Текст книги "Трюкачи - роман завершен(СИ)"

Автор книги: Пекальчук Мирославович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Если бы он правда был убийцей, его полиция не отпустила бы, – успокаивала Киоко подружку.

Уруми только печально вздыхала.

После уроков они пошли домой тем же путем, что и позавчера. При этом Киоко пришлось настаивать, потому что Уруми предпочитала идти в обход, чтобы не встретиться с Йомой и не стать его новой жертвой.

– Да что с тобой такое, – посетовала на подружку девочка, – неужели ты и вправду думаешь, что Йома будет каждый день кого-то убивать в одном и том же месте?!

Уруми вместо ответа тяжело вздохнула, и Киоко поняла: да, именно так она и думает.

Однако в ста шагах от школы они повстречали не Йому, а Рюиджи, медленно бредущего в том же направлении.

– Привет, Рюиджи-кун!

– Привет, – ответил тот, не оборачиваясь.

Киоко, догнав его, увидела крупный синяк под глазом на его лице.

– Что с тобой приключилось, Рюиджи?!

– Да так... зенитки сбили.

– Не поняла?!

Рюиджи взглянул на Киоко, и та заметила еще и распухшую губу.

– В общем, я пытался спикировать на авианосец 'Йома', – пошутил он, – но случайно налетел на появившийся из дымовой завесы эсминец 'Такехиса', уронил свою бомбу на него и был сбит зенитным огнем.

– Ты хотел облить Йому водой? – догадалась Киоко.

– Угу.

– Я же предупреждала не делать этого. И кто тебя так?

– Да Такехиса же.

– Один или на пару с Йомой?

– Самое интересное, что как раз Йома за меня и заступился... Он даже не понял, что вода предназначалась ему, так что у меня есть возможность второй попытки.

Киоко покачала головой.

– Ты не послушал меня в первый раз – хоть теперь послушай, Рюиджи. Ты ничего не добьешься. Даже если обольешь Йому и он в припадке изобьет тебя – не будет никаких сомнений, что ты сделал это нарочно, вся школа знает, что он боится воды. А Йома, как человек с больной психикой, будет ни в чем не виноват. Виноватым во всем будешь ты. Рюиджи, мне понятно твое стремление защитить школу от Йомы, но твой выбор метода – нет. Издеваться над больным человеком – это еще хуже, чем бить слабых. Издеваться над тем, кто за тебя заступился – вдвойне гадко.

Рюиджи вздохнул:

– Может, ты и права, никогда не думал о Йоме в таком разрезе. Но сейчас у меня складывается впечатление, что ты на его стороне. На стороне того, кто держит в страхе всю школу.

Киоко посмотрела ему в глаза:

– Я не вижу в этом ни малейшей трагедии, если честно. Твой страх – это твоя проблема, Рюиджи, и только твоя. Мы смотрим на Йому по-разному, потому что ты его боишься, а я – нет. Для тебя он ходячее зло, а для меня – просто странный, неприятный, возможно, больной человек, не более того.

– Киоко, почему ты не понимаешь, что он опасен?!

– Прекрасно понимаю. В мире полно опасностей. Тебя может сбить машина при переходе через дорогу, так что же, бояться автомобилей? Пойми, что твоя главная беда не в Йоме, а в тебе самом. В твоем неумении справиться со своим страхом.

– Киоко, так нечестно, – сказала Уруми, – Рюиджи-кун единственный, кто хоть что-то попытался сделать. Он отважился на опасное дело, а ты говоришь – не может справиться со страхом...

– В том-то и дело, что на это его толкнул страх. Рюиджи, если ты не научишься держать его в руках – тогда он будет держать тебя. Ты проведешь в страхе всю жизнь, да еще и постоянно творя глупости. То, что ты собирался сделать – это как бросаться на проезжающие мимо автомобили с ломиком в руке. В общем, мое отношение к этому вопросу ты уже знаешь. Хочешь бороться с Йомой – делай это достойно.

***

В аэропорту Тирр оставил кислородную маску и парашют в камере хранения, на такси доехал до станции электрички и сел на поезд, предварительно купив бэнто с короккэ , онигири с овощами и тонкацу. Из Токио до Сакурами четыре часа езды, после не самого сытного перекуса в самолете без нормального обеда никак. Благо, бэнто продается на любом вокзале: 'дорожная' еда, как-никак.

Продремав всю дорогу, он сошел на вокзале в городе, который стал новым домом его семьи, вот только сам Тирр тут чужой и своим вряд ли станет. Он в этом мире, если разобраться, везде чужой, хоть глупые людишки и принимают приблудного темного эльфа за своего.

Домой маг добрался на такси. Вообще в Японии такси местами очень странные. В токийских такси, к примеру, возле водителя пассажирское сидение отсутствует, потому что при остановке машины водитель умудряется прожогом выскочить наружу через левую, пассажирскую дверь, чтобы открыть перед пассажиром заднюю дверцу. В Сакурами с этим попроще, но и тут водитель такси – непременно в фуражке и белых перчатках, а само такси оборудовано кассовым аппаратом и считывателем кредитных карточек.

Тирр подошел к входной двери, та послушно открылась перед ним, в коридоре сам собой включился свет. Вот он и дома.

В прихожую заглянула Марго.

– Приветик, вот и я, – улыбнулся маг жене.

– Привет, – улыбнулась она.

Тирр притянул Марго к себе и поцеловал.

– Я скучал, – прозрачно намекнул он.

– Я тоже. Но сейчас Теодорчик вернется из школы. Ты есть хочешь?

– Еще спрашиваешь. Конечно, хочу. Бэнто, что я купил на вокзале, как-то не очень сытным оказалось.

Марго хихикнула:

– Я специально к твоему приезду приготовила твои горячо любимые пельмени.

– О, это же замечательно!

На самом деле, пельмени вовсе не были первыми в списке любимых блюд Тирра, но его бесило, что в японской кухне их нет. Цзяоцзы, баоцзы, вонтоны, шуй яо, позы, манты, хинкали, момо, манду, тушпара, чучвара, дюшбара, чошура, креплах, равиоли, тортеллини, маульташен, колдуны – в мире полно блюд, аналогичных пельменям, и только в Японии нет ничего похожего. Да и в Вегасе нормальными пельменями разжиться непросто. Вот он это сейчас и исправит.

Тирр снял верхнюю одежду, надел тапочки и прошел на кухню.

– Так что там за инцидент с младшим?

Выслушав рассказ жены, он махнул рукой:

– Так это все я и так знаю, мне Йонага рассказал по телефону. Вопрос в том, как дальше разбираться с главарем уличного шакалья. Если Йонага на него не найдет укорот – сам займусь.

– Только Тирр, давай без смертоубийства?

– Почему?

– Потому что если ты будешь решать проблемы нашего сына таким образом, он сам не будет знать других путей.

Маг вздохнул.

– Может, ты и права, – кивнул он и переключил внимание на тарелку испускающих ароматный пар пельменей, но про себя подумал, что спускать дело на тормозах – тоже неприемлемо.

– Кстати, – сказала Марго, – мне тут один инспектор, у которого дело о нападении на Теодорчика, рассказал много неприглядного про адвоката Йонагу. Йонага, ясное дело, имеет свои оправдания на этот счет, но он – человек, совершенно не уважающий закон и даже не стремящийся его придерживаться. Профессиональный защитник преступников. Как тебя угораздило связаться с таким, неужели не было кандидата поприличнее?

Тирр ухмыльнулся, прожевал пельмень, наколол на вилку следующий и ответил:

– Любовь моя, ты в очередной раз забываешь, что я дроу. И Йонагу я не променяю ни на какого другого адвоката, потому что его образ мышления – цель оправдывает любые средства – близок моему, как ни один другой. Я знаю, тебе он кажется сомнительной с точки зрения морали личностью, но и ты вспомни, что единственная понятная мне аналогия морали – эффективность. Ты переживаешь, что мой адвокат – защитник преступников? Так я еще раз напомню тебе, что наш сын может в любой момент им стать. И не потому, что он плохой, а лишь оттого, что люди плохие. Не так давно мне пришлось решать проблему, когда один человек обнес другого забором просто из-за денег. И если, упаси несуществующий бог, маскировка Теодора когда-нибудь вскроется – ему придется убивать налево и направо, чтобы самому не оказаться в клетке, а то и на столе для аутопсии. Ты сделала так, что люди нашему сыну свои – но не в твоих силах сделать Теодора своим для людей.

– Ты, конечно, тоже прав. Но твой Йонага не придумал ничего лучше, чем дать Теодорчику электрошокер, что уже само по себе может вылиться в проблему с законом. Хорошо, что Тео его не взял.

Тирр отправил в рот очередной пельмень, проглотил его и хмыкнул:

– Незаконно, говоришь? Ты пятнадцать лет замужем за ходячим электрошокером и огнеметом заодно, и ничего. И твой сын тоже электрошокер ходячий, потому и не взял. Ты мне лучше скажи, что это вообще за история, почему Тео ввязался в какие-то разборки?

Марго приподняла бровь:

– А это уже твоя недоработка. Для меня стало грустным открытием, что Теодорчик не умеет правильно накладывать на себя руну. Он кажется другим людям жутким, его боится вся школа, он получил репутацию главного хулигана, потому что все остальные хулиганы его попросту испугались.

– То есть, Теодор в школе теперь самый крутой?

– Да вроде того. И потому в инциденте с хулиганами из соседней школы он оказался в числе первых.

Тирр несколько секунд молчал, а затем расхохотался:

– Вот это я понимаю! Как говорится, гены воспитанием не обманешь. Я, правда, в пятнадцать грезил, как буду править Мензоберранзаном...

– Есть одно маленькое отличие между ним и тобой. Он не наслаждается своей ролью, а страдает. У него нет друзей, тебе не понять, каково это, ведь дроу не умеют дружить. Единственный его друг, который с ним общается не из страха – девочка из Америки.

– Я знаю про нее. Это ее отцу я помогал, по просьбе Теодора, разобраться с застройщиком...

Марго подозрительно прищурилась:

– И как все прошло? Ты никого не убил, я надеюсь?

– Как всегда, гладко. Никого не обидел... но напугал до полусмерти. Кстати, надо будет поинтересоваться, как там у Тео продвигаются дела с этой девочкой, – сказал Тирр и увидел на лице жены скепсис.

– Дай угадаю... Ты подумал, что Теодорчик попросил тебя помочь, чтобы затащить Дэлайлу в постель?

– Ну а зачем же еще? – искренне удивился маг.

– Ты неисправим. Хорошим людям свойственно помогать друг другу, причем бескорыстно.

Тирр только развел руками:

– 'Хорошие люди' такие странные.

В этот момент хлопнула входная дверь, было слышно, как Тео ставит ранец, садится у вешалки и начинает снимать туфли

– Что-то не так, – насторожилась Марго.

– С чего ты взяла, еще не видя его?

– Слишком медленно раздевается.

Они вышли в коридор.

– Привет, Теодорчик! Только что папа приехал! – сказала Марго.

Младший медленно повернул голову, и Тирр поразился безжизненному выражению лица.

– Привет, мам. Привет, папа. – И продолжил вяло расшнуровывать обувь.

Бесцветный, лишенный эмоций голос, взгляд в никуда. Таким Тирр своего сына еще не видел и теперь сразу понял: произошло что-то ужасное.

Марго присела возле него на корточки и заглянула в лицо:

– Теодорчик, ты сам на себя не похож! Что случилось?

Мальчик медленно перевел взгляд на мать и едва слышно ответил:

– Дэлайла... уезжает.

– Куда уезжает? – не сразу понял Тирр.

– Обратно. Домой. У ее отца проблемы закончились, вот и возвращается. И теперь я снова останусь... без друзей. Вообще без друзей.

Тирр тяжело вздохнул и сказал:

– Что ж, сынок, вот тебе урок, который ты на всю жизнь запомнишь. Прежде чем сделать кому-то добро, хорошенько подумай, стоит ли.

– Я уже думал, – вяло отозвался Тео, – но если бы я остался в стороне – тогда плохо было бы ей...

Марго бросила на Тирра укоризненный взгляд, села на скамейку рядом с сыном и обняла его.

– Ты все правильно сделал, Теодорчик. Смысл дружбы в том и заключается, поступать так, чтобы хорошо было твоему другу, не думая о себе. И Дэлайле очень повезло, что у нее нашелся такой хороший друг, как ты.

'И что у этого друга нашелся такой могущественный отец', подумал Тирр, но в слух сказал другое:

– Не все так плохо, как кажется. Ее дом недалеко от Вегаса, так что мы с тобой вполне сможем ее навестить. А иначе, для чего придуманы самолеты?

***

Жизнь – дерьмо. Тео отчетливо понимал это, глядя вслед электричке, увозившей Дэлайлу в Киото. Потом аэропорт – и вот уже она на другом конце света. В буквальном, черт возьми, смысле, с противоположной стороны земного шара.

В школу он не пошел. Во-первых, до последнего оттягивал момент расставания, зная, что, может быть, видит Дэлайлу последний раз в жизни, потому что самолеты самолетами, а как оно там получится – еще кто знает. Во-вторых, дурное настроение совсем не располагает к учебе и делает поход в школу бессмысленным и глупым занятием.

Он медленно брел вдоль по улице, не глядя по сторонам. Жизнь – дерьмо, и с этим ничего не поделать. Ноги сами занесли его на окраину, чуть дальше горный склон, а совсем уж вдалеке – Тихий океан. А за ним – далекая-далекая Невада. Место, где, может быть, все сложилось бы как-то иначе... Хотя кого он обманывает? Везде будет одно и то же.

В глубокой меланхолии Тео просидел на скамейке у ограды часа два, размышляя о смысле жизни и о том, что она по своей сути – страдание. Будда был прав, утверждая, что конфликт между желаемым и действительным – источник всех страданий и мук, отказ от желаний – освобождение. Вот только не от всего можно отказаться.

Может быть, ему было бы проще, родись он японцем. Специфическое отношение к смерти делает их во многом свободными, если что-то в жизни не устраивает – любое окно выше четвертого этажа – выход из нее. Но Тео – не японец, вариант с самоубийством он не рассматривает, значит, придется как-то жить дальше. В конце концов, отъезд Дэлайлы – еще не конец света, да и папа прав, самолеты придумали как раз для того, чтобы сокращать расстояния между людьми.

В животе начало урчать, а бэнто Тео с собой не взял. Ну и ладно, купит такояки, сукияки или рамэн. Еще вариант – вернуться домой, но... четырнадцать лет дома взаперти – вполне достаточно, чтобы не гореть желанием проводить там время, здесь, на улице, в скверике или кафешке – хотя бы иллюзия свободы, ведь быть свободным от самого себя не дано даже Будде.

Он встал со скамейки и пошел обратно к центру.

Неподалеку от школы продают вполне сносные такояки, можно будет подкрепиться, а потом либо успеть в школу на последний урок, либо еще погулять, хотя настроения нет ни для того, ни для другого. Тоска зеленая.

У киоска с такояки в это время обычно очередей нет, на улицах вообще прохожих мало, все либо на работе, либо в школе, вот и сейчас возле него только невысокая девочка в школьной форме, прячет в ранец пакет со свежей, еще горячей снедью и идет прочь. Тео, подходя, заметил, как она выронила что-то черное. Так и есть, кошелек.

Он быстрым шагом двинулся вперед – не орать же на пол-улицы – подобрал кошелек и направился вдогонку, стремительно сокращая расстояние. Девочка, оглянувшись, заметила его и прибавила ходу. Вот блин. Должно быть, мрачное, грустное лицо Тео нынче выглядит особенно зловеще.

– Подожди немного! – окликнул он, но та, напротив, пошла еще быстрее.

Мальчик несколько секунд пребывал в неуверенности: видно, что девочка его испугалась, но кошелек-то вернуть надо. Если в нем не окажется никаких документов или информации о владелице – найти ее в двух школах будет проблематично. Делать нечего, решил Тео и перешел на бег.

Но девочка явно не собиралась упрощать ему задачу. Услышав топот за спиной, она припустила со всех ног, причем очень быстро, и Тео внезапно обнаружил, что не может ее догнать, несмотря на то, что он выше и бегать, по идее, должен быстрее. Чемпионка школы по бегу, не иначе.

– Да погоди же ты! – завопил он, но без толку.

Тео изо всех сил старался не отстать, упустит – как потом найти? Девочка, несмотря на маленький рост, бежала настолько быстро, что догнать ее оказалось не так-то просто, одна надежда, что она, неся на себе еще и объемный ранец, все-таки выдохнется быстрее, тогда Тео легко ее догонит, все объяснит, извинится за недоразумение и вернет этот чертов кошелек.

С этой надеждой он, преследуя глупую беглянку по пятам, пересек скверик и достиг парка Ханами. Вот тут уже дело сильно усложнилось, потому как дорожки извилистые, кусты густые, тут девочка вполне сможет от него оторваться.

– Да стой же!! – крикнул мальчик.

Девочка на бегу что-то пропищала, но Тео из-за гулкого стука собственного сердца и топота ног не разобрал слова. Он добежал до поворота, резко свернул, задев плечом куст – и в этот момент перед глазами мелькнул кулак.

***

На первой перемене Киоко собралась присмотреться к Йоме поближе, но обнаружила, что его снова нет, и сообщила об этом Уруми.

– Может, его все-таки упекли за решетку? – оживилась та.

– О небеса, да что ты заладила одно и то же? – горестно вздохнула Киоко, – пойми наконец, что полиция просто так его не отпустила бы, раз Йома вчера пришел в школу – значит, на самом деле все было совсем иначе, а не как мы с тобой думаем. Знаешь, я попрошу папу, он позвонит своему знакомому в полицию и узнает, что там случилось. А пока – ну хоть ненадолго забудь о Йоме. Он что, твой возлюбленный, что ты только о нем и думаешь?

Уруми шутка немного приободрила, и в целом день прошел вполне даже ничего. Особенно обрадовала Киоко новость о том, что Йома и Такехиса поссорились из-за инцидента с Рюиджи, Юдзи не из тех ребят, которые легко прощают, если их уронить на пол. Когда Йома отобрал у него нож голыми руками, Такехиса стушевался, оно и неудивительно, трюк-то великолепный был. Но что получится теперь – тот еще вопрос. Более того, если правда, что Йома, по сути, запретил 'номеру второму' пользоваться своим положением, то конфликт неизбежен.

Киоко примерно представляла себе, как работает голова у обыкновенного банцу. И Такехиса, и Курода – оба типичнейшие представители вида, пусть первый действительно силен, а второй – бесчестен и труслив, оба мыслят как обычные банцу, каковыми и являются. Каждый в отдельности спасовал против новичка, их давняя вражда поначалу исключила возможность объединения. Однако теперь, когда новый 'номер один' не спешит приблизить к себе ни одного, ни другого, давняя вражда может оказаться слабее недовольства, и тогда бывшие враги временно объединятся, чтобы свергнуть нового защитника и вернуть 'статус кво'. И всю школу это вполне устроит.

Был, впрочем, способ форсировать события. Если Йому кто-то победит в честном поединке, или хотя бы сразится с ним с ничейным результатом, все увидят, что он обычный человек, на самом деле. А если этот 'кто-то' будет девочкой – темная звезда Йомы закатится быстрее некуда.

Интересно, а по плечу ли Киоко управиться с ним? Судя по тому, что она уже видела, Йома делает ставку на скорость и ловкость, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы победить и уповающего на силу и стойкость Такехису, и Куроду с его шестерками, причем Такехису – даже без единого удара, чистая психологическая победа. Вопрос в том, хватит ли ловкости и скорости в борьбе против оппонента, обладающего хорошей техникой рукопашного боя, передающейся из поколения в поколение, и делающего упор на мастерство?

Киоко обнаружила, что эта мысль посещает ее все чаще. Хоть первый кю, хоть девятый дан – сродни зарытому таланту, если не применять их на благое дело.

После математики внезапно выяснилось, что учитель Асихара попал на больничный, и подменить его некем, потому последний урок – литературу – отменили, отпустив учеников по домам.

– Давай куда-нибудь пойдем? – предложила Уруми, когда они возвращались из школы через парк Ханами, – в центре выставка домашних животных вчера открылась.

– И что там?

– Ой, там всего полно! Котята, попугайчики, ящерицы, паучки, хомячки, крыски, черепашки, морские свинки, кролики, комнатные поросята, и даже лемурчики, с ними можно сфотографироваться! Ну и щенки...

Собак Уруми не любила с детства, когда ее слегка покусал по недоразумению соседский японский хин, из-за чего Киоко периодически подтрунивала над подружкой. Ну в самом деле, какая из хина собака?! Он же меньше кошки. Котенок Уруми, если на то пошло, еще похуже будет, с ним и поиграть нельзя, не получив царапин, нрав дикий, даже имя соответствующее.

– Первый раз вижу кота с именем Камикадзе, – сказала как-то Киоко, находясь в гостях у подружки, – почему ты так его назвала?

В ответ из кухни донесся звон разбитой посуды.

– Потому что тайфун на четырех лапах, – философски пожала плечами Уруми.

Еще у нее был хомячок в клетке, по кличке Они , существо настолько злого нрава, что когда его выпускали побегать, Камикадзе в ужасе спасался на столе, шкафу или любой возвышенности, недоступной для агрессивного грызуна. Они признавал только свою хозяйку, вынуть его из клетки, не будучи укушенной, могла лишь Уруми, любой другой человек, пытавшийся сунуть руку в клетку или просто дать хомячку что-то съестное, подвергался атаке незамедлительно и неотвратимо, а котенка злой грызун люто ненавидел и преследовал при любой возможности.

И потому Киоко искренне недоумевала, как Уруми, держащая дома таких монстров, обожающая пауков-птицеедов, на которых она сама смотреть не могла, не говоря уже о том, чтобы взять его в руку и сфотографироваться, может бояться собак из-за пустякового инцидента с маленьким хином. С таким же успехом можно начать бояться котов и грызунов, но человеческая психика – штука странная, и с этим ничего не поделать.

– Ладно, идем на выставку, – согласилась Киоко, – только у них сейчас перерыв, полагаю. Надо бы перекусить, а я заодно зайду в интернет, гляну, как там папин сайт.

– У твоего папы свой сайт есть? – удивилась Уруми.

– Ну да. Про боевые искусства, закалку воли и прочие сопутствующие вещи. Сегодня без информационной поддержки никуда, даже если в городе всего два додзе – приходится конкурировать с додзе Сагары.

– Ладно, тогда можем посидеть в парке, ты будешь сайт смотреть, а я тем временем сбегаю за такояки, вот и перекусим. Тебе сколько брать?

– Одну порцию.

Они дошли до края парка, Киоко сняла ранец, достала из него планшет и села на лавочку, а Уруми отправилась за такояки, которые продавались на ближайшей же улице.

Проверка принесла хорошие эмоции: посещаемость сайта потихоньку растет, для додзе в маленьком городке даже сто пятьдесят просмотров в сутки – это много. Статья, написанная отцом, вызвала определенный интерес, Киоко проверила и убедилась, что посетители сайта приходили не только из Сакурами, но и из префектуры. Жаль, в общеяпонском сегменте сайт их додзе пока что теряется в списках аналогичных сайтов. Ну и ладно, Киоко сразу сказала, что толку будет мало, потому как их додзе в городе и так все знают, сайт – лишь ответ на появление оного у единственного конкурента, сэнсэя Сагары, другого смысла в нем нету. Увы, но двум додзе в маленьком городке тесновато. И угораздило же Сагару вернуться в Сакурами, мог бы и в Киото додзе открыть.

Киоко и ее отец испытывали к Норихиро Сагаре одинаково сильную неприязнь, но не как к конкурирующему владельцу додзе, а как к бойцу и учителю, отвергающему и традиции японских боевых искусств, и общепринятую мораль. Общеизвестно, что каратэ способствует любви среди людей: высокая дисциплина, самоконтроль и сдержанность каратэки не позволяют ему обидеть других, а его сила и мастерство не позволяют другим обидеть его. Сама философия большинства смертоносных искусств допускает бойцу применять свои навыки лишь в крайних случаях, и отец Киоко полностью следовал этому принципу: однажды друзья шутки ради взяли его за руки и ноги и сбросили с причала в воду. На вопрос, как же такой великий боец позволил подобное, он лишь добродушно улыбнулся: перекалечить всех в две секунды шестому дану не проблема. А вот освободиться так, чтобы никто не пострадал, немного сложнее, потому будущий сэнсэй Хираяма решил, что намокнуть – меньшее зло, чем неумышленно причинить вред своим глупым знакомым.

А Норихиро Сагара практиковал несколько иной подход и к жизни, и к боевым искусствам. Перепробовав много чего, он остановил свой выбор на вин-чунь, стиле ушу, сугубо утилитарной боевой школе, напрочь лишенной философской составляющей. Мастер Хираяма часто повторял, что вин-чунь, обладая колоссальной технической базой, не оставляет своему адепту никакого разнообразия жизненного пути. Сам принцип этой школы подразумевает лишь одно направление движения: вперед, на обострение конфликта и его решение путем силы. Древняя японская мудрость гласит: одержи победу, готовя ее, и только потом, если надо, дерись. Вторая говорит, что лучший бой – тот, который не состоялся. В то же время чужой японской культуре вин-чунь не учит никаким путям решения конфликта, кроме прямого боевого столкновения. Как итог, практикующие его в жизни редко способны делать выбор в пользу мудрости, сдержанности или воли, потому что их боевое искусство, видящее в человеке исключительно боевой механизм, приучает к одному-единственному способу преодоления жизненных трудностей – силовому.

И эта особенность, и так слегка неприглядная сама по себе, истинному японскому воину, чей жизненный путь предполагает в первую очередь самосовершенствование, особенно отвратительна. То же айкидо, созданное великим японцем Морихеем Уэсибой, к примеру, вообще отрицает такой элемент, как соревнование: айкидока должен побеждать самого себя, свои недостатки, ибо это самая трудная и желанная победа. В то же время вин-чунь, как метко заметил один мастер айкидо – дисциплина для людей, слишком слабых духовно, чтобы одержать победу над собой.

Или взять классическое японское каратэ, весьма отличное по технике от айкидо, но очень сходное идеологически и являющееся не только собственно боевой системой, но и системой физического и духовного воспитания. Неотъемлемая часть карате – кобудо, уникальная система самозащиты от вооруженного противника при помощи подручных предметов, позволяющая побеждать лучше вооруженного агрессора благодаря смелости, находчивости и мастерству, при этом использование кобудо против безоружного противника изначально не предусмотрено и противно самой идее каратэ, уже в названии которого заложен принцип боя без оружия. Известный мастер и популяризатор каратэ, основатель школы Сетокан, великий Фунакоси Гитин дал альтернативное и очень мудрое объяснение названию этого боевого искусства: 'как полированная поверхность зеркала отражает все, что находится перед ним, а тихая долина разносит малейший звук, так и изучающий карате должен освободить себя от эгоизма и злобы, стремясь адекватно реагировать на все, с чем он может столкнуться. В этом смысл иероглифа 'пустой''. Позже именно он добавил к названию иероглиф 'до' – 'дорога', в философском понимании путь, направление, жизненная позиция бойца, суть которой заключается в постоянном совершенствовании тела и духа.

А чему учит вин-чунь? Просто возьми да побей того, кто уступает тебе в силе и мастерстве, вот и вся идеология. И огромный успех этой техники, прежде просто одной из множества боевых систем, во многом опирается на успех и популярность знаменитого Брюса Ли, без него вин-чунь так и остался бы стилем, малоизвестным за пределами Китая. Самое обидное, что широкие массы нередко ошибочно считают Брюса Ли великим мастером каратэ, а вин-чунь – школой каратэ, в то время как великий актер и боец, на самом деле, каратэ вообще никогда не занимался, вин-чунь – стиль ушу.

Разница в боевых искусствах и мировоззрении сэнсэев Хираямы и Сагары в полной мере отразилась и на их учениках: додзе Сагары посещают многие откровенно агрессивные люди, включая нескольких банцу из Бенибэ, в то время как отцу Киоко учить таких людей не позволяют принципы.

В конечном итоге противостояние двух конкурирующих додзе превратилось, с точки зрения семьи Хираяма, в борьбу идеологических антиподов: в одном додзе учат расти над собой, становиться лучше, сильнее, мудрее, сдержаннее, в другом – доминировать над людьми путем силы в ущерб собственному саморазвитию. Разумеется, Норихиро Сагара этого не понимает, чуждый традиционной морали, отказавшийся от собственных корней, он видит противостояние исключительно с точки зрения коммерции, моральная и философская составляющие этой борьбы ускользнули от его понимания точно так же, как и древние обычаи Японии.

И в этом конфликте мировоззрений сэнсэй Хираяма и его дочь удерживают лидирующие позиции: люди истинно японского духа, чтящие свой народ и свою страну, предпочли брать уроки у близкого им по духу учителя, к тому же наследника одной из самых уважаемых в городе семей, и своих детей тоже отдавали в обучение именно ему. А Норихиро Сагаре остались только такие же нещепетильные по жизни ученики, как и он сам, в том числе и члены уличной банды. И хотя все прекрасно понимали, что под руководством Сагары можно быстрее стать эффективным бойцом, полицейские, спортсмены, военные и другие зажиточные и уважаемые люди выбрали именно додзе сторонника традиционных ценностей, а школа Сагары приобрела не самую хорошую репутацию, да и атмосфера на его занятиях тоже оставляла желать лучшего.

Сагара, само собой, завидовал, но ценного жизненного урока о том, что репутация учителя зачастую важнее эффективности его стиля, не усвоил, причины, побуждающие потенциальных учеников выбирать додзе конкурента, остались для него загадкой. Воистину, кто не помнит корней – не поймет. И сын его, Тецуя Сагара, тоже весь в отца. Адепт вин-чунь, хоть и довольно незаурядный, но не уважающий традиций и не стремящийся к самосовершенствованию ради самосовершенствования.

Из этих глубоких размышлений Киоко вырвал топот ног и отчаянный, полный ужаса крик подружки:

– Киоко! Киоко!!

Девочка отложила планшет, в этот миг Уруми пронеслась мимо с завидной скоростью и с ходу влетела в кусты, а с той стороны, откуда она появилась, доносился приближающийся топот. Киоко только и успела, что встать, когда преследователь выскочил из-за поворота, и девочка поняла, что самые страшные кошмары Уруми сбылись: за ней, пыхтя от напряжения, с перекошенным от ярости лицом гнался Йома собственной персоной.

Киоко приняла решение моментально и шагнула наперерез, выбрасывая кулак в выверенном, четком движении. Сейчас станет ясно, кто кого.

С первой же секунды боя она поняла, что приписываемая молвой крутость противника – вовсе не преувеличение: Йома уклонился от первого удара с исключительной быстротой, а на втором стремительно увеличил дистанцию, прервав развитие серии Киоко в самом начале.

Доли секунды он исподлобья сверлил внезапно возникшее на его пути препятствие, и девочка внезапно подумала, что на спине у Йомы – школьный ранец. Насколько же быстрым он будет без него?! Впрочем, попытку сбросить этот груз Киоко использует для внезапной атаки и попытается застать врага врас...

– Ну и что ты творишь? – мрачно спросил Йома, и слова вместо действия слегка сбили ее с толку – но только слегка.

– Ты меня спрашиваешь? – спокойно ответила Киоко, понимая, что противник, видимо, пытается притупить ее бдительность, но проигнорировать обращение будет слегка неучтиво.