Текст книги "Ревущие сороковые"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

«Только бы он не пошел под лед или к айсбергам, – думалось мне. – Тогда по радио придется взывать о помощи. Вот будет скандал!»

Старший механик, боцман и матросы, отдыхавшие от вахты, возились на корме, мастеря хитроумные приспособления для зацепки и вытаскивания линя. Трефолев на всякий случай заряжал пушку.

Семячкин, следивший за морем, громко доложил:

– Приготовиться, подходим к концу разводья. Дальше колотый и блинчатый лед.

Побледневший кочегар Мазин, растерянно стоявший у трубы, вдруг каким-то неестественно тонким голосом закричал:

– Рубите к черту линь! Потопит… утопит, дьявол!

Отвисшие губы кочегара тряслись, глаза как-то странно блуждали.

– Спокойней… без психа! – прикрикнул Черноскул. – Лучше помогли бы товарищам.

– Довольно, напомогался! – как-то по-бабьи заверещал кочегар. – Попусту только страдаешь, ни покою, ни денег с вами. На гибель пошли. Кто тут поможет? Хватит ждать, руби конец!

Видя, что на его выкрики никто не обращает внимания, Мазин схватил кувалду и кинулся к лебедке. Там ему путь преградил выскочивший из радиорубки Фарафонов.

– Положи кувалду на место! – спокойно приказал радист.

– Пусти, защитник чертов, убью! Размахивая кувалдой, Мазин заставил Фа-

рафонова попятиться и, подобравшись к барабану лебедки, принялся бить по канату.

Не раздумывая, радист прыгнул и навалился на плечи кочегара. Они оба покатились по палубе. Боцман кинулся на помощь. Вместе с радистом они скрутили Мазину руки за спину. Кочегар норовил зубами вцепиться в кого-нибудь. Пришлось ошалевшего труса стащить в каюту механиков и запереть на ключ.

А кит тем временем, подтащив «Пингвина» почти к самой кромке льда, замедлил ход.

– Линь дает слабину, подхватывай! – крикнул Черноскул боцману.

Демчук с матросами засуетились на корме, но подхватить линь не сумели. Влювал, уйдя под воду, изменил направление.

– Вижу тень, идет правей обратным курсом, – докладывал Семячкин из бочки.

Линь опять стал натягиваться. И судно постепенно развернулось почти на сто восемьдесят градусов.

Теперь блювал тащил «Пингвина» вдоль кромки раскрошенных льдов, как бы ища лазейки, чтобы избавиться от прицепившегося к нему судна.

Я оглядел горизонт. Облака низко нависли надо льдами. Нигде не было видно даже темной точки/ Пришлось обратиться к марсовому:

– Семячкин! Почему не докладываете, где сейчас «Джеффрис»? Чем занят?

– Есть доложить!

Семячкин приник к биноклю и долго вглядывался в море. Наконец он сказал:

– Не разберу… кажется, оставили кита на флаге… Идут в нашу сторону.

Я еще раз выстрелил из ракетницы. Красный шарик, прочертив дугу в небе, словно увяз в лохматых облаках: вниз посыпались только крошечные искорки.

Блювал тащил «Пингвина» с прежней скоростью, но по частым и невысоким фонтанам чувствовалось, что он устал ходить в упряжке.

Время уже перевалило за полдень.

– Как быть с обедом? – обратился кок к старпому. – Сколько же он нас таскать будет?

Черноскул, нахмурясь, молчал. Коку ответил радист:

– Сколько вздумается. Известны случаи, когда киты бесплатно катали китобоев более суток и утаскивали за сотни миль. Так что готовь, «крендель», обед не только на команду, но и на блювала. Он съест немного – тонны три, не больше. Может расплатиться молоком, если сумеешь подоить.

– Отставить болтовню! Стоять по местам, – приказал Черноскул.

– Может, прикажете доложить капитан-директору о нашем бедственном положении? – не унимался радист. – Мы уже третий час ничего не даем знать о себе.

– Подождут, а если будут запрашивать, – отвечайте: «Полный порядок, идем за китом».

– А уточнять не будем, что идем кормой?

– Ладно, будет вам изощряться! «Джеффрис» показался далеко впереди, он шел наперерез блювалу, тащившему «Пингвина». Хаугли стоял на высоком носу китобойца, широко расставив ноги.

«Добить хочет, – понял я. – Счастье, что соседом у нас Хаугли, другие норвежцы не бросили бы охоту».

Сигге Хаугли, настигнув кита, уравнял ход судна и, тщательно прицелившись, выстрелил…

Бювал рванулся в сторону и забился. Это была предсмертная агония.

«Пингвин» по инерции подошел к «Джеф-фрису» на такое расстояние, что можно было переговариваться в мегафон.

– Почему ваш шип не имеет хода? – спросил Хаугли.

– Линь попал на гребной винт! – ответил я.

– Я так и подозревал. Теперь все файн. Только одну минуту, блювал должен плавать.

Накачав кита воздухом, Хаугли подошел к «Пингвину».

– Мы не знаем, как вас благодарить, – сказал ему Черноскул.

– Помогать советик сэйлор – ит тэррибли найз{Это ужасно приятно (а н г л.)}. Чем могу еще услужить?

Первым делом надо было освободить гребной винт «Пингвина». С помощью команды «Джеффриса» пингвиновцам удалось вытащить из воды двести метров манильского троса, но с винта он не снимался. Его требовалось срезать. Это мог сделать только водолаз.

– Hay водолаз, – возразил Хаугли. – Я буду брать буксир. Мы пойдем туда. – Он показал в сторону ледяного поля. – Там штиль.

Взяв «Пингвина» на буксир, «Джеффрис» вошел во льды и остановился в таком месте, где совсем не чувствовалось волнения моря. Здесь Хаугли спустил на талях небольшой деревянный плот, с которого прежде разделывали убитых китов, и передал пингвиновцам длинную фленшерную лопату и фленшерный нож, похожий на хоккейную клюшку.

Заставив всю' команду перейти на нос судна, механик с боцманом перетащили плотик к приподнявшейся корме и спустили на воду.

Первым на плотик улегся старший механик. Взяв острую фленшерную лопату с длинным черенком, он нащупал канат, узлом накрутившийся на гребной винт, и, глубоко погружая руки, стал срубать его. Плотик от сильных движений раскачивался и краем черпал воду.

Механик очень быстро устал и вымок так, что ему пришлось уйти переодеться. Его место на плотике занял боцман.

Демчук долго пыхтел и кряхтел, орудуя то лопатой, то фленшерным ножом, но целиком очистить гребной винт не сумел.

– Какие-то ошметки… самая малость осталась, – сокрушенно сказал он. – Но отсюда не дотянешься. А запустишь винт – опять все намотает. Был бы хоть легкий водолазный костюм…

– Давай без костюма попробую, – вдруг вызвался Тоша Охапкин и, не дожидаясь разрешения, начал раздеваться.

– Плавать-то умеешь? – спросил боцман.

– А как же – саженками и на боку, – похвастался скуластый камбузник. – Зимой купался, у меня дед заводной был.

– Ну, если так, то давай… вали. Охапкину дали острый нож и оттянули плотик на– лед.

Неуклюжий камбузник зачем-то смочил водой подмышки, взял нож в зубы и, согнув коленки, рухнул в воду…

Уйдя на глубину, Тоша одной рукой схватился за лопасть гребного винта, а другой стал энергично срезать ошметки каната. Работал он с остервенением, вверх то и дело летели воздушные пузыри и, булькая, лопались.

Через минуту Тоша вынырнул с вытаращенными глазами. Холод так стянул мышцы его рта, что Самалход не мог вымолвить слова.

Выбравшись на плотик, камбузник принялся приседать, сгибаться, растирать руками покрасневшее тело. Только несколько согревшись, он смог произнести:

– Ну и хол… холодюга же там! Аж руки сводит, А еще надо лезть. Товарищ старпом, прикажите шеф-коку махонькую налить… внутри все дрожит.

– Нальем, доканчивай.

Тоша вновь спустился к винту, но на этот раз был под водой недолго: секунд через двадцать он показался на поверхности, опутанный остатками каната.

– П-п-порядок, – сказал он. – Т-то-только нож в-выскочил.

– Шут с ним, с ножом, вылезай! – велел боцман,

Охапкину помогли вскарабкаться на борт «Пингвина», а там его поджидал В, аня Туляков с валенками, тулупом и полным стаканом разбавленного спирта.

Тоша одним махом опрокинул в зубастый рот спирт, отдышался и лишь после этого натянул на ноги валенки и накинул на плечи тулуп.

Китобои с «Джеффриса», видя такую лихость русского моряка, захлопали в ладоши и одобрительно засвистели:

– Вэри велл!..

– А чем же мы ваших молодцов поблагодарим? – спросил старпом у Хаугли.

– Мы желаем такой же вкусный приз, как для сейлор Тоша Охапкин, – смеясь, ответил норвежец.

Пока кок угощал джеффрисцев спиртом и пончиками своего изготовления, старший механик успел провернуть гребной вал. Винт работал нормально. Теперь можно было выбираться изо льдов своим ходом.

Раскрасневшийся от спиртного Хаугли подозвал к себе Трефолева и, нарисовав флен-шерным ножом на льду блювала, стал показывать, в какие места кита не следует попадать гарпуном.

– Hay… нау, чельд возми! – говорил он. – Будет много плюх-плюх… бегать. Не хочет ту-дай… финиш.

Затем Хаугли изобразил под левым грудным плавником кита сердце, сделал вид, что целится в него из пушки и, произнеся громкое «бех», поставил на ките большой крест.

Все засмеялись. Стало ясно без слов, куда лучше всего целиться.

Семячкин, поднявшийся к бочке, вдруг увидел множество любопытных пингвинов, с разных сторон спешивших по льду к случайной стоянке китобойных судов.

– Братва! К нам гости! – заорал он сверху.

Обитатели Антарктиды были в темных фраках и ослепительно белых манишках. Своей походкой они напоминали старых моряков, разучившихся ходить по земле. Шли они косолапя, ступая на всю лапу и покачиваясь. Издали создавалось впечатление, что они сильно подгуляли.

– Раз мы пингвиновцы, они в первую очередь к нам в гости пожаловали! – заметил Трефолев и крикнул птицам: – Давай, ребята, не стесняйся!

И пингвины, словно поняв его, заковыляли быстрей.

Впереди важно шагал вожак или разведчик. Приблизясь к Трефолеву, он растопырил крылышки, похожие на ласты, и застыл в изумлении. Потом осторожно тронул клювом протянутую руку, взглянул в глаза китобоя и, решив, что попавшееся навстречу существо безопасно, обернулся к товарищам и гортанно что-то прокричал.

После этого пингвины безбоязненно подошли к нам и, проявляя почти мальчишеское любопытство, принялись теребить наши брюки, ватники, регланы, как бы определяя прочность и добротность непонятного им оперения. При этом они переговаривались между собой, словно делясь впечатлениями, и, видимо, гордились тем, что им первым удалось открыть новую породу двуногих.

Отставшие жители Антарктиды заметили, что мы радушно принимаем гостей, и, забыв про напускную солидность, вдруг стали плюхаться брюшком на снег. Быстро гребя ластами, извиваясь всем телом, пингвины понеслись к нам с невероятной скоростью.

– Молодцы, вовремя подоспели! – похвалил их Трефолев. – Чем же прикажете вас угощать? Может, курящие есть?

Пингвины что-то прокрякали в ответ. Они были доверчивы и воспитанны. Когда кок с камбузником вынесли конфеты, печенье, сушеную воблу и банку клюквенного экстракта, они не кинулись расхватывать угощение, а, вежливо щипнув по крошке, отходили в сторонку, не выказав своего разочарования, хотя наша еда была им не по нутру. Только один гурман, отведав печенья, столько глотнул экстракта, что, поперхнувшись, расчихался и запачкал красными брызгами свою белую манишку.

Неаккуратный пингвин тут же был осужден строгими товарищами. Окружив его, они принялись выговаривать юнцу за неумение вести себя в гостях.

Чтобы унять поднявшийся галдеж, Трефолев заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Птицы, не разобрав, от кого исходит неприятный звук, принялись щипать перепачкавшегося пингвина, полагая, что это он так расхулиганился. А когда Трефолев повторил свист, пингвины растерялись и принялись обвинять друг дружку в озорстве, да так рьяно, что устроили потасовку. Трефолеву с трудом удалось их разнять.

Пингвины разбрелись по судам. Они были смелыми ребятами: карабкались на палубы китобойцев, заглядывали в камбузы, заходили в каюты и даже в машинное отделение.

Приятных гостей моряки старались хорошо принять и угостить самым вкусным из того, что у них есть. А пингвинам нравились лишь китовая печенка да сырое рубленое мясо.

Поднимать куски, брошенные на палубу, они не умели: мешало солидное брюшко. Приходилось кормить гостей с рук или кидать угощение в воду. В черную полынью пингвины ныряли охотно. Под водой они проносились словно торпеды, на поверхности появлялись неожиданно, выскакивая на лед «солдатиком», и отряхивались.

Жители Антарктиды нам очень понравились. Мы возились с ними до тех пор, пока вожак не подал команду возвращаться на материк.

Пингвины построились в колонну и, смешно ковыляя, перепрыгивая через трещины во льду, скрылись в наступавших сумерках.

Продолжать охоту на китов уже было поздно. Мы с Хаугли решили заночевать в разводье.

* * *

Следующий день тоже был удачным: с утра мы набрели на финвалов, спокойно кормившихся в соседнем разводье.

Трефолев уже записал на свой счет добычу, пришла моя очередь стать к гарпунной пушке. Стрельба по ящику не вызывала особых волнений, а тут вдруг сразу забилось сердце, трудно стало дышать и в горле пересохло.

Сдерживая охотничье волнение, я стал подводить судно к китам. Финвалы уже были близко. Фонтаны взлетали вверх раньше, чем животные всплывали, лишь затем показывались их темные головы и широкие спины с желтовато-бурым отливом.

Проверив по секундомеру, сколько времени киты держаться на поверхности и под водой, я поднял левую руку и, сигналя на мостик, стал маневрировать. Рулевой и Черноскул хорошо понимали меня: они шли с нужной мне скоростью и быстро меняли направление.

На палубе все притихли в ожидании выстрела.

– Уже на убойной дистанции, – возбужденно шепнул Трефолев, пристроившийся ко мне помощником. – Можно брать на прицел.

Но я не спешил. Выждав, когда киты за-нырнут, крикнул Семячкину:

– Марсовый! Докладывайте направление… следите за всплытием.

– Есть, – ответил Семячкин. – Взяли направление вправо… вижу их тени. Идут медленно… взяли еще правей… по часовой стрелке. Стоп ход! Всплывают…

Я тоже заметил в прозрачной воде тень всплывшего кита, а спустя секунду увидел через прицельную планку метрах в пятидесяти вспученную воду, устремившуюся вверх острой струей.

Судно двигалось по инерции. Хотелось немедля нажать на спусковой крючок пушки, но я удерживад себя: «Не торопись, для вдоха кит обязательно должен высунуть голову из воды».

– Фу-ух! – послышался вздох. Показалась голова с широко раздутым дыхалом. «И теперь рано».

Втянув в себя воздух, финвал выгнул спину и, как бы перекатываясь, точно огромное маховое колесо, пошел на погружение… Появился спинной плавник… «Сейчас исчезнет… нажать крючок, затаив дыхание!» – приказал я себе.

Пушка дрогнула от выстрела. Линь, тонко свистнув, как молния сверкнул в воздухе. Оранжевый пороховой дым помешал мне разглядеть – достиг ли гарпун цели. В ушах звенело. Я даже не расслышал взрыва гранаты.

– Попал… Попал! – вдруг заорал из бочки Семячкин. И, видимо, боясь, что ошалевший от боли кит сейчас рванется и сильно дернет мачту, он прямо скатился по вантам вниз.

Кит, уходя на глубину, с большой силой потянул за собой линь. Бешено вращавшиеся амортизационные блоки визжали как поросята. Трушко, стоявший у лебедки, едва успевал стравливать канат.

Обеспокоенный боцман подбежал к промысловому трапу и крикнул «атросам:

– Срастить запасную бухту!

Линь внезапно ослаб. Чтобы опять не намотать канат на гребной винт, Трушко принялся торопливо, выбирать'его из воды…

Кит показался на поверхности, но был еще далеко. Выпустив высокий розовый фонтан, он вобрал воздух и потянул судно за собой.

– Ходко прет – видно, рана опять не смертельная, – определил Демчук.

Мы с Трефолевым стали заряжать пушку, а Черноскул, желая утомить раненого кита, дал ему потаскать за собой судно с застопоренной машиной.

Минут через двадцать гребной винт заработал. Черноскул передвинул ручку машинного телеграфа на «полный вперед».

Выбирая лебедкой линь, мы начали подтягиваться к киту. Животное то уходило под воду, то шло на поверхности, тяжело дыша, фонтаны стали невысокими и частыми, чувствовалось, что силы оставляют финвала.

Мы сперва подтянули его на триста метров, потом еще на полтораста. Когда до кита оставалось несколько метров, пушка звонко хлопнула…

Я хорошо видел зазмеившийся хамплинь и летящий гарпун, который весь ушел в спину животного.

От взрыва гранаты кит вздрогнул и, ударив хвостом, ушел под воду. Но на глубине он пробыл недолго и всплыл брюхом вверх.

* * *

Передав по радио на «Салют» радостную весть, мы вместе с Хаугли стали выбираться из разводья. «Джеффрис» тащил на буксире трех китов, а мы двух. Настроение было приподнятое. Еще бы, такая небывалая удача!

Вместе наши суда шли часов, десять, а когда запахло ворванью и показались дымы дрейфующих флотилий, мы пожелали друг другу «би хеппи» и разошлись.

С флагманом мы сблизились почти бесшумно, а хотелось из пушки палить, чтобы известить всю флотилию о нашем успехе.

Появление «Пингвина» сперва никого не удивило: подумаешь, чудо, бывало, что буксировщик приволакивал и по три кита. Его дело извозчичье. Вот для раздельщиков, отсыпавшихся весь день, наступило действительно горячее время.

«Кому же из норвежцев повезло? – недоумевали жители флагмана. – На поиск ходило семь китобойцев, но все бни вернулись, не сделав ни одного выстрела. Откуда у пингвиновцев взялись киты?»

На палубах флагмана стали скапливаться любопытные. Они не могли обойтись без острот.

– Где вы таких китов стянули? – спросил один из раздельщиков.

– Они дохлых нашли, – ответил другой.

– Это киты-самоубийцы, – добавил третий.

А мы гордо отмалчивались, так как договорились меж собой никому не разбалтывать подробностей охоты.

Редактор многотиражной газеты флотилии, заранее оповещенный капитан-директором, первым перебрался на «Пингвин». Ему хотелось дать пространную статью о том, как советские китобои овладевают мастерством гарпунеров, и подбить норвежцев на соревнование.

Но мы вели себя скромно.

– Долго преследовали, – говорил Трефо-лев, – потом настигли. Я прицелился под левый плавник… выстрелил, а затем – добил.

И, как редактор ни бился, пытаясь выжать из нас хоть что-нибудь романтическое, у него ничего не получилось. Мы были стойкими, не проболтались.

Если бы журналисту удалось разнюхать хотя бы о поступке Тоши Охапкина, он бы, конечно, расписал героизм камбузника. Но мы не рвались к славе. Ведь все происшедшее можно было истолковать по-разному. Зачем же ставить себя под удар и давать материал для насмешников? Лучше оставаться до поры до времени в тени.

Еще в пути Мазин принялся канючить: уговаривать Черноскула отправить его на лечение в госпиталь базы. С помощью редактора нам удалось спровадить его на обследование в стационар «Салюта». На освободившееся место кочегара попросился Тоша Охапкин. Ему надоело быть камбузником.

– Тебя возьму с полным удовольствием, – сказал ему стармех. – И сам обучать буду. Мне моряки нужны, а присылают хлюпиков.

Так машинная команда получила хорошее подкрепление.

КТО ВИНОВАТ?

Утренние туманы низко стлались над волнами. В «молоке» невозможно было разглядеть, что делается впереди. Вахтенному штурману приходилось забираться в «воронье гнездо» и оттуда подавать команды рулевому.

Сидя в такое туманное утро в бочке на фок-мачте, я вдруг почувствовал себя летящим над облаками. Подо мной была лишь пуховая колышущаяся перина, я не видел ни палубы, ни воды. Голоса с мостика доносились приглушенными, словно товарищи переговаривались со мной издалека.

Туманы вызывали изморозь. В одно мгновение все снасти покрывались ледяной щетиной и походили на взъерошенных белых ежей.

Опасными стали ураганные вещры, налетавшие с материка. Они поднимали с ледяного купола промерзшую, почти остекленевшую снежную пыль и гнали ее с такой силой, что она все разрушала и сглаживала на своем пути. Стремительные ледяные иглы превращали в труху пеньковые тросы, толстый березент делали похожим на кисею, а заржавленные цепи полировали до блеска.

В такую погоду без защитных очков не выйдешь на мостик, а об охоте на китов нечего было и думать. Суда отстаивались в бухтах, под защитой ледяных гор и скал.

После сильных ветров по океану еще долго гуляла крупная зыбь, мешавшая охотиться.

Частые штормы разбивали плавающие луга фитопланктона в клочья, рачки-черноглазки опускались на глубину. Все реже и реже встречались спокойно кормящиеся киты.

Экипаж «Пингвина» по-прежнему занимался буксировкой, но это было не легче охотьь В бурную погоду сдавать кита на базу – целое искусство. Ие вовремя дашь ход, не так повернешь штурвал или замешкаешься – и мощная волна как пустышку подбросит китобоец и ударит о корпус флагмана. Такие случаи бывали. Нет-нет да и поцелует невзначай кто-нибудь китомаму. От этого остается вмятина и выговор неудачному судоводителю. Необходимы большая осторожность и расчет.

Охотиться нам удавалось лишь в утренние часы, пока не было сообщений об убитых и оставленных «на флаге» китах.

В свежую погоду гоняться за китами было сложно. Высокий нос китобойца обдавало брызгами, гарпунерская площадка становилась похожей на каток, а пушка – на странное сооружение из хрусталя и стали. Глыбы льда нарастали в клюзах и на якоре. Отяжелевший нос судна глубоко зарывался в воду. Брызги долетали до мостика. Приходилось почти каждые два-три часа скалывать лед и прогревать пушку горячей водой. И так до темноты.

После тяжелой вахты, предельно усталые и мокрые, мы возвращались в свои каюты, раздевались, меняли белье и валились на жесткие койки, чтобы забыться в четырехчасовом сне.

Обычно в такие часы в тесную и сотрясающуюся от ударов волн каюту ко мне тайно приходила Леля. Нагнувшись надо мной, она едва касалась губами виска и спрашивала:

– Трудно тебе?

– Ничего, не беспокойся… вытерплю. А как ты себя чувствуешь? Плохо одной?

– Не тревожься… справлюсь. Все будет хорошо. Весной мы придем встречать тебя вдвоем.

Нежность Лели и ее прикосновения были столь реальны, что, проснувшись, я не мог понять: куда она делась?

Такие посещения приносили облегчение и в то же время пугали. Как-то я спросил у Черно-скула: не посещает ли его во сне кто-нибудь из знакомых женщин?

– Посещает, – со вздохом сказал он. – Это в долгом плавании у многих бывает. В результате сердце смягчается, даже к тем, кто недостоин этого. Потому что память обманывает нас. Все далекое и недосягаемое всегда привлекательнее того, что есть на самом деле.

Он, видимо, намекал на жену, которая ушла от него.

* * *

За всю неделю нам удалось убить только небольшого кита минке, который годился в детеныши блювалу.

– Надо бы еще разок сходить к островам Земли Грейама, – сказал Черноскул. – Что-то не видно Сигге Хаугли. Не рассердился ли он на нас?

Киботоец «Джеффрис» действительно нигде не показывался, хотя флотилия «Эребус» продолжала охотиться невдалеке.

В начале февраля неожиданно куда-то исчез кашалот, оставленный «на. флаге» китобойцем «Морж». Потратив на поиски более двух часов, мы по радио запросили у диспетчера: верно ли у нас записаны координаты? Ошибки не было, но диспетчер все же посоветовал для уточнения связаться с капитаном «Моржа» Вильямом Кравецем.

Получив наш запрос, капитан «Моржа» сперва недоумевал. Потом стал ехидничать:

– Ветра не было, убитого кашалота далеко отнести не могло. Может, вы не в том квадрате ищете? Или иностранцы по ошибке подобрали нашего кита? У нас на хвосте кашалота вырублен номер китобойца – римская цифра. VII. Сходите к «Эребусу» и проверьте, всякое в море бывает.

Мы еще раз осмотрели указанный квадрат моря и направились к далеким дымам дрейфующих кораблей-фабрик флотилии «Эребус»,

Несмотря на жирный и густой дым, валивший из труб плавучих фабрик, вокруг «Сэра Джемса Кларка Росса» и «Эребуса» с криками вились доминиканские чайки и поморники. Это были грузные, обожравшиеся птицы, которые не садились, а плюхались в загрязненную и затянутую жиром воду, выхватывали из нее выброшенные отходы, жадно заглатывали их и с трудом вновь взлетали.

«Пингвин» подошел к высокому борту «Сэра Джемса Кларка Росса». На мостике с зеленым мегафоном в руке появился Эб Балфор. Он поинтересовался: чем обязан приходу русских?

Черноскул, спотыкаясь чуть ли не на каждом английском слове, объяснил, что привело его сюда.

Балфор поморщился: старому боксеру не по вкусу был приход русских. Он тут же заметил, что с подобным вопросом к нему еще никто не обращался. Но Эб Балфор прощает начинающих китобоев, потому что они не знают, как в таких случаях поступают джентльмены. Одновременно он пытался внушить, что при столь удачном улове его «мальчикам» не было нужды подцеплять чужих китов. Они не знают, как справиться со своими. У слипов очереди с блю-валами, а кашалотов потрошат сами.

– Может, столь опытный и уважаемый сэр все же разрешит взглянуть на убитых кашало-. тов? – с вежливой настойчивостью попросил Черноскул.

– Если русские не доверяют тому, что проникает в их уши, то пусть убедятся глазами, – ответил помощник босса флотилии. – Возражений не будет. Но никто не поручится за мальчиков, они часто пускают в ход кулаки и ножи.

Сказав это, Эб Балфор не без презрения повернулся и ушел с палубы.

У слипа базы, в ожидании очереди, действительно болтались на волнах два убитых блю-вала. Одного из них раздельщики уже подцепили храпцами, чтобы втащить на палубу.

– На слипе! – крикнул Черноскул и по-английски спросил: – Где у вас обрабатывают кашалотов?

– За левым бортом, – ответил бородач, возившийся с храпцами.

Обойдя «Эребус», пингвиновцы увидели трех китобойцев – «Шарки», «Джемпси», и «Джеффриса», укрывавшихся за высоким бортом своего флагмана.

Прямо на воде с плотов и плоскодонных лодок китобои потрошили «раздетые» – оставленные без голов и верхнего слоя жира, подвешенные на грузовых стрелах китовые туши. Бородатые, перепачканные в крови детины копошились в неприятно пахнущих внутренностях китов.

Кто-то из команды джеффрисовцев, увидев нас, крикнул Сигге Хаугли:

– Рашен сейлор!

– А-а, друзья! Очень рад! Хау ду ю ду? – приветствовал нас норвежец, державший флен-шерный нож. – Не желаете ли китовой печенки?

– Спасибо, Сигге! Мы ненадолго, всего на несколько слов.

Хаугли, передав фленшерный нож помощнику, на плоскодонке подошел вплотную к борту «Пингвина».

Узнав о пропаже кашалота, норвежец сказал:

– Мне очень стыдно, что я в одной флотилии с Риф-рев… жуткими подонками… Норж-ска народ лимитед… сделал строгое запрещение воровству. А у Джона Сэрби нет запрета… Hay прохибишн! х

Высказав сочувствие, Хаугли все же не советовал подходить к «Шарки» и «Демпси», так как разделанных китов невозможно опознать, а причина для драки будет. Команды этих китобойцев состоят из «бандитти». Они рады пустить в ход ножи.

– А что они так внимательно копаются в кишках и китовом дерьме? – спросил у норвежца боцман.

– Имеют желание найти амбра. Амбра идет ин зо вейт оф голд… на вес золота, – пояснил Хаугли. – Она даст много монит. Внутренности лучше смотреть самим, раздельщики сжигают их в топках или выбрасывают в море.

Мы связались по радио с «Салютом» и запросили: как быть дальше? С флагмана ответили: «Прибыть с докладом к капитан-директору».

Когда мы с Черноскулом явились на «Салют», в каюте у капитан-директора уже сидели Куренков, Стайнов и Сорвачев.

Выслушав короткий доклад Черноскула, капитан-директор скептически покрутил ус и сказал, что для обвинения китобоев «Эребуса» в воровстве нет веских оснований.

– Выходит, что кит ожил и сам убежал с нашим флагом? – спросил Сорвачев.

– А вы что предлагаете? – поинтересовался Дроздов.

– Для меня важен факт пропажи. Надо найти виновных, – ответил представитель профсоюза. – Капитан «Моржа» правильно будет скандалить. Кто ему заплатит за убитого кита?

Почему «Пингвин» вовремя не отыскал кашалота и позволил ворам скрыться?

– По-вашему выходит, что мы сговорились с ворами, – возмутился Черноскул. .

– В сговоре не в сговоре, но вся эта история подозрительна, – пришел на помощь Сор-вачеву Стайнов. – Слишком дружков у вас много среди иностранцев. Такое якшание к добру не приведет.

– Какое якшание? Мы протестуем! – оборвал его Черноскул.

– Товарищи, предъявляйте только такие обвинения, которые можно доказать, – предостерег добровольных следователей Куренков.

Сорвачев все же не унимался.

– Ходит слух, что иностранец предлагал вам обменять кита на виски и ром, – сказал он. – Ко мне что-то с такими предложениями не посмели сунуться. Видно, знают, с кем можно.

– А что они у вас возьмут? – негодуя, спросил Черноскул. – За китами вы не охотитесь, а ваша демагогия им не нужна.

– Что это за «демагогия»? – грозно устаг вился на Черноскула Стайнов. – О бдительности так не говорят. В словах Сорвачева я вижу полезное зерно. Разболталась ваша команда. Вот и результат – проглядели кита!

Капитан-директору, видимо, надоела эта бесплодная перебранка.

– Прошу вносить деловые предложения, – сказал он.

– Разрешите нам еще раз выйти на охоту, – попросился я. – Если убьем кита, то его можно будет записать «Моржу». Тогда все утрясется само собой.

– Ничего не утрясется, – возразил Стайнов. – Рано или поздно эта история всплывет.

– Что же вы предлагаете? – уже с кривоватой усмешкой поинтересовался Иван Владимирович.

– Провести строгое расследование и наказать виновных.

– Но это нам не родит кита?

– По-делячески подходим к принципиальному вопросу, – не без укора вставил Стайнов.

Замечание инспектора, видимо, обозлило Дроздова. Капитан-директор поднялся и, не обращая больше внимания на советчиков, сказал нам:

– Добро, идите на поиск. Если убьете кашалота. – придумаем, как оформить. С сегодняшнего дня китов не оставлять «на флаге», раз появились такие соседи. Заседание окончено.

Когда ушли из каюты Стайнов и Сорвачев, Иван Владимирович сердито дернул себя за ус, чтобы успокоиться, и сказал Куренкову:

– Михаил Демьянович, в следующий раз буду разговаривать только с тобой. Этих ортодоксов больше не приглашай.

Прежде чем отправиться на «Пингвин», мы навестили своего капитана. Сыретинский. лежал во втором отделении стационара – в небольшой каюте, в которой помещалось две койки. Увидев нас, старик обрадовался.

Узнав, по какой причине мы очутились на флагмане, Сыретинский обеспокоенно спросил:

– А о ките, который вас мог потопить, и помощи Сигге Хаугли они знают?

– Навряд ли. Мы договорились не болтать.

– Ну тогда мне головы не сносить, – упавшим голосом решил Сыретинский. – Не зря же душа болела.

– Но вас же не было на судне. Чего беспокоиться?

– Как вы не понимаете, что такого проис-.шествия не утаишь? А раз вы умолчали – еще

больше подозрений. Надо было хотя бы Курен-кову рассказать.

– Зачем? Чтобы он на нас взъелся?

– Куренков пошумит, пошумит и забудет, а вот стайновы на этом карьеру сделают. Тут ко мне кочегар Мазин приходил и уверял, будто на «Пингвине» его избили. Он неспроста этакое придумал.

– Но кто же ему поверит?

– Найдутся любители разоблачений. В общем натворили вы без меня дел, хоть на судно не возвращайся.