел комнату. Он не был уверен, вернется ли сюда снова, и поэтому тщательно проверил все ящики комода и все полки. Ему пришло в голову, что неплохо бы зайти к Димитру Джумалиеву, но в последнее время старик еще больше чурался людей, еще глубже замкнулся в себе, и Грозев решил, что разумнее к нему не заходить.

Наталия Джумалиева была в гостиной. Дверь в комнату Жейны была открыта, и Борис впервые за две недели увидел девушку – бледную, как полотно, в полумраке постели.

Он поздоровался с ней. Несмотря на предчувствие, что он покидает этот дом навсегда, Борис внешне продолжал держаться спокойно и безразлично.

– Вероятно, сегодня я уеду на пару дней в Одрин и Константинополь, – обратился он к Наталии. – Если на мое имя придет какая-нибудь корреспонденция, будьте добры – перешлите ее Христо Тырневу на его постоялый двор на пазарджикском шоссе!

Наталия встала.

– Как вы поедете в такое неспокойное время? – озабоченно посмотрела она на него.

– Что поделаешь – служба! – пожал плечами Грозев. – Приходится ездить…

– Приготовить вам чего-нибудь на дорогу? И на постоялых дворах, и в гостиницах не пробьетесь из-за военных…

– Не беспокойтесь, ничего не надо… – ответил Грозев. – На вокзале всегда можно перекусить…

Поравнявшись с дверью Жейны, он остановился.

– Хочу с вами попрощаться, – Борис приблизился к ее постели, – и пожелать вам скорейшего выздоровления.

Она смотрела на него своими большими прозрачными глазами. Он почувствовал, что в их глубине затаились смутная детская боль и страдание.

У двери он обернулся, еще раз кивнул ей. Девушка оставалась неподвижной, пока он не скрылся на лестнице. Потом утомленно откинулась на подушку.

Грозев свернул возле мечети Мурада и вышел на торговую улицу.

Поток солдат поредел. Но теперь с чирпанской дороги двигались повозки с амуницией, сундуками, обитыми жестью ящиками, грудами солдатских шинелей. Там и сям виднелись запряженные волами крытые телеги, в которых лежали раненые.

Перед Имаретской мечетью, поднимая тучи пыли, строились запасники.

На них глазела толпа. Люди проталкивались вперед, чтобы лучше видеть. Грозев тоже остановился. Раздалась громкая команда. Строй притих. Улица замерла.

– Хюлуси-паша… Хюлуси-паша… – пронесся шепот среди зрителей.

Заиграл военный оркестр. Грозев увидел седого, немного сутулого турецкого генерала. Он медленно шел вдоль солдатских рядов, приложив два пальца правой руки к феске. Дойдя до конца строя, глухим голосом произнес какое-то приветствие. Несколько сотен глоток хрипло ответили:

– Слава падишаху!.. Слава падишаху!..

Музыка загремела с новой силой. Люди оживленно зашумели. Грозев пошел дальше по направлению к мютесарифству. Отступление турок в последние дни не было бесцельным. Они явно перегруппировывали свои силы.

Перед входом в мютесарифство стоял коренастый сержант. Грозев сказал ему, что в качестве представителя Восточной режии желает поговорить с Амурат-беем. Сержант его пропустил, послав полицейского предупредить адъютанта Амурат-бея.

В здании царил хаос. По коридорам носились офицеры, полицейские в расстегнутых куртках, из одной двери в другую сновали уездные курьеры. И все говорили в полный голос.

Перед кабинетом Амурат-бея было спокойно. Соседние двери были закрыты. В углу коридора за столом сидел адъютант, надписывая маленькие картонные карточки. Заметив Грозева, он встал.

– Пожалуйста, господин, – открыв дверь, он пригласил Грозева войти. – Сейчас у Амурат-бея господин Блэнт… Полагаю, скоро выйдет…

Комната, в которую вошел Грозев, была просторной и светлой.

Возле окон стояли два обитых плюшем стула. Борис сел. Рядом слышались голоса. Блэнт был английским консулом в Одрине. Раз и он находился здесь, значит, положение и в самом деле тревожно. Грозев прислушался. Только сейчас он заметил, что в комнате есть еще одна дверь, ведущая, по-видимому, в кабинет Амурат-бея. Голоса доносились оттуда.

– И в Ямболе, и в Чирпане, и в Казанлыке, – говорил по-турецки чей-то голос, – повсюду одно и то же… Стыд и срам!.. Собирать болгар в мютесарифствах и просить их о защите… – Голос умолк. Произношение было немного резким, гортанным, но турецкий был хорошим, правильным.

– У меня нет таких сведений, – послышался немного погодя голос Амурат-бея. – Я проверю, так ли это… Вероятно, это делается, чтобы защитить жен и детей мусульман…

– Жен и детей… – раздраженно отозвался первый голос. – Себя они хотят защитить, себя… – Голос умолк. Послышались тяжелые шаги по кабинету. – Нет, господин Амурат, это не управление! Чтобы держать людей в подчинении, действительно надо вселять страх… Но страх страху рознь. Нужно, чтобы это был такой страх, который проникает в душу незаметно и живет в ней постоянно, диктуя свою во по… Вам неизвестно это искусство. Если вы что-то делаете, то вызываете ужас. И этим все портите. Самих себя обрекаете на провал… Или же вызываете смех. В Стара-Загоре правитель нагрузил повозки шелком, диванами, разными ненужными предметами из мютесарифства, распорядился поджечь села, а весь скот в уезде оставил русским…

– Ваше превосходительство. – в голосе Амурат-бея слышалось едва сдерживаемое раздражение. – в уезды посланы наши офицеры, порядок будет восстановлен. Временные неурядицы возникают в любой войне…

– Эта война имеет для вас решающий характер, господин полковник. Надеюсь, вы в этом уже успели убедиться…

– Много решающих для Турции моментов имели место еще до этой войны, ваше превосходительство, – произнес прежним тоном Амурат-бей. – Константинопольская конференция, Лондонский протокол, которые вы могли бы предотвратить…

– Видите ли, господин Амурат, – произнес примирительно англичанин, – сейчас не время для этих разговоров. Необходимо действовать. Буду с вами откровенен. Не рассчитывайте на то, что мы и дальше будем вас тащить на своем горбу. Вчера наши корабли вошли в залив Бизика, чтобы защищать Дарданеллы, но они не войдут в Мраморное море, уверяю вас! Поэтому еще сейчас вы должны принять все необходимые меры. Именно вы! Прежде всего следует дать строгие указания уездным правителям в районах, которым угрожают русские. Каждый должен оставаться на своем месте до тех пор, пока в уезде имеется турецкое войско. Из прифронтовых районов необходимо вывести людей и скот, чтобы лишить неприятеля любой поддержки и продовольствия. Следует принять строжайшие меры по сохранению порядка, особенно возле железнодорожных линий. И так как мы взяли на себя определенные обязательства в этой войне и в связи с этим подвергаем себя известному риску, я, как представитель моего правительства, должен задать вам вопрос: выполните ли вы наши рекомендации или нет? Остальное – это наш частный с вами разговор… Наступило короткое молчание. Перестали раздаваться и шаги по кабинету.

– Ваши рекомендации будут выполнены, господин Блэнт, – сухо, но отчетливо произнес Амурат-бей.

Снова послышались шаги.

– Хорошо, – прозвучал довольный голос, – будем надеяться, что остальное сделает Сулейман-паша. Какие поступают от него сведения?

– Первые части прибудут в Тырново-Сеймен сегодня к полудню, – ответил Амурат-бей. – Вот план их перевозки по железной дороге. В Тырново-Сеймен достаточно и средств транспорта, и продовольствия…

Вновь наступило молчание. Вероятно, англичанин изучал план.

– Так… – снова послышался его голос. – Я уезжаю… И так как мы любим, чтобы везде была полная ясность, сообщаю вам, что еще сегодня я пошлю рапорт моему правительству относительно положения в Румелии. Что касается уточненных с вами мер, то я буду следить за их выполнением…

Они подошли с другой стороны к двери. Амурат-бей открыл ее. Грозев встал. На пороге появился высокий мужчина в сером дорожном костюме. Лицо его было покрыто легкой краской. Линии лба и подбородка выдавали силу воли и твердость характера. Редкие с сединой бакенбарды и волосы на прямой пробор довершали общее впечатление достоинства и самодовольства. По сравнению с ним Амурат-бей выглядел бледным и неуверенным.

У двери их ждал адъютант. Блэнт обернулся, протянул руку, попрощался и ровным шагом направился по коридору к выходу.

Амурат-бей только сейчас заметил Грозева.

– Вы ко мне, господин? – спросил он сухо.

– Да. Я отниму у вас совсем немного времени, – деловито ответил Грозев.

– Войдите! – Амурат-бей прошел в кабинет.

Это была угловая комната с окнами, выходящими на улицу, светлая и просторная. Над письменным столом висела карта Европейской Турции с немецкими надписями – вероятно, венское издание. В различных местах по эту сторону Дуная были нарисованы красные круги, означавшие, быть может, главные сосредоточения войск.

– Садитесь, – Амурат-бей указал Грозеву на кресло, а сам принялся собирать разбросанные по столу рулоны топографических карт. – Вероятно, вы обращаетесь ко мне в связи с какими-нибудь торговыми вопросами?

– Вы знаете, – произнес спокойно Грозев, – что как компания «Шнейдер», так и «Восточная режия» имеют в Румелии имущественные интересы. Отвечаю за них я. Создавшееся ныне положение требует, чтобы я установил личный контакт с центральным правлением «Восточной режии» в столице. Однако в связи с введенными ограничениями на поездки по железной дороге мне необходимо разрешение.

Амурат-бей слушал его молча, склонившись над разложенной на столе картой. Когда Грозев умолк, он взглянул на него и сказал:

– Разрешение будет вам немедленно выдано. Но, думаю, ваше беспокойство напрасно. Вам должно быть ясно, что успех русских носит временный характер. Турецкая армия в состоянии справиться с положением.

Выпрямившись, Амурат-бей продолжал:

– Независимо от этого, я подпишу вам разрешение, благодаря которому вы можете добраться до столицы и вступить в контакт с вашими людьми.

Амурат-бей позвонил в бронзовый колокольчик, стоявший на столе, и в дверях тут же вырос адъютант.

– Выдайте на имя этого господина разрешение на поездку по железной дороге до Константинополя, – распорядился Амурат-бей и, повернувшись к Грозеву, прибавил: – Можете выехать еще сегодня, – он взглянул на часы, – через два часа.

– Благодарю вас, – сказал Грозев и, взяв саквояж, направился к двери.

Амурат-бей сдержанно кивнул, затем снова устремил взгляд на лежащие на столе документы.

16

Поезд прибыл в Тырново-Сеймен после полуночи. Несмотря на поздний час, на перроне царило оживление. Перед зданием вокзала и дальше по всему темному полю горели костры солдатских биваков. Возле стен здания тоже расположились солдаты, они спали, накрывшись шинелями.

Под фонарем у входа стоял турецкий офицер. Грозев решил, что с ним можно заговорить. Приблизившись, он спросил по-французски:

– Извините, господин офицер, я журналист, где бы я здесь мог переночевать?

Офицер явно не знал французского. Подняв брови, он беспомощно огляделся вокруг и пробормотал по-турецки:

– Чего надо этому?…

Кивнув Грозеву, он вошел в здание вокзала.

Из глубины зала показался чиновник компании в короткой пелерине с фонарем в руке. Грозев повторил по-французски свой вопрос. Чиновник, черноглазый армянин, учтиво кивнув, сказал:

– Военный комендант отдаст необходимые распоряжения.

И вместе с другим вышел. Оба скрылись за углом. Грозев остался один. Над биваками поднимался светлый дым. Откуда-то доносилось конское ржание, скрип телег. В темноте громко пыхтел паровоз.

Это был турецкий лагерь Тырново-Сеймен. Отсюда Сулейман-паша собирался направить удар на север.

Грозев снова оглядел бескрайнюю равнину, и она показалась ему удивительно красивой с догорающими на ней кострами, с непонятными ночными звуками.

Из-за угла появился комендант – сонный турецкий поручик в расстегнутом мундире, без пояса. За ним шел чиновник.

Офицер не отличался особой деликатностью. Взяв у чиновника фонарь, он поднес его к лицу Грозева и, внимательно его оглядев, сказал на ломаном французском:

– Ваши документы…

Грозев вынул из кармана зеленый журналистский билет Жана Петри и протянул его офицеру.

– Читай! – офицер пихнул билет армянину и стал светить фонарем.

Чиновник прочитал вслух:

«Настоящее выдано господину Жан-Луи Клоду Петри в удостоверение того, что он является корреспондентом газеты «Курье де л'Орьан», проживает в Константинополе и Париже и имеет право передвижения по азиатской и европейской территории Оттоманской империи».

– Ясно! – Офицер взял документ и вернул его Грозеву. Потом, злобно усмехнувшись, сказал по-турецки армянину: – Ненормальный тип… Все газетчики сидят себе в Эдирне, пьют кофе и посылают депеши, а этот погнался неизвестно за чем… – Почесав в затылке, комендант добавил: – Скажи ему, что здесь есть один такой, как он. Вчера целый день сидел на вокзале, жуя сушеное мясо и сухари.

Армянин перевел слова офицера. Грозев учтиво кивнул.

– Скажи ему, – продолжал комендант, – что я отведу его спать в офицерскую комнату… тут поблизости… Тот, другой, тоже там…

Чиновник перевел и это, затем спросил офицера:

– Я еще вам нужен?

– Нет, – ответил турок и пошел вперед с фонарем в руке. Грозев молча последовал за ним.

Привокзальная площадь была забита телегами, стоявшими рядом с ними распряженными лошадьми, лежащими на земле волами. Большинство телег явно было взято прямо с поля. Несомненно, армия Сулейман-паши была вызвана неожиданно и обозами снабжала себя по дороге от Эгейского моря досюда.

Вскоре турок и Грозев вошли во двор ветхого одноэтажного дома. Над его дверью горел фонарь, прямо на пороге кто-то спал, свернувшись клубком.

Комендант толкнул спящего ногой, из-под шинели поднялся сонный солдат, тотчас же молча отступивший в сторону.

Они миновали узкий коридор, комендант открыл дверь в комнату. Оттуда пахнуло спертым воздухом. На деревянном полу лежали штук восемь подстилок из козьей шерсти, на них спали полураздетые мужчины. Рядом с подстилками стояли сапоги спящих, от них исходил неприятный запах пота и пыли.

Комендант поставил фонарь на пол посредине комнаты, указал Грозеву на свободную подстилку в углу и без дальнейших церемоний вышел.

Грозев огляделся. Почти все были офицеры – поручики и капитаны. Рядом с соломенными подушками виднелись кобуры пистолетов. Все спали в мундирах, лишь расстегнув пуговицы, с открытыми ртами, лица их блестели от пота.

Единственный среди них штатский, вероятно, тот самый корреспондент, спал на соседней подстилке. Он лежал спиной к Грозеву, повернувшись к открытому окну, из которого струился чистый ночной воздух.

Бежевый дорожный костюм корреспондента был аккуратно свернут и лежал возле подушки. Корреспондент был накрыт легким светлым плащом, и нельзя было понять, спит ли он или лежит с открытыми глазами.

Грозев снял пиджак, положил под голову саквояж, прикрутил в лампе фитиль и лег.

Он обдумывал план действий на этот день и решил, что в любом случае должен как можно быстрее отправиться на север. Его сосед молча заворочался в темноте.

Небо начало медленно светлеть. Со стороны биваков доносились глухие звуки солдатской походной жизни, птицы на деревьях звонко запели, как это бывает на рассвете.

Грозев провел в дремоте два-три часа, то погружаясь в быстрые беспокойные сны, то внезапно просыпаясь. Не открывая глаз, он ощущал, что в комнате становится светлее.

Вдруг совсем близко запела труба. На нее откликнулось еще несколько из биваков на равнине.

Борис открыл глаза. Напротив него два офицера с заспанными лицами и прилипшими ко лбу волосами обували сапоги. Грозев повернулся. Сосед его тоже встал. Сидя спиной к нему, он тщательно завязывал галстук перед маленьким зеркальцем, поставленным в ногах. Было видно, что он бородат; борода его была такого же светло-каштанового цвета, что и волосы.

Завязав галстук, он еще раз посмотрел на себя в зеркало, потом положил его рядом с собой и медленно повернулся.

Грозев оцепенел. Это был Анатолий Александрович Рабухин. Рабухин тоже узнал его. На лице его отразилось удивление, но он сохранил полное спокойствие и, слегка кивнув Грозеву, сказал по-французски:

– Доброе утро, мсье!..

– Доброе утро, – смущенно отозвался Грозев и сел на подстилке. Турки напротив молча одевались, пыхтя, завязывали шнурки своих бриджей.

Грозев чувствовал, что ему необходимо время, чтобы опомниться от неожиданности. Роясь в саквояже, он обдумывал, как ему вести себя. Затем встал, надел пиджак.

В эту минуту его сосед, уже совсем готовый, приблизился к нему и сказал ясным спокойным голосом:

– Разрешите представиться, мсье: Андре Морисо, корреспондент венской газеты «Дер Штерн».

С трудом сдерживая радость, Грозев тоже спокойно произнес:

– Жан Петри, корреспондент газеты «Курье де л'Орьан».

Они пожали друг другу руки, и в этом мужском рукопожатии выразили свою благодарность счастливой случайности.

Обернувшись, Рабухин взял свой маленький кожаный саквояж, поправил галстук и обратился к Грозеву:

– Я думаю, неплохо было бы сразу отправиться на вокзал и выяснить, каковы на сегодня возможности.

– Я готов, – отозвался Грозев.

Турецкие офицеры еще суетились, снуя по комнате. У дверей Рабухин повернулся к ним и сказал:

– До свидания, господа… Благодарю вас…

На его слова отозвался лишь один сероглазый офицер в глубине комнаты.

Они вышли на улицу. Миновали площадь и, свернув в сторону от обозов, остановились. Радостно глядя на Рабухина, Грозев спросил:

– Как вам удалось сюда пробраться, Анатолий Александрович?

– В качестве журналиста… – Рабухин улыбнулся и еще раз сердечно пожал протянутую ему руку. Затем в свою очередь поинтересовался:

– А вы с какой здесь целью?

– По велению той же благородной профессии, – слегка поклонившись, ответил Грозев.

– Значит, мы с вами коллеги, – засмеялся Рабухин. – Тогда в Пловдиве мы не смогли поговорить. Я подумал, что неудобно к вам обратиться, и не ошибся. А сейчас, проезжая через Бухарест, тоже не смог поговорить о вас с членами болгарского комитета. Была такая спешка, что просто голова шла кругом. И вот где нас снова свела судьба – в центре Болгарии, в разгар войны… Поистине – мир тесен!..

Усевшись на куче камней, Рабухин сказал:

– А теперь рассказывайте!.. Расскажите мне все…

Борис сел рядом. Биваки были далеко отсюда, вокруг – ни души.

– Что вам рассказать… – Грозев сцепил пальцы рук между колен. – Работа в Пловдиве идет с трудом. Убитых не воротишь. Можно рассчитывать лишь на единицы – тех, которые спаслись или бежали из заточения. Верно, в связи с войной, с переходом русских через Дунай энтузиазм у людей растет, но это еще не означает организации или возможности согласованных действий. Возле Аджара и хасковских сел появились отряды повстанцев, но связи с ними мы не смогли установить. В Пловдиве сейчас паника, и если бы у нас было достаточно сил, многое можно было бы сделать. Все это заставило меня попытаться вступить в контакт с вашими войсками, сориентироваться в обстановке и потом снова вернуться в город.

Рабухин молча слушал.

– После восстания, – произнес он. когда Грозев умолк, – я тоже был пессимистом в отношении боевого духа в Болгарии. Сейчас война доказала, что я ошибался. По всему пути от Дуная досюда к нам присоединялись ваши добровольцы. Через Балканы мы переходили, как в своей стране: нам показывали каждую тропинку, каждую засаду. Порой не было никакой необходимости в разведке. Так что вы не должны отчаиваться.

Вынув сигареты, Рабухин предложил Грозеву. Сам тоже закурил.

– Вы говорили о повстанческих отрядах в районе Хасково, – продолжал он. – Мы тоже получили от пленных сведения о таких отрядах. Они доставили туркам немало неприятностей в Гюмюрджине, у Дедеагача и на железнодорожных станциях возле Одрина. Полковник Артамонов послал меня сюда, чтобы я установил связь с этими отрядами и использовал их помощь для продвижения наших войск.

Рабухин на миг умолк, глядя на низкие облака на горизонте.

– Но сейчас происходит нечто неожиданное, – продолжал он, стряхивая пепел с колен. – Со вчерашнего дня Сулейман-паша концентрирует свою армию здесь и на станции Карабунар. Генерал Гурко не предполагал этого и твердо решил прийти в Одрин раньше турок. Вероятно, Сулейман-паша подготавливает наступление на юг. Я непременно должен сообщить об этом нашим. Вот почему я решил вместо того, чтобы продолжать свой путь на юг, вернуться обратно и ночью перейти линию фронта.

Грозев улыбнулся:

– В таком случае нам с вами по пути…

Со стороны вокзала послышались выстрелы. Солдаты в ближайшем биваке вдруг пришли в движение и бесформенной синей массой понеслись к железнодорожной линии. К выстрелам присоединился невообразимый шум и яростные крики. На равнине тревожно забили барабаны.

Грозев и Рабухин недоумевающе переглянулись и, не сговариваясь, поспешили к вокзалу. В конце перрона их обогнал сероглазый офицер, с которым они ночевали в одной комнате. На бегу он бросил им на ломаном французском:

– В Карабунаре русские…

Сердце у Грозева дрогнуло, он чуть не задохнулся.

– Подождите, господин офицер! – любезно окликнул турка Рабухин. Тот приостановился. – Куда вы сейчас направляетесь?

– В Карабунар… Выезжаем тотчас на военной повозке…

– Не взяли бы вы нас с собой? – спросил Рабухин, приноравливая шаг к бегу турка. – В этой суматохе нам вряд ли удастся найти другой транспорт.

Турок глянул на него своими ясными глазами:

– Быстрее, вон повозка – за вокзалом.

В эту минуту суматоха стала невообразимой. Ржали лошади, люди с криками метались по перрону, осаждая вход в здание вокзала, пронзительно, словно обезумев, гудел паровоз.

В повозке было еще двое офицеров, на дне лежали кипой артиллерийские планшетные карты.

– Скорее! – крикнул офицер, и все трое вскочили в повозку.

Возница – крупный пожилой солдат – дернул вожжи, и, круто повернув, повозка понеслась на север, к Карабунару.