Текст книги "Том 13. Салли и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Глава VI ПЕРВАЯ ПОМОЩЬ ФИЛЛМОРУ

1

Салли смогла выехать из Нью-Йорка только в следующую пятницу. Она прибыла в Детройт в субботу утром и сразу направилась в гостиницу «Статлер». Удостоверившись, что Джеральд остановился здесь же, она позвонила ему в номер, чтобы спускался, пошла в ресторан и заказала завтрак.

Настроение у нее было неважное. Она устала, ухаживая за больным мистером Фоситтом, и не выспалась в поезде. Однако истинная причина ее подавленности была в Джеральде. Он говорил с ней по телефону вяло, без всякого энтузиазма, словно ее приезд после долгой разлуки был событием незначительным. Это ее обидело и озадачило.

Выпив чашку чая, Салли успокоилась. Мужчины по утрам всегда такие. Несомненно, сейчас в ресторан прибежит совсем другой Джеральд, оживленный и бодрый после холодного душа. Ну, а пока официант принес завтрак, и это было как раз то, что ей нужно.

Она наливала себе вторую чашку кофе, когда в ресторан вошел плотный молодой человек и встал в дверях, выискивая кого-то взглядом. Она уже успела заметить его краем глаза, когда он проходил через вестибюль, и заинтересовалась. До чего же этот человек похож на Филлмора, подумала Салли и тут же поняла, что это и есть Филлмор.

Она пришла в замешательство. Что он делает так далеко на Западе? Ей казалось, Филлмор не выезжает из Нью-Йорка. Хотя, конечно же, деловой человек не может сидеть на месте. В любом случае, он был здесь, и она окликнула его. С минуту Филлмор вертел головой во все стороны, кроме нужной, наконец увидел сестру и пошел к ее столику.

– Салли? Ну, надо же! – Держался он как-то нервозно, можно даже сказать, конфузился. Салли списала это на неспокойную совесть: решил вступить в брак без сестринского благословения и теперь не знает, как выложить ей эту новость.

– Что ты здесь делаешь? – продолжал он. – Я думал, ты в Европе.

– Я вернулась неделю назад и все это время ухаживала за несчастным мистером Фоситтом. Он болел, бедняжка. А сюда я приехала посмотреть пьесу мистера Фостера. Знаешь, «Путь иллюзий». Как прошла премьера?

– Не было никакой премьеры.

– Филлмор! Соберись! Премьера была в понедельник.

– Нет. Ты что, не слышала? Из-за этого жуткого гриппа все спектакли отменили. Театры закрыты. Это же было в газетах.

– Мне некогда читать газеты. Ох, Филл! Какая жалость!

– Да уж, тяжело. Все такие нервные, скажу тебе. Я тут просто с ног сбился.

– А ты-то при чем? Филлмор покашлял:

– Я… э… О! Совсем забыл сказать. Я, как бы… тоже занимаюсь спектаклем. Крэкнелл – помнишь, учился со мной в колледже, – предложил мне приехать, взглянуть на пьесу. Наверное, хочет, чтобы я вложил деньги, и все такое.

– Я думала, у Крэкнелла денег куры не клюют.

– Да, но, видишь ли, такие, как он, всегда не прочь поделиться с приятелем, если дело выгодное.

– А дело выгодное?

– Пьеса замечательная.

– Мистер Фоситт тоже так говорит. Но ведь Мейбл Хобсон…

Обширное лицо Филлмора дрогнуло:

– Салли! Это – ужасная женщина! Она не умеет играть и все время лезет командовать. Хотя бы эта история с ножом…

– С каким еще ножом?

– Нож для бумаги. Понимаешь, реквизит. Лежал не на месте. Я-то точно знаю, я тут ни при чем…

– Ты? – удивилась Салли. Видимо, влюбленность плохо подействовала на умственные способности Филлмора.

– Ну… э… знаешь, это бывает. Женщина в ярости… Она обвиняет первого, кто попадется на глаза… Этот нож…

Филлмор страдальчески затих.

– Мистер Фоситт говорил, что Эльза хорошо играет.

– Да, неплохо, – равнодушно отозвался Филлмор. – Но, знаешь, – тут лицо его прояснилось, а в голосе послышалось оживление, – если на кого и стоит взглянуть, так это на мисс Винч. Глэдис Винч. Играет служанку. Она только в первом акте, и слов у нее немного, вроде «Вы звали, мэм?» Но надо слышать, как она их говорит! Салли, это не девушка, а гений! Такой характерной актрисы давно не было! Запомни мои слова, совсем скоро ее имя будет сиять огромными буквами на Бродвее. Индивидуальность? Ха-ха! Обаяние? Нет слов! Красота?..

– Ладно! Ладно! Я все знаю, Филл. А теперь, может, расскажешь, как ты осмелился сделать предложение, не посоветовавшись со мной?

Филлмор густо покраснел.

– О, так ты знаешь?

– Да. Мистер Фоситт сказал мне.

– Ну…

– Что, ну?

– Понимаешь, я ведь просто человек, – заявил Филлмор.

– Замечательное признание. Ты стал скромным, Филл. Он и впрямь изменился к лучшему за то время, что они не виделись. Словно кто-то проткнул его булавкой, и вся напыщенность вышла. Если это заслуга мисс Винч, как полагал мистер Фоситт, Салли целиком одобряла их роман.

– Я вас как-нибудь познакомлю, – пообещал Филлмор.

– Да, пожалуйста.

– Ну, мне пора. Вообще-то я искал Банбери. У меня с ним встреча.

– Кто такой Банбери?

– Режиссер. Наверное, завтракает у себя в номере. Пойду посмотрю.

– Надо же, ты занят! Чудо! Им повезло, что за ними присматривает такой человек!

Филлмор. ретировался, а Салли осталась ждать Джеральда. Она больше не обижалась на него. Бедняга! Неудивительно, что он показался ей расстроенным.

Он появился через несколько минут.

– Джерри, дорогой! – воскликнула Салли, когда он подошел к столу – Я только что узнала. Как жаль!

Джеральд сел. По телефону его голос звучал многообещающе, лицо все обещания исполнило. Он выглядел нервным и понурым.

– Мне, как обычно, повезло, – сказал он мрачно. – Такое могло случиться только со мной. Чертовы идиоты! Ну, скажи, какой смысл закрывать театры из-за этой эпидемии? Люди целыми днями толкутся в магазинах. Это не опасно. А в театрах почему-то опасно! Полный бред! Я вообще не верю, что она существует, эта испанка. Стоит кому-то подхватить насморк, как он уже кричит, что умирает. Сплошное притворство!

– Не думаю, что они притворяются, – возразила Салли. – Бедному мистеру Фоситту было действительно плохо. Потому я и не смогла приехать раньше.

Джеральда, кажется, не заинтересовала ни новость о болезни мистера Фоситта, ни то, что Салли, хоть и с опозданием, но, наконец, приехала. Он мрачно ковырялся ложечкой в грейпфруте.

– Мы торчим здесь который день. Всем надоело до смерти. Труппа разваливается. Они устали без конца репетировать, когда никто не знает, будет ли вообще премьера. Неделю назад все были полны энтузиазма, а теперь сдулись. Пьеса загублена! Мой шанс! Я упустил его!

Салли слушала его опустошенная. Она пыталась быть справедливой, не забывать, что он перенес ужасное разочарование. И все же… Как назло, больше всего ей не нравились мужчины, склонные жалеть себя. Страдало и самолюбие: приезд ее для него явно ничего не значил. Чувствуя себя предательницей, Салли невольно вспоминала то, что говорил о Джеральде мистер Фоситт. Никогда раньше она не замечала, что он так зациклен на себе. Сейчас он просто ткнул ее в это носом.

– А тут еще с этой Хобсон одни неприятности, – продолжал Джеральд, в отчаянии вонзая вилку в яичницу. – Не надо было ей давать роль, не надо. Ей не справиться. Эльза Доланд сыграла бы в тысячу раз лучше. На днях я дописал несколько строчек для Эльзу, так эта Хобсон просто взвилась. Ты не знаешь, что такое «звезда», пока не увидишь такой вот ходячий манекен. Мне пришлось целый час уговаривать ее чтобы она не бросила роль.

– А может, пусть бросит?

– Боже мой! Подумай хоть немного, – сварливо сказал Джеральд. – Ты полагаешь, этот Крэкнелл будет давать нам деньги, если она уйдет? Он тут же все прикроет, и что станет со мной? Ты, кажется, просто не понимаешь, какая мне выпала удача. Я буду идиотом, если откажусь.

– Понимаю, – коротко ответила Салли.

Она в жизни не чувствовала себя такой несчастной. Зря она ездила за границу. Возможно, путешествовать приятно, возможно, это расширяет кругозор, но когда возвращаешься, совершенно теряешь связь с людьми. Она проанализировала свои чувства и пришла к такому выводу: ее возмущало то, что Джеральд пытается создать какую-то двойственную ситуацию. Мужчина, когда у него неприятности, либо владеет собой и презирает жалость, либо совершенно разбит и ищет утешения у женщины. Джеральд выставлял напоказ свои беды, чтоб его пожалели, и в то же время воздвигал между ними барьер. Он требовал от нее сочувствия и одновременно отталкивал. Она казалась себе заброшенной и ненужной.

– Кстати, – сказал Джеральд, – вот еще что. Мне тут приходится все время вокруг нее увиваться, так что уж, пожалуйста, не проболтайся, что мы помолвлены.

Салли клацнула зубами. Это было слишком.

– Ну, знаешь! Если тебе так мешает…

– Не валяй дурака! – Джеральд прибегнул к пафосу. – Боже мой! Мне так трудно! Я так страдаю, а ты…

Прежде чем он закончил фразу, настроение Салли резко изменилось. Именно из-за таких перемен она иногда думала, что ей недостает характера. Внезапно ей в голову пришла простая утешительная мысль, полностью изменившая ее взгляд на происходящее. Все в мире представляется ей таким нескладным только потому, что она устала и еще не приняла ванну. Салли мгновенно успокоилась. Если Джеральд казался совсем чужим лишь потому, что она грязная и растрепанная, тогда все в порядке. Она быстро накрыла его руку своей ладонью.

– Прости меня, – сказала она покаянно, – я настоящая свинья. Я тебе очень сочувствую.

– Это были ужасные дни, – пробормотал Джеральд.

– Знаю, знаю. Но ты так и не сказал, что рад меня видеть.

– Само собой, рад.

– Тогда почему не скажешь? И почему не спросишь, как мне понравилось в Европе?

– А тебе понравилось?

– Да, если не считать того, что я соскучилась. Ну вот! На этом рассказы о путешествиях, пожалуй, закончим и перейдем к твоим неприятностям.

Джеральд откликнулся на призыв. Говорил он долго, часто повторяясь. Он явно и окончательно уверовал в то, что Провидение изобрело грипп исключительно для того, чтобы разрушить ему жизнь. Однако теперь он не сторонился сочувствия. После короткой грозы дышалось легче. Салли уже не казалось, что она лишняя.

– Так, – произнес Джеральд, взглянув на часы, – думаю, мне пора.

– Репетиция?

– Да, будь она неладна! Тут больше нечем заняться. Пойдешь?

– Только распакую вещи и помоюсь.

– Тогда увидимся в театре.

Салли встала и пошла к лифту, чтобы подняться к себе в номер.

2

Когда она пришла в театр, репетиция уже началась. Она вошла в темный зрительный зал, откуда доносились голоса, слабые и гулкие, как бывает в пустом помещении, и присела в последнем ряду. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она разглядела в первом ряду Джеральда, сидевшего рядом с человеком, лысину которого обрамлял оранжевый пушок. Она решила, что это мистер Банбери, режиссер, и не ошиблась. То тут, то там в зрительном зале виднелись актеры, не задействованные в первом акте. На сцене Эльза Доланд, очень приятная с виду, вела диалог с человеком в котелке. Когда Салли вошла, она как раз заканчивала реплику:

– Что это значит, отец?

– Пум-пурум, – загадочно ответил котелок. – Пум-пум пум-пум… дальше говорю-говорю-говорю и в конце: «Я буду в библиотеке». Выходит.

Он развернулся и пошел за кулисы.

Тут Салли впервые ощутила, насколько напряжена атмосфера. Мистер Банбери, по-видимому, человек с характером схватил стоявшую рядом с ним трость и изо всех сил швырнул ее на сцену.

– Стоп! – заорал он.

– Ну, что еще? – осведомился котелок, остановившись на полпути.

– Реплики надо произносить целиком, Тедди, – воскликнул Джеральд. – Ничего не пропуская.

– Вы что, хотите, чтобы я все проговаривал? – изумился котелок.

– Да!

– Всю эту ерунду целиком? – уточнил котелок, все еще не желая верить.

– Это репетиция! – взорвался мистер Банбери. – Если мы не будем делать, как положено, зачем вообще приходить?

Такой взгляд на вещи показался заблудшему Тедди если и не разумным, то, по крайней мере, имеющим право на существование. Он произнес свои слова и оскорбленно прошаркал за кулисы. Атмосфера была накалена. Теперь Салли это чувствовала. Театр, в сущности, – большой детский сад, а его обитатели – малыши, готовые, чуть что, капризничать. Неопределенность, гостиница в чужом городе, бесконечные репетиции, повторение фраз, которые до блеска отшлифованы еще неделю назад, – все это расшатывало нервы актеров и подрывало дисциплину. Любой пустяк приводил к скандалу.

Эльза Доланд подошла к двери и позвонила, потом, взяв со столика журнал, уселась в кресло возле рампы. Через мгновение на сцену вышла молодая женщина, которую мистер Банбери приветствовал яростным ревом:

– Мисс Винч!

Вновь прибывшая остановилась и взглянула на режиссера. В отличие от человека в котелке, во взгляде ее не было страдания. Она смотрела добродушно и снисходительно, словно пришла на утренник развлекать детишек. Это была жизнерадостная, здоровая, немного квадратная девушка. Несмотря на серьезный вид, в уголках ее рта пряталась едва заметная улыбка. Она была совсем некрасивой, и Салли, разглядывая ее с живым интересом, удивлялась, что Филлмор сумел увидеть под этой невзрачной внешностью подлинное очарование. Где-то глубоко внутри ее брата, решила Салли, несомненно, тлеет искра разума.

– Да? – благожелательно отозвалась мисс Винч.

Мистер Банбери совсем разволновался:

– Мисс Винч, я просил вас не жевать резинку во время репетиции или нет?

– Просили, – дружелюбно согласилась мисс Винч.

– Тогда почему вы жуете?

Прежде чем ответить, невеста Филлмора в раздумье повертела жвачку языком.

– Это для дела, – объявила она наконец.

– Для какого еще дела?

– Вживаюсь в роль, – пояснила мисс Винч, приятно растягивая слова. – Моя находка. Все горничные жуют жвачку.

Мистер Банбери порывисто взлохматил свои оранжевые волосы правой рукой.

– Вы когда-нибудь видели горничную? – спросил он в отчаянии.

– Да, сэр. И она жевала.

– Я говорю о горничной из приличного дома, – простонал мистер Банбери. – Вы можете хоть на минуту представить, что в приличном доме горничной позволили бы войти в гостиную с этой дрянью во рту?

Мисс Винч досконально обдумала вопрос.

– Может, вы и правы. – Тут она просияла. – Придумала! Мистер Фостер мог бы дописать несколько реплик. Эльза делает мне замечание – я остроумно возражаю. Она мне в ответ еще что-то, а я ей опять что-нибудь смешное, и так далее. У нас бы вышла комическая сцена. Пять-шесть минут. Весь зал лежит.

Услыхав столь оригинальное предложение, режиссер обомлел. Дар речи еще не вернулся к нему, когда из-за кулис на сцену выпорхнуло прелестное создание в голубом бархате и такой изящной шляпке, что Салли внезапно охватила зависть.

– Так!

Природа щедро одарила мисс Мейбл Хобсон: безупречная фигура, прелестное лицо и копна золотых волос. А вот про мелодичный голос как-то позабыла. Звуки, которые издавала мисс Хобсон в минуты душевного волнения, больше походили на павлиний крик.

– Теперь послушайте меня! Мистер Банбери вышел из транса.

– Мисс Хобсон! Пожалуйста!

– Да, я все знаю…

– Вы прерываете репетицию!

– Совершенно верно, прерываю, – согласилась мисс Хобсон. – И если хотите немного подзаработать, можете поспорить с кем угодно, что я буду прерывать ее снова и снова, каждый раз, когда услышу эти разговорчики. Дописать кому-то слова! Не будет этого, пока я здесь!

Молодой человек с желтыми волосами вышел из-за кулис вслед за разгневанной дамой и попытался успокоить бурю.

– Дорогая!

– Заткнись, Реджи! – отрубила она.

Мистер Крэкнелл послушно заткнулся. Он не был одним из этих брутальных троглодитов. Втянув голову в высокий воротничок, он принялся грызть набалдашник своей тросточки.

– Главная роль у меня, – горячилась мисс Хобсон. – Вы считаете, что нужно увеличить чью-то роль, кроме моей? Извините, это просто смешно! Если кому-нибудь в сценарии добавят хоть полслова, я тут же разворачиваюсь и ухожу. Вы оглянуться не успеете, как меня здесь не будет.

Мистер Банбери вскочил на ноги и замахал руками.

– Бога ради! Мы репетируем, или у нас тут дискуссионный клуб? Мисс Хобсон, никто никому ничего не собирается дописывать. Вы довольны?

– Она сказала…

– О, ерунда, – спокойно заметила мисс Винч. – Так, в голову пришло. Я забочусь только о спектакле.

– Дорогая! – взмолился мистер Крэкнелл, как черепаха, высовываясь из воротничка.

Мисс Хобсон неохотно дала себя уговорить.

– Ну что ж. Хорошо, если так. И все же не забывайте, я умею за себя постоять, – сообщила она, хотя это вряд ли было новостью для тех, кто имел честь с ней общаться. – Одна строчка, и я уйду. Так быстро, что у вас голова закружится.

Она исчезла за кулисами, мистер Крэкнелл засеменил следом.

– Я уже могу сказать свою реплику? – осведомилась мисс Винч со сцены.

– Да-да, продолжаем репетицию. Мы и так уже пол утра потеряли.

– Вы звали, мэм? – обратилась мисс Винч к Эльзе, которая все это время мирно читала журнал.

Репетиция продолжалась, Салли следила за актерами с замиранием сердца. Дела шли неважно. Это мог заметить даже такой новичок, как она. Бесспорно, мисс Хобсон была необычайно красива. Она блистала бы в любой роли, где нужно мало говорить и много переодеваться. В серьезной пьесе безупречная внешность лишь подчеркивала полную ее бездарность. Салли вспоминала рассказ мистера Фоситта об актрисе, которую освистали в Вигане, и понимала, что провал неизбежен. Американские театралы готовы стерпеть от юной красавицы многое, однако всему есть пределы.

В первом ряду раздался неистовый вопль. Мистер Банбери был опять на ногах. Салли вдруг стало интересно: это сегодняшнее утро на удивление не задалось или так у него каждый день?

– Мисс Хобсон!

Действие драмы только что забросило эту эмоциональную даму в правый угол сцены, к письменному столу. Стол играл в пьесе важную роль. Он символизировал работу, которая по ходу пьесы целиком засосала ее мужа и разбила ее сердце. Дошло до того, что супруг предпочитал молодой жене этот вот стол. Ну, кто такое стерпит?

– Так! – Мисс Хобсон из убитой горем супруги мгновенно превратилась в оскорбленную примадонну. – Что еще?

– На прошлой репетиции, впрочем, так же, как на позапрошлой и поза-позапрошлой я говорил, чтобы в этом месте вы взяли со стола нож для бумаги и рассеянно играли с ним. Вчера вы это сделали, сегодня опять забыли.

– Боже мой! – вскричала мисс Хобсон, задетая за живое. – Это просто неслыханно! С каким ножом, скажите на милость, я буду рассеянно играть, когда здесь вообще нет ножа?

– Нож лежит на столе.

– Его там нет.

– Нет ножа?

– Нет ножа. И сколько можно ко мне придираться? Я все-таки актриса, я не занимаюсь реквизитом. Если вам хочется к кому-нибудь придираться, так придирайтесь к своему ассистенту.

Кажется, этот совет пришелся мистеру Банбери по вкусу. Он откинул голову и взвыл как цепной пес.

Какое-то время не происходило ничего. Потом из-за кулис робко возникла крупная неуклюжая фигура со сценарием в руках. На лице вновь прибывшего отражались самые мрачные предчувствия. Это был Филлмор, Избранник судьбы.

3

Увы, бедный Филлмор! Он стоял посреди сцены, и на его беззащитных щеках играли отблески пылавшего в мистере Банбери гнева. Оправившись от изумления, Салли по-сестрински ему посочувствовала. Ей не часто случалось жалеть Филлмора. Он был из тех, кто в пору процветания занимает слишком много места, а потому мелкие горести, которые приключались с ним в последние годы, Салли считала скорее полезными и поучительными. Это был повод для радости, а не для беспокойства. Равнодушно взирала она, как в эти тощие годы он питался исключительно кофе и гречишными оладьями, а из соображений экономии избрал несколько кричащий стиль в одежде. Однако на этот раз было иначе. На этот раз произошла трагедия. С его банковским счетом приключилось что-то губительное, и он вернулся туда, откуда начал. Его присутствие могло значить только это.

Салли вспомнились его россказни о финансировании пьесы. Как это похоже на Филлмора! С помощью такого грубого обмана он пытался отсрочить позор, а ведь знал, что рано или поздно правду придется открыть. Она поняла, каково ему было встретить ее в гостинице. Да, она его пожалела.

Слушая неистовую речь мистера Банбери, она поняла, что для этого у нее есть все основания. Филлмору приходилось несладко. Один из основных пунктов в символе веры у театральных режиссеров – если что-нибудь идет неправильно, виноват ассистент. Мистер Банбери, судя по всему, был правоверным режиссером. Он выказал недюжинные ораторские способности. Нож для бумаги вдохновил его. Постепенно Салли поняла, что этот безвредный на вид предмет – источник всякого зла. Один раз он уже исчезал; теперь исчез снова. Могли мистер Банбери продолжать жить, когда в мире такое творится? Вряд ли. Конечно, как стопроцентный американец, он готов был попытаться, но шансы на успех оценивал как один к ста. Ему нужен нож для бумаги. Ножа нет. Почему нет? Где он, в сущности?

– Уверяю вас, мистер Банбери, – жалобно блеял несчастный Филлмор. – Вчера после репетиции я положил его вместе со всем реквизитом.

– Видимо, нет.

– Я точно положил.

– У него, наверное, выросли ножки, – с холодным презрением сказала мисс Хобсон, на секунду прекращая подкрашивать нижнюю губу.

И тут раздался спокойный ясный голос:

– Нож забрали.

В полемику вступила мисс Винч. Она стояла рядом с Филлмором, мирно жуя жвачку. Чтобы поколебать ее душевное равновесие, требовалось нечто большее, чем громкие голоса и машущие руки.

– Мисс Хобсон взяла его, – продолжала она, уютно растягивая слова. – Я видела.

Волнение в суде. Обвиняемый, который уже оплакивал горькую судьбу, благодарно выпучил на адвоката глаза. Обвинитель, мистер Банбери, схватившись за голову, очевидно, уже жалел, что так раздул эту историю. Мисс Хобсон, атакованная какой-то мелюзгой, взвилась и выронила помаду, которую ловко подхватил неутомимый мистер Крэкнелл. У него были свои недостатки, но помады ловить он умел.

– Что? Я взяла? Да ничего подобного!

– Вчера после репетиции мисс Хобсон взяла нож, – продолжала мисс Винч, обращаясь к миру в целом, – и рассеянно метнула его в театрального кота.

Мисс Хобсон, кажется, начинала что-то припоминать. Последовавшее за этим замечание мистера Банбери не вернуло ей спокойствия. Режиссер, как и все остальные, последние дни жил в страшном напряжении и, хотя обычно он предпочитал не связываться с темпераментными актрисами, история с пропавшим ножом глубоко ранила его душу, так что ему просто необходимо было высказаться.

– Я буду вам очень признателен, мисс Хобсон, если в дальнейшем, выясняя отношения с котами, вы не будете трогать реквизит. Боже мой! – воскликнул он, осознав вдруг, как жестоко обошлась с ним судьба. – Я никогда такого не видел! Я всю жизнь провел в театре. Я работал с Назимовой. Она не швыряла ножами в кошек.

– Ненавижу кошек, – сказала мисс Хобсон.

– Котя-котик, – пробормотала мисс Винч, – серенький животик, бархатная спинка…

– Боже мой! – Джеральд Фостер вскочил на ноги и присоединился к участникам дебатов. – Мы что, целый день будем спорить о ножах, о котах? Ради Бога, очистите сцену! Хватит время терять.

Мисс Хобсон решила истолковать его слова как публичное оскорбление в свой адрес.

– Не орите на меня, мистер Фостер!

– Я на вас не орал.

– Если хотите мне что-то сказать, возьмите тоном пониже.

– Он не сможет, – заметила мисс Винч. – У него тенор.

– Назимова никогда… – начал мистер Банбери.

Мисс Хобсон не собиралась отвлекаться. Она еще не закончила с Джеральдом.

– В спектаклях, где я играла, – ядовито начала она, – автору не позволяли всюду лезть и хамить ведущей актрисе. В спектаклях, где я играна, автор сидел в задних рядах и говорил, когда к нему обращались. В спектаклях, где я играла…

Тут Салли не выдержала. Все это напоминало собачью драку на пляже в Ровиле. Ей хотелось поучаствовать, и держалась она в стороне лишь потому, что сознавала: это – частная вечеринка, и она здесь чужая. Все же соблазн влезть в драку был до того велик, что она почти бессознательно встала с места и побрела по проходу, поближе к раскаленному центру событий. Она вступила в освещенное пространство у оркестровой ямы и тут попалась на глаза мисс Хобсон, которая, изложив свои взгляды на авторов и их законные обязанности, искала новый объект для нападения.

– Это еще кто такая? – спросила мисс Хобсон.

Салли внезапно оказалась в центре всеобщего пристального внимания и пожалела, что оставила полумрак задних рядов.

– Я – сестра мистера Николаса. – Лучшего способа объяснить, кто она такая, она не нашла.

– Что за мистер Николас?

Филлмор робко пояснил, что он и есть мистер Николас. Он говорил, как преступник на скамье подсудимых, который признает свою вину по главному пункту обвинения. По крайней мере, многие удивились. До сих пор Филлмор был для них безымянным персонажем, отзывающимся на окрик «Эй!».

Услышав это, мисс Хобсон расхохоталась так горько, что даже сильные мужчины побледнели, а у содрогнувшегося мистера Крэкнелла чуть не отлетел воротничок.

– Дорогая! – заныл он.

Мисс Хобсон объявила, что мистер Крэкнелл ей уже поперек горла стоит, и посоветовала ему исчезнуть, что он и сделал, спрятавшись в свой воротник. Кажется, только там он чувствовал себя в безопасности.

– Хватит! – заявила мисс Хобсон. Как ни странно, присутствие Салли стало для нее последней каплей. – Никогда в жизни я не играла в таком дрянном спектакле. Я многое готова стерпеть, но когда какому-то ассистенту позволено таскать в театр своих сестер, кузин, теток… Я ухожу!

– Дорог-а-ая! – жалобно начал мистер Крэкнелл, выныривая на поверхность.

– Да заткнешься ты когда-нибудь? – отрезала мисс Хобсон и, круто развернувшись, как голубая пантера, зашагала прочь. Дверь с треском хлопнула. Этот звук, кажется, вернул мистеру Крэкнеллу способность двигаться. Он припустил следом и тоже исчез.

– Привет, Салли, – сказала Эльза, выглядывая из-за журнала. Бушевавшая вокруг битва ничуть ее не встревожила. – Когда ты вернулась?

Салли быстро прошла по мосткам, перекинутым над оркестровой ямой.

– Привет, Эльза.

Участники дебатов группками разбрелись по залу. Мистер Банбери и Джеральд мерили шагами центральный проход, о чем-то жарко споря. Филлмор рухнул на стул.

– Ты знакома с Глэдис Винч? – спросила Эльза.

Салли обменялась рукопожатием с путеводной звездой Филлмора. При ближайшем рассмотрении у мисс Винч оказапись темно-серые глаза и веснушки. Салли почувствовала, как растет ее симпатия к этой девушке.

– Спасибо, что спасли Филлмора от волков, – сказала она. – Если б не вы, его бы разорвали на части.

– Ну, не знаю, – сказала мисс Винч.

– Это было благородно.

– О!…

– А теперь, – сказала Салли, – пойду, поговорю с ним. Кажется, ему требуется утешение.

И она направилась к живописным развалинам.

4

Филлмор, судя по виду, не верил, что все уже кончилось. Дикий испуг застыл у него на лице, дышал он тяжело.

– Не вешай носа! – сказала Салли. Филлмор затрясся, как желе.

– Теперь рассказывай. – Она уселась рядом с ним. – Я оставляю состоятельного джентльмена, а по возвращении обнаруживаю нищего батрака. Что произошло?

– Салли, – начал Филлмор, – буду с тобой откровенным. Одолжи десять долларов.

– Не представляю, как из этой бумажки ты соорудишь ответ на вопрос, но держи.

– Спасибо. – Филлмор сунул деньги в карман. – Верну на следующей неделе. Хочу сводить мисс Винч куда-нибудь пообедать.

– Если тебе для этого нужно, считай, что это не ссуда, а подарок. Прими его с моим благословением в придачу.

Она оглянулась через плечо на мисс Винч, которая, воспользовавшись возникшей паузой, практиковалась в гольфе, вооружившись вместо клюшки зонтиком.

– Неужели у тебя хватило ума влюбиться в нее, Филл?

– Она тебе нравится? – просиял он.

– Я ее просто полюбила.

– Я так и думал. Она ведь как раз то, что мне нужно. Правда?

– Безусловно.

– Такая участливая.

– Да.

– И добрая.

– Да. И ума у нее хватит на двоих, а это именно то количество, которое необходимо твоей будущей жене.

Филлмор расправил плечи и посмотрел на нее свысока, насколько это возможно для полного человека, сидящего на низком стульчике.

– Придет день, и ты поверишь в меня, Салли.

– Хватит разыгрывать из себя акулу бизнеса, – сказала Салли твердо. – Чем предсказывать будущее и тратить мое драгоценное время, лучше объясни, как ты дошел до такой жизни. У тебя совсем ничего не осталось?

– Я понес некоторые потери, – начал Филлмор с достоинством. – Вследствие чего временно… Ни единого цента, – закончил он.

– Как это случилось?

– Ну… – Филлмор колебался. – Знаешь, мне не повезло. Сперва я купил акции железнодорожных компаний, играл на повышение, а они упали. Так что ничего не вышло.

– Да?

– Потом я купил русские рубли. Думал, они будут падать, а они выросли. Опять не вышло.

– Боже милостивый! Ведь я все это уже слышала!

– Кто тебе рассказал?

– Да нет. Просто ты похож на человека, с которым я познакомилась в Ровиле. Он рассказывал мне историю своей жизни. Так вот он заваливал все, за что ни брался. Похоже на тебя, правда?

– Не особенно. У меня оставалось еще несколько тысяч, и я вступил в дело, которое выглядело абсолютно надежным.

– Не вышло?

– Только я тут ни при чем, – ответил Филлмор ворчливо. – Жутко не повезло. Один мой знакомый уговорил меня вступить в синдикат. Они купили море виски и собирались толкнуть его в Чикаго. Его доставили в бочках из-под селедки. Мы бы сорвали большой куш, но болван полицейский сунулся туда с ломом. Вот зануда! На бочках ведь ясно было написано: «Сельдь»! – Он содрогнулся. – Меня чуть не арестовали.

– Не вышло. Ну что ж, хоть чему-то можно порадоваться. Полосочки тебя полнили бы.

Салли погладила его руку. Она очень любила Филлмора, хотя обычно, для его же блага, скрывала нежные чувства и держала себя с ним, как она сама однажды совершенно

справедливо заметила, на манер гувернантки, изводившей их в далеком детстве.

– Ничего, бедный ты мой страдалец! Все еще наладится. Однажды мы увидим тебя миллионером. Господи, Филлмор, каким же занудой ты опять станешь! Я просто вижу, как ты даешь интервью и учишь жизни молодежь: мистер Николас добился успеха лишь благодаря упорному труду. Положа руку на распухший жилет, он может сказать: «Ни разу в жизни я не искал легких денег: когда покупаешь акции и думаешь, что они будут расти, а они падают, или думаешь, что они будут падать, а они растут». Филл… Знаешь, что я сделаю? Говорят, чтобы выстроить большое состояние, самое важное – начальный капитал. Я одолжу тебе денег.

– Правда?! Салли, я всегда говорил, ты – просто класс.

– Первый раз слышу. Наверное, бормотал себе под нос.

– Мне нужно двадцать тысяч.

Салли успокаивающе похлопала его по руке.

– А теперь медленно спустись на землю, – сказала она. – Я имела в виду двести долларов.

– Но мне нужно двадцать тысяч.

– Тогда лучше ограбить банк. Дорогу тебе подскажет любой полицейский.

– Я скажу тебе, для чего мне двадцать тысяч.

– Да уж, пожалуйста.

– Будь у меня эти деньги, я бы перекупил у Крэкнелла постановку. Вот сейчас он вернется и скажет, что эта Хобсон играть отказывается, а если она уйдет, будь уверена, он все прикроет. Даже если на этот раз ему удастся ее уговорить, все равно рано или поздно это случится. Такая пьеса пропадает! Салли, я верю в успех. С Эльзой Доланд в главной роли у нас получится замечательный спектакль.