Текст книги "Приключения юнкора Игрека"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Слушай!– Борька зачарованно приоткрыл рот, явно восхищаясь пришедшей ему в голову идеей.– Давай мы ей живую шубу организуем!

– Это каким образом?– спросил я, плохо соображая куда клонит Борька.

–Ты же сам говоришь,– ей собака нужна.

Ну и что с того?– меня начинала раздражать глубокая таинственность, с которой Борька любил подавать свои идеи.– Если что придумал – толком выкладывай.

Ну так слушай!..– зашептал Самохвалов и наклонился ко мне.

Пес Пирамидон в борькином подъезде поселился с декабря.

Пудель был приблудным. Кто-то из жильцов массива, уезжая, оставил собаку на улице, и Борька, увидев голодную скулящую собаку, привел ее к себе. Мама наотрез отказалась взять собаку.

Только через мой холодеющий труп!– твердо сказала она.– Ее надо сдать в зоопарк. И то, если возьмут. Гляди, она же с брачком – кривая на левый глаз,

В зоопарк собак не берут,– возразил Борька.– Если бы мы сдали туда анаконду или хотя бы крокодила – вот тогда другое дело.

Все правильно!– закричала мама.– Дай тебе волю – ты и крокодила домой принесешь. Лучше бы думал, как к концу полугодия принести пару пятерок.

Наверное, Борькину пятерку его мама ни за какие деньги не отдала бы в зоопарк.

Пуделя покалечил из рогатки Шакал. На спор с Ромкой Суровцевым он выстрелил в собаку урюковой косточкой и угодил в глаз. Позже, по милости Шакала, лишился бедняга Пирамидон и кончика хвоста... Однажды Шакал подкрался к спящему Пирамидону и осторожно, чтобы не разбудить пуделя, сунул хвост собаки в банку из-под тушенки, где заранее развел эпоксидную смолу. К утру кончик хвоста Пирамидона намертво вмерз в застывшую смолу – как муравей в янтарь. Хвост Пирамидона с колотушкой на конце мигом отяжелел, пудель волочил за собой его, словно обессилевший бурлак баржу. Ах, если бы Пирамидон мог хоть разочек изловчиться и хлопнуть этой колотушкой по лбу Шакала!.. От банки-капкана пса избавили в ветлечебнице.

Шакал так покурочил Пирамидона, что даже всеядный Сидор Щипахин, прилежно подбиравший повсюду мало-мальски пригодные вещи или их части – даже гайки или пружины – и тот равнодушно прошел мимо ничейной собаки, явно посчитав ее абсолютно непригодной в хозяйстве.

Для пуделя сыскалось место в подъезде: он облюбовал новенькую ванну, которую Самохваловым недавно привезли из жэка. Дело было так... Мама еще прошлой весной дала заявку на новую ванну, взамен разбитой. Но привезли ее лишь в ноябре, и ремонт отложили до новой весны. Ванну грузчики оставили в подъезде, в ней-то и решил Борька поселить собаку.

В ванне пуделю было хорошо. Борька набросал в нее старых тряпок, чтобы собака не мерзла.

А как пудель привязался к Борьке – и не передать! Чуть завидит его, и с истошным визгом летит навстречу, вращая хвостом, как вертолет. Того и гляди – взлетит. Борька научил пуделя ходить на задних лапах, приносить брошенный предмет и выполнять команды «голос!» и «замри!» Команду «замри!» пудель выполнял гениально. Однажды в январе Борька забил тревогу: пропал Пирамидон. Облазили весь двор – нигде нет. Борька страшно расстроился: неужели выбежал на скользкую дорогу и угодил под машину?.. Когда мы зашли в его подъезд, я бросил взгляд в ванну и увидел, что Пирамидон преспокойно лежит и жалобно смотрит на нас.

–Вот он,– показал я.– Заболел, наверно.

Пирамидон не шевелился. И тут Борька хлопнул себя по лбу:

–Вот балда! Это же я сам сказал ему «замри!», когда утром шел за хлебом. На улице холодно, подумал, что простудится... Вот он, получается, так и лежит, ждет отбоя.

...А мама его все ворчала:

–Откуда только взялся этот пес! Удружил, сыночек! Знает, что мать с больной головой домой приходит – так теперь еще и собаку завел. Видимо, вместо пирамидона.

Так прилипла к пуделю новая кличка – Пирамидон. Он-то и навел Борьку на мысль разыграть Катьку. Выждав, когда Суровцева вышла во двор со своим диктофоном, Самохвалов подплыл к ней, отвел в сторону и с самым невинным видом спросил:

–Не подскажешь, кто живую шубу ищет?

Суровцева, конечно же, сразу округлила глаза, в которых затеплился костерок:

–Что за живая шуба?

–Да ты что!– жарко задышал Борька.– Я у тебя спрашиваю, потому что у нас во дворе только ты в шмотках толк понимаешь. Эти живые шубы, в смысле – воротники, уже вся Европа носит... Последний лай моды. Неужели ты ничего не слышала? Все звезды Голливуда давно себе эти живые шубы завели, а с экрана они прямо на улицы и шагнули. Они, конечно, не совсем живые, но – будто! У них внутри всяких транзисторов – жуть сколько!..

Катька, которая постоянно приносила в школу журналы мод, решила не терять марку:

–Слышала, как же! Только не видела пока.

–И не могла видеть!– поднял указательный палец Борька.– Потому что такая модель воротника пока одна на весь город. Мама моя из Парижа привезла, с гастролей. Такого даже на «Узбекфильме» ни у кого нет пока... Целый институт над этим их воротником работал. Последнее слово техники! Видала фильм «Миллион лет до нашей эры?» Помнишь, мы на него всем классом ходили?.. Там разные динозавры ходят – как живые. Еще одно чудо техники. Внутри у них, вместо кишок, тоже одни транзисторы. Вот этот-то воротник в том же самом институте делали. Тоже от живого не отличишь – сама увидишь...

Их ТЮЗ в Париж ездил?– восхитилась Катька.– Это – который, где Бельмондо?

Тот самый,– подтвердил Борька.– Вчера вернулись.

Как это вчера?– Суровцева с подозрением покосилась на Самохвалова.– А как же я позавчера была в ТЮЗе на спектакле? Ты ничего не перепутал?

Вот чудачка!– нашелся Борька.– Ты же на дублеров ходила! А в Париж у них основной состав ездил. Кто ж дублеров в Париж повезет – сама подумай.

Легче пинцетом ртутный шарик поднять, чем ухватиться за скользкий Борькин язык. Был бы он длиннее метров на пять – лучшего катка зимой и не надобно искать... Медео, а не язык!

Катька поверила и загорелась, спросила вкрадчиво:

–Продать решила?

– Оставит, конечно. Но у мамы сейчас под него подходящего пальто нет. А воротник, сказали ей в Париже, носить надо – не то он испортиться может, залежаться. Его нужно обкатать, понимаешь. Как новенькую машину. Вот мама и хочет пока дать его кому-нибудь поносить, обкатать... А появится нужное пальто – тогда и заберет. Не станешь ведь молоток из золота отливать, чтобы гвозди лучше забивались.

За сочинение золотого молотка лично я бы, на месте Леопарда Самсоныча, распорядился поставить Борьке пятерку по литературе за две четверти вперед.

А можно его посмотреть?– спросил Кэт, дрожа от любопытства.

Тебе-то зачем?– холодно и расчетливо уронил Борька.– У тебя уже есть шуба.

А живой нет!– в отчаянии воскликнула Кэт.– Подумаешь – лама. В ней уже весь город ходит. Борька, ну будь человеком – дай посмотреть на голливудский воротник, я тебе за это на два дня диктофон дам. Хочешь?

Ладно, тащи какое-нибудь пальто без воротника. Так и быть – дам померить. А вечером попробуем маму уговорить, чтобы тебе обкатать доверила.

–Ты уж постарайся, Борюся!– заныла Кэт.

– Беги за пальто и сразу – ко мне. Я тебя буду ждать.

За их беседой я тихонько наблюдал со своего балкона, чтобы, увидев меня, Суровцева не заподозрила неладное. После проделки с футболкой она бы ни за что не поверила Борьке, если бы при этом я маячил где-нибудь поблизости. Но увидев, что все идет по плану, я открыл люк и через наши с Борькой «сообщающиеся подвалы» успел попасть к нему домой еще до того, как он отпер дверь ключом.

«Воротником» был, конечно же, наш пудель Пирамидон. С утра мы хорошенько искупали его с шампунем и, воспользовавшись тем, что Борькина мама, как обычно, ушла в театр на репетицию, оставили Пирамидона дома, чтобы нигде не вывалялся раньше времени. Сейчас же Борька, не мешкая, скомандовал Пирамидону «замри!», и пес послушно повалился на палас, зажмурив глаза. Борька поднял Пирамидона и, встав на стул, положил на заранее освобожденную верхнюю полку шифоньера. Подумав малость, он посыпал беднягу Пирамидона крупной дробью нафталина из пакетика и повторил:

– Замри! Лежать смирно!

Позвонила Кэт, и я юркнул в люк подвала, оставив маленькую щелку, чтобы потихоньку видеть и слышать все.

–Вот, принесла диктофон и пальто,– показала она.– Пойдет?

Борька критически оглядел Кэт и скривил губы:

Не фонтан, конечно. Но на первый раз сойдет.

Где твое транзисторное чудо?– спросила Кэт.

–В шифоньере. Сейчас достану...– и Борька, приставив стул, полез за Пирамидоном. Пирамидон – вот умница – даже не пикнул, когда Борька, бережно держа пса на вытянутых ладонях, уложил его на стол и аккуратно сдул с него нафталин. Пирамидон почти не дышал.

–Уже пересыпали?– участливо спросила Кэт.

Конечно. Моль побьет – кому тогда этот псевдобарбос будет нужен?

Слушай!– восхитилась Кэт.– И точно как живой! Ну так на собаку похож – просто прелесть. А мех какой роскошный у этой собачонки!..

–Какая тебе собачонка!– заворчал Борька.– Обижаешь, начальник... Эта собачонка из соболя сделана. У них там мода сейчас такая – простые вещи делать из дорогих материалов. Маскируются! Чтобы бедных не дразнить... У них в магазине для миллиардеров одна пепельница миллион стоит, мусорное ведро – из хрусталя, а унитазы – с оптическим прицелом и прибором ночного видения. Такой и на ночную охоту в лес можно было бы брать, если бы еще и стрелял. Ясно? Вот так и воротник этот... Из французского соболя. Они только в этом... В Булонском лесу водятся!

– Как живой!– зачарованно повторила Кэт.– Ну прямо вылитая собака!

–Ты не бойся, потрогай, – милостиво разрешил Борька.– Этот воротник еще и теплый. Сам – теплый! Понимаешь? И как будто дышит. Электроника... Транзисторы... Чего только не напридумывали для этих проклятых капиталистов. Живой воротник... Ишь ты!

Катя Суровцева в онемении уставилась на красавца Пирамидона, не подававшего никаких признаков жизни.

– А как его носить?– спросила она, сгорая от нетерпения.

–Запросто,– спокойно сказал Борька.– Тут к воротнику специальные ремешки прилагаются, ободочки, завязочки... Сначала надеваешь пальто...– объяснил Борька.– Сверху кладется на шею воротник и прикрепляется. А чтобы не потерять воротник, нужно его, на всякий случай, держать руками за вот эти штучки, похожие на лапки.

С этими словами Борька положил бездыханного Пирамидона на шею и плечи Суровцевой.

А тяжелый какой – воротничок!– ойкнула Кэт.– А теплый какой!

Последнее слово техники,– сказал Самохвалов, кусая губы, чтобы не расхохотаться.– Так... Не шевелись... Сейчас мы его закрепим...– и Борька перекинул через голову Кэт ремешок, который был с двух сторон прикреплен к двум широким, как ошейник, ободкам. Их мы заранее надели на Пирамидона – так, чтобы ему было удобно.

–Ну, я пошла,– молвила Суровцева.– Представляю, что сейчас будет!– и она осторожно – чтобы привыкнуть к обкатываемой ноше – ступила за дверь.

Воротник, конечно же, имел успех куда больший, чем ее диктофон и моя футболка вместе взятые. На Катю Суровцеву сбежался весь дом. Распахнулись окна. Поджав хвосты, разбежались кошки. Старушка со второго этажа над нами, которая целыми днями сидела в своей коляске у окна на балконе, перекрестилась и воскликнула:

–Батюшки вы мои! Конура ходячая!.. Тьфу!.. Тьфу! С нами крестная сила...– и она осыпала себя градом крестных знамений.

И тут Борька, приблизившись к «воротнику», шепнул ему на ухо:

–Голос!.. Пирамидон, голос!

Транзисторы «воротника», реагирующие только на голос Борьки Самохвалова, вмиг пробудили дисциплинированного Пирамидона от спячки, он открыл глаза, задергался и залаял.

Все захохотали, а старушка на втором этаже сжала ладонями щеки и выкатила глаза. Суровцева, оглушенная лаем Пирамидона, поначалу остолбенела, а потом, в ужасе, волчком завертелась на месте, визжа и пытаясь сорвать с себя пальто.

–Замри, Пирамидон!– шепнул Борька, карауливший, чтобы плененный Пирамидон вел себя прилично и, чего доброго, не покусал нашу модницу, только сейчас сообразившую, что ее жестоко разыграли.– Пирамидон вновь послушно превратился в воротник, и Катя, плача, отстегнула ремешок и, покинув пальто, бросила его на соседнюю скамейку и стала пинать беднягу Пирамидона, смирно лежащего у изголовья пальто, зло приговаривая:

–Вот тебе, псина голливудская!.. Вот тебе, соболь булонский!..

Борька схватил Суровцеву за руку, с трудом оттащил от скамейки, освободил Пирамидона и приказал ему ожить.

Хохот не унимался.

Борька поднял со скамейки пальто, протянул все еще не пришедшей в себя Суровцевой:

–Держи свое пальто. Обкатывай дальше.

И добавил со смехом:

–Ты, оказывается, с таким воротником обращаться не умеешь. Кишка тонка. Его сперва покормить надо... Вынесла бы шубке своей колбаску, косточку мозговую – вот она бы на тебя и не бросилась. Шуба – она тоже ласку любит. А против шерсти ее – ни-ни!

Топнув ногой и размазывая слезы, Суровцева умчалась в свой подъезд, бесславно унося пальто и оставив нам довольного случившимся Пирамидона.

Ну и артист, наш Пирамидон! Как блестяще сыграл он свою роль! Жаль, мама Борьки Самохвалова всего этого не видела. Может быть, она, наконец, зауважала бы Пирамидона и позволила бы Борьке пустить в дом такого дисциплинированного коллегу-актера, прозябающего в подъезде.

Но как говорит Акрам – «Чтобы полюбить и понять море, его надо сначала увидеть».

«ДЕРЖИТЕ ДОБЫЧУ И ВОЙДИТЕ В КАДР!»

Кэт убежала, оставив нам Пирамидона и диктофон. Понимая, что сейчас она вернется за диктофоном, пришлет за ним маму или брата Ромку, мы положили диктофон в Борькин портфель и отправились в, редакцию – к Сиропову. Я не забыл своего обещания – приехать и объясниться. Теперь уже это было вполне возможно.

Сиропова мы встретили у лифта. Он был в новеньком синем вельветовом костюме и сиял от удовольствия. В руке он держал сетку с огромным бумажным свертком, из которого выглядывал кончик знакомого нам уже сироповского свитера.

–Привет, старички!– закричал он, обнимая, нас обоих разом.– Ну, Игреки, даете жару! До сих пор не могу в себя прийти...

Створки лифта раздались в сторону, и мы шагнули в огромный, почти как кабинет, лифт. В такой поставь стол и телефон – вполне работать можно.

Сиропов отпер кабинет и пропустил нас вперед:

–Прошу, братцы-кролики!

Закрыв за нами дверь, он принялся хохотать. Мы недоуменно переглянулись. Что такое? Может, случилось что-нибудь? Только для печали он слишком весел...

–Видали?!– спросил Сиропов и широко развел полы пиджака.– Как смотрюсь?

Мы промолчали, ничего не понимая.

–Хороший... костюм...– выдавил Борька.– Синий.

–Синий!– засмеялся Сиропов.– Скажешь тоже – синий. Чулок – и тот синий бывает. А это же – вельве-эт! Понимаете, вельвет! Фирменный! Сказка! Только что купил. Вот спасибо!

И чего он вдруг говорит нам «спасибо»? Не понятно... Мы не верили своим ушам. Уж не двоюродный ли он брат Катьки Суровцевой – этот Олег Сиропов? Больно похожие у них слова. Но главное удивление ждало нас впереди. Я хотел было рассказать обо всем Сиропову, но он замахал руками.

–Ничего не надо говорить, я уже обо всем знаю.

–Вы все же позвонили Леопарду Самсоновичу?– спросил я.

– Ни Леопарду, ни тигру, ни лошади Пржевальского я не звонил,– сказал Сиропов.– Можешь не волноваться. Твой обидчик мне сам нанес звонок вежливости. Игрек мне звонил, тот самый, что ту телеграмму передал.

И кто же это был?– не выдержал я.– Ромка?.. Катя?..

Не знаю точно кто. Но шутка вышла презабавная. Позвонил и говорит: «Телефонограмму бросьте в корзину, все это был просто розыгрыш. Пристрелка перед первым апреля. А сами загляните до закрытия магазина к моему товарищу, он остро нуждается в творческом собеседовании с вами. Посоветоваться хочет. Есть у них какое-то любопытное обращение к ребятам. Хотят его через газету до сведения ребятни довести. А заодно, чтобы не зря до них прогулялись,– помогу сделать женщинам редакции отличный подарок, совсем дешево будет стоить».

Я, понятно, обрадовался. Шутка ли – праздник на носу, а я так и не придумал, чем бы женщин порадовать. Беру адресок магазина и – вот, прямиком оттуда!

–И что за подарки?

– Подарки?– Сиропов захохотал.– Вот они – подарки. В лице этого самого костюма. Ну, шутники! Ловко придумали... Слушайте. Прихожу я в магазин и нахожу товарища того шутника. Динэр Петрович зовут.

Мы с Борькой переглянулись.

– Он мне и говорит...– продолжил Сиропов.– Могу, говорит, предложить импортный вельветовый костюмчик за всего ничего. По своей цене. Не костюмчик – голубая мечта журналиста! И тут я, братцы-кролики, честно говоря, малость опешил. Ничего себе – подарочки женщинам. Это же мой личный годовой бюджет нужно в магазине оставить.

–Не-е,– говорю.– Не пойдет. Я лучше в гастрономе торт куплю – пусть с чаем съедят за свое здоровье.

Так ему и говорю. А он – хохотать.

–Вы,– говорит,– меня не поняли, молодой человек.– Костюмчик этот – для вас лично предназначен. Не хотите ли взглянуть?

И объясняет... Нет, вы только послушайте, как он это дело объясняет. Он мне говорит так:

–Наденете костюмчик – и всем женщинам будет приятно на вас смотреть. Разве же это не подарок для всех них? И цена – прекрасная. С рук вы за такой два номинала отдадите.

Глянул я на костюм и обомлел. Действительно, мечта! Но у меня с собой денег таких не было. И что же вы думаете? Так мне отдал. Деньги, говорит, потом занесете. Друг моего друга должен в женский праздник выглядеть как огурчик. И вот – прошу любоваться. Прямиком из магазина в. нем пришел. Чудеса прямо! Сейчас в секретариат зайду – упадут.

– Не чудеса это,– мрачно сказал я.– Не чудеса, а Суровцев.

–Суровцев?

Динэр Петрович. Вы же сами его назвали. А про товарища – это все его враки. Сам он вам звонил, сам. Чтобы замять всю эту историю.

А никакой истории и не было!– строго и холодно заметил Сиропов.– Просто я по делам в магазин, а заодно костюм себе купил. За свои, между прочим, деньги. Сейчас возьму в кассе взаимопомощи и отнесу. Так что не надо говорить глупостей. И не костюм тут главное. Это – так, между делом. А главное – совсем другое. У них в детской секции товарооборот барахлит. Вот они и просят, чтобы газета им рекламу сделала. Фоторепортажик из секции, с небольшой подписушкой строк на двадцать. Как мамы и ребята радуются покупкам. Наглядная, так сказать, агитация.

И тут Сиропов просиял:

Слушайте, Игреки, а почему бы вам самим это не сделать! Идея! Даю задание пойти в магазин. Решено!

А фотографировать кто будет?– растерянно протянул Борька, явно не готовый к такому повороту.

Фотографа к вам пристегну. А с вас – подписушка. Это даже лучше, если напишет не взрослый, а юнкор. Убедительнее будет. Ну что, пойдете? Или Маратику поручить?

Сиропов хлопнул меня по плечу:

–Соглашайтесь, Игреки, пока я добрый. Прямо в номер репортаж заявляю. Сразу дебютируете. Пора уже. А то разговор у вас на доллар с полтиной, продукции – на цент с копейкой. Ну что, беретесь или нет? В редакции иногда меня, честно говоря, не понимают. Но с вами-то, надеюсь, столкуемся?

Я подмигнул Самохвалову и произнес:

–Ладно, беремся. А где фотограф ваш?

– Вот это другой разговор!– повеселел Сиропов.– Сделайте подписушку, а заодно и помиритесь. Правильно говорю?..

Я кивнул и, не удержавшись, вспомнил папины слова:

–Лучше плохой мир, чем хорошая война.

– Хвалю!– просиял Сиропов.– Кажется, вы что-то начинаете понимать. Звоню фотографу.

Сиропов покрутил диск телефона и спросил кого-то:

– Макс, ты? Проветриться не желаешь? Да фоторепортажик надо соорудить. Прямо в номер. Тут рядом... Ага, давай запирай лабораторию – и ко мне. Старик, мне очень надо...

Положив трубку, Сиропов велел нам подождать и выскользнул из кабинета. Он вернулся минут через пять и протянул мне конверт:

–Передадите Суровцеву. Здесь деньги за костюм.

Он еще раз любовно оглядел себя:

–Каков, а?! Я же говорил вам, что женщины ахнут. Даже неприступная Сонечка – она у нас председатель кассы взаимопомощи – и та растаяла и достала ключ от сейфа.

В кабинет вошел парень в кожаной куртке с огромной квадратной сумкой. Он будто сундук нес на ремне, перекинутом через плечо.

–А вот и Макс!– объявил Сиропов и коротко объяснил ему задачу, сообщив, что фотокорреспондент Макс назначается главой творческой бригады, а мы с Борькой – приданное к нему подразделение.

Я хотел было спросить у Сиропова – будет ли напечатана задуманная им страница в помощь министру,– но тут зазвонил телефон и, подняв трубку, Олег мигом преобразился. Расплывшись в улыбке, он стал шарить рукой по столу, ища ручку.

– Крякина звонит,– шепнул он нам и замахал рукой.– Идите, мол, не теряйте времени. Крякина – это надолго.

–Понимаю,– вздохнул я.– Операция «Частушка...»

Макс был удивительно грустен и молчалив. Он не проронил ни слова, не задал Сиропову ни одного вопроса. И только, выходя на улицу, вздохнул:

–Ох, как мне все это...– и замолчал.

Ах, если бы Сиропов только знал, что и нам с Борькой тоже...

У входа в магазин мы вплелись в поток покупателей, влились в огромные ворота со стеклянными створами и сразу же подошли к кассиру из секции, где продавали холодильники.

Как нам найти коммерческого директора?– спросил я.

Динэра Петровича?– с готовностью подхватил кассир.– Поднимитесь на пятый этаж, и – справа по витой лесенке, прямиком к нему.

С Суровцевым мы столкнулись нос к носу на этой самой витой лестнице. Она, как штопор, вонзилась в крышу магазина и, казалось, хотела откупорить магазин, как бутылку.

Опять ты?– огорчился Динэр Петрович.– Да хотя бы на работе могу я не слышать о тебе? Пристал, понимаешь, как банный лист. Чего тебе здесь? Вроде бы обо всем вчера договорились. Объяснились, поладили... Разве тебе батя не сказал, что все в порядке?

Вот, держите,– угрюмо сказал я и протянул ему конверт.

Что за письмо?– удивился Суровцев.

Деньги это. Олег Сиропов просил передать.

А вы от него сейчас?

От него... Вот, к вам прислали, с заданием.

– С каким еще заданием?– холодно полюбопытствовал Суровцев.

Тут в разговор включился Макс, и Динэр Петрович развел руками:

–Ну, Сиропов! Я думал – серьезный он человек, а он – гляди кого прислал. Мелюзгу.

Я поглядел на него исподлобья:

–А вам кто был нужен? Шекспир, что ли? Макс сфотографирует, а мы заметку напишем – чего тут особенного. Где ваша секция, ведите.

Динэр Петрович, конечно же, пока ничего не знал о нашей утренней проделке с Пирамидоном, иначе попросту спустил бы нас с Борькой с лестницы и выставил из магазина, наказав всем продавцам не подпускать нас и на пушечный выстрел. Но весть о живом воротнике ждала его только вечером, и поэтому сейчас он, чертыхаясь, повел нас в детскую секцию. Макс сразу же обрел деловитость. Он поставил на пол свой сундук, извлек фотоаппарат и принялся ходить по секции, что-то высматривая.

Что вы ищете, молодой человек?– полюбопытствовал Суровцев.

Точку ищу,– сухо бросил Макс.– Точку съемки. А вы пока готовьте объект.

Объект?– переспросил Суровцев.– Это кого же, если не секрет?

А кто будет в кадре работать?– ответил Макс вопросом на вопрос.– Покупателей готовьте.

Ах, вот оно в чем дело!– обрадовался Суровцев.– Это мы быстро!– и он бросился вслед за выходящей из секции мамашей с малышом лет шести.

Борька Самохвалов, ухмыляясь, полез рукой в сетку, где у него был Катькин диктофон, и зачем-то подмигнул мне.

–Мамаша!– кричал Суровцев.– Одну минуточку!

Покупательница обернулась. Суровцев призывно помахал рукой:

–Вернитесь, пожалуйста. Нам без вас не обойтись.

А что, собственно, произошло?– разволновалась она.– Мы ничего не купили.

А жаль... жаль...– пожурил покупательницу Суровцев.– Вы зачем к нам наведались?

Костюмчик хотела сынишке.

Не купили?

А чего здесь у вас брать?– сердито бросила покупательница.– В этой амуниции только воспитательницу пугать. Да Мишку моего и в детсад-то не пустят в таком. Виданное ли дело – ребенка пугалом вырядить.– С этими словами покупательница сняла с вешалки ярко-красный с черными кругами костюмчик и, презрительно поджав губы, повертела им перед Самохваловым:

Этот мухомор прикажете покупать? Извините...– и она повесила костюмчик обратно.

Значит, решили уйти без добычи?– заулыбался Суровцев. Похоже, ему пришлись по душе гневные слова мамаши о товаре.– А тут товарищи из газеты пришли, хотят познакомить читателей с работой секции.

–Я-то тут при чем?– удивилась мамаша.

– Сфотографировать бы вас надо,– льстиво говорил Суровцев.– И вас, и вашего чудного малыша. Товарищи целое кино придумали. Мальчуган наденет костюмчик – новинку местной фирмы, а вы остановите на нем восхищенный взгляд.– С этими словами Суровцев обернулся к фотографу:

–Я правильно излагаю сценарий?

Макс громко щелкнул пальцами, прищурился и едва слышно процедил:

–Нормально, Пусть пацана оденет, будем снимать.

Вот еще!– мамаша передернула плечами.– Делать мне, что ли, нечего? С какой такой стати? Сами одевайтесь, если вам надо. Пошли, Мишаня!..– и, схватив мальчика за руку, она хотела уже покинуть секцию.

Да погодите же вы!– сердито выкрикнул Суровцев.– Сейчас мы вам пропишем настроение,– и он строго приказал заведующему секцией:

Покажите мамаше то, что им нужно. Вы меня поняли?

Из первой партии?– растерянно спросил тот, смеривая взглядом мальчика.

Давайте для начала из первой,– согласился Суровцев, и завсекцией нырнул за ширму и тут же вынес целлофановый пакет и передал его Суровцеву:

–Этот пойдет?

А вы у мамаши спросите, – ухмыльнулся Динэр Петрович.– А то она у нас больно нервная,– и Суровцев протянул пакет покупательнице:

Держите добычу, пока я добрый, и войдите в кадр.

Увидев заветный пакет, мамаша дернулась, опустила Мишку, выхватила пакет из рук Суровцева и мигом извлекла из него костюмчик.

–Ка-а-а-кая прелесть!– воскликнула она и, подбежав к Мишке, приложила к нему костюмчик.

Суровцев, посмеиваясь, терпеливо наблюдал, как дергалась осчастливленная им мамаша. Натешившись всласть нежданной покупкой, она вздохнула:

–Как раз о таком я и мечтала! Просто прелесть. Мишка завтра будет самый красивый на утреннике. Ну-ка, Мишаня, скажи нам, что завтра у вас в саду?– затормошила она мальчика, и Мишаня нараспев сказал:

–Мамин праздник.

Все ясно. К Восьмому марта мамаша делала себе подарок – костюмчик для сына, чтобы он был звездой утренника.

Суровцев решил напомнить о себе.

– Ну так что же, мамаша!– мягко сказал он.– Будем сниматься? Войдем в кадр?

– Конечно, войдем!– воскликнула мамаша.– Покажите, куда надо войти. Я сейчас Мишаню переодену... Ах, какая прелесть!– тараторила она.– Сплошной хлопок! Как я рада! – и она уже собиралась было упаковать Мишаню в обнову, как вдруг Суровцев остановил ее.

–Не спешите, мамаша!– мягко сказал он.– Этот костюмчик вы в сеточку свою положите. Вот так. Как говорится, благодарим за покупку. А фотографироваться будем вот в этом,– и он кивнул на «мухомор».

Мамаша растерянно хлопала глазами. Суровцев протянул ей «мухомор».

–Одевайте мальчика, и поживее – у товарища пленка прокисает.

Мамаша с готовностью закивала, поняв наконец, что от нее хотят, и быстро надела первый костюм на Мишаню.

– К зеркалу поближе давайте,– распорядился Макс.– И, пожалуйста, побольше умиления. Больше радости, мамаша, больше восторга на лице! Дайте улыбку крупным планом. Держите улыбку, далеко не отпускайте!..

Макс беспрерывно щелкал – то взбираясь на прилавок, то почти ложась на пол. Бедная мамаша уже и улыбаться разучилась, а Макс все взбадривал ее, требуя все новых порций восторга.

Наконец пленка кончилась и Макс успокоился.

–Можете освободить кадр,– милостиво разрешил он.

Вконец измотанная съемкой, мамаша подняла усталые глаза:

А Мишаню... можно... освободить?

От чего освободить?– спросил Макс.

– От костюмчика этого, разумеется,– сказала она, с ненавистью стаскивая с Мишани «мухомор». Стянув, отдала Суровцеву и с надеждой в голосе спросила:

–Я свободна?

Заплатите в кассу и – счастливого пути!– ответил Динэр Петрович и подошел к нам.

Ну как, репортеры, дело сделано?– спросил он, улыбаясь.– Когда прикажете читать?

Я пожал плечами:

–По-моему, никогда.

Что за шутки?– зло покосился на меня Суровцев.– Ваш старший коллега пленку израсходовал, а мы, со своей стороны, актрисе этой с сыночком организовали импортную штучку, чтобы в кадре ей было веселее. Что еще требуется?

Правда требуется,– спокойно сказал я.– Не понимаю: зачем газете фоторепортаж про такого малыша. У нас же не «Веселые картинки» и даже не «Мурзилка».

Тут Макс изменился в лице и закричал:

–Задержите!.. Задержите их! Всё – брак!

Завсекцией, не задавая лишних слов, стремглав бросился к выходу, крича:

– Задержите женщину с ребенком!

Он бежал, расталкивая покупателей и простирая вперед руки с дрожащим указательным пальцем. Минуты три спустя он конвоировал обратно в секцию объект недавней фотосъемки. Женщина упиралась и возмущенно кричала:

Безобразие какое!.. Позорят на весь магазин... Бегут как за воровкой... Да заберите вы свой импорт! Она нашарила в сетке только что купленный костюмчик, право приобретения которого они с Мишаней честно отработали, и с гневом всучила пакет Суровцеву. Динэр Петрович был невозмутим.

Пардон, мамаша!– сказал он, источая высоковольтную улыбку.– Маленькое техническое осложнение. Товарищ фотограф просит уточнить некоторые детали.

Какие, к черту, детали!– не выдержал Макс. – Все заново надо снимать. Это секретариат не пропустит. Юнкор правильно говорит: малец еще не учится, а мамаша уже школу закончила. Ерунда получается, надо что-то придумывать.

Вот и придумывайте!– воскликнула мамаша,– Я-то тут при чем? Мне спешить надо.

–Да помолчите вы хоть минутку!– взмолился Макс.– Дайте слово сказать. Стыдно, мамаша. Тут, понимаешь, целая бригада работает, а им некогда. Некрасиво!

Пристыдив мамашу, он обернулся к Суровцеву и, показывая на стоящий у кассового аппарата красный телефон, спросил:

Внутренний?

Почему же, можно и в город выйти.

Вы позволите?!– обрадовался Макс и, схватив трубку, стал набирать номер Сиропова.

Привет, старик!– услышали мы.– Тут ерунда получается. Нужен твой совет, иначе секретариат зарубит. Понимаешь, есть пацан лет шести. Что с ним делать?.. Ничего не могу придумать... Какой игрек? Юнкор? А, юнкор?! Ну и что же у нас получится? Да-да-да! Все понял. Отлично придумано, старик! Сейчас сделаю. Чао-какао!

Бросив трубку, Макс довольно потер руки и стал оглядывать нас с Борькой, то и дело переводя взгляд на малыша. Наконец он хлопнул по плечу Борьку Самохвалова:

–Ты, пожалуй, больше похож. Хватай пацана – и скорее в кадр! Мамаша, одевайте объект.

Мишаня был готов через минуту. Макс тоже. Борьке и вовсе не нужно было готовиться. Ему, а заодно и мне, не помешало бы просто разъяснить, что задумали Макс с Сироповым. Я было заикнулся, но Макс недовольно скривился:

Потом, старичок. Потом, потом... Мне через полчаса надо быть во Дворце пионеров. Время – кадры, понял? Мой девиз!