Текст книги "В небе полярных зорь"

Автор книги: Павел Кочегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

4

Как ни устал Комлев, а в землянку идти не хотелось. Он смахнул с пенька, стоявшего у входа, снег, сел, закурил.

В ушах все еще слышалась мелодия похоронного марша, траурные речи, залпы прощального салюта.

Сквозь облачность пробивается бледный свет луны. Большими хлопьями опускается мягкий снег, одевая ели, сосенки и карликовые березки в сказочный наряд.

В эскадрилье осталось два летчика – он, Никита Комлев и Семен Блажко. Теперь они должны драться за двадцать летчиков. Такую клятву он дал друзьям перед их могилой. Сколько еще возьмет война молодых, здоровых, красивых парней?

Из задумчивости Комлева вывел хруст снега. Он повернул голову, и в снежной пелене увидел Дедова.

– Не спится, Никита Кузьмич?

– Какой уж тут сон, ясное море, – ответил Комлев, вставая с пенька. – Настроение ужасное. Присаживайтесь.

– Нет, я на минутку. Завтра принимай эскадрилью.

– Как?

– Генерал подписал приказ о твоем назначении. Наследство, правда, не богатое получаешь, но что делать? Когда машина Бугрова войдет в строй?

– Через день.

– Ну вот, уже три самолета есть. Завтра прибывают летчики, а через неделю и машины получите.

В землянке пусто и жутко: теперь уж Николай никогда не займет свою койку в крохотной спальне за фанерной перегородкой, на которой Зайцев нарисовал витязя в тигровой шкуре. Комлев долго ворочался с боку на бок, считал до тысячи, представлял себя едущим на бричке с сеном, которую не спеша тянут волы, но заснуть не мог. Забытье пришло под утро, но было оно тревожным, снились кошмары.

ГЛАВА IX

1

В эскадрилью прибыло пополнение. Докладывал об этом Комлеву старший группы лейтенант Дорофей Ребров. Он стоял в ватной синей стеганке и кавалерийской кубанке.

– Вы где так облачились? – спросил комэск, разглядывая необычную форму пилота.

– Робу в госпитале дали, а шапку...

– Старшина, сегодня же обменить обмундирование лейтенанту, – прерывая объяснение Реброва, распорядился командир эскадрильи.

Самым юным из прибывших оказался Алексей Булатов. Невысокого роста, в больших кирзовых сапогах, с наивной детской улыбкой, он казался подростком.

Передавая Булатову самолет погибшего летчика, Комлев рассказал о подвигах Бугрова. А вскоре на фюзеляже появилась крупная надпись: «За Егора Бугрова!».

С первого взгляда Никита Комлев проникся к Булатову симпатией: может быть, потому, что Алексей наивностью и молодостью напоминал Бозора Мирзоева.

– Со мной будешь летать, юноша, – сказал Комлев.

Летчики быстро вошли в строй, и эскадрилья, как выздоравливающий после тяжелой болезни, стала уверенно набирать силы. Дни, заполненные боями, сменялись один другим.

2

Комлева срочно вызвали в штаб полка. Стоял конец мая. Яркое солнце слепило глаза: Чтобы сократить путь, Комлев пошел через овраг. На дне было прохладно, тихо, пахло сыростью. Взбираясь с уступа на уступ, Комлев осторожно, чтобы не поломать, придерживался за молодые березки, растущие между валунов.

«Везде жизнь берет свое» – думал он, глядя на зеленоватую траву вокруг березок. И вдруг увидел под ногами цветок, похожий на зауральский колокольчик. Только поменьше и не такой яркий.

– Цветок! Как жаль, что помял, – пожалел Комлев и, осторожно поправив, приподнял над травой, чтобы больше досталось ему солнечного света и тепла.

В штабе полка Комлев доложил о прибытии.

– Заставляете долго себя ждать, – сухо заметил Локтев.

– Хотел быстрее, пошел через овраг, да... цветок помял, – при последних словах Комлев смутился. Он подумал, что командиры осудят его за сентиментальность.

– Что же не принес сюда? Я еще ни разу здесь не видел цветов, – оживился Локтев.

– Вам, Григорий Павлович, просто вблизи не приходилось наблюдать Кольскую природу, – заметил Дедов.

– Жалко стало срывать, – выждав, когда Дедов кончил говорить, ответил командиру полка Комлев.

– Садитесь, – пригласил Локтев. – Получены данные: немцам стало известно, что рудник и комбинат вновь начали работать на полную мощность и давать металл, необходимый для изготовления вооружения. Массированным авиационным налетом фашисты решили уничтожить их. Нашему полку командование приказало выделить особую группу для ПВО этого объекта, – Локтев красным карандашом очертил город, рудник и комбинат. – Я посоветовался с подполковником Дедовым и решил командиром особой группы назначить вас. Задание серьезное, ответственность очень велика.

– В городе много детей, – добавил Дедов.

– Генерал уверен, что вы справитесь с задачей, – закончил командир полка.

– Спасибо за доверие. Прошу вас, передайте генералу, что его приказ будет выполнен, – заверил Комлев.

Из штаба полка Комлев и Локтев вышли вместе. Комлев и гордился порученным заданием, и немного волновался. «Как выполню?» – этот вопрос он всегда ставил перед собой, когда предстояло сделать что-то новое, значительное.

– Как чувствуешь себя, Никита Кузьмич? – спросил Локтев.

– Волнуюсь.

– Это бывает. Пройдет. А где цветок?

– Там.

Подошли. Локтев наклонился, понюхал.

– Он еще и запах имеет! Какой аромат! Вот это находка! – любуясь цветком, с восхищением восклицал Локтев.

Офицеры постояли молча. Каждый думал о своем: о детях, семье.

– Мне пора.

– Ну, ни пуха ни пера, – проговорил Локтев и крепко пожал руку Комлева.

3

Доложив по телефону командиру полка о благополучном перелете, Комлев пошел к своему самолету.

В капонире собрались летчики, механики, оружейники. Размахивают руками, оживленно спорят.

– Что случилось? – подойдя к ним, спросил комэск.

– Полюбуйтесь, товарищ капитан! Агрессоры оккупировали вашу нишу и ни на каких условиях не соглашаются ее освободить, – пробасил Голубев, показывая в глубь стоянки жилистой рукой.

На инструментальном ящике, у центральной опоры перекрытия притулилось маленькое птичье гнездо. В нем четыре крохотных яичка. По зеленовато-белой скорлупке словно набрызганы коричневые крапинки. При запуске мотора струей воздуха сразу разнесет это птичье сооружение.

– Что будем делать? – спросил Комлев собравшихся.

Все разом, наперебой стали высказывать свои предложения.

– Надо осторожно перенести гнездо на другое место, – предложил кто-то.

– Ни в коем случае этого делать нельзя, – категорически возразил Голубев. – К гнезду даже притрагиваться нельзя, бросят его птички.

– Бросят, это уж как пить дать, бросят, – поддержал инженера Блажко.

– Вынести гнездо вместе с инструментальным ящиком.

Но и это предложение было отвергнуто.

В разгар обсуждения столь важного вопроса в капонир залетел виновник этой тревоги – пуночка-самец. Ничуть не растерявшись от встречи с людьми, он облетел круг и опустился у гнезда, воинственно нахохлившись, гордо поводя снежно-белой головкой, выпячивая вперед белую грудку. По середине его спинки проходила черная полоса, словно сажей были вымазаны крылья и хвостик.

Ну разве можно устоять против грозного вояки! Комэск распорядился перекатить свой истребитель в другой, пусть менее удобный капонир.

Там и тут обсуждалось происшествие с пуночками-захватчиками, когда над аэродромом послышался гул моторов, и в бледной синеве люди увидели плывущий крест. На перехват немецкого разведчика Ю-88 вылетели два истребителя. Во время взлета летчики потеряли из поля зрения «юнкерс». Посты ВНОС стали наводить истребителей на самолет противника, но тот, имея на борту радиолокатор, раньше обнаружил преследователей и, маневрируя, скрылся. Летчики вернулись ни с чем.

Разведчик противника был хитер. На бреющем полете он проходил между сопками в разрыве двух участков фронта и, углубившись на территорию Кольского полуострова, набирал высоту над безлюдной тундрой. К аэродрому и городу подходил с заглушенными моторами. Истребители никак не могли его перехватить.

Получив сообщение наземной радиостанции, что в воздухе спокойно, пара Реброва произвела посадку. Ведущий уже зарулил на стоянку, а ведомый заканчивал пробег, когда послышался свист падающих бомб, земля застонала, и над летным полем поднялось несколько земляных султанов.

Летчики и техники высыпали из КП.

– В укрытие! – приказал Комлев, а сам побежал к самолету. Обгоняя командира, пробежал Зайцев.

Осколком пробило отверстие в фюзеляже, но комэск с помощью механика запустил мотор и под разрывами бомб взлетел. За ним поднялся в воздух Булатов.

Высоко в небе белая нить стремительно вытягивалась на запад. Не набирая высоты, Комлев пошел к аэродрому противника.

– Попался! – радостно воскликнул Комлев, увидев заходящего на посадку разведчика.

Он увеличил обороты винта и с горки, в упор вспорол брюхо «юнкерсу». Булатов меткой очередью добил самолет. Громадина рухнула около посадочного знака и взорвалась.

Вернувшись из полета, Комлев получил радиограмму, в которой командование полка поздравляло его с наградой – боевым орденом – и желало успехов в новых боях.

Краска неулегшегося гнева сменилась краской стыда.

– Вот, ясное море! Ни раньше, ни позже, – обращаясь к Голубеву, сказал Комлев. – Аэродром отбомбили, а меня поздравляют с наградой.

Когда Комлев доложил Локтеву о случившемся, тот в первую минуту не знал что и сказать.

– Как?! Аэродром, на котором стоят истребители, отбомбили?! Если так дальше будет продолжаться, то в одно время бандюг-ги придут, снимут с вас штаны, а вы только руками разведете.

Комлев начал говорить о плохой работе постов ВНОС, но Локтев и слушать не захотел.

– Ты командир и решай там все вопросы, в том числе и вопросы связи. Разведчик ушел?

– Уничтожен.

– Кем?

Комлев ответил.

– Ну ладно, победителей не судят.

На другой день на аэродром приехали представители роты службы воздушного наблюдения, оповещения и связи и зенитчиков. Они вместе с летчиками решали вопрос о взаимодействии и улучшении работы постов ВНОС.

После совещания была установлена прямая телефонная связь аэродрома с батареей и постами ВНОС, которые выдвинулись далеко в горы и расположились на господствующих высотах. Теперь они обнаруживали вражеские самолеты еще над территорией противника. Радиостанции летчиков, артиллеристов и наблюдателей установили на одну волну.

Небольшими группами, по четыре-шесть самолетов, противник по нескольку раз в сутки совершал налеты. Однако теперь они не проходили безнаказанно.

Запрет – не входить в капонир и не мешать пуночкам выводить птенцов – все-таки был нарушен: у гнезда появились крошки хлеба и баночка с водой. Нет-нет да и заглянет кто-нибудь украдкой, прислушивается: не вывелись еще?

Самец непрерывно сновал из укрытия на волю и обратно, приносил своей подруге мошек, комаров и прочие лакомства. Недели через две из капонира донесся писк птенцов. Маленькие прожорливые существа не давали родителям покоя. Пуночки попеременно вылетали из гнезда, возвращаясь с добычей в клюве.

Прошло еще недели две и птичья семья покинула свой временный дом. Первым вылетел отец, за ним, неуверенно махая крылышками, с отчаянным криком вылетели молодые птенцы, а замкнула эту процессию пуночка-мать, щебеча какое-то напутствие детям. Неуверенно описав круг, птенцы опустились на сук древней сосны.

4

Прошло больше месяца напряженных боев.

Комлев видел, как личным составом овладевает усталость. Там, в полку, в трудные дни боевой работы, выносили на старт Красное знамя. Оно действовало на летчиков магически: поднималось настроение, прибывали силы и энергия. Здесь офицеры и сержанты были лишены возможности видеть святыню полка.

– Знамени, Красного знамени нам не хватает, – с сожалением сказал однажды командир группы, обращаясь к парторгу Голубеву. – У нас даже большого портрета Владимира Ильича нет.

– Упустил я этот вопрос из виду, – признался Голубев. – Надо послать кого-нибудь в город, достать портрет Ленина.

Разговор этот услышал Зайцев, бросил работу и, обращаясь к командиру, сказал:

– Можно обойтись и без города. Только вот где взять время? Машину кто в эти дни выпускать будет?

– Давай, Петро, действуй, о машине не беспокойся. Техник звена с мотористом обслужат твой самолет, – ответил Голубев.

– Завтра же и начинай, – поддержал Комлев. – Временем тебя не ограничиваю, понимаю, что это за работа. Но сам знаешь, нужно бы побыстрее.

Зайцев исчез из эскадрильи. Стоял полярный день, и света было достаточно в любое время суток. Он ходил по лесу, взбирался на сопки, выходил к озеру. Собирал шишки и иглы, листья деревьев и зерна сосны, сортировал по форме и цвету и все это раскладывал в папки и коробочки.

Кажется, вот она, эта галечка, найдена. Положит на ладонь, смотрит, смотрит на нее, а потом взмахнет рукой, и находка летит в воду.

– Не та!

Короткий тревожный сон. Петр внезапно вскакивает, с топчана, быстро подбегает к самодельному мольберту, передвигает листок, немного изменяет наклон иглы сосенки. Отходит... Смотрит...

Прищур, характерный только для одного человека на земном шаре, прищур глаз – не получается.

Петр сокрушенно вздыхает, без сожаления смахивает все на пол. И работа начинается заново.

У Комлева часто появлялось желание зайти в «мастерскую» художника, спросить, как идут дела, но не шел.

«В таких делах плохой я ему советчик. Когда надо будет – позовет сам».

И Петр позвал.

– Готов, товарищ капитан! – доложил Зайцев.

Голубев и Комлев вошли в «мастерскую».

– Петр! Да ты не понимаешь, кто ты есть! – воскликнул Голубев, целуя механика. – Да ты гений! После войны твой курс – в академию!

Недалеко от КП возвышался бугорок, покрытый бархатом зелени. Там и решили установить портрет вождя.

Ребров и Булатов сняли покрывало, и воины сразу же подтянулись, вытянули руки по швам. На них, как живой, смотрел Ленин.

Теперь, подходя к портрету вождя, сержанты и офицеры подтягивались, прикладывая руки к головному убору и чеканя шаг, проходили как возле знамени.

5

С северо-запада медленно надвигаются темные облака. Одно из них походит на какое-то сказочное животное, из пасти которого вылетает огонь – отсветы солнечных лучей; два круглых просвета, как глаза, устремлены на город.

Разрывая облачность, бомбардировщики быстро приближаются к обрыву туч. Они идут двумя группами, по двадцать самолетов в каждой.

Ведущий «юнкерс» проскочил тучу-чудовище и как только показался в отсвете луча, Комлев пошел в атаку. Алексей Булатов атаковал бомбардировщик, который вынырнул вторым. Удар был таким стремительным, что стрелки не успели ответить огнем, а летчики – сделать маневр. Разваливаясь на части, бомбардировщики полетели к земле.

Руководя боем, Комлев не переставал наблюдать за ведомым.

– Ближе подходи, Алеша, вот так, бей! – подбадривал Комлев.

Отчаянно дрались звенья Реброва и Блажко. И все же трем бомбардировщикам удалось прорваться к городу.

– Гильза, Гильза, я Ястреб. «Юнкерсы» прорвались, – передал Комлев.

– Видим, встретим, – услышал голос зенитчика.

В следующее мгновенье он увидел громадный клуб дыма и огня. Это зенитный снаряд ударил в ведущего. От детонации взорвались бомбы у ведомых. Бесформенное месиво металла рухнуло в сопки.

– Молодцы, пушкари! – воскликнул Комлев.

– Пусть не суют свое свиное рыло, – ответил батареец.

Возвращаясь на аэродром, Блажко заметил на горизонте точку: к заводу с востока летел самолет. Он круто развернулся. Расстояние до противника быстро уменьшалось, но летчик видел, что «юнкерс» раньше придет к цели.

Блажко дал полный газ, отжал ручку. Темнеет в глазах, а Блажко шепчет одно: «Быстрее, быстрее!».

«Юнкерс» идет со снижением. Блажко дает очередь. Ответная трасса с бомбардировщика ударяет по бронестеклу истребителя, украшает его паутиной трещин. Чем-то обожгло лоб и ухо пилота. От горящего «юнкерса» оторвались бомбы и тут же выпрыгнул стрелок-радист, а вслед за этим Семен увидел на земле взрыв.

– Вот так-то! – удовлетворенно отметил Блажко, разворачивая машину.

...Еще долго на аэродроме царит послеполетное возбуждение. У капонира механики латают самолет Блажко, там летчик рассказывает о проведенном бое, тут, ближе к КП, любители сражаются в городки. Как будто и не было несколько минут назад смертельной опасности: слышны шутки, смех.

С забинтованной головой Семен Блажко сидит на плоскости своего истребителя, энергично болтает ногами. Рядом, навалившись на ребро атаки, стоит Дорофей Ребров. Он, вытянув тонкую шею и трогая мизинцем острый кадык, говорит:

– Вот это банька!

– Разве это банька? Вот горбатых сопровождать – это банька!

– А подходяще их было.

– Чем больше, тем лучше. Если бы их было меньше, разве бы мы столько нащелкали? За этот бой многим по ордену на грудь повесят. Это как пить дать.

Над аэродромом появился штабной самолет ПО-2. Блажко посмотрел на него, соскочил с плоскости и сделанным испугом предупредил:

– Гроза летит! Ну, теперь держись, братцы! Машина сделала разворот и пошла на посадку. Семен, облегченно вздохнув, изрек:

– С ним батя, он отведет грозу.

Комлев доложил Локтеву и Дедову о боевых действиях авиагруппы.

– Как Блажко? – спросил Дедов.

– Дерется здорово. По-прежнему балагурит, но теперь, прежде чем сказать, думает.

Когда командиры подошли к машине Блажко, тот подтянулся и доложил, что механики готовят матчасть, а он с летчиками проводит разбор боевого вылета.

– Почему не в санчасти? – спросил Локтев.

– Рана пустяковая, нечего там делать.

– Парткомиссия утвердила решение партийного собрания. Поздравляю, – и Дедов вручил летчику партийный билет. – Храни его, как зеницу ока.

Семен взволнованно ответил:

– Не подведу. Доверие партии оправдаю!

6

После того, как были решены все вопросы, Локтев предложил сыграть в городки. Комлев не посмел отказаться, а Дедов согласился быть судьей.

Быстро составили команды, игра началась.

Сбросив фуражку, расстегнув воротничок гимнастерки, перекинув ремень через правое плечо, Локтев преобразился. Он стал похож на озорного деревенского парня, играющего в шаровки на загумнах.

Дедов радовался каждому удачному удару. Он, несмотря на тучность, то приседал, то легко подпрыгивал , перебегал с места на место.

Команда Локтева с первых минут сражения вышла вперед. Командир полка задает тон игре. Он долго целится, отступает назад, с подскока бросает биту. От сильного удара все городки вылетают из квадрата.

Команда Комлева растерялась, в ее рядах замешательство, игроки мажут.

– Представьте, что здесь нет ни командира полка, ни его заместителя, играйте спокойнее, – наставляет своих Комлев.

На «колбасе» у локтевцев застопорило: пробросали все биты, развалили фигуру, но ни одного городка не вышибли.

– А «колбаса», видать, жесткая. Зубы крошатся, – заметил Комлев.

– Не выкрошатся, все равно съедим, – уверенно ответил Локтев.

Однако комлевцы наверстали упущенное, в запасе у капитана команды осталась одна бита.

Выложили «колбасу». Комлев спокойно метнул биту. Она угодила в передний городок и... всю фигуру словно ветром выдуло.

Раздался неистовый крик и шум. Одни кричали: «Ура!», другие: «Браво!». Слышались возгласы: «Вот здорово!». Дедов в восхищении громко хлопал в ладоши.

Локтев занервничал. Его ноздри широко раздулись, тонкие губы плотно сжались. Он мазал раз за разом.

Кое-как удалось «распечатать конверт». Но тут биты перешли к противникам.

Когда команда Комлева выбила последний городок, Дедов подошел к капитанам, поднял их руки и крикнул:

– Физкульт!

Ему дружно ответили:

– Ура!..

Капитаны команд обменялись крепкими рукопожатиями.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА I

1

Шли дни. Сентябрь 1943 года стоял дождливым и снежным. У командования дивизии появилась возможность предоставлять офицерам краткосрочные отпуска.

Еще час назад был снегопад. Но вот ветер с залива принес влажные тучи, заморосил дождь, превращая в кашу снег на летном поле. Серые облака поглотили вершины: горы кажутся сплющенными, придавленными.

– Ну вот, Никита Кузьмич, завтра на юг летит транспортный, и ты через несколько дней будешь дома, – сказал командир полка Локтев, подавая Комлеву отпускное удостоверение. – Сегодня можешь не ходить на задание.

– Зачем изменять боевой расчет, настрой летчиков?

– Воля твоя.

К полудню небо очистилось, посветлело. Комлев ожидал сигнала для вылета. К нему подбежал Голубев и передал письмо. Никита взглянул на конверт и узнал почерк Виктора Хмары.

– А это вот увези Клаве, – попросил Голубев.

– Прилечу, тогда и отдашь. Посылку приготовь, тоже увезу.

– Нет, возьми сейчас. Оно ведь не в тягость. Когда напишешь письмо и опустишь в ящик, даже зная, что оно еще не ушло, чувствуешь себя легче.

– Я-то не почтовый ящик...

Взвилась ракета. Комлев сунул письма в карман гимнастерки и повел машину на взлет.

Из-за белых вершин взошло солнце, осветило скалы, позолотило лес. Под крылом проплывает родная русская северная земля – суровая и прекрасная.

Впереди показалась бурная Тулома. На берегу реки, как ориентир, высится сопка. По ее склону сбегают вековые сосны. Одна вырвалась далеко вперед, остановилась над самым обрывом в нерешительности да так и осталась стоять одинокая, стройная, высокая, даже в тихую погоду не переставая качать ветвистой вершиной.

– Лермонтовская сосна! – вспомнил Никита, увидев это дерево, у которого однажды останавливался, проезжая на автомашине по шоссейной дороге. Вспомнилась и надпись, высеченная на большом камне:

 
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна.
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета как ризой она.
 

Чьи-то заботливые руки окружили сосну изгородью, разровняли камни.

В тот раз в попутчики к летчикам попросился дед из Колы. По дороге он с жаром рассказывал, что у этой сосны отдыхал, возвращаясь с охоты, Михаил Юрьевич Лермонтов. Когда же летчики заявили, что Лермонтов никогда в этих краях не был, старик кровно обиделся и обозвал всех невеждами. Он отвернулся и остаток дороги ехал молча. Даже не попрощался, когда слез с машины на развилке дороги. Вспомнив об этом эпизоде, Комлев улыбнулся.

К северу вершины гор становились все острее, а вдали вставали зубчатой стеной. Небо нежно-голубое, высокое и бездонное. Под солнечными лучами снег отливает голубизной, а на вершинах вспыхивает яркими золотыми искрами. Они то погаснут, то вновь заиграют алмазной россыпью.

Яркий день оборвался над линией фронта. Здесь все небо зашторено тучами, и чем дальше в тыл врага, тем они все ниже и ниже. На юго-западе, куда лежал курс, темно.

Это не помешало Комлеву увидеть «юнкерсов», направлявшихся в сторону фронта. Комэск передал приказ ударной группе атаковать врага, а сам, во главе четверки, пошел со штурмовиками. По западному склону сопки вытянулись длинные строения – артиллерийские склады. Их и надо уничтожить.

Ведущий передал команду, и летчики перестроились в правый пеленг – боевой порядок, при котором самолеты летят уступом, один за другим. Командир штурмовиков с пологого пикирования сбросил на цель бомбы. Удар был метким, а взрывы настолько сильными, что даже в небе летчики почувствовали их. Громадный клуб дыма закрыл единственное окно в облачности, на земле стало темнее. Вошедший в атаку второй штурмовик скрылся в черном дыму, и истребители взволновались за его судьбу.

Однако не отсюда пришла опасность. Два «мессершмитта», выскочив из-за сопки, с бреющего полета пошли в атаку.

– Внизу справа «мессеры», – предупредил Комлев и с полупереворота бросил машину на перехват врага. Немецкие самолеты отвернули, один из них, попавший под огонь Булатова, рухнул на сопку.

Из облачности вывалились четыре «Фокке-Вульфа-190» – новейшие истребители, на которых немцы возлагали большие надежды.

– Ребров, оставайся с «горбатыми».

– Вас понял, – услышал Комлев и развернул свою «семерочку» в новую атаку. Он решил боем сковать истребителей врага и дать возможность товарищам спокойно уйти домой.

– Остались одни, смотри внимательней, не отрывайся, – предупредил Комлев Булатова и, развернувшись влево, ввел самолет в головокружительный вираж.

Надрывно ревет мотор, непрерывной ровной лентой с консолей срывается бледно-сизоватый воздух. Становится трудно дышать, в глазах темнеет, свинцовой тяжестью наливается тело. Комлев знал, что «фокке-вульф» маневреннее «мессершмитта», его вираж меньше радиусом и выполняется быстрее. Еще секунда, еще... Комлев тянет на себя ручку, горизонт уже не плывет, а летит с сумасшедшей скоростью навстречу. Вот в прицеле показался хвост «фокке-вульфа», подплывает кабина. Но как медленно, медленно она плывет. «Яшу» лихорадит. Еще полметра – и можно открывать огонь. Вот, вот... Комлев нажимает на гашетки, но «фокке-вульф», сделав неожиданный маневр, выскальзывает из-под огня.

– Э, черт! – выругался летчик и осмотрелся.

Булатов в клещах. Надо выручать! Единственный маневр – лобовая атака. Молниеносно сближаются самолеты на встречных курсах. Немец попался упрямый, не отворачивает. В перекрестье прицела стремительно увеличивается силуэт самолета противника, занимая все больше и больше делений. Правая рука до боли сжимает управление, левая с силой давит на сектор газа. Он отдан до отказа, но рука все жмет и жмет. Тело летчика устремлено вперед. Силуэт закрыл все деления. Еще мгновение – и конец... В прицеле желтое брюхо врага. Немец не выдержал, рванул на себя ручку и полез вверх. Комлев нажал на гашетки. Из пушки и двух крупнокалиберных пулеметов вылетел шквал огня. Немецкий самолет развалился на части. Струей воздуха ЯК-3 резко переложило с крыла на крыло.

В первые секунды после выхода из лобовой атаки Никита не мог оценить происшедшего. Он взглянул на приборную доску: обороты винта предельны. Прибрал газ. Сразу и летчику и машине стало легче. Во время атаки Комлев прикусил, нижнюю губу, пот и кровь смешались во рту. Он сплюнул, распухшим языком облизал сухие, воспаленные губы. Кистью левой руки смахнул пот со лба, протер глаза. Ноги и руки от перенапряжения дрожали. Осмотрелся. Булатов идет на сближение. Немцы больше не пытаются атаковать.

– Ну, как ты там, орел? – крикнул Комлев, стараясь подбодрить товарища.

– Ничего! Здорово получилось! Глазом не успел моргнуть, как вы долбанули его.

Самолеты вошли в облачность.

Постепенно серая мгла стала редеть, становилось все светлее и светлее. Яркие лучи солнца пронизали гряды молочно-белых облаков. Такой картины с земли увидеть нельзя! Только что выйдя из смертельного боя, Комлев любовался ею, как будто видел впервые. Секунды, в которые он разрешил себе это, оказались роковыми. Он скорее почувствовал, чем увидел, тень вражеского самолета и в то же мгновение машина вздрогнула всем корпусом, вздыбилась, как боевой конь, потом клюнула носом и нырнула в облачность.

«Неужели конец? Прыгать!»

Летчик дернул на себя аварийную ручку. Колпак должен был отлететь, но не шелохнулся.

«Вот ясное море!» – подумал Комлев, отстегнул ремни и, опершись ногами в пол, ударил в колпак головой. В кабину с шумом и свистом ворвался воздух. Летчик, с трудом приподнялся и высунул голову. Поток воздуха выхватил его из кабины. От динамического удара при раскрытии парашюта в глазах потемнело, послышался звон в ушах. Комлев осмотрелся: над головой надежный купол парашюта, под ногами – пенистые волны фиорда. От мысли, что предстоит выкупаться в ледяной воде, по спине забегали мурашки. Но ветер сносит его в сторону берега, где там и сям виднеются разноцветные домики.

Земля кажется мирной и тихой.

Однако мысль о возможности принять холодную ванну быстро сменилась другой: «Немцы решили меня доканать». Комлев увидел заходящего для атаки «мессершмитта», хотел сманеврировать, подскользнуть, взялся за стропу парашюта, но сил для преодоления сопротивления воздуха не хватило. «Мессершмитт» вошел в пикирование. Вот он ближе, ближе... Сердце Комлева сжалось.

С гулом мотора слилась трескотня пулеметов и тявканье пушек: шесть огневых линий сверкнули перед ним, но трасса прошла в метре от летчика. В бессильной злобе Комлев погрозил немцу кулаком и крепко выругался.

При второй атаке пули пролетели еще ближе. Сделав два покачивания с крыла на крыло, самолет скрылся. «Жив, пока жив!» – обрадовался Комлев. Парашют несло боком, но исправить положение было уже нельзя. Поодаль мелькнул маленький, словно игрушечный, желтый домик. Никита увидел стоящих на крыльце женщину и девочку.

Земля летит на Комлева все быстрее и быстрее, кольцо горизонта с возрастающей скоростью сужается, как будто он спускается в воронку. Удар!.. Земля выскочила из-под ног и стремительно полетела вверх, небо дном огромной чаши опрокинулось вниз. Все слилось в один разноцветный вращающийся диск...