Текст книги "Том 8. Дживс и Вустер"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ СО СТАРИНОЙ БИФФИ

Перевод И. Бернштейн.

– Дживс, – позвал я, восстав из ванны. – Сплотите ряды.

– Слушаю, сэр.

Я от всей души одарил его благосклонной улыбкой. В ту пору я на недельку-другую закатился в Париж, а там что-то такое разлито в воздухе, эдакая joie de vivre,[91]91
  Радость жизни (фр.).


[Закрыть] которая переполняет сердце и настраивает на игривый лад.

– Выложите наш джентльменский костюм средней нарядности, подходящий для богемных пиршеств, – распорядился я. – Сегодня я обедаю с одним знакомым живописцем на том берегу Сены.

– Очень хорошо, сэр.

– Да, и если кто меня будет спрашивать, Дживс, скажите, что я объявлюсь ближе к тому часу, когда нисходит безмятежный сумрак.

– Слушаю, сэр. Пока вы принимали ванну, звонил мистер Биффен.

Удивительно, как за границей то и дело натыкаешься на знакомых, иной раз не видел однокашника тысячу лет и не чаял не гадал встретиться – и вдруг, нате пожалуйста! Где я меньше всего опасался наткнуться на старину Биффи, так это в Париже. Было время, мы с ним на пару предавались светской жизни, обедали, ужинали в одной компании чуть не каждую ночь напролет. Но где-то года полтора назад у него померла крестная и оставила ему в наследство имение в Хертфордшире, он туда перебрался, стал носить гетры, якшаться с коровами и вообще являть собой деревенского сквайра и землевладельца. С тех пор мы почти не виделись.

– Старина Биффи в Париже?! Он-то что здесь делает?

– Он со мной не поделился, сэр, – ответил Дживс холодноватым, как мне показалось, тоном, будто бы даже слегка неприязненно, а ведь прежде они были вполне на дружеской ноге.

– Где он остановился?

– Отель «Авенида», рю дю Колизэ, сэр. Он сообщил, что намерен выйти прогуляться и заглянет сюда на исходе дня.

– Ладно, если меня еще не будет, скажете ему, чтобы подождал. А теперь, Дживс, ме ганс, мои шапо, и дорогу хозяину! Пока, пока!

День был бесподобный, времени у меня оставалось еще навалом, и я в конце концов у Сорбонны вылез из такси, решив остаток пути проделать пешком. Но не успел протопать и трех шагов, как вот тебе раз! Прямо передо мной на тротуаре – Биффи собственной персоной. Если бы мой последний шаг не повис в воздухе, я бы с разгона прямо в него уперся.

– Биффи! – воскликнул я. – Вот так так!

Он уставился на меня, мигнув выпученным глазом, – ну вылитая хертфордширская корова, получившая во время завтрака неожиданный тычок под ребро.

– Берти! – наконец взвыл он хриплым голосом. – Слава Богу! – Он вцепился в мой рукав. – Не оставляй меня! Я потерялся.

– Что значит – потерялся?

– Вышел пройтись, но мили через две понял, что не имею понятия, где нахожусь. Так с тех пор и хожу тут кругами, уж и не знаю, сколько часов.

– Почему же ты не спросил дорогу?

– Так я не знаю ни слова по-французски.

– Кликнул бы такси.

– Я обнаружил, что оставил все деньги в гостинице.

– Мог бы доехать до гостиницы, а потом сойти вниз и расплатиться.

– Верно. Но я еще вдруг обнаружил, что забыл, как она называется, будь она неладна.

Вот вам типичный Чарлз Эдвард Биффен во всей своей красе. Второго такого обормота и недотепы на свете не сыщешь. Видит Бог, – и тетя Агата не даст соврать – я и сам не ахти какой мудрец. Но в сравнении с Биффи я просто величайший мыслитель всех времен и народов.

– Я бы дал шиллинг, ей-богу, – говорит Биффи, – если бы мне кто сказал название этой чертовой гостиницы.

– Будешь должен мне. Отель «Авенида», рю дю Колизэ.

– Берти! Это потрясающе! Как ты узнал, разрази меня гром?

– Ты сам сегодня утром продиктовал этот адрес Дживсу.

– Точно! Я и забыл.

– Ладно, пошли. Выпьем по стаканчику, а потом я посажу тебя в такси и отправлю в гостиницу «Авенида». В обед я занят, но еще полно времени.

Мы забрели в одно из одиннадцати кафе, расположенных впритык друг к дружке на той улице, и я заказал две порции восстановительного.

– А что ты делаешь в Париже? – спросил я у Биффи.

– Берти, старина, – ответил он скорбно. – Я приехал сюда искать забвения.

– По-моему, в этом ты добился успеха.

– Ты не понимаешь! Дело в том, старина, что мое сердце разбито. Сейчас я тебе все расскажу.

– Нет-нет! Не надо! Но было уже поздно.

– В прошлом году, – начал он, – я подался в Канаду на лососиную ловлю.

Я заказал еще по порции. Если уж слушать рыбацкие байки, необходимо взбодриться.

– На лайнере по пути в Нью-Йорк я познакомился с одной девушкой. – Биффи звучно глотнул, точно бульдог, который торопится заглотать одну половину котлеты, чтобы скорее схватить вторую. – Берти, старина. Я не могу тебе ее описать. Нечего даже и пытаться.

И то хоть слава Богу.

– Она была замечательная. Мы с ней прогуливались по палубе после ужина. Она театральный работник. Или вроде того.

– Что значит – вроде того?

– Ну, знаешь, натурщица, манекенщица, – в таком духе. Накопила несколько фунтов и отправилась искать работу в Новом Свете. Она мне все о себе рассказала. У ее отца молочная лавка в Клапеме. А может, в Криклвуде. Одно из двух, либо молочная лавка, либо обувной магазин, это я точно запомнил.

– Да, спутать немудрено.

– Просто я хочу, чтобы ты понял, что у нее хорошие, здоровые буржуазные корни. Ничего легкомысленного. Такой женой всякий мужчина может гордиться.

– И чья же она жена?

– Ничья – пока. Я хотел, чтобы стала моей, но потерял ее.

– Рассорились?

– Да нет же. Говорю тебе: потерял. В прямом смысле. Последний раз я видел ее на нью-йоркской таможне. Мы с ней стояли возле чемоданов, и я только-только успел спросить, не согласится ли она выйти за меня замуж, а она ответила, что да, она согласна, и все складывалось просто замечательно, но тут появился какой-то неприятный тип в форменной фуражке и стал приставать ко мне из-за сигарет, которые он нашел на дне моего чемодана, а я о них совершенно забыл и не внес в декларацию. Было уже довольно поздно, наш пароход пристал в одиннадцатом часу, и я сказал Мэйбл, чтобы она ехала к себе в гостиницу, а я за ней завтра заеду и отвезу ее куда-нибудь позавтракать. Но больше я ее так никогда и не видел.

– Значит, в гостинице ее не было?

– Она, может, и была. Но…

– Ты хочешь сказать, что сам туда не явился?

– Берти, старина, – мученическим тоном произнес Биффи, – Бога ради, не подсказывай мне, что я хочу сказать, а чего не хочу сказать. Дай мне все рассказать самому, иначе я запутаюсь, и придется начинать сначала.

– Ну уж нет. Валяй излагай сам, – согласился я поспешно.

– Так вот. В двух словах, Берти, – я забыл название гостиницы. Добрых полчаса объяснялся с таможенниками насчет сигарет, а когда освободился, в голове – хоть шаром покати. Помнилось мне вроде бы, что я это название на чем-то записал, но, по-видимому, это мне только казалось, ни на одной бумажке у меня в карманах его не было. Нет, безнадежное дело. Я ее потерял.

– Но почему же ты не навел справки?

– Понимаешь, Берти, беда в том, что я забыл, как ее зовут.

– Ну и ну! – Это уже был предел безмозглости, даже для Биффи. – Не может быть, чтобы ты забыл, как ее зовут. Да ты мне сам только что говорил: Мюриел или что-то наподобие того.

– Мэйбл, – холодно поправил Биффи. – А забыл я ее фамилию. И пришлось мне махнуть рукой и двинуть дальше в Канаду.

– Одну минутку, – сказал я. – Но ты-то должен же был назвать ей свою фамилию. А раз так, пусть ты и не мог ее найти, зато она могла найти тебя.

– Вот именно. Поэтому я и впал в отчаяние. Она знает мою фамилию, и адрес, и все остальное, но я не получил от нее ни полслова. Наверное, когда я не объявился в гостинице, она приняла это за тонкий намек, что, мол, я передумал и бью отбой.

– Пожалуй, – согласился я. Действительно, это было единственное подходящее объяснение. – Ну а раз так, остается только завить горе веревочкой и залить сердечные раны. Верно я говорю? Поехали поужинаем сегодня вместе, а потом закатимся в «Аббатство» или еще куда-нибудь.

Но Биффи покачал головой:

– Бесполезно. Я уже пробовал. Кроме того, я уезжаю четырехчасовым поездом. Завтра у меня ужин с одним человеком, который, кажется, вот-вот клюнет на мой хертфордширский дом.

– Вот как? Ты продаешь дом? Я думал, он тебе нравится.

– Нравился. Но теперь, как подумаю, что после всего опять останусь жить один в этом огромном пустом здании, – и меня просто оторопь берет. Так что когда сэр Родерик Глоссоп выразил интерес…

– Сэр Родерик Глоссоп! Неужели тот самый, что лечит психов?

– Да, знаменитый специалист по нервным болезням. А ты что, знаком с ним?

Солнце жарило вовсю, но у меня похолодела спина.

– Я был пару недель помолвлен с его дочерью, – вполголоса ответил я. Вспоминая, как я тогда еле отделался, я обычно впадаю в состояние, близкое к обмороку.

– А у него есть дочь? – равнодушно переспросил Биффи.

– Есть. Сейчас я тебе все расскажу…

– Но только не в данную минуту, старина, – оборвал меня Биффи, вставая со стула. – Я должен вернуться в гостиницу и позаботиться об укладке чемоданов.

Что было, на мой взгляд, настоящим свинством с его стороны: я-то его вон как внимательно слушал. Чем дольше живу на свете, тем тверже убеждаюсь, что старый добрый дух товарищества «ты – мне, я – тебе» совершенно, можно сказать, вывелся в нашем кругу. Словом, я посадил его в такси и отправился обедать.

Прошло не больше десяти дней, когда я за утренним кофе с тостами испытал довольно малоприятное потрясение. Прибыли английские газеты, и Дживс, выходя из комнаты, оставил возле моей кровати свеженький номер «Тайме».

Я праздно переворачивал газетные листы в поисках спортивного раздела, и вдруг в глаза мне бросилась маленькая заметка под крупным заголовком:

«ПРЕДСТОЯЩИЕ БРАКОСОЧЕТАНИЯ

мистер Ч. Э. Биффен и мисс Глоссоп

Объявлена помолвка между Чарлзом Эдвардом Биффеном, сыном покойного м-ра Э. Ч. Биффена и миссис Биффен, прожив, по адресу: 11, Пенслоу-сквер, Мейфэр, и Гонорией Джейн Луизой, единственной дочерью сэра Родерика и леди Глоссоп, прож. по адресу: 6в, Харли-стрит, W».

– Черт! Вот это да! – вскричал я.

– Сэр? – обернулся с порога Дживс.

– Дживс, вы помните мисс Глоссоп?

– Весьма отчетливо, сэр.

– Она обручилась с мистером Биффеном!

– Вот как, сэр? – произнес Дживс и, не добавив больше ни слова, выскользнул за дверь.

Подобная невозмутимость с его стороны обеспокоила и насторожила меня как довольно красноречивое свидетельство вопиющего бессердечия, чего я за ним до сих пор совершенно не замечал. Ведь Гонория Глоссоп как-никак была ему близко знакома.

Я еще раз перечитал заметку. Она пробуждала во мне странные чувства. Не знаю, случалось ли вам читать в газете о помолвке вашего школьного друга с девушкой, на которой, еще бы один неосмотрительный шаг, и вы бы оказались бесповоротно женаты сами. Это дает вам ощущение, не знаю даже, как сказать, наверно, нечто в таком роде чувствует человек, который вышел с другом детства прогуляться по джунглям, а навстречу – тигрица, или ягуар, или еще какая-нибудь зверюга, он успел в последнюю секунду вскарабкаться на дерево, глядит вниз, а его друг мелькнул и пропал в чаще, зажатый в плотоядных челюстях хищника. Эдакое как бы молитвенное глубокое облегчение, если вы меня понимаете, смешанное в то же время с некоторой все-таки жалостью. То есть я хочу сказать, при всей радости, что мне удалось избежать женитьбы на Гонории, я искренне сожалел, что такой приличный малый, как Биффи, схлопотал подлянку. Я выпил чаю и задумался.

Конечно, есть на свете, я полагаю, такие парни – крепкие, несгибаемые ребята с каменными подбородками и горящим взором, – которым обручиться с этой язвой Глоссоп – раз плюнуть и даже, может быть, приятно. Но я отлично знал, что Биффи не из их числа. Дело в том, что Гонория – это такая здоровая, энергичная девица, мускулатура у нее, как у борца в полусреднем весе, а смех – будто кавалерийский эскадрон скачет по мосту, сколоченному из пустых жестянок. Встречаться с такой лицом к лицу через стол за завтраком – это же страшно подумать! Да еще башковитая. Эдакое нежное создание, которое измочалит вас в шестнадцати сетах в теннис и в нескольких кругах в гольф, а потом спускается к обеду свеженькая, как огурчик, и ждет, что вы поведете с ней интеллектуальный разговор о Фрейде. Еще бы неделя помолвки с нею, и у ее папаши-психиатра завелся бы новый пациент. А Биффи – личность тихая, безобидная, вроде меня. Словом, говорю вам, я был потрясен и обескуражен.

И особенно, как я уже сказал, меня потрясло гнусное равнодушие Дживса. В эту самую минуту он как раз опять неслышно просочился в спальню, и я дал ему еще один шанс проявить нормальные человеческие чувства.

– Вы расслышали имена, которые я назвал, Дживс? – спросил я. – Мистер Биффен собирается жениться на Гонории Глоссоп, дочери старого господина с бровями и лысой головой.

– Да, сэр. Какой костюм приготовить вам на сегодня?

И это, заметьте, говорит человек, который в бытность мою помолвленным с означенной Глоссоп напрягал все фибры своего мозга, чтобы меня вызволить. Н*ет, убейте, ничего не понимаю.

– Синий в розовую полоску! – ответил я ему холодно. Пусть видит, как я горько в нем разочарован.

Спустя неделю или около того я возвратился в Лондон, и не успел расположиться на прежней квартире, как вдруг является Биффи. Одного взгляда на него мне было достаточно, чтобы понять: отравленная рана загноилась. Вид у Биффи был не блестящий, нет, далеко не блестящий. На лице застыло знакомое мне выражение, я сам, бывало, бреясь, наблюдал аналогичное в зеркале во времена своей недолгой помолвки с этой чертовой куклой Глоссоп. Однако, не желая нарушать принятые нормы общежития, я, со всей возможной для меня теплотой, пожал ему лапу.

– Ну, старина, – сказал я ему. – Поздравляю!

– Спасибо, – отвечает он уныло. После чего наступило тяжкое молчание, затянувшееся на добрых три минуты.

– Берти, – наконец произнес Биффи.

– Да?

– Это правда, что?..

– Что?

– Да так, ничего.

И беседа наша опять вроде как иссякла. Прошло еще минуты полторы. Биффи снова вынырнул из небытия.

– Берти.

– Я все еще здесь, старина. Ты чего?

– Послушай, Берти, это правда, что ты когда-то был помолвлен с Гонорией?

– Правда. Биффи откашлялся.

– И как же ты спасся… то есть я хочу сказать, какая трагедия помешала вашему браку?

– Это все Дживс. Он нашел выход из положения, все продумал и осуществил.

– Я, пожалуй, перед уходом загляну на кухню, переговорю с Дживсом, – задумчиво произнес Биффи.

Ну, чувствую, тут не до церемоний, надо говорить начистоту.

– Биффи, старичок, – обращаюсь я к нему, – признайся как мужчина мужчине: ты что, хочешь рвать когти?

– Берти, дружище, – отвечает он с мольбой в голосе, – как старый друг старому другу признаюсь: хочу.

– Зачем же ты, черт дери, в это дело ввязался?

– Не знаю. А ты зачем?

– Я… Само как-то получилось.

– Вот и со мной тоже как-то само получилось. Знаешь, когда у человека разбитое сердце… Живешь вроде как во сне, перестаешь соображать, теряешь бдительность. Ну и оглянуться не успел, а ты уже попался. Не могу тебе толком объяснить, как это вышло, но факт таков. И теперь я хочу от тебя услышать, что в таких случаях полагается делать?

– То есть каким образом дать задний ход?

– Ну да. Мне не хотелось бы ранить ничьи чувства, но я решительно больше не могу. Это невозможно. Дня полтора-два мне казалось, что ничего особенного, обойдется. Но теперь… Ты помнишь, как она смеется?

– О да.

– Этот ее смех, и потом, она еще ни на минуту не оставляет человека в покое, ей, видите ли, надо развивать твой интеллект, и так далее.

– Знаю, знаю.

– Ну так вот. Что ты порекомендуешь? Ты сказал, что Дживс нашел выход из положения. Как это понимать? Нельзя ли подробнее?

– Видишь ли, сэр Родерик, на самом деле психический врач, сколько ни величай его специалистом-психоневрологом, получил сведения, что в моем роду есть кое-какие психические отклонения. Так, ничего серьезного, просто один дядя у нас держал в спальне кроликов. И вот папаша Глоссоп приехал сюда пообедать со мной и заодно меня освидетельствовать, а Дживс так подстроил, что старик уехал в полном убеждении, что у меня не все дома.

– Понятно, – кивнул Биффи. – Беда только в том, что у нас в роду нет психических отклонений.

– Ни одного?

Просто не верилось, что можно вырасти таким законченным остолопом, как душка Биффи, и притом самопроизвольно, безо всякой посторонней помощи.

– Ни единого психа в родословной, – мрачно подтвердил Биффи. – Надо же, какая незадача. Завтра старикашка как раз приедет ко мне обедать и, конечно, захочет меня тоже проверить на сдвинутость. А я, как на грех, абсолютно в здравом уме.

Я задумался. От одной только мысли о новой встрече с сэром Родериком у меня по спине побежали холодные мурашки; однако, если представляется случай помочь ближнему, мы Вустеры, забываем о себе.

– Вот что, Биффи, – говорю я ему. – Послушай, что я придумал. Я подъеду к тебе, когда вы сядете обедать. И очень может быть, когда сэр Родерик увидит, кто твой друг, он без всяких разговоров немедленно запретит помолвку.

– В этом что-то есть, – сразу воодушевился Биффи. – Благородно с твоей стороны, Берти.

– Пустяки, – ответил я. – А перед тем я еще посоветуюсь с Дживсом. Изложу ему суть дела и послушаю, что он скажет. Дживс меня никогда не подводил.

Биффи отчалил приободренный. А я отправился на кухню.

– Дживс, – говорю, – мне опять понадобилась ваша помощь. У меня только что состоялся огорчительный разговор с мистером Биффеном.

– Неужели, сэр?

– Дело вот какого рода, – начал я и описал ему положение вещей.

Странно, но я вижу, он слушает будто каменный. Обычно, когда я призываю Дживса обсудить какую-нибудь загвоздку, он бывает само сочувствие и сама изобретательность. И вдруг такое.

– Боюсь, сэр, – произнес он, как только я договорил, – что мне вряд ли подобает вмешиваться в сугубо личное дело, где затрагиваются…

– Да ладно вам, Дживс!

– Нет, сэр. Это была бы с моей стороны недопустимая вольность.

– Дживс, – говорю я и беру этого упрямого быка прямо за рога. – Что вы имеете против старины Биффи?

– Я, сэр?

– Да, вы.

– Уверяю вас, сэр!

– Что ж, ладно. Если вы не хотите подставить плечо и спасти ближнего, я вас, конечно, неволить не буду. Но позвольте вам сказать, что я сейчас пойду в гостиную, сяду и начну думать. Какой же у вас будет вид, когда я возвращусь и объявлю, что нашел спасение для Биффи? Самый дурацкий вид, уверяю вас.

– Да, сэр. Принести вам виски с содовой?

– Нет. Кофе. Черный и крепкий. И если кто-нибудь пожелает меня видеть, скажите, что я занят и просил не беспокоить.

Через час я позвонил в звонок.

– Дживс, – говорю я свысока.

– Да, сэр?

– Будьте добры, позвоните по телефону мистеру Биффену и передайте, что мистер Вустер кланяется и что выход найден!

На следующее утро я пешком отправился к Биффи, чрезвычайно, надо признаться, довольный собой. Как правило, осенившая тебя накануне блестящая мысль ухитряется утратить почти весь свой блеск, когда разглядываешь ее в лучах наступившего утра. Но эта моя умственная находка выглядела после завтрака не менее привлекательно, чем вчера перед ужином. С какого бока ни рассматривай, это был совершенный верняк.

За несколько дней до того моя тетя Эмили праздновала шестилетний юбилей своего сына Хэролда, и я, оказавшись перед необходимостью приобрести подарок, присмотрел в магазине на Стрэнде одну забавную игрушку, как раз подходящую, на мой взгляд, для развлечения малого дитяти и умиления друзей и домочадцев. Она представляла собой как бы бутоньерку, к которой снизу прикреплена такая резиновая штуковина наподобие клизмы, нажмешь – и полторы пинты холодной родниковой воды мощной струей ударяют в лицо тому, кто вздумал понюхать цветочки. Самое подходящее изобретение для развития детского интеллекта, решил я, сделал покупку и отправился по месту назначения.

Но там я застал Хэролда посреди целой кучи дорогих и великолепных игрушек, так что просто рука не поднялась прибавить к ним мое подношение, которое обошлось мне всего в одиннадцать с половиной пенсов. Я тут же, на диво быстро, нашелся, – бывает, что и мы, Вустеры, умеем, когда надо, соображать молниеносно, – оторвал от игрушечного аэропланчика карточку дяди Джеймса, вставил вместо нее свою, а брызгалку спрятал в карман и впоследствии унес домой. Так она все эти дни и лежала у меня всуе, но теперь наконец настал срок пустить ее в дело.

– Ну? – нетерпеливо спросил Биффи, когда я на полном скаку влетел в его гостиную.

Бедный петушок едва шевелил жабрами со страху. Мне это состояние было знакомо. И я, помнится, испытывал нечто подобное, поджидая к обеду сэра Родерика. Как, интересно, люди с больными нервами могут вести беседу с этим человеком? А ведь у него самая обширная практика во всем Лондоне, и не проходит дня, чтобы он не садился на голову хотя бы одному бедняге и не кричал санитарам, чтобы скорее тащили смирительную рубашку. И на мир он глядит как бы сквозь солому, торчащую в волосах его несчастных пациентов. Словом, я был совершенно уверен: стоит только Биффи надавить на клизму, а уж об остальном позаботится природа.

Поэтому я потрепал Биффи по плечу и сказа.

– Все в порядке, старик!

– Что предлагает Дживс?

– Дживс? Ничего.

– Но ты же сказал, все в порядке.

– В доме Вустера Дживс не единственный, кто способен думать, друг мой. Я занялся твоим делом сам, и могу тебя заверить, что держу его под контролем.

– Ты? – переспросил Биффи не слишком-то лестным тоном. В нем слышался недостаток веры в мои таланты, а я всегда считаю, лучше показать, чем сто раз объяснять. Я сунул ему бутоньерку.

– Как ты относишься к цветам, Биффи? – спрашиваю.

– Что?

– Понюхай цветочки.

Биффи понуро сунулся хоботом в букетик, и тут я надавил на клизму в строгом соответствии с инструкцией на обороте ярлыка.

Люблю получать по полной стоимости за свои деньги. В одиннадцать с половиной пенсов эта штука мне обошлась, но сработала она так, что и двойную цену было бы не жалко отдать. В рекламе на коробке сообщалось, что эффект получается «неописуемо комичный». И могу вас заверить, что это еще мягко сказано. Бедолага Биффи отскочил на три фута и опрокинул инкрустированный столик.

– Ну вот, – скромно сказал я.

Биффи сначала утратил дар речи, но сравнительно быстро опомнился и смог высказаться довольно пылко.

– Успокойся, приятель, – сказал я, когда он смолк, чтобы перевести дух. – Это была не праздная забава, а наглядная демонстрация. Прими подарок и благословение от старого друга, снова наполни этот баллончик, сунь букетик сэру Родерику в физиономию, надави – и в остальном положись на него самого. Ручаюсь, не пройдет и трех секунд, как желание породниться с тобой покинет его раз и навсегда. Биффи захлопал глазами.

– Ты что, хочешь, чтобы я обрызгал сэра Родерика?

– Именно. Обрызгай его хорошенько, от всей души.

– Но…

Он еще что-то взволнованно лепетал, когда раздался звонок у входной двери.

– Боже милосердный! – воскликнул Биффи, весь трясясь, как желе. – Это он. Займи его разговором, пока я сбегаю сменю рубашку.

Я едва успел набрать воды в клизму и положить бутоньерку рядом с прибором Биффи, как дверь отворилась, и вошел сэр Родерик. Я в этот миг, нагнувшись, поднимал опрокинутый столик, и он приветственно обратился ко мне со спины:

– Добрый день! Надеюсь, я не опо… Мистер Вустер! Должен признаться, что мне было немного не по себе.

Есть что-то в этом человеке, что повергает в трепет самые мужественные сердца. Услышишь слова: «Сэр Родерик Глоссоп», – и поджилки у тебя начинают с полным основанием дрожать, как осиновый лист. Здоровенная голова, эдакий голый шар, все волосы, которым положено на ней расти, переползли вниз и скучились в бровях, а глаза из-под бровей убивают наповал, точно «лучи Смерти».

– Как поживаете? – произнес я, поборов некоторое желание выпрыгнуть задом наперед из окна. – Давненько не виделись, а?

– Тем не менее я вас отчетливо помню, мистер Вустер.

– И чудесно, – говорю. – Старина Биффи вот пригласил меня принять тут участие в кое-какой кормежке…

Он угрожающе шевельнул бровями.

– Вы являетесь другом Чарлза Биффена?

– Да, знаете ли. Друзья с детских лет.

Он со свистом набрал в грудь воздуху, и видно было, что акции Биффи сразу заметно упали. Потом он посмотрел вниз, а на полу разбросаны разные предметы, которые были на столике.

– Здесь что-то произошло?

– Ничего серьезного, – отвечаю. – Просто со стариной Биффи случился небольшой припадок, или родимчик, вследствие которого опрокинулся стол.

– Припадок?!

– Или родимчик.

– Он что же, страдает припадками?

Я уже открыл было рот, чтобы ответить, но тут в комнату влетел Биффи. Он забыл пригладить щеткой волосы, из-за чего имел вполне безумный вид, и я приметил, с какой подозрительностью покосился на него сэр Родерик. Похоже было, что почва вполне взрыхлена и удобрена и клубень теперь гарантированно примется и даст росток.

Человек Биффи внес кушанья, и мы уселись за стол.

Поначалу можно было подумать, что обеду суждено пройти в самой ледяной обстановке, от какой только случалось коченеть и стыть бывалым завсегдатаям званых обедов. Биффи, вообще хозяин на троечку, не внес от себя в пир разума и излияния духа ни малейшего вклада, разве только слегка икал время от времени, а когда я делал попытку поддержать застольную беседу, сэр Родерик всякий раз оборачивался ко мне с таким убийственным выражением на физиономии, что любая счастливая находка немедленно гибла в зародыше. Но, к счастью, на второе было подано куриное фрикассе такого отменного качества, что старик, умяв свою порцию, протянул миску за добавкой и чуть ли не залучился добродушием.

– Я явился сюда, Чарлз, – объявил он почти что, можно сказать, приветливо, – с неким, если можно так выразиться, заданием. Да, с заданием. Превосходное фрикассе.

– Рад, что вам нравится, – промямлил Биффи.

– Исключительное. Тает во рту. – Он загреб себе еще полтарелки. – Да, так я говорю, я прибыл с заданием. Вы, нынешняя молодежь, я знаю, живете в нашей несравненной столице, не удосужившись осмотреть ни одной из ее многочисленных достопримечательностей. Будь я азартным человеком, каковым не являюсь, я бы заключил пари на изрядную сумму, что вы, Чарлз, ни разу в жизни не посетили даже такое историческое место, как Вестминстерское аббатство. Или я не прав?

Биффи нечленораздельно икнул, что, мол, давно собирался, но…

– И Тауэр?

– Да, и Тауэр тоже.

– А между тем не далее как в двадцати минутах езды на такси от Гайд-парка находится в настоящее время величайшая и назидательнейшая коллекция предметов, как одушевленных, так и неодушевленных, когда-либо за всю английскую историю выставлявшаяся на обозрение посетителей. Я имею в виду Британскую имперскую выставку в Уэмбли.

– Мне вчера один анекдот рассказали про Уэмбли, – ввернул я, чтобы немного взбодрить разговор. – Остановите меня, если уже слышали. Один тип подходит к глухому у ворот выставки и спрашивает: «Это Уэмбли?» Глухой говорит: «Чего?» Тип опять: «Это Уэмбли?» А глухой: «Чего?» А тип опять: «Это Уэмбли?» – «Да нет, – это глухой говорит, – не лямблии, а цирроз». Ха-ха-ха, правда?

Но бодрый смех замер у меня на губах. Сэр Родерик слегка повел в мою сторону бровью, и я сразу понял, что мое место – в мусорной корзинке и нечего мне было оттуда высовываться. Не знаю больше никого, кто умел бы так дать ближнему почувствовать себя отбросом человечества, как это получается у сэра Родерика Глоссопа.

– Значит, вы до сих пор не посетили Уэмбли, Чарлз? – вернулся он к прежней теме. – Нет? Я это подозревал. Так вот, задание, мною полученное, состоит в том, чтобы свозить вас на выставку. Так хочет Гонория. Она полагает, что таким образом можно будет расширить ваш кругозор, в чем я с нею вполне согласен. Мы отправимся сразу после обеда.

– Ты ведь тоже с нами поедешь, Берти? – умоляющим голосом спросил Биффи.

Во взгляде его была такая мука, что я колебался не долее одной минуты. Кореш есть кореш. К тому же, если моя задумка с клизмой оправдает ожидания, эта увеселительная поездка вообще, с Божьей помощью, не состоится.

– Что ж, пожалуй, – не стал упираться я.

– Ну зачем же нам злоупотреблять добротой мистера Вустера? – весь напыжился сэр Родерик.

– Ерунда. Я и сам уже давно собирался заглянуть в эту лавочку. Сейчас слетаю домой переодеться и заеду сюда за вами на автомобиле.

Пауза. Биффи, похоже, страшно обрадовался, что не придется остаток дня провести с глазу на глаз с сэром Родериком, даже утратил дар речи. А сэр Родерик, поджав губы, хранил молчание в знак несогласия. Потом вдруг заметил бутоньерку у прибора Биффи и подчеркнуто переменил тему:

– О, цветы! Душистый горошек, если не ошибаюсь. Дивный представитель семейства бобовых, радующий и взор, и обоняние.

Я посмотрел через стол на Биффи. Глаза у него выпучились, в них появился непривычный блеск.

– Вы любите цветы, сэр Родерик? – хрипло спросил он.

– Чрезвычайно.

– Тогда понюхайте.

Сэр Родерик изогнул выю и потянул носом. Пальцы Биффи сомкнулись на клизме. Я зажмурился и вцепился обеими руками в край стола.

– Чудесный аромат, – слышу голос сэра Родерика. —

Очень приятный.

Открываю глаза – Биффи отвалился на спинку стула, на лице трагическая маска, рядом на скатерти цветы. Я сразу понял, что произошло. В этот решающий миг, когда от простого нажатия пальцев зависела его судьба, бедняга Биффи, бесхребетная козявка, смалодушничал и дал задний ход. Весь мой план, взлелеянный и продуманный до мельчайших деталей, безнадежно лопнул.

Дома я застал Дживса за поливкой гераней под окном гостиной.

– Смотрите, как живописно они цветут, сэр, – сказал он, окидывая растения отеческим взором.

– Ни слова про цветы, Дживс, – откликнулся я. – Теперь я знаю, что чувствует генерал, который научно спланировал военную операцию, а подчиненные сорвали ее осуществление.

– Вот как, сэр?

– Да, – вздохнул я и все ему рассказал. Он выслушал меня очень внимательно.

– Довольно нерешительный и слабохарактерный молодой джентльмен этот мистер Биффен, – таков был комментарий Дживса на окончание моего рассказа. – Я вам сегодня до ночи больше не понадоблюсь, сэр?

– Нет. Мы едем на выставку в Уэмбли. Я только забежал переодеться и взять машину. Выложите мне спецодежду, которой не страшны будут объятия тысячерукой толпы, и позвоните в гараж.

– Очень хорошо, сэр. Серая шевиотовая куртка, я думаю, подойдет. Не будет ли с моей стороны бесцеремонностью, сэр, если я попрошу вас взять и меня в автомобиль? Я тоже намеревался сегодня побывать в Уэмбли.

– Да? Ладно, пожалуйста.

– Весьма благодарен, сэр.

Я переоделся, и мы поехали к Биффи. Они с сэром Родериком забрались на задние сиденья, а Дживс сел впереди рядом со мной. Вид Биффи так вопиюще не соответствовал развлекательной цели нашей поездки, что сердце мое сжалось от сострадания, и я попытался еще раз воззвать к человеколюбию Дживса.