Текст книги "История российского терроризма"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Заспорили о будущем итоге. Гвардейцы предлагали договориться о земском соборе, эсеры и социал-демократы стояли за Учредительное собрание. Так и разошлись ни с чем.

В январе 1905 г. социал-демократами была организована боевая техническая группа для ввоза в Россию оружия и распространения его. Для изучения производства бомб в Македонию был даже послан Скосаревский. Он привез чертежи чугунной бомбы-македонки, которую и наметили производить. Во Франции покупали запалы и бикфордов шнур. Технической группой сначала руководил Н. Буреник, потом Софья Познер. От ЦК большевиков ее курировал Л. Красин, инженер по образованию.

В Финляндии были созданы базы производства и хранения оружия. Доставали револьверы и ружья как могли, провозя через границу контрабандой. С оружейных заводов Ижевского, Тульского и Сестрорецкого поступали трехлинейные винтовки, из Киева при содействии офицера Ванновского – наганы. Патроны шли с Охтенского завода.

Через транспортное общество С. Сулимову удалось переправить в Россию большую партию револьверов. Когда «Джон Графтон» потерпел крушение, финские рыбаки подобрали много оружия и продавали его революционерам.

Позже Финляндию назвали красным тылом 1905 года.

Русские революционные организации объединились в деле закупки оружия в Бельгии, где оно было дешевле, поручив это некоему А. Гаспару. Но оказалось, что Гаспар какой-то процент от сделок берет себе. Русские возмутились. «А что же, он бесплатно должен этим заниматься? – удивился секретарь Международного социалистического бюро Гюнсманс. Революция само собой, а гешефт есть гешефт».

Приезжали за границу закупать оружие и известные впоследствии Е. Стасова, М. Литвинов, Камо... Количество закупаемого оружия поражает. Только по одной сделке, согласно подлинному свидетельству посредника-болгарина В. Стомонянова, шло шестьдесят тысяч винтовок.

Закупленное в Бельгии оружие отправлялось небольшими партиями в Германию и Австрию. Там его обыкновенно получали местные социал-демократы и отправляли далее к русской границе.

М. Литвинов пытался освоить еще и другой путь. Через международного авантюриста Наума Тюфекчиева он собрал в Варне большую партию оружия и на корабле отправил в Россию. Экспедиция кончилась неудачей: пароход выбросило на один из островов Черного моря вблизи румынского берега.

Социал-демократы тоже посчитали, что без террора им не обойтись. А стало быть, нужно готовить профессиональных убийц. Вот безыскусные воспоминания одного из них, простого необразованного паренька-рабочего:

«Летом 1905 г. попал я на конференцию северокавказских организаций. Мы обсуждали вопросы подготовки к вооруженному восстанию и, по соглашению с представителями Юга, наше собрание выделило меня для посылки в киевскую школу. В июле месяце, по явке где-то на Крещатике, я попал в Киев, имел несколько ночевок на Подоле, около Днепра, а затем на третий или четвертый вечер меня и двух товарищей отвели за город на огороды, в маленький, стоящий среди гряд домик. Нас было сначала трое, потом привезли еще пять человек – все с разных концов России, из областных социал-демократических организаций. Все крайне конспирировали и не называли своих имен и фамилий, даже клички переменили.

Нас замуровали в этом домишке из двух комнат; мы не могли показывать носа из дверей и окон, пока не стемнеет. Ночью разрешалось выйти подышать свежим воздухом, но выйти с огорода считалось против конспирации. Еще через день появились киевские товарищи: одного я видел на явках, двое других были мне незнакомы. Один начал знакомить нас с нитратами, кислотами и их реакциями. Я сразу понял, что имею дело с опытным человеком и знатоком взрывчатых веществ. Другой товарищ читал нам лекции, обучал военной технике, баррикадной борьбе, постройке баррикад... Некоторые товарищи плохо охватывали значение доз, значение температуры... Им трудно было привыкнуть к крайней осторожности и четкости в работе. Поэтому здесь, в школе, и потом в лабораториях – армавирской, екатеринодарской, новороссийской, ростовской – приходилось часто висеть на волосок от смерти. Наш лаборант часто говорил, что так как мы работаем при 90 процентах за то, что все через полгода уйдем в потусторонний мир, то и не успеем раскинуть сети большевистских лабораторий. Его пророчества были довольно верны: тифлисская лаборатория взорвалась очень скоро, затем я слыхал о взрыве одесской лаборатории. У меня в екатеринодарской лаборатории тоже только случай и беззаветное самопожертвование моего помощника спасли положение, хотя этот товарищ все-таки сжег свою левую руку раствором металлической ртути в сильно дымящейся кислоте.

Благополучно закончив занятия, обучившись еще метанию бомб, мы поодиночке разъехались по разным организациям ставить партийные лаборатории».

И бомбам скоро находили применение.

Боевая дружина большевиков, например, закидала бомбами петербургскую чайную, где по вечерам собирались рабочие – члены «Союза русского народа».

Некто Богомолов (партийная кличка Черт) вспоминает в сборнике «Первая боевая организация большевиков», вышедшем в 1934 г. в московском издательстве «Старый большевик», как он героически действовал в 1905 г.:

«Несколько стеклянных бомб, главным образом в целях экспериментальных, были брошены мною лично с баррикад в районе Цветного бульвара, Екатерининского парка и Домниковской во время восстания. Это было мною сделано для проверки правильности бикфордова шнура...»

Такое впечатление, что Москва 1905-го начинена бомбами. Шкафы в московской квартире Горького, где он жил с актрисой Андреевой, буквально были набиты оболочками бомб, капсулами гремучей ртути, бикфордовым шнуром...

Почти ежедневно я прохожу Трубниковским переулком: и здесь, в квартире присяжного поверенного, «накрыли» террористическую лабораторию.

Не жалели большевики оружия и братьям по идее. Так, латышским террористам было выдано, например, тридцать японских гранат (бомб), два пуда мелинита и капсюли. Для чего? А в Риге проходила забастовка, и нужно было кровью запугать тех, кто к ней не присоединялся.

Была выпущена прокламация такого содержания:

«Товарищи, началась уличная борьба восставших рабочих с войсками и полицией. В этой борьбе может много погибнуть наших братьев, борцов за свободу, если вы не будете держаться некоторых правил. Главное правило – не действуйте толпой, действуйте небольшими отрядами в три-четыре человека, не больше. Пусть только этих отрядов будет возможно больше и пусть каждый из них выучится быстро нападать и быстро исчезать. Полиция старается одной сотней казаков расстреливать тысячные толпы. Вы же против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает. Полиция и войска будут бессильны, если вся Москва покроется этими маленькими неуловимыми отрядами... Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти... Строго отличайте ваших сознательных врагов от несознательных, случайных. Первых уничтожайте, вторых щадите. Пехоты, по возможности, не трогайте. Солдаты – дети народа и по своей воле против народа не пойдут. Их натравливают офицеры и высшее начальство. Против этих офицеров и начальства вы и направьте свои силы...

Казаков не жалейте. На них много народной крови, они всегдашние враги рабочих... На драгун и патрули делайте нападения и уничтожайте. В борьбе с полицией поступайте так: всех чинов до пристава включительно при первом удобном случае убивайте... Дворникам запрещайте запирать ворота. Это очень важно. Следите за ними, и если кто не послушает, то в первый раз побейте, а во второй убейте...»

Вот как один из террористов вспоминал это время:

«Сумасшедшие дни были пережиты нами в декабре. Баррикады, ружейная стрельба, обезоружение жандармов, городовых и сумских драгун, прибывших на усмирение Москвы из Твери, попытки вызвать из казарм войска, явно сочувствовавшие революционерам, но колебавшиеся выйти на улицу... Только поздней ночью, пробираясь вдоль улицы (после 9 часов вечера под угрозой расстрела запрещено было выходить из домов), мы собирались все вместе, сплоченная группа комитетчиков. Приходили возбужденные, взволнованные всем пережитым за день. Это была маленькая квартира Л. М. Армандт в Филипповском переулке около Арбатской площади, на которой было в эти дни немало столкновений между дружинниками и драгунами.

Странный вид представляла эта квартира. Многочисленные пачки патронов к маузерам, сами маузеры в деревянных кабурах, снятая с городового шашка, пачки литературы – всем этим завалены были стулья, диваны и столы... Здесь же на столе стояли похожие на сахарницы жестяные банки, перевязанные веревочкой: то были наши динамитные бомбы, которым так завидовали тогда социал-демократы...»

Из 1059 человек, погибших в Москве, дружинников Пресни и других районов было 126. Солдат, офицеров, полицейских и жандармов много больше. Более тысячи жертв пришлось на долю мирного населения.

В Петербурге восстание сорвалось.

В Москве же все началось со стачки. Жизнь города была парализована: не работали магазины, в домах погас свет, не поступала вода. По предприятиям ходили вооруженные отряды и заставляли присоединяться к бастующим. На Казанской железной дороге убили двух машинистов за отказ бросить работу, на Брянской – ранили несколько извозчиков-ломовиков, пытавшихся получить грузы.

Первая баррикада появилась на Триумфальной площади (ныне площадь Маяковского). Ночью полиция штурмовала реальное училище на Чистых прудах, где засели боевики. У них там была база. Они отстреливались из револьверов и швыряли бомбы-македонки. Сдались террористы лишь после артиллерийских залпов. Отряд драгун хотел было порубать их, но солдат остановил ротмистр Рахманинов (брат композитора, между прочим).

Двое террористов, мчась в санях по Гнездиковскому переулку, швырнули в окно московского охранного отделения бомбы. Разворотило фасад, снесло крышу.

Максим Горький, выходивший погулять, пишет:

«Публика настроена удивительно! Ей Богу, ничего подобного не ожидал!.. Превосходное настроение!.. По всем сведениям, дружины терпят мало, больше зеваки, любопытные, которых десятки тысяч. Все как-то сразу привыкли к выстрелам, ранам, трупам. Чуть начинается, тотчас же отовсюду валит публика, беззаботно, весело. Бросают в драгун чем попало все, кому не лень. Шашками драгуны перестали бить – опасно, их расстреливают очень успешно».

Террористы гнали жителей на строительство баррикад, заставляли дежурить там.

Хозяин пресненской фабрики Шмит выдавал своим рабочим оружие и гнал их на улицы.

Наконец, по Николаевской железной дороге, оставшейся в стороне от забастовки и которую террористы так и не смогли подорвать, прибыли лейб-гвардии Семеновский полк и Ладожский полк из Варшавы. Восстание было подавлено. Хотя волнения еще не унимались до 1907г.

Недавно мне попалось впервые опубликованное горькое стихотворение Владимира Набокова с названием «Революция»:

Я слово длинное с нерусским окончаньем

Нашел нечаянно в рассказе для детей,

И отвернулся я со странным содроганьем.

В том слове был излив неведомых страстей:

Рычанье, вопли, свист, нелепые виденья,

Стеклянные глаза убитых лошадей,

Кривые улицы, зловещие строенья,

Кровавый человек, лежащий на спине,

И чьих-то жадных рук звериные движенья...

А некогда читать так сладко было мне

О зайчиках смешных со свинками морскими,

Танцующих на пнях весною, при луне!

Но слово грозное над сказками моими,

Как буря пронеслось! Нет прежней простоты;

И мысли страшные ночами роковыми

Шуршат, как старые газетные листы!

Базой для террора в 1906 г. были избраны Терноки в Финляндии, где Зильберберг ведал взрывчатой лабораторией.

Весной «Боевая организация» эсеров насчитывала уже около 30 человек. Планировались покушения на министра внутренних дел Дурново, генерала Мина и полковника Римана.

Но группе по убийству Дурново даже не удалось увидеть министра. Случайно обнаружили один из маршрутов министра юстиции Акимова. Решили убить его. Но усиленное внимание охранки ко всем подозрительным на улицах заставило отказаться от этого намерения.

Террорист Самойлов пришел к генералу Мину в форме лейтенанта флота, назвавшись князем Вадбольским. Но принят не был, к тому же квартиру охраняли. Под видом офицера к Риману приходил другой террорист, Яковлев, называя себя князем Друцким-Соколинским. Но полковник его тоже не принял. Когда же Яковлев пришел в другой раз, его арестовали, отобрав револьвер и кинжал.

Террористы, досадуя на неудачи, уже подумывали взорвать весь дом, в котором жил Дурново, или поезд, возивший его в Царское Село.

Уже другой Гоц, Абрам, предлагал, чтобы боевики, одетые в «жилеты» из динамита, силой прорвались в дом и взорвали его вместе с собой и всеми там находящимися.

Абрам Гоц станет в 1917 г. председателем ВЦИК первого созыва.

Позже все внимание сосредоточили на московском генерал-губернаторе адмирале Ф. Дубасове. До губернаторства он командовал Тихоокеанской эскадрой. Эсеры хотели отомстить ему за решительность в смутные декабрьские дни 1905 г. Метальщики несколько раз караулили адмирала на Николаевском вокзале, но тщетно. Думали перехватить его у Кремля при поездке на пасхальное богослужение – тоже не вышло. Охранка стала наблюдать за террористами, и они скрылись.

Азеф назначил день покушения в именины императрицы: в Кремле должно было состояться торжественное богослужение. Террористы перекрыли три дороги из Кремля к губернаторскому дворцу. Вноровский стоял с бомбой на Тверской улице, его брат Владимир – на углу Воздвиженки и Неглинной, Шиллеров – на Знаменке у Боровицких ворот.

Губернатор в открытой коляске с адъютантом Коновницыным выехал из Кремля и направился к воротам Чернышевского переулка. И здесь на углу переулка и Тверской площади к ним кинулся Вноровский с бомбой. Он швырнул ее под коляску. Взрывом убило Коновницына и самого террориста. Дубасова выбросило из коляски, он получил несколько ранений, но остался цел.

Некоторый успех ободрил «Боевую организацию». И вот уже в Севастополь посылается группа для покушения на командира Черноморского флота адмирала Г. Чухнина.

Видимо, преданная Азефом, она была под наблюдением. И когда террористы пришли на военный парад, там за ними внимательно следили. Но ни агенты, ни приехавший организовывать покушение Савинков не подозревали, что местная боевая дружина решила убить севастопольского коменданта. Это должны были сделать один матрос и шестнадцатилетний юноша. Когда парад начался, юноша выбежал из толпы и бросил в коменданта бомбу. Она не взорвалась. Матрос стал вынимать свою бомбу и уронил ее. Раздался оглушительный взрыв. На месте были убиты и матрос, и еще семь человек, 36 ранено. Все бросились бежать. Савинкова через час арестовали в местной гостинице.

Зильберберг предложил ЦК попытаться освободить Савинкова – тому грозила смертная казнь. Он получил большую сумму денег и отправился в Севастополь. Там он познакомился с вольноопределяющимся Сулятицким, назначаемым в караул разводящим. Ночью тот вывел будто бы заболевшего Савинкова в умывальную, а потом и на свободу.

Из воспоминаний Савинкова:

«Я пришел к умывальнику и стал мыться. Справа и слева стояли солдаты. В отдельной комнате, с незапертой дверью, крепко, в платье и сапогах, спал жандарм. Я умывался, а Сулятицкий, заперев за нами двери на ключ, прошел в кордегардию посмотреть, все ли спокойно. Вернувшись, он провел меня мимо часовых в кладовую. Там в темноте я срезал усы, накинул приготовленную заранее рубаху и надел фуражку, подсумок и пояс. Вышел я из кладовой уже солдатом. На глазах у тех же часовых я прошел вслед за Сулятицким в кордегардию. Часть солдат спала; часть, сняв висячую лампу с крючка и поставив ее на нары, собралась в кружок и слушала чтение. На наши шаги кое-кто обернулся, но никто не узнал меня в темноте. Мы вышли в сени. Дверь в комнату дежурных офицеров была открыта. У стола, освещенного лампой, сидел спиною к нам дежурный по караулам. У фронта на улице нас заметил фронтовый часовой. Он посмотрел на наши погоны и отвернулся. Завернув за угол гауптвахты, мы пошли по городу».

А уж добраться из Севастополя до Румынии, а потом и в Швейцарию, было делом несложным.

После роспуска Государственной думы руководство эсеровской партии объявило о возобновлении террора. Азеф и Савинков, сославшись на усталость, сложность работы, требовали денег на увеличение организации, на оружие и динамит. Возникли разногласия. ЦК денег не давал. Азеф с Савинковым решили на время устраниться.

Тогда Зильберберг организовал свою боевую дружину, куда входила его жена, Сулятицкий, Кудрявцев и еще несколько человек. Они базировались в Финляндии и каждое покушение должны были согласовывать с ЦК. Так наметились убийства председателя Совета министров Столыпина, уже бывшего министра внутренних дел Дурново и петроградского градоначальника фон Лауница. В дальнейшем планировались покушения на царя и великого князя Николая Николаевича.

В декабре 1906 г. состоялось торжественное освящение нового Петербургского медицинского института. Его опекал член царствующего дома принц Ольденбургский, поэтому ожидались многие известные лица.

Столыпина в этот раз не было.

Когда после богослужения все спускались по лестнице, какой-то молодой человек во фраке ринулся к градоначальнику и выстрелил ему в затылок из маленького браунинга. Фон Лауниц упал замертво. Молодой человек выстрелил себе в висок. В это же мгновение он получил удар шашкой по голове и в него дважды выстрелил полицейский.

Молодым человеком был Кудрявцев, в прошлом семинарист. Он уже однажды пытался убить фон Лауница в его бытность тамбовским губернатором. Тамбовский комитет эсеров приговорил фон Лауница к смерти за усмирение крестьянских беспорядков на Тамбовщине в 1905 г.

Второй террорист Сулятицкий должен был стрелять в Столыпина. Но поскольку того не было, он ушел.

Кудрявцева же опознать не смогли. Его голову, заспиртованную в банке, выставили на всеобщее обозрение.

Убийство столичного градоначальника, конечно, наделало много шума.

Царь вызвал к себе на беседу начальника охранного отделения, чего никогда не бывало. Тот вспоминал:

«Во все время нашей полуторачасовой беседы мы оба стояли у окна, выходившего в окутанный снегом царскосельский парк.

– Я давно уже хотел вас узнать,– сказал государь после первых приветствий и сразу перешел к сути дела.– Как оцениваете вы положение? Велика ли опасность?

Я доложил ему, с мельчайшими подробностями, о революционных организациях, об их боевых группах и о террористических покушениях последнего периода. Государь хорошо знал фон Лауница; трагическая судьба его явно весьма волновала. Он хотел знать, почему нельзя было помешать осуществлению этого покушения и вообще какие существуют помехи на пути действенной борьбы с террором.

–Главным препятствием для такой борьбы,– заявил я,– является предоставленная Финляндии год тому назад свободная конституция. Благодаря ей члены революционной организации могут скрываться в Финляндии и безопасно там передвигаться. Финская граница находится всего лишь на расстоянии двух часов езды от Петербурга, и революционерам весьма удобно приезжать из своих убежищ в Петербург и по окончании своих дел в столице вновь возвращаться в Финляндию. К тому же финская полиция по-прежнему враждебно относится к русской полиции и в большой мере настроена революционно. Неоднократно случалось, что приезжающий по официальному служебному делу в Финляндию русский полицейский чиновник арестовывался финскими полицейскими по указанию проживающих в Финляндии русских революционеров и высылался...

Второй пункт, которым весьма интересовался царь, был вопрос о масонской ложе. Он слыхал, что существует тесная связь между революционерами и масонами, и хотел услышать от меня подтверждение этому. Я возразил, что не знаю, каково положение за границей, но в России, мне кажется, масонской ложи нет или масоны вообще не играют никакой роли. Моя информация, однако, явно не убедила государя, ибо он дал мне поручение передать Столыпину о необходимости представить исчерпывающий доклад о русских и заграничных масонах. Не знаю, был ли такой доклад представлен государю, но при департаменте полиции функционировала комиссия по масонам, которая своей деятельности так и не закончила к февральской революции 1917 года...

На прощание государь спросил меня:

–Итак, что же вы думаете? Мы ли победим или революция?

Я заявил, что глубоко убежден в победе государства. Впоследствии я должен был часто задумываться над печальным вопросом царя и над своим ответом, к сожалению, опровергнутым всей дальнейшей историей...»

От Азефа русской полиции стало известно место в Финляндии, где базировался отряд Зильберберга. Это был небольшой отель для туристов, стоявший в стороне от обычных дорог для путешествующих. Двухэтажное здание с дюжиной комнат целиком заполняли террористы, на стороне которых были и владельцы отеля и обслуга. Посторонних туда просто не пускали, говоря, что нет мест. Однако одним январским вечером это правило было нарушено. В двери отеля постучалась юная пара лыжников: студент-жених и курсистка-невеста. Они сбились с пути, замерзли и просились на ночь. Не впустить их было невозможно. Неожиданные гости оказались обаятельными людьми, остроумными и жизнерадостными. Они весело рассказывали о своей студенческой жизни, танцевали и пели, и прожили в отеле целых три дня.

Молодые люди были агентами русской охранки. Они дали полное описание постояльцев отеля, к тому же им удалось завербовать швейцара и горничную. Оставалось только контролировать поезда с финской стороны. И вот на петербургском вокзале были арестованы сначала Сулятицкий, а потом и Зильберберг, Они не назвались, но их опознали привезенные швейцар и горничная. В заспиртованной голове ими был также признан Кудрявцев. Военный суд приговорил террористов к повешению.

* * *

Кроме центральных боевых групп, действовали еще летучие отряды и местные дружины. В Петрограде ими убиты директор завода, околоточный надзиратель, помощник пристава. В Москве бросали бомбу в градоначальника Рейнбота. В Твери убили губернатора и графа Игнатьева, одного из яростных сторонников самодержавия. В Минске летучий отряд эсеров организовал покушение на губернатора Курлова. В него бросал бомбу Пулихов, именем которого названа одна из центральных улиц Минска.

За организацию «черной сотни» в Тамбове и как ответ на введение военного положения и чрезвычайной усиленной охраны в Тамбове и других уездах в Борисоглебске убит советник губернского правления Луженовский. В него стреляла член партии эсеров Спиридонова. Ее схватили и для начала выпороли.

Мария Александровна Спиридонова родилась в 1884 г. в семье тамбовского дворянина. Она уже с юных лет включилась в революционное движение: ее исключают из восьмого класса гимназии за участие в демонстрациях. В 1906 г. тамбовская эсеровская организация поручила Спиридоновой убийство советника Луженовского. Спиридонова смертельно ранила его. Военно-окружной суд приговорил ее к повешению, которое заменили бессрочной каторгой – Нерчинской.

Ее, как и многих, освободил февраль 1917-го. Приехав в Петроград, Спиридонова становится членом ЦК партии левых эсеров. Она – делегат всероссийских съездов Советов, член ВЦИК и его президиума. Она была ярым противником брестского мира. Под ее председательством в 1918 г. прошло заседание ЦК эсеров, принявшее решение «в интересах русской и международной революции положить конец так называемой передышке... и в этих целях... организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма; одновременно с этим... организовать для проведения своего решения мобилизацию надежных военных сил и приложить все меры к тому, чтобы трудовое крестьянство и рабочий класс примкнули к восстанию и активно поддержали партию в этом выступлении».

Спиридонова вошла в бюро из трех человек по руководству левоэсеровским мятежом. Когда ее арестовали, она показала: «Я организовала дело убийства Мирбаха с начала до конца... Блюмкин действовал по моему поручению».

От своих убеждений Мария Спиридонова не отказалась. Она выступала на заводах, обличая Советскую власть и ее вождей.

В 1919 г. ее опять арестовали и приговорили московским ревтрибуналом «ввиду болезненно-истерического состояния» к изоляции на один год. Через два месяца Спиридоновой удалось убежать и более полутора лет она скрывалась в Москве под чужой фамилией. Наконец, в 1920 г. ее опять арестовали и направили на принудительное лечение в лазарет ВЧК, а через год поместили в Пречистенскую психлечебницу.

По решению Политбюро ЦК РКП/б/ Спиридонову освободили. Она жила в Москве два года, а потом на основании решения комиссии НКВД была выслана на три года в Среднюю Азию. Пробыла Спиридонова там семь лет. В 1930 г. ее вновь забирают за связь с заграничными левоэсеровскими группами и контрреволюционную деятельность. Она высылается на поселение в Уфу.

В 1937 г. снова арест. Военная коллегия Верховного суда СССР признает ее виновной в том, что Спиридонова «до дня ареста входила в состав объединенного эсеровского центра и в целях развертывания широкой контрреволюционной террористической деятельности организовывала террористические и вредительские группы в Уфе, Горьком, Тобольске, Куйбышеве и других городах, и непосредственно руководила до 1937 года контрреволюционной террористическо-вредитель-ской организацией эсеров Башкирии... систематически проводила нелегальные сборища участников организации, на которых обсуждались вопросы борьбы с Советской властью и подготовка индивидуального террора против руководителей партии и правительства».

Ее осудили на полную катушку по тогдашней 58-й статье: 25 лет лишения свободы.

11 сентября 1941 г. по приговору военной коллегии Верховного суда СССР М. А. Спиридонова с группой других заключенных Орловской тюрьмы была расстреляна.

* * *

Всем этим недоучившимся студентам, плохо говорящим по-русски выходцам из местечек, заграничным революционерам нужно было есть, пить, одеваться во что-то. Добрые иностранные дядюшки такую огромную ораву содержать не могли да и не хотели. Достаточно того, что они субсидировали лидеров.

Деньги добывались вооруженными грабежами или, как это называлось в революционной среде, экспроприациями. Хотя и считалось, что изымаются лишь казенные суммы, на самом деле было не так. Ограблены несколько винных лавок, земская больница в Симферополе, отделения банков в Петрограде и Одессе.

Однажды казначей херсонского казначейства, открыв кладовую, обнаружил кражу паспортных бланков и полтора миллиона рублей. Грабителям удалось провести подкоп из соседнего дома. Полиция приложила все силы, чтобы найти их и деньги. Это были: бывшая цюрихская студентка, поклонница Нечаева, Елизавета Южакова – учительница, дочь генерала Елена Россикова, Николай Франжоли и другие. Деньги полиция обнаружила в шалаше на баштане. Социалисты не успели их потратить на «народное дело».

Пытались ограбить кишиневское казначейство. Здесь приложил руку Желябов.

По заданию организации Арсений Богуславский убил мещанина Курилова, подозреваемого социалистами в измене, и пытался ограбить кассу полка в Житомире. Ему грозила смертная казнь. Богуславский раскаялся, всех выдал.

В августе 1906 г. к даче Столыпина на Аптекарском острове подъехало ландо, из которого вышли два жандармских ротмистра и господин в штатском. Они, с портфелями в руках, быстро направились в переднюю. Находившийся там агент охранки заметил, что один из ротмистров имеет фальшивую бороду и крикнул генералу Замятину: «Ваше превосходительство!.. Неладное!..» В это время все трое, воскликнув «Да здравствует свобода! Да здравствует анархия!», подняли портфели вверх и одновременно бросили их перед собой. Прогремел оглушительный взрыв. Много людей, находившихся в приемной, были ранены и убиты. Ранены трехлетний сын и 14-летняя дочь Столыпина. Погибли и сами террористы.

Следствие установило, что ландо было нанято и подано к дому на Морской улице, где проживали спасский мещанин с женой и другая пара – супруги из Коломны. Но их там уже не было.

По остаткам мундиров полиция установила, что жандармские мундиры были заказаны в магазине «Невский базар» молодой дамой.

В ноябре в руки полиции попали листовки, где говорилось, что дача Столыпина была взорвана по приговору «Боевой организации» эсеров и выражалось сожаление о неудавшемся покушении.

В Стокгольме предполагался съезд эсеров-максималистов. Агент охранки по приметам определил возможную обитательницу квартиры на Морской по кличке Модная. За ней установили слежку. Когда она отправилась в Россию, в Одессе ее задержали. Молодая дама назвалась Фроловой. Ее доставили в Петербург, и там кухарка из дома на Морской опознала бывшую жительницу. Признали ее и продавцы магазина.

После опознания дама сказала, что на самом деле ее зовут Надеждой Терентьевой.

В ноябре же в столице задержали вторую женщину, подходящую под описание. Среди революционеров она проходила под кличкой Северная. Это была Наталья Климова.

По словам милых дам, на покушение были отпущены за границей большие деньги. Бомбы обладали огромной разрушительной силой. Террористы понимали, что им, возможно, проникнуть в кабинет Столыпина не удастся, поэтому предполагалось разрушить всю дачу. И действительно, большая часть ее оказалась после взрыва разрушенной.

Главными инициаторами покушения были в России некий Соколов, он же Чумбуридзе, Шапошников, Медведь, и Кочетов, он же Виноградов, Розенберг.

Ко времени ареста женщин Соколова уже повесили за руководство вооруженным ограблением казначея петербургской почтовой таможни в октябре.

Отец Климовой, сраженный горем, скончался, успев отправить письмо властям:

«...Дочь моя обвиняется в преступлении, грозящем смертною казнью. Тяжко и позорно преступление, в котором она обвиняется. Вашему превосходительству, как человеку, на глазах которого прошло много преступников закоренелой и злостной воли, должна представиться верной моя мысль, что в данном случае вы имеете дело с легкомысленной девушкою, увлеченной современной революционной эпохою. В своей жизни она была хорошая, добрая девушка, но всегда увлекающаяся. Не далее, как года полтора она увлекалась учением Толстого, проповедывавшего «не убий» как самую важную заповедь, и теперь вдруг сделалась участницею в страшном убийстве... Дочь моя в политике ровно ничего не понимает, она, очевидно, была марионеткой в руках более сильных людей... Увлеченная угаром, молодежь не замечает, что делается орудием гнусных революционеров, преследующих иные цели, чем молодежь...»