Текст книги "Тайна Лысой горы"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Готовьте доски!– наказали мы Азиму-ака и отправились прямиком к Николаю Степанычу.

У дома мы встретили Ваську. Увидев, как решительно шагает наша пятерка, Кулак изменился в лице.

– Вы куда, ребята?– спросил он.– Что случилось?

– К бате твоему идем.

У Васьки запрыгали глаза – чуть с лица не убежали.

–А зачем, ребята? Может, не надо, а? Я ведь больше не буду.

Никогда бы не подумал, что Кулак может так струсить. Мы не выдержали и рассмеялись. А мне почему-то грустно за него стало.

–Ну даешь, Кулак! В чем опять провинился – ну-ка, честно признавайся. Мы ведь не ругаться идем, а...

Я вспомнил, как Азим-ака зазывал нас в своей заявке, и завершил:

– Советоваться идем к твоему бате. По столярному делу нам подмога требуется. Две тахты надо около чайханы построить для аксакалов.

–Фу ты!– вздохнул Васька.– А я подумал...

–Ладно, веди лучше к бате. Петух один тоже думал-думал и в шурпу попал.

Васька пропустил нас в калитку и тут же, забежав вперед, заискивающе спросил:

–Ребята, а вы, правда, только про тахты будете с батей говорить?..

Николай Степанович работал в своей мастерской. Пол был увит барашками кудрявой стружки, пахло клеем.

–Вот это инструменты!– восхищенно воскликнул Фархад, оглядывая стены, увешанные столярными доспехами.– Не то, что в нашей Академии.

Восклицание Камилова явно пришлось по душе Николаю Степановичу.

–Верно-верно, – добродушно посмеиваясь, сказал он. – Струмент – первое дело во всяком, можно сказать, предприятии. Без струмента только корову пасти. Да и то хворостинка нужна.

Он спохватился.

– Погодите, ребята, а чего пожаловали целой делегацией. Может, Васька чего снова набедокурил?– Николай Степанович недобро глянул на сына, в глазах его в эту минуту уже не было того счастливого благодушия, которое читалось в них, когда он любовно оглядывал инструменты.

– Говори!– подступил он к Ваське.– Чего натворил?

Васька испуганно закрылся рукой, ожидая, что сейчас будет очередная трепка.

– Погодите!– воскликнул я.– Мы не из-за Васьки пришли.

–Не из-за Васьки?– удивился Николай Степанович, сомневаясь, что нас могло привести к нему что-нибудь другое, а не очередная злая шалость сына.

–Мы к вам советоваться пришли,– начал я свой хитроумный, как я полагал, «закидон».– Нам без вас никак не обойтись,– ну вот честное слово!

–Иди ты!– восхитился Николай Степанович.– Что случилось-то?

–Понимаете, хотим мы для аксакалов две тахты построить, а как – не знаем. Научите, пожалуйста. Вы ведь знаменитый мастер, про вас в поселке говорят – первый столяр района. И далее области, если не всей Средней Азии...

Я безудержно врал, никто Николаю Степановичу таких громких титулов у нас не присваивал. Столяр, впрочем, он был, и правда, хороший. Николай Степанович зарделся от удовольствия, слова мои, похоже, в самую точку попали.

–Тахту говорите?– спросил он, нервно шаря по верстаку. Пальцы его слегка подрагивали. Мне даже совестно стало – вот ведь как разволновался человек от огульной похвалы.– Тахта – это дело простое. Тут перво-наперво чертеж надо сообразить. Нарисовать, значит.

Он положил на верстак какую-то рваную бумажонку, из-за уха вызволил карандаш и нахмурил лоб.

–Глядите сюда,– пригласил он.– Вместе будем думать.

Мы сгрудились у верстака, и только Васька продолжал стоять в стороне, все еще не веря, что трепки не будет.

–Николай Степанович, а можно, Васька тоже думать будет?– спросил я.

–А пущай думает!– радушно разрешил тот.– Мне не жалко. Только вот думалка у него слабая.

–Иди к нам, Вась,– пригласил я.– Чего отбиваешься.

–Я – пожалуйста!– с готовностью отозвался Васька.– Где, где надо думать, покажите...

И тут я предложил:

–А давайте конкурс на лучший проект проведем! Чей лучше получится – тот и станем в тахту превращать. Васька, тащи бумаги, да побольше.

Кулак помчался в дом.

–И карандаши не забудь!– запустил ему вдогонку Фархад.

–И будильник!– добавил я.– Заведем, чтобы все разом сдавали. По-честному.

Скоро мы уселись по разным углам и, ревниво поглядывая друг на друга, принялись проектировать тахту. Николай Степанович тоже сидел за верстаком, закусив губу и испытывая, как и мы, приторно-сладкие муки творчества.

Но вот загремел будильник. Вздыхая, мы понесли наши листки к Николаю Степановичу. Он неспешно разглядывал их, посмеиваясь чему-то. А посмеяться было чему.

–Это ж разве тахта?– улыбался Сервер, разглядывая мой проект.– Это же корабль эпохи Христофора Колумба. На твою тахту паруса поставить – и поплыть можно.

–Твоя не лучше!– отбивался я.– Такую тахту только в Луна-парке ставить – детей и слабонервных пугать.

Дошла очередь до Васькиного проекта,– и все мы, глянув на бумажку, испещренную каракулями, не сговариваясь, хором воскликнули:

–Ого, а в этом что-то есть!

Сервер патетически звякнул:

–Какая смелость решения темы!

–Оригинальный полет мысли!– подхватил я.

–Можно принять!– добавил Фархад.

–За основу!– уточнила Стелла.

–Аксакалы ахнут!– пообещал Юрка Воронов.– Вот увидите – аксакалы соревноваться станут за право на этой тахте сидеть.

Кулак слушал нас, изумленно вздыбив верхнюю губу, а Николай Степанович переводил взгляды с одного на другого, силясь понять – шутим мы или говорим искренне. Но мы держались уверенно, ни тени улыбки нельзя было увидеть на наших лицах, озабоченных лишь успехом общей затеи. Николай Степанович дрогнул и, взяв в руки Васькин листок, стал пристально изучать его.

–Вы думаете, интересный проект? – все еще с сомнением в голосе спросил он.– А я почему-то не вижу ничего особенного.

–Ну что вы! – дружно запротестовали мы.– Очень оригинально.

–Вот бы не подумал,– растерянно проговорил Николай Степанович.– Разве что если вот здесь изменить форму спинки, а тут ножку позатейливее украсить.

– Вот-вот!– подхватил я.– Так и сделаем. Давайте строить по Васькиному проекту с вашими добавлениями. Это будет ваш с Васькой коллективный проект. Мы даже потом специальную табличку на тахте прикрепим – построена, мол, по особому проекту отца и сына Кулаковых. Пусть аксакалы знают, кто им радость подарил.

Николай Степанович еще раз с сомнением глянул на Васькину мазню и наконец заколебался, улыбаясь, подошел к Ваське и потрепал его за чуб.

–Победил ты, Вась, так товарищи говорят,– в голосе его звучала гордость.– Вот бы не подумал, что и в твоей башке мысли водятся.

–Водятся! Еще какие водятся!– подхватил я.– Он у вас, знаете, какой сообразительный – что хотите придумать может. Такое иной раз придумает, что мы только удивляемся.

Уж тут-то я был честен – от Васьки можно было ожидать чего угодно.

–Сообразительный, говорите? – обрадовался Николай Степанович.– Наконец-то. Давно пора.

–В него только верить надо,– тихонько сказал я и еще тише добавил: – И не лупить! Если можно...

Николай Степанович помолчал, опустив голову. Потом шумно вздохнул и согласился:

–Это можно. Если сообразительный...– И сказал вдруг с жаром: – Я ведь, ребята, столярному делу его обучить хочу. Чтоб не угасло со мной ремесло мое, секреты мои.

–А меня будете учить?– встрепенулся Фархад.– Мы с Васькой вместе у вас уроки брать будем.

–Еще и дневник заведите,– смешался Николай Степанович.– Отметки ставить буду.

–И заведем!– задорно тряхнул головой Фархад.– Заведем ведь, Васька? Заведем, спрашиваю?

–Заведем, если надо,– нехотя согласился Васька, поддаваясь напору Камилова.– У меня запасной есть.

–Неси сюда сейчас же!– потребовал Фархад.– Заполним и сразу же первую тему запишем.

–Какую тему?– насторожился Васька.

–Ясно какую. Только что пройденную. «Генеральный проект тахты для чайханы поселка Катта-Караван» – вот какую. Правильно я говорю, Николай Степанович?

–Факт!– согласился столяр.

–И отметку Ваське поставить не забудьте,– напомнил я.

–Четверку, что ли? – заволновался Николай Степанович.

–А это уж вам решать, педагогу!

– Педагог,– завороженно повторил Николай Степанович. Прислушался и сказал еще раз: —Педагог...

Будто хотел посмотреть со стороны на это внезапное для себя слово.

Когда расходились, Васька вдруг окликнул Фархада каким-то странным голосом. Мы с удивлением глянули на Кулака и не узнали его. Только что безмерно счастливого Ваську – победителя конкурса – будто подменили. Перед нами стоял совсем непривычный Васька. Он был бледен, губы дрожали.

–Глянь, ребята, Васька мерзнет!– хохотнул Сервер.– От счастья в озноб бросило! Будешь, Вася, знать, как побеждать.

–Вась, ты чего, а?– спросил я, заподозрив неладное.

Кулак сделал неуверенный шаг вперед и молвил:

–Ребята... Фархад… я вам… одну страшную вещь... хотел сказать. Очень важную...

–Так какую все-таки – страшную или важную?– улыбнулся Сервер.

– Ну так говори, коли хотел,– развел руками Фархад.– Что случилось? Может, самоотвод своему проекту даешь? Смотри, не рискуй, а то ведь примем отвод.

И тут случилось и вовсе неожиданное. Васька как-то странно дернулся, тяжело развернулся и, махнув рукой, скрылся за калиткой. Мы переглянулись. Сервер сказал, вздыхая:

–Похоже, перегрелся наш лауреат в жарких лучах славы. Ничего, до свадьбы заживет. Остынет...

Урток главный архитектор

Зато наутро Ваську нельзя было узнать. К чайхане он примчался первым, глаза его сияли, прямо излучали радость и нетерпение. Азим-ака, не хуже нас знавший Васькино неуправляемое нутро, пугливо поглядывал на Кулака, невесть отчего крутившегося у чайханы уже с полчаса. Когда подошли и мы, Азим-ака спросил, показывая на Ваську:

–А зачем разбойника позвали?

–Как зачем?– воскликнул я.– Васька у нас – главный архитектор. Он вчера знаете какой проект тахты придумал? Ваши аксакалы закачаются!

–Закачаются?– испугался Азим-ака. – А не упадут с тахты, если она закачается?

Мы рассмеялись.

–Крепкая будет тахта, вы не сомневайтесь. Мы ведь в другом смысле.

По совету Николая Степановича мы подобрали бруски для стоек и широкие доски и понесли их в нашу Академию – строгать.

–Только не попортьте лес!– напутствовал нас Азим-ака.

Наконец-то наш верстак в бывшем сарае Юрки Воронова увидел настоящее дело. Мы по очереди строгали доски и бруски, не давая передыху рубанку. В обед забежал с работы Николай Степанович и придирчиво оглядел все, что было уже готово.

–Грязно... грязно снимаете стружку,– нахмурился он.– Доска – она ласку любит, а вы с нее, как с не любимого чада, три шкуры спускаете. Поглядите, как

это делается,– и он взял рубанок из рук Фархада.

И случилось чудо. Рубанок, который только что ретиво брыкался, давился стружкой и норовил выпрыгнуть из рук, послушно потек по доске, певуче снимая красивую, ровную стружку.

–Р-раз!– подпевал рубанку Николай Степанович.– Р-раз! Р-раз! Р-р-р-р-раз!– провел по всей длине бруска. Вот, теперь совсем другое дело.

Брусок, и правда, стал ужасно красивым.

–Ясно теперь, как струмент в руках держать? То-то же... Ну, я пошел, продолжайте пока.

И мы продолжали. К вечеру остругали все, что захватили. У нас ужасно болели с непривычки руки, сизые мозоли ныли. Но что такое мозоли по сравнению с заготовками? Ерунда на постном масле. Мы долго не хотели расходиться, любуясь аккуратно составленными в угол струганными досками и брусками, бесконечно гладили их поверхности, чтобы убедиться – хорошо ли остругано. Потом пришел Николай Степанович и, конечно же, стал укладывать на верстак наши заготовки – доводить до совершенства.

Скоро сказка сказывается, не скоро тахта делается. Добрая неделя ушла у нас на то, чтобы сначала отполировать до блеска заготовки, потом, по совету Николая Степановича, выпилить из фанеры узорчатые украшения для спинок и, наконец, собрать две тахты. О, это была для нас торжественная минута. В субботу в полдень обе новенькие, сияющие светло-зеленой краской тахты красовались у чайханы. Пришедшие в обед в чайхану аксакалы поглаживали белые бороды и цокали, качали головами, любуясь нашим подарком чайхане. Мы перетянули ленточками то место, откуда забираются на тахту, Азим-ака положил на обе тахты по ковру и я сказал, обращаясь ко всем, кто пришел в чайхану:

–Дорогие товарищи аксакалы и просто рядовые обедающие! Разрешите торжественно открыть две новые тахты, которые дарит вам наша поселковая Академия Добрых Услуг.

Все зааплодировали, а я, протягивая ножницы растерявшемуся Николаю Степановичу и Ваське, продолжил:

–Почетное право разрезать ленточки предоставляется главному архитектору тахты Василию Кулакову и научному консультанту Николаю Степановичу!

Все снова зааплодировали, а Васька и Николай Степанович на негнущихся ногах потянулись к ленточкам и, волнуясь, принялись неумело жевать их ножницами, силясь перерезать пополам.

–А теперь,– воскликнул я,– просим сюда уважаемых аксакалов!

К нашим новеньким тахтам, улыбаясь, подошли старики – Рахим-бобо, Абдурахман-бобо и ветеран поселкового рудника Мефодий Лукич – дедушка нашего Юрки Воронова.

–Просим вас,– дорогие аксакалы,– еще раз пригласил я.– Смелее.

–Закачаетесь!– засмеялся Азим-ака, вспомнив наш недавний разговор.

Рахим-бобо развел руками:

–Это тахта из «Тысячи и одной ночи». Сказка, а не тахта. Кто, говорите, главный архитектор?

–Вот он!– мы вытолкали вперед смущенного и упирающегося Ваську.

Рахим-бобо почтительно прижал руки к груди и, едва склонившись, сказал:

–Спасибо, урток-товарищ главный архитектор! Аксакалы просят вас оказать нам честь и выпить с нами пиалу кок-чая.

–Кто? Я?– испугался Васька. Рахим-бобо кивнул.

–Вас просим, вас. Пожалуйте с нами на тахту! Оторопевший Васька скинул сандалии, полез на тахту и сел, поджав ноги под себя.

–А теперь и вас просим, уважаемый!– обратился Рахим-бобо к Николаю Степановичу, который тоже был явно не готов к такому повороту событий.

Николай Степанович торжественно ступил на тахту и сел рядом с Васькой. С ними сели аксакалы. Азим-ака принес чай, лепешки и виноград. Рахим-бобо не спеша сделал традиционный кайтарыш – несколько раз наполнил пиалу чаем и тут же вылил его обратно в чайник – чтобы получше заварился. Потом стал разливать чай, а первую пиалу поднес Ваське. Мы сидели на второй тахте, угощаясь чаем и искоса поглядывали на тахту, где аксакалы вовсю хвалили Николая Степановича за воспитание образцового сына, который в будущем, конечно, же, обещает стать гордостью поселка, если уже сейчас носит звание «Главный архитектор тахты...»

Чай был выпит, лепешки и виноград съедены. Мы засобирались домой. Николай Степанович с Васькой молча шли чуть впереди нас, крепкая рабочая рука Николая Степановича нежно и мирно покоилась на Васькином плече.

–Поздравляю!– шепнул я друзьям.– Похоже, сегодня родился новый Васька Кулаков.

Я обернулся к Стелле:

–А помнишь, ты хотела его за борт к акулам бросить – балласт, мол, и толку никакого?

Стелла смутилась.

–Это был другой Васька, Совсем другой.

Я вздохнул:

–Не только Васька – мы и сами были совсем другими. Равнодушными...

Шесть пишем – двенадцать в уме

Дома я не удержался и рассказал маме о том, как мы в Васькином доме мир поселяли. И все благодаря Азиму-ака. Ведь не будь его заявки на пустырь и тахту – и не получилось бы ничего.

–А вы что же, только по заявкам работаете?– сощурилась мама.– А может, человек из скромности помощи не попросит—тогда как?

–Ты о чем? – насторожился я, почуяв подвох в маминых словах.

– А хотя бы о тетке Марьям. Ваш академик Сервер рядом ходит, а того, что матери помочь надо, упорно не замечает. Одна надрывается.

–Надрывается?– удивился я.– А чего ей надрываться?

–А представь себе, что по вашей милости. Видел у них во дворе гору капусты и моркови? А что за капуста – не задумывался?

–Не...

–То-то и оно... Ну так слушай. Общепит наш с ней договор заключил – капусту на зиму засолить. Она ведь редкая мастерица, про ее капусту все знают. Или

не хотите зимой в столовой хрустящей капустки? Это ведь лучшее в мире лекарство!

–Для школы солит?

–И для школы, и для рабочей столовой, и для больницы – для всех.

Я схватился за голову.

– И что же, на всех одна капусту режет?

–Похоже, что так.

Я даже растерялся, услышав такое. Ну и Сервер! Ну и растяпа! Ведь под самым носом было такое великолепное дело, а упустил, не заметил.

–Еще не поздно,– успокоила меня мама.– Если завтра всей своей академией на капусту навалитесь – мировая будет подмога.

–Еще как навалимся!– пообещал я.– А ты нож дашь? У тетки Марьям на всех нас ножей не хватит.

Мама улыбнулась:

–И нож дам, и доску кухонную впридачу. Похоже, похрустим зимой капусткой, а?

–Конечно, похрустим.

Утром я нещадно отчитывал Сервера, а он беспомощно оправдывался:

–Не думал я, что добрые услуги можно и маме оказывать.

Услышав про наше желание резать капусту, тетка Марьям ужасно обрадовалась.

–А я уж испугалась,– призналась она.– Как школе отказать? Понимаю ведь сердцем – нужна деткам зимой капустка, витаминчики. Но вот как порезать самой эдакую гору?

–Порежем, теть Марьям, все порежем! – заверил ее.– Вот только ребят соберем побольше.

Я вскочил на велосипед и завертел педалями, объезжая одноклассников и объясняя им, почему нужно; срочно спешить к Мамбетову со своим ножом и кухонной доской. Скоро во дворе Мамбетовых творилось что-то невероятное. Васька с Сервером носились к крану и обратно, обмывая лысые капустные головы и спешно принося их к нам. А мы, разложив па тахте четыре огромные чистые клеенки, положили на них наши кухонные доски и весело, застучали ножами. Когда вместо горы капустных голов на клеенке лежала капустная стружка, мы навалились на морковь. Когда начали шинковать, Васька чуть тахту не сломал. Мудрено ли – атаковал капусту, будто ему поручили борцу-тяжеловесу массаж сделать. Ну и намял же он бедной капусте бока! А потом тетка Марьям начала священнодействовать у бочек, одной ей ведомым порядком укладывая в них капусту с морковью и пересыпая все это месиво крупной соляной дробью. В обед все было кончено. Шесть бочек, доверху наполненных нарезанной нами капустой, стояли в погребе. Каждая была придавлена громадным камнем, которые тетка Марьям заставила нас предварительно хорошенько вымыть горячей водой со стиральным порошком.

Каждый из нас был твердо убежден, что вкуснее капусты нет и не может быть на всем белом свете. Вот будет зима – все попробуем и убедимся.

–Неплохо для начала!– сказала тетка Марьям, когда мы прощались.

–А почему для начала?– подняла глаза Стелла.

Тетка Марьям улыбнулась:

–Что ж вы, милые мои, думаете – шести бочек на весь поселок хватит?

А сколько надо?

–Да еще два раза по столько.

–Ясно!– сказал я,– Шесть пишем – двенадцать в уме...

–Так мы же всю капусту порезали!– изумилась Стелла.

–Всю, что во дворе у меня была. А в поле ее, милая, считать не сосчитать. Общепитовцы на той неделе еще машину привезут.

–Правда?– упавшим голосом сказала Стелла.

–Правда, правда!– поспешил подхватить я и, чтобы тетка Марьям не подумала плохого, добавил:

–Вы не думайте, мы еще придем. С радостью. Вы только через Сервера в Академию передайте, когда нужно. Ведь это для всех капуста.

Я обернулся к Стелле:

–Верно говорю, командир?

Стелла театрально развела руками и провозгласила:

–Как обычно...

Ну, и пижонка!

Лучшее в мире лекарство

—Читай, в гости зовут,– с этими словами мама протянула мне вечером письмо. Я глянул на конверт и сразу же все понял:

–От бабушки?

–Читай,– скупо ответила мама.

«...А еще,– распутывал я бабушкины закорюки,– хочу повидать дорогого внука своего – Володечку. Очень буду ждать – пусть приедет и погостит».

– Ты что ж, не рад?– удивилась мама тому, что я не принялся тотчас же, как сумасшедший, радостно прыгать вокруг стола.

–Хотеть-то хочу, – уклончиво протянул я.

– Так за чем же тогда остановка?

– Ясно за чем. Академия...

–Ну вот еще, – мама всплеснула руками.– На пару недель отлучишься – ничего с твоей Академией не будет – не развалится. Да и каникулы ведь.

– Каникулы?– удивленно спросил я.– А разве добрые дела в каникулы делать не нужно? – Я усмехнулся: – Непедагогично рассуждаете, товарищ учительница!

За окнами завизжали тормоза, будто на них, как на котенка, кто-то неловко наступил.

–Папа приехал!– встрепенулась Айгуль и побежала отпирать калитку.

Мама вздохнула.

–Послушаем, что скажет отец,– сказала она и, когда папа вошел, протянула ему письмо:

–Вот, Володьку в гости бабуля зовет.

–И отлично!– пробасил папа, забегав глазами по строчкам,– пускай едет. Билет в зубы – и вперед!

Папа обернулся ко мне:

–Рад, небось до смерти?

– До смерти – это уж точно!– саркастически заметила мама.– Видишь ли, добрые дела его держат. Они ведь академики по добрым делам.

Айгуль, конечно же, поспешила подпеть маме:

–Володечка думает, что без него тут все развалится. Пуп поселка...

–Потише ты,– оскалился я.– Сама ты пуп. Папа расхохотался:

–Ну, и академик! Кусачки, а не рот!

–Сама виновата,– с обидой ответил я.

–Ну, так слушай!– Папа поднялся со стула и подошел ко мне.– Ехать надо. Во-первых, бабушка просит. Во-вторых, от красоты города ахнешь еще раз. Это же не город, а учебник истории!– голос папы патетически зазвенел, как посуда в шкафу во время землетрясения.

–Знаю, что учебник,– буркнул я.– Думаете, я и сам не хочу.

–Небось опять про свою Академию?– рассмеялась Айгуль.– Ну, и чудак-человек...

–Погоди, Айгуль, ты не права!– резко сказал папа.– Это здорово, что Володька за дело переживает. За это мы должны его хвалить, а не как ты сейчас... Но послушай, Володя, разве добрые дела только у нас в посёлке и можно творить?

–Нет, конечно,– согласился я.

–Ты прав!– подхватил папа, улыбаясь.– Не могу не согласиться с тобой – везде нужны добрые дела, и там тоже. Так что собирайся, брат, в дорогу.

Я долго не мог придти в себя после этого разговора. Ловко все же у папы получается – вроде бы я спорил, свое доказывал, а получилось будто бы я сам себя уговорил. Нет, я, конечно же, сразу же, в первую же секунду обрадовался, прочитав бабушкино письмо. Но это я про себя обрадовался, а вслух обрадоваться не успел – представил себе, как огорчатся ребята, узнав, куда навострил лыжи, и вся радость моя сразу же испарилась. Еще и предателем сочтут. Надо будет завтра объяснить им все. Должны ведь понять: не поехать – значит бабушку обидеть. А письмо ее – это вроде бы заявку она нам в АДУ прислала: высылайте, мол, внука – скучаю и все такое прочее. Вот и получится, что я как бы заявку поеду выполнять.

Я долго не мог уснуть, ворочался и вздыхал, и улыбался в темноте собственным рассуждениям, а особенно тому, как ловко у меня бабушкино письмо в заявку превратилось. И еще с ужасом вспоминал бабушкины угрозы из каждого ее письма. Она обещала, что живо откормит меня, хилого и тощего, дайте ей только заполучить, меня... Похоже, бабушка хотела сделать меня вторым Грызуном. Довольно! Хватит с нас одного Мубара.

...Мне приснился дурацкий сон – как будто подъезжаю я к бабушкиному вокзалу, достаю бабушкино письмо и с подножки вагона обращаюсь к встречающим:

–Товарищи! Кто тут будет гражданка Зухра Балтабаева?

Ко мне протискивается добрая моя морщинистая бабушка, стремясь заключить меня в объятия, радостно восклицает:

–Володя-джан, внук приехал! Ягненок ты мой ненаглядный!

–Минуточку, гражданка!– решительно отстраняясь от бабушки, говорю я и показываю ей, опешившей, ее же собственное письмо:

–Ваша заявка? Вызывали?

–Моя...– растерянно отвечает бабушка.

–Вот и хорошо. Рад выполнить заявку и передать вам, бабушка, самого себя в целости и сохранности.

–Ты не заболел, внучек?– испуганно спрашивает бабушка.– В дороге не продуло? Может, тебе лекарство дать?

–Лекарство?– нагло усмехаюсь я.– Лучшее в мире лекарство – соленая капуста тетки Марьям! Хочешь попробовать, бабуля?– с этими словами я открываю свой чемодан, почему-то набитый доверху соленой капустой, и ко мне вдруг разом устремляются все, кто в эту минуту был на перроне. Они отталкивают друг друга, протягивают ко мне страждущие руки и умоляюще просят:

–Капусты! Капусты! Капусты!..

Я проснулся от сильнейшей жажды – в горле пересохло, будто сто лет не пил. Чего только не приснится!– удивлялся я, жадными глотками осушая полную кружку.– Честное слово, кажется, совсем, помешался на заявках.– Так и свихнуться можно. Утром мысль о том, что надо оставить ребят и уехать, показалась мне ужасной. Я пошел на кухню. Мама чистила картошку.

–Мам, я не поеду,– сказал твердо.– Не могу я уехать от Академии. Понимаешь?..

Мама вздохнула и протянула мне второй нож:

–А картошку чистить можешь?

Тайна Лысой горы

Вот бы не подумал, что Рафаэлька может подарить нам приключение. Да еще какое... А между тем, все началось именно с него. Утром карапуз принес мне какую-то смятую бумажку. Меня, конечно, сразу же насторожил этот визит – Рафаэльку Ханифа-апа от себя ни на шаг не отпускала, пасла его почти как брыкливую Кису.

–Держи, это тебе,– Рафаэлька протянул мне бумажку. Я развернул и прочел: «Сыночки, снова нужна ваша помощь. Не дувалу, а мне самой, Ханифа».

–Что случилось?– спросил я.

Рафаэлька пожал плечами.

–А я не знаю. Бабушка с утра лежит, охает и не встает. Потом меня подозвала и вот эту бумажку велела тебе отнести.

–Побежали!– заторопился я.

Ханифа-апа сказала, болезненно морщась:

–Ты бы, внучек, в аптеку сбегал – сердечко пошаливает.

–Может, врача вызвать?– испугался я.

Я помчался в аптеку. Взяли у меня рецепт и головой покачали:

–Настой зверобоя... Настойка ландыша... К сожалению, у нас перебои с этими травами. А вещь, действительно, от сердца полезная. Здорово укрепляет...

–Что ж с того, что здорово!– возмутился я.– Лучше подскажите, где достать. А что вещь хорошая – так это и по рецепту ясно, это врач первее вас знал.

Провизор пожал плечами:

–Рад бы подсказать, да не могу,– давно не завозили.

–Импортная вещь? – спросил я. – Издалека, что ли везут?

–Зачем издалека. Этим зверобоем и ландышем у нас все горные склоны усеяны.

–Усеяны!– поразился я.– Почему ж тогда в аптеке нет?

–А я почем знаю? – провизор ушел в кладовую, мои бесконечные вопросы, похоже, начали ему надоедать. Но я все равно дождался его и спросил:

–А кто знает?

–А это ты лучше в городе, в аптекоуправлении спроси! Им больше моего знать положено!

Я почувствовал, как у меня зачесались кулаки. Вот ведь история – вокруг нас горы растят залежи лекарств, а в аптеке ни одного волшебного листика. Чудеса да и только... Провизор, правда, смилостивился и объяснил мне, где аптекоуправление.

Но и в Ташкенте не обрадовали.

–Бабушке, говоришь, прописали?– спросил меня усатый дядечка в белом халате и тяжко вздохнул.– К сожалению, не только твоей.

Я не выдержал:

–Это правда, что наши горы усеяны этой травой? Почему же не собирают?

–Собирают!– оборвал меня усач.– Да только не те, кому надо, и не тогда, когда можно. Понял?

Я честно мотнул головой:

–Не-а, не понял.

–Ну, так слушай в оба!– сердито сказал он.– В горах его, действительно, много – зверобоя этого самого. Бессмертника тоже много. И ландыша. И шалфея. И тюльпанов тоже. А знаешь кого больше?– он испытующе посмотрел на меня,

–Кого же?

–Не догадался? Диких туристов – вот кого. Они ведь целыми снопами рвут ценные лекарственные травы и цветы и везут в город – себе на потеху, горам на разоренье. Гибнут цветы – вот что. Прогулочники ведь и сушить толком не умеют. Это ведь тоже уметь надо. И знать – где и как собирать – тоже надо. А то бывает, что иной добряк сам приносит нам мешок трав и добродушно предлагает:

–Берите даром – мне денег не надо. Пусть больные пользуются! Глянешь в мешок, а там уже не лекарство, а сено – очаг растапливать.

–Как же так?– огорчился я.– Неужели не понимают люди?

–Удовольствие свое они понимают – это точно. А траву не понимают.

Он совсем разволновался и даже стянул с себя очки.

–Ведь получаются странные вещи,– с жаром продолжал он.– Эти варвары многолетние травы с корня ми из земли выдергивают. И пустеют склоны. Походите,

послушайте, как холмы и горы в наших окрестностях называются – прелюбопытная вещь.

–Как же?

–Одна – Лысой, другая – Пустой, а третья – Голой. И точно названы!

Он вздохнул.

–Вот и получается, что наши заготовители недобирают травы.

Я опустил голову. Мне почему-то стало стыдно. Я вспомнил, как и наш отряд, бродя по полям и горам, всегда собирал букеты и плел венки. А потом... Потом это засыхало и выбрасывалось.

Я поднялся.

– Извините, мы что-нибудь придумаем.

–Погодите, молодой человек! – остановил меня аптекарь.– Так и быть, сыщу для вас пачечку. Не возвращаться ведь к больной бабушке с пустыми руками.

Вернувшись в Катта-Караван, я пересказал своим друзьям беседу в аптекоуправлении.

–Де-ла-а!– протянул Сервер.– Не, ребята, лучше не болеть!

–Лучше давай думать, что будем делать. Спасать надо Лысые горы.

–А что сделаешь? Возле каждого холма злую собаку не пропишешь.

–Злую не надо,– согласился я.– Злая и сама цветы в клочья изорвет.

–По-моему,– сказал Фархад,– надо сначала походить да посмотреть – что к чему. Глядишь, и придумаем...

И, оседлав велосипеды, мы поехали к холмам и поразились тому, как много горожан возвращаются отсюда домой с охапками цветов. Это, и впрямь, были целые снопы. Мы остановили парня с девушкой, которые несли букет толщиной с бочонок тетки Марьям, и спросили:

–Не подскажете, где Лысая гора?

–Вам какая?– сощурилась девушка.

–Лысая,– повторил я.

–Так их тут много – Лысых... Какая именно?

–Любую покажите.

–Да зачем она вам?– тряхнула косой девушка.– Если вы за цветами, то лучше идите во-он туда. Там еще есть. А с Лысой что возьмете? Лысая – она и есть лысая. Вот, кстати, мы с нее последние цветы собрали,– кивнула она на бочонок.

–Все равно покажите,– упрямо повторил я.– Мы туда по другому вопросу.

–Пожалуйста, – рассмеялась девушка. – Езжайте прямо. Вы ее сами узнаете – лысина на солнышке так и блестит.

Да, мы узнали ее сами. Горка была истоптана тысячью подошв и каблуков, травы нещадно помяты и обломаны. Мы молча стояли у подножия, оглядывая жуткое разорение на склонах.

–И точно – Лысая! – сокрушенно кивнул я. – Верное имя придумано, лучше не сказать. И никакой, оказывается, нет у нее тайны.

–А я б...– разволновался Сервер,– волосы на голове у тех, кто здесь орудовал – вот так же пообрывал бы!

–Мы их только что видели!– насмешливо сказал я.– Что ж не пообрывал?

–Это кто же?– опешил Сервер.

–Да парень с девушкой, что нам сюда дорогу показали. Какую шикарную косу упустил. С нее бы и начал!– я укоризненно покачал головой, а Сервер, явно не распознав иронии в моих словах, стал растерянно оправдываться:

–Знаешь... Как-то в голову не пришло, что они тоже вредители. Такие симпатичные ребята. Иди – догадайся...

Фархад кивнул:

–Самое обидное, что они и сами не подозревают об этом. Скажи им, что гору убили,– всерьез обидятся. Наверное считают, что ужасно любят природу, жить без нее не могут.

Мы стояли у разоренной горы и были в отчаянии от своей полнейшей беспомощности. Ах, если бы мы могли положить все эти горы в необозримый сейф, запереть на замок, а ключ сдать в аптекоуправление усатому дядечке!