Текст книги "В тисках. Неприкасаемые"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Разве вы не в Женеве? – спросил Ролан.

– Лечу растяжение связок.

Ролан лукаво улыбнулся. Повернулся к Марилене.

– Бьорн Ларссон, – представил он.

Обратился к шведу:

– Моя жена.

Швед сдержанно, на немецкий манер, поклонился ей.

– Ну что ж, – сказал Ролан, – желаю удачи. Возможно, встретимся на Уимблдоне. Извините… Где вы остановились?

– В Пон–Рояле.

– Я вам позвоню.

Он увлек за собой Марилену. Она покраснела от смущения.

– Это уж слишком, – пробормотала она.

– Надеюсь, что нет.

– Он всем твоим друзьям расскажет, что ты женат.

– Прежде всего, у меня нет друзей. Только противники. И потом, нам ведь наплевать на сплетни, правда, Марилу?

Они приехали на площадь Одеон. Ролан остановил машину возле кинотеатра.

– Ты забываешь, что мы носим траур, – прошептала она.

Но он уже покупал билеты. Она вошла вслед за ним. Сеанс начался. Она даже не знала, на какой фильм они отправились. На ощупь нашли места, сели рядом так близко, что их руки соприкасались. На экране разворачивалась непонятная история. Мужчина и женщина там так грубо ругались, что она шепотом спросила:

– Что это за фильм?

– Тихо!

Женщина разделась, показалась ее голая грудь. Ролан сжал руку Марилены. Мужчина, все еще ругаясь, сдернул галстук, снял пиджак. Толкнул женщину на кровать, склонился над ней. Последовали невыносимые картинки крупным планом: лица, искаженные в экстазе, бешеные глаза, впивающиеся друг в друга губы. Музыка смолкла. Слышались только стоны обнявшейся пары. Ролан все сильнее сжимал пальцы Марилены. У нее уже пропало желание вырваться. Возмущаясь и соглашаясь, она закрыла глаза. Его руки ласкали ее в ритме вздохов, усиленных динамиками. Она потеряла ощущение времени, места. Превратилась в алчную покорность. Не сопротивлялась, когда Ролан прошептал ей на ухо:

– Ну!.. Поехали ко мне.

Самолет прилетает через три часа… через два часа… Если она хочет встретить Филиппа в Орли, надо отправляться сейчас… немедленно… Она уже даже опаздывает… Филипп начнет ее искать, удивится… Нет. Она не может. Где она найдет силы, чтобы подойти к нему, улыбаться ему, поцеловать его, ведь она больше ему не принадлежит. Лучше подождать здесь, дома… Она расскажет ему все, не пытаясь оправдываться. Она твердо решила это еще вчера, в тот момент, когда Ролан, остановившись в конце бульвара, наклонился к ней, погладил ей щеку и прошептал:

– Не забудь позвонить мне, дорогая. Мы все уладим, как только появится возможность. И держись!.. Пусть он ни о чем не догадывается!

Он открыл дверцу, задержал ее руку.

– Не делай глупостей, Марилу!

Но она уже знала, что видит Ролана в последний раз. Обернулась. Боже… как трудно даются простые вещи… помахать рукой, сказать «до свидания», выдавить улыбку, когда в глазах темно и еле стоишь на ногах… Он не отъезжал. Послал воздушный поцелуй. Роман заканчивался здесь, среди прохожих, рядом со студентом, раздававшим какие–то розовые листочки выходившим из метро людям. Наконец его большая машина исчезла. Марилена не спеша направилась к себе в тюрьму. Перед ней ветер гнал листовки, на которых она машинально читала крупные заголовки: «Требуем освобождения…», «Все в Общество взаимопомощи…». Ролан! С ним все кончено. Теперь начнется медленное угасание с человеком, не способным простить. Сопротивляться она не станет. Только так можно уберечь искру надежды. Она грезила о болезни, о лечебнице, об одиночестве, о тишине… Филиппу нужны деньги? Пусть забирает. Но ей больше никогда не придется метаться между Филиппом и Роланом, между Роланом и Филиппом. Она выбросит из жизни обоих. Она не создана для таких сильных сердечных и плотских потрясений. Плоть! Она вспомнила, каким тоном произносил это слово старый священник в пансионе, с каким омерзением, а возможно, и сожалением в голосе. Знал бы он, какое помрачение…

Единственный выход избавиться от наваждения – во всем признаться. Бессонную ночь она провела в размышлениях, пытаясь найти какое–то еще решение. Проще всего прямо сказать Филиппу: «Я полюбила другого. Давай расстанемся. Я выплачу тебе отступные». Любая женщина поступила бы так без колебаний. Ведь любовь прежде всего! Все теперь считают, что она стоит на первом месте. Ну и что? Что ее удерживает? Непонятно. Но она не способна предложить такую сделку. И потом, ей так долго внушали, что нельзя лгать, что надо честно признаваться в своих ошибках. И к тому же… по натуре она была прямодушной. Ничего не поделаешь. Филипп поймет все с первого взгляда.

Она мучила себя бессмысленными вопросами: «Мне стыдно?» Нет, это не то. «Мне страшно?» Опять не то. Выпила виски, пытаясь остановить ужасный калейдоскоп картинок, мыслей, колебаний, угрызений совести, сомнений, мельтешивших у нее в голове. Внезапно ее осенила потрясающая мысль. Уж не хочет ли она рассказать мужу все просто из хвастовства? Чтобы доказать ему, что она именно та женщина, которая вызывает у мужчин страсть? Или из мести? «Я вполне могу обойтись без тебя». Или по расчету: «Ты не смеешь злиться». Эта мысль привела ее в ужас. Нет, Филипп не вынесет предательства. Он захочет выяснить, где живет Ролан, чтобы… отомстить ему, убить его… «Боже, сделай так, чтобы они никогда не встретились».

Она вспомнила о медали, которую ей подарил Ролан. Она лежит в сумочке, вместе с ключами, пудреницей… А ведь Филипп там роется, когда ему нужны деньги. Надо немедленно избавиться от нее и от писем Ролана к Симоне… Она разорвала письма, подержала немного медаль в руке, не решаясь бросить ее в мусорное ведро, как ничтожный кусок обычного металла. Ладно, она отошлет ее Ролану почтой. Он поймет. Остался еще один час… Она мысленно строила фразы: «Филипп, я должна с тобой серьезно поговорить…»; «Филипп, ты совершил ошибку, оставив меня одну…»; «Филипп, случилось что–то ужасное…». Но ведь Филипп не знает о существовании Ролана. Ей придется рассказать ему все, начиная с посещения мэрии и кончая безуспешными попытками уговорить Ролана развестись. Но у нее никогда не хватит сил дойти до конца своей истории. А если отложить разговор на потом? Если остаться в постели? Ведь она больна. Недаром же врач выписал рецепт. Она выиграет несколько дней, подождет подходящего момента… Она садилась то в одно кресло, то в другое, привычно бросая взгляд на кровать, где дремал дядя. Марию она отпустила на весь день. Их ссору никто не услышит.

По мере того как шло время, ее возбуждение все возрастало. Она ходила от своей комнаты к прихожей и, стоя за дверью, прислушивалась к передвижению лифта. Еще рано, но если дорога свободна, то такси может приехать сюда с минуты на минуту, а она не приняла никакого решения. Она была уверена только в одном: она поговорит с ним! Филиппу тоже придется взять на себя ношу. И нести за двоих. Для этого он и существует.

Она наблюдала за улицей из окон гостиной, когда Филипп с шумом открыл входную дверь и бросил чемодан на пол.

– Эй! Это я!.. Симона! Ты дома?

В этот момент ее как будто озарило, что он стал чужим для нее человеком. Столько угрызений совести из–за ничего! Как все это глупо. Она подошла к нему, подставила щеку.

– Я ждал тебя в аэропорту, – сказал он. – Ты больна?

– Просто устала… Все хорошо?

– Прекрасно. Уладил там все дела… Как наш старик?

– Плохо. Приходил врач… Думает, что скоро конец.

– Ну ладно… Я бы чего–нибудь поел.

– Марии нет.

– Обойдемся без нее.

Он прошел в кухню, открыл холодильник, достал разрезанную на куски курицу и бутылку белого вина. Он производил обычные для мужчины шумы: передвигал посуду, мыл руки, наполнял комнату своим присутствием, и она уже не слушала, что он говорит… дом продан… он разругался с компанией… Она смотрела на его волосатые руки, широкую спину. Хотелось сделать ему больно. Он сел за стол. Он грыз куриную ножку, которую держал перед ртом, словно зубную щетку.

– Видела бы их рожи, когда я заявил об уходе.

Он не замечал, что глаза у нее покраснели от бессонницы, а лицо осунулось от отчаяния.

– Я хотела поговорить с тобой о Ролане, – тихо произнесла она.

– О Ролане?

– Да, о муже Симоны. Симона была замужем. Я узнала это из свидетельства о рождении.

Она думала, что эта новость сразит его. Но он просто удивился, не переставая жевать ни на минуту. Она нанесла новый удар.

– Я с ним встретилась.

На этот раз он положил ножку на тарелку и скрестил руки.

– Что все это значит?

Теперь уже она пришла в ярость, сжав руками спинку стула, как оградительный поручень.

– По твоей вине, – закричала она, – из–за этой дурацкой затеи я оказалась замужем!

Чтобы добить его, она добавила:

– Если хочешь знать, я переспала с ним. В конце концов, я имею на это право.

Ну вот! Дело сделано. Она освободилась, но все произошло не так, как она предполагала. Филипп долго вытирал рот полотенцем, и молчание становилось невыносимым.

– Я в курсе, – проговорил он наконец. – Я его знаю, нанес даже ему визит до отъезда. Не надо больше играть в прятки.

– Ты с ним встречался?.. Но… как…

– Он мне позвонил.

– И ты мне ничего не сказал?

– Ты тоже.

– Но у меня были на то причины… Я хотела… не знаю уже, чего хотела… Филипп, все это нелепо.

Она обессиленно опустилась на стул, закрыла руками лицо и разрыдалась. Филипп подошел к ней, провел по волосам своей шероховатой ладонью.

– Ты его любишь?.. Конечно любишь… У тебя не хватило сил… Я должен был об этом догадаться… Какая сволочь! Он ведь тебя охмурил, правда? Но не сказал тебе о том, что предложил мне… Мне он предложил разделить наследство старика… Поровну… В противном случае он нас разоблачит.

Марилена подняла голову и недоверчиво на него посмотрела.

– Да. Вот что он задумал, доблестный Ролан. И чтобы вывести меня из игры, взялся за тебя. Думаю, это ему далось легко. Встречи, рестораны, развлечения… Самое смешное, он тебя поимел за твои же деньги. Он ведь расплачивался из тех двух тысяч франков, которые вытянул из меня. Должен признать, что человек он расторопный.

У него осип голос. Он сильно ударил кулаком по столу.

– Я разобью ему морду. Если он думает, что…

– Филипп! Прошу тебя!

– А ты! Ты не лезь в это. Он хочет устроить драку. Он ее получит.

– Я больше не стану с ним встречаться.

– Надеюсь.

– Филипп! Прошу тебя, прости. Я осталась одна… Если бы ты был рядом…

– Теперь я рядом. И клянусь, он не замедлит это почувствовать.

– Вы оба меня убиваете, – простонала она. – Я больше не могу. Ты разве не видишь, что я еле стою. Филипп… успокойся… Мне жаль… Мне так жаль, если б ты только знал.

Он обхватил ее лицо руками, склонился над ней.

– Я такой, какой есть, – прокричал он. – Я тоже делал ошибки. Согласен. Но я не олух… Сейчас ты пойдешь со мной… Мы ему позвоним… прямо сейчас… пусть он знает, что мы договорились, ты и я, и что шутки кончились.

Она позволила отвести себя в гостиную и усадить в кресло. Филипп снял трубку.

– Какой у него номер?

– Медичи пятьдесят четыре – тридцать три.

Он набрал номер, протянул ей трубку, сам взял параллельную.

– Ты не хочешь поговорить сам? – пробормотала Марилена.

– Потом. Сначала ты.

– Алло, – ответил Ролан. – Жервен у телефона.

– Ну же, – прошептал Филипп. – Чего ты ждешь?

– Это я, – выдавила Марилена.

– А! Привет, дорогая… Рад тебя слышать… Как дела? Твой летчик вернулся?.. Все прошло нормально?

Марилена увидела, как у Филиппа побелели пальцы, сжимавшие трубку. Она беспомощно посмотрела на него.

– Не слишком к тебе приставал? – продолжал Ролан. – Еще бы! Десять дней без тебя! Мы не встречались только одни сутки… даже меньше… мне уже не хватает тебя. Хочу признаться в одной вещи, о которой не говорил ни одной женщине… Я в тебя втрескался. Звучит, может, грубо, но это так… Не могу больше обходиться без тебя.

Марилена положила трубку на колени, подняла к Филиппу несчастное, изможденное лицо, дала ему понять, что не в состоянии произнести ни слова. Филипп взял трубку, поднес ее к виску, как пистолет.

– Алло! – кричал Ролан. – Марилу… Я тебя не слышу… Алло, отвечай… Когда мы встретимся?.. Устроить несложно. Филиппа всегда можно перехитрить. Скажешь, что пошла по магазинам…

Филипп силой вложил трубку в руку Марилене.

– Черт побери! – прошептал он. – Не можешь говорить, так попытайся, по крайней мере, послушать, что тебе говорит он.

– Алло… Мне кажется, ты не одна. Скажи…

– Нет, – отрезал Филипп. – Она не одна. Я тоже здесь.

Наступило короткое молчание, затем в трубке раздался смех Ролана.

– Прелестно, – проговорил он. – Рогоносец и изменник! Признай, что это забавно. Значит, она тебе все рассказала? О, знаешь, не надо делать из этого трагедию.

– Мерзавец!

– Извини, извини. Кто все это начал? Кто задумал это милое маленькое жульничество? И не моя вина, что Марилена стала женой нам обоим. Согласен, возможно, мне не следовало бы… Но ты тоже не святой, старина. Поэтому советую заткнуть рот и все забыть. В противном случае сам знаешь, что нас ждет.

– Тем хуже. Ты не получишь ни гроша.

– О нет! Не надо угроз. Я ведь спокоен. А ты такой же, как я: дело прежде всего. Гнев ведь прошел, да?.. Конечно, все встанет на свои места. Вот еще что: не вымещай злость на Марилене. Она–то уж честна!

Он повесил трубку. Филипп со злостью отшвырнул телефонный аппарат. Прошелся по комнате, пиная ногой ковер. Потом остановился перед Мариленой и неожиданно встал перед ней на колени.

– Марилена… Ну…

Она лежала без сознания, перевалившись через подлокотник.

Через два дня умер Виктор Леу. Он вдруг резко почувствовал себя хуже. Срочно вызванный врач констатировал отек легких. Марилена не отходила от него, но думала больше о Ролане. Пыталась убедить себя, что ее самым гнусным образом обманули, и все же… «Мадемуазель скоро сама сляжет», – причитала Мария.

Изредка появлялся Филипп. Пытался казаться предупредительным, но Марилена чувствовала, что он затаил злобу. Он теперь навсегда останется оскорбленным и будет всячески выставлять это напоказ. Нет никакого решения, никакого выхода, никакой лазейки. Марилена держала руку старика, и ей казалось, что она умирает вместе с ним. К вечеру дыхание у него стало ровнее. Он повернул к ней голову, слабо улыбнулся, в мутных глазах появились проблески жизни. Слабо, но совершенно отчетливо произнес:

– Марилена!

Она не ответила, и он повторил:

– Марилена… Позови Симону.

Она не смогла удержаться от слез, и, возможно, именно поэтому он вдруг все понял. Приподнялся, опираясь на локоть, посмотрел на нее с каким–то ужасом, откинулся назад, как будто хотел исчезнуть.

– Она умерла, – проговорил он таким ясным голосом, что для нее он прозвучал как приговор. И больше не двигался. Слышалось только его хриплое дыхание. Марилена поняла: она только что убила его. Закричала:

– Филипп! Иди скорей!

– Мсье Филиппа нет дома. Что случилось?

Мария сразу обо всем догадалась, бесшумно подошла к постели и перекрестилась. Для нее встреча со смертью была привычным делом. Она медленно провела рукой по серому лицу и закрыла ему глаза. Потом помогла Марилене встать и увела ее из комнаты старика.

– Мы с мсье Филиппом все сделаем сами. Мадемуазель надо отдохнуть.

Марилена потеряла представление о времени. Она жила как будто во сне наяву. Филипп заходил к ней посоветоваться насчет гроба, цветов, места на кладбище, телеграмм, которые надо отправить на Реюньон, обо всем. Она отвечала: «Да», «Да» – и снова принималась плакать. С трудом сбросила с себя оцепенение, когда Филипп показал ей телеграмму, только что полученную из Сен–Пьера:

СКОРБЛЮ, УЗНАВ О СМЕРТИ. ИСКРЕННИЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ. ПРОШУ УКАЗАТЬ ПАРИЖСКОГО НОТАРИУСА ДЛЯ ПЕРЕСЫЛКИ ЗАВЕЩАНИЯ ВИКТОРА ЛЕУ. НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ. БРЕЖОН

– Это нотариус дяди, – пояснил Филипп. – Один из его друзей, я ему тоже сообщил. И правильно сделал – оказывается, у него хранится завещание… Марилена, проснись, черт возьми! Говорю же тебе, что существует завещание… Понимаешь? Что из этого следует? У старика была единственная дочь. Она наследует автоматически. Никакого завещания не надо. Что же еще состряпал этот старикан?

Марилена не пыталась даже задавать вопросы. В этот момент она думала о Ролане. Чем он сейчас занимается? Может, возит другую женщину в этой красивой машине? Придется ли ей еще с ним встретиться? Внезапно он предстал перед ней, улыбающийся, элегантный, более осязаемый, чем Филипп, перечитывавший телеграмму, и она поняла, до ка–кой степени он ей необходим. Только Ролан может ее успокоить, объяснить, что она ничуть не виновата в смерти дяди. Протерла глаза, пытаясь отогнать образ, на который она больше не имела никакого права.

– Есть же поблизости какой–нибудь нотариус, – сказала она. – Тот или другой, какая разница.

Филипп взорвался.

– Но боже мой, я же не Симона Леу. Это дело придется улаживать тебе.

– Тогда потом.

– Нет. Прямо сейчас. Хочу знать, что в этом завещании… И как можно быстрей.

Он принес телефонный справочник, пробежался по списку нотариусов.

– Вот! Мэтр Пюше… улица Ампер… В двух шагах отсюда. Сейчас позвоню ему.

– Как хочешь.

Он набрал номер.

– Мэтр Пюше? Не вешайте трубку.

Он протянул аппарат Марилене.

– Сама знаешь, что нужно сказать. Я пошел. Надо предупредить Ольгу. О ней–то я как раз забыл.

Он вышел из комнаты, а она начала объяснять ситуацию адвокату. Тот записал, просил уточнить некоторые детали. Утомительно до смерти.

– Вы замужем?

Как удар в сердце.

– Да.

– На каких условиях?

– Совместного владения.

– Фамилия мужа?

– Жервен.

Она повторила по буквам. Каждая из них олицетворила день счастья или мучений.

– Разумеется, вы вместе с мужем придете ко мне в контору. Я вас вызову, как только получу все необходимые документы.

Какая радость! Она с ним встретится!

– Я дам вам его адрес, – сказала она. – Сейчас я живу в квартире отца.

На пороге появился Филипп, жестом попросил не класть трубку. Подбежал на цыпочках и прошептал:

– Я тоже хочу присутствовать на встрече. Скажи ему…

Она прижала трубку к груди и совершенно растерялась.

– Там же будет Ролан… Вы же не можете… оба…

– Скажи ему.

– Алло… А мой зять… Филипп Оссель… вы разрешите ему тоже прийти?

– Если хотите, мадам, у меня возражений нет. Постараюсь все сделать как можно быстрее, но раньше чем через неделю не получится. Спасибо, и еще раз примите мои соболезнования.

Она положила трубку.

– Филипп… Мы с ним… вы оба… и я рядом… Нет.

Не надо.

– Боишься, что мы поскандалим? Не волнуйся. Мы объяснимся потом. Я уж найду способ прижать его. Деньги, за которыми он охотится, проходят через меня, ясно? И клянусь, ему придется ползать на коленях, вымаливая их… На коленях!

* * *

Ольга появилась в тот самый момент, когда принесли гроб. Посмотрела на него с отвращением.

– Сейф какой–то, – процедила она. – Он что, унесет с собой все свои деньги?

Кончиками губ она поцеловала Марилену, потом Филиппа.

– Могли бы сообщить мне пораньше. Тогда бы я не пришла с пустыми руками. У меня, правда, нет денег на цветы. Да ему это и ни к чему.

Она долго не выходила из комнаты. Шевелила губами. Молилась? Или пережевывала долгий список обид?

Хоронили на Пер–Лашез, где в большом склепе покоилась семья Леу. Они все трое стояли отрешенно, с сухими глазами. Ольга беспокойно озиралась вокруг, и лицо у нее передергивалось, когда среди могил мелькал силуэт голодной бездомной кошки. В какой–то момент она даже отошла на несколько шагов, чтобы поговорить с белой ангорской кошкой, сидевшей на мраморной урне. Распорядитель дал каждому по гвоздике, и они бросили цветы в могилу. Филипп взял Ольгу под руку.

– Пошли, тетя.

– Как грустно, – прошептала она.

– Хорошо хоть он не страдал перед смертью.

– Я не о том думаю.

Дома Марилена почувствовала себя плохо. Ей пришлось лечь.

– Я позабочусь о ней, – решила Ольга. – Мария мне поможет. Бедный Филипп, вы очень преданны, но ваше место не здесь. Есть вещи, которые вы не можете сделать для Симоны. Единственное, о чем я вас прошу, – два раза в день отвозить меня домой. Я должна кормить моих малюток.

У Марилены уже не было сил возражать. Под действием успокоительных она впала в дремотное состояние, перед глазами проплывали бессвязные картинки… голубой автомобиль… Ролан – ах да, Ролан… Он не проходимец, я его знаю… Он просто слабый… Не злой… Дядя, извини… Так хотел Филипп… Я тоже слабая…

Иногда она открывала глаза. Часто видела перед собой Филиппа. Тот ее успокаивал:

– Не волнуйся. Все устроится. Видишь, дядя умер, так ничего и не узнав. Как только уладим дело с наследством, уедем. Поедем в Лозанну. Начнем новую жизнь. Отдыхай.

Через неделю ей стало лучше. Но она все равно страшилась встречи у нотариуса. Когда он ее вызвал, чуть снова не слегла. Филипп обещал ей, что будет держать себя в руках.

Когда они пришли, Ролан сидел уже в приемной. Они холодно поприветствовали друг друга, потом Ролан подошел к ним.

– Не стройте из себя идиотов, – сказал он. – Нам надо разыграть спектакль. Так что давайте сыграем его прилично.

Лицо Марилены покрывала смертельная бледность. Она не могла без дрожи смотреть на Ролана.

– Ты войдешь первой, – шепнул ей Ролан. – Я за тобой, а потом Филипп. Извини, но по–другому нельзя.

Дверь открылась, и нотариус пригласил их в кабинет. Они ожидали увидеть настоящего нотариуса – чопорного, степенного. А перед ними стоял молодой человек спортивного вида, которому не терпелось перейти к сути дела. Поэтому процедура оказалась короткой. Они расселись полукругом перед его столом.

– Я получил завещание Виктора Леу, – сказал нотариус.

Он вынул из конверта документ.

– Текст короткий… «Вот мое завещание. После моей смерти все мое имущество, движимое и недвижимое, перейдет к дочери, Симоне. Если же она умрет раньше, моя племянница Марилена Оссель, урожденная Леу, становится моей единственной наследницей, дабы состояние, нажитое тяжелым трудом, не расползалось. Составлено в присутствии мэтра Брежона в Сен–Пьере на Реюньоне…» Я получил письмо от мэтра Брежона, где он пишет, что это завещание составлено за несколько часов до отлета Леу и что оно делает недействительным прежнее завещание, в котором не упоминалась мадам Оссель. Впрочем, теперь это не имеет значения, поскольку мадам Оссель погибла… Что касается общей суммы наследства, то она еще не подсчитана, но, по сведениям мэтра Брежона, она очень большая. Я все оформлю как можно быстрее. Если вы мне дадите ваше брачное свидетельство…

Ролан выложил его перед нотариусом. Голова у Филиппа пошла кругам. Он размышлял. Завещание меняет все. Марилена жива, и она единственная наследница. Это легко доказать. Достаточно вызвать мэтра Брежона и еще какого–нибудь другого свидетеля, они ее опознают. Вся эта история, конечно, наделает шума. Последует судебное разбирательство, наверняка их привлекут к ответственности. Ну и что! Марилена ведь официальная наследница, и Ролан уже не сможет кичиться своим брачным контрактом. Симона умерла раньше своего отца.

Ролан в этот самый момент подумал, видимо, о том же, ибо он повернулся к Филиппу. Они обменялись взглядами, полными смертельной ненависти. Филипп любезно улыбнулся. Адвокат встал, чтобы их проводить. Филипп открыл дверь перед Роланом.

– После тебя, прошу.

В тот вечер в гостиницу Филиппу позвонил Ролан.

– Извини, старина. Надеюсь, я тебя не отвлекаю от чего–нибудь важного? Так вот, я, видимо, приму приглашение участвовать в соревнованиях… Алло!

– Я слушаю, – ответил Филипп, размышляя. Наглости этому типу не занимать. Ладно, пусть говорит.

– Я должен дать ответ в течение суток. Если вы оба так настаиваете, я уеду… но мне надо помочь.

– Издеваешься?

– Нет же. Я хотел бы только с тобой встретиться. Потом приму решение. Ситуация изменилась, но мне не привыкать.

«Сдаешься все–таки, – подумал Филипп. – Ты у меня в руках, сволочь!»

– Сейчас десять часов, – продолжал Ролан, – где ты предпочел бы встретиться? У меня? Или в каком–нибудь кафе, на нейтральной территории?

Он рассмеялся. Филипп, почувствовав, как его переполняет презрение, чуть не начал хамить.

– Что, если на площади Терн, в «Ля Лоррен»? От тебя в двух шагах. Буду ждать внутри – на улице прохладно…

– Договорились.

– Тогда до встречи.

Филипп не мог прийти в себя.

Ведь должен же Ролан понимать, что проиграл окончательно. Причем сам виноват. Если бы не соблазнил Марилену, еще существовала возможность договориться. А теперь… Он не получит ни гроша. «Раздавлю его, – подумал Филипп. – Как червяка. Посмотришь, как я тебе помогу».

Через четверть часа он добрался до площади Терн. Дул ветер. Движения почти не было. Он пересек площадь и вошел в кафе. Ролан уже ждал его с дружеской и приветливой улыбкой на лице. Протянул Филиппу руку, и тот почти помимо воли пожал ее.

– Что будешь пить? Коньяк? Официант, два коньяка… Да, старина! Какое потрясение! До сих пор не могу опомниться после этой истории с завещанием… Сам понимаешь, поэтому я и попросил встретиться… Знаю, между нами произошла небольшая размолвка на сентиментальной почве… Ну и что? Не станем же мы делать из мухи слона… Думаю об этом с самого утра. У меня к тебе предложение.

– Бесполезно, – проговорил Филипп. – Я умываю руки. Завтра же напишу прокурору республики заявление, что Симона погибла в Джибути и что Марилена…

– Глупо. Ты посчитал, сколько потеряешь?

– Не собираюсь считать.

– Да? И все же… В одном случае ты получаешь все, разумеется при условии, что Марилена не воскреснет. В другом… подожди, дай мне закончить… наследство переходит к Марилене, но поскольку она племянница, то налоги съедят пятьдесят пять процентов общей суммы или что–то около этого… В конечном счете ты получишь не больше того, что отошло бы тебе по нашей договоренности.

– Мне все равно.

– Черт возьми! Ты зол на меня до такой степени?

Официант принес коньяк. Какое–то время они хранили молчание.

– Но, – проговорил наконец Ролан, – я ведь прошу необязательно половину…

Подождал, наблюдая за реакцией Филиппа, как за игроком в покер, взявшим новую карту.

– Все равно нет, – ответил Филипп.

Ролан притворился, что не слышит.

– Понимаю, – продолжал он, – половина – это много. Ведь в конце концов, заниматься всем придется тебе… вложение капитала, использование процентов, в общем, неблагодарный труд… Согласен на одну треть… В этом случае тебе достается приличная сумма.

– Нет.

– Ты меня разоряешь, – рассмеялся Ролан. – Ладно… Дай четверть. Я не привередлив.

– Не получишь ни трети, ни четверти.

– Это твое последнее слово? Надеюсь, ты знаешь, какие неприятности тебя ждут с правосудием. Присвоение чужой личности – это очень серьезно.

– Не твое дело.

Филипп наклонился к Ролану, он уже не мог сдерживать себя.

– Теперь я понимаю, почему Симоне так хотелось отделаться от тебя. Она очень быстро увидела, что ты… просто мелкий вымогатель.

– Не будем преувеличивать, – невозмутимо ответил Ролан. – Мое предложение остается в силе. Оно вполне разумно и дает вам возможность избежать судебного процесса. Прошу тебя, передай его жене. Решать ведь не тебе, а ей. Официант… Сколько с меня?

Небрежным жестом он отказался от сдачи.

– Тебя подвезти? Машина стоит у входа.

– Нет, лучше пройдусь.

Филипп встал. Ролан ухватил его за рукав.

– Помнишь поговорку? – сказал он. – Утро вечера мудренее. Позвони завтра утром. И не забудь: я прошу четверть. Это подарок.

Филипп резким движением освободил руку и вышел на улицу. Ролан закурил сигарету. Посмотрел в стоящее перед ним зеркало. «Да, парень, – пробормотал он, – вот ты и остался не у дел».

Филипп шел быстрым шагом. Он начал подводить итоги и остался доволен. Старик умер. Состояние само плывет в руки. Того, что останется после уплаты налогов, ему хватит с головой. Но главное… главное… С Роланом покончено – он уже не сможет сделать ничего, ничего. Слава богу. А если он еще посмеет приставать к Марилене, тогда что ж, он без колебаний набьет ему морду. И сделает это с огромным удовольствием.

Почти пустынная улица уходила в ночь. Лишь изредка проезжали машины. Сейчас парижане рано ложатся спать. Филипп вспомнил время, когда в этот час по тротуарам прогуливались толпы народа. Он дошел до улицы Ниель и, не глядя на светофор, начал переходить пустое шоссе. Шум двигателя, ревевшего на полных оборотах, заставил его вздрогнуть. Слева от него вдруг появилась машина. Ему захотелось броситься прочь, а в голове пронеслось: «Это он!» Внезапно зажглись фары, ослепившие Филиппа, как кролика, выбежавшего на проселочную дорогу. От удара правым крылом его бросило на капот, потом он скатился на мостовую и больше уже не шевелился, растянувшись в пыли осколков стекла, отсвечивавших то красным, то зеленым цветом, и так до бесконечности…

На следующее утро Марилене без особых церемоний сообщили о случившемся. Полиция провела чисто формальное расследование и пришла к выводу, что произошел несчастный случай. Для Симоны Леу Филипп Оссель был всего лишь зятем. Но ее первый припадок никого не удивил. Врач лично отвез Марилену в лечебницу, о которой говорил раньше.

В течение недели она пребывала вне окружающего ее мира, вне себя самой, в каком–то растительном состоянии. Потом мало–помалу к ней начала возвращаться память, и воспоминания, словно яд, просачивались в ее сознание. Она вспомнила о катастрофе, о Ролане, о гибели… и все это нахлынуло на нее сразу, но врач–невропатолог смягчил потрясение с помощью успокоительных средств, ненавязчивой заботы и дружеских бесед, внушая ей, что она не так уж несчастна, как ей кажется. Прежде всего, ей не надо беспокоиться о квартире – по счастью, у нее очень преданная служанка, которая следит за всем. И потом, она окружена вниманием… Женщина по имени Ольга, назвавшаяся ее теткой…

– Да, это моя тетя, – подтвердила Марилена.

Так вот, эта женщина звонит почти каждый день.

Она сделала все необходимое для похорон господина Осселя. В этом отношении все в порядке. Доктор продолжал доверительным тоном:

– Муж тоже думает о вас. Постоянно спрашивает о вашем здоровье. Мне показалось, что между вами произошла какая–то размолвка… Нет, не говорите ни слова… Меня это не касается… Но вам полезно знать, что он очень тревожится с тех пор, как вы здесь.

Марилена обдумывала эти слова. Ролан действительно ее любит или просто хочет воспользоваться ситуацией, складывавшейся теперь в его пользу?

– Мне очень жаль. Но я пока не могу разрешить вас посещать, – продолжал врач, – и вы должны понять, что это в ваших интересах. Сейчас вам намного лучше, но вы еще очень слабы. Думаю, вы никогда не отличались крепким здоровьем. Если я вас выпишу слишком рано, ваше состояние будет целиком зависеть от малейших волнений… Так что потерпите немного.

Сон, отдых, тишина постепенно возвращали Марилене силы и в то же время приводили мысли в порядок. Времени для размышлений у нее было предостаточно, и само собой возникало подозрение, что смерть Филиппа не случайна. Очень уж странно все совпало: утром нотариус вскрыл завещание, объявляющее ее наследницей, а вечером Филиппа сбивает какой–то лихач. Уж не сидел ли за рулем той машины Ролан?.. А зачем Ролану?.. Причин хватает. Ролан ненавидел Филиппа. В определенном смысле они обладали равными правами на одну и ту же женщину и на наследство. Ситуация сложилась противоестественная.