Текст книги "Том 7. Дядя Динамит и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

4

Выйдя из ванной, свежий и розовый Галли решил заняться делом, чтобы свалить бремя с души.

Продвигаясь по коридору, он испытывал то чувство, которым вознаграждается добродетель. Да, у Джона еще далеко не все в порядке, но все ж одной заботой меньше. Хоть галерея не разорится. Эти приятные мысли прервало неприятное зрелище – под дверью, ведущей в галерею, виднелась полоска света.

Осторожности ради он отступил во тьму и подождал, пока выйдет тот, кто его опередил. Кто это, он еще не понял, фамильное привидение – исключил: конечно, они бродят ночью, но света не зажигают. Кроме того, по преданию, их собственный призрак носил голову под мышкой, а это мешает смотреть на картины.

Когда он подумал, что загадка неразрешима, из двери вышел его брат и направился к лестнице. Галли припомнился вечер, когда, стремясь развлечь загрустившего друга, он еще с одним альтруистом отвел к нему свинью, предварительно обмазанную фосфором, и для верности ударил в гонг. Друг бежал по лестнице в таком же оживлении, как лорд Эмсворт; и Галли испугался за брата.

Однако медлить он не мог. Вбежав в галерею, он поскорее повесил свою ню, вернулся к себе и только закурил, как услышал стук и сказал: «Войдите!»

– Галахад! – воскликнул граф, входя. – Как хорошо, что ты не спишь!

– В такую рань? Что ты! Садись, Кларенс. Очень рад. Что случилось?

– Я очень испугался.

– Полезно для надпочечников.

– Хочу попросить совета.

– Пожалуйста. В чем дело?

– Надо ему сказать?

– Кому?

– Алариху.

– Что?

– Что его картину украли. Ее нет.

– Ну что ты, Кларенс!

– Нет и нет! Я хотел ему сразу сказать.

– Скажи.

– Но засомневался. Понимаешь, я его уже разбудил, он очень сердился.

– Как же это?

– Я ходил к ней, вошел на ее участок…

– На участок?

– Понимаешь, она спала, я шел посмотреть – и упал.

– То-то я чувствую! Приоткрой окно, а? Так что ты говорил?

– Я вернулся, а дверь закрыли. У Алариха открыто окно. Только я споткнулся о кошку.

– О кошку?

– Она меня пнула головой, я прыгнул и свалил столик. Аларих проснулся и не поверил, что это из-за кошки. Очень неприятно.

– Да уж, приятного мало.

– Вот я и хочу узнать, будить его снова или нет.

Галли задумался. Конечно, он мог сказать: «Сперва посмотрим, как там картина. Знаешь, оптические иллюзии…» Сказать он мог, но уж очень хотелось разбудить герцога. А как хорошо для его эндокринной системы! Живет себе тихо в поместье, адреналину взяться неоткуда…

– Да, Кларенс, – сказал Галахад, – Идем, сообщим все.

– Идем?

– Я не оставлю тебя одного.

– Не оставишь?

– Конечно.

– Спасибо тебе, Галахад!

– Не за что, Кларенс, не за что. В конце концов не одним же бойскаутам делать добрые дела!

5

Заснул герцог скоро – он был не из тех, кому приходится считать овец. Лорд Эмсворт ушел совсем недавно, а он уже храпел вовсю, но мгновенно умолк, когда Галли постучал ногой в дверь, крича при этом: «Эй, поднимайся!»

Герцог поднялся, точнее – сел в постели. Сперва он решил, что замок – в огне, но передумал, когда лорд Эмсворт проблеял в скважину: «Можно тебя побеспокоить?» Эта учтивейшая фраза вышвырнула его из постели на тропу преступлений. Нет, больше выдержать нельзя! Он распахнул дверь, увидел еще и Галли и утратил (вероятно, к счастью) дар речи. Пришлось самому Галахаду начинать разговор.

– Доброе утро, Данстабл, – сказал он. – Выглядишь ты прекрасно. Боюсь тебя огорчить. Кларенс видел поразительные вещи. Расскажи о них, мой дорогой.

– Э, – сказал граф.

– Это еще не все, – заверил Галахад.

– Ты знаешь, который час? – спросил герцог, обретая утраченный дар.

– Два часа ночи! Галли кивнул.

– Да, в это время лучше спать, – согласился он, – но сперва послушай. Расскажу я, Кларенс слишком расстроен. Мы принесли тебе поразительные новости. Я думаю, твои заплетшиеся кудри[10]10
  … твои заплетшиеся кудри… – «Гамлет», I, 4; пер. М. Лозинского.


[Закрыть] встанут, как иглы на взъяренном дикобразе. Знаешь эту картину, как говорится, – «ню»?

– Два часа! Нет, третий!

– Она висела в галерее. Заметь, «висела». Сейчас не висит.

– Что ты порешь?

– Это правда, Аларих, – вмешался лорд Эмсворт. – Я туда зашел за книгой, а ее нет. Картины, не книги.

– Что же из этого следует? – сказал Галли. – Ее похитил человек, которому нравится жанр голой натуры.

– Что!

– Подумай сам.

Растерянность вскоре сменилась праведным гневом. Герцогу редко приходили в голову мысли, но не надо Шерлока Холмса, чтобы разгадать эту тайну, справится и доктор Ватсон. Уподобившись цветом полоскам своей пижамы, герцог вздул кверху усы, и глаза его вылезли из орбит, как у какой-нибудь улитки.

– Траут! – закричал он. А в объяснение прибавил:

– Траут, чтоб ему треснуть! Траут, змея собачья! Траут, чертов гад! Надо было знать. Платить не хочет, вы подумайте! Ничего, я ему покажу! Я его допеку! Он мне вернет картину!

Заметив, что лорд Эмсворт смотрит на него, как золотая рыбка, с которой его часто сравнивали сестры, Галли поспешил на помощь.

– Данстабл собирался продать картину Трауту, – пояснил он, – но Траут, видимо, решил сэкономить деньги.

Герцог тем временем излагал свои планы:

– Я ему скажу: «Давай, гони картину!» Я ему голову сверну! Галли заметил, что мера эта очень помогает.

– Где его комната?

– Не знаю, – отвечал Галахад. – Где его комната, Кларенс? Граф очень удивился, что от него ждут сведений.

– Откуда мне знать, Галахад? В замке пятьдесят две комнаты. Многие вообще заперты – вот та, где ночевала Елизавета, и залы какие-то, но мистер Траут не в них. Куда-нибудь Конни его засунула.

– Тогда, – сказал рассудительный герцог, – пойду спрошу Конни.

Как на беду, девятый граф снова стоял рядом со столиком, на который герцог водрузил бокал и чащу (пустые), часы, календарь и фотографию Джеймса Скунмейкера с леди Констанс. Когда страшные слова достигли его сознания, он дернулся, столик упал в привычной манере, герцог воскликнул: «Ну, Эмсворт!», а Галли предупредил, что это может войти в привычку. Но граф отмел укоры.

– Аларих! – вскричал он.

– Что еще?

– Не буди Конни!

– Ха-ха!

– Я не знаю, что она сделает!

– Что ж, пойдем, узнаем, – предложил Галли. Он был добр и не хотел стимулировать надпочечники брата, а потому прибавил: —Ты, Кларенс, не ходи, мы справимся. Спи, милый принц,[11]11
  …спи, милый, принц… – «Гамлет», V, 2.


[Закрыть] и ангельское пенье тебя утешит. Пошли, Данстабл.

6

Мы не скажем, что леди Констанс обрадовалась посетителям. Она скорее растерялась, и взгляд, сперва обратившийся к Галли, напоминал о Медузе. Правда, увидев герцога, она помягчела; Галахад был способен на все, но Аларих не разбудил бы ее без очень весомой причины.

Герцог и начал беседу. Человек слабый испугался бы этой царственной женщины в косметической маске, слабый – но не он.

– Конни! – сказал он. – Где ты поселила этого Траута? Леди Констанс спросила в свою очередь:

– Почему ты бродишь по дому в такой час?

Тут герцог нашелся сразу. Не для того он лез по лестнице, чтобы отвечать на всякие вопросы.

– Не в этом дело. А вообще, я ищу этого гада.

– Зачем? – не унялась леди Констанс. – Подожди до утра.

– Не могу, – отвечал герцог. – Он сбежит. Надеюсь, еще не сбежал.

Леди Констанс настолько не была готова к такой напряженной беседе, что обратилась за помощью к своему брату Галахаду.

– О чем он говорит, Галли?

– Очень просто, Конни, – отвечал добрый Галахад. – Он думает, что Траут украл у него картину и где-то спрятал. Насколько я понимаю, он хочет его пытать, пока он не выдаст тайника. Очень разумно. Всегда дает плоды.

Как ни убедительны были объяснения, леди Констанс поняла не все.

– Аларих, – спросила она, – почему ты подозреваешь мистера Траута?

– А кто еще может украсть?

– Почему ты думаешь, что ее украли?

– Картины сами не сбегают.

– Все равно не поняла.

– Если она исчезла, кто-то ее взял. Эмсворт был в галерее и видел, что ее нет.

– Кто, Кларенс? – Леди Констанс мгновенно успокоилась. – Неужели ты ему веришь? Ты же знаешь его. В детстве он говорил, что у него под кроватью живут индейцы.

– Вызови Траута! – вскричал герцог.

– И не подумаю. Пойдем в галерею, посмотрим сами. Через несколько минут она продолжала:

– Ну, вот видишь! Герцог ответить не мог.

– Я же говорила! Кларенс, как вылитый. Может быть, разрешишь мне лечь и заснуть, если удастся?

Она ушла, превосходя гордостью всех своих предков женского пола, хотя многие из них специализировались на этом грехе; а Галли пощелкал языком.

– Расстроилась, – сказал он.

– Как и я, – прибавил герцог.

– Странно, что Кларенс так ошибся.

Герцог выразил свои чувства, фыркнув особенно громко.

– А что странного? Он не рассеянный, он слабоумный. Идет ночью к свинье, потому что видел сон. Потом заходит ко мне и швыряется столами. Лепечет о каких-то кошках. А главное, не видит картин. Надо бы вызвать врача.

Галли задумчиво поглаживал подбородок, а иногда протирал монокль.

– Врача – не врача, – сказал он, – но психиатр не помешал бы.

– Кто?

– Такой тип, который расспрашивает о детстве и выясняет, почему вы кричите в театре: «Пожар!» Обычно причина в том, что у вас в шесть лет отняли петушка.

– Знаю, знаю. Кладут на кушетку и дерут три шкуры. Я думал, их называют фрейдистами.

– Это научный термин.

– Я слышал о таком Глоссопе.

– Сэре Родерике? Да, он самый известный.

– Пригласим.

– Он уехал в Америку, газеты писали.

– Жаль.

– Но, – продолжал Галахад, – по удивительному совпадению, я сегодня утром говорил с его ассистентом, Халлидеем. Он не хуже Глоссопа. Все говорят, исключительно одарен.

– Ты его уговорил бы?

– Конечно! Он будет рад. Все дело в Конни.

– А что?

– Пригласит она его? Ей не надо знать, что Кларенс болен. Женщина, сам понимаешь. Разволнуется. Ты не смог бы ее убедить, что он твой друг?

– Убедить? – Трубное фырканье огласило галерею. – Зачем? Я его сам приглашу.

– Превосходно! – сказал Галли. – Позвоним ему завтра с утра.

Глава восьмая

1

Будуар леди Констанс (второй этаж) выходил на дорожку перед входом, а там – и на самый парк, куда и глядела хозяйка через два дня после изложенных событий. Она стояла у окна, выпуская пламя из красиво очерченных ноздрей, а время от времени содрогалась, словно невидимая рука колола ее булавкой. Думала она об Аларихе, герцоге Данстаблском, и стилист в духе Флобера, искавший точные слова, сказал бы, что она бесилась, как мокрая курица.

Много лет назад, еще в детстве, она непрестанно слышала от гувернанток: «Конни, милочка! Истинные леди чувств не выдают»; слышала – и усвоила. На людях она сохраняла патрицианскую отрешенность, но можно же в конце концов немного расслабиться в своей комнате! Да, можно. Когда, глядя на парк, она дрожала и хмурилась, самая строгая гувернантка признала бы ее права. Леди Констанс была гордой женщиной и вынести не могла, что Аларих приглашает к ней кого ни попадя, сперва – Траута, теперь какого-то Халлидея. Утешало ее одно: все ж это не друзья Галахада.

Пока она стояла, буквально извергая адреналин, ко входу, тяжко пыхтя, подкатило такси (владелец – Робинсон-младший), а из него вышел, судя по всему, этот самый Халлидей. Проследив за ним взглядом, которому позавидует василиск, леди Констанс признала, что с виду он вполне приличен. Но пригласила его не она, а потому – обдала холодом, когда через несколько минут Галли привел его к ней. Нервный молодой человек, отметила хозяйка замка. Трепыхается.

И не ошиблась. Джон именно трепыхался. Недолгий экстаз сменился чувствами, которые испытывает кошка, забредшая в незнакомую аллею. Галли говорил ему, что хозяйка вполне способна вышвырнуть вон, и, глядя на нее, он видел, что это верно. Припомнив, что муж ее – американец, по фамилии Скунмейкер, он живо представил себе гибрид Хемфри Богарда[12]12
  Хемфри Богард (1899–1957) – американский киноактер, амплуа – «хемингуэевский герой».


[Закрыть] с Эдвардом Робинсоном,[13]13
  Эдвард Робинсон (1893–1973) – тоже американский актер, похожий на небольшого носорога.


[Закрыть] цедящий слова, не разжимая губ, и питающийся сырым мясом. Таким червем он не чувствовал себя даже в те минуты, когда судья ругал его за недостаточно умелую защиту обоих Онапулосов.

Галли, в отличие от него, цвел и веселился. Сестра его не пугала. Когда на твоих глазах разумная няня бьет человека головной щеткой, чары его теряют силу. К тому же сейчас он всех любил. Мало, что так приближает к герою Диккенса, как сознание, что ты вытащил ближнего из компота. Думая об этом, Галли веселился и цвел.

– Привет, Конни! – пропел он, словно он – жаворонок, а не позор семьи. – Вот мистер Халлидей, которого ты ждешь-не дождешься. Сразу привел к тебе.

– О? – сказала леди Констанс. – Здравствуйте, мистер Халлидей.

– Большой приятель Данстабла, – сообщил Галли.

– О?

– И мой. Мы только что познакомились, но как-то сразу подружились. Называем друг друга по имени, Галли, Джон.

– О?

– Это большая удача, вообще Джон очень занят. Надеюсь, он все уладит с этой бедной девушкой. Она вернулась?

– Нет.

– Когда ты ее ждешь?

– Попозже.

– Так, так. У нас гостит некая Линда Гилпин, – объяснил Галли. – Вчера уехала на какое-то сборище, в свою старую школу. Я ее предупреждал, она там совсем усохнет, но что поделаешь! Хорошо, пойду покажу Джону замок. Вам повезло, Джон. В особый день с посетителей берут полкроны, ха-ха.

Когда дверь за ними закрылась, леди Констанс выпустила воздух, который так и держала все это время. Менее воспитанная женщина еще бы и выругалась, ибо беседы с Галли действовали на ее нервы, как наждачная бумага. И сказать ничего нельзя, виноват Аларих. Вот ему она скажет… – и тут он вошел.

Те, кто изучил ее характер, удивляются, почему она ждала до сих пор, но мы это объясним. О приезде Джона она узнала, когда у нее был приступ невралгии и ей запретили вставать.

Мы уже говорили, что леди Констанс любила герцога любовью сестры. Однако по ее нынешнему взгляду никто бы этого не угадал. Так смотрят, в лучшем случае, тетушки.

– Да, Аларих?

– Э?

– Я говорю, да, Аларих?

– Очень глупо, – заметил герцог. – Что ты имеешь в виду? Я ничего не сказал, при чем тут «да»?

Леди Констанс совсем уж оцепенела. Как обычно, герцог рыскал по комнате, перебирая мелкие предметы и бросая неприязненные взоры на фотографию Скунмейкера. Опять же, как обычно, ей при этом казалось, что множество муравьев гуляет у нее по спине; и она вспоминала уроки гувернанток.

– Я сказала «Да, Аларих», потому что хотела спросить, зачем ты пришел.

– Э?

Любовь сестры убыла еще порядка на два. Муравьи расплодились.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Да. Марка. Пишу в «Тайме», насчет правительства. Никто ничего не смыслит. А кто это Джейн?

– Прости?

– Тут подписано: «Джейн». От кого это?

– Не читай мои письма.

– Я и не читаю. Они скучные. Почему Скунмейкер глупо хихикает?

– Мне очень жаль, – сказала леди Констанс, – что улыбка моего мужа тебя не устраивает. Если хочешь, позвоню по международной и попрошу учесть твою критику.

– Э? – откликнулся герцог, вертя письмо от некоей Эми, которое ему понравилось. – А что этот Фред натворил?

– Прости?

– Вот она пишет, надо с ним развестись. Наверное, такое отмочил…

Леди Констанс со свистом вдохнула воздух.

– Положи мое письмо! Слушай!

– По-моему, – заметил герцог, – ты беспокоишься. В чем дело, а?

– Беспокоюсь? Я бешусь. Это – замок, а не гостиница.

– Ты насчет Траута?

– И Халлидея.

– Ну, Трауту я продаю картину, – объяснил герцог. – Надеюсь, что даже существо женского пола поймет такую несложную мысль. А Халлидей…

– Что ты собираешься продать ему? Видимо, это уже не замок, а торговый центр.

Герцог руководствовался тем же правилом, что и Галли: ругают тебя? Нападай.

– Чего ты язвишь? – спросил он. – Ах-ах-ах-ах! Разъязвилась. Я тебе и так скажу, а то будешь перед ним выпендриваться. Давно думаю, как эти янки терпят. Губы скривишь, глаза – на нос, смотреть противно! Ну, ладно. Значит, когда я ушел…

– Откуда?

– Ну, когда Эмсворт свихнулся. Да, у него в детстве никто не отнял соску?

– Ничего не понимаю!

– Ладно, Халлидей разберется. Прямо так и спросит. Так вот, ты легла, а мы с Трипвудом решили, что Эмсворта надо лечить. Психика ни к собакам, если ты знаешь, что это такое.

– Конечно, знаю!

– Вот. Надо лечить. А лечат – врачи. Я давно говорил, еще когда он вздумал пустить свинью на ипподром.

– Этого не было!

– Было, было.

Муравьи, объединившись со всеми своими родственниками, маршировали под звуки гимна.

– НЕ БЫ-ЛО! Он мне сам сказал.

– А ты чего ждала? – не сдался герцог. – Ляпнул, а потом спохватился. Я слышал, еще и отговаривал. Но дело не в том. Мы с Трипвудом хотели позвать Родерика Глоссопа, но его нет, а Трипвуд знает его ассистента. Мы и позвали. Вот он, прошу.

По ходу этих объяснении леди Констанс остывала. Она никогда не заблуждалась насчет Кларенса, но теперь всполошилась всерьез. Да, кто-кто, а психиатр ему нужен. Только справится ли этот Халлидей?

– Он очень молод, – сказала она.

Герцог пристально смотрел на фотографию Скунмейкера.

– Смешная у него голова. Как луковица.

– Он очень молод, – повторила леди Констанс.

– Вот уж не сказал бы! Твой Скунмейкер…

– Я имела в виду мистера Халлидея.

– Конечно, молод, а что? Если он младший, значит – не старый, – рассудил герцог, удивляясь тому, как отупела Конни среди америкашек. Простых вещей не понимает.

2

Минуты две, а то и три Галли и Джон молчали. Галли думал о том, как ловко решил он всякие проблемы (чего не сделаешь, если ты не был пеликаном), Джон ощущал то, что ощущают после первой встречи с леди Констанс, не пожелавшей проявить любезность, и после удара мешком по голове. Ему казалось, что он долго пробыл в холодильнике с королевой Елизаветой I.

– Держался ты неплохо, – сказал Галли. – Сдержанная приветливость. Не каждый выдержит это с таким апломбом. Очень может быть, что прекрасная Линда будет как пыль под твоей колесницей.[14]14
  … пыль под твоей колесницей… – слова из стихотворения Лоуренса Хоупа (псевдоним Аделы Флоренс Николсон, 1864–1905).


[Закрыть] Жаль, что ее нет, но часа через два будет.

– К тому времени я приду в себя.

– Да, вообще-то после Конни надо оттаять. У меня – иммунитет, но я знаю, что делается с другими. Помню, попался мне рассказ «Птица с тяжелым взглядом», и я все думал, не видел ли автор мою сестру. Вся в отца, он мог открыть взглядом устрицу. Держись, нервы тебе нужны для прелестной Линды!

– Я бы попросил…

– А что такого? Я человек простой. Прелестна – значит прелестна. Заметь, у нее тоже будет нелегкий взор. Выбирай слова. Рекомендую стиль печальных воспоминаний. Напомни, как вы плыли на байдарке, мир исчез, ни один звук не нарушал летней тишины, а серебристые струйки…

– Мы не плыли.

– Что, на лодке не катались?

– Нет.

Галли удивился и заметил, что без лодки с небольшим пикником он единения душ не мыслит.

– Где же вы объяснились?

– Да мы и не объяснялись. Я спросил, не выйдет ли она за меня замуж, она согласилась, все в такси.

– Но раньше ты ее видел?

– Да, в гостях.

– Не на лодке?

– Нет.

– Жаль. Как вы познакомились?

– У нее в лавке.

– В лавке?

– Ну, в таком магазинчике. Он прогорел.

– А что там было?

– Цветы.

– Ты зашел купить прекрасных роз?

– Нет. Я зашел, потому что увидел ее через витрину.

– Любовь с первого взгляда?

– У меня – да.

– А потом что?

– Оказалось, что я учился в Оксфорде с ее братом.

– А потом?

– Встретились в гостях.

– И говорили про брата?

– Среди прочего.

– А потом?

– Ходили в кафе.

– Часто?

– Не очень. Зачем ей со мной ходить? Кто я, в сущности, такой?

– Мой крестник. Прекрасно играешь в гольф. Да, Господи, что она, царица Савская?

– Конечно.

– Елена какая-нибудь?

– Да, Елена, и еще Клеопатра. Вы же сами знаете, вы ее видели.

Галли не спорил; точно то же самое думал он о Долли Хендерсон. Однако крестный просто обязан быть адвокатом дьявола.[15]15
  Адвокат дьявола – участник процесса канонизации (причисления к лику святых), который излагает дурные свидетельства.


[Закрыть] Линда ему понравилась, но он понимал, что характер у нее не идеальный. Она не похожа на героиню стишка, которая могла сказать о себе: «Плачу от счастья, когда улыбнешься, если сердит – трепещу». С такой женой обеспечена хорошая борьба.

Все это он и высказал.

– Хорошо, – согласился он, – вид у нее приятный, но это еще не все. Беседа в тисовой аллее показала мне, что кротость ей неведома. Да, этот суд ее поразил, но она и вообще напомнила мне одну девицу, которая уколола меня в ногу шляпной булавкой. Мало того, она напомнила песенку моей юности. Один молодой человек повел в Хемстедский парк свою подругу. Начался дождь, бутерброды промокли, и вот что сказал страдалец: «Одна заплачет, другая – нет. Что это значит? О, сколько бед! Она кричит, кричит, кричит, она ворчит, ворчит, ворчит и не дает мне спеть куплет! Ах, Нэнси, Нэнси, Нэнси, зачем же ты ворчишь? Ах, Нэнси…» В общем, похожи. Тот самый тип характера. Ты готов к такой супружеской жизни?

– Да.

– Не боишься?

– Нет.

– Беги, пока не поздно, а?

– Не хочу.

– Что ж, – подытожил Галли, с удовольствием слагая обязанности дьявольского адвоката, – я тебя понимаю. Мы мало знакомы, но она мне нравится. В конце концов, что такое крик? Зато не скучно. Сосредоточимся на методе. Их – сотни. Один пеликан проглотил таблетку и упал со страшным криком. Правда, после промывания желудка она все равно его отвергла. Но вообще мысль хорошая. Нравится тебе?

– Нет.

– Тогда – несчастный случай. Если ты лежишь на ковре, обливаясь кровью… Один пеликан помирился с невестой, когда его стукнули табакеркой. У нас она есть. Дай Биджу денег, а то и просто уговорим… Нет? Трудно на тебя угодить. Так и хочется сказать: «Привередлив».

Они помолчали. Джон смотрел на озеро, словно сэр Бедивер, внезапно осознавший, как душен летний день.

– Что, если я выкупаюсь? – спросил он. Галли не возражал.

– Полотенца и прочее – вон в том домике. Кларенс купается каждое утро. То ли для здоровья, то ли смывает запах. А я полежу в гамаке.

Он ушел, Джон направился к домику, и Линда Гилпин, решившая окунуться на обратном пути, увидела его минут через десять. Она застыла, поморгала, не веря своим глазам, и кинулась прочь, чтобы найти Галли, ибо женское чутье подсказало ей, что без него такие вещи не делаются.

Кипя естественным гневом, она решила все же держаться с прохладным достоинством, показывая, что ей совершенно безразлично, есть в замке Джон Халлидей или его нет. Что он ей, в сущности? Смешно, честное слово!

Такие мысли прервал звонкий, но мелодичный звук, быстро набирающий силу.

Бидж звонил к обеду, бил в гонг.

3

Бидж положил палочку, сдержанно радуясь завершенному делу. Он любил слушать, как обеденный звон доходит до полной силы и угасает нежным пианиссимо, словно далекий гром. Не сразу довел он свое мастерство до такого совершенства. Поначалу он просто бил, ударял; теперь – мог поспорить с любым дворецким Англии. Галли заметил как-то, что дело тут – в плечевых мышцах. Бидж склонялся к мысли, что главную роль играет поворот руки.

Обычно после гонга наступала тишина, но на сей раз ее заменил грохот, словно сыпали уголь. Дело в том, что Говард Чесни поскользнулся на последних ступеньках, налетел на журнальный столик, схватился за него и застыл, радуясь, что жив.

Рядом с ним оказался Бидж. Обычно он проходил мимо, метнув в него холодный взгляд, но па «гадаринская свинья»[16]16
  Гадаринская свинья – см. Мтф. 8: 28–33; Мк. 5: 1 —15; Лк. 8: 26–34.


[Закрыть] привлекло его внимание. Стараясь подчеркнуть, что о фамильярности не может быть и речи, он спросил:

– Надеюсь, вы не расшиблись, сэр?

Говард только что в этом убедился, похлопав себя руками, как хлопали его полисмены там, на родине. Кости оказались целы.

– Все в порядке, – браво сказал он. – Схватился за столик. Скользко.

– Да, сэр.

– А почему?

– Не знаю, сэр. Не справлялся, сэр, – строго ответил Бидж. Помощь – одно, болтовня – другое.

Он величаво удалился, и вбежала Линда. Говард Чесни любил потолковать с хорошенькими девушками, но она куда-то делась, сменившись Ванессой.

– Привет! – сказала соотечественница. – Вас-то я и ищу.

Как мы помним, она собиралась заняться его нравственным кодексом. За это время ей удалось установить, что он еще ниже, чем кажется.

– Вы не видели Уилбура? – спросила она, и тут появился Уилбур, упражнявшийся в бильярдной. – А, вот и вы! Сейчас откроем собрание.

– Что? – не понял Уилбур, думая о том, как идет ей вечернее платье.

– У нас же заговор, – объяснила она. – Сядем вот здесь, никто не услышит.

Она повела их в уголок, где стояли латы. Скорее всего, в них никого не было.

– Так вот, насчет картины. У меня хорошая мысль. Простая. Чем проще, тем лучше, верно?

Уилбур кивнул и прибавил, что чем сложнее, тем хуже, проиллюстрировав эти слова примерами из своей семейной жизни.

– Сперва узнаем мнение мистера Чесни, – предложила Ванесса. – Вы можете нарушить законы?

– Смотря какие, – ответил осторожный Говард.

– Такие, что риска нет.

– Ну…

– Тогда…

– Ну, положим, могу. А в чем дело?

– Сейчас узнаете. Видели новую картину? Надо ее украсть. Как вы, поможете?

– Естественно.

– Прекрасный ответ.

– Что надо сделать?

– Уехать.

– Отсюда?

– Именно. Машина при вас?

– Да.

– Вот и уезжайте.

– Не понимаю.

– Сейчас объясню.

– Зачем мне уезжать?

– Чтобы ничего не заподозрили. Хватятся картины, а вас давно нет.

– Но если меня нет…

– Не беспокойтесь, вы вернетесь и будете сидеть тихо, пока мы с Уилбуром все не сделаем. Точнее, когда мы пойдем за картиной, стойте под окном. Мы спустим ее на веревке, вы отвезете в Лондон. Наутро будет страшный шум. Герцог заподозрит Уилбура, прочешет его комнату, но ничего не найдет. Придется списать на воров. Потом вы с Уилбуром встретитесь там, в Лондоне, он ее возьмет. Вот и все.

Она замолчала, как бы ожидая аплодисментов, и дождалась их от Траута.

– Ну, мозги! Нет, какие мозги!

– Спасибо, рада слышать.

– У моих жен их не было.

– Вот как?

– Ни малейших. Нет, какой ум!

– Спасибо, Уилли.

Все помолчали. Голос совести, видимо, что-то шептал Трауту.

– Я пошлю герцогу чек, – наконец, сказал он.

– И выдашь себя. Посылай уж лучше признание.

– А он не поймет, от кого.

– Анонимный чек?

– Да, вроде их не бывает… Тогда деньги. Ванесса пожала плечами.

– Не советую.

На этом собрание закрылось. Траут пошел переодеваться. Конни он боялся и не хотел рассердить. Говард Чесни боялся только Биджа и никуда не пошел. Действительно, одеться, думал он. Плевое дело. Он еще не обсудил один пункт.

– А условия? – сказал он. Ванесса удивилась.

– Условия? Я помогаю старому другу.

– А я нет. Какие условия, а?

Ванесса не спорила. В конце концов, трудящийся достоин пропитания.[17]17
  … трудящийся достоин пропитания – Мтф. 10: 10.


[Закрыть]

– Ладно, – сказала она. – Уилли человек широкий. Вы сколько хотите?

– Тысячу.

– Многовато.

– Нет.

– Хорошо, скажу Уилли. Хотя…

Ванесса замолчала. Через холл шли Галли с Джоном.

– Эй, кто это? – спросила она. – Бидж, кто это с мистером Трипвудом?

Бидж, ставивший на столик коктейли, учтиво повернулся к ней:

– Это мистер Халлидей, мэм. Сегодня приехал.

Он удалился, она повернулась к Говарду и увидела, что на нем лица нет.

– В чем дело? – спросила она.

– Нет, это надо же? Сколько этих судейских, а приехал – он! Нет, это…

– Вы его знаете?

– Ха-ха! Когда я последний раз влип, кто был адвокатом? Халлидей!

4

Ванесса была сильной женщиной, но ведь не железной.

– Что! – вскричала она.

– Да. Он – адвокат.

– Вы уверены?

– А то! Помнит он меня? Еще как помнит! Навидался. Куда идем?

Вопрос был удачный, и Ванесса при всем своем уме не смогла придумать ответ. Однако она не сдалась.

– Ладно, – сказала она. – Надо подумать. Идемте в галерею.

Когда они туда пришли, она сказала:

– Есть. Сидите у себя, обедать не ходите. Я скажу, что вам нездоровится. А завтра…

– То-то и оно! Он меня увидит, а старушка – вышвырнет.

– Вы слушайте! Завтра вы уедете на рассвете.

– А что вы им скажете?

– Вам звонили, ждут на заседание.

– Они поверят?

– Конечно.

– Кто брал трубку?

– Я. Встала очень рано.

– Мура какая-то.

– Лучше не придумаем.

– Ладно. А потом что?

– Сидите в «Гербе Эмсвортов» дня два.

– Там кровати – жуть! Мне один говорил, набиты камнями.

– Ну, езжайте в Лондон, только оставьте телефон. Я вам позвоню. Мы без вас не управимся.

Говард смотрел на картину без должного восхищения.

– На что она Трауту?

– Похожа на его жену.

– На свинью!

– Лорд Эмсворт тоже так думает. Дело не в том. Поможете – получите тысячу. Идет?

Говард согласился, он любил деловой тон.

– Ну, все. А теперь идите к себе, и поскорей, я пошлю их с обедом.

Она убежала, он двинулся за ней, но отступил. По коридору шли герцог с адвокатом.