Текст книги "Приключения юнкора Игрека"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Я спросил:

– А вы сейчас где работаете? Если, конечно, не секрет.

–Секретов не держу, – ответил Щипахин.– Ты об этом дружка своего спроси, он не хуже знает. Знаешь ведь?

Самохвалов кивнул:

–Знаю. В тире... Около кинотеатра.

В тире... Можно было не сомневаться, что вскоре покрышки на стенах потеснятся, освободив пяток гвоздей для ружей, а заодно и мишеней.

–А раскладушка тогда откуда?– не унимался я.– Тоже из тира?

–Во чудак!– засмеялся Щипахин.– Где это ты в тире раскладушки видел? Да в трудовом отпуске я сейчас, если знать хочешь. Но ведь скучно без дела, скучно. Вот и хожу кругом да соображаю, что можно в дело пустить.

–А стекло дадите?– напомнил я о цели нашего с Борькой визита.– Нам стекло срочно нужно.

–Какого размера?

Я перевел взгляд на Самохвалова. Про размер я и не подумал. Борька пожал плечами:

–А кто его знает – какой размер. Самый обыкновенный... Мы в школе стекло разбили, теперь надо другое вставить.

–Вот и вставляйте, коли надо!– сухо молвил дядя Сидор. – Разбили – вставляйте. Я-то тут при чем, у меня все стекла целы.

–А... стекло?– растерянно повторил я.– Ведь вы обещали стекло...

Щипахин смерил меня презрительным взглядом, встал:

– Тебе, браток, я ничего не обещал. Было бы – и то не дал бы. Потому как язычок твой больно мне не понравился. С перчинкой он у тебя. С горчицей. Обидел ты меня своими глупыми вопросиками, и потому катись отсюда, браток, колбаской!

Я покраснел и поднялся со скамейки. Наверное, я не на шутку обидел дядю Сидора своими подозрениями и вопросами, если он решил меня просто-напросто вытурить. И чтобы сказать что-нибудь напоследок, в дверях спросил:

– Какой колбаской катиться-то? Вареной?.. Копченой?

–Сервелатом!– рявкнул Щипахин и я заключил, уже сбегая вниз по лестнице:

–Понятненько теперь, куда вы собираетесь после тира!

У выхода из подъезда я подождал Самохвалова. Велико же было мое удивление: минуты три погодя он вышел, осторожно держа в руках... стекло. Борька сиял: – Гляди! Дал! И чего ты к нему пристал? Не понимаю... Видишь, если с ним по-хорошему, то и он добрый. Правда, говорит, оно три рубля стоит. Ладно, вечером что-нибудь придумаем. Отдадим трешку...

– Добрый, говоришь?!– Я едва не задохнулся от негодования.– А ты знаешь, что это у него за стекло?

Борька опешил:

–Стекло как стекло. Стеклянное...

–Хорош добряк – ворованное стекло подарил. Неси его обратно.

–А с чего ты взял, что оно ворованное? На нем же это не написано. Подобрал он его где-нибудь. Ты же сам видел – он отовсюду в дом несет...

– Ага! Все!– перебил я Самохвалова.– И газированную будку... И телефон-автомат... Все видел. А контрольно-пропускной автомат из метро тоже, по-твоему, на мусорке валялся?

Борька пожал плечами:

– Откуда я знаю, где он его нашел. Но ведь все равно здорово, скажи! В коридоре – автомат! Нигде такого не видел. Хочешь войти – бросай пятак. Хоть ты гость, хоть сто раз хозяин. Иначе не пустит. Суперкопилка! Интересно, а как он проходит в квартиру, если у него у самого пятака вдруг не окажется?– говоря все это, Борька хитровато поглядывал на меня. Ясное дело – зубы заговаривал.

–Тащи стекло назад!– повторил я.

–Вот еще...– Борька обиженно надул губы.– Я же, чудак, для тебя старался. Надо же окно починить – слыхал, что Натальюшка сказала? К директору поведет. Она ведь у нас еще и классный руководитель...

–Все равно...– вздохнул я.– Тащи его назад. Я другое найду. А этим пусть сам подавится.

Самохвалов уныло поволок стекло наверх, но скоро весело сбежал ко мне. Глаза его озорно посверкивали.

–Володь, ты в тире стрелять любишь?– спросил вдруг он.

Я выжидающе поглядел на Борьку. Что за странный вопрос.

–Ну, так слушай,– сказал он.– В тир к дяде Сидору лучше и не заглядывай.

–Это почему еще?

–Просил передать, что, если заглянешь, он тебя свяжет и вместо движущейся мишени поставит. Так и знай...

–Все ясно!– усмехнулся я.– Меня поставит, а сам мишени на память прихватит. Память-то у него, похоже, бездонная.

Как говорит Акрам – «Якорь красть – с ним же и утонуть».

ЕСЛИ СТУПИЛ НА ТРАП...

Оставив до лучших времен поиск злополучного стекла, мы наспех подзакусили, прихватили портфели и отправились в школу. Настроение у меня было, что и говорить, хуже некуда. Шутка ли, станут меня сейчас представлять классу, а зоологичка – и к тому же, оказывается, еще и классный руководитель – укоризненно покачает головой и скажет:

– Знакомьтесь, ребята! Это – Володя Балтабаев. Тот самый, который зачем-то разбил это вот окно... Если он будет так же метко отвечать у доски, школа будет им гордиться.

М-да!.. Неплохая характеристика для начала.

В вестибюле школы куча ребят толпилась у огромного плаката, оповещавшего о том, что после уроков в актовом зале состоится читательская конференция.

«У нас в гостях,– оповещал плакат,– известный журналист Олег Сиропов»

Что ж, это имя было мне известно по заметкам в детской газете.

– Останемся?– спросил Самохвалов. Я неопределенно пожал плечами. В голове у меня сейчас было только стекло.

Правильно говорит мой брат Акрам: если ступил на трап – поднимайся и на корабль.

Бетонный трап школьной лестницы с красными, до блеска отполированными деревянными перилами, привел нас на третий этаж, и Самохвалов увлек меня по длинной палубе к двери, когда из нее вдруг вышел... дядя Сидор Щипахин. Я не поверил своим глазам. Что за чудеса! Ведь только полчаса назад мы покинули его кунсткамеру... Почему он здесь?

Дядя Сидор Щипахин улыбался. В левой руке он придерживал огрызки стекла, а правой полез в карман и, достав из него пятирублевую бумажку, похрустел ею у моего уха.

–Слышал?– спросил он. И, довольный собой, хохотнул:– Больше не услышишь.

–Это что же значит?– опешил я.– Вы, что ли, стекло вставили?

–А кто же еще! Ты, что ли? И, представь себе, то самое, за которое вы трешку пожалели. А учительница у вас, ей богу, добрее оказалась. Еще и с наваром к трешке остался. Потому как и за работу...

Щипахин противно хихикал, похлопывая меня по плечу.

–Ты, парень, молодец!– похвалил он вдруг меня.– Может, сговоримся? Идейка хорошая у меня есть.

–Какая еще идейка?– насупился я, теряясь от мысли, как удастся мне теперь оправдаться за пятерку, которую я, еще и не переступив порога класса, успел насильно переложить из кармана Натальи Умаровны в сейф дяди Сидора Щипахина?

–Хорошая идейка!– похвалился еще раз Щипахин,– Ты каждый день незаметно одно стекло разбиваешь, а я – приношу и вставляю. Рубчик – твой! Идет?– и он засмеялся.

–Сами разбивайте, если вам надо,– огрызнулся я.– А идейку вашу мир давно знает. Ее Чарли Чаплин придумал. Кино про это есть.

–Чарли Чаплин, говоришь? Может, и он!– Щипахин недобро покосился на меня.– Ну, и что с того, что Чаплин? Чем я хуже Чаплина? Лишь бы идейка исправно трешку в зубах приносила. А чья она – моя или Чаплина – ни меня, ни клиента не касается. Клиенту что надо? Лишь бы не дуло! Вы зайдите-ка лучше и у своей учихи спросите – верно ли говорю,– и дядя Сидор Щипахин устремился по коридору к лестнице, унося добычу. Но через десяток шагов обернулся и крикнул:

–Ты в тир ко мне загляни! Я тебе бесплатно разок дам пострелять. За подсказку.

Мы с Борькой стояли у двери кабинета зоологии и молча смотрели друг другу в глаза. Похоже, дорогой для нас будет это злосчастная сосулька.

Из кабинета доносился гул. Работал какой-то механизм.

–Пылесосит скелетики!– со знанием дела объяснил Самохвалов.– Айда, чего тут стоять.

–Айда,– уныло сказал и я, мысленно повторив про себя пословицу Акрама: «Если ступил на трап...»

Борька знал, что говорил. Наталья Умаровна, ловко орудуя пылесосом, отовсюду снимала незримую пыль. Кабинет сверкал, сиял и торжествовал. Застыв у доски, два белоснежных элегантных скелета стояли как часовые, принимали парад у входящих в класс и разве что не отдавали честь.

–Вот так она после каждого урока,– шепнул Борька.– Да тут уже пылью и не пахнет – вся давно сбежала.

–А может, она сейчас не пыль, а холодный воздух пылесосом заглатывает?– предложил я.

В классе мы были сейчас первыми, и, кашлянув, я предложил:

–Можно, мы вам поможем?

Учительница обернулась и, к моему удивлению, улыбнулась и выключила пылесос. А я-то думал, сейчас она, чего доброго, еще шепнет этим симпатичным скелетикам волшебное научное слово, и они хорошенько отколошматят меня за разбой.

Главным сюрпризом в этот день была для меня встреча с Катей Суровцевой. И где? В собственном классе!

Катю я узнал сразу. И сразу же вспомнил историю, которую рассказал мне в прошлом году, еще в поселке, Андрей Никитенко. Это была та самая Катя, которая топтала Андрюхин подарок по случаю Восьмого марта – книжку «Остров сокровищ».

Ей, видишь ли, не понравилось, что книжка не новая – во многих руках побывала, многим по душе пришлась... Потом мы с Андреем встретили ее, всю разнаряженную, и с сигаретой, около цирка и она не пожелала даже подойти к Андрею. Куда там! Помнится, тогда она звалась и вовсе не Катей, а почему-то Кэт!

Словом, встреча была не из приятных. Удивляло меня и такое странное совпадение. Андрей, вроде бы, рассказывал, что они жили на Чиланзаре. Как же тогда получилось, что мы с Суровцевой оказались в одном классе, да еще на Юнусабаде – в полутора десятках километров от Чиланзара? Но все объяснилось просто: ее родители обменялись на четырехкомнатную квартиру и переехали. Катя не узнала меня. Так, скользнула равнодушным взглядом – подумаешь, новичок! Эка невидаль!

Борьку я спросил:

–Давно у вас Суровцева?

–С месяц.

–Ну и как?

Самохвалов с удивлением глянул на меня.

– Это в каком смысле? Дружить, что ли, с ней хочешь?

–Вот еще!– отпрянул я.– Тыщу лет мечтал... Просто так спрашиваю.

–А не знаю. С ней у нас никто не дружит. Гордая больно. И курит тайком – девчонки рассказывали. Между прочим, тоже в нашем доме живет.

«Вот это уже слишком!»– подумал я и мысленно усмехнулся. Я подумал вдруг: вот смеху-то будет, если с нынешним Восьмым марта поздравлять Суровцеву доведется по жребию теперь уже мне, как выпало это когда-то Андрею Никитенко.

Впрочем, уже тогда она была не Катей, а Кэт...

Как говорит Акрам – «Честь – не кораблю, честь – его флагу».

“ЖДЕМ ТЕБЯ, ИГРЕК!”

За уроками мы едва не забыли о конференции, на которую скликало объявление в вестибюле. Но после уроков школьное радио еще раз громко пригласило всех в актовый зал.

–Давай пойдем!– предложил я Борьке.– Ты газету читаешь?

Борька обиделся:

–Ты меня, наверное, принимаешь за неандертальца, если такие вопросы задаешь.

–Это в каком смысле?– не уступал я.– Потому что читаешь, или потому что наоборот?

Борька не нашел, что ответить, и мы поспешили в зал – занимать места.

По залу суетливо бегала вожатая, тщетно усмиряя расшалившихся ребят. Вот чудачка! Уже и после уроков порезвиться нельзя. Я толкнул локтем Самохвалова:

–Как вожатую вашу звать?

–Лена. Лена Авралова. У нас еще одна есть – школа-то большая. Но та – в первую смену.

Наконец Лена подошла к микрофону и взволнованно объявила:

–Ребята! Сегодня у нас большая радость. К нам в гости пришел детский журналист Олег Сиропов.

Грянули овации, и Олег Сиропов, поднявшись из первого ряда и чинно поклонившись залу, вместе с Леной взбежал на сцену и сел за стол, устланный зеленой материей. Там уже стоял еще один микрофон.

–Вожатая пошутила,– сказал в микрофон журналист.– Я пришел не в гости, я пришел работать, засучив рукава. К тому же я призываю и вас.

На Олеге Сиропове был толстый и пушистый зеленый свитер, из которого торчали кончики пальцев и кудрявая голова. Но услышав его призыв – немедленно включиться в работу, я было подумал, что сейчас, в актовый зал войдет завхоз и каждому из сидящих раздаст по лопате, а потом все мы под предводительством Олега Сиропова отправимся участвовать в чем-то вроде месячника зимних посадок леса...

Но вместо этого он попросил всех нас расчехлить портфели, достать авторучки и тетрадки и, пока он будет рассказывать о том, как живет и работает наша любимая газета, сочинять и присылать ему записки обо всем, что нас волнует. Это предложение залу понравилось. Отовсюду понеслось клацанье замков и шелест тетрадок. Достал тетрадку и Борька Самохвалов.

–Вопросы есть?– шепнул он, склоняясь ко мне.

Я пожал плечами.

–Слышал, что он сказал?– не унимался Самохвалов.– Надо что-нибудь написать, а то подумают, что нас с тобой ничто не волнует. Неужели у нас с тобой нет ни одного серьезного вопроса?

–Наверное, есть,– вздохнул я.

–Ну так давай искать, если есть,– сказал Борька, и мы окунулись в раздумья.

Окунулись мы глубоко. Так в воду нырять – уже не выплывешь. Воздуху не хватит. Но первым все равно опять вынырнул Самохвалов. Минут через пять он предложил:

–Давай спросим: можно ли курить девочкам?

–Это ты про Суровцеву?– догадался я.

–Угу!– ухмыльнулся Борька.

–Знаешь, это уже не вопрос, а донос.

–Почему?– обиделся Борька.– Разве плохо, если он ответит, а она услышит. Во-он она сидит.

–Не услышит,– сказал я.– Его не услышит. Надо, чтобы услышала нас. Но не сейчас ведь...

Вконец утратив надежду изобрести вопрос, Борька шепнул:

–Сдаюсь. Держи тетрадки и спрашивай сам. Тебе все равно не угодишь. То тебе не так, это – плохо... Умник какой нашелся.

Вот чудак! Разве ж я хотел его обидеть? Но зачем спрашивать, если нет вопроса?

Впрочем, время сочинить вопрос еще оставалось. Конференция продолжалась вовсю. Олег Сиропов лихо отвечал на бесчисленные записки, приводя примеры своих командировок и встреч. Что только не волновало зал! Будут ли они печатать новый детектив? Правда ли, что тем ребятам, чья заметка напечатана, газета присылает деньги,– называется «гонорар»? Начиная с какого класса могут дружить мальчик и девочка? Получал ли в школе двойки Олег Сиропов? Почему рассказы и стихи печатают только на четвертой странице?

Некоторые записки Олег Сиропов, прочитав, складывал в отдельную стопку, приговаривая в чуткий микрофон: «С собой захвачу. На это всей редакцией отвечать надо. Через газету. Очень интересная проблема...»

Жаль только, что эти, особо заинтересовавшие его записки, он почему-то не читал вслух.

Но как говорит мой брат Акрам – «Лучшее решение знает только капитан. Даже если оно – худшее».

И тогда, склонившись над тетрадкой, я быстро написал: «Хочу стать вашим юнкором. Что для этого нужно?» И подписал – «юнкор Икс». Борька, искоса поглядывавший за моей писаниной, ткнул пальцем в подпись:

–Придумай здесь что-нибудь другое.

–А чем тебе юнкор Икс не нравится?

–Увидишь – сейчас все ржать будут. Похоже на мистера Икс.

–Верно!– спохватился я.– Но это легко поправить, алфавит большой,– и, тщательно замарав Икс, вписал: «Игрек».

Оставалось выломать листик из тетради, сложить вчетверо и пустить по рядам. С бьющимся сердцем следил я за тем, как поплыла моя записка. Наконец она очутилась в руках Олега Сиропова и он развернул ее, прочитал и просиял.

– Юнкор по имени Игрек,– сказал он,– спрашивает, как стать юнкором. Не спрашиваю, ребята, кто из вас Игрек, кто Икс, кто Зет. Отвечаю популярно: юнкором может стать любой. Любить и жаловать будем каждого, кто принесет очень интересную, проблемную заметку. Желательно – подходящую для нашей рубрики «Можно ли об этом молчать?» Приходите прямо ко мне, на двери увидите табличку —«О.Сиропов». Это я. Кстати, запомните – если увидите в газете подпись С.Олегов– это тоже я. Это мой псевдоним. Так что приглашаю в гости. И вас, и ваши заметки. Жду тебя, юнкор Игрек!

Признание Сиропова было для меня открытием! Я и сам не раз видел в газете заметки, подписанные – С.Олегов. Поди догадайся, что это тоже О.Сиропов! Интересно, а зачем ему это?– думал я.

Потом Лена вручила Сиропову цветы из школьной теплицы и под овации зала О.Сиропов (он же – С.Олегов) сошел со сцены, оставив меня наедине с новой проблемой: что такое «очень интересная, проблемная заметка»? Положение облегчалось, правда, тем, что О. Сиропов сам подсказал примерную тему. Но о чем можно написать в рубрику «Можно ли об этом молчать?» Наверное, о том, о чем надо шептать или кричать?

Оставалось самое главное – придумать повод заорать.

Но как говорит Акрам – «Радар в море все увидит. Кроме самого себя...»

ПАРУСА ДЛЯ ЭКСКАВАТОРА

От чего люди теряют покой?

Наверное, каждый на этот вопрос даст свой ответ. Но все равно, когда ответов наберется целый ворох, наугад запустив в него руку, среди прочих ответов обязательно вытянешь и такие: «От хорошей книги», «От желания исправить четверку на пятерку», «От сына – двоечника», «От бессонницы», «От скандального соседа», «От записок, которые сын приносит домой от учительницы...». Этот джентльменский набор вполне справедливых и понятных ответов можно продолжать бесконечно.

Но нам ни за что не приходило в голову, что можно потерять покой из-за Кати Суровцевой. Точнее, из-за ее майки, сумки, шапочки и кроссовок.

...Когда однажды наша Кэт пришла на физкультуру, мы просто ахнули. Все на ней говорило о том, что у нас в классе появился, по меньшей мере, член олимпийской сборной страны. Ведущие спортивные фирмы планеты одели Катю Суровцеву в изысканные образцы своих достижений. Стыдно было бы в таких умопомрачительных кроссовках прыгнуть в высоту меньше, чем хотя бы на два метра, а в длину – так на все восемь! Кроссовки казались застывшей на старте ракетой-носителем, которая – только включи зажигание – мигом вынесет Катю Суровцеву на орбиту планки с любой фантастической отметкой. Но предметом безоговорочного нашего восхищения и полной утраты покоя была все-таки ее голубая майка с орущей на всю спину и на всю грудь надписью по-английски: «Я – чемпион!»

Оставалось ждать мировых рекордов. Правда, радость ожидания неминуемого рекорда омрачалась сомнением – входит ли рядовой школьный урок физкультуры в перечень соревнований, которые международные спортивные федерации принимают всерьез и верят в установленные на нем достижения? Если нет – плакали ее рекорды! Хоть в прыжке потолок пробей и вылети на крышу спортзала – все равно рекорд не зачтут. А про дыру в крыше эксперты скажут: может, на спортзал метеорит упал.

Но зря мы заранее сердито косились на федерации. Потому что не успел появиться в зале физрук, как Катя подала ему записку, в которой врач детской поликлиники уведомлял школу об острой необходимости избавить тов. Суровцеву Екатерину Динэровну от физических нагрузок. Физрук прочел и развел руками:

– Справка есть, печать имеется. Слово врача – закон для пациента. Ты свободна.

По нашим рядам прошел глухой ропот. И было от чего возмущаться. Это что же получается? Вырядиться в «Адидас» можно, а заниматься физкультурой – нельзя? Хорош пациент!

Катя сидела на «козле» и болтала ногами, а мы послушно выполняли команды физрука и скоро порядком взмокли. Но он не давал нам покоя, придумывая все новые каверзы. Когда до конца урока осталось минут десять, он наконец милостиво разрешил нам поиграть в наш любимый околофутбольный «парагвай», а сам ушел куда-то. Мальчишки против девчонок! Уж тут-то Суровцева оживилась. Спрыгнув с «козла», она заявила:

–Я тоже буду играть. Без меня девчонки проиграют.

–Вот еще!– презрительно поджала губы Марта Борисова – мэр класса и капитан девичьей сборной.– Сиди уж лучше на своем «козле» и за справку держись. Как упражнения выполнять – так ей, видишь ли, врач не разрешает, а как «парагвай» – так первая. Хитренькая какая!

Майка «Я – чемпион!» стояла с перекошенным от гнева лицом, уперев руки в бока. Кэт, конечно же, полагала, что девчонки будут счастливы до небес, если в их скромные ряды милостиво вольется такое импортное великолепие. Но капитан Марта была непреклонна.

– Сиди на «козле»,– упрямо повторила она.– Как-нибудь справимся сами.

Покрасневшая от смущения и обиды, Суровцева выкрикнула:

–Завидуете! Вы просто все мне завидуете!

Борька Самохвалов присвистнул:

–Хо-хо! Это чему же? Справке, что ли?

–И справке тоже!– выпалила Кэт.– А главное – вот этому...– И, тыча и охлопывая себя, она выкрикнула:– Майке... Кроссовкам... Сумке... Все вы... Все завидуете!

Сбившись в кучку, девочки оживленно перешептывались, поглядывая на Суровцеву.

–Подумаешь – кроссовки!– протянул Самохвалов.– Эка невидаль...

–Вот и невидаль!– запальчиво подтвердила Суровцева.– У тебя-то таких нет! Ни у кого из вас нет. А мне папа привез. Из-за границы. Такие у нас пока не продают.

–Вместе со справкой привез?– хохотнула Марта, и Суровцева, посчитав ниже своего достоинства отвечать тем, кто обут в кеды из магазина «Спорттовары», горделиво вынесла из спортзала свою – слов нет, красивую – сумку «Адидас».

–Видали – чучело?– вздохнул Самохвалов после долгого молчания, щекоча стальную ногу «козла» носком кед.– Поняли, зачем она так вырядилась? Специально – всех подразнить, покоя лишить. Чтобы завидовали: «Ах, какая сумочка!», «Ах, какие кроссовки!», «Какая супермайчонка!«, «Надпись какаянькая!.. »

«Козел», на котором только что восседала Кэт, щекотки не боялся – стоял смирно.

–Подумаешь – надпись!– скривила губы Марта.– «Я – чемпион!» Будто не могли придумать что-нибудь получше.

Самохвалов поддержал:

–Они этих маек миллион штук выпустили, вот теперь каждый из владельцев ходит по земле и орет своей майкой на всю улицу: глядите, я – чемпион!.. Да на всех этих чемпионов и рекордов не напасешься.

–Сам-то ты кому угрожаешь?– засмеялся я.

–Никому не угрожаю...– растерялся Борька.– С чего ты взял?

–А вот с этого!– и я ткнул пальцем в майку Самохвалова, на которой разевал пасть мультипликационный волк. Из этого клыкастого жерла клубком выкатывался знаменитый клич – «Ну, погоди!»

Самохвалов усмехнулся:

–Это не я, это волк. А я – смирный.

–Вот и Кэт – не чемпион. Так...– я неопределенно махнул рукой.– Ходячая майка. И добавил:

– Как говорит Акрам – «На экскаватор хоть гектар парусов навешай – все равно не поплывет».

„ПОДПИШИТЕ МЕНЯ В ПЕЧАТЬ!"

В раздевалке Самохвалов деловито спросил меня:

–К Сиропову в редакцию когда пойдем? Завтра?

–Почему завтра? Разве ты уже заготовил заметку? Ты же сам слышал: пропуск в газету – заметка. И не простая, а какая-то там особая...

–Проблемная!– с готовностью подсказал Борька.– Он так говорил.

–Вот-вот!

–Ну и накатаем давай. Разве не пора наконец с Суровцевой разобраться?

–Ты хочешь пожаловаться на ее кроссовки и майку?– усмехнулся я.– Ничего не выйдет. Во-первых, не напечатают. А если и напечатают, она все равно станет говорить, что завидуем.

–А если не называть ее фамилии?

–Это как же?

–А так... Вообще... Написать про хвастунов. Про тех, которые чужие заслуги себе засчитывают. Ведь откуда у Кати все эти шмотки? Сам слышал – батя ей подарил. Вот она, получается, у бати славу украла.

–Скажешь тоже – славу,– передразнил я Борьку.– Велика слава – сама себя чемпионкой обозвала.

–Вот давай и напишем про то, что нельзя майки с надписями носить, если они к тебе никак не подходят.

–Разве только майки?– спросил я.– Видал куртку у Ромки Суровцева – у брата Катькиного.– У него там тоже по-английски написано. Не пробовал прочесть?

–А что написано?

–Дзе солжэ оф форчун – вот что! Солдат удачи. Диверсант – значит! Головорез...

–Это на него похоже,– кивнул Самохвалов.– Видал, как он малышей за ухо хватает? А пальцы у неточного плоскогубцы!

–Клещи бы делать из этих пальцев!– не выдержал я.

–Ну так что – пишем или не пишем?– напирал Самохвалов.– Учти, если ты откажешься, я накатаю заметку сам. Только потом не обижайся.

– Конечно, пишем,– согласился я.

Заметку мы соорудили за какой-то час, назвав ее так: «Если ты не чемпион, так какого черта надел не свою майку?» По нашему разумению, этот заголовок должен был разить в яблочко мишени и сразу же бросаться в глаза таким, как Катя Суровцева. Заметку подписали так же, как и ту нашу записку на конференции – «Юнкор Игрек». С этой заметкой мы в субботу поехали в редакцию – искать Олега Сиропова. Усатый вахтер объяснил нам, как попасть в редакцию, и мы поспешили к лифту.

Сиропова мы нашли быстро. Он сидел за столом, уставленным тремя разноцветными телефонами. Перед ним стояла пишущая машинка, а сбоку лежал раскрытый блокнот. За соседним столом, низко склонившись над листком и тщательно вырисовывая каждую буковку, восседал щупловатый пацанчик. На нас он только глянул равнодушно и – вновь погрузился в свою писанину. Сам Сиропов не поднимал глаз. Утопив взгляд в блокнот и не отрываясь от него ни на мгновенье, он одновременно выстукивал что-то на машинке и при этом одобрительно посмеивался. Что-то в блокноте веселило его. Поняв, что так можно стоять очень долго, я закашлялся. Сиропов поднял невидящие глаза и, не произнося ни слова, сощурился, причмокнул и вновь пустил пальцы пастись по клавишам.

Тут инициативу взял на себя Самохвалов.

–Мы заметку принесли,– сказал он, и Сиропов поднял голову вновь.– Не узнаете нас?

Сиропов молчал. Лицо его выражало невыносимое страдание.

–У вас зуб болит?– спросил Борька.

Сиропов поджал губы, и я понял, что Борькин вопрос вернул его к жизни.

–Какой там зуб,– вздохнул Сиропов.– Если бы только зуб. Тут не то что зуб – вся челюсть заболит. Очерк в досыл пишу.

–В досыл?– участливо переспросил Самохвалов.– А это где?

Смирно сидевший пацан засмеялся и снисходительно прокомментировал Борькин вопрос:

–В досыл – это не «где», а – «что». Досылают, значит! В типографию! Если ей чего-нибудь срочно не хватает для номера.

Самохвалов, обиженный его неуважительным смехом, полюбопытствовал:

–Слышь, комар-пискун, а тебе самому ничего не досылают? Нет? А не мешало бы...

Мальчишка непонимающе замахал ресницами, а Сиропов засмеялся, приговаривая:

–Лихо! Лихо сказано!.. Ты, Марат, не обижайся. Один – ноль, не в твою пользу. Ничего, еще отыграешься.– И он обратил лик к нам:

–Братцы, я, действительно, очень занят. Строчу в досыл для рубрики «Так поступают наши герои». Случай интересный – девчонка на пожаре отличилась. Только что по телефону факты собрал. Пальчики оближешь! На полчаса работы... А вы, собственно, чего хотите? Вы по какому вопросу?

–Мы заметку принесли,– сказал я.

–Кто заказывал?

–Вы.

Лицо Сиропова вытянулось и на нем вновь появилась страдальческая гримаса.

–Когда заказывал?

–А вы вспомните. Вы у нас конференцию проводили, на вопросы отвечали. А нам сказали, чтобы пришли к вам.

–Хоть убейте – не помню!– всплеснул руками Сиропов.– Вы не перепутали, братцы-кролики?

–Вы еще нашу записочку с собой забрали,– напомнил я.– Помните, может? Мы – «юнкор Игрек».

–Юнкор Игрек?!– воскликнул Сиропов и не совсем уверенно добавил:– Вот теперь припоминаю. А о чем заметка ваша?

–Проблемная!– веско сказал Самохвалов, спеша опередить с ответом меня.– Все как вы просили,– и Борька полез было в карман за заметкой. Но тут Сиропов жестом руки испуганно остановил его:

–Нет, братцы-кролики, погодите! Подождите с полчасика, братцы мои. Меня ведь газета ждет. Внизу версталыщик рычит. Через полчасика и поглядим вашу заметку. А пока... Пока вот с Маратиком пообщайтесь, он у нас – старейший юнкор. Глядите – сидит и над словом работает. Маратик, займись новичками...

И Олег Сиропов, мысленно щелкнув незримым тумблером, мигом отключился от нас и вновь вышел на связь с блокнотом и машинкой. Нам ничего не оставалось, как перевести взгляд на старейшего юнкора. На вид он был шестиклассником – не более того. Оказалось, не ошиблись.

–Слышь, а почему он тебя старейшим назвал?– полюбопытствовал Самохвалов.

–А походи сюда с мое – тоже им будешь!– спокойно разъяснил Марат.

–И давно ходишь?

–С первого класса. Я уже и в Артеке был!

Борька вздохнул. Я понимал его. Похоже, быстрехонько прибавив в уме шесть лет к своим четырнадцати, Самохвалов живо смекнул, что не видать ему почетного звания «старейший юнкор» как своих ушей. Марат явно заслуживал уважения. Это был уже не юнкор, а лютый газетный волк.

– Ты над каким словом работаешь?– спросил уже я.

Марат с достоинством положил на стол авторучку и покровительственно сощурился:

–Вы что, братцы-кролики, и вправду, и первый раз? Тогда все понятно.

Услышав это его «братцы-кролики», мы сразу поняли, что Марат – любимый ученик Олега Сиропова. Даже закадычное словечко перенял у него.

–Работа над словом,– назидательно выговорил Марат,– это для юнкора самое главное. Иначе его читатели читать не будут.

–А печатать, значит, будут?– встрял я.

Маратик наградил меня презрительным взглядом и ничего не ответил, а продолжил свое:

–Вчера мы впятером проводили рейд по дворовым площадкам, а мне Олег Васильевич поручил собрать все материалы в один. И сделать, чтобы было интересно. Вот и работаю над словом. Чтобы заметка была вкусной. Ясно?

–А что за рейд?– спросил я уже вполне миролюбиво и с непритворным любопытством.

–Проверяли, кто гаражи на детских площадках строит, кто огороды заводит и ребят прогоняет.

–И об этом напечатают?– восхитился Борька.– Вот здорово. У нас тоже есть огород. У дяди Сидора Щипахина. Он себе у дома здоровенный кусище земли самовольно отхватил и колючей проволокой обнес. Подойти страшно.

–Колючей проволокой?– оживился Маратик, впервые проявляя к нам настоящий интерес.– Очень любопытно! Такого факта у нас не было. Описать сможешь?

–Проще простого. Записывай адрес. Массив «Юнусабад», сектор...

Марат резко поднял руку, будто был пассажиром, тормозившим левака на обочине дороги. Самохвалов, ясное дело, тут же затормозил...

–Стоп, братцы-кролики! – повелительно шепнул Марат.– Адресок – потом, в общей подписи дадим. Вы – факты, факты подбрасывайте...

–Какие еще факты?– обиделся Борька.– Говорю же – сам у двора краюху отрезал. Без спроса. И сажает лук и редиску. А две грядки полиэтиленом закрыл – там у него целая теплица.

–Но ты сказал вначале про колючую проволоку. Есть или нет?

–Если он ее не снял, пока мы тут с тобой болтаем, то, конечно, есть. Куда же ей деваться!

–Тогда отлично!– загорелся Марат.– Это же находка.– Он картинно запрокинул голову, вонзил взгляд в потолок и стал раскачиваться на стуле, поддав его назад так, что он, как мустанг, взвился и разве что не заржал. Гарцевание на стуле продолжалось с минуту. Наконец, Марат простил стул и вспомнил о нас.

–Значит так,– деловито распорядился он.– Напишешь о том, как однажды мама послала тебя на базар, за редиской, а за прилавком ты встретил этого... Как ты сказал?..

–Дядю Сидора Щипахина,– подсказал Самохвалов и испуганно добавил:

–Не встречал я его ни на каком базаре.– Что за ерунда?

–Не ерунда это, а литературная форма,– объяснил Марат.– Но ты все равно об этом ничего не знаешь, лучше слушай и мотай на ус.

Но Борька был неумолим:

–Не буду про базар писать. Не встречал я его там с редиской. Зачем врать-то?

–Да погоди ты... Если ты не веришь, тебе сам Олег Васильевич объяснит. Это называется художественный вымысел. Понял?