Текст книги "История российского терроризма"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Старик был прав.

Но суд к преступлению отнесся серьезно. Тем более что обвиняемые никаких показаний о своих связях с террористами не дали. На суде они вели себя вызывающе, обзывали присутствующих.

Их приговорили к повешению. От подачи кассационных жалоб Терентьева и Климова отказались.

Смертная казнь была заменена бессрочными каторжными работами. Что касается исполнителей покушения – трех погибших террористов, то о них известно лишь, что это были некие Морозов, Миронов и Илья Забельшанский из Гомеля.

* * *

Дело об убийстве П. А. Столыпина погибло в огне семнадцатого года, когда поджигались жандармские и охранные отделения. Но кое-какие документы уцелели, и в них в первую очередь нас интересует фигура убийцы, посягнувшего на поистине великого русского человека Столыпина. Он говорит о себе:

«Вырос я в семье отца моего и матери, которые проживают в Киеве, причем отец – присяжный поверенный и домовладелец. Я лично всегда жил безбедно, и отец давал мне достаточные средства для существования, никогда не стесняя меня в денежных выдачах. После окончания гимназии я поступил на юридический факультет Киевского университета. В сентябре того же года я уехал в Мюнхен для продолжения учения. Вернулся я из Мюнхена осенью 1906 г. В то время я уже был настроен революционно, хотя ни в каких конкретно поступках это мое настроение не выражалось. В Киеве я примкнул через студенческий кружок к группе анархистов-коммунистов...»

Спустя полгода Дмитрий Богров становится осведомителем киевской охранки. Сохранились его докладные начальнику Киевского охранного отделения:

«Из Парижа в Киев приехал социалист-революционер Сигизмунд, высокого роста, плотный, с торчащими в сторону усами, лицо смугловатое, привлекавшийся вместе с арестованными на съезде в Киеве в 1905 г. Он в настоящее время посещает Беркина (Александра Абрамовича), тоже привлекавшегося по тому же съезду». Таких и других донесений много.

Сам Богров тоже выезжал в Париж, откуда обращался в охранное отделение с просьбой выслать денег.

Как же случилось, что агент охранки стрелял в главу российского правительства?

Телеграмма в столичный департамент полиции из Киева:

«Первого сентября во время антракта торжественного спектакля при высочайшем присутствии ранен двумя пулями браунинга председатель Совета министров статс-секретарь Столыпин; врачи опасаются повреждения печени; преступник задержан, передан судебным властям».

Сам Богров показывал:

«Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции, т.е. отступления от установившегося в 1905 г. порядка: роспуск Государственной думы, изменение избирательного закона, притеснение печати, инородцев, игнорирование мнений Государственной думы и вообще целый ряд мер, подрывающих интересы народа...»

Но все не так просто.

Убийство Столыпина в этой череде убийств и покушений занимает особое место.

В начале июня в Киев нагрянули члены министерства внутренних дел и департамента полиции. Необходимо было подготовить город для торжественного освящения памятников Александру II и св. княгине Ольге. Ожидались высокие гости.

Прочесывались подозрительные дворы, осматривались чердаки, квартиры, окна которых выходили на главные улицы. Из Петербурга прислали несколько отрядов городовых, агентов охранки.

Наконец Киев узнал, что на торжества прибудут царь Николай II с семьей и весь совет министров.

Выбегать из толпы навстречу царскому экипажу, бросать цветы и подавать прошения при движении царского поезда по улицам Киева – воспрещалось. Прошения принимались во дворце. Для выдачи билетов на торжества организовалось специальное бюро, выдававшее их на посещение Софийского собора, ипподрома и пр. Для местного охранного отделения, его начальнику подполковнику Кулябко тоже были выданы билеты – без обозначения фамилий.

Кулябко был озадачен. К нему явился Богров и сообщил, что на Столыпина и министра просвещения Кассо готовится покушение. Будто бы к нему приходил некий «Николай Яковлевич» и просил достать моторную лодку. У дома Богрова установили тщательное наблюдение.

Богров попросил билет в Купеческий сад на торжественную встречу, Он надеялся там увидеть «Николая Яковлевича», который вроде бы мелькнул с какой-то женщиной в городской толпе. Билет ему дали, и Богров хорошо видел прохождение императора. Столыпина же он не отыскал.

Во втором часу ночи Богров появляется в охранном отделении и говорит дежурному чиновнику, что ему необходимо увидеться с Кулябко. Он пишет ему записку: «У Аленского (такова была агентурная кличка Богрова) в квартире ночует сегодня приехавший из Кременчуга Николай Яковлевич, про которого я сообщал. У него в багаже два браунинга. Говорит, что приехал не один, а с девицей Ниной Александровной, которая поселилась на неизвестной квартире... Впечатление такое, что готовится покушение на Столыпина и Кассо. Высказывается против покушения на государя из опасения еврейского погрома в Киеве. Думаю, что у девицы Нины Александровны имеются бомбы. Вместе с тем Николай Яковлевич заявлял, что благополучный исход их дела несомненен, намекая на таинственных высокопоставленных покровителей...»

Кулябко доложил генерал-губернатору Ф. Ф. Трепову. Тот и генерал Курлов умоляли Столыпина не выезжать из дому иначе как в автомобиле. Министра Кассо убедили обедать дома, не ездить в ресторан.

Охранка караулила дом Богрова и якобы находящегося там приезжего террориста и ждала «Нину Александровну». Наконец Богров сообщил, что «Николай Яковлевич» выйдет один из квартиры с браунингами и на углу Бибиковского бульвара и Владимирской улицы встретится со своей партнершей, которая даст ему бомбу. Они будут караулить высоких гостей на пути в театр. Линию проезда тут же наводнили филерами.

Богрову на всякий случай выдали билет в театр: вдруг злоумышленники появятся там.

Шла опера «Сказка о царе Салтане». Давно киевский театр не видел такого блеска. Тысячная толпа вокруг него запрудила улицы.

Богров занял свое место в 18-м ряду. Во втором антракте Кулябко предложил ему ехать все же домой и не отходить ни на шаг от «Николая Яковлевича». Богров пошел как бы одеваться, но на самом деле пробрался в партер.

Столыпин стоял у первого ряда, лицом к залу и разговаривал с министром двора бароном Фредериксом и военным министром Сухомлиновым. Богров приблизился. В кармане у него был заряженный восемью патронами браунинг, прикрываемый театральной программкой.

Богров вынул его и выстрелил два раза. Потом он быстро направился к выходу. На него набросилась публика и стала бить. Окровавленного Богрова поволокли по проходу и затем по коридору. Жандармский офицер, стараясь защитить его от разъяренной толпы, перекинул Богрова через барьер, ограждавший вешалки.

Столыпин, обливаясь кровью, опустился в кресло. Он был ранен в правый бок и руку. Его вынесли в коридор; профессора медицины, бывшие в театре, оказали первую помощь, приостановили кровотечение. Столыпина отвезли в лечебницу, где он 5 сентября скончался.

«Гимн! Гимн!» – кричали в зале.

И вот оркестр грянул: «Боже, царя храни...» Государь приблизился к краю ложи. Артисты, исполнившие гимн, опустились на сцене на колени. Всеми в зале овладел единый патриотический порыв.

В это время в буфетной обыскивали Богрова.

В протоколе допроса, между прочим, сказано:

«Богров, давая свои показания, упомянул, что у него возникала мысль совершить покушение на жизнь Государя Императора, но была оставлена им из боязни вызвать еврейский погром. Он, как еврей, не считал себя вправе совершить такое деяние, которое вообще могло бы навлечь на евреев подобное последствие и вызвать стеснение их прав». Подписать эту часть протокола Богров отказался, говоря, что «правительство, узнав о его заявлении, будет удерживать евреев от террористических актов, устрашая организацией погрома».

Спустя некоторое время Богров дополнил свои показания. По его словам, в 1911 г., когда он жил на даче возле Кременчуга, к нему дважды наведывались революционеры из Парижа: сначала с требованием отчета об израсходованных им партийных деньгах, потом – с обвинением в сотрудничестве с охранкой и предложением оправдать себя в глазах партии: совершить какой-либо террористический акт. Эти люди были якобы из парижской группы анархистов «Буревестник».

Так ли на самом деле – мы сейчас сказать не можем. Несомненно одно: Богрова завораживала исключительность убийства человека, которого знала вся Европа. Местечковый юноша вырастал в своих глазах в героя.

Приговор военно-окружного суда был немногословен:

«Подсудимый помощник присяжного поверенного Мордко Гершков (он же Дмитрий Григорьевич) Богров, признанный судом виновным в участии в сообществе, составившимся для насильственного посягательства на изменение в России установленного основными государственными законами образа правления и в предумышленном убийстве председателя Совета министров статс-секретаря Столыпина по поводу исполнения последним своих служебных обязанностей, присуждается к лишению всех прав состояния и смертной казни через повешение».

На рассвете 11 сентября в киевской крепости на Лысой горе Богрова казнили. Кроме лиц, необходимых при казни по закону, присутствовали представители патриотических организаций.

После февраля 1917 г. в Киеве поднимался вопрос об установке Богрову памятника в центре города.

После смерти Столыпина Маловладимирскую улицу, где он скончался, переименовали в Столыпинскую. С приходом февраля новые власти назвали ее улицей Гершуни. Потом ей дали имя Чкалова, которое она носит и поныне.

Столыпин сказал как-то: «Каждое утро, когда я просыпаюсь и творю молитву, я смотрю на предстоящий день как на последний в жизни и готовлюсь выполнить все свои обязанности, уже устремляя взор в вечность. А вечером, когда я опять возвращаюсь в свою комнату, то говорю себе, что должен благодарить Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное средство моего постоянного сознания близости смерти как расплаты за свои убеждения. И порой я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы, наконец, удастся».

Имя Столыпина, как патриота русской земли, стоит в одном ряду с Александром Невским, Мининым и Пожарским, Георгием Жуковым... Полем его сражений была вся Россия, которой он отдавал свои силы и ум и за которую отдал жизнь.

С 1906 г. Столыпин – председатель Совета министров и министр внутренних дел империи. Он пытается возродить силу государственной власти, проводит линию порядка и законности. Им были предложены коренные государственные и аграрные преобразования. «Итак,– говорил он,– на очереди главная наша задача – укрепить низы. В них вся сила страны. Их более 100 миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте – и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром... Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа – вот девиз для всех нас, русских! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России».

А страну разъедала ржавчина либерализма. С трибуны Государственной думы на Столыпина, как шавки, кидались записные ораторы партий-марионеток, за которыми стоял международный капитал.

–Не запугаете! – отвечал он.

А свора наглела, требовала власти. Столыпин сказал Николаю II:

–Я охотнее буду подметать снег на крыльце вашего дворца, чем

продолжать эти переговоры.

Ленин, отнюдь не симпатизировавший Столыпину, допускал, что в результате его реформ и тогдашнего российского «самого передового промышленного и финансового капитала» наша страна потеснит и Америку, и Европу, став сильнейшей державой в мире.

Тут уж годилось все. И прежде следовало убрать вдохновителя идеи великой России. При международных деньгах, разветвленной агентуре это было не так сложно.

Из речи председателя Государственной думы памяти Столыпина:

«...Всей своей сильной, крепкой душой и могучим разумом он верил в мощь России, всем существом своим верил в ее великое, светлое будущее. Вне этой веры он не понимал государственной работы и не мог признать ее значения. Он разбудил дремавшее национальное чувство, осмыслил его и одухотворил...»

Чрезвычайно интересна оценка Столыпина известным философом В. Розановым:

«После развала революции 1905 г., когда русские живьем испытали, что такое «безвластие» в стране и что такое стихии души человеческой, предоставленные самим себе и закону своего «автономного действия», все глаза устремились на эту твердую фигуру, которая сливалась с идеею «закона» всем существом своим. Все начало отшатываться от болотных огоньков революции, особенно когда премьер-министр раскрыл в речах своих в Госдуме, около какого нравственного смута и мерзости блуждали эти огоньки, куда они манили общество; когда в других речах он раскрыл все двуличие и государственное предательство «передовых личностей» общества, якшавшихся с парижскими и женевскими убийцами. Он вылущил существо революции и показал всей России, что если снять окутывающую ее шумиху фраз, притворства и ложных ссылок, то она сводится к убийству и грабежу. Сколько ни щебетали социал-демократические птички, сколько ни бились крылышками,– они застряли в этом приговоре страны, который похоронно прозвучал над ними после раскрытия закулисной стороны революции, ее темных подвалов и гнусных нор. Революция была побеждена в сущности через то, что она была вытащена к свету».

* * *

В поле зрения охранного отделения Григорий Распутин-Новых попал в 1908 г. Императрица встретилась с ним у фрейлины Вырубовой и сразу заинтересовалась необычным «старцем». Она была весьма склонна к религиозному мистицизму и увидела в Распутине нечто большее, чем полуграмотного дерзкого мужика. А тот с мужицкой сметкой юродствует, грозит прорицаниями... Удивляет, насколько бледной фигурой был Николай II, поддавшийся влиянию этой грубой черной силы.

Охранное отделение установило наблюдение за Распутиным, запросило сведения о его жизни в Сибири. Оттуда прислали нелестную характеристику: за безнравственную жизнь, кражи его не раз наказывали, выгнали из родной деревни. В Петербурге Распутин водился с уличными женщинами, гулял в притонах.

Обо всем этом доложили Столыпину. Он заявил: «Жизнь царской семьи должна быть чиста как хрусталь. Если в народном сознании на царскую семью падет тяжелая тень, то весь моральный авторитет самодержца погибнет...»

После обычного доклада Столыпин спросил:

–Знакомо ли вашему величеству имя Григория Распутина?

Царя вопрос насторожил:

–Да, государыня рассказала мне, что она несколько раз встречала

его у Вырубовой. Это, по ее словам, очень интересный человек: странник, много ходивший по святым местам, хорошо знающий Священное писание, и вообще человек святой жизни...

Царь лукавил. Он уже встречался с Распутиным. Под давлением Столыпина Николай Александрович признался:

–Действительно, государыня уговорила меня встретиться с Распутиным, и я видел его два раза... Но почему, собственно, это вас интересует? Ведь это мое личное дело, ничего общего с политикой не имеющее. Разве мы, я и моя жена, не можем иметь своих личных знакомых? Разве мы не можем встречаться со всеми, кто нас интересует?

Князь Юсупов считал, что Распутин обладал гипнотической силой, благодаря которой возымел совершенное влияние на царицу и через нее влиял на царя.

Вот, к примеру, один из монологов Распутина:

–У царя я человек свой... вхожу без докладу. Стукотну, вот и все.

А ежели два дня меня нету, так и устреляют по телефону!.. Григория

Ефимовича дожидаются. Вроде я у них как примета. Все меня уважают.

Хороша царица, баба ничего. И царенек хорош. И все ко мне... Вот раз,

значит, я приехал и прямо к царю. Дверь раскрываю, Николай Николаевич там был, великий князь. Не любит меня, зверем смотрит. А мне ничего. Я к нему злобы не питаю. Сидит он, а меня увидел – уходить собирается. А я ему: посиди, говорю, чего уходить – время раннее. А он-то, значит, царя соблазняет, все на Германию его наговаривает. Ну а я и говорю: кораблики понастроим, тоды и воевать, а теперь, выходит, не надо. Рассерчал Николай Николаевич, кулаком по столу и кричит. Ну а я ему: кричать-то зачем. Он царю: ты бы его, говорит, выгнал. А я царю объясняю, что я правду знаю и все наперед скажу и что ежели не гоже Николаю Николаевичу со мною в одной комнате, то пускай сам уходит. Христос с ним. Вскочил Николай Николаевич, ногою топнул и прочь. Дверью потряс крепко.

Распутин набирает силу. Он уже через императрицу назначает министров, проворачивает торговые операции, берет за услуги огромные взятки.

А царица пишет супругу в Ставку:

«Наш Друг (Распутин) просил же тебя закрыть думу, Аня (Вырубова) и я тебе об этом писали. Будь императором. Будь Петром Великим, Иоанном Грозным, императором Павлом... Львова – в Сибирь, Гучкова, Милюкова, Поливанова – тоже в Сибирь...»

Столыпин приказал арестовать Распутина и выслать в административном порядке. Но Распутин стал избегать обстановки, в которой можно было арест произвести, редко выбирался из великокняжеского дворца, где его привечала великая княгиня «черногорка» Милица Николаевна.

Поведению и деятельности Распутина радовались только революционеры, полагая: чем хуже – тем лучше. Распутин компрометировал царскую власть – и тем был хорош.

Столыпин рассказывал председателю думы М. Родзянко о приходе к нему Распутина: «Он бегал по мне своими белесоватыми глазами и произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из Священного писания, как-то необычно разводил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине, сидящей напротив меня. Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он производил довольно сильное, правда, отталкивающее впечатление...»

То же повторилось и с преемником Столыпина Коковцевым: «Когда Распутин вошел в мой кабинет и сел в кресло, я был поражен отталкивающим выражением его глаз. Глубоко сидящие и близко расположенные, они долго не отрывались от меня, Распутин отводил их, как бы пытаясь произвести определенное гипнотическое воздействие. Когда подали чай, Распутин схватил полную руку печенья, опустил его в чай и снова остановил на мне свои рысьи глаза. Мне надоели его попытки гипнотизирования, и я сказал ему несколько резких слов, насколько это бесполезно и неприятно пялить на меня глаза, потому что это не оказывает на меня ни малейшего воздействия».

Царь уезжал отдыхать в Крым, и Распутин уже было устроился в царском поезде, но разозленный генерал Джунковский выкинул его по дороге. Пришлось Распутину добираться до Ялты своим ходом и останавливаться в гостинице. Ялтинский градоначальник генерал Думбадзе вызвал пристава.

– Распутина из Ялты живым не выпускать.

Распутин, однако, из гостиницы почти не выбирался, сосредоточившись на крымской мадере, до которой был большой охотник. Его заманивали на пикник, но не вышло.

Более удачливым было покушение на Распутина Хионии Гусевой. Она выглядела нищенкой, да, собственно, ею и была, вся в струпьях, с провалившимся носом. Бывший друг Распутина, а потом его лютый враг иеромонах Илиодор благословил Хионию. В селе Покровском, когда Распутин доставал милостыню из кошелька, она ударила его ножом. Распутин телеграфировал в царский дворец: «Каката стерва пырнула в живот. Грегорий».

1 7 декабря 1916 г. по Петрограду разнеслась весть о смерти Распутина. Действительно, на берегу Невки нашли его калошу. Полиция привезла водолазов и подо льдом нашли «старца». Труп, конечно, был замерзшим. В голове и груди – огнестрельные раны. Полиция собиралась отправить тело в Петропавловскую больницу, но градоначальник приказал отвезти его в Военно-медицинскую академию, где сделали вскрытие и бальзамирование. Сердце вынули и положили в отдельный сосуд. Все это производилось по велению императрицы.

Потом епископ Исидор совершил заупокойное богослужение, и ночью цинковый гроб увезли. Считалось, что его отправили на родину Распутина...

Покушение на «старца» зародилось, собственно, после речи В. Пуришкевича, одного из лидеров «Союза русского народа», в Государственной думе. Он очень красочно обрисовал ситуацию при царском дворе, выразив, по его мнению, «что чувствуют русские люди, без различия партий, направления и убеждений». Речь вызвала большой резонанс, но практически на нее откликнулся один человек, попросивший Пуришкевича о встрече – князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон. Это был русский аристократ, 30 лет.

Ваша речь не принесет тех результатов, которых вы ожидаете,– сказал князь Пуришкевичу.– Государь не любит, когда давят на его волю, и значение Распутина, надо думать, не только не уменьшится, но, наоборот, окрепнет, благодаря его безраздельному влиянию на Александру Федоровну, управляющую фактически сейчас государством...

– Что же делать?

–Устранить Распутина,– медленно проговорил Юсупов.

Пуришкевич покивал головой:

– Хорошо сказать, а кто возьмется за это, когда в России нет решительных людей, а правительство, которое могло бы это выполнить само, держится Распутиным и бережет его, как зеницу ока.

– Люди в России найдутся, и один из них перед вами.

Так образовался заговор, участниками которого стали, кроме Пуришкевича и Юсупова, великий князь Дмитрий Павлович, оба сына великого князя Александра Михайловича, братья жены Юсупова. Пуришкевич привлек доктора Лазаверта, начинившего пирожные ядом.

Распутин очень заинтересовался молодой петербургской красавицей-графиней Юсуповой. Из-за нее он и выбрался в дом к Юсупову.

Итак, была приготовлена комната в таком виде, будто дамы только что выбежали, испугавшись Распутина; пирожные и мадера полны цианистого калия. Завели граммофон. Юсупов и Лазаверт привезли в автомобиле Распутина. Юсупов стал развлекать гостя, а остальные затаились наверху. Шли минуты. Ничего не происходило. Вышел Юсупов:

–Представьте, господа, ничего не выходит, это животное не пьет

и не ест, как я ни предлагаю ему обогреться и не отказываться от моего гостеприимства. Что делать?

Дмитрий Павлович пожал плечами:

– Возвращайтесь, Феликс, обратно, попробуйте еще раз...

Прошло полчаса. Вдруг послышалось хлопанье пробок.

– Пьют,– прошептал Дмитрий Павлович.– Теперь недолго.

Шли минуты. Опять вышел Юсупов:

–Невозможно! Он выпил две рюмки с ядом, съел несколько пирожных, и – ничего, решительно ничего. Ума не приложу, как нам быть, тем более что он уже забеспокоился, почему графиня не выходит к нему так долго...

Решили Распутина застрелить. Несколько револьверных выстрелов Юсупова – и все было кончено.

Теперь нужно было вывезти тело.

Пока заговорщики обсуждали что и как, Распутин очухался.

Пуришкевич увидел его уже бегущим по двору к воротам. Собаки подняли страшный лай, пытаясь вцепиться в «старца». Пуришкевич побежал за ним и выстрелил несколько раз. Распутин упал и задергал головой. Он лежал на снегу, скребя его руками, пытаясь ползти. Ему связали ноги и руки и выкинули из автомобиля в реку близ Каменного острова.

Заговорщики добрались по телефону до министра юстиции и, приехав к нему в половине седьмого утра, объявили об убийстве ими Распутина.

Могилу «старца» обнаружили в 1917 г. под строющейся часовней в Царском Селе. Толпа вырыла гроб, и в грузовике его перевезли в Петроград. Там гроб думали ночью зарыть у Выборгского шоссе, но солдаты, случайно узнавшие что к чему, разожгли огромный костер и, вытащив тело, бросили его в огонь.

Позже А. Керенский скажет знаменательную фразу: «Без Распутина не могло появиться Ленина».

Пуришкевич, борясь с большевиками, умер в 1920 г. на юге России от тифа.

Князь Феликс Юсупов скончался в преклонном возрасте под Парижем, почти нищим. Он подал иск к кинокомпании по поводу фильма «Распутин, безумный монах» и выиграл около трехсот тысяч долларов. Потом Юсупов пытался проделать то же с нью-йоркской телекомпанией, но проиграл. Неудачное вложение денег разорило его.

Великий князь Дмитрий Павлович после убийства был удален в Персию, в 1926 г. женился на богатой американке и стал торговать шампанским. Скончался в Швейцарии в 1941 г. в возрасте 50 лет.

У Распутина было две дочери. Старшая еще была жива в 1970-х годах. Она уехала из России и стала укротительницей львов.

* * *

Из газет 1925 г.:

«В Киеве арестован ряд провокаторов и охранников. Вот одна из наиболее ярких фигур – подполковник Киевского губернского жандармского управления Кринский, имеющий солидный послужной список. В 1903 г. Кринский вступил в отдельный корпус жандармов. До 1910 г. по его вине произошло множество арестов. Он разгромил бундовскую организацию в Бердичеве. В 1906 г. им арестовываются 30 человек бундовцев, из них 15 отправляется в Сибирь. С еще большей энергией он в 1907 г. опять громит организацию, арестовав снова 30 человек, причем 25 товарищей было отправлено в Сибирь. Им же раскрывается подпольная типография бундовцев. В 1905 г. Кринским были разгромлены социал-демократическая организация «Искра» в Бердичеве и группа эсеров. В 1905 г. он устраивает кровавую баню рабочим, вышедшим на улицы Бердичева протестовать по поводу расстрела лодзинских рабочих. Только за один 1905 г. им было посажено в тюрьму до тысячи человек. В 1906 г. им была раскрыта организация анархистов, часть из них пошла на виселицу, часть – на каторгу. Арестованный ГПУ Кринский сознался в целом ряде преступлений, совершенных им.

Другая фигура, как будто необычная в таких делах – раввин города Сквиры Киевской губернии Ямпольский. Раввином он состоял с 1887 г. до революции. Просвещая свою паству, он вместе с тем сотрудничал с жандармским полковником Лопухиным и сквирским исправником. Ямпольский освещал работу Бунда и сионистов. Им же была выдана бундовская организация во главе с Бодером в 1905 г. В архивах жандармского управления имеется ряд докладных записок этого раввина, в которых он вместе с выражением верноподданических чувств сообщает об известных ему еврейских организациях. В жандармском архиве обнаружен также ряд донесений за его личными подписями. В преступлениях своих Ямпольский сознался.

Сын управляющего одного из сахарных заводов В. Ф. Габель, в бытность свою студентом Киевского политехнического института, вошел в партию социалистов-революционеров. В связи с работой военной организации партии и восстанием 1907 г. Габель был арестован и Киевским военно-окружным судом осужден на 2 года и 8 месяцев каторжных работ, с последующим поселением в Сибири. Срок каторги Габель отбывал в Смоленской каторжной тюрьме. Здесь он являлся одним из каторжан, ведавших сношениями с волей через тюремных служащих – фельдшера и писаря. Секрет этих совершенно конспиративных сношений состоял в особом способе проявления написанного химическими чернилами. Способ этот был, конечно, известен Габелю, и вот он, дабы снискать благорасположение к себе царской охранки, выдал его смоленским жандармам, в результате чего тюремные сношения политических заключенных с волей прекратились, в городе произведены были повальные обыски, а по отношению к некоторым каторжанам тюремщики приняли «исправительные меры». По вине Табеля последовал провал смелого плана побега группы политзаключенных. Помимо того, Габель сообщил охранке ряд сведений, имеющих отношение к покушению на графа Воронцова-Дашкова, убийству на воле провокатора и прочее. С этого момента карьера Габеля как полезного деятеля охранки была обеспечена. На место ссылки в Иркутск он прибыл уже как секретный сотрудник охранного отделения и в течение 1911– 1913 гг. за плату выполнял ответственные поручения иркутского жандармского управления, освещая деятельность различных революционных организаций. Пришел 1917 год. Габель – «старый революционер». Он тщательно скрывает свое прошлое провокатора, выпячивая на первый план революционные заслуги – каторгу, ссылку. Вплоть до ареста он занимал ряд ответственных постов в Иркутске и Красноярске, где был директором Всекобанка. Все это установлено губернским судом, приговором которого Габель приговорен к высшей мере социальной защиты – расстрелу».

* * *

Обратимся к воспоминаниям наркома А. Луначарского: «20 июня 1918 года тов. Володарский, находившийся на Обуховском заводе, телефонировал Зиновьеву, что считает необходимым крайние усилия, чтобы уговорить обуховских рабочих не идти на столкновение с Советской властью, и для этого просил Зиновьева приехать на завод самому. Володарский хотел подождать Зиновьева на заводе. Тов. Зиновьев попросил меня поехать с ним вместе. Я, как и товарищ Зиновьев, пользовался некоторой популярностью среди петроградских рабочих. Однако нас не слушали, кричали, причем, конечно, делала это не масса, а при попустительстве ее (как я уже сказал, несомненно, враждебно к нам настроенной) кучка крикунов и смутьянов. Против нас, при поддержке этой кучки, выступали меньшевики и эсеры с самыми наглыми речами. Володарского на заводе мы не застали, он уже уехал. После того как мы полтора часа уговаривали рабочих не нервничать и верить в твердость пути, по которому идет Советская власть, мы уехали и по дороге в селе Фарфоровом узнали, что Володарский убит».

Володарского убил рабочий-маляр Сергеев, страстно желавший совершить подвиг. Это его и привело в партию социал-революционеров.

Предполагалось остановить автомобиль Володарского. Ситуация упростилась: автомобиль сломался, и Володарский пошел пешком.

Член ЦК партии эсеров Семенов вспоминал:

«Для выяснения позиции Центрального Комитета по вопросу о практическом проведении террора я беседовал с Гоцем. Гоц находил, что политический момент достаточно созрел для борьбы путем террора, считая, что убийство Ленина надо осуществить немедленно, что оно будет иметь не меньшее значение, чем убийство Троцкого. Он предлагал убить первым того, кого будет легче убить технически. Я сказал Гоцу, что если ЦК намерен отказаться от актов после их совершения, как это было при убийстве Володарского, то я и мои боевики вряд ли согласимся продолжать террористическую работу».

Противостояние эсеров и большевиков становится все отчетливее. Образовался даже эсеровский фронт из Народной армии, чехословаков, оренбургского и уральского казачества. Надо сказать, что симпатии населения были на их стороне. Встречали с колокольным звоном.

Когда взяли Уфу, было избрано Учредительное собрание из 420 депутатов. Двести из них – члены партии эсеров.

Объединенные войска овладели многими волжскими городами.

Председатель казанского совета Шейнкман укрылся в госпитале, но раненые выгнали его. Он бросился к своей любовнице, но квартира оказалась запертой. Тогда он сел во дворе, повязав лицо платком. Шейнкмана узнали, повели сквозь толпу озлобленного народа. На стене тюремной камеры он написал: «Сегодня меня расстреляют. Шейнкман».