Текст книги "Том 14. М-р Моллой и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Глава VI

1

Обед, как все обеды, которые давал Уэйд-Пиготт, затянулся допоздна. Генри шел домой веселый, сытый и сполна наслаждался красотами природы. Воздух пронизывали летние ароматы, под луной на террасе протянулись черные тени. Он дошел до ступенек, думая, что лет двадцать назад остался бы в такую теплынь ночевать в саду, и тут из темноты раздалось резкое: «Эй!». Генри подпрыгнул, как барашек по весне, и потерял нить своих размышлений.

Он без труда определил говорящего. Только один человек в Эшби-холле мог начать разговор таким односложным восклицанием.

– Привет, Келли, – проговорил Генри немного невнятно, потому что прикусил язык. – Что вы здесь делаете в такой час?

Она вышла на ступени, и у него екнуло сердце. Лунный свет всегда подчеркивает красоту интересной женщины; Келли еще никогда не выглядела такой привлекательной. Со всей внезапностью озарения Генри понял, что смутное беспокойство, которое он последние дни испытывал в ее присутствии, – это любовь. В молодости ему пришлось раз или два пережить подобное, но тогда он предпочитал глупых блондинок. Теперь, постарев и научившись лучше разбираться в жизни, он понял, насколько лучше умные брюнетки, а уж ум-то она с избытком продемонстрировала, вдохновенно предложив, что делать с фамильными ценностями.

Да, думал он, быстро ставя диагноз, это несомненно любовь. По горькой иронии судьбы, которую так часто описывал Томас – не Билл – Харди, он не мог излить Келли свои чувства. Человек с принципами и практически без средств к существованию должен быть осторожен в словах и сдержан в поступках. Надо, чего бы это ни стоило, вести разговор в спокойном дружески-деловом тоне.

– Я вас ждала, Хэнк, – сказала Келли. – Надо посовещаться.

– Что-то случилось?

– События развиваются не совсем по плану. Как обед?

– Отлично.

– Анекдоты свежие слышали?

– Для меня они все свежие.

– Потом обязательно расскажете. Всегда неплохо пополнить репертуар.

– Непременно. Но вы сказали, события развиваются не совсем по плану. Что стряслось?

– Уэнделл в истерике. Из-за пресс-папье.

– А что? Он ведь его отправил?

– В том-то и дело, что нет.

– Мне казалось, он пошел на почту.

– Да. И первым делом увидел, как Кларксон треплется с жутким типом, похожим на частного сыщика. Уэнделл решил, что Кларксон нас продал, сбежал в гостиницу и только собрался хватить рюмашку, как вошел этот самый шпик и посмотрел злорадно, словно говоря: «Я все про вас знаю, шеф». Эти ваши попечители нанимают частных сыщиков следить за фамильными ценностями?

– Конечно, нет.

– Откуда вы знаете?

– Не то чтобы знаю. Просто это как-то неправдоподобно.

– Тогда с кем трепался Кларксон?

– Просто разговорился с кем-то на почте. А что такого? Со мной это часто бывает. Я бы не переживал из-за Кларксона. По-моему, он ничего не слышал.

– По-моему, тоже. Но попробуйте убедить Уэнделла. Дохлый номер.

– Он удручен?

– В прострации. Уволил Кларксона.

– Не может быть!

– Вышвырнул на улицу вместе с вещами и котелком, как только тот вернулся.

– Радикально.

– Могу поспорить, он уже раскаивается. Ему без Кларксона конец.

Генри удивился. Он питал к мистеру Стикни искреннюю приязнь и уважение, но решительно не представлял его щеголем, который без камердинера, как без рук. Ему казалось, что в одежде гость руководствуется соображениями удобства, а не показного блеска. Его любимые костюмы явно кроились не для того, чтобы подчеркнуть фигуру, скорее – чтобы не резало под мышками. То же и рубашки. Единственным ярким пятном был галстук, создававший ложное впечатление, будто Стикни служил в гвардии. Генри вообще не понимал, зачем ему камердинер.

Келли смогла пролить свет на эту загадку.

– Понимаете, Уэнделлу нелегко. Вы ведь не знаете его сестру, миссис Лоретту Стикни-Паунд? Ну да, откуда вам. Редкая гадюка, – со свойственной ей выразительностью описала Келли племянницу покойного мужа. – Когда мы с Теодором решили пожениться, она вопила громче всех, и остальных завела. Жутко настойчивая баба. Уэнделл перед ней трепещет. Это у него еще с детства. Она на три года старше, а вы знаете, как это много в таком возрасте. Она его шпыняла, и он до сих пор не оправился. Теперь она ему приказывает, а он, вместо того, чтобы сказать: «Отвали», безропотно отвечает: «Да, мэм», как новорожденная медуза, и делает, что велено. Усекли?

Генри усек.

– Когда она сказала, что человеку его уровня положено иметь камердинера, он не ответил: «Чего-чего?», а позволил ей выбрать слугу, и в доме появился Кларксон.

Генри сочувственно прищелкнул языком. Так вот почему Уэнделл Стикни все время печален. Генри предполагал, что ему недостает пресс-папье, а выходит, его просто угнетает присутствие слуги. Сам Генри одевался без посторонней помощи, если не считать костюмеров в далеком прошлом, но мог себе представить, как это утомительно – иметь камердинера.

– Для него это, наверно, мучение? – спросил он, но Келли объяснила, что все не так.

– Они отлично поладили. Вы, быть может, не заметили, Уэнделл обладает одной чертой. Он может быть бесхребетным червем, когда надо сказать Лоретте, чтобы не лезла в чужие дела, но у него есть этакая звериная хитрость, и в трудные минуты это выручает. Он сказал Кларксону, что удвоит жалованье, если тот не станет одолевать его своими заботами. Может чистить ботинки, и даже иногда гладить брюки, но дальше – ни на шаг. Понимаете, он боялся, что Кларксон, воспитанный на графах и герцогах, потребует заказать кучу новых костюмов, а Уэнделл любит носить костюм, пока не рассыплется. А что теперь? Лоретта наймет ему нового камердинера, возможно, не такого сговорчивого. Так что мы должны отыскать кого-то на место Кларксона, пока Лоретта в отъезде.

– Где она сейчас?

– Путешествует вокруг света.

– Значит, пока она не опасна.

– Да.

– И можно некоторое время не тревожиться.

– Тоже верно.

– Тем более, когда у нас хватает других забот.

– Золотые слова. В первую очередь – пресс-папье. Как быть с ним?

Генри задумался.

– Ну, на мой взгляд, лучше всего положить его в витрину, пока сыщик, если это действительно сыщик, не уберется, прочь.

– То же самое я посоветовала Уэнделлу, но он боится выпускать пресс-папье из рук. Говорит, если положить его обратно, вы передумаете.

– И упущу тысячу фунтов? Он – чокнутый.

– Это само собой. Чего ждать от человека, который коллекционирует пресс-папье? Ровно то же я ему и сказала, но он уперся. На почту идти отказывается, боится, что сыщик поймает его с поличным. И вам этого доверить не хочет, а то вы возьмете пресс-папье в руки и больше не захотите выпускать. Что нам теперь делать?

– Идти спать, полагаю, а там что-нибудь придумается.

– Наверное. Жарковато, что-то, идти в дом. Может, махнем на озеро, искупаемся?

– Не сегодня. Может быть, завтра.

– Ладно, в дом, так в дом.

2

У себя в спальне Келли закурила последнюю в этот день сигарету и задумалась. Думала она о том, как сильно любит Генри и как было бы здорово (поскольку женский инстинкт подсказывал ей, что чувство это взаимно), если бы он отыскал в себе решимость действовать с решительностью покойного Теодора Стикни. Теодор, как поведала она Джейн, сгреб ее в охапку и стал целовать так, что за ушами хрустело. Именно этого она хотела от Генри. Беда, полагала Келли, в том, что он – англичанин. Англичанин, горько думала она, не смеет поцеловать даму, не заручившись ее письменным согласием.

Она потушила окурок и легла в постель. В это самое время Билл, который последние двадцать минут стоял под деревом, решил, что пришло время вернуться в «Жука и Клен» и двинулся по лужайке. Он пришел к Эшби-холлу, как паломник – к святилищу. Здесь жила Джейн, а для влюбленного прийти и смотреть на дом, где живет обожаемый предмет, – естественная часть дневного распорядка. Однако даже влюбленные должны спать, и, помедлив, чтобы бросить прощальный взгляд на дом, он с сожалением побрел прочь.

Почти сразу после этого в дверь Келли робко постучали, и вошел Уэнделл – в лиловом халате поверх полосатой пижамы и страшно взволнованный.

– Разбудил? – произнес он.

– Нет, я не спала. Вам что, аспирину или чего-то такого? Судя по виду, аспирин бы Уэнделлу не помешал.

– Тетя Келли, – сказал он. – Он здесь!

– Кто?

– Человек, с которым Кларксон говорил на почте. Крадется по газону. Я видел его из окна.

– Вам, наверное, почудилось. Что ему здесь делать? Скорее всего, это сова.

Если Уэнделл не приплясывал от досады, то явно потому, что не мог вспомнить ни одного па.

– Какая там сова! Я отчетливо видел лицо в лунном свете.

– Не шутите?

– Разумеется, нет.

– Это точно он?

– Я не мог ошибиться. Он стоял на лужайке, и… Куда вы?

– На улицу, – коротко ответила Келли. – Пора разобраться с этим типом. Нехорошо смотреть на вас в баре – да сколько влезет, никто ему запретить не может, но если он думает, что можно разгуливать по частным газонам, как у себя дома, то я ему сейчас живо мозги вправлю. Можно подумать, тут табличка: «Место для пикников». Дайте кочергу.

– Умоляю, осторожнее.

– Обо мне не беспокойтесь. Это у него сейчас ухо будет, как цветная капуста.

3

Десятый час утра застал Генри за завтраком, в размышлении над письмами, пришедшими с утренней почтой. Размышленья его были нерадостны. Особенно удручало одно письмо. Дафф и Троттер уведомляли, что не получили ответа на просьбу урегулировать задолженность, и с большим сожалением вынуждены предпринять шаги. Генри мрачно раздумывал, какой смысл поставщики деликатесов и вин вкладывают в слово «шаги» – не поступят же они с ним, как с Алджи, – когда вошла Келли.

– Доброе утро, Хэнк.

– Доброе утро, Келли.

– У вас невеселый вид. Что-то стряслось?

Есть вещи, о которых положено молчать. Генри любил эту женщину, но даже ей не готов был явить коршунов, терзавших его грудь.

– Так, кой-какие досадные письма, – сказал он. – Да и вы что-то не блещете весельем.

– Просто тоже беспокоюсь. У вас тут привидение в хозяйстве есть?

– Не встречал. А что?

– Вчера, после того как мы расстались, ко мне пришел Уэнделл, весь трясется. Говорит, что видел человека на лужайке. И не просто человека, а того самого, который нехорошо смотрел на него в баре. Я вышла с кочергой и, конечно, никого там не обнаружила. Я подумала было, что это фамильное привидение, но, раз вы говорите, что тут таких не водится, значит, ему от напряжения начало мерещиться всякое-разное.

– Плохо дело.

– Хуже некуда. Теодору тоже, бывало, мерещилось невесть что, а такие вещи бывают в роду. Знаете, отчего это у него, я думаю?

– Отчего?

– Он выгнал Кларенса и мучается, что теперь Лоретта ему кого-нибудь подсунет. Сегодня же поеду в Лондон и найду Уэнделлу нового камердинера. Сяду на вечерний поезд и остановлюсь в отеле, чтобы вечером пойти на шоу. Хотите со мной?

– Охотно бы, да я обещал встретиться с викарием насчет школьного пикника.

– Отложите на потом.

– Уже два раза откладывал. Больше нельзя.

– Жалко. Здорово было бы поехать вместе. Ладно, такова жизнь. Насчет Уэнделла. Обидно до слез, что это портит ему визит. Ему так здесь нравится. Он просто бредит вашим домом.

Генри вздрогнул.

– Эшби-холлом?

– Ага. Так мне и сказал. Только подумать, говорит, что все его предки жили здесь сотни лет. По виду не скажешь, но вообще-то он жуткий романтик.

Генри не верил своему счастью.

– Ему правда нравится это архитектурное чудовище?

– Дом его мечты.

– Вот и купил бы его.

Келли изумилась.

– Но вы же не продадите?

– Еще как продам!

– Мне казалось, что вы, поместные землевладельцы, или как это называется, скорее умрете, чем расстанетесь со старым домом.

– Я – нет. Мне нужны деньги.

– Всем нужны.

– И я объясню, почему. Будь у меня хорошенькая кругленькая сумма, я попросил бы вас выйти за меня замуж.

– Что?!

– Я сказал.

– Ну, Хэнк Параден, вы меня просто убили! Вы правда хотите на мне жениться?

– Больше всего на свете.

– Удивительное совпадение. Только вчера, когда мы болтали под луной, я подумала, как здорово было бы выйти за вас замуж.

Человеку, сидящему за столом, трудно стремительно вскочить, но Генри, опрокинув стул, справился с этой задачей.

– Келли!

– У меня это с самого первого дня, как мы познакомились.

– Не верю!

– Что вас удивляет?

– Вы такая замечательная!

– Вы – тоже.

– Я? Я – пустое место. Стареющий Алджи.

– Кто такой Алджи?

– Мой племянник. Лодырь и дармоед. Как и я. Я недостоин поцеловать, как это называется, вашего платья.

– Если это все, что вы хотите поцеловать… – сказала Келли. – А вот это вы должны будете делать каждую минуту, если не чаще, – добавила она по прошествии некоторого времени.

Генри по-прежнему сомневался.

– Ты уверена, что не совершаешь ошибку?

– Еще как уверена.

– Если Стикни не купит дом, нам придется худо.

– Ну и что?

– Тебя это не заботит?

– Я только рада. По-моему, люди, которые женятся практически без денег, самые счастливые. Когда бедному человеку удается выкроить хоть немного, он веселится от души. Богатым все скоро приедается, и любовь угасает.

Этого Генри вынести не смог. Он не хотел бы противоречить ей даже в такой мелочи, но тут она перегнула палку.

– Нет, – твердо сказал он. – Моя любовь к тебе не угасла бы, даже будь у меня миллион.

– Могла бы угаснуть.

– Нет.

– Я просто сказала, что могла бы.

– Не могла бы.

– Ладно, – уступила Келли, – я просто говорю, что куда приятнее считать каждый цент, и ездить в Лондон на ланч и утренний спектакль в твой или мой день рождения, а мне самой шить себе платья, чем… чем…

– Наоборот.

– Да, чем наоборот. Было бы совсем не то, если бы Теодор оставил мне миллион, а не умер бы по уши в долгах.

– Ты совершенно права. Мы бы не пережили всего того, что нам предстоит, и не чувствовали бы себя такими близкими.

– Я знала в Нью-Йорке одного бедолагу, который унаследовал от отца двадцать миллионов и женился на девушке, у которой было в два раза больше.

– Что с ним стало? – в ужасе спросил Генри.

– Не знаю. Наши пути разошлись. Но только вообрази этих двоих!

– Кошмар!

– Что их ждало?

– Страшно подумать. Как его фамилия?

– Кадуоллодер. А ее – Алленби.

Несколько мгновений Генри стоял в молчании, потрясенный трагедией этих несчастных. Он готов был разрыдаться и видел, что Келли тоже с трудом сдерживает слезы. Она заговорила первой.

– Что там под крышкой? – спросила она.

– Копченая селедка, – ответил Генри.

– Вперед! – воскликнула Келли. – Я могу съесть дюжину.

Глава VII

1

Лондонский поезд остановился в Эшби Параден, чтобы высадить пассажиров: двух мальчиков, двух девочек, одного младшего священника, трех фермеров, отставного полковника и Алджернона Мартина. Он предпринял это дорогостоящее путешествие – пришлось заложить запонки, чтобы купить билет, – с единственной целью укорить Билла Харди. Алджи смертельно обиделся на друга и не собирался выбирать выражения.

В Эшби Параден все близко, и лишь несколько шагов отделяют вокзал от «Жука и Клена». Алджи быстро преодолел это расстояние и уже через несколько минут стоял в вестибюле гостиницы, строго глядя на Билла.

– Я получил твою телеграмму, – сказал он.

– Не удивляюсь, – ответил Билл. – Я готов был поспорить, что получишь.

– И не стану скрывать, что неприятно удивлен. Человек кует железный план и нуждается в дружеском участии, чтобы его завершить, а ему советуют не быть ослом. Как бы, по-твоему, почувствовал себя Джон Д. Рокфеллер, если бы собирал деньги на «Стандард Ойл», а ему сказали не быть ослом?

Билл указал, что всего этого можно было бы избежать, если бы Алджи постарался не быть ослом, но, как человек справедливый, тут же добавил, что, вероятно, требует невозможного.

– Ты и твои железные планы!

– Хочешь выслушать?

– Нет.

– Значит, так. Ты случаем не знаешь придорожный кабачок на Розендейл-род в Вэлли Филдс? «Зеленый человек» называется.

– Не знаю.

– Отличное место, – одобрительно сказал Алджи. – И, что существенно, наливают в долг. Я там был вчера и встретил одного человека, у которого дом на Кроксли-род. Я вступил с ним в разговор – честно признаюсь, в надежде, что он меня угостит. Рад сказать, что так оно и произошло, хотя и не без нескольких намеков с моей стороны. Ты наверняка думаешь, что ничего скучнее в жизни не слышал, но погоди, сейчас начнется интрига. Разговорился я, значит, с этим типом, и вижу, что он расстроен. Оказывается, он тамошний старожил и считает, что все это строительство превращает Вэлли Филдс из тихого сельского уголка в своего рода загородный Манчестер. Говорит, рад, что сматывается. «Да? – говорю я. – Сматываетесь, значит?». Он говорит, что контора, в которой он работает, отправляет его в Рио-де-Жанейро, причем отплывать надо чуть ли не завтра. Хорошо, говорит он, хоть дом удастся продать. Какой-то синдикат, или ассоциация, или как там зовутся эти концерны, хочет построить на Кроксли-род многоэтажное жилое здание, а его дом – ровно посередине намеченного участка. Он сказал, что ему пообещали восемь тысяч. Я с ходу предложил десять.

Как ни старался Билл пропустить мимо ушей это невыносимо скучное повествования, некоторые фразы поневоле цепляли слух. Последние слова сразили его наповал.

– Что-что?!

– Я сказал, что дам ему десять тысяч. Вот так и делаются состояния, Билл, – надо соображать на ходу и распахивать дверь, как только в нее постучится случай. Ты, разумеется, уже понял, что было у меня на уме. Этим застройщикам необходимо купить дом, иначе их проект не двинется с места, так что владелец может заломить цену. Человек с Кроксли-род уезжает в Перу или где там Рио-де-Жанейро, он не может сидеть насмерть и торговаться. Я могу и прикинул, что надо будет запросить тысяч двадцать. Короче, чтобы не утомлять тебя длинным рассказом, мы обо всем договорились и составили договор на обороте старого конверта, который был у меня с собой. Хозяин паба и подавальщик – отличный малый, Эрберт его зовут, надо будет вас как-нибудь познакомить, – подписались как свидетели. Я должен через неделю заплатить домовладельцу пятьсот фунтов, дать расписку на остальное, и дом мой! Продав его за двадцать тысяч, я получу десять тысяч чистой прибыли, а дальше меня уже ничто не остановит! Это та сумма в банке, с которой можно начинать, была бы смекалка. Вот мой железный план. Видишь какие-нибудь изъяны?

Билл смог наконец заговорить, хотя и не без труда.

– Только один.

– Какой?

– Где ты возьмешь пятьсот фунтов?

Алджи в изумлении поднял брови. Он ждал от старого друга большей сообразительности.

– Конечно, у тебя, Билл, старина. Естественно, под хорошие проценты.

– Тебе не придется платить проценты.

Алджи был явно тронут. Он сказал, что узнает Билла с его безграничной щедростью, и добавил, что такие люди, как Билл, помогают сохранить веру в человечество.

– Однако я настаиваю, чтобы все было по-деловому. Если ты даешь мне в долг пятьсот фунтов, то тебе причитается пять процентов, и я не полезу в драку, если ты скажешь десять.

– Я не дам тебе в долг пятьсот фунтов. Алджи оторопел.

– Ты мне отказываешь? Значит, ты забыл, что мы вместе учились в школе, и я частенько делил с тобой последнюю банку клубничного варенья? Что я угощал тебя шпротным паштетом, которого мне самому не хватало? Я думал, что элементарная благодарность…

– Дело не в том. У меня нет таких денег.

– Да ладно тебе, Билл. Ты сам сказал, что будешь получать восемьсот фунтов в год. Это значит, что основной капитал у тебя – примерно двадцать тысяч.

– Да, но я не могу их трогать.

Челюсть у Алджи отвисла, как поникшая лилия.

– Почему?

– Они в доверительном управлении. Я получаю проценты, но не могу трогать капитал.

– Кто это сказал?

– Так говорится в завещании.

– Ты уверен?

– Вполне.

– Н-да, это совершенно новый поворот, – сказал Алджи. Он выглядел таким убитым, что добросердечный Билл не выдержал.

– Ладно, если хочешь, я сделаю вот что. Поеду в Лондон и поговорю с адвокатом, вдруг я что-то не так понял. Поезд через час.

Алджи мигом встрепенулся.

– Уж пожалуйста, Билл. Уверен, ты все перепутал, потому что плохо слушал своего адвоката. Я знаю, как это бывает: он бубнит про нижеследующее и вышеисходящее, ты отвлекаешься и перестаешь следить за сутью. Наверняка ты все неправильно понял. Верх глупости – оставить человеку деньги, которые нельзя взять. Завещатели, может, и дураки, – подытожил Алджи, – но все-таки не круглые.

2

Как раз когда в «Жуке и Клене» разворачивалась деловая беседа, Джейн закончила говорить с кухаркой про обед, вышла на террасу, села и задумалась. Она думала, как быть с Лайонелом Грином.

За несколько дней, прошедших со встречи в клубе, она заметно остыла, и больше не мечтала огреть его по голове кирпичом. Тем не менее, она все чаще думала, не будет ли противоположной крайностью выйти за него замуж.

Разговор с миссис Симмонс ничуть не развеял ее беспокойства. Джейн заскочила на кухню поговорить о говяжьих отбивных, и как это толкнуло кухарку на монолог о непостоянстве красивых мужчин, припомнить уже не могла.

Большинство людей при взгляде на миссис Симмонс ни за что бы не подумали, что эту женщину может пленить какой-нибудь Аполлон, ибо внешность среди ее достоинств не числилась. Не миловидность была сильной стороной миссис Симмонс, а умение готовить. Однако и в ее жизни была любовь, закончившаяся исчезновением ухажера. Он, как выразилась кухарка, слинял однажды утром, не попрощавшись.

Джейн должным образом посочувствовала, однако, сидя на террасе, она размышляла не о кухаркиной трагедии, а о собственной дилемме. Она вспоминала, что сказал Алджернон, узнав о ее помолвке. Предварив свои слова замечанием, что учился с Лайонелом Грином в школе и знает, о чем говорит, он с братской прямотой сообщил, что мозгов у Джейн – как у недоразвитого кролика, и ей в голову бы не пришло выйти за Лайонела Грина, если бы не его смазливая физиономия. Теперь она спрашивала себя: что, если Алджи, несмотря на всю свою грубость, по существу прав?

Она чувствовала, что нуждается в мудрой советчице. Идеально подошли бы Дороти Дикс[104]104
  Дороти Дикс (1870–1951) – американская журналистка и писательница. С 1896 года вела колонку советов влюбленным.


[Закрыть] и «дорогая Эбби»,[105]105
  «Дорогая Эбби» – колонка житейских советов, основанная Полин Филипс. Ее вела дочь Полин, Джин (Абигайл ван Верен). Колонка по-прежнему популярна и в наше время.


[Закрыть] но ни той, ни другой, к сожалению, поблизости не было. К кому обратиться? И тут, словно угадав ее мысли, из дома вышел Генри. Джейн удивилась, как сразу о нем не вспомнила. Немолодой, отзывчивый, с большим жизненным опытом – именно такой человек ей сейчас нужен.

Будь она меньше занята своими переживаниями, она бы заметила, что с их последней встречи в Генри произошла определенная перемена. Обычно спокойный, сейчас он, казалось, бурлил чувствами, и, еще чуть-чуть, запрыгал бы, как холмы.[106]106
  …запрыгал бы, как холмы – Пс. 113, 4 «Горы прыгали, как овны, и холмы, как агнцы».


[Закрыть] Его счастье было почти осязаемо.

Лишь одно омрачало радость. Келли, справедливо опасаясь, что лишнее волнение окончательно выбьет Уэнделла из душевного равновесия, попросила пока молчать о помолвке. Как ни хотелось ему открыться Джейн, приходилось держать язык за зубами. Впрочем, никто не мешал улыбнуться племяннице, что он незамедлительно и сделал.

– Привет, Джейн, – сказал он. – Какой замечательный денек, Джейн. Ты осознаешь, Джейн, что уже неделю не было ни капли дождя? Не помню, чтобы в Англии такое случалось. Газеты ноют, что посевам нужен дождь, но я скажу, к черту посевы, пусть едят пирожные. Мне нравится, когда сухо.

– Генри, – сказала Джейн, – я беспокоюсь.

Генри ужаснулся, что кто-то беспокоится в такой распрекрасный день. Он сел рядом с Джейн и взял ее за руки, весь – участие и забота. Дороти Дикс не могла бы быть такой чуткой. И даже «дорогая Эбби».

– Господи! – сказал он. – Что стряслось?

– Может, и ничего, но я бы хотела с тобой посоветоваться. Насчет Лайонела.

– Ты про ланч?

– Да.

Сегодня Генри все видел в розовом свете. Он согласился, что Лайонел вел себя предосудительно, но выразил уверенность, что все объясняется как-нибудь очень просто.

– Тарвин ведь у них главный?

– Да. Лайонел всего лишь младший партнер.

– И если бы Тарвин очень настаивал, Лайонел не мог бы ему отказать?

– Тогда почему он этого не сказал? У него было достаточно времени, чтобы объясниться, пока мы стояли в холле.

– Достаточно времени, по-твоему? По мне, это требовало более долгих объяснений. Я бы на его месте постарался сначала собраться с мыслями. Знаешь что, – внезапно сообразил Генри, – позвони ему и скажи, чтобы пригласил тебя на ланч. Спокойно все обсудите. Если выйдешь минут через двадцать, успеешь на поезд в одиннадцать пятнадцать.

Джейн захлестнула волна благодарности.

– Генри, ты ангел, – сказала она. – Прямо сейчас и позвоню.

Поездом в одиннадцать пятнадцать ехал Билл. Они встретились на платформе.

3

Пока они усаживались и поезд набирал скорость, Билл думал: вот она, живая иллюстрация того, что Провидение не оставляет добрые дела без награды. У него не было ни малейшего желания ехать в Лондон жарким и душным утром, обещавшим перейти в жаркий и душный день. Он поехал, чтобы сделать приятное Алджи, точно зная, что напрасно теряет время. Адвокат растолковал этот пункт завещания так, что понял бы и тупица, и бессмысленно ехать в Лондон, чтобы услышать все по второму разу. Билл предпринял утомительное путешествие ради проблеска радости на лице друга, и наверху должным образом оценили его самоотверженность. Вот он в уютном купе, на противоположном сиденье – Джейн, и впереди у них – по меньшей мере час с четвертью. Когда надо вознаградить достойного, те, от кого это зависит, не скупятся.

Джейн тоже не обижалась на такой поворот судьбы. Если она и не ликовала, как Билл, то, всяком случае, радовалась попутчику и с удовольствием предвкушала долгую интересную беседу. С прошлых встреч у нее осталось самое приятное впечатление об этом милом молодом человеке. С ним было хорошо и легко. Удивительно, думала Джейн, что они с самого начала почувствовали родство душ, хотя вообще-то она всегда тяжело сходилась с незнакомыми. И странно, что ей так хочется больше про него узнать, так хочется рассказывать ему о себе. Молодые люди ее круга, дай им малейший повод, принимались излагать подробную историю своей жизни, так что первым порывом Джейн при встрече с представителями противоположного пола было ограничить их автобиографическое рвение. Однако поезд не проехал и полумили, как она попросила: «Расскажите мне…». В то же мгновение Билл сказал: «Алджи…», и наступила пауза.

– Простите, – сказал Билл, – Вы говорили…

– Нет, продолжайте. Что Алджи?

– Да, собственно, ничего. Я просто хотел сказать, что он объявился сегодня утром.

– Как, здесь?

– Приехал ко мне в гостиницу.

– И поселился там за ваш счет?

– Ну, наверное.

– Каркнул ворон![107]107
  Каркнул ворон – Э.А.По, «Ворон».


[Закрыть]

– Простите?

– Домашняя шутка. Мой дядя убежден, что Алджи питают вороны, как кого-то там в Ветхом Завете. Вы, я вижу, ворон с хорошим стажем.

– Не могу же я бросить его на произвол судьбы.

– А что? Ему бы это было только на пользу. Конечно, для Алджи единственное спасение – жениться. На славной девушке с независимым доходом и железной волей, которая ходила бы с палкой и заставляла его работать.

– Вроде леди Макбет?

– Леди Макбет пришлась бы в самый раз.

– Посоветую ему, когда вернусь. Вы что-то начали говорить?

– Когда?

– Перед тем, как речь зашла об Алджи, вы начали: «Расскажите мне…»

– Ах, да. Я просто хотела попросить, чтобы вы рассказали о себе.

– Лучше вы о себе. Пока мне известно только, что вы – сестра Алджи.

– А больше и рассказывать почти нечего. Я – самая обыкновенная.

– Обыкновенная! – ужаснулся Билл, словно викарий, услышавший от мальчика-хориста непечатное словцо.

– Не знаю, как еще меня назвать. Я – просто одна из тех работающих девушек, которых, по словам моей приятельницы, хранят небеса. Родилась в Лондоне, училась в Челтенхеме, работаю в еженедельной газете. В свободное время играю в гольф и в теннис, если могу себе позволить, и пытаюсь сподвигнуть Алджи на честный труд. А вы? Пока я знаю только, что вы прекрасно лазаете за кошками, но ведь это наверняка не все. Школа? Я знаю, что вы учились в школе, потому что вы были там вместе с Алджи. А потом? Оксфорд? Кембридж?

– Увы, ни то, ни другое. Мой дядя был против университетов. Сам в шестнадцать лет занялся бизнесом и считал все остальное пустой тратой времени.

– А почему это он решал?

– Он был моим опекуном. Родители умерли, когда мне было лет восемь.

– И он хотел, чтобы вы занялись бизнесом?

– Да. Экспортно-импортными операциями, если вам это что-нибудь говорит.

– Ничего.

– Мне тоже ничего не говорило, а узнавать больше я не хотел. Только, наверное, вам скучно про это слушать.

– Напротив, – сказала Джейн, сама удивляясь, насколько ей интересно, – Я ловлю каждое слово. Так что вы?

– Отказался.

– Здорово. Но ему это, наверное, не понравилось?

– Не очень.

– И он от вас отрекся?

– Вроде того.

– И вы убежали в море?

– Звучит банально, но именно так я и поступил.

– Простым матросом?

– Так высоко я не продвинулся. Работал на камбузе, помогал коку.

– А потом?

– Занимался чем придется.

– Чем именно?

– Ну, я много чего перепробовал. Лимоны собирал, например.

– Я так и знала! В первый миг, когда я вас увидела, я сказала себе: «Этот человек собирал лимоны». А где?

– В Чула-Виста, Калифорния.

– Там есть лимоны?

– Встречаются.

– И вы карабкались за ними на деревья? Тогда понятно, где вы так натренировались лазить за кошками. Вам нравилось?

– Не очень.

– Все равно, наверное, лучше, чем заниматься экспортно-импортными операциями.

– О да! Очень здоровая жизнь. Но я расстался с ней без сожаления.

– На что же вы ее променяли?

– На разные работы.

Джейн пришла в голову внезапная мысль.

– А вы никогда не рассказывали Алджи свою сагу?

– Было однажды.

– Он устыдился?

– Ничуть. Он сказал, что ему тошно при одной мысли о такой работе, и мой рассказ лишь укрепил его всегдашнюю убежденность, что мне не следовало давать волю.

– Кто-нибудь должен что-нибудь сделать с моим братом, – возмутилась Джейн. – Все эти ваши работы были в Калифорнии?

– Все, кроме последней. Я скопил на билет до Нью-Йорка и там мне наконец повезло. Человек, который руководил «Малдуном» на Лонг-Айленде взял меня к себе в помощники.

– «Малдун» – это что?

– Санаторий для усталых бизнесменов. Первый основал человек по фамилии Малдун, теперь их в Америке множество. Простая жизнь, свежий воздух, занятия спортом. Моей обязанностью было боксировать с отдыхающими, ездить с ними на конные прогулки и т. п. Мне нравилось.

– Вы умеете боксировать?

– Немного. Вообще-то я считаю себя профессионалом, потому что выиграл двадцать пять долларов в поединке со сборщиком лимонов из конкурирующей фирмы в Чула-Виста. Эта деньги стали для меня трамплином. На них я купил билет до Нью-Йорка, где и попал в «Малдун».

Джейн взглянула на него с уважением. Ей нравились деятельные мужчины, но ее немногочисленные знакомые отличались скорее умением строить планы. Она внезапно рассмеялась.

– Воображаю, как бы Алджи боксировал в Чула-Виста за двадцать пять долларов, – ответила Джейн на удивленный взгляд Билла, а про себя подумала мстительно: «Или Лайонел Грин».