Текст книги "Приключения юнкора Игрека"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

–Рудик! Детка! Не открывай ротик. Здесь холодно.

Потом она повернулась к залу и объяснила:

–Рудинька с детства рос болезненным мальчиком, страдал стафилококком, и поэтому ему нельзя простывать – очень хрупкое у него горлышко. Поэтому я и не разрешаю ему снимать пальто в этой стуже...

Хороша стужа!– подумал я.– Сама-то она довольствуется сарафаном.

Крякина полезла в сумку и достала толстую амбарную книгу – похожую я видел у школьного завхоза.

–А сейчас,– объявила Крякина,– я, с позволения Рудички, познакомлю вас с новыми его произведениями. Это так интересно... Так талантливо... Так смешно!.. Я их всем своим пайщикам в правлении читаю. И, уверяю вас, все хохочут до икоты. Да мне и уважаемый товарищ Сиропов не даст соврать, что Рудик – явление!

Сиропов кивнул, храня на лице каменное выражение. На таком лице скульптор мог бы высекать что угодно.

Крякина отворила журнал и, давясь от смеха, начала читать частушки. Все они были нам уже знакомы по «Полному собранию частушек...», хранившемуся в кабинете Сиропова. На сороковой частушке, где Рудик пытался увязать котлован под девятиэтажный кооперативный дом улучшенной планировки – с необходимостью тщательно продумывать каждый пункт годового плана работы дирекции школы, я не выдержал и крикнул:

– Крякина давай! Автора просим к микрофону!

Тут уже все затопали ногами и закричали:

–Автора! Автора!

Крякина, побледнев, отступила назад и щуплым своим тельцем закрыла Рудика от летевших в него увесистых выкриков. Наконец она пришла в себя и взволнованно выговорила в микрофон:

–Да-да!.. Мне понятно ваше законное желание услышать полюбившегося поэта, так сказать, живьем. Но поймите, детки, Рудику сегодня нельзя открывать рот. Врач ему прописал профилактическое молчание для укрепления голосовых связок... Если хотите – я включу для вас магнитофон. Вот, у меня здесь весь Рудинька записан... Двадцать девять кассет...– из бездонной сумки Крякиной выполз магнитофон.– Двое суток звучания!

Повисла тишина.

–Где электрик?– властно спросила Крякина.– Позовите радиста, нужен усилитель. Сейчас... Сейчас вы услышите Рудичку живьем...

Зал дружно затопал, отвергая магнитофон. Положение спас Сиропов, спешно выкрикнувший:

–Тихо! Переходим к следующему вопросу повестки. Тут накопились ваши заказы, и пока мама Рудольфа любезно знакомила вас с новинками его поэзии, сам Рудольф не терял времени даром и успел выполнить все ваши заказы. Разрешите огласить частушки, рожденные только что под сводами этого зала. Все они ярко отражают волнующие вас внутришкольные вопросы и проблемы, содержащиеся в записках. Можете использовать эти частушки на своих школьных вечерах, Рудольф шепнул мне сейчас, что дает вам на это свое любезное согласие...

Все притихли, и Сиропов, подвинув к себе гору листков, которые передал ему с самым равнодушным видом скорострельный Рудик, вдохновенно прочел:

Пилят на горе ольху,

Сыплются опилки.

Вот пусть овчарка сама и сдаст

Обнаруженные бутылки!

Без яичницы к обеду,

Как снежинка, упаду.

Принесу-ка я-ка в школу

Из дому сковороду.

Подружка моя.

Скоро будет лето,

А в кабинете зоологии пылесос

Чуть не слопал двух скелетов.

Я мысленно аплодировал Рудику. Он был просто феноменален. В шестидесяти трех четверостишиях он, можно сказать, в мгновение ока и прочно увязал все мыслимые стихии – грозы, ливни, цунами, Бермудский треугольник и Марианскую впадину, а также фауну и флору планеты, включая вымершие рептилии,– с заданиями на дом, пребыванием у доски и вызовами родителей в школу. Самое забавное, что все это было действительно смешно. Дочитав последнюю частушку, Сиропов устало сказал:

–Вот и все! До новых встреч! А нас с Рудольфом сегодня ждут любители поэзии еще в двух школах. Так что мы поспешим...

Гости поднялись со стульев, зашумел и зал. Но тут вдруг, перекрывая общий шум, раздался громкий голос:

–Минуточку!..

С заднего ряда поднялся тишайший наш Николай Алексеевич. Вот бы не подумал, что он может говорить так громко.

В чем дело, товарищ?– спросила Крякина.– Если вы по вопросу автографа, то Рудинька готов. Приятно, что такой пожилой человек тоже увлекается поэзией.

Вот именно! По вопросу автографа!– подтвердил Николай Алексеевич и стал быстро пробиваться к сцене. Взяв микрофон, он, заметно волнуясь, сказал:

Там, на афише, обещаны ответы на вопросы... Вот я и хочу задать вопрос. Только не поэту Крякину, а самому залу. Так сказать, пользуясь случаем... Дело в том, что в последний день занятий кто-то... кто-то оставил автограф у меня в кабинете. У меня в коробочке... В подсобке... лежали медали. Фронтовые медали. Они пропали. Все одиннадцать... Я не знаю, кто это сделал да и не стремлюсь знать. Я прошу вернуть их на место, если кто из вас пошутил. Кабинет я оставлю открытым на все каникулы.– И каким-то изменившимся, погрубевшим голосом он добавил:

–Очень прошу...

Николай Алексеевич положил микрофон на стол и стремительно вышел из зала. Мы сидели оглушенные услышанным. У Николая Алексеевича пропали медали? Значит, он фронтовик, герой?! А мы, дураки, улыбались его яичнице...

А как ушли гости, я и не заметил.

Акрам говорит: «Не всё то корабль, что плывет». И еще – «Цену суше узнаешь в море».

«ГОТОВЬТЕ ЦУНАМИ!»

Больше всех, как мне показалось, был обескуражен услышанным Борька Самохвалов. Как же! Он, Главный Тимур, даже и не подозревал, что наш Николай Алексеевич – герой. А как узнаешь, если человек ходит в скромном пиджаке, а медали свои, оказывается, стесняется надевать. И вот еще новость – пропали... Кто же это мог сделать? А ведь точно – кто-то похозяйничал в тот день в кабинете физики. Ведь и наша с Борькой парта почему-то оказалась в коридоре. Понятно теперь, почему Николай Алексеевич в тот день был таким хмурым.

Я думал обо всем этом, когда мы в толпе выбирались из зала, где нас зарядили новой порцией частушек Рудика Крякина. Борька тоже был мрачен и растерян. Но когда мы наконец выбрались на улицу, он вдруг сказал такое, что заставило меня остановиться.

–Знаешь...– уронил Борька. – Я, кажется, видел эти медали.

–В подсобке?!– удивился я.– Ты заходил туда.

–Ну что ты... Я их у дяди Сидора видел... Когда через балкон к нему лез... Они на столе лежали. Я еще подумал – что за новости, откуда у Щипахина медали?

А ты их посчитал? Не одиннадцать?

Вот еще. Откуда ж я знал, что считать надо.

Я ужаснулся. Жизнь наша с Борькой, помимо нашей воли, то и дело бросала нас к дяде Сидору Щипахину. Он, словно магнит, притягивал к себе нас, как металлические песчинки. Но вот новая задача. Откуда у него все-таки появились вдруг эти медали? Он и в школе-то был лишь раз. В январе, когда стекло побежал на пятерку обменивать. Да и как с ним говорить о медалях?

Но другого выхода не было, и мы решили пойти к дяде Сидору, надеясь на добрый прием. Что ни говори, Борька спас его дверь и замок...

Дядя Сидор Щипахин встретил нас у двери с улыбкой:

– Знаю, за песком пожаловали! Решили не ждать до лета. Угадал?

Не угадали,– мотнул головой Борька.– Мы про медали спросить хотели.

Медали?– насторожился дядя Сидор.– Какие еще медали?

А те, что у вас на столе лежат. Сейчас Николай Алексеевич, физик наш, объявил в школе, что у него пропали медали.

Дядя Сидор побледнел и отступил.

А к-какие пропали? Сколько штук?

Одиннадцать.

–И у меня одиннадцать,– испуганно уронил дядя Сидор.– Что же это такое?

–Одиннадцать?– обрадовался я.– Вы нашли ведь их, да?

– Как бы не так. Их Ромка со своим дружком принесли. Купить предлагают. Или чтоб так договориться: мне – их коллекция, а они – на автомате год бесплатно играть будут.

Коллекция?!– вспыхнул Борька.– Какая еще коллекция?

Ромка сказал, что давно собирает медали... С первого класса... А теперь, говорит, они ему ни к чему.

Давайте сюда медали!– заторопился Борька.– Мы в школу сбегаем, Николаю Алексеичу их покажем. Может, признает...

Дядя Сидор протестующе затряс рукой:

Не-нет... Только не у меня... Я сейчас... сейчас...– Он пробежал через свой автомат в комнату, не забыв бросить в него очередной пятак, и вскоре мы увидели а руках бархатную тряпицу, в которой позвякивали медали. Руки дяди Сидора тряслись.

Я... сейчас...– бормотал он.– Все Ромке отдам... Они за них мно-о-о-го рублей просили... Вот у них потом и забирайте! А я!.. Я... В эти игры не играю... У меня и свои коллекции есть. Честные. Я их вот этими руками собирал. Пусть сами и выкручиваются теперь...

Хлопнув дверью, дядя Сидор спрятал медали в карман и побежал в подъезд Суровцевых.

–Как думаешь,– спросил я.– Отдадут?

–Должны отнести,– согласился Борька.– Дядя Сидор-то им с Шакалом скажет сейчас, что это уже не тайна. Отнесут и тихонько на место положат. Я так думаю...

Мы вышли во двор, и тут меня позвала мама.

– Тебе из редакции звонили!– крикнула она с балкона.– Очень срочное дело.

– Пошли,– сказал я Борьке.– Это Сиропов.

– Не может быть. Он же с Крякиным дальше поехал. Турне у них сегодня.

Борька оказался прав. Это был не Сиропов. Звонили из секретариата.

–Ой, какие вы молодцы, что сами позвонили!– обрадовалась незнакомая нам девушка.– Тут, понимаете, какое дело. Случайно мы нашли на столе, у Сиропова ваше интервью с Быковым. Дадим на первое апреля! Это будет целый номер смешных случаев, недоразумений, розыгрышей, ну вы понимаете... А я сейчас прочла и увидела, что нет имени-отчества вашего Быкова. Вы что – забыли или не знаете?

– Знаем... – растерянно уронил я.– А разве... Разве вы это напечатаете?

– Конечно! Это же самый интересный материал номера! Настоящий гвоздь! И чего Сиропов его прятал – ума не приложу. Мы и вводку написали – как все у вас вышло. В общем – здорово! Молодцы, Игреки! Отличная шутка... Ну так как же с именем?

Василий Карпович он...– безвольно диктовал я.– Да, геодезист...

Спасибо! И обязательно приходите – буду вас ждать!

Девушка положила трубку, а я все держал свою трубку в руке, от растерянности не зная, что делать и как сказать о новости Борьке. Я почему-то сомневался, что он обрадуется.

Звонок в дверь прервал мои раздумья. Почтальон. Телеграмма... Из Владивостока. От Акрама!

– Мама! Мама!..

ПРИЛЕТАЮ ВЕЧЕРОМ ДЛИТЕЛЬНЫЙ ОТПУСК ТЧК. ГОТОВЬТЕ ЦУНАМИ ШАМПАНСКОГО ВСКЛ АКРАМ ТИХООКЕАНСКИЙ»

Мама всплеснула руками, испачканными в муке, и принялась вытирать ими заблестевшие глаза.

–Папе позвони!– заторопила она меня, изучая телеграмму.

–Хоп!– воскликнул я, бросаясь к телефону.

– Гляди!– показала она.– Он ее в восемь утра дал. Значит, уже в пути.

Наконец-то приезжает Акрам! Вот здорово! Но как же быть с медалями?

Интересно, понесли ли их Ромка с Шакалом в школу? А если нет?.. Что нам делать тогда?

Погоди, погоди... Как говорит Акрам? «Готовьте цунами!»

ФЕЙСОМ ПО ТЕЙБЛУ, ИЛИ ВЫЕЗДНОЕ ЗАСЕДАНИЕ ПЕДСОВЕТА

Легко сказать – готовьте цунами.

Про то, как его готовить, ни в одной поваренной книге не прочтешь. Цунами – это ведь вам не лагман и не борщ. Цунами – это скандал. И не только на море. А скандал кто любит?

–Пошли варить цунами!– мигнул я Борьке.

Я спать хочу,– честно признался Самохвалов,– Какое еще цунами!

К Ромке пошли. К Шакалу пошли. Скажем, что все знаем.

–А это им уже без тебя Щипахин сказал.

–А если не сказал? Вот взял – и не сказал. Отдал – и делайте, что хотите. Айда...

Ромка, как обычно, царил у теннисного стола, вышибая очередников одного за другим.

–Тебе чего?– нахмурился он, поймав мой взгляд.

–Пойдем к гаражам,– спокойно сказал я.– Разговор есть.

Мы отошли и я сказал:

–Медали надо вернуть. Нехорошо.

Ромка положил мне на плечи тяжелые свои ладони и полюбопытствовал:

–Хочешь в морду?

Я медали хочу... Чтоб ты вернул.

И я тоже,– подтвердил Борька.

–Понимаю!– кивнул Ромка.– Ты тоже в морду хочешь. Сейчас мы вам это организуем!– и он замахал рукой:

–Шакал, иди скорей, дело есть! Проект!..

Подбежал Шакал и Ромка спросил его:

–Сэр, у вас случайно рука не чешется? Есть редкая возможность устранить зуд.

Шакал, противно хихикая, стал надвигаться на меня, поплевывая на ладони.

–Учти, Ромка!– предупредил я.– Вечером из Владивостока брат приезжает. Моряк. Мастер спорта. Если будете тянуть – он вас отдубасит, как акулу на палубе. Я не шучу.

–Ах, как я испугался!– засмеялся Суровцев.– Прямо-таки сегодня специально и приезжает? Ты эту басню лучше своему Пирамидону расскажи.

И тут Борька спросил Ромку:

–Кассета с копией нужна? Та самая...

Погоди!– остановилСуровцев Шакала.– Из малышей, кажется, хлынула информация. Стало быть, есть все-таки копия? Переписали все-таки? Где она?

В швейцарском банке!– сказал я.– Очень надежно.

–Когда вернете?

– Если хотите – поменяем. На медали. Мы их сами хозяину вернем.

Ромка задумался и зло процедил:

–А если у нас нет медалей?

– Значит не будет и кассеты. Мы ее завтра Леопарду Самсонычу отнесем. Пусть послушает, что там твой батя про него говорит. Пожалуйста, мы не навязываемся.

У Ромки округлились глаза.

–Ты что! – зарычал он.– Обалдел, да? Мне же через месяц школу кончать. Всю малину мне оборвать хочешь?!

–Тогда давай медали.

Шакал упер руки в бока и процедил:

Да что ты с ними, Ромчел, цацкаешься? Фейсом их по тейблу – и весь им ай лав ю! Мордой, говорю, об стол – и все дела!

Да погоди ты!– цыкнул на Шакала Суровцев.– Тебе-то что. А на меня у них целая кассета намотана. Запросто можно подзалететь с папашей вместе.

Шакал развел руками:

– Тогда зачем шуметь? Махни ее на железки, пока, они согласны. Пусть потом что хотят говорят. Не пойман – не вор. Еще на них самих и подумают. Соглашайся.

– Тащите... кассету...– мрачно выдавил Ромка.– Щас поменяемся. Я тоже сюда их вынесу.

Я мельком глянул на Борьку. Что делать? Никакой копии у нас ведь и в помине нет. Борька все понял.

Не-е...– протянул Самохвалов.– Здесь не пойдет. Это не серьезно.. Давайте лучше ко мне.

Зачем же домой?– закапризничал Ромка.– А мамаша?

– Мама в театре. Никого нет.

– Ол райт!– согласился Ромка.– Сейчас придем к тебе. Отпирай свою кибитку.

Ромка с Шакалом пошли за медалями, а мы побежали к Самохвалову, путем лихорадочно размышляя, что бы нам теперь предпринять. Положение, честно говоря, было безвыходным. Ведь, поняв, что кассеты у нас нет, Ромка не отдаст и медали. Мы так ничего и не успели придумать, как в дверь позвонили Суровцев с верзилой Шакалом. Они осторожно вошли в квартиру, заглянули в спальню, на кухню и балкон, и только убедившись, что, кроме нас с Борькой, в доме никого нет, Ромка достал из кармана уже знакомую нам тряпицу, не раскрывая ее, позвенел медалями и сказал:

–Ну...

Мы молчали, замерев как политые в мороз водой из шланга.

– Ну!– повторил Ромка.– Гоните кассету. Есть она у вас или нет?

Я оцепенело молчал.

–Есть!– уронил Борька.– Есть кассета... Она... Она... В подвале!

–Ну так доставай скорее. Чего тянешь резину? Ступай в свой швейцарский банк.

– Сейчас... достану...– пролепетал Борька и, пятясь, ушел на балкон и нырнул в подвал.

Прошло минуты три, а Борька все не выходил. Ромка начинал терять терпение.

–Ну чего ты там?– крикнул он.– Забыл, что ли, где лежит?

Борька высунулся из люка и виновато сообщил:

–Не забыл... Просто тут света нет, темно... Володька, возьми спички на кухне, у плиты... Иди сюда, посветишь.

Начиная смутно догадываться, что Борька успел что-то придумать, я схватил спички, быстро спустился к Борьке в подвал и начал, для вида, жечь спичку за спичкой. Наконец, взбешенный Ромка склонился над люком и закричал:

–Эй, только честно: есть кассета или нет?

Я молча продолжал жечь спички.

–Значит – есть!– заключил Ромка.– Учтите, мы вас отсюда не выпустим, пока не получим кассету. Мамаша во сколько придет?

–В десять,– честно ответил Борька.

– Вот и прекрасно!– заключил Суровцев.– Нам спешить некуда. Сидите в своем швейцарском банке, пока не найдете.

Он сбросил нам в подвал еще два блока спичек, которые увидел на кухне. В каждом из них было по пятьсот спичек, и жечь их можно было до конца учебного года.

–Привет!– засмеялся Ромка и со страшным стуком захлопнул люк. По скрежету над головой мы поняли, что он поставил на крышку люка стул и сел.

Я зажег спичку. Тусклый свет выхватил счастливое лицо Борьки.

Ты все понял?– радостно зашептал он.

Все,– вздохнул я.– Сидим в каменном мешке.

– Вот чудак!– растормошил меня Самохвалов.– Для чего ж мы с тобой лаз рыли? Давай, лезь к себе – и быстро в школу, за Николаем Алексеичем.

Услышав это, я чуть не упал от изумления. Наконец, придя в себя, прошептал:

Ты... Борька... Ты – гений!.. Представляешь, со-о-всем забыл. Думал, что нам теперь здесь капут – пока мама твоя не придет... Слушай, побежали вместе!

Нельзя,– отклонил Борька.– А вдруг они поднимут крышку – что, мол, да как? Нет, я здесь побуду.

Борька был прав. Кто-то должен был усыплять бдительность Ромки и Шакала. Я нырнул в лаз и через мгновение поднял крышку люка в своем подвале.

Мама была на кухне. Увидев меня, спешно выходящего с балкона, она вскинула удивленные глаза:

Разве ты дома?

А где же еще...– пробурчал я, пробиваясь к двери.

–Погоди!– заволновалась мама.– Ты куда? Помоги хоть пельмени налепить – ведь Акрам сейчас приедет. Будь человеком!

– Сейчас... сейчас...– механически повторял я, выкатывая велосипед в подъезд. Мама таращила на меня глаза, ничего не понимая и просыпая муку на палас.

– Я быстро...

В школу я мчал, думая лишь о том, чтобы Николай Алексеевич был там. Я увидел его издали, еще въезжая во двор. Физик стоял в группе учителей, был с ними и директор школы Леопард Самсонович Мантюш-Бабайкин. Выбора у меня не было. Подлетев к учителям, я спрыгнул с велосипеда и, тяжело дыша, потянул за рукав Николая Алексеевича.

–Скорее! Там... Медали... А то уйдут!

– Медали?!– вздрогнул физик.– Уйдут?– Он перевел растерянный взгляд на директора:

–О чем он, Леопард Самсонович?

– Говори толком!– сердито сказал директор.– Что случилось? Где медали?

–У Самохвалова... В третьем доме...

– У Самохвалова!– всплеснула руками Наталья Умаровна.– Какой ужас! Кто бы мог подумать! А такой, казалось бы, хороший мальчик... Ох, горе ты горькое... Вот она – безотцовщина!

Я хлопал глазами, силясь понять, о чем это толкует Наталья Умаровна. По ней и вовсе выходило, что медали стащил Борька. И сообразив наконец, это, я вскричал:

– Вы не поняли... В смысле – не у Самохвалова, а у него дома! А сам Борька сейчас в плену сидит... В подвале... Они его не выпускают.

Видимо, я все-таки объяснял по-прежнему путано. Учителя переглядывались. Какой подвал? Какой плен?

Может, мальчик нездоров?– покосился Леопард Самсонович на Наталью Умаровну.– Переутомился малость. Знаете, после третьей четверти это иногда случается...

Да здоров я, здоров!– в отчаянии закричал я.– Идемте скорее! Говорю же вам – там Борька в плену. А медали у Ромки и у Шакала. Скорее надо! Ну, пожалуйста...

Пожалуй, надо пойти,– сказала Наталья Умаровна.– Вы идете, Николай Алексеевич?

– Ну конечно, конечно...– закивал физик.

– Я тоже пойду!– сказал Леопард Самсонович и, глянув на Лену Авралову, прибавил:– И вам, Леночка, тоже советую присоединиться к нам. Разберемся на месте, что происходит.

От школы до нас ходу быстрым шагом – минут восемь. Но мне казалось, что мы идем целую вечность. Я кружил на велосипеде и нервно поторапливал группу спасателей:

–Скорее... Скорее...

Николай Алексеич быстро устал от спешной ходьбы, и я предложил ему сесть на багажник. Так и повез...

Мы уже подходили к дому, как вдруг я увидел – из подрулившего к подъезду такси выходит с чемоданом Акрам! Приехал! Приехал через два часа после телеграммы... Да, недаром мама спешила с пельменями. Акрам уже ступил в подъезд, когда я догнал его и, дав Николаю Алексеичу сойти с багажника, повис на шее Акрама.

–Акрам! Брат!

Но в ту же секунду я замахал всем рукой:

–Скорее!.. Сюда!.. Сюда!..– и первым взбежал по ступенькам к нашей двери и позвонил.

Бедная мама! Ее изумление и растерянность не имели границ. На пороге стояли Леопард Самсоныч, Наталья Умаровна, Николай Алексеич, Лена Авралова и – Акрам с чемоданом!

–Гости... д-дорогие!– испуганно отступила назад мама.– П-проходите...

Но гости не спешили входить.

Что за шутки?– глянул на меня Леопард Самсонович.– Ты же вел нас к Самохвалову, а не к Балтабаеву!– и, повернувшись к маме, развел руками.

Вы уж простите нас. Недоразумение вышло... Мы, впрочем, так и думали.

Да проходите же!– приглашала растерянная мама.– Очень хорошо... что... недоразумение... Вот – радость у нас. Акрам приехал. Старший мой.. Проходите. Мы сейчас... пельмени...

Учителя мялись у порога, не решаясь войти.

–Скорее же!– не выдержал я.– Погоди, мама!.. Пельмени потом... У нас тут совсем другое дело,– и я чуть ли не силком заставил гостей войти в дом и пройти на балкон. Мама повисла было на шее Акрама, но я схватил брата за руку и взмолился:

–Акрам, миленький, ты нам страшно нужен! Пойдем на балкон... Мама, имей совесть – дело же у нас!

Бедная мама в изнеможении опустилась на стул, а Акрам, разводя руками, поплелся за мной на балкон. Я включил свет в подвале, поднял крышку и первым спустился по лесенке вниз.

–Скорее!– пригласил я.– А то будет поздно.

–Да тут у вас действительно цунами...– пробормотал Акрам.

Пока удивленные гости безропотно спускались в подвал, я подбежал к лазу и окликнул друга:

–Борька, живой?

– Живо-ой!– хохотнул Самохвалов.– Два раза уже открывали и спрашивали – нашли ли мы кассету.

–Держись! Подмога идет!

Вконец смирившись с моими странными просьбами, Наталья Умаровна, Лена Авралова и все остальные отважно полезли в лаз – теперь уже в подвал Самохвалова. Когда все были в сборе, я постучал крышку люка:

–Эй, на палубе! Открывай...

Заскрипел стул, крышка заныла, приподнялась и со стуком отвалилась. В подвал хлынул свет.

–Что, нашел все-таки?– засмеялся Шакал.– То-то же. Давай вылазь.

Иду!– крикнул я и шепнул Акраму:

Выйдешь первым...

Не задавая лишних вопросов, Акрам взбежал по лестнице, как по трапу. На балконе стояла тишина.

–Мамочка-а-а!– застонал вдруг Шакал.– Эт-то...кто... это?..

–Брат!– крикнул я из подвала.– Мой брат. Моряк. Вы же хотели с ним познакомиться... Вот и знакомьтесь!

Я высунулся из люка и увидел, что Ромка с Шакалом стоят вжавшись что есть сил в углы балкона и не сводя с Акрама выпученных от страха глаз. Их широко распахнутые рты говорили о том, что дружки надолго и всерьез потеряли дар речи.

–Ну, как кассета?– подмигнул я.– Погодите, это только ее начало. Сейчас включим и продолжение.

Один за другим вышли из подвала Леопард Самсонович, Наталья Умаровна, Лена Авралова и Николай Алексеевич. Увидев физика, Ромка трясущимися руками с трудом достал из кармана звенящую тряпицу и протянул Николаю Алексеевичу.

–Я...– выдавил из себя Ромка.– Я– Я... Я...

Николай Алексеевич развернул тряпицу и, увидев медали, просиял.

Мои...– уронил он дрогнувшим голосом.– Родненькие!.. Это вот – за Севастополь... Эта – за Киев... А вот – и за взятие Берлина.

Это когда вы фашистов фейсом по тейблу?– спросил я, искоса поглядывая на Ромку Суровцева. Но Ромка, похоже, ничего сейчас не слышал. Отвисшая челюсть и выпученные глаза хорошо говорили о том, что его фейсу сейчас не мог бы повредить и тейбл. Дальше просто некуда.

Но тут пришла очередь удивляться и нам. Потому что из люка высунулась голова мамы.

–Вы здесь?– сказала она.– Вот не думала, что у нас две квартиры, а не одна. Чудеса! Да что случилось-то, объясните хоть,..

–Все оч-чень хорошо,– вздохнул Леопард Самсонович.– Медали нашлись... Это – самое главное. А эти вот молодчики,– он кивнул на Ромку с Шакалом,– сейчас немного придут в себя, выспятся, подумают, а завтра в десять придут ко мне на беседу. Вам все ясно?

–В...в...в...в...в..в...сь...о...о...– простучали зубами Шакал и Ромка.

Наступила очередь мамы удивлять нас.

Леопард Самсоныч,– обратилась она к директору,– тут к вам пришли.

Ко мне? Сюда? Кто?– удивился Мантюш-Бабайкин.

А почем я знаю. В дверь сейчас позвонили, я и открыла. А она и спрашивает:

– У вас директор школы? Мне,– говорит,– сейчас в школе сказали, что он пошел в третий дом... Ну, а тут бабусеньки на скамейке подсказали... Очень у нее дело срочное...

Ну и денек! Мы с Борькой и за тонну зефира в шоколаде ни за что не догадались бы, что из темного люка подвала к нам сейчас выйдет...

Нет, не Баба-Яга, и даже не плакат со скелетом летучей мыши.

Кря-ки-на!

Да, да – Крякина! Мама Рудика – собственной персоной...

Мы с Борькой живо обратились в такие же статуи, какими все еще продолжали оставаться Ромка с Шакалом. И не удивительно. По всем подсчетам она должна была в эти минуты только завершать третий за сегодняшний день рассказ об этапах творческого пути Рудика... Мы узнали Крякину сразу же, как только из люка высунулась тощая острая указка ее носа. Высунув голову из люка подвала, как из подводной лодки, Крякина, будто перископ, заозиралась и настороженно спросила:

– Сиропов не с вами?.. Надеюсь, этого коварного обманщика вы сюда не позвали?

Убедившись, что Олега Сиропова с нами нет, Крякина вылезла из люка теперь уже вся и, порывшись в знакомой нам сумке, извлекла из нее внушительный альбом с толстой бархатной обложкой. Прижав альбом к груди, она вся обратилась в улыбку.

Распаренное, розовое лицо Маргариты Павловны, расстегнутый плащ говорили о том, что денек ей выпал горячий. Она резко дергала головой, выхватывая взглядом каждого из нас, словно нервная клушка, растерявшая цыплят, и даже делала какое-то клевательное движение носом. Крякина то и дело поправляла упрямо сползающие очки, которые – исключительно благодаря бдительному носу – не падали на пол. Но самое любопытное – она ежеминутно делала странное движение плечами, набрасывая на них упрямо сползающий назад плащ. Можно было подумать, что полы плаща обшиты тяжелым стальным поясом и поэтому неудержимо стягивают плащ с Крякиной. Но каждый раз, чувствуя, что плащ ее покидает, Маргарита Павловна делала молниеносное круговое движение лопатками и загулявший плащ, словно морская волна, вновь послушно набегал на плечи, чтобы тотчас же отхлынуть. «Наверное, у нее на лопатках классные бицепсы»,– подумал я. Впрочем, я не удивился бы, узнав, что шея Крякиной закреплена сначала на подшипнике, а уже потом и на плечах. Голова Маргариты Павловны умела вертеться не хуже мигалки на панцире милицейской машины.

– Леопардичек Самсоныч!– сладко пропела она. – Дружочек! Вы уж простите меня... Совсем забыла...

Что забыли?

Автограф ваш получить. Бесценный автограф.

– По-моему, автографы раздавал поэт, а не я. Я стихов-то не пишу.

–Дружочек, не откажите!– взмолилась Крякина.– Это у Рудика альбом отзывов... Вот... Вот сюда напишите о встрече. Пару теплых слов. А вот и рученька… Или лучше фломастер?– и не давая ему опомниться, Крякина тяжело распахнула альбом с толстыми картонными листами. Альбом расстелился зеркально чистым разворотом.

–Что же написать?– смутился Леопард Самсоныч.

–Дружочек, хоть пару слов!– проворковала Крякина.– А если вам надо расшириться жильем... Ну, там – прибавление в семействе или еще мало ли чего – вы не обижайте, приходите ко мне в правление...

Директор виновато пожал плечами и написал: «Спасибо за встречу! Мантюш-Бабайкин». Он уже собирался захлопнуть альбом, как вдруг я почувствовал, что у меня наконец-то оттаял язык.

А мы тоже были на встрече!– воскликнул я.– Можно и нам автограф?..

Ах, какая ты милашка!– восхитилась Крякина,– Пиши, душечка, пиши!.. Тебе сколько лет, дружочек?

–Четырнадцать.

–Ничего... Еще вырастешь... А как жениться надумаешь – тоже с пайком заглядывай, помогу гнездышко кооперативненькое организовать.

Я нацелил фломастер и скоро заскользил им по зеркалу альбомного листа:

На ольхе растет томат,

Под ольхой – скамейка.

Рудику – катта рахмат

И – салом алейкум!

Крякина ревниво перевела взгляд с частушки на меня:

Ты тоже пишешь стихи?

Немножко.

–Молодец. Приходи к Рудиньке – он тебя проконсультирует. Пока сыровато... Но в целом – неплохо!

Она спрятала альбом в сумку и уже собиралась нырнуть обратно в люк,

– Погодите,– остановил я Крякину,– Тут и дверь есть.

Крякина хлопнула себя по лбу и рассмеялась:

–Ой, действительно!..

Уже у двери я спросил ее:

– А что с Сироповым? Вы же вместе из школы уехали.

Крякина негодующе затрясла головой:

– Не напоминай мне это имя, мальчик. Он водил меня за нос целые сутки. Вчера его уволили из газеты, он там больше не работает. Это выплыло совершенно случайно. И – молчал... Целый день молчал! Эх!..

–А как вы узнали?– удивился я.

– Очень просто. После второй конференции у Рудика заболело горлышко, и я повезла его домой. По дороге, в такси, у него скоропостижно сложились семь новых частушек – про все сегодняшние события. Я из дома сразу же позвонила в редакцию, по горячим следам... Вот тут меня и огорошили. Оказывается, Сиропова уже два дня как уволили. Представляете?! Говорят, что случайным он у них человеком оказался. Долго они терпели его фокусы и спектакли. И вот – решили больше не задерживать. Каков, а? А еще к моему Рудиньке в учителя лез! У, интриган! Теперь он, говорят, перешел на работу по призванию. На лимонадный завод, референтом директора.

Я не удивился этой новости. После сироповской заметки про Кису, которую он окрестил Зорькой, и нелепой съемки в магазине мы с Борькой уже не шибко ломились к Олегу в ученики. Огорчил он нас и тем, что наш Быков ему «не показался». Ему ведь только знаменитостей подавай!

Крякина, тяжко вздохнув, ступила в подъезд. Медленно, на цыпочках – прямо как хрупкие, хрустальные балерины – вышли в подъезд и Ромка с Шакалом.

А теперь прошу всех к нам!– заулыбалась мама.– Отметим приезд Акрама. Вы уж не отказывайтесь, Леопард Самсоныч, не обижайте...

А я что?.. Я – всегда пожалуйста,– согласился Директор,– Страсть как уважаю пельмени.

И все полезли обратно в люк.

Пельмени – в шестнадцать-то рук! – мы налепили минут за пять, и скоро все уже сидели за столом. Николай Алексеевич, по общему требованию, смущаясь, прикрепил медали к пиджаку. На его груди они победно звенели, как колокола.

Тут пришел и папа.

Всем налили шампанского, а нам с Борькой – томатного сока. Леопард Самсонович поднял бокал и сказал, улыбаясь:

–Товарищи! Выездное заседание педсовета объявляю открытым! Пусть каждый скажет в прениях что-нибудь одно. Лично мой доклад тоже состоит из одной фразы. Вот она: «Школа – везде. Выходя из одной школы, тут же попадаешь в другую Школу, где уроки дает жизнь, а отметки она ставит не в дневнике, а в судьбе».

Лена Авралова сказала:

–Все мы наглядно видим, что, несмотря на отдельные недостатки, у нас в школе отличные дети и отличный коллектив!

Николай Алексеевич сказал:

–Сердце – не медаль, его в шкатулку не спрячешь. Но зато не украдут.

Наталья Умаровна сказала:

–Поднимаю тост за юного изобретателя, который когда-нибудь придумает волшебный пылесос-проблемосос. Чтобы все проблемы сами решались!