Текст книги "Приключения юнкора Игрека"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Я решил не ждать вечера и позвонил отцу в Министерство. Звонить на работу он разрешал нам только в чрезвычайных случаях, поэтому, услышав мой голос, тотчас спросил;

Все здоровы?

Почти,– вздохнул я.

Что с тобой?

–Директор в школу не пускает. Тут у меня история одна...

–А при чем здесь я?

Поговорить с тобой хочет. Ты же в родительском комитете. Приглашает тебя.

Любопытно,– усмехнулся отец.– В каком качестве приглашает? Как отца или как члена родительского комитета? Если – второе, то, возможно, директор обяжет меня поговорить с отцом Володи Балтабаева. Это что же получится – сам с собой разговаривать буду? Ладно, пошутили и хватит. Что натворил?

Коньяк в школу принес.

Коньяк?– переспросил отец.– Что за новости?

–Понимаешь, мы его выиграли с Борькой и хотели на совете отряда разобрать... А Ромка Суровцев мою футболку на скелет одел.

– На скелет?– растерянно повторил отец.

–Ну да, на скелет. Чтобы все на меня подумали. Эту футболку-то в субботу все на мне видели! Он все продумал...

–Погоди стрекотать!– устало остановил меня отец.– Тут, вижу, так просто не разберешься. Коньяк! Скелет! Футболка! Какая мешанина...– Сиди дома, я в пять приеду. Разберемся...

Не успел я положить трубку – зазвонил телефон.

Это был Олег Сиропов.

– Игреку привет!– прокричал он.– Можешь меня поздравить, старичок: Крякина закончила диктовку. Отговорила, как говорится, роща золотая! Давай, выкладывай, чего хотел, а потом уже я спрашивать буду.

– Тогда сразу спрашивайте,– сказал я.– У меня новостей нет.

– Ну не скажи! – засмеялся Сиропов. – Я, как орган местной информации, тут такое о тебе сегодня узнал!.. Специально звоню, чтобы факт проверить. Ты что же – сам на себя телегу в газету накатал?

– Какую телегу? – удивился я.

– Жалобу значит.

–Что за ерунда? Ничего я никуда не катил, ни телеги, ни трамвая, ни катамарана. Чего мне жаловаться?

– Тебе виднее. Только факт в лице телефонограммы у нас имеется.

–Какой факт?

–Говорю же – телефонограмма. Секретарша редактора утром приняла по телефону от лица, назвавшегося «юнкор Игрек». Так что давай не разыгрывай. Первое апреля еще не наступило.

– Не звонил я в редакцию и Игреком не назывался,– закричал я в отчаянии.– Честное слово же!.

Сиропов замолчал. Я слышал в трубку только тяжелое его дыхание.

– Странно...– уронил он наконец.– Хочешь, я прочту тебе твою... твою... Ну, одним словом, эту телефонограмму. Редактор ее мне передал – для возможного использования в разделе «Можно ли об этом молчать?»

–Читайте,– сказал я.– Интересно, что там у вас.

–Ну, так слушай, читаю... «Широкая общественность нашей школы возмущена поступком хронического хулигана Владимира Балтабаева из 8 «в». Сегодня утром, тайно проникнув в кабинет зоологии, он надругался над скелетом нашей зоологички, благодаря чему последняя прибегла к посредству валерьяновых капель. Экстренными мерами, принятыми директором школы Леопардом Самсоновичем Мантюш-Бабайкиным, пострадавшему скелету возвращены суверенитет и территориальная целостность. Но место ли таким Балтабаевым в нашей школе? Вот вопрос, над которым ломает голову передовая мысль школы. Подписано – «Юнкор Игрек». Все... Ты слушаешь?

– Потрясающе!– уронил я в трубку.– Красивая работа!

Я понимал, что расчетливая, твердая рука противника – а я прекрасно знал его!– все ближе подбирается к моему горлу, готовясь замкнуть на нем кольцо.

–Эй, Игрек, ты где?– окликнул меня Сиропов.– Чего молчишь? Ну что: твоя шутка?

– Не моя.

– Но подпись... Подпись-то твоя...

– Мало ли кто мог так же подписаться,– объяснил я.– Вы тогда мою записку всему залу прочли, а, уходя, так и сказали: «Юнкора Игрек приглашаю в редакцию». Это все слышали.

– М-да...– протянул Сиропов.– Тяжелый случай. Значит, говоришь, все это – ложь и провокация? Ну, а если я, скажем, в школу позвоню и полюбопытствую – что да как? Ты меня тоже пойми. Поступил сигнал – значит, я обязан проверить.

– Тогда подтвердят! – уронил я.

– Что подтвердят?– не унимался Сиропов.– Чьи слова?

– Игрека,– сказал я.– Игрека номер два.

–Тогда как прикажешь все это понимать?– холодно спросил Сиропов.

Все начиналось сначала.

–Олег Васильевич,– взмолился я.– Очень вас прошу – ничего не делайте и в школу не звоните. Понимаете... Это... Я не хотел вам пока обо всем говорить... Рано еще просто... Это все наша с вами операция продолжается. С футболками и майками... Я вам потом все сам расскажу.

Сиропов вздохнул, сказал с недоверием:

–Ладно, если так... Хотя, признаюсь, что-то странно все это. Я не я и подпись не моя... М-да, старичок! Давай договоримся так: в среду я жду тебя ровно в десять утра, идет?

– Еще как идет!– обрадовался я.

–Но учти,– добавил Сиропов,– в среду, и ни днем позже. Больше трех дней дать тебе не смогу. Права не имею.

Раздались короткие гудки, и я положил трубку.

Было от чего прийти в отчаяние. Оба Суровцевы, а с ними, конечно же, и Шакал, похоже, организовали на меня серьезную облаву. Надо же! Мало им было трюка с футболкой – так еще и Сиропову позвонили – да еще и от имени юнкора Игрека. Вот здесь-то и был их просчет. Зная, что в школе есть юнкор, назвавший себя Игрек, они не знали, что Игрек – это я и Борька Самохвалов. Текст они, конечно же, накатали комичный – дальше некуда. Погоди, как это назвал Сиропов? Кажется, телега? Точно – телега! Жалоба значит... Надо это слово запомнить. Интересно, а если бы Сиропов дал эту телефонограмму Рудику Крякину – положил бы он ее на музыку, то есть – на частушки? Конечно, положил бы... Еще как... Он на них что хочешь положит.

И, удивляясь самому себе, я схватил листок и ручку и стал воображать, какие частушки мог бы сочинить Рудик Крякин по мотивам этой самой «телеги», то есть – телефонограммы. Тут же сложились строчки – ничуть не хуже крякинских:

На горе скулит козел,

На нем майки нет.

А Балтабаев нацепил

Шмотку на скелет.

Он скоро всех учителей

Доведет до точки —

Валерьянку станут пить

Прямиком из бочки...

Подружка моя,

До чего ж обидно —

Опозорил целый класс,

А еще не стыдно!

Тут я понял, что частушки можно запросто вязать до бесконечности, бросил ручку на стол и, высвободив перетянутого веревкой Стивенсона, разлохмаченного Катей Суровцевой, погрузился в чтение, бережно перекладывая листок за листком. За книгой и застал меня скрежет в замке – приехал отец.

– Время не тяни,– распорядился он.– Докладывай вопрос по существу. Как у нас на планерке в министерстве.

Можно подумать, что меня когда-нибудь приглашали на их планерку докладывать вопросы. Кроме подписей на майках, у нас к министрам и вопросов-то пока не было.

Я выложил отцу все как есть – с самого начала. Рассказал и о деньгах за футболку, и о кране Хурсанда-бобо, и даже о звонке Сиропова.

–Но почему ты все это не рассказал директору?– удивился отец.– По-моему, все логично и понятно.

–Ябедой быть не хотел.

–Ну и глупо! Такие, как эти твои Ромка и Шакал, и рассчитывают на таких простаков, как ты. Знают, что вы гордые, что считаете себя честными и духом сильными. А в чем сила-то ваша с Борькой оказалась? Гляди как ловко они тебя опутали и подставили. Везде! Серьезный противник. С головой. Уважаю!

Я слушал и недоумевал. Это кем же папа восхищается? Ромкой с Шакалом? И – Катькой, этим ходячим домом моделей?!

– Ну и что же ты предлагаешь?– спросил папа.

– Не знаю. Леопард Самсоныч велел тебе прийти.– Я протянул отцу дневник с записью.– Вот, распишись здесь, что читал.

– Лихо получается!– воскликнул папа.– Значит сам ты ябедой быть не желаешь, но не возражаешь, если директору все это расскажу я! Чистеньким хочешь остаться. Погоди, а где этот Ромка твой живет? Не знаешь?

–В нашем доме. Кто их не знает.

–В нашем?!– обрадовался папа.– Вот не знал. Очень хорошо! Может, прямо сейчас и заглянуть к ним, потолковать с родителями откровенно. Хотя нет... Наверное, на работе еще все...

Я вздрогнул.

–Ты, папа, в своем кабинете совсем от нашего дома отстал. Да у них один Динэр Петрович работает. Борька говорит – бугор он. Шишка какая-то. Очень занятый человек. Ему даже в магазин ходить некогда.

–С чего ты взял?– удивился папа.

– А нам Борькина мама говорила, что ему домой привозят хлеб и всякие другие вещи. Да мы вчера сами видели – какой-то дядька из машины штук двадцать колбасных палок к ним понес. Сноп целый. А еще Борькина мама видела, как на мотороллере ему привезли три ящика финского пива. Такие металлические круглые банки. Зеленые...

Коричневые,– поправил папа и почесал затылок:– А у твоего Борьки мама наблюдательная.

Так ей же с балкона все видать, что перед суровцевском подъездом делается. Борька говорит – шибко мама его на Динэра Петровича злая. Говорит, что про таких, как он, драматурги еще пьесу не написали. Говорит, для него Шекспир нужен. Имя у него только какое-то чудное. Динэр.

Обыкновенное имя. Так раньше любили называть. Динэр – значит Дитя новой эры. Разве ты не слыхал такие имена? Много их. Рэм, например. Или – Мюд.

МЮД?!

Ну да. Международный юношеский день. Не слыхал? Эх вы – с Борькой и его глазастой мамашей! Кто в соседний подъезд сервелат несет – это вы знаете, а историй о том, что каждого касается,– это вы ни гу-гу... Нехорошо.

Я усмехнулся:

–Знаешь, папа, а я б Динэру Петровичу посоветовал бы и своих детишек так же назвать. Придумать и для них что-нибудь позаковыристее.

–Ну-ка, что бы ты предложил!– подзадорил отец.

–Пожалуйста!– с готовностью выпалил я.– Катьку я бы назвал Храдевсберкой...

–Храдевсберка?– переспросил отец.– Что за абракадабра?

–А вот слушай. Храните Деньги в Сберегательной Кассе... Храдевсберка, одним словом.

–Больно сложно!– засмеялся отец. Ромку Суровцева тоже небось окрестил уже?

–Пока нет,– вздохнул я.– Подумать надо. И Шакалу не придумал. Но ему пока и так сойдет. А Ромке – надо подумать.

В другой раз!– строго сказал отец.– Об этом – в другой раз. Пошли к ним.

Суровцевы жили в соседнем подъезде на третьем этаже. На дубовой двери сияла желтая металлическая табличка, на которой значилось: «Суровцев Д. П.– коммерческий директор, лауреат». Папа позвонил и глазок в двери вспыхнул. Загремела цепочка, распахнулась дверь.

Собственно, дверей было две. Внутренняя – стальная – отстояла от первой почти на полметра.

–Как у нашего министра в кабинете,– отметил папа.– С тамбуром.

В дверях, уперев пухлую руку в косяк, стояла мама Ромки.

Динэра Петровича можно видеть?– осведомился папа.

Сейчас спрошу,– бросила она и вновь захлопнула дверь.

Может, надо было попросить ее передать хозяину свою визитку?– усмехнулся папа, но я видел, что ему неловко за то, что перед нами защелкнули дверь, как перед ворами-домушниками. Но нам оставалось только ждать.

Дверь вновь загудела, и Катькина мама, смерив нас холодным взглядом, процедила:

– Проходите. Динэр Петрович примет вашу депутацию, – и она повела нас в гостиную.

Динэр Петрович, в пестром теплом халате и в тапочках, лежал на диване, закинув ногу за ногу, и перелистывал «Крокодил». Напротив него на притопленном в стену крюке висела странная картина – все на ней жило, переливалось. «Да ведь это телевизор!– ахнул я.– А висит, как картина, и не толстая совсем. Японский, что ли?»

На картине появилась Алла Пугачева и запела песню «Поднимись над суетой».

– Приветствую дорогого соседа,– бросил Суровцев папе и, переведя взгляд на меня, с прохладцей добавил:– А также соратника нашей дочери Кати. Чем обязан?– Он, кряхтя, оторвал голову от подушки, сел и кивнул на журнал, оставшийся лежать на диване:

–Вот – «Крокодильчиком» балуюсь. Презанятный и преполезный, доложу вам, учебник.

–Учебник?– удивился папа.

–Учебник,– кивнул Суровцев.– Если с умом сей журнал читать, – лучше института жить научит. О талантливых людях, черти, пишут! Завидки берут, когда узнаешь, какие головы рядом с нами живут.

Он вздохнул и добавил:

–Правда, пока они рядом...

А вы, часом, не перепутали?– спросил папа.– «Крокодил»– с «Работницей» или «Огоньком»? Уж не жуликам ли прикажете завидовать? У «Крокодила» герой известен.

Почему же одни жулики?– обиделся Суровцев.– Позвольте не согласиться, уважаемый сосед. У вас глубоко однобокий подход. Юристы, позволю вам доложить, очень любят древнюю судебную формулу, а она призывает выслушать другую сторону.

Ну и что же?

А то, что другой стороной и являются те, которых вы только что малосимпатично округлили словом «жулик». А среди них, соседушка, тоже головы есть, и калибра немелкого! Слыхали, может: дерево есть такое – эвкалипт? Очень высокое...

Слыхал,– сказал папа.– Еще когда в школе учился. Это почти до нашей эры было...

Его специально на болоте сажают, этот эвкалипт гениально воду пить умеет – как верблюд. Вот и живет он себе на болоте, водичку посасывает, и никому в голову не приходит, что зарвался этот эвкалипт – больно много истребляет. Он ведь, если рассудить, всем хорошо делает – болото осушает...

Забавная аллегория!– усмехнулся папа.– Почти басня.

– Басня моя еще не кончилась,– сказал Суровцев.– Она только начинается. Потому как стоит лишь болоту иссякнуть и появиться тверди, как все сразу начинает косо поглядывать на работягу эвкалипта: чего, дескать, торчит здесь этот дылда-дармоед да зря воду переводит, а ее и так недостает культурным растениям. Тут уже и до бензопилы недалеко...

Простите,– перебил Суровцева папа.– Позвольте полюбопытствовать: вы – лауреат, извините, чего?.. Я на двери прочитал.

Мой супермаркет занял в позапрошлом году первое место в районном смотре.

Так это магазин ваш, стало быть, лауреат!– усмехнулся папа.

Не вижу разницы!– сухо бросил Суровцев.– Я себя от рабочего места не отделяю.

–Ну, тогда и я – лауреат!– сказал папа.– В конце декабря квартальную премию получил – двадцать пять процентов от оклада. Надо будет тоже табличку себе на дверь заказать – «Балтабаев Гэ Эр – Лауреат квартальной премии!» Как, годится?! – папа засмеялся.

Я и не помышлял вмешиваться в их взрослый и малопонятный разговор, где, неясно зачем, стожильный эвкалипт – себе же на беду – истребляет болото, а фельетоны из журнала «Крокодил» – по чьему-то недосмотру – не включены в число обязательных предметов в школе и институте... Похоже, папины шуточки по поводу своего лауреатства совсем не понравились Суровцеву-старшему, потому что он поспешил спросить:

–Так чем, собственно, обязан?

–Знаю, чего они пришли,– зло сказала Суровцева.– Он вчера Катьке майку свою продал, обманул как дурочку. Тряпке – пара рублей цена, а он с нее шесть содрал.

– Шесть?!– оживился Суровцев и с хитрым прищуром глянул на меня. – Браво! Это же триста процентов прибыли! Прекрасно, молодой человек! После школы беру вас к себе заместителем, с таким помощником не пропадешь!

Он, конечно же, просто насмехался надо мной. О футболке он давно все знал – Катя об этом мне сегодня говорила.

Суровцева-старшая злобно бросила:

– Сами спекулянта воспитали, а потом к людям ходят.

Это вы бросьте!– возмутился папа и полез в карман.– Вот вам шесть рублей – верните футболку.

Суровцевы переглянулись. Динэр Петрович криво улыбнулся, отодвинул деньги:

– Ну нет... Это не по-соседски. И не по-нашему, не по-торговому. Бог торговли товарищ Меркурий возбраняет нательное белье продавцу возвращать. Извините за профессиональную тонкость.

–Верните футболку,– холодно повторил папа.

–Да где же я ее вам найду,– развел руками Динэр Петрович.– Не я ведь покупал. Мне она, извините, еще и мала-с будет! Может, ты знаешь?– обернулся он к жене.

Суровцева махнула рукой, ушла на кухню и раздраженно метнула оттуда:

Глупости какие! Сейчас домработница придет убирать и стирать, а эти только время у людей отнимают...

Значит, не будет нам футболки?– вздохнул папа.– Так я и знал. Ничего, подождем, когда ее наша мамочка вечерком принесет.

Это откуда же?– сощурился Суровцев.

Из школы, разумеется. Из той самой, куда мы с вами сейчас и пойдем.

– Простите,– усмехнулся Динэр Петрович.– Видимо, я, забыл вас проинформировать: аттестатом зрелости я овладел четверть века тому назад. Могу показать... Так что лично у меня к школе вопросов не имеется.

– Зато у нее есть! К нам обоим. Там сейчас все в сборе – и директор, и футболка...

– И Игрек номер два!– выпалил я.– Ромка ваш. Солдат удачи!

Суровцев улыбнулся:

– Ого, уже и куртку Ромкину цитируете! Товар – первый сорт. Мне ее торговые партнеры презентовали, за кордоном. За масштабность мышления. И – оперативность...

Прекрасные качества!– кивнул папа.– Думаю, они и сейчас вам пригодятся. Так сказать – на внутреннем рынке... Володь, подожди меня внизу, – строго сказал вдруг папа.– Мы тут еще малость потолкуем и выйдем.

Хороша – малость: они появились только через полчаса. Динэра Петровича было не узнать. Из подъезда он выходил, придерживая папу за локоть.

– А вот и Володенька!– сладенько протенькал он, зачем-то улыбаясь мне.

А тут еще, ко всему, и Суровцева высунулась из окна балкона, как птица из скворечника, и пропела:

–Не забудьте – из школы сразу к нам. К черту на сегодня уборку, велю домработнице торт испечь к вашему приходу. Он у нее фирменный, вот увидите... Жду...

–Мы – в школу,– бросил папа.

–Мне тоже?– спросил я.

–Думаю, обойдемся и без пострадавшего?– глянул папа на Динэра Петровича.

–Вполне!– с готовностью кивнул Суровцев и ласково глянул на меня.

–Не вижу повода отвлекать славного мальчугана от похвальных и полезных занятий. Думаю, весь комплекс досадных недоразумений будет нами улажен самостоятельно... Ни на минуту,– упрямо продолжал он,– не сомневаюсь в том, что наш малый каботаж в школу с уважаемым Гафуром Рахимовичем увенчается, к нашему обоюдному удовольствию, полным торжеством справедливости, ибо я исхожу из презумпции невиновности всех сторон, задействованных в конфликте... Вот увидите: Мантюша все поймет правильно. Он у меня умница!

Я испуганно отшатнулся. Динэр Петрович мастерски умел из слов-кирпичей прямо перед глазами собеседника воздвигать незримую, но прочную стену. Если бы еще и зримую – стал бы по праву лучшим каменщиком города, да, к тому, же кладущим стены не мастерком, а языком, и притом без всякого раствора. Сказка! Вот кому за ночь сказочные мосты стелить, города возводить. Прямо старик Хоттабыч!.. Да, а кого это он назвал под конец Матюшей? Уж не директора ли? А ведь точно! Вот дает! Мантюша... Будто наш Леопард Самсонович – младший продавец в его то ли суперпакете, то ли суперракете... Одним словом, в магазине.

Но вспомнив, как только что ловко витийствовал Динэр Петрович, уговаривая отца не брать меня в их компанию, я вдруг испуганно подумал: а ведь такой дрессировщик из слов не только стенку построит, но и хлыст сошьет. Такой и леопарда научит быть кошечкой.

Как говорит Акрам – «Ветер с характером и в стакане цунами организует!» Еще он говорит – «У хорошего капитана паруса сами надуваются». И еще – «Для владыки морей Нептуна и кит – пескарь, и пескарь – кит».

ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ С ПАПОЙ

Мне снова оставалось ждать... Чтобы как-то скоротать время я первым делом пробрался к папиной полке со всевозможными словарями. Требовалось найти и узнать значение слов, которые из уст Динэра Петровича я сегодня услышал впервые. Слова эти были, и впрямь, диковинными – «презумпция», «супермаркет», Меркурий... Они не давали мне покоя. Я находил их, и слова становились маяками – помогали мысленно снова проплыть весь путь состоявшегося разговора, чтобы вернее понять его.

Я еще ковырялся в словарях, когда появился огорченный Борька Самохвалов.

– Не думал, что ты такой трус,– процедил он.

– Что ты хочешь этим сказать?– вспыхнул я.

–Ты же не захотел сказать директору, что не виноват, смолчал. Шакала с Ромкой что ли испугался?

Никого я не испугался. Мне уже надоело объяснять. Сейчас папа пошел в школу, и Ромкин, кстати, тоже. Разбираться будут.

Ясно!– усмехнулся Борька.– Игроки сели на скамейки штрафников, а тренеры вышли в поле. Я их сейчас обоих видел, Леопард Самсоныч их мирил. Умора!

Мирил?– удивился я.– Дай врешь ты, наверное.

–А вот и не вру,– с обидой выпалил Борька.– Меня к директору с шестого урока вызвали. Захожу, а они там...

–Погоди, а зачем тебя вызвали?

–А затем! Леопард Самсоныч уже все знает. Ему твой папа рассказал, а я подтвердил.

– Все подтвердил?– сощурился я.

– Конечно, все!

– Значит ты – врун!– заключил я.– Ты только про приз знал, а про зоокабинет я тебе сам рассказал. И вот... Тут еще одна история.... Ты вообще о ней не знаешь. Словом, Сиропов звонил. Говорит, кто-то на телеге в редакцию прикатил и на меня пожаловался. По телефону... Уверен, что Суровцевы. Но самое смешное– жалобу подписал юнкор Игрек. Представляешь?

– Игрек?!– ахнул Борька.– По телефону?

– Он самый.

–Понимаю!– глубокомысленно протянул Самохвалов.– Точно – Ромка с Катькой! Придется нам теперь избавляться от Игрека.

–В смысле?..

–Больше не будем так подписываться, мало ли есть других слов.

– Вот чудак!– рассмеялся я.– Ты ничего не понял! Они ведь когда так подписывались, – и вовсе не знали, что Игрек – это мы с тобой. Просто знают они – еще с конференции,– что Сиропов слышал такое имя в нашей школе,– вот и решили, что так он скорее поверит всему. Усёк теперь?

Самохвалов вздохнул.

–Высшая математика!

– Футболку жалко небось?– спросил Борька.– Сильно он ее порезал?

Так...– я жестом вспорол воздух перед собой, будто раздевал расфранченный скелет, как это сделал в школе Леопард Самсонович,– Пусть теперь футболку Катька жалеет – ее вещь порезана, а не моя. Так ведь? Леопард, видимо, и ее вызывал? Вызывал ведь?

Еще бы!

А что она сказала?

–Спроси у нее сам. Ее после меня вызвали. Так она, не поверишь, шубу свою новую зачем-то надела – будто ее не к директору зовут, а к рефрижератору.

– А Ромку?.. Шакала?..

– Не знаю.

– И Катька тебе ничего после этого не сказала?

–Сказала... Сказала, что которых завидки берут – те и жалуются. Только, говорит, фигушки что ей будет.

– Она что же – директора не боится?

– А чего ей директора бояться. Директор – не моль, шубу не съест. Она еще чего-то там сказала – про какую-то стенку и краску. Но я ничего не понял. Да мне, честно говоря, и разговаривать с ней было неохота.

–Но почему ты решил, что Леопард их мирил?

–Еще бы!– засмеялся Борька.– Я сам обалдел... Он нашу бутылку открыл. Рюмки полненькие стояли, я видел.

–Папа тоже пил?

–Почем я знаю – кто пил, кто не пил. А рюмки стояли, я их заметил. А бутылку Леопард в корзину для бумаг бросил. А что было потом – не знаю.

Ну, Борька! Целый день был в школе, а толком так ничего и не выведал. «Зашел»... «Увидел»... «Не знаю»... А еще – Игрек! Хотя, если по-честному, пол-Игрека, Ведь остальные «пол»– это уже я.

Папа с мамой пришли вместе. Я приготовился к новой атаке, но, на удивление, они и не собирались меня ругать. Даже мама. А папа взъерошил мне чуб и сказал:

–Все в порядке. Я все уладил. Можешь завтра идти в школу. Ты доволен?

Я промолчал.

Мама достала из сумки листок и протянула мне:

–Держи. Уроки на завтра. Я записала...

...В ту ночь мне приснился странный сон. Сначала приснился сердитый Сиропов. Будто я позвонил ему и сказал:

Примите срочную телефонограмму от юнкора Игрека.– И продиктовал: «Общественность школы возмущена поступком Хурсанда-бобо, который до сих пор не ликвидировал игровой автомат «Кран».

Заметку печатать не будем,– зевая, ответил Сиропов.– Тема – серьезная, пусть ею взрослые газеты занимаются. Ты бы лучше написал, как ваши тимуровцы шефствуют над аксакалом, помогают ему.

Есть!– доложил я.– Будет сделано.

И вот уже весь наш отряд, с Мартой Борисовой в голове колонны, идет с лопатами и кетменями наперевес на трудовой десант – корчевать игровой автомат. Но что это: там уже вовсю орудуют Ромка Суровцев и Шакал. Взломав стекло, они пылесосом Натальи Умаровны вылавливают все: призы подряд.

– Коньяк ищут!– шепчет мне Борька Самохвалов.

Тут дружки замечают нас и вдруг начинают бегать за нами со своим прожорливым пылесосом, и этот их ненасытный питон, не пережевывая, заглатывает наших объятых ужасом друзей. Вот и Борька, обессилев, бесследно пропадает в глухо урчащей утробе, и дружки гонятся уже за мной одним. С бешено колотящимся сердцем я подбегаю к школе и взбираюсь на крышу, чтобы сбить толстенную сосульку над окном кабинета зоологии. «Если метко швырнуть сосульку,– лихорадочно рассуждаю я,– да так, чтобы ее проглотила эта стальная утроба, авось пылесос и подавится!

Не тут-то было! Наталья Умаровна, просунув в форточку указку, пытается сбить меня с крыши – будто я стал вдруг опаснее сосульки, хотя и не собираюсь падать на головы прохожих. Что же делать?

И вдруг я слышу внизу призывный и такой знакомый клич:

–Му-у-у!

Да это же корова Киса! Из Катта-Каравана! Она!.. Киса жалобно смотрит на меня и, кивая головой, как бы приглашает:

Му-у-у-жайся! Я тебя сейчас с этой крыши сни-му-у-у!– и я вижу, как Киса, перебирая копытами, пытается подняться ко мне – по скользкой водосточной трубе.

Погоди, Киса!– кричу я.– Я сам!– и, смело оттолкнувшись от края крыши, я словно обретаю крылья и плавно лечу вниз и опускаюсь на теплую широкую спину терпеливо поджидающей меня Кисы, тотчас же взвившейся на дыбы и понесшей меня со школьного двора. Но уже у самых ворот – новая заминка. Закрыт контрольный автомат.

–Скорее бросай пятак!– взревела Киса.– Сейчас догонят... Гляди – уже скачут за нами, – и, оглянувшись, я вижу, что полку Ромки и Шакала прибыло – впереди них бегут, целя в нас с Кисой указки – словно пики —оба скелета.

Но что это! Из будки выбегает владелец турникета дядя Сидор Щипахин и кричит:

–Не нужен мне ваш пятак! Плату принимаем частушками. Или пойте, или – назад.

И тут Киса, не дожидаясь меня, промычала сольный номер, будто его нашептал ей на ухо знаменитый пионер-акын Рудик Крякин:

На горе стоит му-у-станг,

Бьет копытом звонко.

По какому такому-у-у праву

Му-у-учают ребенка?

–Годится!– засмеялся Щипахин и показал Кисе большой палец:– Ого, отлично, цистерна, спела!

Турникет со скрежетом втянул в себя ворота. Вперед, Киса! Ур-ра! И мы оставили преследователей позади. Вперед, Киса, вперед!

Киса домчала меня до подъезда дома и промычала:

– Слезай, приехали! С тебя – футболка. За работу.

– Футболка?– удивился я.– Тебе-то она зачем?

Не мне. Я Замире Артыковой обещала достать такую же – спасительнице моей. Затем в город и пришла, чтобы на молоко футболку выменять.

У кого выменять, Киса? Она ведь только одна на свете и есть. Была моей, но я ее Катьке Суровцевой отдал. Так надо было... А сейчас ее порвали.

Порвали – так зашей, – воскликнула Киса...

...И я проснулся.

За дверью – громкие голоса мамы с папой. В окне – уверенно спеющий рассвет. Я прислушался.

Не буду я ее зашивать,– сказала мама.– Выброшу на помойку – и все дела. После всего этого я ее просто видеть не могу.

Как знаешь,– устало сказал папа.– Но лучше Володьке отдай. Пускай сам решит, что с ней делать. Парень ведь напрасно пострадал.

Ты совсем не думаешь обо мне!– раздраженно сказала мама.– Знаешь, каково мне вчера было... Ты только представь себе футболку на Кощее Бессмертном и одновременно – эту бутылку в портфеле. С ума можно было сойти! Кто пострадал – так это я.

Ну и жук!– недобро засмеялся папа.– Они с вашим Леопардом Самсоновичем, оказывается, уже давно вась-вась. Я это сразу понял.

Обнялись, что ли?– удивилась мама.

Не то чтобы... Но только Суровцев и слова-то директору сказать не дал, так сразу и спросил – с хохотком, разумеется:

–Красочка не жидковата? Мои башибузуки-экспедиторы по дороге лимонадом ее не разбавили? Он, оказывается, неделю назад две бочки краски прислал – на ремонт.

Жить умеет,– вздохнула мама.– Кстати говоря, мог бы и сам попытаться сделать что-нибудь для школы. Неужели тебе все это не обидно?.. И для дома – тоже... Гляди, какой у нас телевизор. Это же вчерашний век. Наш ребенок ничего не видит. Ему же развиваться надо, а у тебя до дома все никак руки не дойдут. Я же не говорю: давай японский. Ну можно ведь когда-нибудь немного подумать и о себе.

Подумаешь – японский...– хмыкнул папа, но только как-то не очень уверенно.

Я бы тоже не отказалась,– зло возразила мама.

Папа промолчал. А мне почему-то стало жалко его. Зря мама так про телевизор сказала. Зачем ей японский или даже марсианский! Она-то его вообще не смотрит – с ее-то вечными тетрадками, которые сто лет будешь проверять, а все равно не проверишь. Я потянул дверь, вышел к ним.

Проснулся?!– бодро спросил папа.– Молодец! Давай сегодня в школу, и чтобы без всяких приключений. Вопросы есть?

Есть вопросы...– сказал я и задохнулся от собственного голоса, а больше – от того, что собирался сейчас спросить. Но все-таки спросил:

Пап... Только честно... Ты вчера... Там... Ну, в общем, выпил свою рюмку или нет?

Папа развел руками:

–Откуда такие сведения? Секрет фирмы? Ну что ты... Ты же знаешь, что мне сейчас нельзя. Желудок. Любимая язва пошаливает...– и, щелкнув меня по кончику носа, засобирался на работу и вскоре вышел к просигналившему ему шоферу.

Мама возилась на кухне, готовя мне завтрак. Я вышел к ней, и, помявшись, спросил:

Мам, а ты как думаешь?.. А если бы было можно? Если бы не желудок?

Вот еще!– отвернулась мама.– У владельца желудка и спрашивай. Я-то тут при чем?.. И не лучше ли плохой мир, чем хорошая война?..

Вот и попробуй после этого вызвать родителей на обратную связь! Наверное, космонавтов – и тем проще. Конечно: для этого есть Центр управления полетами. Сидят в зале двести человек, на экран поглядывают и на вопросы одного любопытного отвечают. Вот бы еще и Всесоюзный Центр по Срочным и Честным Ответам на Детские вопросы организовать. Посылаешь открыточку, а назад тебе ответ. И не надо родителям жизнь отравлять. Красота! "Такую идею можно и Сиропову предложить...

Как говорит Акрам: «Не докучай капитану – ему море вопросы задает». И еще: «Шторм всех переорет; в шторм полезнее всего язык к зубам принайтовить а разговаривать руками».

«ПОКОРМИТЕ ШУБУ, КЭТ!», ИЛИ ПОСЛЕДНИЙ ЛАЙ МОДЫ

Шуба Кэт Суровцевой не давала нам покоя – уж больно она ею фасонила. Даже десятиклассницы – и те с завистью поглядывали на ее «Ламу» и просили померить.

– Мама говорит – это сейчас самая громкая шуба,– сказал Борька.– Один воротник больше холодильника стоит.

Борька захохотал:

Точно!

А продукты – пусть в шубе лежат, раз у нее один воротник дороже холодильника.

Слушай!– вскричал я.– А знаешь, почему она к директору шубу надела?

–Известно – покрасоваться.

А вот и нет.. Нет, в смысле, и это тоже. А главное – боялась оставлять без присмотра. Понял?

А точно!– заулыбался Самохвалов.

Слушай, ей же для одной только шубы сторож нужен. Можно, как на машине, автосторожа поставить. Только кто шубу тронет – она тут же сама заорет. Или – в милицию сдать, на охрану. В смысле – сигнализацию установить! – расходился я уже вовсю.– Можно и собаку к ней привязать – пусть караулит.