Текст книги "В небе полярных зорь"

Автор книги: Павел Кочегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

7

Однако уснуть нашим друзьям не удалось. Дверь без стука отворилась и вошли встревоженные Мартин, Оскар и Ранди.

– Никита Кузьмиш! Аппель. Повальная облава будет. В пять часов, – выпалила Ранди.

– Что ж, этого надо было ожидать. Не у тещи в гостях, – невозмутимо отозвался Комлев и посмотрел на Оскара.

По-видимому, у них уже заранее был разработан план на этот случай. На Оскаре были оленьи унты, меховая доха и шапка. Мартин принес из другой комнаты узел с теплой одеждой и торопливо стал помогать летчикам одеваться. Потом он снова выбежал куда-то, а через минуту вернулся, сообщил, что все спокойно. Наспех распрощавшись с ним, друзья вышли.

Оскар сильной рукой поддерживал все еще прихрамывавшего Комлева. На улице распрощались с Ранди.

Идти пришлось недолго. За околицей, у развилки дороги, стояла оленья упряжка. Оскар сел впереди, Мирзоев с Комлевым сзади, и нарты понеслись. Вот олени повернули в сторону, взбежали на сопку, опустились в лощину, обогнули скалистую гору, и в узком ущелье упряжка остановилась. Оскар снял с пояса, размотал веревку, подал один ее конец Комлеву и проворно полез в гору. Вскоре веревка натянулась. Комлев первым ухватился за нее и с трудом начал взбираться. Помогая ему, как только мог, следом полз Мирзоев. На небольшой площадке их ожидал Оскар. Прижимаясь к отвесной скале, прошли по тропинке над пропастью и оказались в крутой седловине. Здесь стоял небольшой шалаш, известный одному Оскару. Сейчас, занесенный снегом, он был еле заметен среди валунов. В таком, примерно, шалаше Комлев когда-то батрачонком проводил короткие ночи на покосе, спасался от дождя и комаров. Если бы не болезненно хилые березки вокруг, столь отличающиеся от могучих сибирских красавиц, да не валуны кругом, можно было бы подумать, что он опять в родных местах.

Оставив рюкзак с продуктами и наказав, чтобы его ждали, Оскар скрылся за скалой. Вот они и одни в этой незнакомой стране.

Ночью запуржило. Вначале еле потянул сиверко и снежинки вяло захороводили у лаза. Но с каждой минутой они кружили все быстрее, послышался заунывный вьюжный напев – засвистело, застонало вокруг. Порывы ветра сотрясали утлое убежище. А тут еще грохот горных обвалов, от которых вздрагивала земля и сиротливые березки, казалось, испуганно жались к шалашу. Вход в него с каждой минутой становился уже, а вскоре его и совсем замело.

Сначала Мирзоев пытался отбрасывать снег, однако Комлев остановил его.

– Напрасная трата сил, а они еще пригодятся.

Друзья лежали, прислушиваясь, перебрасывались короткими фразами и думали, думали. Конечно, же, и о том, когда и как выберутся к своим.

– Знаешь что, – прервал затянувшееся молчание Комлев. – В нашем положении сейчас хоть думай, хоть не думай – главное, чтобы время быстрее шло. Давай лучше расскажи о себе, Бозор, а то в сутолоке боевой жизни некогда было этим заниматься, то бишь рассказывать и выслушивать. Мало я знаю о своем ведомом.

Мирзоев поведал о детстве – суровом и тревожном. И хотя рассказчиком он был неважнецким, Комлев слушал с большим вниманием.

Мать и отца Бозора зверски замучили басмачи, и он остался с бабушкой. А вскоре от непосильного труда и лишений умерла и она. И погиб бы мальчонка, да на пути встретились красноармейцы, которые и воспитали его, как сына полка.

– Про таких одиноких людей, как я, русские говорят: «Один как перст», – закончил рассказ Бозор и тяжело вздохнул.

– Неправда. Ты не одинок, Бозор. О тебе думает и переживает вся эскадрилья. Да и Танюша тоже, – улучив момент, сообщил об этом Комлев. – Ты даже не можешь себе представить, как она любит тебя.

При этих словах Комлева у Бозора кровь ударила в голову. Командир повел разговор о самом больном. Комлев рассказал, как раскаивался Блажко в своем поступке, как отнеслись к этому товарищи и, наконец, как переживала Таня, когда узнала, что Бозор не вернулся с боевого задания.

Бозору хотелось схватить капитана, расцеловать. Он сделал резкое движение к Комлеву и почувствовал, что у него закружилась голова, затошнило, как от табачного дыма.

Мирзоев сказал о своем самочувствии Комлеву.

– Фу ты, ясное море, какого маху дали! – ответил тот. – Не сообразили сразу и видишь, какую ошибку допустили – снегом нас завалило, доступа воздуха нет. Вот и сказывается недостаток кислорода.

Словно кроты, они буравили снег. Он поддавался туго, но летчики были настойчивы и вершок за вершком продвигались вперед. А когда пробились и вылезли наружу, оказалось, что над ними – звездное небо, а вокруг стоит глубочайшая тишина.

– Отдышался? Теперь давай подзаправимся немного, а то Мунсен только наши косточки обнаружит...

За скромной едой всухомятку Комлев спросил вдруг:

– Бозор, ты Хмару помнишь?

– Виктора? Как же! А что?

Комлев рассказал о письме от Хмары.

– В конверте была вложена газетная вырезка. Жаль, что размокла она, пришлось выбросить. Посмотрел бы, каков он, наш бравый механик Хмара, теперь: в шапке-ушанке, дубленом полушубке, с погонами старшего лейтенанта, с автоматом на груди. И улыбается в объектив. Знаешь, такой улыбки широкой, простодушной мы никогда не видели у него. Вроде он и не он...

Мирзоев вспомнил поединок с фашистом, пропасть, над которой висел и как был вытащен сильной рукой Хмары. «Встретимся ли мы еще когда-нибудь?» – подумал он.

Мысли перебил Комлев.

– Вот видишь, ясное море, как меняется человек, когда находит свое место в жизни. А мы сыпали на парня выговоры, ругали, считали его плохим воином...

Немного пофилософствовали на эту тему, затем Комлев рассказал о гибели Ветрова, Бугрова и Кучеренко. Мирзоев тяжело вздыхал, сжимал кулаки.

Оскар Мунсен пришел на вторые сутки.

ГЛАВА III

1

Вернувшись с гор, пилоты попали в заботливые руки фру Лотты Хансен. Каждое утро она поднималась по крутой лестнице, принося им в мезонин свежий кофе, и в течение дня наведывалась еще несколько раз. И сколько бы Комлев не возражал против этих чрезмерных забот, фру Лотта лишь мягко улыбалась и продолжала ухаживать за русскими, как за детьми. Спускаться вниз им было запрещено. Целыми днями сидели, как мыши в норе. Время тянулось томительно медленно.

Повальная облава не принесла гестаповцам никаких результатов. Но они не потеряли надежды найти беглеца. Не провалился же он сквозь землю! Были введены строгие порядки, усилилось наблюдение за жителями. Это осложнило обстановку.

Давно уже не приходил Оскар. Все реже стал ночевать дома Эдгард. Только Мартин да Ранди с Туриком почти каждый день навещали их. И надо было видеть, как преображался Комлев, играя с мальчиком. Сколько было у них разговоров!

Сегодня вечером они одни. Сидят, погруженные каждый в свои думы.

– Вот и жди у моря погоды, ясное море! – вдруг взорвался всегда уравновешенный, спокойный Комлев. – И чего это Оскар не показывается? Хватит! Ждем еще сутки и, если не придет, сами будем действовать. Не сидеть же здесь мокрыми курицами!

Все это выпалил горячо, залпом. Мирзоев не успел и слова вставить. А возразить было что. Конечно, и его последние дни мучили те же мысли. Но он считал, что одним, без помощи норвежцев, вряд ли удастся добраться до своих. Надо ждать Оскара!

Только было Бозор хотел высказать все это, как внизу послышались знакомые шаги. Тяжело ступая по лестнице, Оскар успел на ходу сказать фру Лотте что-то смешное, и вот веселый, улыбающийся, он стоит в дверях. Вместе с ним ворвался в комнату морозный воздух, пришло хорошее настроение.

– Доброго вечера, Никита Кузьмич! Бозор, как здоровье?

– Отличное! – поспешил заверить Комлев, пожимая огромную руку друга.

– О, хорошо! А я вам радость принес. Завтра двинемся в путь!

Комлев вскочил, потом сел и стал взволнованно приговаривать:

– Вот спасибо, вот спасибо...

Оскар сообщил, что переправить их к своим можно либо через Швецию, либо морем, на Рыбачий. Первый вариант менее опасен, зато второй...

– К черту Швецию! – воскликнул Комлев. – Там начнутся разговоры да переговоры. Так мы до морковкиного заговенья не попадем домой. Морем, на Рыбачий!

– Ну, тогда так. Завтра утром вас доставят в Киркенес. В обед я ухожу на промысел. Вы мои новые компаньоны. Поплывете со мной. Вот паспорта. Одежда внизу. Главное – благополучно выйти. А в море – мы хозяева!

Появилась фру Лотта с неизменным подносом в руках, за нею Мартин, Эдгард, Ранди. В комнате стало тесно, все уселись вокруг стола.

– Выпьем за ваш благополучный путь, – поднимая рюмку, сказал Эдгард.

– Спасибо, дорогие друзья! – ответил Комлев.

– Скол! Скол! 1212
  За ваше здоровье (норвеж.).


[Закрыть]

Комлев поднес рюмку к губам, но рука его замерла: он прислушался к донесшемуся с улицы непонятному шуму и возгласам.

– Пленных с работы ведут, – то ли пояснил, то ли успокоил его Эдгард. – Сегодня на новый объект водили.

Тяжело вздохнула фру Лотта. Комлев двинулся к окну.

– Увидят свет! – удержал его за плечи Вадсен. Свет погасили, приподняли штору. По дороге, слабо освещенной тусклой луной, по четыре в ряд, словно сгорбленные тени, еле передвигая ноги, шли люди, покачиваясь от усталости. Вокруг – конвой, заливаются хриплым лаем собаки. Сзади всех, поддерживаемый под руки щупленькой женщиной и подростком, устало плетется высокий мужчина. Когда колонна поравнялась с окнами, мужчина упал на дорогу, увлекая за собой провожатых. К ним сразу кинулись конвоиры. Один направил на упавшего автомат. Но женщина, загородив собой товарища, крикнула:

– Не смей! Не смейте стрелять! Он дойдет!..

Восклицание было таким страстным и повелительным, что если бы даже Комлев не уловил в нем русских слов, сомнений бы не возникло: так вести себя могла лишь непокорная русская душа.

Солдаты замешкались. А тем временем женщина, сказав что-то подростку, уже поднимала упавшего. И даже издали было видно, какого напряжения это ей стоило.

Подхватив несчастного под руки, они кинулись вслед за ушедшей колонной, подгоняемые собачьим рычанием и руганью конвоиров.

Через плечо Комлева эту жуткую картину наблюдал Мирзоев. Он был бледен, зубы выбивали нервную дробь.

Когда пленные скрылись, Мирзоев, опустившись на стул, прошептал:

– Наших провели.

Уже задернуты шторы, включен свет, а в комнате все еще стоит тягостная тишина. Покинуло всех возбужденное, приподнятое настроение. Застыл в неподвижности Комлев, уставясь глазами в одну точку. Мирзоев сжал челюсти так, что выпуклые скулы еще более обострились. Зубами бы перегрыз горло гадам! О чем-то задумалась Ранди. Никто и не притрагивался к наполненным рюмкам.

– С болота идут, в барак возвращаются, – нарушил молчание Эдгард.

О бараке номер семь, разделенном на мужскую и женскую половины, Комлев уже слышал от Бозора, а раньше – от Ранди. Это страшное место – могила заживо погребенных. Гоняли заключенных на убийственно тяжелые, осушительные работы. Из барака был только один путь – в трясину. Если не это, то смерть от истощения и разных болезней. Но сейчас рядом с ним сидит друг, который вырвался из этого места. Сегодня он увидел пленных, своих соотечественников, в окружении палачей. И стало больно, страшно больно за них...

– Поздно уже, – встав со стула, попрощался Эдгард, но, дойдя до двери, обернулся и, вздохнув, кивнул на окно:

– Что с людьми делают, что делают!.. Стал собираться и Оскар.

– Отдыхать надо лучше. Завтра буду приезжать за вами. – Оскар делал большие успехи в русском языке, старался объясняться по-русски. С грустной улыбкой пожав друзьям руки, через несколько минут ушли Мартин и Ранди.

Хмуро обронив: «Утро вечера мудренее», Комлев стал укладываться. Мирзоев последовал его примеру, но заснуть не мог. Слышал, как беспокойно ворочается с боку на бок Никита Кузьмич, видел вспыхивающий в темноте огонек его сигареты. Так прошло довольно много времени.

– Ты чего не спишь? – вдруг спросил Комлев.

– Разве уснешь? Машенька-артистка, Тиша маленький, Ванюшка... С ними в лагере был... О них думается...

– А ты спи, тебе завтра в дорогу.

Бозор не сразу понял смысл сказанных слов и со своей стороны пожелал:

– И вам не мешает уснуть. Скоро среди своих будем, с семьей встретитесь...

– Вот-вот, ты прав! Через несколько дней я встречусь с женой, с детьми. Когда, как не сегодня и думать об этом? А кто из тех, кого мы сейчас видели, доживет до подобного дня?

Комлев рывком сел на кровати и зло продолжал:

– Чем мы можем помочь? А может быть и можем? Но как? И риск...

– Никита Кузьмич!

– Ты стихи Адама Мицкевича знаешь?

 
Нет, лучше с бурей силы мерить,
Последний миг борьбе отдать,
Чем выбраться на тихий берег
И раны горестно считать!
 

Комлев лег навзничь, заложив руки за голову, и надолго замолчал.

Наконец Комлев снова заговорил:

– Нет, я должен попытаться что-то предпринять! Какой же я, к черту, коммунист, если оставлю в беде своих, не сделаю всего, что смогу!..

– Правильно, Никита Кузьмич! – воскликнул Бозор. – Надо будет с норвежцами посоветоваться, что-нибудь да придумаем.

– Что правильно? Ты утром поедешь с Оскаром, – категорически отрезал Комлев.

– Вы хотите, чтобы я оставил друзей?! Нет! Высказали то, о чем я много думал. И вы меня отправляете домой... Нет!

Комлев заговорил спокойнее, душевнее, но так же непреклонно:

– Это очень опасно, Бозор, и кто знает, чем все кончится. Один из нас должен вернуться.

Они спорили до тех пор, пока Комлев не согласился с доводами Бозора, и только под утро уснули. А вскоре были разбужены Оскаром.

– Хорошо отдохнули? – спросил он, входя.

– Прекрасно, – соврал Комлев.

– Ты бледный, – озабоченно посмотрел на него Мунсен. – Больной?

– Нет, здоров. Просто мы решили не ехать.

– Как не ехать?!

– Вот так, Оскар. Надо попробовать вывести пленных.

– О-о! – протянул Оскар. – Это трудно, очень трудно...

– Я знаю, что трудно, но надо! Просто ничего не дается, так учит нас партия. Понимаешь? Партия! – Комлев подошел к сидевшему на стуле рыбаку и, положив руки ему на плечи, продолжал.

– Оскар, друг! Ты пойми, мы не можем оставить их здесь и вернуться на родину одни. Мы коммунисты. У вас тоже есть коммунисты, партизаны, я знаю. И хотя ты ничего не говоришь, мне кажется, что ты один из них. А если и нет, все равно ты настоящий человек. Организуй нам встречу с каким-нибудь партизанским отрядом, с руководством партийного комитета! Ведь ты это можешь, Оскар!

Пока Комлев говорил, Оскар внимательно смотрел ему в глаза, стараясь понять все до слова. Потом встал и, положив в свой черед руки на плечи Комлева, сказал:

– Хорошо, давайте думать...

2

Полночь. Медленно опускаются на землю белые хлопья. Люди идут цепочкой. Впереди – Оскар. Сама природа, кажется, решила помочь им: нет затрудняющего движение ветра, густой снег быстро засыпает лыжню. Хорошо подготовленные, натертые мазью лыжи скользят легко.

Оскар часто оборачивается – беспокоится, как себя чувствуют русские друзья.

– Хорошо, хорошо, давай вперед! – бодро кивает Комлев.

Настроение чудесное. Их ведут к партизанам. Пришло к концу гнетущее бездействие.

После того, как летчики решили попытаться что-либо предпринять для освобождения пленных, прошло немало дней в тревоге и неизвестности.

И вот они в пути! Шли долго. Обогнули скалистую сопку. Пробежали лощину. Предстояло подняться на крутую, со скалистыми выступами гору.

Комлев, давно не ходивший на лыжах, стал сдавать, да и нога побаливала. Оскар остановился, хотел облегчить ему подъем, забрав рюкзак, но Комлев не отдал.

Одолев гору, очутились в густом, низкорослом ельнике.

– Привал! – скомандовал Оскар.

Тотчас сказалась усталость. Но то, что увидели перед собой, заставило забыть обо всем. Облака, как белоснежные волны, охватывали площадку, на которой они стояли. Отдельные их гребни поднимались девятым валом и захлестывали тусклую, бледно-желтую луну. Вот она прорвалась сквозь эту преграду и осветила фантастическим светом крутой спуск, покрытый опушенными голубоватым снегом елями.

– Красота-то какая! – не выдержал Комлев.

– Норге! – проникновенно отозвался Оскар. Опершись на палки, он весь подался вперед и долго молча смотрел вниз. Потом, энергично сдвинув вязаную шапку на затылок, с большим чувством начал декламировать.

Затем сам перевел стихи, и хотя перевод был не совсем правильным и стройным, но слова Нурдаля Грига задели самые чувствительные струны в сердцах летчиков. Поэт говорил о Родине:

 
Норвегия! Живи в сердцах людей
И будь сама прибежищем им верным!
Пусть обретем мы на груди твоей
Упорство вместе с мужеством безмерным!
 

Оскар кончил читать и посмотрел на летчиков.

– Хорошо, очень хорошо сказано, и прочитано хорошо, – восхищенно сказал Бозор.

Минуту стояли молча. Вокруг – сказочная тишина. Первым нарушил молчание Оскар.

– Пора в дорогу.

3

Мирзоеву всегда представлялось, что партизаны живут в лесу, в полутемных землянках, ходят увешанные гранатами, опоясанные пулеметными лентами, с болтающимися на длинных ремнях пистолетами. Каково же было его удивление, когда, подойдя к одиноко стоявшему почти на самой вершине горы дому и стукнув в дверь три раза, Оскар сказал:

– Вот мы и дошли!

Послышались шаги, и он повторил стук, но теперь уже в другом ритме.

– Какова сегодня погода? – раздался за дверью чей-то знакомый голос.

– Ветер, – ответил Оскар.

Дверь отворилась и путники увидели Мартина Вадсена.

– Мартин! Разве ты тоже участвуешь в операции? – удивленно спросил Комлев.

– Наци надо убивать, как злая змея, – ответил тот с гордым вызовом.

– Ты хорошо продумал? Возможно бой будет, а у тебя дочка...

– Моя жизнь не дороже твоей, – прервал диалог норвежец.

Миновав полутемную переднюю, где летчики оставили лыжи, он провел их в большую, ярко освещенную, уютно обставленную комнату: посредине круглый стол, покрытый синей скатертью, вокруг него мягкие, обитые синим же кресла, дорогого полированного дерева комод и массивный гардероб. Слева у стены – пианино, в углу – камин, выложенный разноцветными изразцами, на стенах – картины в золоченых рамах.

– Где же партизанский штаб? – разочарованно шепнул Бозор, пока Мартин помогал ему и Комлеву освободиться от заплечных мешков и верхней одежды.

Бесшумно отворилась другая дверь, и вошел среднего роста, плотно сложенный мужчина в хорошо сшитом костюме. На белоснежной сорочке темным пятном выделялся галстук. Щеки чисто выбриты. В серых глазах выражение приветливости, некоторой торжественности.

Петер Лихтсен – так звали незнакомца – был коммунистом, возглавлял движение Сопротивления в Северной Норвегии.

Неся подсвечник с вставленными в него двумя небольшими флажками – советским и норвежским – он с дружески протянутой рукой направился к русским.

Все это было столь неожиданно и трогательно, что Мирзоев и Комлев растерялись. Никита Кузьмич не удержался и, отвечая на крепкое рукопожатие, притронулся, как бы приласкал пальцами родной алый флажок. Сели за стол, на котором разложили карту и цветные карандаши, Лихтсен указал на ней точное расположение лагеря и рассказал о нем кое-что новое.

– Всего в лагере семь бараков, – не торопясь, чтобы его все поняли, говорил он приятным тенором. – Пять находятся на окраине вот этого поселка, – он обозначил на карте точку. Отсюда пленных гоняют работать на рудники. Шестой вот тут, – он поставил еще одну точку на изгибе дороги, ведущей от поселка к озеру. – Обитатели его строили аэродром и дорогу, да и теперь выполняют там все тяжелые работы. Самый отдаленный от комендатуры лагеря барак – номер семь, тот, который вас интересует, – продолжал Лихтсен, поставив крест в нанесенном ранее кружке. – Вот здесь, под невысокой скалистой сопкой, домик охраны, а в ста метрах от него, на самом краю болота, барак, окруженный колючей проволокой. Барак и караульное помещение охраняются часовыми с собаками.

– Очень удобно для операции, что барак отделен от основного лагеря двумя соединенными проливом озерами, – нетерпеливо перебил Оскар.

– А как сообщаются между собой немцы? – спросил Комлев.

– Через каждые два часа начальник караула докладывает коменданту лагеря, как идут дела на блоке. Кроме того – на автомобилях, на мотоциклах в объезд озера.

– Так так, – удовлетворенно протянул Комлев, глядя на карту. – Здесь около восьмидесяти километров. В зимнее время это не менее двух часов езды. Неплохо...

Мирзоев слушал и удивлялся осведомленности норвежцев о концлагере. Уточняя обстановку, он рассказал все, что знал о седьмом бараке, в котором провел кошмарные месяцы.

– Нападать надо со стороны болота: вначале снять часовых у барака, потом захватить караульное помещение, – предложил Оскар Мунсен.

– Нет, это не пойдет, – решительно возразил Комлев. – Нас заметят часовые у караулки, и тогда все погибло. Надо нападать одновременно двумя группами – на барак и на караульное помещение.

– Но к караулке только один путь, мимо барака. Посмотрите, с запада – скала , с юга – незамерзающая река, перейти ее будет трудно, да и заметят наверняка, – пояснил Мирзоев.

Тут заговорил все время молчавший Мартин Вадсен.

– А если на голову им со скалы свалиться? По веревочной лестнице?

– Вот это надо обдумать! – Комлев радостно потер ладони.

Итог подвел Петер Лихтсен.

– Так и решили: одна группа спускается со скалы, снимает часового вместе с собакой у караулки, врывается в караульное помещение и расправляется с остальными охранниками. Вторая в это время уничтожает охрану барака. Все делается быстро, бесшумно.

– Нужна еще одна группа: операция должна охраняться от неожиданного появления фашистов, – вставил Комлев.

– О, конечно, вот сюда, на развилку дороги, выставим усиленный отряд. Надежных парней ты подберешь, – кивнул Лихтсен Оскару. – Возможно, им придется вступить в бой.

– А теперь о маршруте, – поднялся с места Комлев. – Задача отряда – выйти в расположение советских войск. Как идти?

Беглецам предстояло пройти около двухсот километров по заснеженной гористой местности, преодолеть горные хребты, обойти топи, найти переправы через незамерзающие реки. Но самым опасным был первый этап пути. Хорошо охраняемый немцами участок дороги между заводом и аэродромом Комлев рассчитывал проскочить в плохую погоду и прежде, чем в основном лагере узнают о побеге. Но норвежцы в один голос возразили, что ни в хорошую, ни в плохую погоду здесь отряду незамеченным не пройти.

– Вам надо во что бы то ни стало выйти к этим двум избушкам. Здесь живут финские рыбаки. Они будут знать о вас и окажут помощь. А пройти к ним можно, обойдя заставы здесь, – Лихтсен провел извилистую линию южнее аэродрома. – В момент, когда отряд должен будет проходить этот участок, мы отвлечем внимание немцев на себя.

– Это дело! – оживился Комлев. – Но ведь у финнов тоже могут быть немцы?

– Бывают, но редко. Это место, говорят они, проклято богом, и неохотно туда заходят, предпочитая отсиживаться в деревушке.

– Значит, решено, – прихлопнул кулаком Никита. – Отсюда мы выйдем вдоль гряды гор в район озера Хутоявр. Здесь левый фланг наших войск. Вот маршрут. Согласны?

И все склонились над картой, следя за движением его карандаша.

Затем решались вопросы снабжения заключенных, продуктами, теплой одеждой и лыжами.

Операцию наметили на первую ночь после смены караула. Командиром сводного отряда назначили Оскара Мунсена.