Текст книги "Том 14. М-р Моллой и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Одна из трудностей при составлении исторических хроник – в том, что, излагая диалог между героями, составитель принужден оставлять существенное и отсеивать лишнее, приводя лишь главные реплики, а не стенографическую запись. Поэтому достаточно упомянуть, что лорд Блистер, поведя разговор о нравственных устоях и духовных изъянах племянника, не упустил самой малой мелочи. Слово «гнида» мелькало здесь с той же частотой, что и прилагательное «паршивая». К моменту выхода на заключительный вираж, мораль, к которой пришел бы каждый, кто бы эту речь ни услышал, сводилась к тому, что остается великой тайной, как столь презренный отпрыск рода человеческого, Фредерик Фозерингей Виджен, умудрился проникнуть в такое уважаемое заведение, как отель «Баррибо»,

Филиппика эта вызвала у Фредди ощущения, знакомые людям, которым довелось пережить в Сан-Франциско землетрясение!906 года. Он заметно сник, он все глубже и глубже погружался внутрь ладно скроенного костюма, когда свершилось то, что напрягло его мышцы, разожгло кровь[53]53
  …напрягло его мышцы, разожгло кровь – см. «Генрих V».


[Закрыть] и привело к догадке, что можно твердо сидеть на своем месте и к тому же стоять за свои права. В дверях ресторана появилось двое посетителей и прошествовали к столу, за которым сидел пэр. Один из них был Пуфиком Проссером, другой – Мыльным Моллоем. В апартаментах Мыльного они успели выпить аперитива, а Пуфик выписал чек за очередной пакет акций «Серебряной реки», осыпав неумеренными излияниями признательности сей великодушный поступок.

Появление Мыльного не замедлило сказаться на Фредди. Град унизительных сравнений, Извергавшийся из уст дяди, совершенно затмил в его сознании мысль о том, что очень скоро, еще до отъезда в Кению, он станет богатым человеком, а там уж разбогатеет вконец. И вот, вернувшись к нему, мысль эта напомнила, что нет ровным счетом никакой необходимости высиживать и выслушивать хулу этого обрюзгшего родича, который вместо того, чтобы оскорблять и поносить свою плоть и кровь, мог бы с большей пользой употребить время на турецкие бани или на вкушение хлеба и помидоров. Спокойствие и сила наполняли его, и в том, как он распрямлялся в кресле, было немало от движений червяка, выползающего на поверхность после страшной бури. Он не сомневался, что ему вполне по плечу задача отбрить любого двухсотпятидесятифунтового дядю.

– Все это очень мило, дядя Родни, – небрежно отозвался он, – да и вы, наверное, правы во многом, только, понравится вам это или нет, на самом-то деле вы ничего не знаете.

Было бы неточно утверждать, что этот вызывающий тон со стороны того, кого не рискнешь уподобить даже пыли под колесами своей колесницы, заставил лорда Блистера задохнуться от возмущения. Ему и без того дышалось настолько тяжко, что лишний глоток воздуха способен был взорвать его в мелкие клочья. Пришлось удовольствоваться свирепым оскалом.

– Я не понимаю тебя.

– Постараюсь объяснить так, чтобы и дураку стало ясно. То есть… Ну, вы меня понимаете. Давайте-ка я сначала задам вам один вопрос. Вот вы все распаляетесь, что Шусмит взял тропку повыше, а я, стало быть, пониже,[54]54
  …взял тропку повыше, а я, стало быть, пониже – Фредди цитирует шотландскую любовную балладу «На берегах Лох Ломонда».


[Закрыть] отношения у нас страдают, а вам самому бы понравилось прислуживать на побегушках в адвокатской конторе?

– Вопрос как-то не стоит.

– Стоит-стоит, если я его поставил. А ответ – нет, нисколько не понравилось бы. Вот и мне не нравится. Я хочу поехать в Кению и стать там кофейным королем.

– Опять этот вздор!

– Это не вздор. Трезвый, взвешенный шаг.

– Ты уже говорил мне, что хочешь получить у меня три тысячи фунтов, чтобы вложить в дело. Только я тебе их не дам.

Фредди брезгливо отмахнулся. Пэр королевства, поедавший в данный момент truite bleu,[55]55
  Форель в винном соусе.


[Закрыть] застыл в восхищении, не донеся вилку до рта. Такого он от тощего не ожидал. Видимо, тощий ухватил быка за рога; и пэр от всего сердца пожелал ему удачи. Незадолго перед тем он опознал в лорде Блистере члена своего клуба, чья манера есть суп была ему глубоко неприятна, и теперь страстно жаждал, чтобы тощий хорошенько ему всыпал.

– Поберегите свое золотишко, дядя Родни! – сказал Фредди, сожалея вдогонку, что не решился на «барахлишко». – Не позарюсь я на него. Своих денег девать некуда.

– Что?!

– Буквально некуда. Если не сейчас, то через парочку дней. Поверните-ка ваш жбанчик на десять градусов, норд-норд-ост. Замечаете, там, за столиком, павлин сидит? Не тот, который с прыщами, а другой. Богатый американский финансист.

Лорд Блистер осмотрелся кругом.

– А, так это же Моллой! Фредди удивился.

– Вы знакомы?

– Разумеется. Он ведет операции с бумагами, которыми я владею.

– Чьи они?

– Видит Бог, не знаю, почему это должно тебя беспокоить, но принадлежат они концерну по добыче и переработке нефти «Серебряная река».

– О Господи! Вы их у него купили?

– Да, купил.

– И я тоже.

Лорд Блистер вытаращился на него.

– Кто, ты?!

– Собственноручно.

– Да с каких радостей у тебя вдруг нашлась?..

– Заначка, чтобы расплатиться? Крестная кое-какие пиастры завещала. Сумма не убийственная, но хватило, чтобы профинансировать подписку. Теперь вам ясно, что я по Щусмиту слезки ронять не собираюсь? Через месяц-другой десять тонн у меня на полке среди сувениров будут валяться. Моллой это гарантирует. Кто такой Шусмит, я теперь вообще могу забыть, а «Шусмит, Шусмит и Шусмит» – тем более. Удивительно, – пустился он в размышления, – какие только ярлыки не шьют себе эти адвокатские конторы! На днях познакомился с одним субъектом в клубе, и он рассказывал, что работает на «Хогг, Хогг, Симпсон, Бивэн, Мэргатройд и Мерриуэзер». Я говорю ему: «Однако! И как же они себя чувствуют?», а он мне отвечает, что они все перемерли еще в восьмидесятых, и делом заправляет некий Смит. Что я хочу сказать? Ахал бы дядя, на себя глядя. Вы меня поняли?

Облик и поведение лорда Блистера переживали существенное обновление. И хотя говорить о том, что сделался он ласков и нежен, было бы, пожалуй, преждевременно, он перестал смотреть на Фредди так, как если бы тот был носителем бубонной чумы, застигнутым за обшариванием его карманов. Разница между восприятием племянника, потерявшего работу и таящего в себе угрозу обратиться за содержанием, и племянника, подписавшегося на ценные бумаги баснословно процветающей нефтяной компании, обозначается изящно, но очень внятно. В качестве примера можно указать на то, что бережливый по натуре человек, ведущий счет каждой копеечке, осведомился у Фредди, не хотелось бы ему к кофе ликера. Он слегка поморщился, когда Фредди ответил утвердительно, поскольку ликер в «Баррибо» стоит недешево, однако обходительности не растерял. Пэр, поглощавший всю сцену, так же выпучив глаза, как сорок лет назад, наблюдая за безмолвным движением кинокадров, на этом месте решил, что драма исчерпана, и вновь принялся за свою truite.

– Ну что же, должен сказать, это меняет дело, – сказал лорд Блистер. – Если у тебя имеются солидные средства, ты, разумеется, не обязан цепляться за низкий оклад в шусмитовской фирме, тем более, учитывая, что ты вознамерился отправиться в Кению. Надеешься там прижиться?

– Мой приятель Боддингтон в восторге. Пространства там, он пишет, огромные и совершенно открытые.

– Выращивание кофе – это большие деньги.

– Горы золота. Мне, например, точно известно, что Боддингтон курит сигары по семь шиллингов шесть пенсов.

– Да, ты поступаешь разумно… С другой стороны, сам бы я вряд ли захотел поселиться в Кении.

– Могу вас понять. Всегда рискуешь, конечно, что тебя съест лев, и все пойдет насмарку, но надо ведь делать допуск в ту или иную сторону. Я много об этом думал, дядя Родни, и пришел к убеждению, что Кения – это то, что нужно, если, правда… – Фредди умолк, и легкий румянец покрыл его щеки. – Если со мной будет Салли. Я, наверное, вам еще не говорил, но я собираюсь жениться.

Лорд Блистер онемел от ужаса. И в физическом, и в чисто умственном отношении считаясь одним из самых крепких лондонских холостяков, он с неизменным благоговением поминал ангела-хранителя, состряпавшего ему размолвку, когда в свое время его посещала мысль обвенчаться с Лейлой Йорк, урожденной Бесси Биннс.

– Вы уже обручены? – проговорил он дрогнувшим голосом. Фредди не был его любимчиком, но гуманные инстинкты есть у каждого человека, и он посочувствовал бы любому, кто стоит над матримониальным омутом.

– Это, – ответил Фредди, – мы узнаем определенно, когда вернется мисс Йорк. Строго между нами, у меня с моею суженой вышло плачевное недоразумение.

– А-га! – отозвался лорд Блистер, оживляясь, как свойственно человеку при известии о том, что надежда не погибла.

– Мисс Йорк сейчас звонит по телефону и пытается ее урезонить. Знаете, из-за чего вся неприятность? Салли тогда заявилась неожиданно и увидала женщину в моей пижаме… А, вот она идет, – проговорил Фредди, подтягиваясь кверху, как семга в нерестовый период. Итак, говорил он себе, сейчас он услышит приговор.

Лейла Йорк принесла самые восхитительные новости.

– Все уладилось, – кратко бросила она, подходя к столику. – Можете расслабиться, Виджен. Она заказывает приданое.

– То есть вы хотите сказать?..

– На Потомаке[56]56
  На Потомаке тишь да гладь – (All is quiet along the Potomac tonight) – фраза, приписываемая американскому воину и политику Джорджу Б. Макклеллану (1826–1885). С другой стороны, она содержится в стихотворении американской поэтессы Этель Линн Бирс (1827–1879), датируемом 1861 г.


[Закрыть] тишь да гладь. Перед вами – светлая дорога. Можете действовать по намеченному плану.

Лорд Блистер боролся с судорогой.

– Если я тебя понял, эта девица, как бишь ее, вознамерилась выйти за Фредерика?

– И выйдет, как только получит лицензию.[57]57
  …сделает это, как только получит лицензию – имеется в виду разрешение, выдаваемое магистратурой, регистрировать брак или венчаться раньше, чем пройдут три недели от подачи заявления или официального объявления в церкви.


[Закрыть]

– Боже мой! – проронил лорд Блистер, словно бы только что услышал из уст опытного медика, что его племяннику осталось жить в лучшем случае месяц; и в смятенных чувствах обернулся к Фредди. – У вас и бумаги имеются?

– Масса.

– И там упоминается женитьба?

– Через каждую строку.

– Официант! – возопил лорд Блистер, начисто позабыв о том, что цены отель «Баррибо» заламывал такие, словно потчевал клиентов платиной. – Подайте-ка бренди.

Фредди был оглушен свалившимся счастьем, но не позабыл о нормах учтивости по отношению к стоящей у накрытого столика даме.

– А вы разве не присядете? – спросил он.

– Нет времени.

– Еще целый день впереди.

– Все возможно, но я записалась к парикмахерше, которая примет меня, только если я попаду к ней в ближайшие десять секунд. Спасибо за ланч, Родни. Хорошо, что снова увиделись. Как в те стародавние времена.

Лорд Блистер затрепетал. Так случалось всегда, когда ему напоминали о стародавних временах. Если бы не милосердие Божие и отточенная, мастерская работа ангела-хранителя, подумал он, быть бы ему в том же незадачливом положении, в котором оказался племянник.

Лейла Йорк собралась двинуться восвояси, однако, словно некий василиск наложил на нее свои чары, застыла на месте, и глаза ее сузились. Видимо, ее обеспокоил стол, за которым Мыльный Моллой предавался радостям жизни за счет Пуфика. Пуфик, вообще говоря, расставался с деньгами осторожно; однако если вдруг является человек и преподносит тебе пухлую дольку такого сочного ананасика, как «Серебряная река», дело чести его угостить.

Она тяжело перевела дыхание.

– Наверное, если швырнуть мясным рулетом в другого посетителя, «Баррибо» внесет меня в черные списки, – произнесла она с тоской в голосе, – однако соблазн – страшный. Взгляните-ка на этого гада, который лопает, как изголодавшийся питон. У него совесть праведника, скажете вы. Не будь я слабой, немощной женщиной, подошла бы, да и ткнула его мордой в то, чем он там обжирается.

Фредди не сразу собрался с мыслями. На какого именно гада, спросил он, она указывает.

– Третий столик отсюда, рядом с мужчиной в очках. Этот, высоколобый.

– Вы говорите про Томаса Дж. Моллоя?!

– Не знаю. Я с ним встречалась только дважды, и визитками мы не обменивались. Первый раз в Ле Тукэ, когда он объегорил меня на тысячу фунтов с помощью фальшивых акций какой-то «Серебряной реки», второй – когда он явился в Вэлли Филдс, и я показала ему свой дробовик.

Изумление Фредди переросло все возможные границы. Ощущение было такое, будто эпитет «фальшивые» она предпослала акциям «Серебряной реки», но он полагал, что не все правильно расслышал. Точь-в-точь, как и лорд Блистер, который вышел из задумчивости и уставился на нее, не мигая.

– Как-как ты сказала? – вскричал он.

– Я говорила вот о том червонном валете и о том, как он уболтал меня купить эти акции.

– Но ведь это огромная ценность!

– Не знаю, для кого как. Может быть, для ценителя туалетной бумаги. Хорошо, если вы по ним два пенса вернете. Я так говорю, потому что сама попыталась и узнала, что покупателей на них нет. Единственное предложение исходило от человека, у которого ребенок-дебил. Он сказал мне, что разноцветные бумажки могут доставить малышу радость. И ведь вся дикость в том, что балабола этого нельзя посадить в тюрьму: я наводила справки, и выяснялось, что рудник «Серебряная река» существует где-то в Аризоне. Он купил его за пятьдесят долларов, и из него выкачали все до последней капли еще в двадцать шестом году. Это развязывает ему руки. Он может надувать направо и налево безвинных чайников, не рискуя схлопотать срок за выманивание денег при помощи заведомо ложных сведений. Вот в таком мире и приходится жить, – закончила Лейла Йорк и направилась к выходу, чтобы не опоздать в парикмахерскую.

Покинутые ею дядя и племянник напоминали скульптурную группу, вытесанную из гранита неким зодчим, которого их бывшие друзья и почитатели наняли для увековечения памяти. Пэру, покончившему с truite bleu и принявшемуся было за взбитый омлет, почудилось, как только они оказались в поле его наблюдений, что они что-то не то съели – конечно, не устриц, поскольку дело было в июне, и уж, конечно, не truite bleu, она вне подозрений. Более уместно предположить что-нибудь из семейства гуляшей, есть которые нельзя, кроме тех случаев, когда, как человек дальновидный, вы заблаговременно заказали химический анализ сведущему специалисту.

Первым пришел в движение лорд Блистер, и весьма немногие из тех, кто лицезрел его только в курительной комнате клуба, где он вразвалочку ступал к столику с газетами и журналами, чтобы взять в руки свежий выпуск «Скэч» или «Тэтлер», смогли бы заподозрить в нем способности к развитию таких скоростей. Увидев, как он покрыл отделявшее его от Мыльного расстояние, можно было живо вообразить пассажира железной дороги, влетающего за пять минут до отхода поезда в привокзальный буфет где-нибудь на Виктории или Ватерлоо и требующего джина с тоником. Вздыбившись над Мыльным и гулким ударом опустив ему на плечо руку, он произнес:

– Вы мерзавец и плут!

Мыльный, которого эти слова настигли, когда он заглатывал филе средней прожарки, отвечать не стал, чтобы окончательно не подавиться. Роль решительного человека, совершенно необходимую в подобных случаях, принял на себя Пуфик.

– Как вы его назвали?

– Плутом.

– Плутом? Может, объясните?

– Объясню. Акция «Серебряной реки», которую он мне продал, стоит меньше туалетной бумаги. Этот человек – отъявленный шельмец!

У Пуфика затряслась челюсть. Под прыщами проступала бледность.

– Вы это серьезно?

На такой вопрос полагается ответить: «Еще как!», но лорд Блистер говорить не мог. Приходилось расплачиваться за проделанный рейд. Он лишь кивнул головой.

Пуфику было довольно и кивка. Где лорд раздобыл такие сведения, он не знал, но ни на мгновение в них не усомнился. Такие уважаемые граждане, как лорд Блистер, не будут закатывать сцены в общественных местах, если не имеют убедительных оснований, а побагровевшая физиономия Мыльного представляла очевидное доказательство виновности. На самом деле побагровел Мыльный из-за филе, о котором упоминалось выше, но этого Пуфик не ведал. Суть его мыслей сводилась к тому, что если человек, которого назвали жуликом, в одно мгновение начинает смахивать на спелую сливу, то вердикт по делу вынесен. Вспомнив о том, что в бумажнике его визави находится чек на две тысячи фунтов, подписанный «А. Проссер», Пуфик действовал безотлагательно. Обойдя кругом столик, он ринулся на Мыльного, и, не теряя ни секунды, стал его душить.

На свете немало ресторанов, где подобное поведение сопровождалось бы одобрительным гиканьем или, хотя бы, простым вздыманием бровей, но не таков ресторан, принадлежащий отелю «Баррибо». В скорбном недоумении переглянулись между собой официанты, метрдотель поджал губы, пэр королевства промолвил: «Неподражаемо. Бесподобно!», а мойщика посуды послали за полицией.

В надлежащий срок прибыли сразу двое штатных сотрудников, а поскольку каждый из них размерами был с кузена Джорджа, они легко и весьма своевременно спасли человеческую жизнь, хотя тот же Пуфик, если б его спросили, усомнился, применимо ли это слово к существу, на груди которого он восседал. Взяв Пуфика под стражу, полисмены удалились, а отель «Баррибо» вновь погрузился в обычное для него изысканное благолепие.

Ничего этого Фредди не заметил. Он сидел за столиком, обхватив голову руками.

20

В наши дни, получив добрые известия, люди нечасто произносят «Шик-блеск-красота!», тогда как в былые времена это, по-видимому, было самым обычным делом, и потому Салли, отойдя от телефона по завершении переговоров с мисс Йорк, не воспользовалась таким способом самовыражения. Однако настроение вполне позволяло ей это сделать, поскольку душа ее возликовала, а жизнь, совсем незадолго до того казавшаяся серой и беспросветной, словно промозглое воскресенье в северном промышленном городишке, снова стала средоточием радости и солнечного света, в полном согласии с тостом, провозглашенным Лейлой Йорк в адрес ее Создателя. Удачней всего, пожалуй, передал бы эти чувства возглас «Ура!»

Но за приступом счастья последовали муки совести. Салли затрепетала при воспоминании о том, сколь неблаговидные подозрения посещали ее по поводу Фредерика Виджена, тогда как Фредерик, оказывается, совершенно сливался с образом сэра Галахада. Следовало подумать о том, твердила она, что всякий человек, имеющий такого кузена, в сущности, обречен рано или поздно застать у себя в гостиной блондинку, облаченную в его пижаму. Уж если парадом взялся командовать Джордж, можно только удивляться, что блондинка – в единственном числе.

Муки совести уступили место признательности. Лейла Йорк прекрасно справилась с функцией посредника. Именно она, которая без устали проделывала то же самое в выходящих из-под ее пера романах, довела дело до счастливой развязки, и Салли показалось, что ответный жест был бы нелишним. Единственное, что ей пришло в голову, – заменить отбивную с жареной картошкой каким-нибудь особым блюдом. Надев шляпку, она отправилась на поиски нужных ингредиентов.

Хотя цветов здесь выращивают больше, а за лужайками ухаживают лучше, чем в любом другом пригороде к югу от Темзы, Вэлли Филдс немного скудноват на-роскошные магазины, в которых можно запастись всем необходимым для умопомрачительного обеда. Чтобы справиться с этой задачей, вам придется дойти, страшно сказать, до Брикстона, и вот туда-то и направила свои стопы Салли. Следовательно, вернуться скоро она не могла. Когда ж это свершилось, она увидела на крыльце «Приусадебного мирка» мистера Корне-лиуса.

– О, мисс Фостер! – сказал мистер Корнелиус– Вот и вы, наконец. А я все звоню и звоню.

– Простите, – сказала Салли. – Отправилась за покупками в Брикстон, да вот туземец-рикша заплутал на обратном пути. Ничего не случилось? С вами все в порядке?

– Со мной – да. Самочувствие превосходное, сердечно вам благодарен. И так – всегда, – продолжал мистер Корнелиус, в котором тенденция к словоохотливости проявлялась всякий раз, когда заходила речь о его здоровье, – если бы только не внезапные схватки ревматизма, которые случаются со мной при плохой погоде. А вот мистер Виджен меня очень тревожит. Сидит под деревом у себя в садике и стенает.

– Стенает?!

– Уверяю вас. Мне нужно было проведать кроликов, один из которых отказался от латука, а это более чем странно, поскольку на аппетит он никогда не жаловался, и тут-то я увидел мистера Виджена. «Добрый вечер, мистер Виджен», – говорю я. Он поднял голову и как застонет…

– И вы его ни о чем не спросили?

– Как тут спросишь? У меня возникло предположение, что он получил дурные известия, а в подобных обстоятельствах тактичный человек лезть не будет.

Салли вдруг осенило:

– А вы не думаете, что он пел?

– Полностью исключено. Я слышал, как он поет, это совсем непохоже.

– Ну что ж, большое спасибо, мистер Корнелиус, – сказала Салли. – Пойду узнаю, что случилось.

Она поспешила в дом, разложила покупки на кухне и выбежала в сад. В голове у нее складывалась теория, способная связать все обстоятельства. Фредди, как было ей известно из телефонного разговора с Лейлой Йорк, обедал в отеле «Баррибо» за счет своего дяди, а когда человек, который в обеденный перерыв пьет кофе с сандвичем, вдруг попадает к бесплатному столу в таком заведении, он может немного перегнугь палку. Подойдя к забору, она понадеялась, что двух разбавленных в стакане таблеток будет достаточно, чтобы на щеках у возлюбленного вновь заиграл румянец.

Но стоило ей его увидеть, как надежда эта увяла. Он больше не сидел под деревом, он расхаживал взад-вперед по лужайке, и, бросив взгляд на осунувшееся лицо, она тут же заключила, что дело не только в преходящем воспалении слизистой оболочки. Несходство между страдающим человеком, и тем, кого гложет вопрос, почему же он не воздержался от омара, легко бросается в глаза даже издали.

– Фредди! – крикнула она. Он проковылял к забору и обвел ее опустошенным взором.

– Здравствуй, – отозвался он глухо, и она с ужасом поняла, что ни это свидание, ни то, что после ледяной отчужденности она с ним заговорила, не в силах рассеять его уныние.

– Фредди, дорогой! – взмолилась она, заподозрив, что он не знает о ее разговоре с мисс Йорк, – Неужели она не сказала тебе, что все уладилось?

– Кто?

– Лейла Йорк.

– А-аа, да-да-да. Сказала. Это, конечно, очень хорошо, как будто съездил в Боньор Реджис… Освежает… В этом смысле все в порядке.

– Тогда почему у тебя такой скорбный вид?

Миг-другой он размышлял молча. Специалист по Шекспиру, должно быть, сумел бы при взгляде на него сравнить его с наименее бесшабашным из всех Гамлетов, виденных на сцене от «Олд Вика» до Стратфорда.[58]58
  «Олд Вик» – современное название крупнейшего лондонского театра. Стратфорд-на-Эйвоне – родина Шекспира.


[Закрыть]

– Не знаю, как это помягче выразить.

– Что именно?

– То, что со мной случилось.

– У меня мурашки по коже бегают!

– Они еще не так забегают, когда ты все узнаешь, – молвил Фредди с прискорбным злорадством. Человек, которому предстоит обнародовать печальные вести, испытывает греховное наслаждение при мысли о том, что это – истинная сенсация. – Мне конец!

– Что случилось?!

– Я разорен. Я погиб. Все пропало.

– О чем ты?!

– Пока я буду говорить, дыши носом и глубже. Помнишь эту мою акцию «Серебряной реки»?

– Ну конечно.

– Она пустая.

– Но мне казалось…

– Мне тоже. Вот где вся закавыка. Этот Моллой – истинный гад. Волк в овечьей шкуре. Только и думает, кого пожрать.[59]59
  …думает, кого бы пожрать – см. Пс 5:8.


[Закрыть] Меня-то он сожрал в два счета. Тысяча штук испарилась за клочок бумажки, которому красная цена два пенса. А, кстати сказать, – припомнил Фредди. – Меня с работы уволили.

– О, Фредди!

– Шусмит этим утром выгнал. Одна пакость за другой! Салли бессильно прислонилась к забору. Устремив взгляд на Фредди, она обнаружила, что он словно бы реет в воздухе. Из чего не следует, что он стал выглядеть лучше.

– Единственный просвет в том, что он выдал мне месячное жалованье, так что я позволю себе пригласить тебя в ресторан. Как ты, не против?

Салли кивнула. Говорить она пока не могла.

– Нужно возместить моральные убытки. Отправимся в «Ритц» и кутнем на полную катушку. Мы же, как-никак, теперь вместе, – угрюмо добавил он.

К Салли вернулась речь.

– Что же ты собираешься делать?

– А вот, наконец, и главный вопросец! Что я могу делать? Видимо, подыскивать работу. Только что же это за работа такая? Мы, Виджены, большие привереды.

– А в Кению ты поехать не сможешь?

– Только если сумею приобрести в ближайшие два-три дня три тысячи фунтов, а шансы на это можно считать умеренными до тех пор, пока я не схвачу мотыгу и не пойду на приступ Английского банка. Вчера мне пришло очередное письмо от Боддингтона. Он не может ждать до бесконечности, и если я не хочу войти в долю, то он будет искать другого человека. Нет, похоже, что Кению мы проплыли.

Салли встрепенулась. У нее зародилась идея.

– Знаешь что…

– Нет, не знаю.

– Я подумала о Лейле Йорк.

– А что с ней случилось?

– Почему бы тебе не занять у нее денег? Фредди удивился.

– У мамаши Йорк?

– Ну да.

– Три тысячи?

– Она и не заметит. У нее их столько, что она не понимает, куда их можно деть. Все, что она ни напишет, расходится миллионным тиражом, а права на последнюю книгу она продала киношникам за триста тысяч долларов.

Бессмысленно уверять, что при упоминании такой суммы Фредди не сглотнул слюну, однако он был стоек. Персонаж Лейлы Йорк, которого агент темных сил искушает блеском презренного металла, не мог бы дать более решительный отпор:

– Нет, нет и нет, черт бы меня побрал!

– Ты возьмешь в долг. А потом отдашь.

Фредди качал головой. Его взгляды на краткосрочные ссуды так и не устоялись и тем не менее некоторых правил он придерживался неукоснительно.

– Исключено. Дядя Родни – да. Пуфик Проссер – за милую душу. Если б тот или другой хотя бы в малой степени показали готовность к взаимодействию, я бы с превеликой радостью сел им на ухо. Но просить денег у женщины, которую я знаю-то пару дней? Извините, не буду. Нет и нет. Есть у Видженов собственное достоинство.

Которое так помогает им, прибавила бы Салли, будь она в состоянии связно мыслить. С одной стороны, она восхищалась непреклонным, сильным, бескомпромиссным человеком, из уст которого вырвалось это благородное признание. С другой стороны, ей хотелось хватить его по макушке чем-то увесистым, чтобы голова у него наконец заработала.

Она внезапно ощутила, что вот-вот разрыдается.

– Мне нужно пойти в дом, – сказала она. У Фредди отвисла челюсть.

– В дом?

– Да!

– А мне нужно, чтобы ты была рядом. У нас куча нерешенных дел.

– Можем заняться ими попозже. Я должна приготовить обед.

– Мы с тобой обедаем в «Ритце».

– Знаю, но нельзя оставлять голодной Лейлу. Я ей цесарку купила.

Фредди безнадежно махнул рукой.

– Цесарка… в такой момент! Хорошо, стряпай. Когда ты кончишь?

– Она обедает довольно рано. К полседьмому, судя по всему, я буду готова.

– Договорились.

– Ну, пока, – сказала Салли и повернула к дому. Когда она проходила через заднюю дверь, слезы лились потоком. Не из тех она была девушек, которые плачут по всякому поводу, но уж раз начав, исправно доходила до конца.

Она приводила себя в порядок в ванной, когда в дверь позвонили. Предполагая, что мистер Корнелиус явился за свежей сводкой о стонах ближайшего соседа, она нехотя спустилась вниз и открыла дверь.

Однако на крыльце вместо мистера Корнелиуса стоял высокий, худой, небрежно одетый мужчина, чья внешность, несмотря на то, что она, бесспорно, видела его впервые, что-то ей смутно напоминала. В руке он держал большую плетеную корзину.

– Простите, пожалуйста, – сказал он. – Вы хозяйка дома?

– Я – ее секретарша.

– А сама она здесь?

– К сожалению, нет. Но скоро вернется.

– Я подожду, если не возражаете, – сказал мужчина. – Я очень долго добирался, и мне бы не хотелось с ней разминуться.

Попятившись бочком мимо Салли с виноватым и даже сокрушенным видом, он проскользнул в гостиную и опустил на пол корзину.

– Я принес ей змей, – сказал он.

21

Ничто не способно так приободрить женщину, как отличный массаж лица и новенькая прическа, и Лейла Йорк, выйдя из косметического кабинета и садясь в машину, готова была взлететь в воздух, что естественно для тех, кто достиг апогея. И в физическом, и душевном отношении она набрала оптимальную высоту. Южные предместья не так часто балуют живописностью своих ландшафтов, однако, пока она через них проезжала, умилили ее вконец. Массу дивных вещей обнаружила она в Клэпхэм Коммон, а уж Херн Хилл показался ей истинным раем.

Сердце у нее было щедрое и отзывчивое. Не было на свете людей, на которых она смотрела бы с неприязнью, за исключением особо насоливших ей Томасов Дж. Моллоев, и самое большое ее удовольствие состояло в том, чтобы порадовать ближних. Упоительно сознавать, что благодаря твоим усилиям Салли сумела удержать свое счастье, когда ты души не чаешь в этой девушке, а разлуку юных сердец отвергаешь вообще, тем паче – весною. Ей не терпелось заглянуть Салли в лицо, и заглянуть в него именно теперь, когда устранились все эти нелепые подозрения и вымыслы, словно бы списанные из ее романов. Должно быть, сияет и светится, предположила она.

Предположение не оправдалось. Когда Лейла Йорк появилась в «Приусадебном мирке, Салли находилась в палисаднике перед домом, однако на ее отнюдь не сияющем и не светящемся лице лежала печать озабоченности. Печать эта неизбежно ложится на лица всех девушек, если они недавно выскочили из гостиной, в которой незнакомый мужчина выкладывает из корзины змей, но о последнем обстоятельстве Лейла Йорк ничего не знала. А потому, решив, что весеннею порой между юными сердцами пробежала еще одна трещинка, при всем своем благодушии не смогла побороть гневливости. «Однако!» – думала она. Приятно водворять мир и согласие, но у всего есть предел. Самые широкие женские натуры не вынесут, если принуждать их к этому каждые пять минут.

Тем не менее она попыталась взяться за дело помягче.

– Здравствуйте, Салли.

– Здравствуйте.

– Видите, я сделала массаж.

– Замечательно.

– Вполне прилично. А Виджен уже здесь?

– Здесь.

– Поговорили вы с ним?

– Да.

– Все наладилось?

– Конечно.

– А почему же вид у вас, – продолжила Лейла Йорк, не выдержав щадящего подхода, – словно у мышки, объевшейся химикатами?

Салли колебалась. Помня бурную реакцию, вызванную у ее патронессы еще свежими в памяти котами, она остерегалась сообщать ей о том, что место их досталось рептилиям, к которым та, судя по всему, не питала ни малейшей привязанности. Но бывают в жизни ситуации, когда откровенность уже ничем не заменишь, и она ответила:

– Пришел один человек.

– Где он?

– В гостиной.

– Чего он хочет?

Салли вновь заколебалась.

– Он пришел по объявлению.

Лейла Йорк побагровела. Дыхание ее стало неровным.

– Снова коты?!

– Нет, не коты.

– Собаки?!

– Нет, не собаки…

– Кто же тогда?!

Салли собрала все мужество, уподобляясь посыльному в шекспировских драмах, который, принеся всемогущему монарху дурные вести, начинает думать, что поступил опрометчиво.

– Понимаете, на этот раз нам принесли змей, – промолвила она.

Она не ошибалась, полагая, что эти слова должны произвести тяжкое впечатление на патронессу. Лейла Йорк начала укрупняться в объеме, превращаясь в прекрасно одетый воздушный шар. Нелегким словом поминала она безвестного и зловещего Моллоя, не признававшего преград на пути к своим целям, и с облегчением вспомнила, что в лице Дж. Шерингема Эдера имеет союзника, которому по силам совладать с ним. Оставалось надеяться, что его ассистенты Мередит и Швед – народ мускулистый, и сумеют прибрать к рукам этого паршивца.