Текст книги "История российского терроризма"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

* * *

Телефонограмма «Во все районные комитеты РКП, во все районные советы, всем штабам Красной армии:

Около 3 часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха. Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки.

Предсовнаркома В. Ульянов (Ленин)».

Из показаний сотрудника германского посольства лейтенанта Мюллера 7 июля 1918 г.:

«...Вчерашнего числа, около 3 часов пополудни, меня пригласил первый советник посольства доктор Рицлер присутствовать в приемной при приеме двух членов из чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. При этом у доктора Рицлера имелась в руках бумага от председателя этой комиссии Дзержинского, которой двое лиц уполномачивались для переговоров по личному делу с графом Мирбахом, германским послом. Войдя в вестибюль с доктором, я увидел двух лиц... Один из них смуглый брюнет с бородой и усами, большой шевелюрой, одет был в черный пиджачный костюм. С виду лет 30—35, с бледным отпечатком на лице, тип анархиста. Он отрекомендовался Блюмкиным. Другой, рыжеватый, без бороды с маленькими усами... С виду также лет 30. Одет был в коричневый костюм и, кажется, в косоворотку цветную. Назвался Андреевым, а по словам Блюмкина, является представителем революционного трибунала.

Когда мы четверо уселись возле стола, Блюмкин заявил, что ему необходимо переговорить с графом по личному делу. Требование свое Блюмкин повторил несколько раз... Доктор Рицлер пошел за графом, и в скором времени вернулся с ним... Уж в малой приемной мне стало известно со слов Блюмкина, что визит их связан с процессом одного венгерского офицера графа Роберта Мирбаха; и когда на слова Блюмкина посол ответил, что он не имеет ничего общего с упомянутым офицером, что это для него совершенно чуждо и в чем именно заключается суть дела, Блюмкин ответил, что через день будет это дело поставлено на рассмотрение трибунала.

Посол и при этих словах оставался пассивен; тогда сзади сидевший рыжеватый мужчина обратился к брюнету с замечанием: по-видимому, послу угодно знать меры, которые могут быть приняты против него. По-видимому, эти слова являлись условным знаком, так как брюнет вскочил со стула, выхватил из портфеля револьвер и произвел по нескольку выстрелов в нас троих, начиная с графа Мирбаха, но промахнулся. Граф выбежал в соседний зал, но его догнала пуля в затылок. Тут же он упал. Брюнет продолжал стрелять в меня и доктора. Я инстинктивно опустился на пол и когда приподнялся, то тотчас же раздался оглушительный взрыв от брошенной бомбы. Посыпались осколки, куски штукатурки... Оба преступника успели скрыться через окно и уехать на поджидавшем их автомобиле. Выбежавшие из дверей подъезда слуги крикнули страже стрелять, но последняя стала стрелять слишком поздно и этим дала возможность скрыться безнаказанно убийцам. Скрываясь от преследования, злоумышленники забыли свой портфель с бумагами по делу графа Мирбаха и другими документами, бомбу в том же портфеле, портсигар с несколькими папиросами, револьвер и свои две шляпы...»

Покушавшимися на германского посла были члены партии эсеров – заведующий секретным отделением отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК Яков Блюмкин и фотограф этого отделения Николай Андреев. Подпись Дзержинского оказалась поддельной.

В этот же день вышло воззвание ЦК партии левых эсеров, протестовавших против заключения мира с немцами:

«Ко всем рабочим и красноармейцам!

Палач трудового русского народа, друг и ставленник Вильгельма граф Мирбах убит карающей рукой революционера по постановлению ЦК партии левых социалистов-революционеров.

Как раз в этот день и час, когда окончательно подписывался смертный приговор трудящимся, когда германским помещикам и капиталистам отдавалась в виде дани земля, золото, леса и все богатства трудового народа, когда петля затянулась окончательно на шее пролетариата и трудового крестьянства, убит палач Мирбах. Немецкие шпионы и провокаторы, которые наводнили Москву и частью вооружены, требуют смерти левым социалистам-революционерам.

Властвующая власть большевиков, испугавшись возможных последствий, как и до сих пор, исполняют приказы германских палачей.

Все на защиту революции.

Все против международных хищников-империалистов.

Вперед, работницы, рабочие и красноармейцы, на защиту трудового народа против всех палачей, против всех шпионов и провокационного империализма!..»

Николай Андреев – член партии левых эсеров, после разгрома эсеровского мятежа бежал на Украину, где умер от сыпного тифа.

Эсеровский мятеж начался довольно активно. В Москве был сразу занят большой район между Курским вокзалом и Варваркой, захвачены почтамт и телеграф. Но мятежников разбили. Сразу было расстреляно 13 человек, в том числе заместитель Дзержинского по ВЧК В. Александрович. Верховный ревтрибунал приговорил Блюмкина и Андреева к тюремному заключению на три года (их судили заочно). Руководители ЦК левых эсеров Спиридонова и Саблин осуждены на один год, и через день освобождены по амнистии.

Блюмкин сбежал на Волгу, потом перебрался в оккупированную немцами Украину, где участвовал в подготовке покушения на гетмана Скоропадского. В апреле 1919 г. он явился в киевскую ЧК с повинной. Результатом этого было постановление ВЦИК: «Ввиду добровольной явки Я. Г. Блюмкина и данного им подробного объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха, президиум постановляет: Я. Г. Блюмкина амнистировать. Секретарь ВЦИК А. Енукидзе».

Обратимся же к этому объяснению Блюмкина, извлеченному из архивов ВЧК—КГБ.

Он пишет:

«Подпись секретаря (т. Ксенофонтова) подделал я, подпись председателя (Дзержинского) – один из членов ЦК.

Когда пришел, там был товарищ председателя ВЧК Вячеслав Александрович; я попросил его поставить на мандате печать комиссии. Кроме того, я взял у него записку в гараж на получение автомобиля. После этого я заявил ему о том, что по постановлению ЦК сегодня убью графа Мирбаха.

Из комиссии я поехал домой, в гостиницу «Элит» на Неглинном проезде, переоделся и поехал в первый дом Советов. Здесь, на квартире одного члена ЦК, уже был Николай Андреев. Мы получили снаряд, последние указания и револьверы. Я спрятал револьвер в портфель, бомба находилась у Андреева также в портфеле, заваленная бумагами. Из «Националя» мы вышли около 2 часов дня. Шофер не подозревал, куда он нас везет. Я, дав ему револьвер, обратился как член комиссии тоном приказания: «Вот вам кольт и патроны, езжайте тихо; у дома, где остановимся, не прекращайте все время работы мотора, если услышите выстрел, шум, будьте спокойны».

Был с нами еще один шофер, матрос из отряда Попова, его привез один из членов ЦК. Этот, кажется, знал, что затевается. Он был вооружен бомбой. В посольстве мы очутились в 2 часа 15 минут. На звонок отворил немец-швейцар. Я плохо и долго объяснялся с ним на ломаном немецком языке и наконец понял, что теперь обедают и надо подождать 15 минут. Мы присели на диванчике.

Через 10 минут из внутренних комнат вышел к нам неизвестный господин. Я предъявил ему мандат и объяснил, что являюсь представителем правительства и прошу довести до сведения графа о моем визите. Он поклонился и ушел. Вскоре, почти сейчас же, вслед за ним вышли 2 молодых господина. Один из них обратился к нам с вопросом: «Вы от товарища Дзержинского?» – «Да».– «Пожалуйста».

Нас провели через приемную, где отдыхали дипломаты, через зал в гостиную. Предложили сесть. Из обмена вопросами я узнал, что разговариваю только с уполномоченным меня принять тайным советником посольства доктором Рицлером, позже – заместителем Мирбаха и переводчиком. Ссылаясь на текст мандата, я стал настаивать на необходимости непосредственного, личного свидания с графом Мирбахом. После нескольких взаимных разъяснений мне удалось вынудить доктора Рицлера возвратиться к послу и, сообщив ему мои доводы, предложить принять меня.

Доктор Рицлер почти тотчас же вернулся вместе с графом Мирбахом. Сели вокруг стола; Андреев сел у двери, закрыв собой выход из комнаты. После 25 минут, а может, и более продолжительной беседы, в удобное мгновение я достал из портфеля револьвер и, вскочив, выстрелил в упор – последовательно в Мирбаха, Рицлера и переводчика. Они упали. Я прошел в зал.

В это время Мирбах встал и, согнувшись, направился в зал, за мной. Подойдя к нему вплотную, Андреев на пороге, соединяющем комнаты, бросил себе и ему под ноги бомбу. Она не взорвалась. Тогда Андреев толкнул Мирбаха в угол (тот упал) и стал извлекать револьвер. В комнаты никто не входил, несмотря на то, что когда нас проводили, в соседней комнате находились люди. Я поднял лежавшую бомбу и с сильным разбегом швырнул ее. Теперь она взорвалась необычайно сильно. Меня отшвырнуло к окнам, которые были вырваны взрывом. Я увидел, что Андреев бросился в окно. Механически, инстинктивно подчиняясь ему, его действию, я бросился за ним. Когда прыгнул, сломал ногу; Андреев уже был на той стороне ограды, на улице, садился в автомобиль. Едва я стал карабкаться по ограде, как из окна начали стрелять. Меня ранило в ногу, но все-таки я перелез через ограду, бросился на панель и дополз до автомобиля. На улицу никто не выходил. Часовой, стоявший у ворот, вбежал во двор. Мы отъехали, развили полную скорость. Я не знал, куда мы едем. У нас не было заготовленной квартиры, мы были уверены, что умрем. Нашим маршрутом руководил шофер из отряда Попова. Мы были взволнованы и утомлены. У меня мелькнула усталая мысль: надо в комиссию... заявить. Наконец, неожиданно для самих себя очутились в Трехсвятском переулке в штабе отряда Попова. Сделаю короткое, но нужное отступление.

Думали ли мы о побеге? По крайней мере я – нет... нисколько. Я знал, что наше деяние может встретить порицание и враждебность правительства и считал необходимым и важным отдать себя, чтобы ценою своей жизни доказать нашу полную искренность, честность и жертвенную преданность интересам Революции. Перед нами стояли также вопрошающие массы рабочих и крестьян – мы должны были дать им ответ. Кроме того, наше понимание того, что называется этикой индивидуального террора, не позволяло нам думать о бегстве. Мы даже условились, что если один из нас будет ранен и останется, то другой должен найти в себе волю застрелить его. Но напрашивается лукавый вопрос: а почему мы приказали шоферу не останавливать мотор? На тот случай, если бы нас не приняли и захотели проверить действительность наших полномочий, мы должны были скорей поехать в ЧК, занять телефон и замести следы попытки. Если мы ушли из посольства, то в этом виноват непредвиденный, иронический случай.

Я оказался раненным в левую ногу, ниже бедра. К этому прибавились полученные при прыжке из окна надлом лодыжки и разрыв связок. Я не мог двигаться. Из автомобиля в штаб отряда Попова меня перенесли на руках матросы. В штабе я был острижен, выбрит, переодет в солдатское платье и отнесен в лазарет отряда, помещавшийся на противоположной стороне улицы.

С этого момента я был предоставлен самому себе, и все, что происходило 7 июля, мне стало известно только в больнице из газет и гораздо позже, в сентябре,– из разговоров с некоторыми членами ЦК.

Я пережил в лазарете и сознательно помню только один момент – приезд в отряд тов. Дзержинского с требованием выдачи меня. Узнав об этом, я настойчиво просил привести его в лазарет, чтобы предложить ему меня арестовать. Меня не покидала все время незыблемая уверенность в том, что так поступить исторически необходимо, что Советское правительство не может меня казнить за убийство германского империалиста. Но ЦК отказался выполнить мою просьбу. И даже в сентябре, когда июльские события четко скомпоновались, когда проводились репрессии правительства против левых эсеров и все это сделалось событием, знаменующим собою целую эпоху в Русской Советской Революции, даже тогда я писал к одному члену ЦК, что меня пугает легенда о восстании и мне необходимо выдать себя правительству, чтобы ее разрушить.

При отступлении отряда Попова из Трехсвятского переулка я был забыт во дворе лазарета. Отсюда меня вместе с другими ранеными увезла на автомобиле в первую городскую больницу одна неизвестная сестра милосердия. В больнице я назвался Григорием Беловым, красноармейцем, раненным в бою с поповцами. В больнице я пролежал, кажется, до 9 июля. 9-го вечером мне был устроен моими внепартийными друзьями, извещенными случайно о моем пребывании в больнице, побег. Я говорю побег потому, что больницам и лазаретам был отдан приказ, неизвестно откуда, не выпускать под угрозой расстрела ни одного раненого в эти дни. Я скрывался в Москве несколько дней – в лечебнице и частных квартирах. Кажется, 12-го я кое-как уехал и после полосы долгих скитаний попал в Рыбинск.

В Рыбинске я пробыл под фамилией Авербаха до последних чисел августа, вылечивая ногу. В начале сентября, очень нуждаясь, я работал под фамилией Вишневского в Кимрах, в уездном комиссариате земледелия, давал уроки. Все это время я был абсолютно оторван от партии Она не знала, где я нахожусь, что со мною делается. В сентябре я слу чайно завязал сношение с ЦК, я обратился к нему с предложением спешно отправить меня на Украину в область германской оккупации для террористической работы. Мне было приказано выехать в Петроград и там выжидать отправки.

Я жил в окрестностях Петрограда очень замкнуто – в Гатчине, Царском Селе и др., занимаясь исключительно литературной работой собиранием материала об июльских событиях и писанием о них книг. В октябре я самовольно, без ведома ЦК, поехал в Москву, чтоб добиться скорейшей командировки на Украину. Недолго жил в Курске, и 5 ноября я был уже в Белгороде, в Скоропадчине. Я не могу не сказать нескольких слов о своей работе на Украине. По ряду причин мне нельзя еще говорить о ней легально, подробно. Скажу только следующее: я был членом боевой организации партии и работал г подготовке нескольких террористических предприятий против виднейших главарей контрреволюции. Такого рода деятельность продолжалась до свержения гетмана. При правительстве директории, в перу диктатуры кулачества, офицерства и сечевых стрелков я работал для восстановления на Украине Советской власти. По поручению партии организовал совместно с коммунистами и другими партиями ревкомы и повстанческие отряды, вел советскую агитацию, был членом нелегального Совета рабочих делегатов Киева – словом, посильно я служил революции».

Блюмкин вступил в РКП (б). В 1919– 1920 гг. он по заданию командования готовил восстание в деникинском тылу, был начальником штаба бригады. В 1920—1921 гг. Блюмкин учился в Военной академии РККА, после служил в секретариате Троцкого.

Бывший сталинский секретарь Бажанов вспоминал, как он попал домой к Блюмкину. Это была огромная четырехкомнатная квартира на Арбате, Блюмкин там жил один. Он считал себя выдающейся исторической личностью. Встретил гостей в красном шелковом халате, с длинной восточной трубкой. На столе лежал том Ленина, открытый на одной и той же странице.

В 1925 г. Блюмкина отправили на работу в ОГПУ Закавказья, он жестоко расправлялся с грузинами. Потом Блюмкин возглавил органы безопасности Монголии. В 1929 г. его послали резидентом ГПУ в Турцию для организации шпионажа и диверсий в странах Ближнего Востока. Любопытно бы взглянуть на его личное дело. Но, увы, оно до сих пор закрыто.

В Константинополе он встретился с Троцким, бывшим уже в эмиграции, и потом поддерживал с ним отношения через сына Троцкого Л. Седова, убитого позже чекистами в Париже. Блюмкин обещал Троцкому собрать материалы о работе того во время гражданской войны и передать письма оппозиции.

Когда Блюмкин вернулся в Москву, его арестовали. В ноябре 1929 г. судебная коллегия ОПТУ постановила расстрелять Блюмкина «за повторную измену делу пролетарской революции и Советской власти, за измену революционной чекистской армии».

* * *

Естественно, анархисты оказались в оппозиции к большевистской власти. И в оппозиции действенной. В ночь с 11 на 12 апреля 1918 г. последовало разоружение анархистских федераций и арест их руководителей.

Анархистские группы уходят в подполье. Образуются два центра: петроградско-московский и украинский. Второй находится в Харькове. Он назывался конфедерацией «Набат». На своей конференции набатовцы призывают к террору против большевиков, немцев, Скоропадского и Петлюры.

Конфедерация «Набат» тесно была связана с махновским движением.

На Украине в это время творилась полная неразбериха: красные, белые, зеленые, кайзеровские войска, гетманцы... Летом 1918 г. разрозненные отряды крестьян, спасающихся от мобилизации, бродят по лесам, нападают на хутора, подводы. Нестору Махно, прекрасно знающему местные условия, удалось сплотить некоторые вокруг себя. Ведь в Гуляйполе за ним была слава революционера. Когда он вернулся после шестилетней отсидки, эйфория 1917 г. била ключом. Местные школьники дружно декламировали бывшему узнику царского самодержавия стихи:

Привет вам, страдальцы за счастье людей!

Привет вам, борцы за свободу!

Привет вам, добывшие мукой своей

Желанную волю народу!

Пошли к Махно и рабочие с рудников, и босяки. Когда в конце 1918 г. большевики поднимают на Украине восстание, Махно примыкает к ним.

С приходом большевиков на Украине вводят продразверстку. Забирали все дочиста.

Советская власть издала декрет об учреждении на бывших помещичьих землях совхозов. В нем говорилось: «Уземотделы обязаны принять меры к возвращению самовольно захваченного живого и мертвого инвентаря и прочего имущества бывших нетрудовых хозяйств. Особенно важные меры принимаются к возвращению племенного и рабочего скота и сложных машин...»

Все это и объединило украинскую деревню против новой власти. Ну а Махно без местной поддержки был ничто. Он со своими частями уходит в тыл Красной армии и поднимает там восстание. К нему из Харькова приезжают анархисты-идеологи: Аршинов, Волин-Эйхенбаум и Готман. Начинают выходить две газеты: «Путь к свободе» и «Голос махновца».

На съезде представителей махновских воинских частей и крестьянских организаций принимается резолюция:

«Съезд протестует против реакционных приемов большевистской власти, расстреливающей крестьян, рабочих и повстанцев. Съезд требует проведения правильного свободного выборного начала... Съезд требует замены существующей продовольственной политики правильной системой товарообмена...

Съезд требует полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям...

Долой комиссародержавие! Долой однобокий большевистский совет!»

Троцкий на это отвечал в своей статье:

«Во имя победы – с анархо-кулацким развратом пора кончить и кончить твердо».

Под натиском Деникина Красная армия откатилась к северу. Махно, оказавшись у Деникина в тылу, начинает военные действия. Деникин, вынужденный бороться на два фронта, терпит поражение.

Формально Махно дал согласие подчиняться Реввоенсовету. Но, когда Фрунзе приказал ему направиться на Кавказский фронт, он, конечно же, не подчинился. Действия армии Махно против новой власти носили террористический характер.

Из дневника учительницы, подруги жены Махно:

25/11-20 года. Поймали трех агентов по сбору хлеба. Их расстреляли.

2/III. Ночью сегодня хлопцы взяли два миллиона денег и сегодня выдано всем по 1000 рублей.

5/III. На ст. Васильевка Махно взорвал железнодорожный мост.

16/VIII. Захватив Миргород на полтора дня, махновцы расграбили все склады укродкома, уничтожили помещения советских организаций, убили 20 красноармейцев.

1 6/XII. На участке Синельниково-Александровск пущен под откос поезд – убито около 5 0 красноармейцев и коммунистов.

Махновский реввоенсовет делегирует своих представителей в Москву, Ивано-Вознесенск, Тулу, Брянск и другие города для объединения.

В Москву прибыли Ковалевич и Соболев, развернувшие сразу большую работу. Московская группа провела несколько «эксов» на сотни миллионов рублей. Были ограблены отделения Народного банка на Сухаревской площади, на Таганке, Дмитровке.

25 сентября 1919 г. анархисты бросили бомбу в помещение Московского комитета ВКП/б/ в Леонтьевском переулке. Там в это время проходило совещание, было много народа. Шел девятый час вечера, все устали. В зале стоял гул. Председательствующий Мясников то и дело успокаивал собравшихся. Вдруг раздался звон стекла и в окно что-то влетело. «Бомба!» Раздался взрыв. Снаряд упал у предпоследнего ряда, и никто из президиума собрания не погиб. Но среди раненых были Мясников, Бухарин, Ярославский, Стеклов... Всего ранено 55 человек, убито 12. Среди последних – секретарь Московского комитета Загорский, в честь которого потом переименовали Сергиев Посад.

В «Правде» появилась статья Бухарина, что взрыв организован кадетами. Бухарин с негодованием повествует о белогвардейских злодеях-агентах.

На торжественных похоронах в колонном зале Дома Союзов выступил Троцкий:

«Кто их убил – это знают все. Имена белогвардейского центра у всех перед глазами; там князья, бывшие бароны, сановники царизма, домовладельцы, кадеты, эксплуататоры всех мастей...»

Однако спустя шесть недель в «Правде» появилась статья о том, что взрыв организовали анархо-деникинцы(?), а еще позже, что эсеры и анархисты.

Анархисты в Москве действительно не прекращали своей работы. Сняв дачу в Краскове, делая там бомбы и печатая листовки, они частенько проводили в столице «эксы». Выделялся среди красковских анархистов Петр Соболев, мечтавший взорвать Кремль. У него уже было четыре пуда динамита, еще предполагалось изготовить сто двадцать. Именно Соболев бросил бомбу в Леонтьевском переулке.

Чекисты, в конце концов, на него вышли и пытались взять на улице. Соболев отстреливался, бросил бомбу и был убит вместе с Ковалевичем. Последний ведал финансами московских анархистов, платя им по 15 тысяч в месяц. Деньги шли от Махно и «эксов».

Третий организатор взрыва – эсер Черепанов. При аресте он открыто говорил о своей ненависти к большевикам, жалел, что не получилось уничтожить руководство ВКП/б/. Его допрашивали лично Дзержинский и Лацис.

Чекисты напали на след и остальных. Газета «Известия» писала в декабре 11919 г.:

«За день до годовщины октябрьской революции МЧК установила, что анархистами подполья была месяц-два тому назад снята дача в дачном поселке Красково, верстах в 25 от Москвы. Немедленно туда был послан отряд в 30 человек, который рано утром оцепил дачу Горина. Бывшие в ней анархисты (шесть человек) встретили прибывших залпами из револьверов и ручными гранатами. Ими было брошено более десяти бомб. Перестрелка продолжалась около двух с половиной часов. Затем анархисты зажгли адскую машину и взорвали дачу. Сила взрыва была громадна, дача целиком была поднята на воздух, затем она загорелась и почти все время пожара происходили взрывы взрывчатых материалов, находившихся на даче, поэтому мер по тушению пожара принять было невозможно. На месте пожарища были обнаружены трупы, остатки от типографского станка, оболочки бомб, револьверы и пр.». Среди погибших анархистов были две девушки.

В августе 1921 г. Махно, уходя от красных, с небольшим отрядом прорвался в Румынию. С этого времени начинается его мирная жизнь. Свои последние десять лет он с женой и дочкой прожил под Парижем. Жена работала прачкой в пансионе, Махно зарабатывал журнальными публикациями. Жили скудно. Из его некогда огромной армии в Париже никого не было, а белогвардейцы и петлюровцы с ним не знались, Западные анархисты время от времени помогали Махно деньгами, печатали в своих журналах его статьи.

В мае 1926 г. в центре Парижа выходцем с Украины Шбарцбардом был убит Симон Петлюра – бывший глава украинской Центральной Рады. Похоже, что Махно испугался. Он везде стал писать, что презирает антисемитизм, обратился «к евреям всех стран», договорился до того, будто он расстрелял известного атамана Григорьева за еврейские погромы.

В 1934 г. Махно умер. О его последних днях жена вспоминала:

«Я зашла к нему в госпиталь. Он был уставший, измученный, ослабевший, На мой вопрос «Ну как?» – ничего не ответил, только из глаз покатились слезы. Я тоже заплакала, нам больше не о чем было говорить, я поняла, что ему очень тяжело, что жизненные силы покидают его, что он уже больше не жилец на этом свете... Через пару дней мы его хоронили на кладбище Пер-Лашез. Тело его было сожжено в крематории, и урна с прахом замурована в стене».

Когда в 1945 г. советские войска пришли в Германию, где находилась вывезенная немцами жена Махно Галина Кузьменко, ее арестовали и осудили за участие в махновском движении на 10 лет. Она пробыла в лагерях 8 лет и 9 месяцев. Освобожденная в 1954 г. по амнистии после смерти Сталина, жила вместе с дочерью в казахском городке Джамбуле, работая на хлопчатобумажном комбинате до пенсии.

Так, мало-помалу сошла на нет мощная волна русской анархии.

* * *

На Ленина, собственно, было два покушения. Правда, во второй раз покушавшиеся не знали, кто перед ними. Дело было в январе 1919 г. Москва наводнена бандитами. И днем, и ночью грабят людей, квартиры и магазины. Самая бесстрашная банда, кошельковская, насчитывала около ста человек. Она даже совершала налеты на охраняемые банки. Только в одну из ночей от нее погибли двадцать два милиционера.

Ленин с помощником и сестрой Марией Ильиничной ехали в Сокольники на детский новогодний праздник. Уже недалеко от Сокольников навстречу машине бросились какие-то люди с оружием. Они велели всем выйти из машины, отобрали у них деньги. Ленин лишился браунинга, бумажника и шубы. Налетчики сели в автомобиль и умчались. Темнело. Вождь остался стоять на снегу в пиджаке.

Подняли на ноги чекистов, милицию. Машину нашли ночью на Крымском мосту. Главаря банды Кошелькова убили только летом в перестрелке. Поймать его было трудно: он носил с собой гранаты, которые при малейшем подозрении сразу пускал в ход. В его кармане обнаружили ленинский браунин г

Более известен «выстрел в сердце революции» – летом 1918 г.

«Сообщение ВЦИК о покушении на председателя СНК В. И. Ленина.

Всем Советам рабочих, крестьянских, красноармейских депутатов, всем армиям, всем, всем, всем.

Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина. Роль тов. Ленина, его значение для рабочего движения России, рабочего движения всего мира известны самым широким кругам рабочих всех стран.

Истинный вождь рабочего класса не терял тесного общения с классом, интересы, нужды которого он отстаивал десятками лет,

Тов. Ленин, выступавший все время на рабочих митингах, в пятницу выступал перед рабочими завода Михельсона в Замоскворецком районе гор. Москвы. По выходе с митинга тов. Ленин был ранен. Задержано несколько человек. Их личность выясняется.

Призываем всех товарищей к полнейшему спокойствию, к усилению своей работы по борьбе с контрреволюционными элементами.

На покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов Революции.

Товарищи! Помните, что охрана ваших вождей в ваших собственных руках. Теснее смыкайте свои ряды, и господству буржуазии вы нанесете решительный, смертельный удар. Победа над буржуазией – лучшая гарантия, лучшее укрепление всех завоеваний Октября, лучшая гарантия безопасности вождей рабочего класса.

Спокойствие и организация! Все должны стойко оставаться на своих постах. Теснее ряды!»

Подписано сообщение Я. Свердловым, которому вскоре на рабочем митинге отобьют почки.

В июне этого же года членом «Боевой организации эсеров» Сергеевым был убит комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Володарский. Через несколько дней застрелен председатель Петроградской ЧК Урицкий.

В известном фильме «Ленин в 1 8-м году» показано, как Ильич выступал на заводе Михельсона. Освещенные улыбками, с энтузиазмом слушают рабочие, бурно аплодируют. Есть там эпизод, когда они рвутся к задержанной террористке, стремясь ее растерзать.

На самом деле все было не так.

Голодные, измученные войной люди слушали Ленина угрюмо. Они пытались задавать ему вопросы, но он не обращал внимания, делал вид, что не слышит:

«Тайные договоры французской республики, Англии и прочей демократии нам воочию доказали сущность и подоплеку...»

Выступив, Ленин поспешил к автомобилю. Многие бросились к нему, но вовсе не с восторгами. Женщины жаловались на заградотряды: отбирают продукты. Ленин слушал молча, явно недовольный задержкой. В этот момент прозвучали выстрелы. Ленин упал. Люди в панике бросились прочь.

Вот что показывал на следствии помощник комиссара пехотной дивизии Батулин, тоже бывший на митинге:

«Подойдя к автомобилю, на котором должен был уехать тов. Ленин, я услышал три резких сухих звука, которые принял за обыкновенные моторные звуки. Вслед за этими звуками я увидел толпу, разбегавшуюся в разные стороны, и тов. Ленина, неподвижно лежавшего лицом к земле. Я понял, что на жизнь Ленина совершено покушение. Человека, стрелявшего в него, я не видел. Я не растерялся и закричал: «Держите убийцу товарища Ленина!» И с этими криками выбежал на Серпуховку, по которой одиночным порядком и группами бежали в различном направлении перепуганные выстрелами в общей сумятице люди... Добежав до так называемой «стрелки» на Серпуховке, я увидел двух девушек, которые, по моему мнению, бежали потому, что позади них бежал я и другие люди.

В это время позади себя, около дерева, я увидел с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного. Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова она отвечала: «А зачем вам это нужно?» Тогда я, обыскав ее карманы и взяв портфель и зонтик, предложил идти за мной. В дороге я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на товарища Ленина: «Зачем вы стреляли в товарища Ленина?». Она ответила: «А зачем вам это нужно знать?» Это меня окончательно убедило в покушении женщины на товарища Ленина... В военном комиссариате Замоскворецкого района эта задержанная мною женщина на допросе назвала себя Каплан и призналась в покушении...»

Одна пуля раздробила Ленину плечевую кость, другая вошла сзади со стороны лопатки, пробила легкое и засела спереди шеи под кожей.

Начались допросы Фанни Каплан – вечером, ночью, потом назавтра. Допрашивали по отдельности заместитель Дзержинского Петерс, председатель московского ревтрибунала Дьяконов, чекисты Скрипник, Кингисепп, нарком юстиции Курский.