Текст книги "Том 13. Салли и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

– Очень хорошо, с вашей стороны… – начал граф.

– Что вы, что вы! – откликнулся рыцарь. – Я слышал, у вас здесь дракон.

– Да, есть такая напасть, – согласился хозяин. – Но мы все обсудим за ужином.

В те времена в хороших домах Англии всех усаживали за один стол. На самых почетных местах сидели гости, далее шли места хозяев, а прислуге оставалось сидеть на сквозняке у дверей.

Свита у графа Дорма была небольшой, но свои количественные недостатки она с лихвой заменяла качественными достоинствами. Ни с одним, кто сидел с дальней стороны стола, Агравейн не пожелал бы встретиться в темном парке. Особенно выделялся субъект, с которым он согласился бы встретиться только в том случае, если на его стороне будет дракон, и не самый мелкий.

Голос хозяина вывел его из задумчивости:

– Надеюсь, вы не устали после путешествия, сэр Агравейн? Моя дочурка вам не докучала? Мы здесь народ тихий, как церковные мыши, но постараемся сделать ваш визит увлекательным.

Агравейн считал, что по части развлечений с него хватит и дракона, о чем не замедлил упомянуть.

– Ах, да, дракон, – сказал граф Дорм, – Совсем про него забыл. Надо будет обсудить этот вопрос, но не сейчас, позже.

Его взгляд встретился со взглядом Агравейна, и он улыбнулся слабой, неискренней улыбкой. Тут рыцарь поймал себя на мысли, что что-то нечисто с этим замком и его обитателями. Постепенно к нему стала приходить уверенность, что вокруг него плетутся интриги, расставляются сети, ведется нечистая игра… короче, – он становится жертвой коварного заговора.

В воздухе ощущалась зловещая таинственность, которая действовала ему на нервы. Когда злобный дракон мародерствует в округе, и рыцарям Круглого стола посылают сигнал бедствия, каждый вправе полагать, что проблема мерзкой рептилии станет пунктом номер один. Но в поведении хозяина явно просматривалась тенденция обойти этот вопрос. Как только заходила речь о драконах, он сразу становился каким-то скользким и обтекаемым. Это было в высшей степени странно, и напоминало звонок в полицейский участок с единственной целью – обсудить результаты футбольного матча.

По телу Агравейна разлилась волна недоверия. Ему живо вспомнились рассказы о разбойниках, которые заманивают простодушных рыцарей в замки и держат их там, а честной народ, нервно подбадриваемый друзьями потерпевшего, скидывается по кругу на выкуп. Не это ли его случай? Манеры и улыбка хозяина могли бы удовлетворить любой состав присяжных, и те единодушно вынесли бы ему обвинительный приговор, не покидая зала суда. С другой стороны, он – отец Ивонны. Разум сэра Агравейна отказывался записывать такую девушку в его сообщницы.

Конечно, у графа Дорма просто не совсем удачная манера или же он страдает каким-нибудь лицевым тиком, придающим его улыбке двусмысленное значение…

Как бы там ни было, Агравейн высказал твердое намерение не расставаться с доспехами и мечом, когда граф беспечно предложил отдать их слугам для полировки. Рыцаря смутило, что он не стал на этом настаивать.

Рассматривая предмет с философской точки зрения, сэр Агравейн понимал, что на самом деле его вооружение большого значения не имеет. Для громил из свиты его меч не опаснее зубочистки.

И он продолжил трапезу, полный дурных предчувствий.

Трапеза эта была обстоятельной, не перекус на работе. Начавшись рано, она закончилась в те часы, когда Агравейну уже хотелось спать.

Его комната была на самом верху восточной башни. Она ему понравилась, хотя, на критичный взгляд, слишком уж толсты решетки. Дверь была добротная, дубовая, прошитая железными скобами, а на окне темнел занятный узор из массивных железных прутьев.

Только Агравейн закончил тщательный осмотр, как в комнату вошла Ивонна, бледная и запыхавшаяся.

– Бегите! – прошептала она.

Если бы вам довелось провести ночь в мрачном замке, принадлежащем совершенно незнакомому человеку с бегающими глазками и приторной улыбкой, а зайдя к себе в номер, вы обнаружили бы крепкую дверь и окно с металлическим узором, и сразу после вашего открытия к вам забежала бы бледная и запыхавшаяся девушка, шепча «Бегите», вам бы это показалось немного странным. Показалось это странным и Агравейну.

– А? – сказал он.

– Бегите! – повторила она. – Бегите, сэр рыцарь!

В коридоре послышались шаги. Девушка испуганно оглянулась.

– Что здесь происходит?

В полумраке коридора показался граф Дорм. В его голосе слышались неприятные нотки.

– Ваша дочь зашла сказать, что завтрак будет… – начал Агравейн.

Фраза осталась незаконченной. Резким движением граф захлопнул дверь прямо перед его носом. С другой стороны послышался лязг ключей и скрежет засова. Он оказался в ловушке.

Тем временем снаружи граф схватил свою дочь за руку и в отеческом тоне устроил ей небольшой допрос:

– Что ты ему сказала? Ивонна не дрогнула.

– Я уговаривала его бежать.

– Если он захочет покинуть этот замок, – мрачно заметил граф, – он его покинет.

– Отец, я не могу!..

– Чего это ты не можешь?

– Не могу.

Он крепче сжал ее руку. С другой стороны двери слышались приглушенные удары по мореному дубу.

– Да? – сказал граф' Дорм. – Не можешь? Хорошо, а теперь послушай. Никуда ты не денешься. Конечно, жаль, что не нашлось кого-нибудь получше…

– Отец, я люблю его.

Он отпустил ее руку и озадаченно взглянул на нее в неровном свете факелов.

– Любишь?

– Да.

– М-дэ… Ну хорошо. Не поймешь этих женщин! – заключил он и отправился вниз по лестнице.

Пока проходили эти загадочные переговоры, Агравейн, поняв всю обоснованность своих опасений, колотил в дверь. Несколькими минутами позже он осознал, что дверь не разломает, и сел на кровать, чтобы обдумать положение.

Не имея намерения обманывать уважаемого читателя, скажем, что главной его эмоцией было несказанное облегчение. Все говорило в пользу той теории, что никакого дракона нет, и ему не надо страдать, ибо он никогда не боролся с чудовищами, имеющими привычку пожирать неудачливых рыцарей. Вся эта затея не нравилась ему с самого начала. Хотя он и был готов к испытанию, но мысль о его отмене ему понравилась.

Внимание его обратилось к неопределенному будущему. Это заключение могло означать одно – финансовые потери. Но он был богат, и это его не беспокоило. Когда ситуация переходит в чисто деловые рамки, всегда есть возможность договориться.

Как и подобает истинному философу, он решил, что дальше сидеть не стоит, и спокойно лег спать.

Когда солнце уже пробивалось сквозь оконную решетку, его разбудило появление великана, принесшего ему завтрак.

Он различил в нем одного из громил, сидевших вечером на другом краю стола. Вся его внешность – густая рыжая шевелюра, мохнатые брови, сильно косящие глаза – говорила о том, что ее обладателю вообще нет необходимости разговаривать. На все попытки завязать беседу он отвечал только ворчанием и вскоре покинул комнату, закрыв за собой дверь.

Вечером его заменил другой, примерно такого же размера и такого же уродства. Все его отличие заключалось в том, что он даже не ворчал.

Приятная беседа, судя по всему, была не в ходу у слуг этого замка. Следующий день прошел без инцидентов. С утра еду принес рыжий ворчун, вечером – рыжий молчун. Жизнь текла мирно, но несколько однообразно. Вскоре Агравейн пришел к заключению, что было бы неплохо ее немного разнообразить.

И ему это, кажется, удалось.

Он уже собрался заснуть, как за дверью послышались сердитые голоса, и он напряг внимание. По-видимому, происходило что-то странное.

Наконец ему удалось разобрать слова:

– С кем я видел тебя на дороге?

– С кем ты видел меня на дороге?

– Кто это с тобой шел?

– А кто с тобой шел?

– А почему со мной кто-то шел?

– А почему со мной кто-то шел?

Значение всех этих фраз осталось для Агравейна полной загадкой. На самом деле, ему посчастливилось услышать первый разговор, положивший начало последующему расцвету мюзик-холла. Многие годы спустя схожие строки стали известны всей Великобритании, от столицы до самых глубин, но в те времена диалог остался незамеченным.

Голоса становились все громче, и посвященному слушателю было бы понятно, что скоро в ход пойдут кинжалы, эти неуклюжие предшественники полицейских дубинок. Но для Агравейна, в этих делах неопытного, последующие события явились полной неожиданностью. Сначала он услышал звук приглушенного падения, затем шаркающие звуки, стоны и, наконец, тишину.

После этого, к своему удивлению, послышался лязг отпираемого засова.

Дверь распахнулась, и в проеме показалась женская фигура, а за нею бесформенная масса, в которой он верно опознал останки своих тюремщиков.

– Это я, Ивонна, – сказал женский голос.

– Что случилось?

– Я их перессорила. Они такие ревнивые… Я им просто сказала… и вот, пожалуйста!

Она взглянула на груду тел и невольно поежилась. Агравейн понимающе кивнул.

– Жаль, что кухарка останется без жениха.

– Мне все равно. Я сделала это для вас. Идемте. Мы теряем время. Я вас спасу.

Человек, запертый на два дня в маленьком помещении, охотно принимает приглашение размять свои кости. Он молча проследовал за ней, и под покровом темноты они вместе прокрались до зала. Откуда-то доносились голоса слуг.

Ивонна тихо открыла маленькую дверцу, и, пройдя в нее, Агравейн обнаружил, что они у стен замка.

– Прощайте, – сказала Ивонна.

Наступила заминка. Агравейн счел необходимым проанализировать ситуацию. С одной стороны, он был рад оказаться на свободе, с другой – он расставался с Ивонной.

Он взглянул на небо, на стены, и шагнул обратно.

– Я не уверен, что хочу уходить, – сказал он.

– О! Беги, сэр рыцарь! Беги! – вскричала она.

– Ты не поняла, – решил объясниться рыцарь. – Я не хочу сказать ничего дурного о твоем отце, но мне показалось, что… говоря без предрассудков… короче, речь шла о выкупе? Ну что ж, я вполне способен…

– О нет! – сказала она дрожащим голосом. – Ему не нужен выкуп.

– Он что, просто любит похищать?

– Нет-нет… я не могу об этом говорить. Беги!

– Да почему?

Она замолчала, потом, решившись, быстро начала:

– Что ж, я скажу. Слушай. У моего отца шесть детей, и все – дочери. Мы бедны, и всю нашу жизнь нам придется провести в этом захолустье. Не имея возможности выдать нас замуж, отец впал в отчаяние. Потом он сказал: «Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе». Мою старшую сестру он послал в Камелот просить помощи от трехголового великана. Никакого великана, конечно, не было, но она получила сэра Саграмора. Он, должно быть, был известен при дворе?

Агравейн кивнул.

– Моя старшая сестра очень красивая. В первый же день сэр Саграмор напрочь забыл о великанах. Его больше интересовали котята, которые резвились у нее на коленях. А через два месяца справили свадьбу. Потом отец послал мою сестру Элину просить защиты от единорога.

– Кто же выпал ей?

– Сэр Малибран из Девона. Они поженились через три недели, и мой отец… нет, не могу продолжать. Все и так понятно.

– Основную идею я понял, но в моем случае…

– Ты должен был жениться на мне, – тихо проговорила она, но губы ее дрожали.

Агравейн почувствовал тупую боль в сердце. Он знал, что его мечтам не суждено сбыться, но еще не имел тому подтверждений. Сейчас все стало ясно.

– И ты, конечно, поспешила от меня избавиться… Я так и думал. Ну что ж, я не тщеславен. Прощай.

Он повернулся, но она громко вскрикнула:

– Ведь я же тебя спасаю!

– Спасаешь? Я полюбил тебя, как только увидел. У нее захватило дыхание.

Они взглянули друг другу в глаза при свете звезд, и она обняла его.

– Агравейн!

Он заключил ее в объятия. Для новичка у него получилось очень даже неплохо.

Шесть месяцев спустя Агравейн, заехав в лес, решил зайти к мудрецу.

В те дни почти каждый, кто не был полным идиотом, мог устроиться мудрецом. Для этого было необходимо жить в лесу и отрастить большую белую бороду. Мудрец, к которому обратился Агравейн, по какому-то чудесному совпадению, действительно обладал кое-каким здравым смыслом. Он внимательно выслушал историю рыцаря.

– Это так меня озадачило, – говорил тот, – что я решил получить консультацию квалифицированного специалиста. Взгляните на меня. Что вы думаете о моей внешности? Не бойтесь, говорите. Правда, я самый уродливый человек в Англии?

– Ну, может быть, не стоит так преувеличивать? – вежливо заметил мудрец.

– Да все так думают. Все, кроме моей жены. Она говорит, что я красавец. Вы знаете Ланселота? Она говорит, что он со мной и рядом не стоял. Что вы на это скажете? И вот еще: для меня совершенно очевидно, что моя жена – одно из самых красивых существ на земле. Я видел многих при дворе, и скажу вам, она им не чета, но сама почему-то себя не ценит. Что вы на это скажете?

Мудрец погладил седую бороду.

– Сын мой, – начал он, – все очень просто. Настоящая любовь слепа, она не обращает внимания на мелочи.

– В самом деле?

– Вы – родственные души. Поэтому то, что снаружи, не так уж и важно. Настоящая любовь – волшебница, посильнее, чем Мерлин. Она играет странные шутки с человеческим зрением.

– Это да.

– Или скажем так: любовь – великий скульптор. Она берет глину и создает из нее божественные создания.

– Кажется, я понял.

Но мудрец только начал расходиться:

– Или возьмем, к примеру…

– Я понял. Я, пожалуй, пойду. Жена будет ждать к обеду, – поспешил попрощаться Агравейн.

– Мы можем представить ее как…

– Да, да, да. Прощайте. Мудрец обреченно вздохнул.

– Всего хорошего, сэр рыцарь, – сказал он. – И не забудь оплатить мне по счету.

Агравейн вскочил в седло и. поскакал, дивясь чудесам, которые мы порой встречаем в жизни.

В ОТЕЛЕ «АЛЬКАЛА»

1

В «Алькала», как и во многих других нью-йоркских гостиницах, распределение цен на номера очень напоминает плохо скрученную сигару – слишком толсто посередине и слишком узко на концах. Комнаты на средних этажах очень дороги, настолько дороги, как будто золотой век не ушел безвозвратно, а задержался как раз посреди гостиницы. Номера ближе к чердаку – дешевле; еще дешевле номера на первом этаже.

В самых дешевых номерах и гостиная, и прихожая, и спальня – в одном месте. Один из таких номеров был совсем уж непритязателен: кресло, еще одно кресло, протертый половик, кровать, сильно напоминающая раскладушку. Вероятно, эта кровать годами мечтала стать полкой для книг, но дальше раскладушки ей продвинуться не удаюсь. Был еще и стол общего назначения, залитый тут и там чернилами. Именно за ним ночь за ночью Максвел Резерфорд писал свои рассказы. Иногда у него получалось то, что не стыдно показать миру.

Максвел Резерфорд был англичанином и младшим сыном англичанина. Его удел не отличался ничем от удела младшего сына в любой другой стране. Свою карьеру он начал как один из многочисленных служащих Нового Азиатского Банка, распространившего свои филиалы по всему миру. Учреждение было действительно солидным, и Макси оставалось лишь принимать поздравления родственников, которые справедливо считали большой удачей получить такое место. Однако сам он не разделял их точки зрения. Как ни солидна, как ни престижна была его должность, в ней было слишком мало романтики. И если уж быть до конца откровенными, место было не особенно прибыльным. Макси получал крохи. Таковы были его перспективы, если бы он решил остаться в банке. Но в очень скором времени он уяснил для себя одну простую вещь – в банке он надолго не останется, а выйдя из него, смело ступит на тернистый путь литературы.

Макси научился радоваться даже тому, что посылала ему судьба, которая его не баловала, но так или иначе, он все-таки был в Нью-Йорке, где иногда что-то происходит. Уж точно, в Нью-Йорке у него было больше шансов, чем в его родном местечке, которое и обозначено-то не на всех картах. Проигрывал ли он, или ему улыбалась удача, с уверенностью можно сказать одно – он был на ринге, и он был готов драться. Именно поэтому каждую ночь он сидел за письменным столом и писал. Иногда он только пытался, и тогда он испытывал настоящие муки.

Вы не найдете такого часа, когда этот отель полностью погружен в сон. Даже ночью слышатся голоса танцовщиц, репортеров и других ночных пташек. Лежа в кровати, Макси слышал их шаги по коридору и с некоторым временем настолько привык, что ждал их как что-то привычное, то, что, казалось, могло связать его с внешним миром. Но для них он оставался невидимым, как только уходил к себе в номер. Он был абсолютно один в самом сердце великого города. Иногда он улавливал обрывки бесед, иногда до него доносилось чье-то имя. Он взял себе в привычку придумывать характеры и судьбы к этим случайно подслушанным именам. Одно имя, Пегги, доставляло особенно много пищи для фантазии. Он представлял ее веселой и бойкой. Проходя мимо его двери, она всегда что-то напевала. Она пела и в первый раз, когда он только услышал ее имя. «Пегги, перестань! – послышался девичий голос. – Разве тебе еще не надоела эта мелодия там, в театре?» Макси почувствовал, что ему было бы интересно взглянуть на эту Пегги.

Пришел июнь, а за ним и июль, превращая Нью-Йорк в настоящую духовку и стирая границу между дневным и ночным зноем. В такие дни Резерфорду казалось, что его ручка наливается свинцом. Он потягивал воду со льдом и сидел в легкой рубашке, заполняя листы бумаги с молчаливым упорством, которое даже погода не могла из него вытравить. Несмотря на жару, он пребывал в бодром расположении духа. Жизнь начинала идти в нужном направлении. Небольшую новеллу, написанную, когда термометр еще не зашкаливало и голова была ясная, наконец, принял журнал, выгодно отличавшийся от тех, которые до сей поры были благосклонны к его рассказам. Его стали одолевать мечты о целом дне, проведенном в лесу. Повсюду витал этот загородный дух. Отель освобождался от своих обитателей. Еще немного, и Макси был готов присоединиться к толпе отдыхающих.

Он настолько погрузился в размышления, что не услышал стука в дверь. Это был очень требовательный и громкий стук, требующий незамедлительного внимания. Он встал из-за стола и направился к двери.

На пороге стояла высокая девушка с темными глазами. На ней были шляпка и платье, которые, несомненно, призваны, скажем так, агрессивно привлекать внимание. Мысли о том, какую марку духов она использована, оставляли большое поле для догадок.

Ее взгляд, остановившийся на Макси, ни о чем не говорил. Как у старинных призраков, ее глаза чувств не выражали. Макси вопросительно посмотрел на гостью, подспудно сознавая, что он одет по-домашнему.

– Вы стучали? – спросил он, начиная разговор, как и любой мужчина, с этого глупого, но неизбежного вопроса.

Видение заговорило:

– Эй, закурить не найдется?

– Боюсь, у меня нет сигарет, – извинился Резерфорд. – Вообше-то я курю трубку. Вы уж простите.

– Что? – переспросил призрак.

– Боюсь, у меня нет.

– О! – произнесла гостья. – Сигаретой не угостишь? Интеллектуальность беседы стала переходить грань его восприятия. В сочетании с удушающей жарой нью-йоркской ночи это произвело свой эффект, и голова у Макси поплыла.

Незваная гостья воспользовалась его замешательством и прошла в комнату. Добравшись до стола, она занялась тем, что на нем было. Особенно ее заворожила ручка. Она подняла ее и подвергла тщательнейшему осмотру.

– Это что у тебя? – спросила она.

– Ручка, – сказал он не без искательности. – Перо.

– О! – гостья опять сделала паузу. – Закурить не найдется?

Одной рукой Макси нащупал спинку стула, другой – вспотевший лоб. Он был в агонии.

В этот момент, как полагается – самый последний, пришло спасение. Послышались быстрые шаги по коридору, и на пороге появилась вторая девушка.

– Глэдис, чем это ты здесь занимаешься? – строго спросила она. – Это не дело! Нельзя входить в чужие двери и приставать к незнакомым. Кто тут живет?

– Максвел, – сообщил он. – Максвел Резерфорд.

– Чего тебе, Пегги? – произнесла охотница за сигаретами, в небрежной манере роняя манускрипт на пол.

Резерфорд с интересом посмотрел на пришедшую девушку. Она была хрупкая и стройная. Как раз такая, какую он себе и представлял. Платье, в отличие от одежд ее подруги, было простое. Из-под шляпки глядело небольшое, аккуратное личико с вздернутым носиком, гордым подбородком и немного большим ртом, предполагающим, что у человека – хорошее настроение. Серые глаза смотрели прямо и спокойно в его глаза, прежде чем перейти к статуэтке на столе.

– Не балуйся с чужой чернильницей, Глэдис. Пошли спать.

– Эй, а закурить?

– Пошли наверх, там закуришь.

Первая гостья проявила пример полного послушания и молча направилась к выходу. На пороге она остановилась и осмотрела Макси придирчивым взглядом.

– Пока, лапочка, – попрощалась она с нескрываемым пренебрежением.

– Всего хорошего, – ответил Резерфорд.

– Приятно было познакомиться, – сказала Пегги.

– Спокойной ночи, – сказал он.

– Спокойной ночи.

– Пошли, Глэдис, – твердо произнесла Пегги. И Глэдис пошла.

Макси присел на кровать и промокнул салфеткой лоб. Его немного качало. Он не привык к посетителям.

2

Он закурил трубку и только присел прочитать черновой вариант, когда в дверь опять постучали. На этот раз он действовал быстро, поскольку находился в том состоянии, когда реагируешь на малейший шорох.

– Входите, – крикнул он. Это была Пегги.

Увидев ее, он вскочил на ноги.

– Не хотите ли… – начал он, выдвигая кресло.

Она подошла и элегантно присела на краешек стола. На ней уже не было той шляпки, и Макси должен был признать, что эта перемена – к лучшему.

– Да ничего, я здесь присяду, – ответила она. – Я думала, надо зайти, извиниться за Глэдис. Это на нее так жара плохо действует.

– Да, жарко, – подтвердил Макси.

– И вы заметили? Великолепно! Дедукция, достойная Шерлока Холмса! Она при вас застрелиться не пробовала?

– Господи, что вы!

– Она уже пыталась однажды, но я стащила у нее пистолет, а достать другой не хватило сообразительности. Она хорошая девушка, но иногда на нее находит. Когда погода жаркая. – Она окинула взором комнату и остановила его на Макси. – Как вы сказали, вас зовут?

– Максвел Резерфорд.

– Да ну! С таким прозванием непросто, а? Попробуем немного урезать. Подло называть беззащитное создание таким именем. Как это? Резерфорд? Да, не позавидуешь! А других имен у вас случайно нет? Том или Чарли или что-нибудь в этом духе?

– Боюсь, что нет. Ее глаза опять остановились на нем.

– Я буду звать вас Джордж.

– Спасибо, очень приятно.

– Значит, Джордж? А вы меня зовите Пегги. Пегги Нортон, если уж точно.

– Спасибо, с удовольствием.

– А вы случайно не англичанин? – спросила она.

– А как вы догадались?

– Уж больно вежливый. Все эти «спасибо»… Нет, я не против…

– Спасибо… ой, прошу прощения. Я хотел сказать: «Хорошо, Пегги».

Она с любопытством посмотрела на него.

– Как вам Нью-Йорк?

– Замечательный… по вечерам.

– На Кони-Айленде были?

– Нет еще.

– Я так и думала. А чем здесь занимаетесь?

– Чем занимаюсь?

– Джордж! Прекратите повторять вслед за мной! Мы не водевиль репетируем. Чем вы занимаетесь? Когда ваш босс дает конверт, что он имеет в виду?

– Я – в банке.

– Вам это нравится?

– Ну, нет!

– А почему тогда не уйти?

– Не могу себе этого позволить. Платят, правда, мало, но все же…

– А почему вы не спите в такой поздний час? Работой завалили?

– Нет. Они, конечно, рады бы, но пока не могут. Я пишу.

– Пишете? Вы не против, что я вас немного поспрашивала? Если не нравится, перейду на погоду.

– Ни в малейшей степени! Пожалуйста, пожалуйста, спрашивайте, сколько хотите!

– Джордж, ни у кого уже нет сомнений, что вы англичанин. У нас здесь слишком мало времени, чтобы так изъясняться. Если бы вы просто сказали: «Валяй», мне бы вполне хватило. Ничего, что я вас немного поучаю, Джордж? Это для вашей же пользы.

– Валяй, – ухмыльнулся Макси. Она одобрительно улыбнулась.

– Так-то лучше. А ты способный ученик! О чем это мы беседовали, перед тем как свернуть на образовательные рельсы? Вспомнила! Ты говорил, что пишешь. А что именно?

– Рассказ.

– Для газеты?

– Для журнала.

– Ого! Одна из тех историй, где герой спасает прекрасную Девушку?

– Приблизительно.

В ее глазах вспыхнул новый интерес.

– Вот те на! Кто бы мог подумать! Прям, как знаменитость какая-то! Тебе надо табличку на дверь повесить! А выглядишь совсем по-простому.

– Спасибо…

– Да нет, Джордж, я имела в виду манеру. А выглядишь ты неплохо, глаза у тебя добрые.

– Спасибо.

– И нос ничего.

– Спасибо.

– И волосы очень приятные.

– Весьма благодарен.

Она молча посмотрела на него, потом весело фыркнула:

– Так ты говоришь, тебе не нравится в банке?

– Совершенно.

– И ты бы взялся за что-нибудь другое?

– Разумеется.

– Так почему ты не идешь в музей? Давно бы сделал состояние! Ты же самая настоящая божья овечка! Был бы у них редчайшим экспонатом! Тебе девушка поет про глаза, нос там, волосы, а ты стоишь и блеешь «Спасибо!»

Резерфорд кивнул головой и улыбнулся.

– Прошу прощения. Тупость – наша национальная черта.

– Оно и видно.

– Теперь, когда ты знаешь все обо мне, расскажи немного о себе, – попросил он. – Что ты делаешь, когда не скрашиваешь ужасные вечера одиноким клеркам?

– Угадай с трех раз.

– Ты актриса?

– Вот это да! А ты – знаток человеческих душ! Такой и впрямь разгадает любое дело за одну трубку. Да, Джордж, я на сцене. Танцую и пою в шоу «Девичий остров». Случайно не видел?

– Еше нет. Завтра пойду.

– Здорово! Я их предупрежу, чтобы они красную дорожку раскатить не забыли. Тебе понравится.

– Да, я слышал.

– Что ж, тогда до завтра. Я тебе немного улыбнусь со сцены, чтобы тебе не показалось, что ты совсем зазря потратил деньги. Спокойной ночи, Джордж!

– Спокойной ночи!

Она спрыгнула со стола, и ее взгляд упал на фотографии на камине, которые она сразу же начала разглядывать.

– Это что за компания? – спросила она, беря групповое фото.

– Это моя школьная команда. Тот самодовольный улыбающийся шкет с мячом – это я. Заботы мирские еще меня не пообтесали.

Ее взгляд блуждал по полке, пока не наткнулся на фотографию девушки.

– А это кто? – сказала она с особым ударением. Неловко, но вместе с тем решительно, он забрал из ее рук фотографию, поставив на место, и еще немного посмотрел на нее, задумчиво облокотившись на каминную полку.

– Кто это? – спросила Пегги. – Джордж, да очнись же! Резерфорд неожиданно вышел из оцепенения.

– Прости, я задумался, – ответил он.

– Оно и видно. Ну, так кто она?

– А? Так, одна.

Пегги от души рассмеялась.

– Спасибо, что объяснил. Джордж, я ведь еще не слепая.

– Я заметил, – сказал Макси, улыбнувшись. – У тебя красивые глаза.

– Да ну! Интересно, что бы она сказала, услышь тебя сейчас?

Она сделала к нему шаг и взглянула на него. Их глаза встретились.

– Она бы сказала, – медленно начал он, – «я знаю, ты любишь меня, и могу тебе доверять, и нимало не возражаю против того, чтобы ты сказал мисс Нортон правду о ее глазах. Мисс Нортон – очень милая девушка. Надеюсь, вы будете хорошими друзьями!»

Наступило молчание.

– Она бы так и сказала? – наконец произнесла Пегги.

– Да, так бы и сказала.

Пегги взглянула на фотографию, а потом опять на него.

– Ты действительно к ней сильно привязан, Джордж?

– Да, – тихо подтвердил он.

– Джордж…

– Да?

– Джордж, она ведь ужасно далеко отсюда?

Она взглянула на него не без любопытства. Он встретил этот взгляд спокойно.

– Не для меня, – ответил он. – Она все время со мной. Он подошел столу и взял пачку бумаг, с которой разбирался до ее прихода. Пегги засмеялась.

– Спокойной ночи, лапочка. Не буду тебя задерживать, а то опоздаешь на работу. Что тогда скажут в банке? Наверное, что-нибудь нехорошее. Спокойной ночи, Джордж! Я еще зайду в один из ужасных вечеров.

– Спокойной ночи, Пегги!

Дверь закрылась. Он услышал звук шагов, затем нерешительную паузу, затем – ее быструю походку.

3

После этого вечера их встречи стали частыми. Постепенно между ними установилась молчаливая договоренность, что она может заглянуть к нему после театра. Он привык нетерпением ожидать ее прихода и беспокоиться, когда она опаздывает. Однажды она привела с собой охочую до сигаре Глэдис, но манеры у той были чересчур жеманными, и разговор никак не клеился. После этого Пегги заходила одна.

Как правило, она заставала его за столом. Его работоспособность очень удивляла Пегги.

– Джордж, – сказала она, усаживаясь на свое любимое место на краешке стола, с которого он заблаговременно убрал бумаги, – мне кажется, ты не отрывался от работы вчерашнего вечера.

Джордж рассмеялся:

– Я возьму небольшой отпуск, когда хоть немножко прославлюсь. А когда я перейду в категорию людей, которые получают двадцать центов за слово, я смогу даже путешествовать.

Пегги покачала головой.

– Для меня, пожалуйста, никаких путешествий. Чушь какая! Только у кого-то начинает звенеть в карманах, он устремляет свой взор в дальние страны, совершенно забывая бродвейских театрах.

– Тебе нравится Бродвей, Пегги?

– Это мне? Бродвей? А нравится конфета ребенку? Разве тебе он не нравится?

– Что ж, в нем есть своя прелесть, но не это мой идеал.

– Ты мечтаешь о маленьком уютном театре?

Джордж раскурил трубку и мечтательно взглянул на гостью сквозь клубы сизого дыма.

– Далеко отсюда, в Англии, есть такое местечко, называется Вустер. Где-то там есть серый домик с остроконечной крышей и лужайка, окруженная кустарником, а за ней цветник, где полно роз, и у входа на веранду – большой старый кедр. Если ты залезешь на его макушку, оттуда можно увидеть излучину реки и холмы в отдалении, а еще…

– Какое занудство! – воскликнула Пегги. – Нет, какая тоска! Мне подавай Бродвей! Поместите меня на углу Сорок Второй и оставьте меня на некоторое время! Джордж, я никогда не думала, что ты такая заскорузлая деревенщина.

– Не беспокойся, Пегги, это будет еще не скоро. Не раньше того дня, когда я смогу заработать достаточно денег.

– Еще не подобрался к Аллее Бессмертных?

– Я думаю, еще надо немного пройти. Пегги, ты – вроде куклы-неваляшки. Сидишь на самом краешке стола и никак не падаешь.

– Спасибо, Джордж. Ты знаешь, я всегда говорю откровенно. Когда я была маленькая, я брала с собой в кровать любимую куклу. Вот и ты к ней так привязан. – И она указала на фотографию.

С того дня, когда они встретились, по молчаливому соглашению эта тема ни разу не затрагивалась.

– Джордж, ты мне так и не сказал, как ее зовут.

– Холидей, – скованно отвечал Резерфорд.

– Это фамилия. А по имени?

– Элис.

– Ну не злись, Джордж! Я тебя не укушу. Расскажи мне о ней. Она живет в том сером доме, окруженном лужайками с розами и деревьями?

– Нет.

– Не будь занудой, Джордж! Да что с тобой?

– Прости меня, Пегги, – сказал Макси, – я чувствую себя как последний дурак. И в этом нет никакого смысла. Пока что я зарабатываю полдоллара в год. Понятно, что жаловаться не на кого. Но, ты знаешь, когда я пишу, я как бы возвращаюсь домой. Ты напомнила мне не просто неунывающую куклу, а талисман, приносящий удачу. До нашей встречи мне никак не удавалось так много и хорошо писать. Выходит, ты и есть мой талисман.