Текст книги "Синий аметист"

Автор книги: Петр Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

17

На следующий день Грозев проснулся еще до рассвета. Его разбудил артиллерийский огонь, сотрясавший всю равнину к северу от Карабунара. Грозев сидел в сене, прислушиваясь к грозным раскатам. Ему казалось, что это сон. Невероятно, что в сердце Фракии, где еще год назад люди сражались голыми руками, сейчас, этой летней ночью, гремит артиллерийская канонада!

– Стреляют верстах в восьми от нас, – произнес в полумраке Рабухин, вставая.

– Как вы думаете, сумеем мы сегодня выбраться отсюда? – спросил Грозев, нащупывая балку, чтобы подняться на ноги.

– Как только рассветет, будем искать возможность поехать в Джуранли… Там, может быть, наши…

Грозев и Рабухин провели ночь на сеновале в заброшенном сарае позади станции. Вчера они целый день безуспешно пытались выехать на север. Турки заявляли, что дальнейшее продвижение корреспондентов к линии фронта небезопасно, и поэтому не дали им повозки.

Тем временем Грозев и Рабухин узнали, что паника в Тырново-Сеймене была вызвана летучим отрядом русских, который прорвался к передовой противника и полностью разрушил железнодорожную линию севернее Карабунара. По всей вероятности, именно от него русские получат первые сведения о концентрации турецких войск возле Карабунара.

А прибытие турецких сил продолжалось. Всю ночь скрипели телеги обозов. Было ясно, что войска перебрасывают не только по железной дороге. За селом телеги медленно ползли вверх, потом останавливались, разгружались и уже порожняком, звонко дребезжа, устремлялись обратно к Тырново-Сеймену, чтобы снова вернуться с грузом людьми и оружием.

Когда рассвело, Грозев и Рабухин опять пошли к коменданту. Рабухин энергично потребовал, чтобы им обеспечили транспорт для выполнения их корреспондентского долга.

Комендант ответил на это, что у него нет такой возможности. Рабухин заявил, что пожалуется своей редакции. Офицер повернулся к ним спиной и, садясь за стол, чтобы закончить завтрак, пробормотал по-турецки:

– Пошли вы к черту! Езжайте, куда хотите, никто вас не держит!.. Пусть вас, собак паршивых, прихлопнут по дороге!..

Они направились в село с надеждой найти повозку до Джуранли. Выйти из села пешком было рискованно. Это заставило бы патрули, выставленные повсюду, усомниться в их благонадежности.

Карабунар превратился в военный лагерь. У оград домов, возле ворот и даже посреди улиц сидели и лежали в пыли усталые солдаты, заросшие щетиной, ошеломленные молниеносным переходом, не понимающие ни того, что произошло, ни того, что их ожидает.

У колодца на окраине села царило особое оживление. В тени деревьев здесь расположился на отдых целый турецкий батальон.

Рабухин пошел по дворам, спрашивая повозку, а Грозев остался возле корчмы, надеясь, что, может, случайно проедет какая-нибудь телега.

Было еще рано, но солнце пекло немилосердно. День обещал быть знойным, тяжелым. Напротив, на каменных ступенях колодца, сидели два солдата. Один, утомленно откинув голову на стенку колодца, глядел вверх на листья деревьев. Другой, развязав полотняный мешочек, отрезал кусочки хлеба и флегматично жевал.

Грозев рассматривал их лица. Тот, что прислонился к колодцу, был пожилой, наверное, крестьянин из Анатолии. Лицо у него было худое, усы и борода с проседью, на лбу морщины. Тот, что ел, был молодым и сильным. Апатия и усталость придавали его лицу тупое и жестокое выражение. Солдат отрезал еще кусок, положил оставшийся хлеб в мешок и, вытерев рот рукой, направился под вяз, где стояли телеги с распряженными волами. Подойдя к одному из волов, протянул ему хлеб и терпеливо выждал, пока животное не съест весь кусок из его руки. Потом, погладив вола по шее привычным жестом крестьянина, вернулся к колодцу.

Грозев смотрел на его расстегнутую куртку – под ней виднелась пестрая домотканая рубаха – и думал, что этот крестьянин, только что ласково гладивший вола, убивал и будет убивать теми же самыми руками людей, которые пахали землю на этих волах.

«Страшное и жестокое создание – человек!..» – Эта мысль заставила Грозева содрогнуться, он почувствовал, что задыхается в утреннем воздухе, несущем с собой запах смерти и тлена.

Утихшая было артиллерийская стрельба возобновилась, с новой силой. И в этот момент на противоположном конце площади появилось облако пыли, из него выскочила расхлябанная низенькая телега. Рядом с возницей в накинутом на плечи плаще сидел Рабухин.

Ехать на север было трудно из-за неимоверных пробок на дорогах. Иной раз приходилось делать объезд в несколько километров.

Чем ближе они подъезжали к Джуранли, тем гуще становились колонны войсковых частей. Телега еле тащилась среди тучи пыли, зажатая толпой солдат. Появление двух иностранцев вызывало в толпе угрожающие взгляды и грубую брань.

Все чаще попадались группы солдат, остановившихся у дороги, чтобы послушать таких же запыленных и потных, как они, турецких священников, чьи возгласы они встречали с диким восторгом.

К полудню, перебравшись через высохшее русло Сютлидере и перевалив холм, Грозев и Рабухин достигли Джуранли.

Весна была дождливой, и сейчас кукурузные поля ярко зеленели. Серые ленты дорог пересекали разбросанные по полю рощи и убегали вдаль к горизонту.

По эту сторону холмов войск стало меньше. Явно, их задержали, чтобы подтянуть колонну, вьющуюся тонкой змеей по равнине.

Чаще стали встречаться конные патрули. Они всматривались вдаль, что-то говорили друг другу, затем снова уносились галопом. На развилке дороги совсем близко от Джуранли группа офицеров остановила их телегу, и, когда выяснилось, что они французские журналисты, один из турок – высокий капитан с короткой черной бородкой – объяснил, что дальше ехать нельзя.

– Русские совсем близко, – произнес он медленно, неопределенно указав рукой вперед.

– Но мы хотим доехать до линии фронта! – настаивал Рабухин, превосходно игравший роль журналиста, гоняющегося за сенсацией.

– Сейчас нет никакой линии фронта, – сказал турок, используя весь свой скудный запас французских слов, – два войска на пять, десять километров. Впереди русские конные отряды… Опасно… Понимаете?… Можете ехать только направо к Ени-Зааре, там армия Реуф-паши… Здесь опасно…

– Тем лучше, – согласно кивнул Рабухин, – поедем в Ени-Заару. – И, ткнув в спину возницу-татарина, кивнул турку и опустился на слежавшееся сено.

Телега свернула вправо под редкие орехи и поехала по указанной дороге. Солнце стояло уже высоко, жара была нестерпимой. Орудийная стрельба прекратилась, но на безлюдной равнине то тут, то там слышались ружейные выстрелы. Порой выстрелы становились частыми, и тогда на склонах одного из далеких холмов можно было заметить белые облачка, выдававшие местонахождение тайных патрулей. Когда они проехали еще пару километров, вокруг стало совсем пустынно. Не было видно и турецких наблюдательных постов.

Рабухин толкнул возницу и показал, чтоб тот ехал вдоль речки, пересохшей от жары. Ее русло вилось по равнине в направлении Джуранли.

Вместе с полуденным зноем возрастала тишина. Вскоре телега отклонилась от русла речки, поднялась на высокий бугор, и взору путников открылась обширная Загорская равнина.

Под высокими темно-зелеными холмами лежала дорога на Нова-Загору. Телега остановилась. Все слезли, и, пока Рабухин искал карту в своем саквояже, Грозев стал внимательно оглядывать местность.

У восточной окраины Джуранли он заметил белые квадратики военных палаток, расположенные прямоугольником. Турки никогда так не разбивали свои биваки.

– Русские! – радостно вырвалось у него.

Рабухин тоже посмотрел, затем, вынув из саквояжа бинокль, направил его на Джуранли.

– Это штаб Елецкого императорского полка, – медленно и отчетливо произнес он, и Грозеву вдруг показалось, что у него заложило уши.

Взяв бинокль из рук Рабухина, он поднес его к глазам. Джуранли внезапно оказалось совсем близко. Он увидел пики всадников, ружья солдат, составленные в пирамиды. Возле палаток стояли группами офицеры. Ему хотелось увидеть все, даже разглядеть их форму, чтобы увериться, что это не сон.

– Вон они! – воскликнул Рабухин, оглядывавший горизонт.

Борис повернулся в ту сторону, куда указывал Рабухин. Сначала он увидел лишь темно-зеленую полосу Джуранлийского леса, рядом с которой тянулись кукурузные поля.

– Не меньше пяти батальонов, – процедил сквозь зубы Рабухин, беря бинокль из рук Грозева.

Борис вгляделся повнимательнее и увидел, что вдоль кромки леса движется темная масса людей. На головах у них красные фески. Это были турецкие солдаты. Первые ряды стали перебежками преодолевать пространство между лесом и полем и быстро углубляться в кукурузу.

– Это войска Реуф-паши, – сказал Рабухин, продолжая наблюдение, – они находились под прикрытием леса, а теперь идут сражаться с Елецким полком. Наверное, план Сулейман-паши таков: войска Реуф-паши начинают бой, а он появляется в разгар сражения и наносит решающий удар.

Поток турок не иссякал. Наоборот, становился все полноводнее; солдаты темной рекой вливались в кукурузные поля.

Не слышно было ни единого выстрела. Подняв снова бинокль к глазам, Рабухин воскликнул:

– Наши возвращаются из Нова-Загоры…

По дороге от Нова-Загоры один за другим скакали три эскадрона кавалерии. Кони шли легкой рысью. Пики всадников сверкали на солнце. Позади неслись карьером четыре батареи полевых орудий.

– Артиллерия генерала Борейши, – с гордостью произнес Рабухин.

Дальше виднелись густые колонны пехоты.

Тем временем турки вышли из кукурузы и начали занимать позиции по всей восточной части равнины.

Опустив бинокль, Рабухин наморщил лоб.

– Добраться до наших невозможно. Единственный шанс – если в разгар боя они приблизятся к нам и мы сможем проскользнуть с фланга.

Повернувшись, он пошел по тропинке вниз, где осталась телега.

Однако ни ее, ни возницы-татарина там не было.

– Сбежал, сукин сын! – выругался Рабухин. Затем уже спокойнее добавил: – Ничего, так даже лучше, проберемся совсем незаметно…

Грозев смотрел в бинокль. Он видел, как на ладони, панораму готовящегося сражения. Вдоль всего Джуранлийского леса и дальше на восток, докуда хватало глаз, расположились в боевом порядке батальоны Реуф-паши. По кромке леса на расстоянии примерно ста шагов друг от друга разместились батареи орудий.

Русские развернули не меньше пяти стрелковых батальонов напротив центра турецких позиций. Сзади стояли их орудия. Артиллерия генерала Борейши уже достигла позиций Елецкого полка и сейчас строилась полукругом. Позади пехоты быстро перегруппировывалась по флангам казачья конница.

Рабухин был прав. Турецкие части, расположенные по всему протяжению равнины, отнимали у Грозева и Рабухина всякую возможность добраться до русских.

– Наверное, здесь и сам Гурко, – сказал Рабухин, наблюдая за быстрым маршем пехоты по новозагорской дороге. Голова колонны уже достигла позиций возле Джуранли.

Несмотря на отдельные выстрелы на флангах, над равниной, где сконцентрировалось такое огромное количество войск, царила зловещая тишина.

Внезапно на краю леса взлетели вверх, оставляя за собой тонкий хвост белого дыма, одна за другой три ракеты. И сразу же заговорили турецкие орудия.

Русская артиллерия тут же ответила огнем. По всей линии противостояния двух войск началась интенсивная ружейная стрельба. Воздух над равниной – спокойный, прозрачный – задрожал. Над кукурузными полями пополз дым, то открывая, то застилая боевые позиции.

Вначале турки под прикрытием высокой кукурузы продвинулись вперед, подойдя почти вплотную к русским. Турецкая артиллерия вела прицельный огонь, не позволяя русским батальонам из Нова-Загоры развернуться в боевом порядке. Огонь становился ураганным, шквальным. У себя в тылу турки перегруппировывались, готовясь к атаке. Турецкие снаряды продолжали равномерно падать на русские позиции, взметая фонтаны бурой пыли, обрушивающиеся на залегших солдат. Огонь все больше концентрировался на позициях Елецкого полка, но ряды стрелков не отступали ни на шаг.

Солнце стояло в зените. Горячий воздух жег глаза, сушил губы. Запахло пылью и пороховым дымом. Кое-где занялись пожары.

Возле села русским удалось установить три орудия. Это было единственное защищенное место, откуда можно было обстреливать турецкую артиллерию. Видно было, как солдаты перетаскивают снаряды и укладывают их позади орудий.

В это время турки пошли в атаку. Густые синие ряды приблизились к окопам русских. Завязался рукопашный бой.

Грозев не спускал глаз с поля сражения. Рядом стоял Рабухин, тоже наблюдая за боем. Время от времени он, приложив ладонь козырьком к глазам, осматривал горизонт в направлении Стара-Загоры.

– По-видимому, – произнес он, – Хюлуси-паша осложнил положение возле Чирпана, поэтому из Стара-Загоры нет подкреплений.

После неуспешной попытки прорвать позиции Елецкого полка турки залегли в оврагах возле кукурузного поля. Вдруг издали, оттуда, где стелился густой дым, послышалось русское «ура». Из туманной дали, в клубах пыли, вздымаемых разрывами турецких снарядов, показались два эскадрона кавалеристов. За ними, развернутая широкой дугой, бежала, обходя воронки и крича несмолкаемое «ура», пехота, которая была задержана на новозагорской дороге.

Солдаты Елецкого и Севского полков не могли видеть, что происходит у них за спиной, но почувствовали подмогу. Восторженная устремленность подошедших подкреплений подняла их в атаку, они бросились вперед и вступили с турками в рукопашную схватку. На позициях маленькими синими пятнами остались лежать убитые.

Турки сначала сопротивлялись этому напору, но их правый фланг дрогнул, увлекая за собой всю турецкую цепь, она разорвалась и беспорядочно отступила в кукурузу.

Три орудия русских безостановочно стреляли, их огонь отличался большой точностью и вскоре заставил замолчать передовую батарею турок.

Время шло. Атакующие русские войска заняли новые позиции. Турки, по-видимому, тоже провели перегруппировку сил. По всей боевой линии продолжалась ружейная стрельба, служившая сейчас прикрытием. Орудия меняли места расположения, поэтому на равнине наступило краткое затишье. Лишь бурый дым продолжал низко стелиться над раскаленной землей.

Снова оглядев горизонт, Рабухин недовольно покачал головой.

– В городе явно что-то происходит. Здесь меньше половины войск Гурко. Силы турок превосходят наши по крайней мере в два раза.

С правого фланга турецких войск послышались звуки трубы. Затем забили барабаны. Как по команде, заговорила турецкая артиллерия. На востоке, там, где кончались турецкие позиции, появились густые цепи наступающих. Их было не меньше нескольких сот человек.

Рабухин поднял бинокль.

– Черкесы! – почти вскричал он. – Реуф-паша вводит в бой резервы!

Затем, окинув взором оба лагеря, заключил:

– Нашему генералу явно известно о Сулейман-паше, потому он и держит главные силы на том участке, где ожидается его появление.

Вдруг он воскликнул:

– А сейчас наша конница отобьет наступление черкесов!..

С новозагорской дороги устремилась вперед, словно быстрая птичья стая, легкая кавалерия. Впереди развевалось знамя.

Черкесы с тупым равнодушием продолжали наступать.

Когда до них оставалось около ста метров, гусары-кавалеристы развернули свои фланги. Блеснули серебром сабли, над равниной покатилось грозное неудержимое «ура». Кричали все – и пехотинцы на своих позициях, и артиллеристы возле орудий.

Этот возглас – новый, незнакомый – звенел в ушах Грозева, и он, весь обратившись в зрение и слух, вдруг ощутил, что боевой клич русских рвется и из его горла.

Конница сомкнулась со строем черкесов, вклинилась в него, согнула и повлекла за собой. Турки начали быстро освобождать позиции, занимая новые почти у самого леса. Кавалерия очистила поле и сейчас делала широкий разворот.

Над Джуранли одна за другой взлетели две ракеты – красная и зеленая. Гусарам был подан сигнал, и они легкой рысью поскакали обратно к своим позициям.

Перед палатками русских поднялись пики с разноцветными флажками. В рядах пехоты и конницы наступило оживление. Солдаты начали отходить к дороге.

– Ясно, – сказал Рабухин. – По-видимому, Хюлуси-паша нанес удар по Стара-Загоре, и наши вынуждены отступить, чтобы их не отрезали с тыла.

– Может, попытаемся пробраться к ним?… – взглянул на него Грозев.

– Невозможно, – задумчиво произнес русский. – Отсюда до них самое меньшее две версты. А на этом участке по крайней мере два турецких батальона.

Меньше чем за час пехота была оттянута с позиций и, построившись в каре, вышла на дорогу, ведущую к Стара-Загоре. На поле сражения остались лишь группы прикрытия, которые в боевом порядке отступали вслед за пехотой. Развернувшись полукругом, конница прикрывала фланги отступающих войск.

В это время где-то далеко позади, возле холмов близ Карабунара, раздался глухой рокот барабанов. По долине Сютлидере двигались густыми колоннами войска Сулейман-паши.

Впереди на белых конях ехали офицеры. Их было около десяти. Лошади ступали медленно, гордо, но время от времени беспокойно пряли ушами и становились на дыбы. За ними шли барабанщики и трубачи, а затем следовал сам маршал и чуть позади, по трое в ряд, члены его штаба. А дальше, куда хватало глаз, вилась темная лента – армия Сулейман-паши. Она не торопилась. Ей было известно, что Реуф-паша и Хюлуси-паша выполнили свою задачу.

Грозев вновь посмотрел на север. Части Реуф-паши, почувствовав, что русские отступают и армия Сулейман-паши уже близко, вели наступление на дорогу.

По ним стреляла лишь батарея из трех орудий, которая час назад заставила замолчать турецкую артиллерию. Батарея прикрывала отход русских войск. Орудия вели непрерывный огонь, перемещая его по всей линии наступавших турок. Только они задерживали их атаку. Возле крайнего орудия с саблей наголо стоял офицер, командовавший батареей. Грозеву было видно, как взмахом руки он отмечает каждый залп. В худой, высокой фигуре были такая дерзость и вызов врагу, что Грозеву в какой-то миг показалось, что не орудия, а рука, сжимающая саблю, выбрасывает снаряды, обрушивающиеся на неприятеля.

Далеко на западе, где дым уже рассеялся и косые лучи заходящего солнца освещали придорожные тополя, последние казачьи сотни медленно скрывались в тени леса.

18

Спустившись с возвышения, откуда они наблюдали сражение, Грозев и Рабухин двинулись по дороге, вьющейся вдоль прозрачного ручья. Они решили добраться до какой-нибудь рощи, заночевать там, а утром обсудить, как быть дальше.

Из-за холма донесся дикий гортанный вопль тысяч глоток. Турецкие эскадроны вступали в Джуранли.

Солнце почти зашло – лишь верхушки деревьев еще были освещены, но жара не спадала. Поглощенные тем, что происходило на равнине, Грозев и Рабухин до сих пор не замечали, что оба в поту и пыли. Однако сейчас почувствовали, что одежда липнет к телу, а лицо и руки покрыты грязью.

– Давайте тут помоемся! – предложил Грозев, снимая пиджак и кладя его на землю.

Рабухин последовал его примеру. В эту минуту позади раздался топот копыт, и кто-то громко крикнул по-турецки:

– Ни с места! Кто вы такие?…

Грозев и Рабухин обернулись. Недалеко от них остановилась военная повозка. В ней сидели три турецких офицера. Один держал пистолет.

– Подойдите сюда! – махнул он им рукой.

Оба не двинулись с места. Повозка повернула к ним. Когда она приблизилась, Грозев увидел офицера, который днем на развилке указал им дорогу на Нова-Загору.

Турок, по-видимому, тоже узнал их. Он обернулся к соседу и что-то сказал ему. Затем обратился к ним по-французски:

– Ну что, господа, вы не добрались до Реуф-паши, но он сам пришел к вам…

– Да, – спокойно отозвался Рабухин, – сражение помешало нам продвинуться дальше, и мы наблюдали за всем с противоположного холма…

Турок засмеялся.

– Тогда вы видели, как русские умеют убегать… Теперь и Балканы не смогут их остановить!

– Мы корреспонденты, господин капитан, – сказал Рабухин. – нам приходилось видеть и не такое…

Этим замечанием он положил конец деликатному разговору и. нагнувшись, поднял с земли пиджак.

– Господа, – соскочил с повозки другой офицер, – все же здесь фронт, и я должен попросить вас предъявить документы.

Капитан перевел.

Рабухин и Грозев вынули свои удостоверения, выданные в Константинополе, и протянули офицеру.

Тот долго и внимательно читал их.

– Так, – произнес он наконец, – мы можем продолжить путь вместе. Вы будете гостями в лагере маршала Сулейман-паши.

Офицер держался с навязчивой восточной любезностью, неприятной обоим, но отказываться было нельзя.

Бубенцы на шеях лошадей звякнули, повозка понеслась по проселочной дороге меж деревьев.

Когда выехали на дорогу, ведущую к Карабунару, третий офи цер – крупный, рыхлый, с прикрытым веком глазом – вдруг приподнялся.

– Машалла!.. Машалла! Браво!.. – воскликнул он. – Пошли головорезы!.. – И. зловеще рассмеявшись, добавил: – Эх. хорошо!.. Потешьте наконец свою душеньку!..

Грозев тоже посмотрел вперед. Прямо через поле мчался шумный сброд – бородатые, бандитского вида турки и цыгане, оборванные бродяги, башибузуки в накинутых на плечи попонах, подпоясанные цепями, с топорами и секирами под мышкой. Воинственно гикая, они спешили к дороге на Джуранли и Стара-Загору.

По спине Грозева поползли мурашки. Это был арьергард турецких войск – тот самый, что во время восстания завершил расправу над панагюрскими и стремскими селами.

На темнеющем небе заблестели первые звезды. Они лихо смотрели вниз, на окровавленную землю.

Мимо повозки еще долго пробегали отставшие от своих грабители и насильники. Слышались их гортанные выкрики.

– Большая добыча будет им в Зааре… – сказал по-турецки офицер с опущенным веком.

Другой молча кивнул. Толстяк снял феску и, вытерев ладонью пот со лба, продолжал:

– Одни торговые ряды тянутся километра на два, а сколько еще всего в домах… Большая добыча!..

Другой промолчал. Закурив, он с наслаждением затянулся.

Когда повозка поднялась на вершину холма, Грозев увидел низко над горизонтом возле леса бледное сияние. Он толкнул Рабухина в бок и глазами указал на светлеющее небо.

Стара-Загора горела. Зарево то угасало, то снова вспыхивало, озаряя небо зловещим светом.

В турецкий лагерь приехали, когда вокруг наступила непроглядная тьма. Перед первым же шатром их остановили, осветили лица фонарями. Затем попутчики Рабухина и Грозева вместе с невысоким важным офицером вошли в другой шатер, поговорили там, и немного погодя оттуда вышел офицер с черной бородкой, неся в руках кусок брезента.

– Господа, – сказал он по-французски, – лагерь переполнен, но мы устроим вас в одной из телег. Постелите этот брезент на сено. Таковы военные условия. Благодарите, что сейчас лето…

Грозев и Рабухин постелили брезент, положили на него вместо подушек саквояжи и, валясь с ног от усталости, улеглись в телегу.

Бивак не засыпал. Горели костры, слышались голоса, взад-вперед сновали тени.

Оглянувшись по сторонам, Грозев оперся головой на руку и обратился к Рабухину:

– Что будем делать? Я думаю, еще ночью надо выбраться отсюда…

Рабухин отрицательно покачал головой.

– До утра мы не сможем и пошевелиться. И в биваке, и на дорогах полно охраны…

– А что предпримем потом? – Грозев старался рассмотреть в темноте лицо Рабухина.

– По всей вероятности, – ответил тот, – наш прорыв закончился. У нас есть еще немного войск в Северной Болгарии. Необходимо хорошо обеспечить тыл, чтобы снова перейти через Балканы…

– В таком случае вернемся в Пловдив… Здесь, наверное, появятся и другие журналисты, и не исключено, что мы можем столкнуться с чем-нибудь непредвиденным…

– Это верно, – согласился Рабухин, – но сначала я попытаюсь установить связь с отрядами в Хасковском краю…

К соседней повозке подошел высокий турок в наброшенной на плечи шинели.

– Али-эфенди, это ты? – сказал он, наклонившись над телегой. В свете костра его лицо показалось Грозеву длинным и худым.

Над телегой поднялась бритая голова, поглядела на высокого турка. Али-эфенди спросил:

– Откуда ты взялся, Шабан Ахмед?… Ты же уехал с обозами вперед…

– Я из верхнего бивака, из штаба… – Шабан Ахмед тяжело взобрался на телегу. – Привез депеши Февзи-паше…

– Где сейчас штаб?

– Возле Джуранли, за дорогой в Ени-Заару.

– Сулейман-паша там?

– Там… Здесь будет завтра… Ему ни к чему торопиться… Реуф-паша взял сегодня Ески-Заару… Сейчас все двинемся к Казанлыку, а оттуда через Шипкинский перевал нанесем им удар и сбросим в Дунай…

И Шабан Ахмед, пыхтя и ворочаясь, стал укладываться. Но Али-эфенди окончательно проснулся. Сел и закурил с явным намерением продолжать разговор.

– А Осман-паша где? – спросил он, затянувшись. Огонек ярко вспыхнул во мраке.

– В Плевене. Оттуда отрежет путь русским… – авторитетно заявил Шабан Ахмед.

– Хорошая взбучка ждет неверных! – Али-эфенди злорадно засмеялся.

– Аллах знает, что делает! – отозвался Шабан Ахмед, явно желая закончить разговор.

Возле костров все реже мелькали силуэты людей. Тихо потрескивая, догорали головни.

Утром первый человек, кого они увидели у соседнего шатра, был вчерашний офицер. Он был чисто выбрит, черная бородка аккуратно подстрижена, вид у него был свежий и представительный.

Подойдя к нему, Рабухин деловито произнес:

– Господин, мы должны послать свои корреспонденции в газету. Дайте нам возможность сделать это.

– Конечно, – отозвался турок, – но передать материал вы сможете в Карабунаре или – еще лучше – в Тырново-Сеймене. В Ески-Зааре вряд ли работает телеграф, – добавил он, мрачно усмехнувшись.

Тогда, пожалуйста, распорядитесь, – невозмутимо продолжал Рабухин, – чтобы нас обеспечили транспортом до места, где мы могли бы воспользоваться телеграфом…

– Пока это невозможно, – сказал турок, – движение на дорогах временно приостановлено. Командующий проедет по всем бивакам, чтобы приветствовать войска перед походом к Балканам.

– Долго ли это продлится? – спросил Рабухин.

– Вряд ли… Может быть, час-два… Для вас тоже было бы интересно увидеть маршала Сулейман-пашу, – прибавил офицер, собираясь войти в шатер.

Рабухин посмотрел на Грозева, и оба молча отошли. В лагере действительно наблюдалось необычайное оживление.

Телеги оставляли центр бивака, в нижнем краю поляны строились батальоны.

Кавалеристы чистили коней, подтягивали подпруги, осматривали амуницию. Немного погодя где-то за шатрами запела труба. Гомон усилился, солдаты, перекидываясь на ходу словами, направлялись к поляне в центре бивака.

За строем пехоты и кавалерии в беспорядке расположилась солдатская масса; это живое море шумело и волновалось, угрожая искривить ровную линию строя, которую с таким трудом установили сержанты.

– Мы тоже должны пойти, – сказал Рабухин. И тихо добавил: – Если собираемся незаметно улизнуть…

Вновь послышались звуки трубы. Забили барабаны. Суета прекратилась. Влево от шатра встал Февзи-паша. За ним – несколько офицеров, в том числе и высокий капитан. Увидев корреспондентов, он кивком подозвал их. Рабухин и Грозев молча встали перед строем. Пространство позади них было плотно заполнено рядами солдат.

В верхнем краю поляны появилось несколько всадников. Оглушительно забили барабаны. Февзи-паша пришпорил коня и устремился навстречу командующему и его свите. Затем все спешились и направились к построенному войску. Грозев пристально смотрел на приближающуюся группу.

Впереди шел Сулейман-паша – плотный, среднего роста человек с живыми, энергичными движениями. Он немного прихрамывал.

Грозев перевел взгляд влево и вздрогнул. Рядом с Сулейман-пашой в парадном мундире шагал Амурат-бей.