Текст книги "Приключения юнкора Игрека"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

–Давай заглянем к нему.

Не пустит,– покачал головой Борька.– Мы же утром грузить отказались.

Пустит!– уверенно сказал я.– Принесем что-нибудь – и пустит.

Сейчас придумаем,– сказал я.– Пошли скорей... Встречаемся у меня в подвале.

Но напрасно я думал, что легко будет в нашем подвале сыскать что-нибудь интересное для такой Жар-птицы как дядя Сидор Щипахин. Переезжая из Катта-Каравана, мы оставили там всю рухлядь.

–Может, у меня посмотрим?– предложил Борька, и мы юркнули в лаз.

Ого! Борька явно не знал, какие сокровища таит их подвал. Тут в беспорядке громоздились старые утюги, грелка, чемоданы и даже трехколесный велосипед, на котором Борька катался, когда еще ходил в детский сад! Этот велосипед, а также утюг без шнура и грелку без пробки мы и прихватили с собой.

Входя в подъезд дяди Сидора, мы заметали, что объявление сорвано, болтались одни лохмотья.

–Вишь, как разделался с ним!– кивнул Борька...

Мы позвонили. Щипахин загремел цепочкой и открыл дверь. Голова его была перевязана мокрым полотенцем, а глаза воспалены. Щипахин болезненно поморщился:

–Чем обязан? Кажись, просил больше ко мне не заходить.

Мы показали велосипед, утюг и грелку.

– Вот – думали, может, вам пригодится,– сказал Борька.– Вещи хорошие.

– Продаете, что ли?– насторожился Щипахин.

Ну что вы! Так принесли. Зачем, думаем, хорошим вещам пропадать.

Ну, тогда проходите!– повеселел дядя Сидор, и мы опустили в щель турникета заранее заготовленные пятаки. Из-за плотно прикрытой двери спальни доносились чьи-то возбужденные голоса.

Там у меня ребята балуют,– сказал дядя Сидор.– Ну-ка, что у вас?– и стал осматривать принесенные нами вещи, а мы получили возможность оглядеться.

Комната, что и говорить, сильно опустела, недосчитывала многих вещей из тех, что видели мы здесь, когда пришли впервые. Было ясно, что КамАЗ не вернулся.

–А где все остальное?– участливо спросил я.

Дядя Сидор Щипахин замахал руками и лицо его болезненно перекосилось.

–Ой, ребята, лучше и не спрашивайте!– вздохнул он.– Такая досада, такой убыток... Тут кто-то объявление повесил, что студия реквизит для фильма ищет. А у меня его – сами знаете сколько. Вот и решил помочь киностудии. Очень я кино уважаю.

Так, значит, утром вы туда повезли... это... реквизит?– невинно спросил Самохвалов.

Туда, туда...– горестно вздохнул Щипахин.– Приезжаю, а они на меня как на полоумного смотрят.

Вы,– говорят,– товарищ, вернитесь поскорее домой и на календарь поглядите – какой нынче год. Объявление-то, оказывается, еще в прошлом году было напечатано. Одно никак не возьму в толк – какой болван, толком не разобравшись, пришпандорил его в подъезде?.. Ой, как пострада-а-а-л...

А где же весь реквизит?– деловито осведомился я.– Приняли его все-таки киношники?

Да чтоб у них все пленки засветились!– выругался дядя Сидор Щипахин.– Я с этим чертовым КамАЗом истинно в капкан угодил. Шофер попался злющий, как дьявол. Видит ведь, черт, что ошибка вышла, что назад везти надо – и уперся хуже осла: не повезу, говорит, и все тут! Слово за слово, поругались мы с ним малость, а он – хвать какую-то ручку – тут кузов и перевернулся. Весь реквизит на землю и попадал. Я было к нему с кулаками. Куда там! Нажал на свои педали и удрал.

–А как же вы?– спросил Борька.

Слушайте дальше. Тут уж все эти кинозвезды жалеть меня стали. «Вы, говорят, товарищ, пострадали по недоразумению. Поэтому, так и быть, заберем вашу отборную рухлядь на склад. Авось, когда-нибудь что-нибудь сгодится для съемок, а сейчас все это нам – как кинотеатру открытые окна. Это как бы вроде вашему Пирамидону – да пятая нога. Тут их главный по реквизиту пришел и говорит, грабитель:

Я вам за всю эту кучу целых сорок рублей наличными дам.

После таких оскорбительных слов я чуть драться не полез. Виданное ли дело – за такой роскошный подбор этих... как это... предметов быта, можно сказать – фотографии эпохи – да какие-то сорок рублей предлагать? Я, конечно, сразу отказался. Но тогда мне велели немедленно очистить проезд. А где я им еще одну машину возьму? Где?.. Вот и пришлось уступить. Еще и на склад помог все перетаскать, за это он мне, как грузчику, еще накинул. А устал... Ну как последняя собака. Ох, беда! Убыток. Один убыток... Как теперь его возверну?..– Дядя Сидор Щипахин, держась за поясницу, подошел к двери в спальню и толкнул ее ногой. Дверь открылась, и мы увидели разгоряченных игрой Ромку Суровцева и Шакала, наклонившихся над «Краном».

–Эй вы!– сердито окликнул игроков дядя Сидор. – Ваше время вытекло, я следил. Гоните денежки и можете еще играть.

Ромка с Шакалом равнодушно скользнули по нашим с Борькой лицам. Им явно было не до нас. Ромка протянул дяде Сидору очередной оброк и вернулся к автомату, прикрыв за собой дверь.

На время играют?!– удивился я.

А я новый сервис придумал,– объяснил дядя Сидор.– Цепь на постоянную замкнул. Ничего – для себя, все – для народа. Для человечества... Плати рубль и играй целый час. Очень это игроку удобно и соблазнительно. Погодите, у меня эта штука еще поработает на личный бюджет Сидора Щипахина. Она у меня двадцать четыре часа в сутки вкалывать научится!– Щипахин сердито сжал кулаки. Глаза его мечтательно сощурились. Выплыв из сладостного оцепенения, он предложил нам, кивнув на дверь, за которой вновь слышалась возня Ромки и Шакала:

А вы тоже очередь занимайте. Очень интересная игра. И дешевле получается – вы сами посчитайте. Большая это вам будет экономия.

– Кому дешевле, а кому и нет,– сочувственно протянул я.– За час можно все призы переловить.

–Не переловите!– усмехнулся дядя Сидор.– У меня все призы гвоздями приколочены – и мыло, и игрушки – все.

–А как же тогда выиграть?– воскликнул Борька.

– У меня другой принцип,– веско разъяснил дядя Сидор.– Хватанул крюком приз – вот и считай себе, что победил, так сказать, условного противника, в плен его взял. Как это говорят? Главное – не победить, а участвовать. Верно говорю? Вы приходите... Приходите...– дядя Сидор, приговаривая это, легонько подталкивал нас к входной двери.– Только смотрите, никому ни слова об этой игрушке. А будете болтать – не пущу.

Уже в коридоре через приоткрытую дверь в ванную комнату, я увидел, что ванна доверху полна песку. Ванна была прикрыта фанерой, но один уголок сдвинулся...

На улице я сказал Борьке:

– Знаешь, а бабуся была права – песок у него, в ванне он его прячет.

В ванне? Здорово!.. Слушай, а если бы в ванне у него уже было что-нибудь?..

Не волнуйся!– усмехнулся я.– За дядю Сидора Щипахина будь спок. Он бы тогда засыпал ваш песок во все кастрюли, в чайник и даже в карманы пальто, которое летом все равно, висит без всякого дела в шкафу. Понял?..

Как говорит Акрам – «Трюм пустоты не любит». И еще – «У акулы в брюхе найдешь все, кроме сытости».

КРИЗИС НА ПОЧВЕ КРЯКИНА

Выбравшись на улицу, стали мы с Борькой размышлять – почему Ромка Суровцев так спокойно отпустил нас? Почему не набросился с кулаками?

Борька сказал:

А я знаю – почему. Просто они ему ничего про кассету не сказали.

Вот-вот!– подхватил я.– И знаешь, почему не сказали? Да просто потому, что и сами пока не прослушали, что там у нас записано. Неужели Сиропов ничего не сказал в аэропорту?

Не знаю. Может, и сказал. А может, просто так отдал, чтобы не подумали, что это он нас и подговорил незаметно включить диктофон.

Он бы нам, кстати, и сейчас не помешал, у Щипахина.

–А там-то он нам зачем?

Чтоб знали, что он автомат стащил и у себя держит.

–А что!– встрепенулся я.– Хорошая тема для заметки! Погоди, как рубрика эта называется?

«Можно ли об этом молчать?»– напомнил Борька. В голосе его не было ни капли энтузиазма.

–Ты что?!– возмутился я.– Считаешь, что это неинтересно? Это ж отличная тема для заметки. Давай напишем!

Самохвалов пожал плечами:

Боюсь как бы он снова не сказал, что это тема для взрослой газеты.

Ничего подобного!– запротестовал я.– Для самой что ни на есть детской. Айда творить. Пошли ко мне.

Я предложил пойти ко мне, потому что у папы в шкафу была огромная стопка белой бумаги – точно такой, на которой, как мы заметили, писали в редакции Сиропов и Маратик. Я достал бумагу, листков пять протянул Борьке, столько же оставил себе, и мы уселись в разных углах моей комнаты, чтобы не мешать друг другу. Не прошло и минуты, как вдруг Борька подходит ко мне и спрашивает:

Володь, а еще бумага есть?

А тебе зачем?– не понял я.

Заметку писать.

Так я же дал.

Кончилась уже. Еще давай.

– Кончилась?– изумился я.– Ты чем там пишешь? Космической ракетой, что ли? Ишь, разогнался... А я еще и не начал.

Я достал было еще листков пять, но Борька засопел:

–Еще давай, не жадничай.

– Столько?– показал я, вынимая стопку с мизинец толщиной.

–Мало. Еще давай. Я над словом работаю.

Может, тебе столько?– рассвирепел я и вынул стопку с кулак.

В самый раз!– кивнул Борька и не давая мне опомнится, выхватил стопку и спокойно отправился в свой угол. Я проводил его удивленным взглядом. Ну, писатель! Роман он, что ли, задумал накатать про дядю Сидора Щипахина? Чтоб с продолжением печатали... Интересно, как он его назовет?.. Примерно так – «Тайна игрового автомата» или «Руки прочь от народной игрушки!». И тут я мысленно поругал себя. Чего это я за Борьку названия придумываю? Пусть сам голову ломает над заметкой. Или романом... Смотря на что у него бумаги хватит. А мне свой вариант писать надо. Чей лучше получится – тот и отнесем Сиропову, а подпишем – «Юнкор Игрек». И я погрузился в сочинение заметки о том, как бывший барахольщик («бывший»– потому что прожорливый кузов КамАЗа пожрал почти все его сокровища!) дядя Сидор Щипахин установил дома игровой автомат и доит его, как корову, обирая мальчишек двора. Я не добрался и до середины заметки, как меня остановил радостный вздох Самохвалова:

Уф-ф-ф, готово!

Я поднял голову:

Ты чего?

Написал!– торжественно провозгласил Борька, победно потрясая листком. Хочешь прочитаю?

Что-то больно быстро...– сердито заметил я.– Бумагой вооружился чуть ли не на год, а управился за десять минут.

Вся кончилась, если хочешь знать!– гордо сообщил Борька.– На последнем листке едва успел дописать.

На последнем?!– изумился я.– Да там же штук триста было! Ты что же – все исписал?

Все!– ликовал Борька.– Я, знаешь, как над словом работал! Аж страшно! Как Сиропов нас учил. Он же говорил нам: «Ребята, работайте над словом, как волы. Если не, получается,– в корзину заметку, в корзину! И – начинайте снова».

Я приподнялся и пошел к Борьке, издалека показывая на истерзанную им стопку:

–Так ты... Это все... В корзину?

Конечно!– подтвердил Борька.– Точно как Сиропов говорил. Чтоб беспощадным быть к себе. Художником Слова с большой буквы! Знаешь, каким я был беспощадным!

К себе?– поспешил спросить я.– Или к бумаге? Она-то тут при чем? Ну-ка, поглядим, как ты над словом работал.

–Гляди!– обрадовался Борька.– Только с самого начала, И он быстро перевернул стопку, и на первом листке я прочел одно слово: «Мы». Большего обнаружить на нем не смогли бы даже радары летучей мыши. На следующем листке стояла только одна буква – «Я». Следуя логике, можно было легко предположить, что третий листок будет и вовсе чистым. Увы! На нем значилось: «В нашем дворе живет...» Следующие листки Борька употребил на то, чтобы перетасовать слова; «Живет в нашем дворе...», «Живет у нас во дворе...», «Во дворе у нас...», «У нас живет...», «Во дворе живет у нас...» Надо отдать должное Борькиной добросовестности – он честно изобразил на бумаге все верные варианты. Еще немного, и у него могли бы получиться и такие – «У живет дворе во...», «Во у дворе живет...», «Нас во живет у...», ну и так далее. Но Самохвалову было не до фальсификаций, потому что следующая его мысль давала возможность мгновенно истребить еще полтора десятка листков. Мысль была такой – «Мне хочется рассказать о страшном преступлении, которое...»

Все было ясно. Борька легко разделался бы таким образом и с годовой продукцией писчебумажной фабрики.

Итоговая его заметка состояла из пяти предложений, в которые он, впрочем, сумел запихать всю суть происшествия с игровым автоматом. Заметку я похвалил, а побежденную Борькой стопку протянул Борьке со словами:

– Это ты лучше с собой забери и Сиропову покажи, чтобы знал, какой у него послушный юнкор.

Я легко представлял себе, как оценит папа такую самоотверженную работу над словом, если увидит попусту искореженную бумагу.

Честно говоря, моя заметка мало чем отличалась от Борькиной. Да и могло ли быть иначе – писали-то мы с ним об одном. Разве что мне удалось уложить всю работу на одном листке... Мы решили не выбирать и не сливать наши заметки в одну, а отнести Сиропову обе. Пусть, сам решит, какую печатать.

К Сиропову мы смогли поехать только в среду. Встретил он нас с всегдашним своим радушием:

–Привет, старикашечки! Чем порадуете благодарного читателя?

Прочитав наши заметки, он нахмурился:

–Опять вы, братцы-кролики, не в ту степь забрели. Ну зачем вам этот фельетон? Поверьте старому зубру, юнкор не должен начинать с фельетона. Всему свое время. Надо сначала освоить другие жанры. Почему бы вам не повернуть эту тему по-другому. Ведь сам собой просится интересный ход.

И Сиропов изложил, как, по его мнению, следовало «подать» факты.

–Этот ваш дядя Сидор Щипахин,– растолковывал нам Сиропов,– в сущности, неплохой мужик и делает, можно сказать, доброе дело. Во-первых, он не мусор подбирает, как вы тут пишете, а чувствует себя хозяином, не дает кануть в Лету вещам, которые могут еще сгодиться. Ясно вам? Теперь – во-вторых... Во-вторых, он у вас самый, можно сказать, ребячий комиссар. Дворовый вожатый. Общественный борец за ребячий досуг. Эти ваши Ромка и Шакал могли бы вечерком хулиганить, курить, или, чего доброго, винцо потягивать. А дядя Сидор их в это время, можно сказать, педагогически оригинально охватил. Отвлек от вредных привычек и... и... в общем – сбил, так сказать, ориентацию на антиобщественные поступки. Вот ведь как по-научному получается. Верно говорю?

Дядя Сидор прямо-таки на глазах вырастал в доброго гения двора. Возразить Сиропову было трудно. Прав был Борька – не стоило затевать заметку. Рано нам, наверное, писать фельетоны.

Но ведь он этот автомат домой притащил...– робко попытался я доказать хоть что-нибудь.– А автомат – государственный.

Но вы же сами говорите, что автомат списали,– возразил Сиропов.– Значит, договорился. Почем я знаю, как было дело. Это все еще надо проверить как следует.

–Вот и проверьте!– обрадовался я.

–Проверю...– вздохнул Сиропов.– Проверю как-нибудь. И вообще, всякие игры, автоматы там и модели – это вовсе не по моему отделу. Это по отделу техники. Да бросьте вы к шуту эту историю с автоматом. Пусть ею народный контроль занимается. Что вы все норовите из чужого сада яблоки рвать, будто в своем их мало?.. У меня для вас, между прочим, есть задание. Очень срочное и очень интересное! Могу доверить только таким шустрякам, как вы. Интервью надо срочно взять у знаменитости. И знаете у кого?..– Сиропов таинственно понизил голос и стрельнул глазами, готовясь удивить нас.

Не успел!

В кабинет прямо-таки вбежала заведующая отделом писем, потрясая над головой бумажкой с жирным красным заголовком.

– Танцуйте, Олег Васильевич!– воскликнула она. – Вам – международная телеграмма!

– Международная?!– Сиропов привстал от удивления.– Это откуда же?

Из Болгарии. Похоже на стихи.

Стихи? Ну-ка, ну-ка, дайте-ка сюда...

Сиропов схватил телеграмму и, глянув текст, в изнеможении откинулся на спинку кресла, выдохнув тяжко:

– Братцы, она меня погубит. Тогда аж в аэропорту достала, а теперь вот – еще и из-за границы... Послушайте,– Сиропов нервно захихикал,– да от нее мне и в космосе спасу не будет. Она же и в Центр управления полетами пролезет!

Сгорая от любопытства, мы забежали за спину Сиропова, чтобы прочесть телеграмму вместе с ним.

Международная телеграмма была от неутомимой Крякиной. Еще позавчера, в понедельник, выйдя в очередной раз на связь с Сироповым и плеснув ему в уши очередной ушат частушек многоцелевого фольклориста Рудика, Крякина предупредила, что отбывает на неделю в служебную командировку в Болгарию – знакомиться с тамошним опытом строительства кооперативных домов. Рудика она брала с собой. Похоже, что зарубежная поездка вдохновила юнкора-заочника Рудика Крякина на прорыв в новые сферы.

Международная гласила:

«На горе вопит карнай зпт Бургас нас встречает тчк только тот зпт кто вносит пай зпт хату получает вскл подружка моя вскл отчего ты сникла впрс начинают строить дом с нулевого цикла вскл»

Сиропов протянул мне телеграмму и слабым, каким-то обескровленным голосом попросил:

– Там... в шкафу... Папка лежит... Полное собрание частушек Рудика... Пристрой туда, пожалуйста... На сегодня я, кажется, готов!

Борька напомнил:

– А интервью? Вы же хотели нас послать к знаменитости...

Сиропов полулежал в кресле, закрыв глаза и безвольно свесив руки. Если бы в эту минуту в кабинет вошел редактор, он бы непременно решил, что нужно немедленно звонить в «Скорую».

– Сейчас... Сейчас, старичок...– прошептал он.– Дайте отдышаться. Вы же видите – у меня глубокий международный кризис на почве Крякина... Так я, братцы-кролики, и сознание могу потерять. Эх, все равно не поможет. Она мне эти целебные частушки внутривенно будет вводить... Ой, не могу... Сейчас пройдет.. – по бледному лицу Сиропова слонялась странная улыбка.

Наконец он шумно вздохнул и, как ни в чем не бывало, вскочил и деловито заходил по кабинету, приговаривая:

– Ладно! Хохмы в сторону! Тут вот какое дело. Приехал на кинофестиваль сам Ролан Быков! Да-да, Бармалей... Он самый. Нужно попытаться встретиться с ним. Очень хочется напечатать интервью со знаменитым режиссером и актером.

А разве он отказывается?– округлил глаза Самохвалов.

Встретиться с ним очень трудно. Ему же житья никакого нет, ему шашлык некогда кушать. То в жюри сидит, то его в школу везут или во Дворец пионеров. Поймать бы его надо и вопросики задать.

–А в редакцию его нельзя пригласить?– спросил я.

Куда там!– махнул рукой Сиропов.– Я ему уже в гостиницу звонил, но он наотрез отказался. Не могу, говорит. Занят, говорит, по горло, по лысину. Я уже и Маратика к нему в гостиницу посылал. Маратика! Гордость нашу! Золотое перо! Железное терпение! Он семнадцать раз ходил, а попасть так и не смог. Не принял его Ролан-ака. Занят. Народу у него всегда полно. Черт, бармалеи ненасытные! Не дают человеку одному побыть!..

А как же мы его заставим тогда?– растерялся я.– Если он... по горло... Если даже сам Маратик... Не говоря уже про шашлык...

–А вы подумайте, стариканы мои, голову поломайте, как вам его расспросить, пока он в Ташкенте остановился. Это, если хотите, проверка на профессиональную пригодность. Интервью – это вам не шара-бара.

–А какие вопросы задавать?

–Ничего себе!– усмехнулся Сиропов.– Неужели у вас к самому Ролану Быкову вопросов не найдется?.. Ну, про то, как он сниматься начал... Какие планы у него... Про смешные эпизоды... Э, да чего я вам подсказываю?! Вы до него только доберитесь – он вам сам сто блокнотов надиктует. Грузчика еще наймете – ответы уносить... Маратик тоже пока не теряет надежды. Вот и поглядим, кто кому фитиль поставит – вы ему, или он вам...

Как говорит Акрам – «Паруснику дай только ветер поймать». И еще – «Зачем матросу весло, если его корабль везет?»

Но, с другой стороны, интервью – это вам не борькино «Нас во живет у дворе... И даже не крякинское «На горе вопит карнай...». И еще, с третьей стороны – у парусника есть чем ветер ловить... А весло пригодится, если кораблю взбредет в голову тонуть. Так ведь?

КРАХ ОПЕРАЦИИ „ИНТЕРВЬЮ ВЕКА

Борька потирал руки.

– Теперь мы покажем этому хвастуну-Маратику, кто есть кто!– хорохорился он. – Слыхал, что Сиропов про него сказал? Семнадцать раз в гостиницу ходил – и все зря.

–Думаешь, нам повезет больше?– ухмыльнулся я.

–Уверен. Главное – хорошенько все продумать, найти слабые места у противника. Я не выдержал и рассмеялся.

Говори, да не заговаривайся. Сказал тоже – противник... Придумаешь...

Ну это я так, фигурально,– выкрутился Борька.– В смысле – разобраться надо, где да что. Вот увидишь: что-нибудь придумаем.

Мы выскользнули из лифта. Мартовское солнце гарцевало на облаке, легонько постегивая его теплым ветерком. Облаку было весело, и оно металось под горячим седоком, будто желало сбросить солнце на небо. Хорошо! Совсем весна!

И только на душе у меня стояла, в лучшем случае, поздняя осень. Наивный человек этот Борька Самохвалов. Интересно, как он собирается выполнить задание Сиропова, если Быков в принципе никого не принимает?

– Пошли в гостиницу!– распорядился Борька.– Вон же она, рукой подать. Только дорогу и перейти.

–Сейчас?– удивился я наивности Борьки.– у тебя где уши были? Сказано же тебе – он или в жюри сидит, или со зрителями.

Но Борька был невозмутим.

– С чего ты взял, что я собираюсь сейчас с ним беседовать?– насмешливо сказал он.– Думать идем, ду-у-мать. Понятно?

Я послушно поплелся за Борькой, предоставив ему право показать мне, что он понимает под словом «думать».

Гостиница «Ташкент» была в двухстах шагах от редакции, и уже через три минуты мы входили в просторное, как баскетбольное поле, фойе. Острым взглядом Борька зацепил табличку «Администратор» – и, словно лассо на нее накинув, стал неумолимо подтягиваться туда. Массивную фигуру скучающей женщины в цветастом платье успешно заслоняла не менее массивная табличка – «Мест нет». Борька потоптался малость и, розовея от смущения или дерзости, сунул голову в окошечко.

Ой!– воскликнула женщина, очнувшись от дремоты и явно радуясь возможности хоть как-то развеять скуку.– Что за аленький цветочек к нам пожаловал? Тебе чего здесь надо?

Мне? – серьезно спросил Борька. Похоже, он, угодив головой в окошечко, начал мучительно вспоминать – зачем он здесь.– Ах, да... Нам узнать надо, где живет товарищ Быков. В каком номере.

Ах, только узнать?– добродушно улыбнулась регистраторша. Это у нас просто. Как, говорите, фамилия вашего товарища?

–Быков. Товарищ Быков.

Женщина забегала пальцем по журналу, припевая чуть слышно:

–Быков... Быков... Быков... Быков... Быков...

Мы терпеливо ждали.

–Так!– остановился палец.– Есть Быков. И Быкова тоже есть. Сто двенадцатый номер. На втором этаже. Можете пройти к нему.

–Прямо сейчас?! – ахнул Борька.– Можно?

–А почему бы и нет?– пожала плечами регистраторша.– До одиннадцати вечера посторонним вход не возбраняется. А вот потом уж – будьте добры очистить помещение.

Забыв поблагодарить администраторшу, мы со всех ног бросились по лестнице на второй этаж, не веря в такую быструю и легкую удачу; Сто двенадцатый оказался заперт. Тяжело дыша, мы стояли у двери и размышляли, как нам быть дальше.

Уехал...– вздохнул Борька.– Интересно, а Быкова – это кто?

Дочка, наверное,– сказал я.– Разве ты не знаешь, что у всех знаменитых артистов дети тоже в кино снимаются? С отцом приехала – точно тебе говорю!

Мы спустились вниз – не стоять же у дверей, как стоят скелеты у доски в нашем зоокабинете. На стене прямо над нами висела «Схема эвакуации проживающих в гостинице в случае пожара».

–Погорела наша с тобой затея, – загрустил Борька.– Хотя постой!.. Тэк-с! Будем действовать по моему плану. И можешь считать, что Маратику мы уже вставили фитиль!

–Уже?– хмыкнул я.– Интересно.

Но Борька смерил меня презрительным взглядом и сказал голосом, в котором слышались сироповские нотки:

– Не веришь! Тогда смотри и учись. Пока я живой. Начинаем операцию «Интервью века»!

–Объясни толком...

– Так-так... Погоди!– бубнил Борька, изучая схему.– Все ясно: двести двадцать четвертый!

Он обернулся ко мне:

–Ну, теперь-то ты хоть что-нибудь понял? Двести двадцать четвертый! Ясно?

Что могло быть ясно? Двести двадцать четвертый – это и вовсе третий этаж. На кой он нам, если нам нужен сто двенадцатый?

– А ты на схему внимательнее погляди,– подсказал Борька.– Ничего не видишь?

Двести двадцать четвертый на схеме завис аккуратно над заветным сто двенадцатым.

То-то и оно!– ликовал Борька.– Вот оно – решение задачки! Такое ни одному Маратику в голову не придет. Ишь ты – семнадцать раз ходил к Быкову! Ничего, мы придем только раз, но наверняка,– пообещал Самохвалов.

Что ты хочешь этим сказать?– похолодел я от догадки.

То самое!– подмигнул Борька.– Спустимся к нему в одиннадцать на балкон. С балкона третьего этажа.

Из двести двадцать четвертого номера?– спросил я – А кто нас туда пустит?

Это уже второй вопрос,– успокоил меня Борька.– Главное тут что? Ты же сам слышал – посетителей из номеров в одиннадцать вытуривают, и значит, если мы ровно в одиннадцать спустимся к нему,– деваться ему будет некуда.

–А нас самих не вытурят?– усмехнулся я.

– Придем за полчаса и все успеем провернуть. А теперь – побежали в двести двадцать четвертый! Надо их подготовить к вечерней операции!– и, не давая мне опомниться, Борька вновь понесся вскачь по лестнице. Делать нечего – я устремился вслед за ним. Вскоре мы стояли у двери, и Борька, подмигнув мне, решительно постучал. Дверь открыл парень в спортивном трико. Через отворенную дверь я увидел два гоночных велосипеда и догадался, что в номере остановились участники соревнований.

–Физкульт-привет!– сказал парень. – Вы – кто?

Самохвалов, похоже, только того и ждал. Мне оставалось лишь удивляться его актерским способностям. Да и чему удивляться? Тому, что сын актрисы – и сам актер? А может, это у них в семье наследственное?.. Борка явно вошел в роль. Он всплеснул руками, отступил на шаг назад и, выкатив изумленные глаза, рассыпался в извинениях:

– Ах, простите, пожалуйста! Какое досадное недоразумение!

–Ничего!– сказал парень.– Вы откуда?

– Мы снизу!– подхватил Борька, тыча пальцем в пол.– Мы прямо под вами живем, мы этажом ошиблись. А дверь – ну точно как у нас. Извините, пожалуйста...– и Борька, схватив меня за руку, потащил к лестнице, приговаривая:

–Пойдем... У нас же второй этаж...

Парень сочувственно глядел нам вослед. Уже у самой лестницы Борька напоследок крикнул еще раз:

–Извините... Обознались этажом...

– Ничего-ничего!– повторил парень и приветственно помахал рукой, будто с пьедестала почета отвечал на радостные вопли болельщиков.

Мы спустились вниз, выбежали на улицу и только тут Борька дал мне отдышаться. Сам он будто светился изнутри.

– Теперь он нас запомнил!– потирал руки Борька.

Я пожал плечами. Борька явно сочинил спектакль с непонятной, запутанной интригой. Но поскольку я уже успел согласиться на скромную роль исполнителя в этом его спектакле, мне лишь оставалось подчиняться буйной прихоти режиссера.

Первый акт спектакля мы начали в двадцать два ноль-ноль. Сославшись на усталость, я объявил родителям, что отправляюсь спать, и, улучив момент, незаметно выскользнул на балкон, где, тихонько затворив за собой крышку люка, через подвал пробрался к Борьке, Первый акт облегчался тем, что Борькина мама уехала на три дня в гастрольную поездку по Ферганской области, Борька был в доме один. Мне же оставалось надеяться лишь на то, что в ближайшие три часа я, спящий, не понадоблюсь родителям...

До гостиницы мы домчались в полчаса, и скоро входили в знакомое нам фойе. В ранце за спиной у Борьки лежали две авторучки, два блокнота и целый набор веревок. Прихватил Борька и две простыни, связав их концы узлом. Самохвалов уверил меня, что почти во всех приключенческих романах настоящие, уважающие себя герои успешно пользуются исключительно этим видом транспорта для тайного передвижения по вертикали.

Когда стрелка на больших часах в фойе дрогнула и показала без пяти минут одиннадцать, Борька решительно шепнул: «Пора!» и твердым шагом стал подниматься по лестнице. Он мог бы идти еще тверже – толстый ковер, устилавший лестницу, скрадывал шаги. Скоро мы стояли у знакомой нам двери в двести двадцать четвертый.

– Стучим?– шепотом спросил Борька. На мгновение мне показалось, что, выскажи я сейчас и малейшее сомнение, Самохвалов немедленно поворотит оглобли на Юнусабад. Но я ничем не выдал «режиссеру» своих мыслей, и тогда Борька робко постучал. За дверью стояла тишина. Борька постучал еще. Заскрипела кровать, послышалось глухое ворчание, мягкое шлепанье ног.

Дверь открыл тот же парень, которому мы утром дали возможность привыкнуть к себе... Сонно щурясь от яркой лампочки в коридоре, парень недовольно поморщился:

–Опять этажом обознались? Ну, вы даете! Вы что, считать разучились? Вам – на второй. Топайте, топайте... Режим ломаете, а мне выспаться надо – утром старт.

Он хотел было захлопнуть дверь, но тут Борька горячо стал объяснять:

–Не обознались мы! У нас, можно сказать, происшествие. Чрезвычайное!

Велосипедист придержал дверь, недовольно спросил:

–Что случилось? Только короче.

Борьке только того и надо.

Дверь у нас захлопнулась... Английский замок... А ключ – внутри.

А при чем тут я?!– велосипедист, похоже, начинал терять терпение.– Обратитесь к работникам гостиницы. Пусть замок ломают... За ваш счет...

Обратились уже,– махнул рукой Борька.– Говорят, теперь у нас только один выход – спускаться с балкона третьего этажа. Не поможете?..

Че-го-о-о?!– изумился велосипедист.– Вот еще! Я только ночью на чужие балконы не лазил. Не, пацаны, я – пас...

Да, погодите!– остановил его Борька.– Я ведь в другом смысле. Мы сами полезем, сами. Вы только разрешите.

–А сумеете?– сощурился спортсмен.

Еще как... Сумеем!..– затараторил Борька, радуясь, что спектакль идет по его плану.– Мы ведь... это... на гимнастику ходим... А это нам – вообще чепуха.

Тогда входите,– пригласил велосипедист и впустил нас в номер. Мы прошли на балкон и, перегнувшись, убедились, что в сто двенадцатом темно. Все ясно: докучливые посетители покинули номер и знаменитый артист отдыхает.

– Вы спите себе на здоровье,– сказал Борька велосипедисту.– Мы сами управимся и вам не помешаем.

– Ничего, ничего!– сказал тот и с головой нырнул под одеяло, спасаясь от могучего храпа своего товарища. Мы привязали один конец простыни к стальному барьеру балкона, а второй сбросили. Хвост связки из двух простыней болтался теперь куда ниже балкона второго этажа.

Можно было начинать второй акт спектакля.

– Давай!– мигнул мне Борька.– Полезай первый.

–Лучше давай сперва ты,– отбоярился я.– А я за тобой. Знаю я вас, режиссеров! Все вам не так. Лезь лучше первым...

Борька не стал со мной препираться. Не снимая ранца со спины, он ухватился за тугой жгут простыни и бесстрашно заскользил в черноту. Жаль, что велосипедист улегся спать. Глядя на Борьку, он бы сразу поверил, что это настоящий акробат. Через несколько секунд Борька стоял на заветном балконе, и мне оставалось только последовать его примеру. Спустившись вниз и глянув в окно, я убедился, что был неправ, полагая, что в номере темно. Настольная лампа бросала прицельный свет на книгу в руках лежащего в кровати мужчины.