Текст книги "Вновь любима (Возвращение любви)"

Автор книги: Пенни Джордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Где-то на полпути между квартирой Пола и своим домом Холли погрузилась в глубокий сон, и если она, отключившись от окружающего мира, не сознавала, какие проблемы создает тем самым своему спутнику, то о Роберте этого нельзя было сказать.

Иногда он поглядывал на нее. И, видя, что она сидит отвернувшись к окну, приписал ее упорное молчание нежеланию общаться с ним. Так мне и надо, покаянно думал он, я заслужил, чтобы она напомнила мне, что я давным-давно утратил моральное право претендовать на ее дружбу… и тем более на любовь. Однако в какой-то момент шестое чувство подсказало ему, что дело не только в этом, и, приглядевшись повнимательнее, он понял, что она просто заснула.

Роберт сбавил скорость, чтобы проверить, так ли это. Затаив дыхание, он попытался унять заколотившееся вдруг сердце и всмотрелся в лицо спящей Холли.

Как она красива, думал он, как желанна и женственна, даже больше, чем десять лет назад. А может, дело просто в том, что, повзрослев, он острее ощущал ее красоту и обаяние? Он невольно позавидовал тому мужчине, которому посчастливится стать ее избранником, принять бесценный дар ее любви.

Было время, когда этим избранником мог стать он сам, но, к великому сожалению, он упустил свой шанс, отверг Холли, бросил ее, убедив себя, что слишком молод, что они оба слишком молоды и сумеют безболезненно забыть друг друга, пойдут каждый своей дорогой. Он строил такие грандиозные планы… планы, задуманные задолго до того, как он впервые увидел младшую сестренку Пола и ощутил, как в теле просыпается физическое желание, а сердце сжимается от волнения.

Отец Роберта не отличался крепким здоровьем. Мечтатель по натуре, он не имел честолюбивых помыслов, не стремился сделать карьеру и бросил работу довольно рано, уйдя на мизерную пенсию. Мать постоянно исподволь внушала сыну, что и его постигнет та же участь, если он пойдет по стопам отца. Роберт с детства привык заботиться об отце, любил его покровительственной любовью, точно они поменялись ролями. Подмечая иногда в его глазах выражение беспомощного смирения – взгляд неудачника, – Роберт искренне жалел его и одновременно клялся себе, что никогда не будет таким, как отец, не повторит его судьбы.

Родители уже давно умерли. Повзрослев, Роберт понял, что во многом заблуждался. Отец, возможно, был всем доволен: у него был его любимый сад, хорошие друзья, тихая, спокойная жизнь, которая, видимо, устраивала и мать. Кроме того, со временем Роберт пришел к выводу, что богатство, карьера, успех не всегда приносят счастье. В жизни есть и другие ценности, отсутствие которых способно превратить существование в выжженную пустыню, где человек умирает от жажды.

Почти сразу же после того, как они с Холли расстались, Роберт осознал, что никогда не сможет по-настоящему забыть ее, а еще через полгода затосковал так сильно, что порой просыпался по ночам с мокрым от слез лицом, а эхо ее имени все еще отдавалось у него в ушах: наверно, он звал ее во сне.

Однако в то время он был слишком молод и эгоистичен; уроки, вынесенные им из наблюдений за скучной и унылой, как ему тогда казалось, жизнью родителей, слишком сильно тяготели над ним, чтобы он мог сознаться себе в том, что совершил ужасную ошибку, а когда наконец он это признал, было уже поздно. Роберт сказал себе, что Холли, вероятно, встретила другого мужчину, более здравомыслящего, способного оценить ее по достоинству, разглядеть в ней все те качества, которые он сам так упрямо отказывался видеть.

Вот почему Роберт не поддерживал отношений со старыми друзьями и знакомыми, оставшимися в родном городке. Спустя несколько лет ему стали попадаться на глаза небольшие заметки в английских финансовых газетах, в которых говорилось об успехах Холли. Роберт принял решение вернуться в Англию. Он знал, что поступает глупо… гонится за призрачной, давно умершей мечтой, что, скорее всего, прежней Холли больше нет, но ничего не мог с собой поделать. Всем сердцем он рвался домой.

И вот наконец настал день, когда он увидел ее, заговорил с ней и в ту же секунду понял, что ничего не изменилось, все осталось по-прежнему – во всяком случае, для него. Чувства, которые он подавлял так долго, вырвались на свободу, разгорелись с новой силой. Когда он впервые увидел ее на аллее, ведущей в «Усадьбу», искушение схватить ее в охапку и не отпускать от себя было так велико, что ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы не протянуть к ней руки…

Он любит ее, это ясно, но любит ли она его, сможетли снова полюбить? Физически она реагировала на него, желала его – в этом он не сомневался. Но было ли это желание смутным отголоском прошлого или чем-то большим, способным внушить надежду? Сумеет ли он раздуть пламя из слабой искры, превратить плотское влечение в любовь? Вглядываясь в лицо спящей Холли, Роберт усилием воли подавил желание остановить машину и заключить Холли в объятия, назвать по имени, сказать, как велика его любовь, как неудержимо его влечет к ней, настолько, что его тело уже… Роберт тихонько чертыхнулся и сердито напомнил себе, что ему почти сорок, а не двадцать. Совершенно недопустимо так возбуждаться от одной мысли о том, что он может прикоснуться к женщине. Это реакция незрелого мальчишки, а не взрослого мужчины.

Когда машина подъехала к дому Холли, та все еще крепко спала. Ее сумочка валялась у ног.

Подчиняясь внезапному порыву, Роберт наклонился, поднял сумочку и после недолгих колебаний щелкнул замком. «Если сразу не найду ключи, – пообещал он себе, – обязательно разбужу Холли. А если…» Сумочка открылась, в полумраке тускло блеснула связка ключей.

Значит, это судьба, мелькнуло в голове у Роберта. Странное чувство предопределенности овладело им: казалось, он действует не по своей воле, им словно руководит какая-то неведомая сила.

«Нашел отговорку», – укорил он себя, вынимая ключи и закрывая сумку.

Роберт вышел из машины и направился по дорожке к входной двери. Сердце у него стучало как бешеное, выбрасывая в кровь адреналин; опасное возбуждение кружило голову.

Он отпер дверь, запретив себе думать о последствиях своего безрассудного поступка, сосредоточиваться на мыслях, гнездящихся в подсознании подобно острым подводным уступам, угрожающим плавному движению океанского лайнера. Внешне Роберт казался воплощением спокойствия, шел уверенно и легко, но внутренне… Он вздрогнул, отгоняя прочь нахлынувшие сомнения. Так ли уж предосудительно он поступает? В конце концов, Холли может проснуться в любой момент. Он объяснит, что хотел как лучше, и она посмотрит на него своими огромными глазами, когда-то светившимися бесконечной любовью… почти обожанием. Увы, совсем недавно эти глаза смотрели на него с холодным неодобрением, едва ли не с презрением. Мужчине трудно вынести такой взгляд, особенно если он…

Если он… что? Если он слишком поздно понял, что всегда любил только эту женщину и будет любить ее до конца своих дней.

Роберт открыл дверцу «рейнджровера» и невольно затаил дыхание, когда слабый свет упал на лицо Холли. Однако она даже не пошевелилась. Он наклонился, просунул руку под ее колени, другой обнял за спину и осторожно вынес из машины.

Холли весила даже меньше, чем он предполагал. Она и раньше была хрупкой, маленькой и женственной. Но теперь ее тело оформилось, талия стала уже, грудь и бедра округлились.

Угловатая худенькая девочка превратилась в прекрасную соблазнительную женщину, растроганно думал Роберт, стоя в темноте возле машины со своей драгоценной ношей на руках.

Облака, закрывавшие луну, на минуту рассеялись, и призрачное голубоватое сияние озарило лицо Холли.

Она чуть заметно напряглась и нахмурилась. У Роберта перехватило дыхание. Противоречивые чувства овладели им: с одной стороны, ему хотелось, чтобы она проснулась, пока события не приняли опасный оборот, а с другой…

Губы Холли приоткрылись, она еле слышно вздохнула, потом подняла руку и ухватилась за его рубашку, хмурясь все больше. Ресницы затрепетали – сейчас она откроет глаза! Но нет… К изумлению Роберта, она уткнулась лицом в его плечо. С ее губ сорвался тихий вздох удовольствия. Сквозь тонкую ткань рубашки он почувствовал тепло ее дыхания.

Собственная реакция поразила его: по спине пробежали мурашки, тело пронзила дрожь.

Когда-то давно, будто в прошлой жизни, Холли с девической стыдливостью целовала его шею, касалась ее губами с таким трепетом и благоговением, что он стискивал зубы и с трудом удерживался, чтобы не схватить ее в объятия и…

Теперь это желание захлестнуло его с прежней силой, но он уже не был столь эгоистичен, как в юности. Стремление подарить наслаждение Холли было гораздо острей, чем жажда собственного удовлетворения. Несравнимо большую радость он испытает от того, что сам будет ласкать ее, зная, что она принимает его ласки, жаждет их… жаждет его…и радуется этому желанию.

От наплыва чувств в горле у Роберта запершило, слезы обожгли глаза. Холли, Холли… Он поборол безумное желание немедленно разбудить ее и сказать, как сильно любит ее, как отчаянно тосковал по ней все эти годы.

Он решительно направился к входной двери ее дома.

В доме было тепло, уютно и чисто. Тяжелая занавеска из камчатного полотна с узорчатым рисунком закрывала дверь с внутренней стороны. На деревянном столе – глиняный кувшин с садовыми цветами, на оштукатуренных стенах – керамические светильники. В прихожую выходило несколько дверей, но Роберт устремил взгляд на лестницу. Деревянные ступеньки были тщательно натерты воском и тускло поблескивали в мягком сиянии ламп. Середину лестницы покрывала выцветшая ковровая дорожка, закрепленная старомодными металлическими прутиками. Ее расцветка – сочетание кремового и голубого – приятно радовала глаз и гармонировала с окружающей обстановкой.

Прижимая к себе Холли, Роберт начал подниматься наверх.

Я не делаю ничего плохого, уговаривал он себя, поступаю вполне разумно. Пусть лучше Холли проснется в своей кровати, а не в неудобном кресле в прихожей.

На втором этаже находилось несколько комнат. Только одна дверь была приоткрыта. Туда Роберт и направился – наверно, это спальня Холли.

Комната оказалась небольшой, но очень уютной. На деревянном комоде в углу Роберт заметил стопку аккуратно сложенного чистого белья. Небрежно брошенный на кровать махровый халат резко выделялся своей белизной на фоне приглушенных тонов лоскутного покрывала.

Прежде чем бережно опустить Холли на кровать, Роберт инстинктивно откинул покрывало: оно такое старое – вероятно, представляет большую ценность. Когда он освободил Холли из плена своих рук, она нахмурилась и пошевелилась, словно ей чего-то недоставало. Потом слегка поежилась – наверно, ей стало холодно.

Окно спальни было открыто. Роберт подошел к нему, прикрыл его поплотнее, задернул шторы и с любопытством огляделся. Все здесь выдержано в неярких тонах: персиковых, серых, голубых. Старинная мебель отполирована до блеска, на одном из комодов – глазурованный кувшин с букетом из засушенных цветов и трав.

На столике у кровати лежала большая потрепанная книга, очень древняя на вид. Роберт взял ее в руки и, прочитав название, улыбнулся. «Лекарственные травы» Калперера.

Ну разумеется. Этого следовало ожидать.

Холли все еще крепко спала. Вообще-то ему уже пора уходить, оставить ее одну. Свой долг он выполнил: доставил Холли домой в целости и сохранности. Больше ему здесь делать нечего. Нет никаких причин, чтобы остаться. И все же он почему-то не спешил, никак не мог себя заставить уйти. Он уже сделал шаг к двери, но заколебался и вернулся. Стоя у кровати, вгляделся в лицо Холли, потом протянул руку и коснулся ее лица, любуясь его точеными чертами, провел пальцем по тонким шелковистым бровям.

Его рука дрогнула. Роберт почувствовал угрызения совести: нельзя этого делать, он переходит все границы, вторгается в святая святых. Он мысленно перебрал все те причины, по которым должен немедленно удалиться, но все они вдруг потеряли смысл. Ему так хотелось остаться с Холли в тепле этой древней комнаты – немой свидетельницы человеческих страстей, хранительницы любовных тайн многих поколений. Эти стены, слышавшие немало вздохов и стонов, казалось, шептали ему: тебе незачем уходить, останься… Твое место здесь, рядом с этой женщиной, отныне и во веки веков…

Стараясь не шуметь, Роберт снял туфли и пиджак. Он просто приляжет ненадолго возле Холли и будет тешить себя иллюзией, что прошлое можно вернуть… что она забудет обиды, простит… Его любви хватит на то, чтобы возродить в ней ответное чувство.

Он лег на кровать лицом к Холли, не касаясь ее.

Долгое время он просто смотрел на нее, впитывая взглядом каждую ее черточку, упиваясь ее близостью. Постепенно сладкая дремота начала овладевать им. Он зевнул раз, другой, глаза у него неудержимо закрывались.

Перед тем как окончательно провалиться в сон, Роберт протянул руку, движимый желанием защитить Холли, почувствовать – пусть ненадолго, – что она принадлежит ему, и обнял ее за талию.

Первой проснулась Холли. Ее разбудило невыразимо приятное ощущение тепла и радости оттого, что ее обнимают, надежно защищают от всех напастей… любят.

Она лежала не шевелясь, боясь спугнуть это восхитительное ощущение счастья, впитывая его каждой клеточкой. Она расслабилась, бессознательно придвинулась к источнику тепла и покоя – горячему мужскому телу, дразнящему своей близостью и недоступностью.

Придя в себя, Холли открыла глаза. Нет, это не сон, не причудливая игра воображения. Рядом действительно кто-то есть, какой-то мужчина… Роберт! Холли чуть не вскрикнула – в такой шок ее повергло это неожиданное открытие.

С минуту она не чувствовала ничего, кроме замешательства, не в силах понять, откуда он взялся, почему они лежат рядом совершенно одетые и их тела сплетены в страстном объятии любовников.

Холли задрожала – сначала чуть-чуть, потом все сильнее. Она была слишком потрясена, чтобы отодвинуться, оттолкнуть его руку. В эту секунду Роберт тоже проснулся, открыл глаза и наткнулся на ее изумленный взгляд.

У Холли перехватило дыхание, нервы натянулись как струны – несколько запоздалая реакция на происходящее, мелькнуло у нее в голове.

– Холли…

Ее имя, слетевшее с его губ, тихое, как шелестящее дуновение ветра, вдохнуло в нее жизнь, вернуло к реальности. Ее сердце сбилось с ритма, на секунду остановилось, а потом забилось так неистово, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.

Должно быть, она пошевелилась – по-другому быть не могло, – иначе как объяснить, что они вдруг оказались совсем близко?..

– Холли…

Он снова тихо произнес ее имя, почти касаясь ее губ, и в ответ она вся затрепетала.

Холли не забыла вкус его губ, их форму и изгиб, она помнила и собственную реакцию на его поцелуи и все же оказалась не готова… не готова к оглушающему взрыву чувств, потрясшему все ее существо, когда их губы соединились. Ослепленная вспыхнувшим желанием, она прильнула к нему, не рассуждая, не задумываясь, забыв обо всем, что их разделяло. Я хочу его, он мне нужен как воздух, я люблю его! – билось у нее в мозгу. Долгие годы разлуки растворились и сгорели дотла в опаляющем пламени.

Будто во сне, прекрасном и знакомом сне, Холли отдалась на волю обуревавших ее чувств. Это же Роберт! Он обнимает ее, ласкает, целует… Ее жаждущие пальцы касаются его кожи, его рот прижимается к ее губам нежно и требовательно. Это его голос, прерываясь от волнения, шепчет сводящие с ума слова, уверяет, что всегда любил ее, что она нужна ему как никто другой. Как долго он ждал этой минуты, мечтал о ней, и вот она наконец настала…

Холли молчала. Захваченная волшебством происходящего, она не могла вымолвить ни слова.

Губы Роберта, скользящие по ее шее, отыскали известное только им двоим потайное местечко – там, где линия шеи плавно переходит в плечо, – прикосновение к которому всегда доводило ее до исступления. Когда он уловил судорогу, пробежавшую по ее телу, услышал ее невольный стон, натиск его губ усилился.

Холли прижалась к нему, обвила его, как гибкое льнущее растение, дрожа от нарастающего возбуждения и желания, и ощутила одежду, разделявшую их, как досадную помеху. Ей необходимо почувствовать обнаженной кожей его сильное, мускулистое тело, коснуться жестких темных завитков на широкой груди, отдаться сладостной ласке его рук.

С ее губ сорвались тихие неразборчивые слова, но Роберт мгновенно понял, чего она хочет. Сердце у него подпрыгнуло, откликаясь на просьбу Холли. Дрожащими руками он начал раздевать ее.

Уже давно он не делал ничего подобного… да и не хотел делать, признался он себе. Ему были ненавистны воспоминания о немногочисленных неуклюжих попытках забыть Холли с другими женщинами. Утопить память о ее теле в дурмане чужих ласк. Со временем он понял, что это бесполезно и – более того – наносит непоправимый вред не только его случайным партнершам, но и ему самому. Он смирился с неизбежностью и принял добровольный обет воздержания. Судьба посмеялась над ним, но он не роптал, понимая, что заслужил наказание.

Что касается Холли, то она вряд ли хранила ему верность все эти годы, наверняка у нее были мужчины. А почему бы и нет? Нравы изменились, двадцатый век не сковывал прекрасную половину рода человеческого строгими моральными правилами, освободил от замшелых догм прошлого. В наше время женщине вовсе не обязательно выходить замуж, чтобы вступить в интимные отношения с мужчиной. Однако сознание того, что у Холли могли быть любовные связи, нисколько не умаляло ни его любви, ни уважения к ней. Думая об этом, он испытывал лишь ревнивое чувство зависти к неведомым соперникам, оказавшимся умнее его. Им повезло: Холли осчастливила их своими дарами, которые он сам когда-то так легкомысленно и безрассудно отверг.

Но сейчас она здесь, рядом с ним, и он сумеет доказать, что изменился, научился ценить ее неповторимую прелесть, все то, что она отдавала ему с такой безграничной доверчивостью.

Когда она наконец расстегнула и сбросила блузку, Роберт поклялся, что превратит эти благословенные минуты в настоящее пиршество любви и обожания, в первую очередь для нее, отодвинет собственные желания на второй план, все сделает, чтобы подарить ей наслаждение, покажет, как много она значит для него. Холли повела плечами, и под прозрачной тканью лифчика обозначились темные ореолы, окружавшие ее набухшие соски.

Роберт дернулся, его словно током ударило, – непроизвольное неконтролируемое движение, – и его ладонь легла на нежную плоть внизу ее живота.

Холли глубоко, учащенно задышала, ее вздымающаяся грудь натянула легкий шелк, словно умоляя его не останавливаться, продлить ласку.

Он наклонил голову, и его горячее дыхание обожгло ей кожу. Холли замерла, глядя широко раскрытыми глазами на темные волосы Роберта. Она ощущала палящий жар его тела, чувствовала, как оно напряглось от возбуждения.

Когда его рот коснулся нежной округлости ее груди, она замерла, не в силах ни двигаться, ни дышать, закрыла глаза и беспрестанно повторяла имя своего возлюбленного, будто молитву.

Его рот на секунду оторвался от ее груди, словно досадуя на шелковую преграду, не дающую ему достичь желанной цели, и – то ли от нетерпения, то ли от чрезмерного возбуждения, мешавшего ему устранить ее, – вобрал в себя отвердевший сосок вместе с обтягивающей его тканью.

Ей была знакома эта утонченная ласка, и сейчас, точно так же, как и много лет назад, Холли вскрикнула, не помня себя от восторга. Тысячи крошечных иголок вонзились в ее тело, низ живота свело судорогой острого физического удовольствия. Холли помнила свой испуг, подобный сильнейшему шоку, когда это произошло в первый раз, – уж слишком необычным и оглушительным было это новое, ни с чем не сравнимое ощущение. А сейчас…

Она выгнула спину, обвила Роберта руками и крепко прижала к себе его голову, повторяя его имя и чувствуя, как ее дрожь передается ему, как он откликается на все происходящее с ней.

То, что за этим последовало, было похоже на удивительный сон. Река времени вышла из берегов и устремилась вперед мощным потоком, увлекая за собой Холли. Мир перестал существовать, осталось только прикосновение рук Роберта, их смешавшееся дыхание, бесконечное, почти невыносимое наслаждение. Холли точно пытали на дыбе страсти. Она металась и извивалась под тяжестью его тела, выкрикивала его имя, то ли прося продлить чувственную пытку, то ли умоляя пощадить ее.

Под своими ладонями она ощущала бугрящиеся твердые мышцы, судорожно царапала спину Роберта ногтями, отчего его мускулы дрожали и перекатывались под гладкой кожей.

Роберт покрывал ее живот и бедра невыразимо нежными поцелуями, завораживающими своей сладострастной медлительностью. Время замедлило свой бег, каждая неизмеримо малая доля секунды растягивалась, повисала в пространстве, длилась целую вечность, наполненную неистовым желанием.

Десять лет назад, оказавшись у последнего предела, отделявшего любовную игру от абсолютной близости, Холли заколебалась, отпрянула от края бездны, страшась сделать еще один шаг… Однако ее колебания длились недолго и вскоре были сметены порывом неукротимой страсти, которому ее тело не могло сопротивляться. Голос рассудка умолк под натиском губ и рук Роберта, ее тело расплавилось в горниле любви и стало невесомым. Неутолимая жажда разрешилась потоком неразборчивых, бессвязных слов, вторившим пунктиру лихорадочных конвульсий ее содрогающегося тела. Когда наступила кульминация, ее напряжение окончилось таким взрывом, что одному Богу известно, как она выдержала это немыслимое наслаждение. Холли помнила, что выкрикнула имя Роберта, словно взывала к нему из бездонной пропасти, счастливая от того, что отдала ему всю себя, не требуя ничего взамен. Древний как мир инстинкт любящей женщины подсказал ей, что Роберт с восторгом принял ее дар, и это было для нее гораздо важнее, чем испытанное ею блаженное чувство освобождения…

Сейчас, как и много лет назад, Холли поняла, что Роберт колеблется. Он что-то тихо пробормотал, то ли протестуя, то ли спрашивая себя о чем-то. Слов Холли не уловила, только сомнение.

Она дотронулась до него и почувствовала, что он весь дрожит как в лихорадке.

– Я хочу тебя, Роберт. Я хочу тебя, – сказала она, и, выпущенные на свободу, эти слова стали правдой, обрели реальную значимость. Она потянулась к нему, обняла за спину, ее почти бесстыдно соблазнительное тело призывало его отбросить сомнения, и он устремился ей навстречу, опустился и, придавив тяжестью своего тела, вошел в нее.

Неожиданное ощущение новизны и некоторой напряженности ошеломило обоих. Они замерли, балансируя на последней грани.

– Холли… – (Она закрыла глаза, не желая отвечать на его невысказанный вопрос.) – У меня такое ощущение, словно это впервые…

Его робкие, неуверенные слова проникли в ее затуманенное сознание, грозя разрушить волшебное очарование, сбросить ее с небес на землю. Меньше всего Холли хотелось сейчас возвращаться к реальности. Это означало бы отдать себе отчет в том, что она делает и почему. Это означало бы…

– Я… я не хочу причинить тебе боль.

То же самое он сказал ей и в тот, первый раз, вспомнила Холли. К ее желанию тогда примешивался подсознательный страх. Но Роберт был очень нежен с ней, он не причинил ей физической боли, наоборот… И теперь тоже все будет прекрасно.

Она приказала своему телу расслабиться, сделала движение навстречу Роберту, с восторгом чувствуя пронзившую его ответную дрожь возбуждения, и приняла его в свое лоно, всецело отдаваясь единственному мужчине, которого любила всю жизнь.

Ничего не изменилось, прошедших лет как не бывало. Я люблю Холли больше всего на свете, потрясенно думал Роберт. Судьба вновь посмеялась над ним: умудренный опытом зрелый мужчина исчез, на его месте оказался прежний мальчишка, опьяненный любовью к прекрасной девушке, закружившей его в водовороте желания.

Чувствуя, что не может больше контролировать себя, он хрипло вскрикнул, назвал Холли по имени. Ему почудилось, что она ответила, откликнулась на его страстный призыв, но, захваченный собственными ощущениями, он не разобрал слов. В мучительном восторге он попытался сказать ей, как ему хотелось, чтобы у них было больше времени… Тогда он сумел бы подарить ей большее удовольствие, доказать, что любит и всегда будет любить только ее одну. Но он уже не владел собой, мир закружился в огненном вихре и перестал существовать.