Текст книги "В небе полярных зорь"

Автор книги: Павел Кочегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

4

Только-только полумесяц оттолкнулся от Казахского плато, вдоль которого пролег скованный льдом Тобол, с конного двора выехал обоз. Миновав мост, подводы свернули с большака на зимник. Справа и слева от дороги потянулись кусты тальника.

На передних дровнях Никита с Верой.

Мороз крепчает. Поскрипывает снег под полозьями.

– Не собьемся с дороги? – спросил Никита.

– Что ты? Я тут все тропинки знаю, каждый кустик мне знаком, – уверенно ответила Вера. – Это ты уж, наверняка, перезабыл все.

– Так уж и все.

– А как это озеро называется?

– Полуденное.

– А знаешь, почему оно такое название получило? Расположено на полдень от Белоярова. А видишь кусты? – показывая в другую старому рукой, опросила Вера.

– Вижу.

– Там Восходное. Красивые названия? Я часто там беседы с косарями проводила. Ох, и тяжелая же работа! Немец к Сталинграду прет, а меня спрашивают, скоро ли война кончится. А разве я знаю, когда она кончится? Подумаешь, стратега нашли. Когда, говорю, разобьем немца, тогда и войне конец. Да и посложнее вопросики были. Сообщит Совинформбюро, что наши войска по стратегическим соображениям оставили такой-то город и перешли на новые рубежи. Ну, бабоньки наперебой начинают спрашивать, что за стратегические соображения. А Акулина Петровна со злостью заметит: «Из-за этих стратегических соображений всю Рассею, может, оставят немцам». Объясню, как могу, что за стратегические соображения: неудобно, мол, оборону держать, в невыгодных условиях наши войска очутились. А Акулине Петровне отвечу: «Всю Россию не оставят. Немец не мог взять нас с ходу, а теперь и подавно не возьмет. Народ не позволит этого, ты, Акулина Петровна, не пустишь его. А как? Да вот вместо сорока соток выгаластаешь сегодня своей литовкой полгектара, это уже будет твой удар по проклятому фашисту».

– Правильно отвечала. Надо думать, интересные разговоры у тебя с колхозниками бывают.

– Шуму-то сколько на беседе! А потом косу в руки и пошла вместе с колхозниками. Они сначала недоверчиво на меня смотрели. Куда, дескать, лезет, литовку-то не поднять! Правда, первое время трудно было. Коса втыкалась в землю, прокос корытом получался, после первого же прогона поясницу разламывало. Думала – упаду и не встану. А потом втянулась, не стала от них отставать. По-другому тогда заговорили. Любила я сено косить. Здесь не так жарко, как на пашне, да и косить куда интереснее, чем осот дергать. Все руки в кровь исколешь. Ну, да и там попривыкла. Попросил нас бригадир картофель прополоть. Я к ребятишкам: – Товарищи! Да-да, не ребята, а товарищи! Получена боевая задача! – и остановилась. Ребятишки так все и потянулись ко мне, глазами спрашивают: что за боевая задача, говорите скорее! А я не спешу. Так и так, продолжаю. Наша часть попала в окружение, красноармейцы в изнеможении героически сражаются, но врагов много и бойцам надо срочно оказать помощь. Быстрее бегите за оружием и на сборный! Ясно? Все хором: «Ясно, Вера Ефимовна!» Вернулись быстро, все с тяпками. Пришли на поле. Видите, говорю, сколько врагов окружают каждого нашего бойца? Это фашисты, их надо всех до единого уничтожить.

Разделила поле на равные участки и предупредила: кто выполнит задание, сразу же домой пойдет.

Первым кончил Сережа Брусков, младший Романа Филипповича. Подбежал ко мне, доложил о выполнении задания и спросил:

– Теперь мне можно домой идти?

– Иди, говорю, только вспомни, о чем читали в рассказе «В походе».

Сережа зашмыгал носом и заморгал глазенками.

– Там говорится, как у слабых товарищей, которые отставали в походе, те бойцы, которые были сильнее, брали вещевые мешки, противогазы, винтовки. И как они пришли все вместе, и все вместе победили фашистов.

– Хорошо, ты помнишь рассказ. Иди, Сереженька, домой, – сказала я ему и отвернулась.

Сережа постоял минутку, пошмыгал носом и со всех ног побежал к Мише Бабкину.

– Давай, я тебе помогу, а то тебе за два дня не выполоть.

– Да, понимаешь, руку смозолил, – со слезами в голосе сообщил Миша и показал большой водянистый волдырь на ладони.

– В Красной Армии это называется ЧП, за это на гауптвахту садят. Это мне тятя говорил.

– Что это... ЧП?

– Это... это... Ну, в общем, каждый красноармеец должен следить, чтобы у него не было мозолей, а то как же он будет немцев бить, с мозолями-то!

Вдвоем быстро закончили работу да еще и девочкам помогли.

...Никита смотрит на бледное под лунным светом лицо жены и с горечью думает о нелегкой доле солдатки. Целует ее горячую руку, смотрит внимательно.

– Что, не похоже, что рука учительницы?

– Такая еще милее.

Сзади раздаются веселые голоса комсомольцев.

– Эй ты, уснула, – громко крикнул парень девушке, свернувшей в сторону.

– Ты сам не усни, – бойко отвечает та, поворачивая лошадь на дорогу.

Чтобы согреться, ребята затевают возню на дровнях, барахтаются, а то припустятся по целине наперегонки с лошадьми, кидаются снежками.

Незаметно доехали до последнего остожья. Дальше дороги нет. Подводы остановились. Одна лошадь свернула с дороги и сразу же провалилась по грудь в снег.

– Петька, пускай Чалого, – крикнул кто-то сзади.

Пустили вперед Чалого. Конь, сделав несколько прыжков, выбросил на наст передние ноги, остановился. Он тяжело дышал, с боков валил пар.

Собрав вокруг себя комсомольцев, Комлев сказал:

– Так дальше дело не пойдет. Лошадей измучаем, сами измучаемся, а привезем на один жевок.

– А что же делать? – спросил один паренек.

– Надо к стогу дорогу проложить.

– Фу! Как же мы ее проложим?

– По-фронтовому! В колонну по два становись! – скомандовал Комлев. – За мной, шагом арш!

Никита с Верой первыми пошли к видневшемуся вдали стогу. Комсомольцы парами двинулись за ними. Где наст был очень твердым, приходилось его разбивать. Снег доходил до пояса. Ребята падали, поднимали друг друга, выбивались из сил, но безропотно шли за проводниками.

– Жарко! – обронил кто-то.

– Фу, как в бане, – тяжело дыша, ответил другой. Уставшие, но довольные добрались до стога, и громкое «ура-а-а!» прокатилось по снежному ночному полю.

Вокруг стога ветер выдул снег до земли узким кольцом. Оставив четырех человек с лопатами расширять кольцо, Комлев с остальными ребятами по старому следу возвратился к лошадям. Теперь по протоптанной тропе можно было ехать к стогу.

С шутками и смехом весь стог сложили на дровни. Лошади легко вывезли большие возы на накат. Обоз тронулся в обратный путь.

...В небе на продолговатом облачке стоит горбатая луна.

– Вера, глянь-ка, как парусная лодка!

– Ой, как красиво! И впрямь, как парус одинокий, – восхищенно ответила Вера и тихо запела:

 
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом...
 

Никита поддержал:

 
Что ищет он в стране далекой,
Что кинул он в краю родном?
 

Прервав пение, Вера обняла Комлева и поцеловала, нежно шепча:

– Мятежный ты мой! Тяжело вздохнула.

– Вот, немножечко легче тебе стало, и ты уж не можешь сидеть на месте, все что-то волнуешься, куда-то тебе надо мчаться. Дома ребятишки еще не наигрались с тобой, мать не насмотрелась на тебя... А скоро умчишься, и опять жди, тревожься. Когда же все это кончится?

Некоторое время ехали молча, только плотнее прижимались друг к другу.

– Значит, скоро? – нарушила молчание Вера.

– Да, скоро.

– Ты еще так слаб. Сходил бы на комиссию, тебе продлят отпуск. Ведь многим дают отсрочку.

– Не могу, Верочка, надо ехать. Долечусь в дороге...

– Не любишь ты нас, – с грустью прошептала Вера.

– Фу ты, ясное море! Ну зачем так говоришь? Солдат ведь я.

– Ладно, никуда уж не ходи, – покорно отозвалась Вера. – А то, я вижу, ты в тоске по друзьям еще сильнее заболеешь. А как не хочется расставаться! С тобой так хорошо... Так и поехала бы на край света, только бы вместе.

ГЛАВА II

1

В Заполярье идет третья военная весна, весна 1944 года. И пусть еще кругом снег, временами свирепствуют бури, крепкие утренники щиплют нос и уши. Ярости жестоких бурь хватает ненадолго, снег одряб и побурел, кое-где появляются зеленые островки. Воздух все больше насыщается испарением земли: пахнет мхом, лишайником, прелыми листьями. Однобокие, обожженные злыми северными ветрами сосенки и худосочные заполярные березки сбросили снежные покрывала и стоят посвежевшие, радостные, словно девушки-подростки, собравшиеся на праздничный хоровод.

В ясный солнечный день Комлев вернулся в родную семью летчиков.

В полку, за время отсутствия Комлева, произошли большие события. Многие из них радовали сердце. Часть была преобразована в гвардейскую, на ее знамени появился боевой орден. И сейчас, когда майор Комлев, вместе с молодыми летчиками полка, принял гвардейскую клятву и поцеловал бархатное полотнище знамени с вышитым на нем портретом Ленина, командир полка, гвардии подполковник Локтев, вручил ему знак «Гвардия».

Комлев вспомнил майский день 1942 года, когда он получал командировочное предписание в отделе кадров Главного политического управления Красной Армии. Отдавая предписание, батальонный комиссар сказал:

– Едете в гвардейский полк, смотрите не подкачайте. Деритесь с врагами так, как гвардейцы капитан Алексей Поздняков и старший лейтенант Алексей Хлобыстов. Читали, что сегодня написано про них в «Красной Звезде»? В одном воздушном бою совершили три тарана. Это настоящие русские богатыри.

Признаться, лестно было Комлеву слушать, что он будет служить в гвардейском Яолку. Но в политуправлении Карельского фронта переиначили, и пришлось ему немало поработать, понюхать пороху, прежде чем получил право называться гвардейцем. «Да так и лучше, по крайней мере, никто не скажет, что примазался к чужой славе», – подумалось Комлеву.

Инженер-майор Галькин уехал на курсы. Видать, понял, что «на старом коне далеко не уедешь». В полку облегченно вздохнули: не стало нервотрепки. Вместо него назначен гвардии инженер-капитан Голубев. А парторгом первой эскадрильи Петр Зайцев. Повзрослели и возмужали летчики. Вернулся из госпиталя Булатов.

– Вот теперь, Леша, ты прошел закалку в огне и можешь по праву называться булатом, – рассматривая поджаренное, как пельмень, ухо и морщины от ожога на щеке, шутя сказал Комлев.

– Температура повышенная была, перезакал получился. Да это пустяки. Они, ворюги, у меня и зуб золотой вышибли. Теперь вместо одного золотого три стальных, – Алексей оскалил зубы и показал на них бурой от ожогов рукой.

– Да, испортили они тебе карточку. Но не унывай, такого девчата еще сильнее любить будут.

– Хотя бы одна какая-нибудь взглянула.

– Взглянет.

Комлев подробно рассказал о встрече с Мирзоевым, о норвежцах, о гибели Семена Блажко. На командном пункте эскадрильи портрет Семена, написанный Петром Зайцевым, висит в одном ряду с портретами его погибших товарищей. В центре этой галереи героев – портрет первого командира эскадрильи Николая Ветрова.

– А теперь мне надо кое с кем рассчитаться, – окончив рассказ, сказал Комлев. – Петр, получай свой портсигар: здорово он пригодился мне. Тебе, Иван. Григорьевич, ответ на письмо Клава прислала и вот посылочку небольшую.

– Ничего себе, аккуратный почтальон, – получая посылку, весело сказал Голубев.

Воздушные бои и занятия с молодыми пилотами, письма родственникам подчиненных, душевные беседы с людьми – одним словом, фронтовые будни захватили комэска с головой.

2

В июне – августе 1944 года части Карельского фронта нанесли мощный удар по вражеской группировке в долине реки Свирь, между Ладожским и Онежским озерами.

В те дни была освобождена оккупированная врагом южная часть Карелии со столицей – городом Петрозаводском, часть Кировской железной дороги и Беломоро-Балтийского канала. Враг был отброшен к финской границе, Финляндия вышла из войны.

Узнав, что командованием отдан приказ о перебазировании, все несказанно обрадовались. В землянках, на командном пункте, у самолетов только и разговоров, что о боевой работе на юге.

А вместо этого полк рассредоточился на аэродромах Кольского полуострова. Эскадрилья Комлева перебазировалась на один из аэродромов Кандалакшского направления с задачей охранять город, железную дорогу, вести разведку тылов противника.

В эскадрилью прилетел Локтев.

Ведомый рулил несколько сзади, в стороне от ведущего, и за полосой пыли его не было видно. Но вот он вылез из самолета.

– Бозор, родной! – обнимая друга, шептал Комлев. По лицу его текли слезы радости.

В это время к командному пункту подошел Голубев. Увидев трогательную встречу, он сложил ладони рупором и во всю силу своих легких крикнул:

– Мирзоев прилетел!

Эхо не успело улететь за гору, а от самолетов к КП уже бежали пилоты и техники. Мирзоева подхватили на руки и с криками «ура!» начали качать, высоко подбрасывая над головами. Смущенный и радостный, он не сопротивлялся, а только тихо просил:

– Хватит, ребята, хватит! Но его никто не слышал.

– Почему же ты не писал? – спросил Комлев.

– Вначале память отшибло, потом не думал, что буду жить. А там комиссии без конца. Едва выпросился в полк.

– Ну, вот и молодец! А как сейчас самочувствие?

– Отлично! – весело ответил летчик.

3

На празднование Дня авиации на аэродром приехали гости. Увидев в группе военных гвардии капитана Хмару, Комлев обрадовался, словно родному брату. Хмара знал, что встретит на аэродроме своего бывшего комиссара, но для гвардии майора встреча была неожиданной.

– Виктор! Какие ветры тебя сюда занесли?

– Те же, что и вас: приказ командования.

Комлев провел тыльной стороной руки по щеке и шутя спросил:

– Ну как, товарищ гвардии капитан, у меня сейчас заершин нет?

– Нет, – улыбнулся Хмара. – А у меня?

– Тоже нет, значит, не полетишь на хвосте, – вспомнил Комлев.

Позади Хмары стоял высокий грузный старшина. Широкий ремень застегнут на последнее отверстие. Между пухлыми щеками утонул маленький нос со вздернутым кончиком. Он молча наблюдал за встречей друзей.

– Сомов! – удивленно воскликнул Комлев.

– Он самый, – ответил тот.

– Нет-нет, это решительно не тот Сомов, которого я знал.

– Похудел?

– Ну и расперло же тебя, ясное море!

– Были бы кости, сало нарастет, – поглаживая себя по животу, пошутил Сомов. – Я ведь старшина роты, а поесть с детства люблю, вот и поправился.

Сомов ухмыльнулся и отступил в сторону. За его спиной стоял молоденький стройный боец. Он сделал два шага вперед, браво вскинул руку к пилотке и отчеканил:

– Товарищ гвар...

– Тиша! – Комлев схватил юношу в объятия.

– Мы в один госпиталь попали, – видя удивление Комлева, пояснил Сомов. – В одно время нас выписали, в один полк отправили, а там мы и встретились с нашим спасителем Виктором Васильевичем Хмарой. На днях Тише совершеннолетие отметили.

– Отличным разведчиком будет Тихон Юков, – с похвалой отозвался Хмара о юном бойце.

Тиша достал из кармана сверток и, передавая; его Комлеву, сказал:

– Товарищ гвардии майор, возьмите это, спасибо вам.

Комлев развернул газету. В ней оказался пуховый шарф.

– Ранди! – вырвалось из груди Комлева. – Спасибо, Тиша, сохранил дорогой подарок.

4

Сегодня у Бозора с утра радостно на душе. Да и как не радоваться! Танюша пишет, что она где-то рядом, и не исключена скорая встреча. «Каждый раз, когда над головой пролетают наши самолеты, я думаю, что это ты летишь, мой милый, родной», – пишет Таня.

Несколько минут назад он вместе с Ребровым на шоссейной дороге, огибающей сопку, уничтожил автомобиль с солдатами противника. Пули и снаряды летчиков легли впереди машины. Шофер резко затормозил, грузовик развернуло вправо, и он, перевернувшись, свалился в озеро.

– У нас гости, – сообщил вернувшемуся с задания Мирзоеву механик. – Какие будут замечания по работе мотора?

– Нет замечаний, – торопливо бросил Мирзоев и направился к шумливой, хохочущей толпе.

– Олег Прохорович! Тишенька! – подбежав, ликующе крикнул он и остановился в нерешительности, не зная, кому первому броситься нашею.

Из затруднительного положения его вывел Хмара. Он взял Бозора за плечи и повернул в сторону пикапа, на котором приехали гости.

– Танюша!

– Я самая, родненький, – прошептала она и прижалась к его груди.

Праздничный стол накрыт на берегу реки, между двумя ветвистыми кустами. Работники столовой постарались на славу. Время обеда подошло, однако хозяева не спешат с приглашением к столу, кого-то еще нет.

Но вот на ярко-желтой песчаной дороге, огибающей гору, к которой прижался аэродром, показалась машина. В это же время над аэродромом появился штабной самолет. Хозяева облегченно вздохнули, а Голубев громогласно объявил:

– Едут!

Через десять минут у командного пункта эскадрильи вновь слышны радостные возгласы, возбужденный разговор. Приехали гости с рудника, прилетел гвардии подполковник Дедов.

– Разрешите построить эскадрилью? – спросил Комлев.

– Не стоит. Приказ объявлю за столом, – ответил Дедов.

А Илья Орехов, обняв Танюшу за плечи, с отцовской нежностью говорит:

– Вот где нам пришлось встретиться, доченька! Нашла милого дружка? Все устроилось? Вот и хорошо! Я же говорил, что все утрясется.

– Ну, тамада, приглашай гостей к столу, – говорит Комлев Реброву.

Шумно и оживленно садятся за длиннущий праздничный стол. Места не хватает только тамаде. Ребров трогает мизинцем кадык, отшучивается:

– Тамаде каждый рад, а посему голодным не останусь.

Гвардии подполковник Дедов, занявший место за торцом стола, медленно поднялся, подперев плечом нависшую ветку.

– Дорогие товарищи! От имени Президиума Верховного Совета СССР, – торжественно заговорил Дедов, – за успешные действия на франте борьбы с немецкими захватчиками командование наградило орденом Отечественной войны первой степени гвардии старшего лейтенанта Реброва.

Под дружные аплодисменты Дорофей Ребров прошел к заместителю командира полка по политической части. Дедов крепко пожал руку летчику и прикрепил к его гимнастерке боевой орден. Заблестели ордена боевой славы на груди летчиков Алексея Булатова, Бозора Мирзоева, инженера Голубева, многих техников и мотористов.

После вручения наград Сомов, Юков и группа летчиков и механиков подошли к пикапу и вытащили из его кузова несколько ящиков. Хмара начал раздавать подарки.

Через несколько минут руки летчиков и техников были загружены свертками, ящичками, пакетами.

5

Первый тост подняли за дружбу летчиков и пехотинцев.

Смолкли возбужденные голоса. Тишину нарушал только стук ножей и вилок.

– Люблю плотно закусить, – сообщил Сомов, нанизывая на вилку несколько кусков семги. – Вот бы тогда такой харч был, по-другому бы пели, – вспоминая поход, добавил он.

– Жаль, Семена Блажко нет, посоревновались бы вы, – заметил Мирзоев. – Он тоже любил побаловаться закусочкой.

Таня укоризненно посмотрела на Бозора.

– Не смотри на меня так, Таня. Семен был хорошим парнем, жизнь мне спас.

За столом вновь поднялась кряжистая фигура Орехова. Он расправил усы, ухмыльнулся, заговорил:

– Детушки наши родные! Сможем ли мы еще когда собраться такой семьей? Вряд ли.

– Такие встречи бывают не часто, – отозвался Дедов и при этом тепло посмотрел на Бозора и Таню.

Взгляд замполита, которого в полку за глаза уважительно называли Батей, перехватила Таня. Девушка зарделась.

– Так вот, – продолжал Орехов, – посоветовались мы тут с Сергеем Филипповичем Дедовым и порешили обратиться к вам с предложением: не сыграть ли нам свадьбу тех, чья любовь победила все преграды?

– Правильно! Горько! – как по команде, закричали за столом.

Предложение Ильи Фомича выражало сокровенные чаяния Тани и Бозора, но, растерявшись, они не знали, что делать, что говорить.

– Встаньте и поцелуйтесь, – заметив растерянность молодых, прошептал Комлев.

Таня покраснела до корней волос, опустила глаза. Бозор, всегда легко смущавшийся, наивно улыбался.

– Танюша! – снова обратился к девушке Илья Фомич. – Люби Бозора, но не забывай о Леночке, не забывай обещания, данного ее матери, твоей подруге.

– Что вы, Илья Фомич! Разве можно это забыть!

– Вот-вот, и я так думаю. Я надеюсь, что вы с Бозором сумеете воспитать Леночку, и она не будет знать, что сирота.

Бозор смотрит то на Таню, то на Илью Фомича и решительно ничего не понимает. Неожиданным открытием было это и для его боевых друзей. Тогда встала Таня и, не скрывая волнения, объяснила, что она воспитывает дочь погибшей на руднике подруги.

– Что же ты мне раньше об этом не сказала? – пожимая горячую руку Тани, спросил Бозор.

– Если бы я сказала, разве бы ты разлюбил меня? Ответом был его нежный взгляд.

Снова послышались возгласы, тосты за любовь, счастье, за дружную семью Мирзоевых.

– Петро, сыграй что-нибудь, – попросили Зайцева товарищи.

Зайцев принес скрипку, взмахнул смычком.

 
...Спит деревушка, где-то старушка
ждет не дождется сынка, —
 

полились звуки любимой песни первого комэска Николая Ветрова. Тихо-тихо к мелодии присоединялись голоса. Товарищи погибшего командира, закаленные в боях мужчины, пели душевно, с нежностью. Многие представляли себе тот час, когда вернутся домой, прижмут к груди седую материнскую голову.

 
Глянешь на сына разок, другой —
Летная куртка и бровь дугой,
Крепко прижмешься и улыбнешься:
Не пропадет, мол, такой!
 

Оборвалась песня, а мысли все еще летели в далекие родные края. Зайцев, отложив скрипку в сторону, запел сильным басом:

 
Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли...
 

Выбрали площадку для танцев. Не замедлил образоваться круг зрителей.

...Солнце садится за гору. Гости стали собираться домой. Грустно смотрит Таня на Бозора. А в стороне командиры о чем-то весело разговаривают с Ильей Фомичем. Комлев подозвал к себе Мирзоева.

«Даже последнюю минуточку не дадут побыть наедине», – с досадой подумала Таня.

А комэск, словно бы и не замечая переживаний девушки, громко отдает приказ:

– Товарищ гвардии лейтенант! Вам надлежит немедленно отправиться в распоряжение... – командир эскадрильи сделал паузу, посмотрел в сторону Тани. А та даже в лице изменилась... – в распоряжение разведчика товарища Лебедевой. На десять суток!

Обращаясь к Тане, Комлев отечески проговорил:

– Что, кольнуло сердечко? О вашем отпуске вопрос также решен. Поезжайте, попроведайте свою Леночку и ее бабушку.

– Есть попроведать Леночку и ее бабушку, товарищ гвардии майор, – лихо вскинув руку к пилотке и пристукнув каблуками, отчеканила Таня.

– Ну, Никита Кузьмич, до встречи на Мурманском, – пожимая руку Комлева, сказал Хмара.

– Скоро наш черед, – ответил Комлев. – До встречи у норвежских друзей.