Текст книги "В тисках. Неприкасаемые"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Он поднял стакан.

– За наши надежды.

Потом, как будто ему в голову пришла неожиданная мысль, поставил стакан на стол, даже не отпив из него, пододвинул поближе к Филиппу кожаный пуф и сел на него.

– Давай договоримся. Я предлагаю все поделить поровну. Ты уже догадался? После смерти старика будет произведена общая переоценка наследства. А как ты думаешь, на сколько это потянет?

– Точно не знаю, – ответил Филипп. – По крайней мере тридцать миллионов новыми.

– Черт! Прилично! Примем это за основу. Разумеется, я не потребую от тебя пятнадцать миллионов наличными. А ты намереваешься куда–нибудь вложить деньги?

– У меня уже есть на этот счет небольшая идея, – отозвался Филипп.

– Очень хорошо. Себя я знаю. Если деньги перейдут полностью в мое распоряжение, я вполне способен спустить их за несколько лет. Лучше всего, если ты станешь моим банкиром. С ежемесячной выплатой сумм. Марилена об этом знать не должна, она только все испортит… А мы, увидишь, все устроим. Найдем подходящую схему… С этим проблем не возникнет… А пока мне нужна тысяча франков или даже… две тысячи, если тебе не трудно.

Филипп не без отвращения достал бумажник. Этот торг ему совсем не нравился. От него отдавало шантажом. Поделить поровну – это честно. Выплачивать частями – довольно противно. Он протянул Ролану четыре бумажки по пятьсот франков. Теперь у него оставалось совсем немного, и ему придется в свою очередь просить у Марилены денег на поездку. Все это становится откровенно унизительным. Но что поделаешь! Они теперь в руках этого неуемного плейбоя, с улыбкой на лице засовывавшего деньги в карман.

– Спасибо, – сказал Ролан. – Надеюсь, я не обездолил тебя. Значит, Марилена не сказала тебе о своем визите ко мне?

– Что? Она сюда приходила…

– Скрытная дама! Знаешь, она все проделала мастерски. Узнав из свидетельства о рождении о своем замужестве, она подумала, что я пишу ей до востребования. Умно, правда? Без труда заполучила мои письма и к тому времени, когда я ей написал, назначив свидание, уже успела составить план. Угадай какой.

– Не знаю.

– Предложила мне развестись.

Ролан засмеялся.

– Заявила это совершенно спокойно. Она великолепна! Но если я разведусь, она снова выйдет за тебя замуж, и я останусь с носом. Заметь, я мог бы продать ей развод… очень дорого. Но как бы я тогда выглядел? Нет, только не развод. Понимаю, что для тебя это не очень приятная ситуация. Мы составим как бы треугольник: я официальный муж, ты фактический, а Марилена – жена и того и другого. Но я совсем не буду вам мешать. Кроме того, я вернусь к тренировкам, стану ездить на соревнования. Обещаю не портить вам жизнь. Когда ты улетаешь?

– Сегодня вечером.

– Надолго?

– Дней на десять.

– Очень хорошо. Позволь мне встречаться с Мариленой и мало–помалу дать ей понять, что о разводе не может быть и речи. Пойми, если она начнет упорствовать, а ты ревновать, мы никогда из этого не выберемся.

Ролан бесцеремонно похлопал Филиппа по колену.

– Все будет в порядке, братец. Раз Марилена ничего тебе обо мне не сказала, значит, в ее маленькой головке происходит какая–то работа. К чему ей мешать? Уезжай и ничего ей не говори. Я тоже не пророню ни слова. Мы друг друга не знаем. Когда вернешься, соберемся на семейный совет и все решим. Согласен?

Филипп встал. Ему совсем не нравился этот слегка насмешливый тон.

– Согласен, – буркнул он.

– Ну что ж, счастливого пути. Веди себя там осторожно.

Филипп передернул плечами и поспешил к выходу, не пожав протянутой Роланом руки. У него сложилось впечатление, что его переиграли. На месте Жервена он, вероятно, действовал бы точно так же, но как ни странно, именно это и приводило его в бешенство. Сюда он шел со спокойной совестью, а теперь чувствовал себя почти что жуликом. Остановился на улице и быстро прикинул. Соглашаясь на эту сделку, он много теряет, но Ролан прав. Дело все равно выгодное. В сущности, внакладе остается только тетя Ольга. Но как далеко может зайти Ролан? Ведь не станет же он подписывать документ, устанавливающий, что они делят поровну… Как только начинаешь думать о деталях, то понимаешь, насколько все мерзко. Он спустился в метро, запутался с пересадками и потратил больше часа, чтобы добраться до бульвара Перейр.

* * *

Перед домом стояла машина транспортного агентства по перевозке мебели. Двери квартиры были широко открыты. На полу валялась солома. Марилена в гостиной разговаривала с какой–то старухой. Увидев Филиппа, она пошла ему навстречу.

– Привезли вещи, – вполголоса произнесла она.

– Какие вещи?

– Мебель из комнаты Симоны, безделушки, дорогие ей вещи, которые переправили оттуда… Не знаю, куда все это деть. Когда ты нужен, тебя никогда нет… Мебель подняли в пустую комнату на восьмом этаже. А ящики пока стоят в комнате для гостей. Разберу их потом. Идем, представлю тебя тете Ольге.

– Значит, это… Вовремя появилась!

– Филипп… Тетя Ольга.

Филипп пожал сухую руку. Тетя не купалась в роскоши, это видно сразу. Одета в черное, похожа на монашку со свойственным им рыскающим взглядом.

– Я испытала огромную боль, – сказала она, – узнав о бедной Марилене… Я очень любила это дитя… Она хоть иногда рассказывала вам обо мне?

– Очень часто, – выдавил из себя Филипп в ужасном смущении.

Ольга опустила глаза, сняла с рукава приставший к нему клок кошачьей шерсти.

– Извините меня, – продолжала она. – Я пришла проведать брата. Он все–таки мне брат. Не узнал меня. Неприятно видеть его в таком состоянии. А вы, Филипп, хоть немного начинаете оправляться от потрясения?

– От потрясения… Да… Хочу сказать… Тяжело, очень тяжело.

Ольга взяла сумочку, перчатки и направилась к двери, где столкнулась с рабочим, протянувшим Марилене какую–то бумагу.

– Вот счет, – сказал он. – Мы закончили.

– Сейчас выпишу чек, – ответила Марилена.

Филипп пошел вслед за ней, на пороге кабинета обернулся.

– Извините, тетя. Я на одну минуту.

Затворив дверь, он сказал тихим голосом:

– Раз уж ты здесь, выпиши мне чек на две тысячи франков.

– Как, еще?

– На предъявителя. У меня оказались непредвиденные расходы.

– Какие расходы?

– Ты отказываешься?

– Мне кажется, мы много тратим.

Она выписала два чека. Филипп со злостью посмотрел на нее. Раньше он давал деньги и требовал отчета. Как же он сумеет теперь оправдывать расходы? Если Марилена всегда будет вставать между ним и деньгами… В этом заключалось что–то невыносимое, о чем он раньше не думал. Надо непременно найти способ отстранить Марилену. Он раздраженно положил чек в бумажник и вернулся в гостиную, где медленно прохаживалась тетка, поедая глазами каждую деталь.

– Заходите ко мне, – пригласила она. – У Симоны есть мой адрес. От нее я узнала, что вы не собираетесь оставаться на Реюньоне. Это можно понять. В вашем возрасте жить среди воспоминаний! Поговорим о Марилене, о дорогой малышке. Симона… не хочу говорить о ней плохого, но…

Она замолчала. Проводив рабочего, к ним подошла Марилена.

– Вот еще одна забота, – вздохнула она. – Со всеми этими ящиками. Уж лучше бы я все оставила на месте… Тетя, не хотите с нами пообедать?

– Ты забыла, что у меня на руках целое семейство? Нет, спасибо, может быть, в другой раз. Если что–то случится, сразу дай знать. Боюсь, что долго он не протянет… Забыла спросить: где похоронили Марилену?

– В Джибути, – ответила Марилена.

– Вы ее оставили там… одну?

Резкими движениями натянула перчатки.

– Ладно, не буду вмешиваться в то, что меня не касается.

Филипп проводил ее до лестничной клетки. Тетя шепнула:

– В Джибути! Рядом с нефами! Такое могло прийти в голову только Симоне.

Она не поехала на лифте. На лестнице долго еще не смолкал стук ее каблуков.

Марилена сопротивлялась изо всех сил. С Роланом она встречалась каждый день. Он ждал ее в конце бульвара за рулем нового шикарного голубого автомобиля.

– Какая красивая машина!

– Она еще не моя. Пока я живу в кредит.

Он всегда разговаривал насмешливым тоном.

– Садись, принцесса. Куда поедем? Ты любишь дары моря? Тогда дело в шляпе.

Он знал все рестораны. Его повсюду приветствовали как хорошего знакомого.

– Отдыхаете, мсье Ролан?

– Показываю Париж своей кузине.

Всегда находился столик в стороне с цветами в вазе, словно их давно ждали. Ролан был полон предупредительности, извинялся за свое веселое настроение.

– Просто у меня такая натура, – говорил он. – И потом, мне нравится быть рядом с тобой, ведь ты сумела остаться девочкой. Хоть ненадолго можно вернуться в детство…

Он рассказывал увлекательные истории, изображал людей, с которыми встречался в разных уголках мира.

– Вот однажды, помню… Это произошло в Осло.

Его рассказы всегда казались забавными. Марилена смеялась. Не могла себя сдерживать. Иногда она думала: «Вот так он и покорил Симону». Но сразу же отгоняла эту мысль. В конце обеда он небрежно платил по счету, оставляя щедрые чаевые. У нее кружилась голова. А он брал ее за руку.

– Нам просто необходимо поехать в Булонский лес.

Потом они шли рядом под деревьями в великолепии свежей листвы. Или же он увозил ее в Версаль, выбирая там самые пустынные аллеи парка.

– Видишь ли, Марилена, мне следовало бы жениться на тебе… Порой я даже думаю, что ты действительно моя жена… Признайся, что этот идиот, твой муж, сам все для этого сделал.

– Замолчите.

Марилена боялась этих мгновений, когда они оставались наедине. Она ждала их, цепенея от страха. Чтобы не оступиться, она брала Ролана под руку. Краснела, бледнела от сумасшедших мыслей. «Если он попытается поцеловать меня, влеплю ему пощечину. Пусть знает, что…» Но она уже не понимала саму себя. Уже спускалась ночь, когда он подвозил ее к дому. Какое–то время не отпускал ее руку.

– До завтра, жена–кузина…

– Ролан… Обещайте мне, что мы еще поговорим о разводе.

– Конечно. Я над этим думаю. Но, знаешь, трудно решиться.

Открывал ей дверцу со все тем же нежным, почтительным и ироничным видом. Ноги едва доносили ее до лифта. Ей казалось, что она выплывает из чуть было не поглотивших ее вод, словно человек, потерпевший кораблекрушение. Мария пребывала в плохом настроении.

– Как он?

– Все так же. Скучает. Ждет мадемуазель.

Однажды Мария взорвалась.

– В мои обязанности не входит кормить господина. Господин мне не отец. У меня уже нет времени заниматься хозяйством.

Марилена вложила ей в руку две бумажки по десять франков.

– Потерпите еще немного, – проговорила она. – Я не виновата, мне надо уладить кое–какие щекотливые дела.

Старик дремал возле радиоприемника, из которого доносилась музыка. Марилена выключила радио, и он открыл глаза. На его лице появился испуг, как у ребенка, пытающегося отогнать кошмар. Здоровой половиной рта он произнес: «Симона». Марилена подумала с ужаснувшей ее радостью: «Он ничего такого не сказал. Сегодня этого не произойдет». Она поцеловала его в лоб. Потом пошла принять ванну, пытаясь унять радостную лихорадку, придававшую каждому ее движению что–то вроде преступного порыва. Ей хотелось отмыться от Ролана, избавиться от угрызений совести, которые обволакивали ее, словно грязь. Потом, обессилев, предалась мечтаниям, потеряв представление о времени. В дверь постучала Мария.

– Ужин готов.

Что? Ужин! Так быстро! Разбрызгав воду, она встала из ванны, наскоро вытерлась. Уже ужин! А потом спать. Надо будет принять три или даже четыре таблетки снотворного. Потом почти сразу же наступит утро. И опять Ролан будет ждать ее в конце улицы, в прекрасной, как грех, машине. И возобновится… настоящая жизнь… а может, это смерть. Она уже ничего не знала и не хотела знать. Откуда–то из живота поднималось желание петь. Надела халат. Семь часов. Через пятнадцать часов ей скажут, наклонившись к уху: «Здравствуй, девочка. Здравствуй, Марилена».

Ее сердце наполнилось радостью.

Ролан вел тонкую игру. Сам возвращался к вопросу о разводе, как будто серьезно и всесторонне взвешивая все «за» и «против».

– Обоюдное согласие пока еще не считается законным основанием, – говорил он, – не надо об этом забывать. Значит, кто–то из нас должен изменять другому. Мне кажется, что по логике изменяешь ты… Изменяешь мне с Филиппом.

– Как вы можете…

Марилена защищалась. Он же настаивал с притворной снисходительностью:

– Ты же ходишь в гостиницу к Филиппу. Это вполне естественно…

– Нет! Не в гостинице.

– Где же тогда?

– Нигде.

– Помилуй! Не хочешь же ты сказать… Ведь ты очень привлекательная женщина… Да. Не надо бояться слов. Видишь ли, я тоже не отказался бы… Вот так. Это не оскорбление. Это комплимент… Я хорошо понимаю, что Филипп…

– Нет.

– С ним что–то не так? Вы не ладите? Ответь, Марилу… Если вы не ладите, будь моей. О! Я вовсе не собирался доводить тебя до слез. Пошли…

Пройдя под арками Пале–Рояля, они медленно направились к свободным скамьям, вокруг которых порхали голуби.

– Я говорю: будь моей, – продолжал Ролан, – потому что выбора нет. Ты мне не изменяешь. Я тебе не изменяю. Так что нам придется остаться мужем и женой. Впрочем, для меня в этом ничего неприятного нет.

– Вы злой, Ролан.

Тем не менее она села рядом с ним и не стала сопротивляться, когда он обнял ее за плечи.

– Успокойся. Я просто подшучиваю над тобой. Но давай смотреть на вещи реально. Значит, я должен тебе изменить. Я предоставлю тебе компрометирующие письма. Это сделать легко. «Любимая! Едва выйдя из твоих объятий, я уже страдаю…» Надо будет постараться, чтобы убедить судью. «Как можно забыть твое пылкое тело, твои крики сладострастья…»

– Хватит, Ролан. Умоляю.

Он почувствовал, что ее охватила дрожь.

– Шучу, Марилу… Когда волнуюсь, всегда шучу. Тебя смущает мой стиль?

– И не только. Разве всерьез вы никогда такого не писали?

– Возможно. В молодости.

– У вас было много любовных приключений?

– Да нет, не очень.

– Вы не умеете лгать. Я не забыла, что вы писали Симоне.

– Ах да. Интрижки. Хочешь полной откровенности?.. Что ж, после матча, после трехчасовой борьбы, когда на тебя смотрят тысячи глаз, ощущаешь потребность в женщине. Вот так… Все предельно просто. Я тебя шокирую?

– Слегка.

Он привлек ее к себе.

– Нет, очень, до крайности. Я тебе противен. Ведь правда?

– Нет.

Он прижался своей головой к голове Марилены.

– А ты мне очень нравишься, знаешь. Подумать только, что мне придется взять вину на себя! И кроме того, я должен буду платить тебе алименты. А они устанавливаются в судебном порядке. От этого не уйдешь. Интересно, из каких денег я стану платить.

– Но я же ничего от тебя не потребую.

– Ну и ну! Ты начала называть меня на «ты». Очень мило. Это заслуживает награды.

Он поцеловал ее в ухо. Марилена чуть не застонала. Она покраснела от стыда, что это произошло у всех на виду.

В тот день он повез ее на берег Марны, в местечко, где когда–то собирались известные художники и названия которого она не знала. Марилена молчала, не зная, как к нему обращаться: на «ты» или на «вы». В то же время ее сковал страх показаться смешной из–за своей застенчивости. Он же вновь стал милым парнем, жизнерадостным, беззаботным, предупредительным. Они зашли пообедать в ресторанчик на берегу реки.

– Марилу… Тебя что–то волнует? В чем дело?

– Меня мучает мысль об алиментах. Это так несправедливо. Не сердитесь…

– Не сердись.

– Хорошо, не сердись. Но нам надо поговорить о денежных вопросах. Тогда я немного успокоюсь. Ты сказал, что ваш с Симоной брак был заключен на условиях совместного владения?

– Да. Полного совместного владения.

– После развода ты все потеряешь?

– Разумеется. Ну что ж! Пойду работать. Напишу мемуары. Ты же уже поняла, что я очень способный.

– Не смейся, прошу тебя. Вопрос слишком серьезный.

– Мне нравится, когда ты беспокоишься обо мне.

Он сидел напротив нее. Отодвинув в сторону бутылку и графин, он взял ее руки и начал нежно поглаживать их пальцами.

– Я просто дурачился, – сказал он. – Прости. Конечно, я не пропаду, если мы разведемся. Но хочу сделать тебе признание…

Посмотрел вокруг, потом наклонил голову над тарелкой.

– Я не тороплюсь с разводом, – прошептал он, – потому что влюбился… в тебя. И думаю, это серьезно, Марилу.

Она побледнела. Руки оцепенели.

– Марилу! Малышка! Не надо так волноваться… На, выпей. Стакан бордо будет в самый раз. Ну, тебе лучше? Ты все воспринимаешь в трагическом свете, честное слово.

– Ролан… Я не хочу больше есть… Отвезите меня домой… Мне очень жаль, но я плохо себя чувствую.

Тем не менее она сделала усилие, чтобы проглотить кусочек пирога. А он старался успокоить ее, привести в чувство.

– Зря я это сказал. Надо было молчать. Но ведь ты не очень счастлива с Филиппом. У меня с Симоной тоже дела шли не очень хорошо. Встретились два неудачника… ну и вот.

От кофе Марилена отказалась.

– Умоляю тебя, Ролан… Поехали.

Она села, отодвинувшись от него подальше. Ролан резкими движениями вел машину, размышляя с полной откровенностью: «Она действительно мне симпатична. Красотой, правда, не блещет, довольно бесхитростна. Но она как чистая вода. Порядочна, что в наши дни редкость. И если честно, меня это возбуждает… Наследство в любом случае от меня не уплывет. Почему бы к тому же не заполучить эту девицу?»

Неожиданно на дорогу выбежала кошка с прижатыми от страха ушами. Ролан чуть повернул руль. Он привык наносить удары уверенной рукой. Послышался легкий толчок. Марилена сидела в забытьи, подняв вверх глаза, и ничего не почувствовала. «Когда я чего–то хочу, – думал Ролан, – я этого добиваюсь. А я ее хочу, эту маленькую дуреху. Чем я рискую? Она же не побежит жаловаться мужу. Не такая уж она идиотка». При въезде на бульвар он остановился.

– Ты злишься?

– Нет… Нет.

– Увидимся завтра?.. Марилу, не отказывай мне в этом. Я буду хорошо себя вести, очень хорошо.

Он поцеловал ее в висок и открыл дверцу.

– До завтра. Жду тебя здесь в одиннадцать часов.

Послал ей воздушный поцелуй. Марилена витала в облаках и поэтому рассеянно прошла мимо дома, потом вернулась назад. Она повторяла: «Он меня любит». Но это не имело никакого смысла. Она испытывала огромную радость или огромную боль. Она уже не понимала своих чувств. Считала и пересчитывала дни… Филипп вернется через четыре или пять дней. Так скоро! А потом… Нет, не стоит думать, что будет потом…

Три часа. Она очень глупо поступила, что не использовала этот вечер, ведь времени остается так мало. Почему? Если бы он проявил настойчивость, она пошла бы с ним куда угодно: к нему домой… в отель… Ведь она же Симона Жервен! Его жена! Его жена! Жена–кузина! Он сам сказал. Ей никак не удавалось вставить ключ в замочную скважину. А ведь она не пила.

Мария в кухне чистила овощи.

– Мадемуазель больна? У мадемуазель такой вид, что мне становится страшно.

– Немного болит голова. Как отец?

– Лежит. Он очень плохо себя чувствует. Сестра сказала, что нужно позвать врача. Меня это не радует, потому что завтра – мой свободный день, а у меня дела. Если мадам уйдет, не будет никого.

У Марилены сразу промелькнула мысль: «Я обещала. Никто не может отнять у меня Ролана… Ну что ж, тем хуже. Я все равно не останусь».

– А ваша тетя, мадемуазель, – продолжала Мария, – та, что недавно приходила… Может, она согласится заменить меня на один день.

– Да! Конечно! Это наилучшее решение.

Ролан не будет понапрасну ждать ее в конце бульвара.

– Мария, я сейчас напишу ей письмо. Отправите его пневматической почтой.

Она быстро набросала записку, потом нашла в справочнике телефон врача, жившего неподалеку. Позвонила ему, попросила его прийти завтра утром, спросила, не может ли он заодно осмотреть и ее.

Она остановилась перед зеркалом в гостиной. Осунувшееся лицо, горящие глаза. Но она смотрела на свое лицо как бы издалека, как на отражение совсем другого человека. Она зашла в комнату дяди. Он спал с открытым ртом, но губы прикрывали зубы, и от этого он казался мертвым. Может, он скоро умрет. Но чем же заняться сейчас? Ах да! Ящиками, сложенными в комнате для гостей. Она колебалась. Пойти и начать вскрывать их или не стоит? Марилена никак не могла сосредоточиться. Ей хотелось одновременно действовать и ничего не делать. Она чувствовала себя возбужденной и опустошенной.

В конце концов она вернулась в гостиную и, совершенно обессилев, села у окна. С Филиппом… она пыталась вспомнить… все началось так хорошо. Они танцевали, оба неловко, на балу, устроенном префектом. У нее разболелась нога, от него пахло одеколоном. Потом они еще несколько раз встретились, и дядя решил, что они любят друг друга. Так прекрасно быть женой, говорить: это мой муж, идти под руку с мужчиной, обедать вместе с ним, спать рядом с ним. Она привыкла к его телу, испытывала удовольствие от его объятий. Но никогда не задумывалась о том, счастлива ли она…

Время от времени проходил поезд, пригородная электричка, стучавшая на рельсах и возбуждавшая ненасытное воображение… Она старалась не думать о Ролане, чтобы уж совсем не стало плохо. Хотелось спокойствия, тишины и покоя. И в то же время завтрашнего дня она ждала с каким–то диким нетерпением. Вернулась Мария. Письмо она отправила. В шесть часов пришла сестра делать уколы. Старик пришел в себя. Он молчал, но его глаза неотступно следили за Мариленой. Сестра ушла, и он отказался есть.

– Мне кажется, он на нас обиделся, – сказала Мария.

Марилена так разнервничалась, что убежала к себе в комнату, чтобы дать волю слезам. Немного придя в себя, она начала размышлять, призвав на помощь все мужество, на которое была способна. Да, она должна увидеться с Роланом и уладить наконец этот вопрос с разводом. Это единственный правильный, честный выход. Она откровенно расскажет обо всем Филиппу. Он ей поможет. Это не только его долг, это и в его интересах. Надо вскрыть нарыв. Она уже видела ножи, лезвия, кровь. Она почувствовала, как ее убивают, видела, как ее зажимают в тисках, но сохраняла решимость. Она заставит Ролана позвонить при ней адвокату. Она тоже встретится с юристом. Предлога искать не надо, Симона его подсказала: беспрерывные поездки Ролана.

Она тщательно протерла глаза, подкрасилась и поужинала яйцом всмятку. Дабы показать Марии, что жизнь идет своим чередом, она заставила себя посмотреть телевизор. Когда начались политические дискуссии, задремала. Разбудили ее боли в ноге. Передача закончилась. Она выключила замолчавший телевизор и долго массировала ноги, чтобы восстановить кровообращение. «Вот что такое любовь, – подумала она. – Это какая–то мучительная тоска». Чтобы заснуть, она выпила две таблетки. «Если бы выпила целую упаковку, пришел бы конец». Но у нее оставалось всего лишь полдюжины таблеток, и это все равно ничего бы не решило. Она легла на кровать и погрузилась в сон, так и не найдя успокоения.

В восемь часов пришла тетя Ольга, и Мария быстро объяснила ей, что к чему. Ольга надела серый халат и принялась хлопотать, сначала в кухне, потом в комнате. Марилена открыла глаза, когда та пылесосила гостиную. Вскоре Ольга постучала ей в дверь.

– Симона, дорогая, не хочу тебе указывать, но пора посмотреть, не нужно ли чего брату. Покажи, как за ним ухаживать. Потом я сама разберусь.

– Тетя, а кто занимается твоими кошками?

– Никто. Еды у них достаточно… А что в этих ящиках в соседней комнате?

– Безделушки… сувениры с Реюньона.

– Ладно, вскрою их… Все приведу в порядок… А твой зять? От него есть вести?.. Я говорю о Филиппе. Ты как будто с неба…

– Ах да! Филипп… Нет… Должен вернуться на следующей неделе.

– Завтрак готов. Поторопись.

Они позавтракали на кухне, испытывая какую–то неловкость оттого, что сидят рядом, вместе пьют молоко, кофе и смотрят друг на друга, как через стеклянную перегородку.

– Спасибо, что пришла, – сказала Марилена.

– Когда я нужна, обо мне вспоминают.

Она никогда не успокоится. Прибежала сюда, чтобы окунуться в атмосферу беды, побыть рядом с умирающим братом, который хотел забыть о ее существовании. А ведь стоит только сказать: «Я не Симона…» Марилена смотрела на невзрачное лицо – морщины, зачесанные назад волосы, очки придавали ей сходство с мужчиной. Леу однолюбы. «И я тоже, – подумала она. – Я… Леу».

В дверь позвонили. Пришел врач. Действовал он быстро, оперативно, не говоря ни слова. Внимательно осмотрел больного, прочитал рекомендации профессора Меркантона, закрыл сумку и отошел от кровати.

– Меркантон – крупный специалист, – тихо сказал он. – Назначенный им курс лечения, безусловно, наилучший. Продолжайте его. Меня удивляет только состояние тревоги у вашего отца. Не испытал ли он недавно какое–нибудь потрясение? Разумеется, я не имею в виду катастрофу.

– Нет. Он ни с кем не встречается.

– И все же что–то его угнетает. Если б он мог говорить… но мне кажется, он окончательно потерял дар речи. Это довольно тревожный симптом. Думаю, рокового исхода можно ожидать очень скоро.

– Вы полагаете, что не стоит беспокоить профессора?

– Это совершенно бесполезно. Но если наступит ухудшение, сразу же вызывайте меня.

Ольга слушала, неподвижно стоя на пороге. Марилена провела врача в свою комнату и закрыла дверь.

– Теперь моя очередь, – сказала она. – Со мной тоже творится неладное.

Пока доктор прослушивал ее, измерял давление и маленьким молоточком проверял нервные рефлексы, она подробно рассказывала о катастрофе. Он кивал, хмурился.

– Пропал аппетит?

– Да

– Бессонница?

– Засыпаю только со снотворным.

– По утрам принимаете возбуждающие таблетки?

– Да, часто.

– Знаете, что вас ждет? Настоящая депрессия. После катастрофы вам следовало бы хорошенько отдохнуть. К тому же здоровье у вас не очень крепкое. С сегодняшнего дня вам надо изменить образ жизни. Немного гимнастики, в разумных пределах. Два часа послеобеденного отдыха. Никаких визитов. Никаких переживаний. Диета. – Он выписал длинный рецепт. – Медсестра будет делать вам уколы… Давление у вас просто смешное… Слабое успокоительное… Зайду проведать вас на следующей неделе. Поверьте мне, вы должны отнестись к этому серьезно. Черные мысли не лезут в голову?

– Иногда плачу почти без причины.

– Вот видите! Пора подлечиться. Мне хотелось бы оградить вас от потрясения неизбежной потери… Если несчастье произойдет в ближайшее время, я дам вам адрес лечебницы. Уверяю вас, это вам будет необходимо.

Краем глаза Марилена смотрела на часы, стоявшие на столике у изголовья. Без четверти одиннадцать. Может, Ролан уже ее ждет. От нетерпения руки покрылись потом. Да, она постарается строго следовать его предписаниям, да, она будет очень осторожна… да, да… но сейчас пусть он уйдет… пусть оставит ее в покое… Она чувствовала, что ее улыбка превращается в механическую гримасу, что она вот–вот взорвется.

– Что он тебе сказал? – спросила Ольга, когда врач ушел.

– О! Говорил что–то о депрессии… Извини, тетя, мне пора уходить. Пообедаю в городе.

Под ее тяжелым взглядом Марилена смутилась.

– Если тебе понадобятся ключи, они висят в прихожей. Пойдем покажу… Видишь? Есть даже лишние, можешь их взять. Так что, когда еще раз придешь…

Она тотчас пожалела об этой слабости. Ольга, конечно же, не преминет воспользоваться приглашением. А поощрять ее визиты никак нельзя, это очень опасно. Но у нее не оставалось времени для размышлений! Она уже не знала, что хорошо, а что плохо. Вдруг стало не хватать Ролана, как воздуха задыхающемуся человеку. Тщательнее, чем обычно, она подкрасила лицо, пытаясь скрыть бледность. «Что он находит во мне приятного? – подумала она. – Я ведь даже не очень–то хороша собой. Не могу поддержать разговор. Больше того, я как будто его отталкиваю. Потащу его даже к адвокату». Она так торопилась, что порвала перчатку.

– До вечера, тетя, – крикнула она, уже выбежав на лестничную клетку.

Скорее бы пришел лифт. Но он громыхал где–то далеко наверху, и она спустилась пешком. Окинула улицу взглядом и увидела Ролана. Он ходил взад–вперед с сигаретой во рту, и все остальное сразу же забылось. Ей хотелось бежать ему навстречу. Сердце, во всяком случае, уже бежало.

– Здравствуй, Ролан. Я опоздала.

Он совершенно непринужденно обнял ее.

– Поедем пообедаем у Липпа, – предложил он. – Там ты увидишь знаменитостей. Политиков и литераторов. Это поможет тебе стать настоящей парижанкой.

И вот машина уже летит, как ветер, как ковер из сказки «Тысяча и одна ночь».

– Как поживает малышка Марилу?

Она смотрела на его профиль. Он красив. Ей хотелось прижаться к нему головой.

– Немного устала, – ответила она.

– А мой тесть?

Ее это позабавило. Стоит принять игру, отбросить заботы, угрызения совести.

– Твой тесть все так же. Если бы он тебя слышал!

Они рассмеялись как заговорщики. Она забыла об адвокате, о разводе. Войдя в ресторан, она машинально взяла его под руку. Ролан обменялся рукопожатиями с метрдотелем.

– Не успел заказать столик. Но надеюсь на вас.

Метрдотель повел их в глубь зала. По дороге Ролан приветственно помахал кому–то рукой.

– Вот тот брюнет, – объяснил он Марилене, – это Мерлен, с радио. А на краю диванчика сидит Модюи из газеты «Экип»… Справа, не оборачивайся… крупный деятель социалистической партии. Забыл его имя. Закажем, конечно, рагу. Расскажешь мне новости.

Он излучал жизнерадостность. Может, действовало освещение? Но в глазах у него, казалось, блистала нежность.

– Ты на меня сердишься за вчерашнее, Марилу? Я и правда влюбился, но это не должно тебя пугать. Как хорошо быть влюбленным! Там, на твоем острове, ты не могла этого постигнуть. Ну а здесь попытайся представить себе. Повторяй за мной: люблю… Это ни к чему не обязывает… Это может означать: люблю жизнь, люблю цветы, драгоценности, все красивое, все дорогое. Скажи: люблю.

– Люблю.

– Неплохо. Правда, немного робко. Слишком сжаты зубы. Но я тебя научу… Как тебе нравится «Сент–Эмильон»?[3] Вино ведь тоже кое–что значит… Ах! Марилу, малышка, нам давно надо было встретиться.

Она много пила. Трепеща от волнения, она впервые испытала момент, когда минута блаженства вот–вот превратится в незабываемое воспоминание. Даже когда из ее жизни уйдет Ролан, по крайней мере, в памяти останется эта встреча, и она старалась запомнить как можно больше деталей. Надо открыть душу, причем открыть нараспашку для всех впечатлений, разговоров вокруг, надо все сохранить в памяти: телефонные звонки, раздававшиеся иногда в окружающем ее шуме, хождение метрдотеля, которого Ролан называет Морисом и который вот сейчас склонился над ней, предлагая зажигалку, и прежде всего самого Ролана, улыбающегося, с ямочками на щеках, как у девочки.

– Поедем в кино, – решил он. – Свадебное путешествие без этого не обходится. Допивай кофе. А я пока позвоню.

Он удалился, а Марилена из чувства противоречия закурила сигарету. Курить она не любила. Закашлялась. Но ей хотелось показать Ролану, что она начинает усваивать его уроки.

– Ты ведешь себя вызывающе, честное слово, – воскликнул он, вернувшись.

Он помог ей надеть пальто. Она уже выходила, когда к Ролану подошел мужчина, чтобы поприветствовать его.