Текст книги "Том 13. Салли и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

– Понимаете, я потеряла все деньги и должна была чем-то заняться, – объяснила Салли.

– Понимаю, – пробормотал мистер Кармайл; и если бы судьба оставила его в покое, кто знает, до каких вершин нежности он бы воспарил? Но в этот миг судьба, равнодушная к людским чувствам, вмешалась в его жизнь в лице Джорджа Вашингтона Вильямса.

Джордж Вашингтон Вильяме был талантливым негром, которого мистер Абрахамс отыскал в каком-то мелком театре и пригласил в «Цветник» на ночную работу. Вообще-то он был ударником в оркестре, однако развлекался тем, что, побарабанив немного, вставал с места и делал круг по залу, притворяясь, что стрижет мужчинам волосы. При этом он зажимал барабанные палочки на манер ножниц и постукивал ими. Именно это и случилось, когда мистер Кармайл в наплыве чувств наклонился к Салли и собирался излить ей душу в нескольких изящно составленных фразах. Как же он был удивлен и раздосадован, обнаружив, что какой-то эфиоп, которого ему даже не представили, склонился над ним и предпринимает непозволительные вольности с волосами у него на затылке.

Сказать, что мистер Кармайл был раздосадован – не сказать ничего. Вмешательство этого клоуна, да еще в такую минуту, привело к тому, что у него дрожал каждый нерв. Стук палочек сводил его с ума, а сверкающая белизной дружелюбная улыбка мистера Вильямса стала последней каплей. Гордость мистера Кармайла корчилась от этой пытки. Люди за соседними столиками смеялись над ним, и Брюс Кармайл возненавидел «Цветник». Теперь он подозревал и осуждал всякого, кто хоть как-то связан с этим заведением. Он вскочил на ноги.

– Ну, я пойду, – сказал он.

Салли не ответила. Он смотрела на Рыжика, по-прежнему стоявшего там, где недавно находился мистер Реджинальд Крэкнелл.

– Спокойной ночи, – сказал мистер' Кармайл сквозь зубы.

– О, вы уходите? – Салли вздрогнула. Она чувствовала себя неловко. Как ни старалась, она не могла найти ни одного теплого слова. Она попыталась осознать, что обещала выйти замуж за этого человека, однако никогда прежде он не казался ей настолько чужим, случайно забредшим в ее жизнь. И вдруг, все еще не веря, она поняла, какой непоправимый шаг совершила.

Внезапное появление Рыжика потрясло ее. Странно, но на последние полчаса она забыла о нем и лишь сейчас поняла, что означает для этой дружбы ее замужество с Брюсом Кармайлом. С этой минуты Рыжик для нее не существовал. Если в чем-то и можно быть уверенной, так в этом. Салли Николас дружила с Рыжиком, однако, поняла она, миссис Кармайл видеться с ним не должна. Ее охватило опустошающее чувство потери.

– Да уж, с меня довольно, – сказал Брюс Кармайл.

– Спокойной ночи, – сказала Салли. – Когда я увижу вас? – спросила она неловко.

Брюсу Кармайлу подумалось, что он был не на высоте. Им двигали эмоции.

– Вы не возражаете, если я уйду? – спросил он уже любезнее. – Просто больше не могу оставаться в этом месте. Скажу вам одно: я вас отсюда заберу очень скоро.

– Боюсь, я не могу вот так все бросить, – сказала Салли, верная своим обязательствам.

– Мы поговорим об этом завтра. Я заеду за вами утром и отвезу на прогулку за город. Вам нужен свежий воздух после всего этого. – Мистер Кармайл вновь окинул «Цветник», любимое детище Исидора Абрахамса, гадливым взглядом и недовольно фыркнул. – Боже мой! Ну и заведение!

Он развернулся и пошел прочь. Рыжик со счастливой улыбкой устремился к столику Салли, как почтовый голубь.

4

– Господи! Надо же! – воскликнул он. – Здорово, что я вас встретил. Какая удача! – Он осторожно оглянулся через плечо. – Свалил этот зануда?

– Свалил?

– Ну, смотал, – объяснил Рыжик. – Я имею в виду, он не вернется?

– Мистер Кармайл? Нет, он ушел.

– Отлично! – удовлетворенно заметил Рыжик. – А то я уж подумал, что он пришел вместе с вами, когда увидел, как вы разговариваете. Что он вообще здесь делает? Мало ему Европы, приехал в Нью-Йорк, будь он неладен! Слушайте, как все-таки замечательно, что я вас встретил. Столько не виделись… Конечно, можно писать письма, но это не то. Кроме того, не умею я их писать. Так что мне и впрямь повезло. Хотите, я закажу вам что-нибудь? В смысле, чашку кофе или яйцо? Как же здорово! Нет, правда!

Его простое честное лицо сияло от удовольствия, и Салли показалось, будто из морозной зимней ночи она попала в уютный натопленный дом. И ее настроение внезапно улучшилось.

– Ох, Рыжик! Знали бы вы, как я рада видеть вас!

– Нет, правда? Вы, и правда, рады?

– Да.

– Вот это здорово! А то я боялся, вы меня забыли.

– Забыла!

И вдруг словно озарение снизошло на нее: Салли поняла, какое место он занимал в ее мыслях. Нет, она ни на минуту не забывала о нем.

– Я ужасно соскучилась, – сказала она и почувствовала, что слова выходят какие-то бледные.

– Надо же! – сказал Рыжик, жалея, что язык намного беднее мыслей.

Они ненадолго замолчали. Ликование, вызванное неожиданной встречей, поутихло, и где-то глубоко в своем сердце Салли ощутила странное чувство. Она попыталась не обращать внимания, но ничего не получалось. Ей казалось, что весь мир встал с ног на голову. Чувство росло. Она сопротивлялась изо всех сил, и все же смутно начинала понимать, что Рыжик для нее значил. Странные веши происходили с ней сегодня, странные чувства одолевали. Рыжик казался ей каким-то незнакомым, словно она увидела его впервые.

– Выглядите вы прекрасно, – сказала она, попытавшись опуститься на землю.

– А я и чувствую себя прекрасно, – сказал Рыжик. – Никогда мне не было лучше. Весь день на воздухе… живу просто, и все такое… много работаю. Дела идут отлично. Видели, только что я продал Перси этому, как его там? Пятьсот долларов за одну сделку. Чек у меня в кармане. Нет, как все-таки удивительно получилось! Я пришел сюда по делам, и тут как раз вы. Сперва я глазам своим не поверил. Надеюсь, ваши друзья не обидятся, что я лезу к вам с разговорами? Вы им объясните, что я просто старый приятель и что вы помогли мне начать свое дело, и все такое. Слушайте, – сказал он, понизив голос– Я знаю, вы не любите, когда вас благодарят, но я просто обязан сказать вам, как вы…

– Мисс Николас.

Возле столика стоял Ли Шенстайн, а рядом с ним выжидал юноша с маленькими усиками и в пенсне. Салли поднялась, и в следующее мгновение растерянный Рыжик остался один, глядя, как она появляется и исчезает среди танцующих пар. Все это походило на какой-то фокус, а он был не в настроении смотреть на фокусы. Он размышлял, постепенно закипая. Все происходящее казалось ему наивысшим проявлением наглости, неприкрытой дерзостью и бесцеремонностью чистой воды. С таким он сталкивался впервые. Вот так прийти, влезть в чужой разговор и, не говоря ни слова, увести ее…

– Что это за тип? – пылко спросил он, когда музыка прекратилась и Салли прихрамывая вернулась на место.

– Мистер Шенстайн.

– А другой?

– С которым я танцевала? Не знаю.

– Не знаете?

Салли почувствовала, что положение становится запутанным. Оставалось лишь во всем признаться.

– Рыжик, – сказала она, – помните, когда мы познакомились, я говорила вам, что танцую в одном ресторане на Бродвее? Это и есть тот ресторан. Я снова работаю.

На лице у Рыжика отразилась полная растерянность.

– Я не понимаю, – сказал он, хотя мог бы не сообщать об этом, все было видно по его лицу.

– Я снова устроилась на работу.

– Зачем?

– Ну, надо же мне чем-то заняться, – продолжила она быстро. Что-то похожее на свет понимания понемногу появлялось в глазах у Рыжика. – Филлмор разорился. Он не виноват, бедняжка. Просто ему ужасно не везло, а все мои деньги были у него в деле, то есть, понимаете…

Она замолчала, смущенная выражением его глаз. Как ни странно, она чувствовала за собой вину. В его взгляде читались удивление, недоверчивость и какой-то ужас.

– Вы хотите сказать… – Рыжик задохнулся и начал снова. – Вы хотите сказать, что вы дали мне… все эти деньги… на собак… а себе ничего не оставили? Вы хотите

сказать…

Салли взглянула на его малиновое лицо и вновь быстро отвела глаза. Повисла напоенная электричеством пауза.

– Слушайте, – взорвался Рыжик с внезапной яростью, – вы должны выйти за меня замуж. Вы просто обязаны! То есть я не то имел в виду, – поправился он быстро. – Я хочу сказать, конечно, вы можете выйти замуж за кого угодно… Но, может, все-таки за меня? Салли, ради Бога, не раздумывайте! Я ничего не говорил вам все это время, мне казалось нехорошо приставать к вам с этим, но теперь… О черт, жаль, я не могу выразить это словами! Оратор из меня паршивый. Понимаете, во мне, конечно, нет ничего особенного, но, наверное, я не совсем вам безразличен. Не стали бы вы делать такое просто ради какого-то парня… а я… я люблю вас, как не знаю что, с тех самых пор, как увидел… Хотя бы попробуйте, Салли. По крайней мере, я за вами присмотрю, и все такое… Я имею в виду, буду работать как проклятый, постараюсь, чтобы вам было хорошо… Я, конечно, не такой осел, чтобы думать, что такая девушка, как вы, может… э… полюбить такое ничтожество, но…

Салли накрыла его руку своей.

– Рыжик, дорогой, – сказала она. – я люблю вас. Я должна была уже давно понять это, но, кажется, до сегодняшнего вечера я себя не знала. – Она встала, наклонилась к нему и быстро прошептала ему на ухо. – Я никогда не буду любить никого, кроме вас, Рыжик. Постарайтесь это запомнить.

Она пошла прочь, но он схватил ее за руку и удержал.

– Салли…

Она вырвала руку, ее лицо исказилось, словно она боролась со слезами, которые уже не могла сдерживать.

– Я натворила глупостей, – сазала она. – Рыжик, ваш кузен… мистер Кармайл… только что сделал мне предложение, и я согласилась.

Она побежала прочь между столиков, словно какое-то дикое создание, возвращающееся домой. Рыжик неподвижно смотрел ей вслед.

5

Когда она вошла в квартиру, телефон в маленькой гостиной заливался. Она догадывалась, кто на другом конце провода, и потому звонок был для нее голосом друга, который взывал о помощи. Даже не закрыв дверь, она подбежала к столику и сняла трубку. Раздались придушенные жалобные звуки.

– Алло… Алло… Слышите… Алло…

– Да, Рыжик, – спокойно ответила Салли. В трубке послышался булькающий крик.

– Салли! Это вы?

– Да, я, Рыжик.

– Я вам уже сто лет дозваниваюсь.

– Я только что вернулась, я шла пешком. Они помолчали.

– Алло. – Да?

– Ну, я хочу сказать… – Рыжик, как обычно, было трудно выражать свои мысли. – Ну, это, знаете… Вы тут сказали…

– Да? – Салли постаралась, чтобы голос ее не дрожал.

– Вы сказали… – начал Рыжик, и снова ему не хватило слов. – Вы сказали, что любите меня.

– Да, – просто ответила Салли.

Другой странный звук донесся из трубки, Рыжик не сразу обрел способность говорить.

– Я… я… Нам надо встретиться. Я имею в виду, нехорошо обсуждать это по телефону. Я просто в нокауте. Я и не мечтал… Но послушайте, что вы там говорили о Брюсе?

– Я сказала… Сказала… – Лицо Салли исказилось, и трубка задрожала в руке, – Я сделала глупость. Я и не думала… А теперь слишком поздно.

– Боже, мой! – завопил вдруг Рыжик. – Вы же не собираетесь… Вы не собираетесь выйти за этого человека?

– Я должна, раз обещала.

– Но как же…

– Не стоит об этом, я должна.

– За такого зануду!

– Я не могу нарушить слово.

– Ничего глупей не слышал, – пылко произнес Рыжик. – Конечно, можете. Девушка не обязана…

– Не могу, Рыжик, дорогой. Правда, не могу…

– Но послушайте…

– Не стоит больше об этом говорить, не надо… Где вы остановились?

– Остановился? Я? В «Плазе». Но подумайте… Салли вдруг обнаружила, что тихонько смеется.

– В «Плазе»! Ох, Рыжик! Нельзя оставлять вас без присмотра. Так транжирить деньги… Ну, хватит на сегодня. Уже поздно, я устала. Я приду к вам завтра. Спокойной ночи.

Она быстро повесила трубку, чтобы пресечь новый протестующий вопль, и обернулась, услышав за спиной голос.

– Салли!

В дверях стоял Джеральд Фостер.

Глава XVII ПРИЗРАК ПРОШЛОГО

1

Щеки у Салли вновь порозовели, и сердце ее, совершив безумный скачок, забилось, как обычно. Придя в себя после внезапного потрясения, она почувствовала, что совершенно спокойна. Всякий раз, когда Салли представляла себе эту встречу, зная, что рано или поздно она произойдет, ее охватывала паника; однако теперь, когда они встретились на самом деле, она оставалась безучастной. После всего, что случилось этой ночью, она была не способна на бурные эмоции.

– Привет, Салли! – сказал Джеральд.

Язык у него заплетался, по лицу блуждала глупая улыбка, он стоял, пошатываясь, одной рукой опершись на дверь. Пиджак и воротничок он снял; было ясно, что выпил он немало. У него было белое одутловатое лицо, и от всей его фигуры веяло какой-то застаревшей неопрятностью.

Салли ничего не говорила. Еще минуту назад раздавленная цепенящей усталостью, сейчас она вступила во вторую фазу утомления, когда перетруженные нервы вдруг наливаются ненормальной живостью. Она смотрела на него спокойно равнодушно и бесстрастно, как будто перед ней стоял чужой человек.

– Привет, – повторил Джеральд.

– Что тебе нужно? – спросила Салли.

– Услышал твой голос. Дверь не закрыта. Дай, думаю, зайду

– Зачем?

Слабая улыбка слетела с его лица, словно была пришпилена. По щеке покатилась слеза. Наступила плаксивая стадия опьянения.

– Салли… С-Салли… Я так несчасн, – особо трудные слоги он неуклюже сглатывал. – Услышал твой голос. Дверь открыта. Дай, думаю, зайду.

Неясное воспоминание пронеслось в голове Салли. Где-то она уже видела это. И тут она поняла. Это был все тот же мистер Реджинальд Крэкнелл.

– Лучше тебе отправиться в постель, Джеральд, – сказала она твердо. Ничто в нем теперь не трогало ее, ни его вид, ни его жалкие страдания.

– Что толку? Не могу я спать. Мне плохо. Не могу спать. Салли, ты не представляешь, как я измучился. Я понял, каким был дураком.

Быстрым жестом Салли попыталась остановить эти запоздалые сожаления по поводу того, как он с ней обошелся. Ей не хотелось стоять здесь и выслушивать слезливые извинения Джеральда, приложившего в свое время все силы, чтобы разбить ей жизнь. Однако, как оказалось, вовсе не это его мучило.

– Каким я был дураком! Не надо мне сочинять пьесы, – продолжал он. – В первый раз как будто получилось, но на этом – все. Зачем я ушел из газеты? Это я хотя бы умел. Надо вернуться. Сегодня вечером очередной провал. Не буду я больше пытаться. Придется опять вернуться к этой рутине, чтоб ее.

И он тихонько зарыдал, исполненный жалости к своей тяжкой доле.

– Как несчас-с-н… – пробормотал он.

Он попытался пройти в комнату, однако, сделав шаг, накренился и вернулся к своей надежной опоре. На мгновение спокойствие покинуло Салли, сменившись презрением. Однако это прошло, и она вновь заключила себя в доспехи безразличия.

– Иди спать, Джеральд, – сказала она, – Утром будет лучше.

Возможно, какое-то смутное воспоминание о том, как ему бывает по утрам, проскользнуло в путаном сознании Джеральда, он сморщился и еще глубже погрузился в меланхолию.

– Может, к утру меня уже не будет в живых, – сказал он торжественно. – Я хочу покончить со всем этим. Покончить! – повторил он, сопровождая свои слова широким жестом, завершить который ему не удалось, поскольку пришлось срочно хвататься за спасительную дверь.

Салли не была расположена к мелодраме.

– Ох, иди спать, – сказала она нетерпеливо. Сковавшее ее холодное безразличие понемногу проходило, уступая место растущему негодованию: она сердилась на Джеральда за то, что он дошел до такого, она сердилась на себя за то, что когда-то находила этого человека привлекательным. Унизительно было думать, что в свое время она полностью подпала под его влияние, и она не чувствовала жалости. Смутно сознавала она эту странную перемену в себе. Обычно, завидев любое попавшее в беду существо, она испытывала горячее сочувствие; однако Джеральд, горевавший над тем, что должен вернуться к нормальной работе, ее не трогал. Страдалец заметил это и прокомментировал.

– Ты совсем… совсем меня не жалеешь, – посетовал он.

– Извини, – сказала Салли. Она резко подошла к двери и толкнула ее. Прильнувший к своей опоре Джеральд оказался на лестнице. Он цеплялся за ручку с видом человека, который стал свидетелем того, как самые основы мироздания пошатнулись. Он отпустил ручку и неуверенно пересек площадку. Обнаружив перед собой открытую дверь собственной квартиры, он пошатнулся и переступил порог. Удостоверившись, что путешествие его завершилось благополучно, Салли направилась к себе, намереваясь закончить эту тревожную ночь в постели.

Однако почти тут же она раздумала. Спать совершенно не хотелось. Ее охватило лихорадочное возбуждение. Надев кимоно, она пошла на кухню посмотреть, найдется ли на ее продовольственном складе стакан горячего молока.

Она только что вспомнила, что прошлым утром пожертвовала остатки молока рыжему коту с многозначительным взглядом, который через окно забежал к ней позавтракать, когда ее сожаления о подобном расточительстве прервал приглушенный грохот.

Она прислушалась. Звук шел как будто из соседней квартиры. Салли поспешила к двери и открыла ее. И тут за дверью напротив разразилась настоящая канонада, причем каждый новый разрыв казался ее напряженным ушам громче и ужасней предыдущего.

Услышав внезапный шум в ночной тиши, даже самый невозмутимый человек разволнуется. Всего несколько минут назад Джеральд, рассуждающий о том, как покончит со своими страданиями, не тронул Салли; однако теперь на ум ей вновь пришли его слова, и равнодушие уступило место страшным подозрениям. Что и говорить, за свои поступки он не отвечал, и под влиянием алкоголя мог совершить все, что угодно. Прислушиваясь к шуму за дверью, Салли запаниковала.

Вслед за канонадой установилась короткая тишина, однако, пока она колебалась, в квартире напротив вновь раздался грохот, и на этот раз такой пугающе громкий, что Салли отбросила сомнения. Она кинулась через площадку и заколотила в дверь.

2

Сколь бы разрушительными ни были события, произошедшие в его доме, мгновением позже стало ясно, что Джеральд ухитрился выжить – в квартире раздались шаркающие шаги, и дверь открылась. Джеральд стоял на пороге, слабая улыбка вновь играла у него на губах.

– Салли!

Увидев его, неряшливого и совершенно невредимого, Салли тут же перестала тревожиться, и снова рассердилась. Значит, в добавление ко всем остальным обидам, он еще и напугал ее понапрасну.

– Что это за шум? – спросила она.

– Шум? – переспросил Джеральд, и поразмышлял над ее вопросом, открыв рот.

– Да, шум, – сердилась Салли.

– Я делал уборку, – сказал Джеральд с совиной серьезностью, которая свойственна людям, сознающим, что они немного не в себе.

Салли оттолкнула его и прошла в гостиную. Квартира, в которой она оказалась, была почти точной копией ее собственной. Эльза Доланд постаралась сделать ее милой и уютной. Она всегда была искусным декоратором и умудрилась придать некоторое изящество даже своей спальне в пансионе миссис Мичер, месте, безнадежном на первый взгляд, и не имея таких способностей, Салли всегда немного завидовала ей. Особое значение Эльза придавала мелким вещицам, хрупким безделушкам, и переусердствовать не боялась. На стенах теснились картины, маленькие столики были уставлены вазами китайского фарфора, комнату освещали всевозможные лампы с пестрыми абажурами, на полках рядами стояли блюда.

Мы говорим: блюда стояли, картины теснились; однако правильнее будет заметить, что так было когда-то, поскольку лишь врожденная догадливость позволила Салли восстановить сцену, какой она была прежде, чем Джеральд предпринял то, что назвал уборкой. Она влетела в квартиру и, едва переступив порог, в ужасе застыла перед величественными развалинами, которые открылись ее взору. Если бы в маленькой гостиной разорвался снаряд, вряд ли он произвел бы подобные разрушения.

Психологию слабого мужчины под действием алкоголя и обманутых амбиций понять нелегко, поскольку настроения сменяют одно другое так быстро, что наблюдатель сбит с толку. Десять минут назад Джеральд Фостер был охвачен липкой жалостью к себе и, судя по его виду, в данный момент он опять вернулся к этой фазе. Однако в интервале с ним, очевидно, приключилась короткая, но вполне ощутимая вспышка ярости, и бушевал он как берсерк. Что послужило тому причиной, и почему это выразилось в такой форме, Салли, слабо разбиравшаяся в психологии, объяснить не могла, однако это произошло, и тому существовало доказательство самого убедительного свойства. Тяжелая клюшка для гольфа, которую в раздражении или, напротив, в раскаянии швырнули в угол, свидетельствовала о том, каким способом произведены разрушения.

Повсюду царили уныние и хаос. Пол устилали осколки стекла и фарфора всех размеров. Картины, выглядевшие так словно их жевал какой-то доисторический зверь, лежали под обломками ваз и статуэток. Помедлив на пороге, Салли вошла в комнату, под ногами похрустывал фарфор. С удивлением она оглядела голые стены и повернулась к Джеральду за объяснениями.

Тот опустился на случайно уцелевший столик и тихо рыдал. Ему опять вспомнилось, что с ним обошлись очень, очень плохо.

– Что ж! – сказала Салли со вздохом. – Поработал ты, конечно, от души!

Тут раздался громкий треск, и случайно уцелевший столик, который не был рассчитан на такую тяжесть, сдал под весом своего хозяина. Во все стороны полетели сломанные ножки, и настроение Салли резко изменилось. Практически во всех жизненных ситуациях в равной степени присутствуют трагедия и фарс, и в эту минуту Салли увидела забавную сторону этой драмы. Ее разбирал смех. Если бы она могла проанализировать свои чувства, она поняла бы, что смеется над собой – над слабой сентиментальной Салли, которой однажды взбрело в голову, что этого нелепого человека можно принимать всерьез. На сердце у нее полегчало, и, заливаясь хохотом, она упала в кресло.

Падение, кажется, отрезвило Джеральда, в глазах его появилась какая-то осмысленность. Он выбрался из-под обломков коробки с акварельными красками, глядя на Салли с неодобрением.

– Никакой жалости, – строго заметил он.

– Не могу удержаться! – воскликнула Салли. – Это слишком смешно.

– Это не смешно, – поправил ее Джеральд, мысли которого вновь затуманились.

– Для чего ты это сделал?

Джеральд на миг вернулся к искреннему возмущению, которое укрепило его вооруженную клюшкой руку. Он снова вспомнил о своей обиде.

– Я больше не намерен это терпеть, – сказал он с жаром. – Она подвела своего мужа… Погубила спектакль, ушла играть в другой… А мне что, пыль сдувать с ее вещей? Почему я должен терпеть? Почему?

– Но ведь ты и не терпишь, – сказала Салли, – так чего же теперь это обсуждать? Ты действовал основательно, как и подобает независимому мужчине.

– Вот именно. Независимому мужчине. – Он выразительно поднял палец. – Плевать я хотел, что она скажет, – продолжал он. – Плевать мне, вернется она или нет. Эта женщина…

Салли была не готова обсуждать с ним отсутствующую Эльзу. Забавная сторона дела начала понемногу бледнеть в ее глазах, и веселье сменилось усталым отвращением. Она почувствовала, что больше не может выносить общество Джеральда Фостера. Она встала и решительно заговорила.

– А теперь, – сказала она, – я все уберу. Однако у Джеральда было другое мнение.

– Нет, – сказал он с внезапной торжественностью. – Ничего подобного. Пусть посмотрит. Оставь все, как есть.

– Не валяй дурака, убрать придется. И я это сделаю. А ты пока пойди и посиди в моей квартире. Когда будет можно, я приду и скажу.

– Нет, – сказал Джеральд, качая головой.

Салли, стоявшая на куче хрустящих руин, топнула ногой. Внезапно сам его вид стал ей невыносим.

– Делай, что говорят, – прикрикнула она на него.

Мгновение Джеральд колебался, однако его воинственный пыл быстро угас. Повозражав для виду, он побрел прочь, и Салли услышала, как он вошел в ее квартиру. Она вздохнула с облегчением и взялась за дело.

На кухне нашлась щетка с длинной ручкой. Вооружившись ею, Салли занялась уборкой. Действовала она умело, и постепенно из хаоса начал возникать какой-то порядок. Конечно, чтобы комната вновь выглядела обитаемой, требовалась полная переделка. Однако через полчаса она расчистила пол и смела куски ваз, блюд, ламп, картин и стаканов в аккуратные кучки вдоль стен. Она отнесла щетку на кухню и, вернувшись в гостиную, распахнула окно и выглянула наружу.

Ощущая какую-то нереальность, она заметила, что ночь кончилась. Тихая улица была залита тем странным металлическим светом, который обычно возвещает зарю солнечного дня. Что-то нашептывал прохладный бриз. Небо над крышами домов было ровного бледно-голубого цвета.

Она отошла от окна и пошла к двери. Внезапно нечеловеческая усталость навалилась на нее. Она наткнулась на кресло и поняла, что едва держится на ногах. Ее глаза закрылись еще до того, как голова коснулась подушки, и она заснула.

3

Салли проснулась. Солнечный свет лился через открытое окно, а с ним в комнату проникали мириады звуков. Город пробудился и занялся делом: по тротуару стучали шаги, гудели автомобили, откуда-то донесся лязг проходящего трамвая. О том, который теперь час, можно было лишь гадать, одно было ясно – утро началось уже давно. Он встала. Мышцы одеревенели. Голова болела.

Салли пошла в ванную, умылась и почувствовала себя лучше. Больше не было тупой подавленности, следствия дурно проведенной ночи. Она высунулась из окна, наслаждаясь свежим воздухом, потом направилась к себе домой. Ее приветствовало хриплое дыхание, и она увидела, что Джеральд Фостер тоже провел ночь в кресле. Он неуклюже развалился у окна, вытянув ноги и положив голову на подлокотник. Зрелище не из приятных.

Некоторое время Салли стояла, глядя на него с отвращением, которое почувствовала еще прошлой ночью. Однако теперь к отвращению примешивалась радость. Мрачная глава ее жизни закрылась навсегда. Что бы ни произошло с ней в будущем, больше она не затоскует по этому человеку, который когда-то был так прочно вплетен в ткань ее жизни. Раньше она думала: вряд ли когда-нибудь ей удастся избавиться от его образа, однако сейчас она смотрела на него спокойно, испытывая нечто среднее между жалостью и презрением. Романтическая дымка исчезла.

Она слегка потрясла его, и он подскочил, щурясь от яркого света. Рот был по-прежнему приоткрыт. Он тупо уставился на Салли, затем неловко вылез из кресла.

– Боже мой! – Джеральд прижал обе руки ко лбу и снова сел. Сухим языком он облизал губы и простонал. – Голова трещит!

Салли могла бы сказать, что он это заслужил, однако сдержалась.

– Ступай в ванну, умойся, – предложила она.

– Да, – согласился Джеральд, снова вытаскивая себя из кресла.

– Хочешь завтракать?

– Нет! – слабо простонал Джеральд и заковылял в ванную.

Салли присела в освободившееся кресло. Никогда в жизни она себя так не чувствовала. Происходящее напоминало сон. Из ванной послышался слабый плеск воды, и она поняла, что снова засыпает. Она встала, открыла окно, и вновь свежий воздух привел ее в чувства. Она наблюдала за жизнью улицы с отстраненным интересом. Все казалась ей нереальным, словно сон. Прохожие сновали по каким-то таинственным делам. Кот с непроницаемым видом изящно переходил дорогу. У дверей дома сонно урчала открытая машина.

Салли очнулась, услышав звонок в дверь. Она подошла, открыла и обнаружила на пороге Брюса Кармайла в легком плаще. Очевидно, пытаясь смягчить суровость своих черт, он расплылся в сияющей улыбке.

– Ну, вот и я! – радостно объявил он. – Вы готовы?

С утра мистер Кармайл был настроен покаянно. За бритьем и позже, в душе, он еще раз все обдумал и пришел к выводу, что его поведение накануне оставляет желать лучшего. Не то чтобы он был груб, однако назвать его приятным тоже было нельзя. Надо признать, прощаясь с Салли в «Цветнике», он был резок, а образцовый влюбленный так себя не ведет. Вчера он позволил эмоциям взять над собой верх, и теперь хотел загладить этот промах. Отсюда и приветливость, которая обычно в столь ранний час не была ему свойственна.

Салли беспомощно уставилась на него. Она совершенно забыла, что он обещал заехать за ней утром и отвезти на прогулку. Она поискала слова и не нашла их. А поскольку мистер Кармайл в этот миг спорил сам с собой, поцеловать ее сейчас или подождать более подходящего момента, оба они растерялись, и сердечная улыбка слиняла с его лица, как будто кончился завод.

– У меня там… э… машина возле дома…

В это мгновение мистер Кармайл лишился дара речи. Как Раз когда он начал фразу, дверь в ванную отворилась, и оттуда выплыл Джеральд Фостер. Мистер Кармайл уставился на Джеральда, Джеральд уставился на мистера Кармайла.

Сунуть голову под холодный кран наутро после бурной ночи – прекрасное тонизирующее средство, однако полностью излечить страдальца ему не под силу. В случае с Джеральдом Фостером, тяжелом и чреватом осложнениями оно вряд ли вообще подействовало. Неизвестный, который вгонял раскаленные докрасна заклепки в основание его черепа с того самого мгновения, как Джеральд Фостер проснулся, трудился по-прежнему. И Джеральд смотрел на мистера Кармайла изнуренно.

Брюс Кармайл со свистом втянул воздух и замер. Его глаза сверкали мрачным огнем. Он разглядывал Джеральда и не находил в нем ничего приятного: сутулая фигура в жалких остатках вечернего костюма, отвратительное помятое лицо с розовыми глазками и сизый подбородок, явно нуждавшийся в бритве. И все сомнения, одолевавшие мистера Кармайла с их самой первой встречи, разом превратились в уверенность. Выходит, дядя Дональд оказался прав! Она именно из тех девиц!

У него под боком тучный дух дяди Дональда удовлетворенно пропыхтел:

– А я что говорил!

Салли не шевелилась. Ситуация казалась ей немыслимой. И, словно все действительно происходило во сне, она почувствовала, что не способна ни говорить, ни двигаться.

– Так… – произнес мистер Кармайл, и выразительно помолчал. Холодная ярость захлестнула его. Он ткнул пальцем в Джеральда, заговорил было, но, обнаружив, что заикается, замолчал снова. В этот ответственный момент он не собирался ронять свое достоинство, заикаясь. Он сглотнул и нашел фразу, оказавшуюся достаточно краткой, чтобы произнести ее на одном дыхании, и в то же время достаточно длинной, чтобы выразить все его чувства.

– Пошел вон! – сказал Брюс Кармайл.

У Джеральда Фостера была собственная гордость, и ему показалось, что пришло время заявить об этом. Однако была у него и мучительная головная боль, так что когда он надменно распрямился, чтобы спросить мистера Кармайла, что, черт подери, тот имеет в виду, жестокий спазм заставил его немедленно съежиться. Он сжал лоб руками и замычал.

– Вон! – повторил мистер Кармайл.

Мгновение Джеральд колебался. Однако еще один пронзительный спазм убедил его, что в продолжении этого спора нет ни выгоды, ни удовольствия, и он медленно потащился к двери.