Текст книги "Приключения юнкора Игрека"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

–Читает,– шепнул Борька.– Хорошо, что не спит.

–Вижу, что не обедает,– огрызнулся я. Неприятно ведь слышать такие вещи. Будто я и сам не вижу, что читает. Это в Борьке не Борька, а режиссер укреплялся... Впрочем, время и место для ссоры были самыми неподходящими, и я миролюбиво шепнул:

–Надо стучать.

Мгновение нашего триумфа над любимчиком Сиропова Маратиком было близко как никогда – только руку протянуть и постучать. Фитиль для Маратика уже тлел...

Фитиль уже тлел, и Борька потянул к нему руку... и постучал. Было видно, как вздрогнул мужчина и, заслонив книгой лампу, стал вглядываться в окно.

Борька постучал еще раз и жалобно протянул:

–Товарищ Быков, это мы...

Неясно, на что рассчитывал Борька, но только мужчина поднялся и тихонько подошел к окну, с удивлением, а, может, и испугом разглядывая наши темные силуэты.

–Товарищ Быков,– повторил Борька,– мы только на пять минут... Откройте, пожалуйста.

Мужчина отодвинул щеколду и, все еще придерживая дверь рукой, тихо спросил:

– Вы, собственно, к кому?

– Это сто двенадцатый?– полюбопытствовал Борька.– Мы не промахнулись?

Он самый.

Вы – товарищ Быков?

Удивление хозяина номера заметно возрастало, и он повторил:

– Он самый...

Здравствуйте, товарищ Быков!– обрадованно выпалил Борька.– Мы так мечтали встретиться с вами!

Тише!.. Тише,– зашикал хозяин, кивая в сторону второй кровати.– Дочку разбудите. Я ее с собой взял – Ташкент показать....

Борька, ликуя, толкнул меня локтем:

–Видал! Я же говорил тебе, что он с дочкой приехал. Только не видно ничего.

Мы вошли в комнату, полумрак которой скрадывало лишь одно световое пятно от настольной лампы.

–Вы только не удивляйтесь,– захлебнулся в счастливом шепоте Борька.– Днем ведь вас никак не поймать. А нам позарез нужно получить у вас ответы на вопросы.

Чьи вопросы-то?– усмехнулся Быков.

Газеты,– веско ответил Борька.

–Судя по времени, газета ваша называется «Ночной Ташкент»...

–Не-е,– протянул Борька.– У нас детская газета.

–Странно!– пожал плечами Быков.– Никогда не думал, что могу представлять интерес для детской газеты. Взрослой – давал интервью... А вот чтобы детской... Гм-м... Странно все это... И почему такая таинственность?..

Но нам с Борькой было не до разъяснений таких тонкостей. Поняв, что героя интервью мы все-таки заполучили, мы вытащили из ранца Самохвалова блокноты и ручки и, не давая хозяину номера опомниться, обрушили на него свои вопросы. Быков, как и положено крупному режиссеру и актеру, дарил мгновенные ответы.

–Когда вы начали снимать?

–Еще учась на первом курсе геодезического института.

–Какая роль вам нравится больше всего?

–Роль отца этой вот прелестной дочурки. На профессию тоже не жалуюсь.

–Расскажите о самом смешном случае во время съемок.

–Охотно. Их много. Ну вот вам, на выбор, один. Однажды установили мы треногу и начали съемку, дело было, доложу вам, на морском берегу. Только приложился я к окуляру – а тут тренога как закачалась да как пошла от меня. Ну, думаю, землетрясение века началось! Ничего подобного! Представьте себе – по недосмотру установили треногу прямехонько на огромную морскую черепаху, зарывшуюся в песок. А у треноги копыта острые, стальные – вот они черепахе и не понравились, и пошла она себе вместе с треногой на потеху всей группе.

А что вы любите снимать больше всего?

Разумеется, местность.

В смысле – землю, пейзаж?

Для детской газеты, в принципе, можно сказать и так...

Какие качества вы считаете главными для человека вашей профессии?

Готовность к лишениям походной жизни... Глазомер... Общительность... Любовь к природе...

Ваш девиз?

Ни дня без съемок.

Сможет ли Бармалей сдать экзамены в медицинский институт и выучиться на Айболита?

Сможет, если теодолит победит Анатолия Карпова и станет чемпионом мира по шахматам.

– Не повторяет ли ваша дочь ваших ошибок?

– К счастью, не повторяет. Как видите, в отличие от меня, она не беседует сейчас с вами, а сладко спит.

–Какой фильм вы мечтаете увидеть в качестве зрителя?

–О геодезистах.

– Что бы вы хотели пожелать нашим юным читателям?

–Зоркости теодолита, устойчивости треноги, правдивости карты и наконец – завидной настойчивости их юнкоров, получивших это интервью столь необычным способом.

На этом мы с Борькой посчитали беседу оконченной и, побросав в ранец орудия интервью, стали шепотом прощаться.

–Вы даже не представляете себе, товарищ Быков, как мы вам благодарны,– прочувствованно молвил Борька.– А интервью с вами мы завтра же в газету отнесем.

Быков развел руками – дескать, помог чем мог. Лица же его мы так и не разглядели толком. Ну да ладно! Главное – ответы надежно покоились в блокнотах.

Мы выскользнули из коридора и помчались вниз. Швейцар в фойе изумленно уставился на нас и заворчал:

– Что за такие полуночники? Половина двенадцатого... Непорядок...

Когда, проникнув через лаз в свой подвал, я осторожно приподнял крышку люка, в доме царила тишина и темнота. Родители спали. Оставалось спокойненько, на одних носочках, пробраться к себе.

Утречком мы набело переписали вопросы и ответы и, радуясь их полновесности, поехали к Сиропову.

Правда, в подъезде у меня случилась маленькая, можно сказать техническая, заминка. Выходя из подъезда, я вдруг кубарем полетел на землю от чьей-то подножки. Подняться мне не дал Ромка Суровцев, который тут же тяжело оседлал меня, приговаривая злобно:

–У, гад! Где копия?..

Я все понял. Суровцев-старший наконец-то прослушал кассету и ударил в колокола. С трудом высвобождаясь из-под грузной Ромкиной туши, я прохрипел:

–Нету копии... Не переписали...

–Врешь, гад!– свирепел Ромка.– Пр-р-редатель! Гони кассету! Я те уши оторву, если не отдашь. И Борьке тоже...

Послышались спасительные дробные шаги на лестнице. Кто-то спускался вниз. Ромка отпустил меня и убежал. Тут из Борькиного подъезда выбежал Шакал. Ого, облава на обоих сразу!

Было ясно, что отныне «солдат удачи» будет выжимать из нас копию разоблачительной кассеты. Ничего, пусть потревожатся... Жаль только, что копии мы так и не успели снять. Правда, в это они не поверят...

Заранее предвидя триумф и ликование и готовя себя к заслуженной похвале, мы ступили из лифта на этаж редакции и вдруг угодили в великую суету. Все сотрудники редакции выбегали из своих кабинетов и, неся впереди себя стул, спешили в кабинет редактора.

Можно было подумать, что это стулья неумолимо тащат за собой газетчиков, а вовсе не наоборот.

Когда Сиропов вернулся к себе за третьим стулом, Борька, раздосадованный тем, что Сиропов не обращает на нас ровным счетом никакого внимания, схватил его за руку и закричал:

– Мы интервью принесли.

Сиропов с досадой высвободил руку и побежал было со стулом, по дважды проложенному маршруту, но, сделав шагов пять, вдруг остановился и, поставив стул на пол, вернулся к нам и спросил:

Какое интервью?

Борька зарделся от удовольствия:

С Быковым!

А не врете?– сощурился Сиропов.

Вот еще!– обиделся Борька.– Ночью взяли, когда у него в номере никого не было. Только дочь.

Дочь?– удивился Сиропов.– А разве он в Ташкенте с дочерью?

С дочерью. Он и про нее сказал. Говорит, что это лучшая его роль... Мы тут записали.

Сиропов испуганно выхватил протянутые ему Борькой листки и, не читая, спросил, как бы обращая вопрос к самому себе:

–Странно... Зачем же он вам отвечал, если сейчас и сам к нам прибудет?

–Сам?– ахнул я.– Сюда?

– Ну да,– подтвердил Сиропов.– Его вчера лично редактор пригласил – на встречу с журналистами и юнкорами.

И он согласился?– ревниво сощурился Борька.

Через десять минут будет.

Видя наши вытянутые лица, Сиропов сказал:

–Но вы все равно молодцы! Слов нет – молодцы. Ладно, после встречи с Роланом Быковым вы мне расскажете, как сумели все-таки попасть к нему в гостиницу «Узбекистан»?..

Мы с ним в «Ташкенте» беседовали. На втором этаже,– сказал я.

В «Ташкенте»?!– Сиропов отшатнулся от нас и изумленно переводил взгляд с меня на Борьку.– По-вашему,– хохотнул Сиропов,– он остановился сразу в обеих гостиницах? Оригинально...

–Ничего не в обеих,– обиделся теперь уже я. За Борьку мне стало горько. Ведь человек – р-раз! – и придумал такое, что даже супер-юнкору Маратику – кавалеру трех почетных грамот газеты, обладателю двадцати двух вырезок собственных заметок, лауреату конкурса на лучшую подпись под фотографией и уже едва ли не владельцу почетного звания народного юнкора республики, аксакала юнкоровского движения – оказалось не под силу. А Борьку вместо похвалы еще и вышучивают. Ну, не обидно ли?.. И я напомнил про листок:– Интервью-то взято!..

Но тут Сиропов стал почему-то хохотать не сдерживая себя, и даже к стенке коридора привалился, чтобы не сползти на пол.

Ин...– заикаясь, смеялся он.– Ин... тер... вью... О-хо-хо! Да весь Ташкент... знает... хо-хо... что Быков остановился в «Узбекистане».. Ин... ха!.. тер... ха!.. вью!..

Вчера вы сами сказали нам, что он остановился в «Ташкенте»,– напомнил я.

Правильно!– подтвердил Сиропов.– В Ташкенте, а не в «Ташкенте». Без кавычек, ясно?! В смысле – в городе. Интересно... Ха-ха!.. кого же вы там отыскали? Да в одном Ташкенте сто Быковых!.. Почитаю, обязательно почитаю!– и Сиропов, сложив наши листки, которые мы по обыкновению подписали «Юнкор Игрек», сунул их во внутренний карман своего нового синего вельветового костюма и, подхватив реактивный стул, слился с ним и умчался.

Мы стояли в коридоре – оглушенные, потрясенные, обалдевшие. Борька виновато развел руками:

–Ерунда какая-то... Ты что-нибудь понимаешь?

Я зло покосился на Борьку:

–Кое-что начинаю... Эх ты, режиссер-альпинист! Куда же ты меня ночью водил? С ума можно сойти с тобой...

Если бы в эту минуту Борька мог одолжить хвост у Пирамидона, ему было бы что поджать.

–Ладно,– кисло выдавил я.– Интервью века отменяется! Пошли в гостиницу к велосипедисту – простыни спасать. Декорации то есть... А то ты завтра будешь и сам давать мамане своей интервью – куда простыни дел.

Можно было, конечно, остаться и повидать Быкова – теперь уже наверняка того самого. Но вдруг Сиропов захочет посмешить гостя и прочтет ему наше с ним «интервью»?..

Мы уныло поплелись в гостиницу, уже понимая, что произошло. Но в фойе я все-таки не выдержал и подошел к окошку знакомой нам регистраторши:

Посмотрите, пожалуйста, еще раз сто двенадцатый...

Быков проживает,– отозвалась вскоре регистраторша.

А там не записано – кто он. Где работает?– с надеждой спросил я.

Все зафиксировано,– кивнула она.– Все как положено... Вот, пожалуйста – Быков Василий Карпович... Начальник геодезической экспедиции... Прибыл на зональный семинар геодезистов.

«Ну и что с того!– подумал я.– Все равно человек очень интересный».

Как говорит Акрам – «Доверяй локатору, но гляди в оба». А еще – «Поспешишь – айсберг насмешишь!» И еще: «Якорю – и тому не безразлично, на каком дне лежать».

ШАРОВЫЕ МОЛНИИ И МИННОЕ ПОЛЕ

Между тем дело шло к звонку на первый урок. Первый урок последнего дня перед весенними каникулами. Злые друг на друга и вконец расстроенные громовой неудачей, мы поспешили в школу и вошли в вестибюль вместе со звонком.

Первым уроком сегодня была физика. Это еще ничего. Сегодня, слава каникулам, не среда, а значит нас не будет дразнить яичница. Это было бы весьма некстати – в хлопотах и поездках мы, конечно же, не успели пообедать.

У дверей класса, в коридоре, почему-то стояла парта. Обогнув ее, мы вошли в класс. Урок уже начался.

– Проходите!– сухо кивнул Николай Алексеевич и, поспешив к своему месту, мы вдруг с удивлением обнаружили, что нашей с Борькой парты... нет. Нет как не было, и только зияет зазор, где она стояла.

–Садитесь же!– с издевкой пригласил Николай Алексеевич.– Не мешайте вести урок.

–Но...– протянул я.– Но... Наша парта...

–Ваше место?– выкрикнул Николай Алексеевич, простирая сухонькую руку со сверлящим и негодующим указательным пальцем.– Вот и садитесь как хотите. Безобразники какие!.. Знаю я ваши штуки! Парту в коридор вытащили, и еще глумятся. Комедию, понимаешь, устроили. После урока к Леопарду Самсонычу пойдете!..– Николай Алексеевич нервно ходил вдоль доски, бросая на нас с Борькой высоковольтные взгляды. Его зрачки, казалось, сейчас превратятся в шаровые молнии и, выполняя волю разгневанного учителя, полетят за нами вдогонку.

Только сейчас мы поняли, что за парта встретилась нам в коридоре. Эта была наша с Борькой парта. Но кому понадобилось вытаскивать ее в коридор? Ерунда какая-то...

–Можно, мы занесем?– смиренно спросил Борька, косясь в сторожу двери и избегая встречи с шаровой молнией.

–Нетушки, голубчик!– запротестовал Николай Алексеевич.– Вы этак мне урок в балаган превратите. Идите-ка лучше туда, к своей парте, и сидите там. А дверь можете открыть...

Делать было нечего. Мы поплелись к двери, раскрыли обе створки и, придвинув к двери парту со стороны коридора, сели за нее, ловя насмешливые взгляды наших товарищей. По лицу Кати Суровцевой прогуливалось, как по бульвару, откровенно разодетое в пух и прах – Ликование.

Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Обернулся – Наталья Умаровна. В глазах – изумление.

–Вы чего это тут? За дверь выставили? Оригинально... А парту-то зачем наказывать!..

Я устало вздохнул. Ну что мы сейчас можем доказать? Наталья Умаровна ушла, ворча:

–Горе, а не класс на мою голову. Цирк какой-то...

Добродушного нашего старичка Николая Алексеича было просто не узнать. И куда только подевались его всегдашнее лукавство, шутки, вдохновение, обычно бросавшие его в несметную подсобку, откуда он доставал удивительные приборы и поражал нас волшебными опытами. Скучным, бесцветным, совсем незнакомым голосом рассказал он нам тему, а потом начал опрос, и до конца урока не вставал со стула.

Прозвенел звонок, мы внесли парту в класс, поставили на место и уставились на Николая Алексеевича, ожидая, что сейчас он выполнит свою угрозу и отведет нас к директору. Но Николай Алексеевич устало махнул нам рукой и, сгорбившись, поплелся в подсобку. Мы переглянулись. Что такое? Что все это значит? Кому понадобилось вытаскивать в коридор нашу парту? Почему так подавлен Николай Алексеевич?

Ну и дела. Тут – каникулы! Казалось бы, выкинь из головы школу – и думай о веселых вещах. Как же, выкинешь... Вопросы – один другого сложнее – поднимались из глубины нас самих, как молчаливые, притопленные бомбы. Шевельнись – взорвутся. Не шевелись – и взорвешься сам. От нетерпения. От любопытства. От жалости...

Бр-р-р! Незавидный выбор: шаровые молнии или минное поле...

В вестибюле Лена Авралова вывешивала огромный лист ватмана – план на весенние каникулы.

–Смотри!– показал Борька, ткнув палец в середину листа.– Знакомые все лица!

В плане значилось – «Книжкина неделя. Встреча с писателями, поэтами и журналистами детской газеты».

–Опять Сиропов?– спросил я вожатую.

Лена покровительственно объяснила:

–Олег Васильевич согласились организовать данное мероприятие и пригласить к нам творческий актив. Видимо, будут и они сами...

«Надо не забыть»,– подумал я, запоминая дату и время встречи. На каникулы это было уже второе по счету дело. Учительница по литературе велела нам написать к первому апреля сочинение «Моя заветная мечта», остальные же учителя смилостивились и задания не дали.

А из головы все не выходила парта и ужасно грустные в конце урока глаза физика.,

Как говорит Акрам – «Плывут в порт, чтобы мечтать о море». И еще – «Моряк и на суше моряк. Море его берегу в долг дает, а забирает с процентами».

Еще Акрам говорит: «Чужой якорь на дно утянет».

Эту присказку брата мне пришлось вспомнить, когда, играя у третьего подъезда, мы нашли на тротуаре какой-то ключ. Борька положил его в карман, и мы преспокойно отправились играть в теннис – на победителя. За столом властвовал Ромка Суровцев. Он играл уже пятый раз подряд, обыгрывая всех. Нелегко сейчас приходилось и Борьке. При счете четырнадцать – одиннадцать в пользу Ромки подача перешла к Борьке. Подав по диагонали стола стремительный шарик, вяло отбитый Ромкой, Борька решил испробовать свой излюбленный прием – топс. Ловко вильнув ракеткой, он прямо-таки из-под стола вывинтил шарик и послал его высоко над сеткой на сторону Ромки. Но увидеть, куда пришелся шарик, ни Борьке, ни Ромке не довелось. Потому что истошный крик дяди Сидора Щипахина, вспоровший тишину двора как консервную банку, заставил всех нас отвлечься от тенниса и уставиться на кричавшего.

Дядя Сидор метался от скамейки с бабусями к подъезду и обратно, исступленно выкрикивая одно и то же:

–Обокрали... Ключ утащили... Ой, беда!..

Он шарил во всех карманах и, не находя ключа, хватался за голову и продолжал выкрикивать свое:

–Прямо из кармана... Обокрасть хотят...

Скоро вокруг дяди Сидора собралась изрядная толпа сочувствующих и он уже в который раз повторял свои жуткие подозрения, смысл которых сводился к тому, что неизвестные похитители, выкрав ключ, теперь позарятся и на дверь его квартиры, а значит его имущество и жизнь – в серьезной опасности.

Заметив, что Борька нервно рыщет в кармане, отыскивая подобранный нами на тротуаре ключ, я сразу же сообразил, что это, вероятно, и есть «похищенный грабителями» ключ дяди Сидора. Но представив себе, что разразится, если Борька невинно предъявит сейчас ключ убитому горем дяде Сидору, я стремительно подскочил к Борьке и успел шепнуть:

– Не показывай...

Борькина рука будто умерла. Он поднял на меня огромные глаза и я прочитал в них отчаяние. Руки из кармана Борька не вынимал. Но я понимал, что, если и вынет, то только с намертво зажатым в пальцах ключом. Уж тогда-то дядя Сидор, чего доброго, живо ославит его на весь двор, а может, даже обвинит в том, что Самохвалов покушается на его «антиквариат». Поди докажи, что нет, если мы уже дважды побывали у него. Вроде как бы высматривали особо ценную рухлядь...

Поняв, что может произойти непоправимое и что надо спасать положение, я вплел в хор путаных и бессвязных советов и утешений, на которые сейчас не скупились соседи, и свой вопль.

– Надо замок сменить!– крикнул я, и все почему-то умолкли, а дядя Сидор замер, будто мое предложение застигло его врасплох. Но тут все заволновались и стали говорить, что верно, что, сменив замок, можно сто раз начихать на потерянный ключ и на грабителей, которые, конечно же, уже сейчас готовят мешки и точат ножи, чтобы разделаться с ни в чем не повинной квартирой дяди Сидора.

– Верно!– повеселел дядя Сидор.– Но как же его сменить, если дверь заперта? Это ж, получается, ломать ее надо... Это ж, выходит, и дверь менять надо... Это ж, получается, сумасшедшие деньги...– дядя Сидор взвинчивал себя, как жаворонок, сверлящий синеву неба.

– А если ее изнутри сперва открыть?– хитро подсказал я.– Тогда и дверь ломать не надобно. Замок-то я ваш видел, он изнутри легко отпирается.

–А как я теперь в эту самую внутрь попаду?– чесал затылок дядя Сидор.– Я его и не запер вовсе. Захлопнул – и все! Вышел-то всего ничего, мусор вынести. А как теперь попасть? Ты ж меня пипеткой через замочную скважину в квартиру не капнешь. Чай, я не капля...

–А если по карнизу?– показал я.– Вон – положить доску из окна подъезда на карниз балкона. А там у вас, хорошо, окно открыто, р-раз – и через балкон к двери.

–Ого!– присвистнул дядя Сидор.– Это ж тебе третий этаж, а я, чай, не циркач.

–Подумаешь, третий этаж,– гнул я свое.– Я вон читал, один голодный каскадер в Америке на крышу стоэтажного дома за три часа забрался – и ничего, а тут даже лезть не надо, по доске два шага – и там!.. Что и говорить: после того, как Борька заставил меня ночью тайно спуститься с третьего этажа гостиницы на балкон второго, эта дневная, да к тому же вполне легальная операция казалась мне и вовсе невинной забавой.

Мой уверенный тон, похоже, вселил в дядю Сидора Щипахина какую-то надежду; взгляд его заметался по толпе, и вдруг, остановив его на Ромке Суровцеве, дядя Сидор просиял и воскликнул:

Ромашка! Может, ты и слазишь?

Суровцев побледнел и замахал руками:

Да вы что! Я высоты боюсь. С детства...

–Вот еще!..– обиделся дядя Сидор.– Неуж, струсил? А ведь я тебя, братец, кажется, не обижал. Или не выручишь?

Ромка пугливо и проворно ввинтился в толпу, как дождевой червь, слегка потревоженный лопатой рыбака. Следом за ним утонул и Шакал. Толпа гудела.

–Ну вот!– горестно развел руками дядя Сидор. – Только ломать и осталось. Сам-то я ни в жисть туда не залезу. В мои-то годы трюки откалывать...

Доску найдете?– спросил я.

Есть доски!– кивнул дядя Сидор.– В сарайчике.

Тащите сюда. Сейчас сделаем! Как в цирке...

Дядя Сидор с недоверием поглядел на меня, но мгновение спустя помчался к старенькому гаражу, служившему музеем для его бесчисленных коллекций. Вскоре он принес широкую доску метра в два длиной. По такой доске ловкач и на трехколесном велосипеде проехал бы. Если, конечно, суметь поднять велосипед на дыбы... Не забыл и пилу. Мы быстро отхватили пилой угол доски, рассчитав так, чтобы она плотно легла на боковой карниз балкона, выпиравший на ширину кирпича, и поспешили в подъезд – к окну, откуда и собирались проложить к балкону мост. Когда доска легла на карниз и я собирался было ступить на нее, чтобы спасти дверь дяди Сидора, меня потянул за руку Борька.

– Дай мне!– твердо сказал он.– Я полезу. Если не ошибаюсь, это я – Главный Тимур. Не так ли? А значит первая попытка – за мной.– И, сощурив глаза, он сурово и глубоко посмотрел на меня. Я понял его замысел и, не споря, отступил.

В успехе Борькиной экспедиции я ни на миг не сомневался. Борька в четыре секунды дошел до балкона, ухватился за подоконник и, сложившись пополам как перочинный ножик, перевалился в квартиру под шумные аплодисменты затаивших дыхание болельщиков. Вскоре входная дверь отворилась, и, потрясенный стремительностью операции, дядя Сидор заключил спасителя в объятья. Высвободившись из них, Борька смущенно залепетал:

–Ну что вы... Это же так просто... На физкультуре мы еще и не такое проделываем.

И словно спохватившись, Борька полез в карман, достал найденный нами на тротуаре ключ и протянул дяде Сидору:

–Вот ваш ключ. Ваш?

Дядя Сидор как-то странно дернулся и дрожащей рукой пугливо потянулся к ключу.

Мой!.. Мой, братцы! – воскликнул он. – Это что же такое происходит? Выходит, я его дома оставил, а дверь просто захлопнул?

Ничего подобного,– хмуро возразил Борька.– Вы же видели, я его из кармана достал – он около подъезда валялся.

Так это ты его нашел?– изумился дядя Сидор.– Чего ж сразу не отдал? Зачем тогда этот смертельный номер?

Затем!– отрезал Борька.– После того, что вы сказали про ключ, куда безопаснее было лезть через балкон, чем просто отдать его...

Тут счастью дяди Сидора и вовсе не стало предела. Шутка ли – и дверь спасена, и на замок можно не разоряться. А больше всего радовался дядя Сидор своей рассеянности. Ведь, не найдись ключ – немалые бы ему сейчас предстояли хлопоты с замком.

Помаленьку зеваки начали расходиться. Дядя Сидор поманил нас с Борькой в квартиру и закрыл дверь. Лицо его дышало любовью.

Хотите с автоматом поиграть?– спросил он.– Целый час... И денег не надо!– щедро раскошеливался он.

Не,– покачал головой Борька.– Мы же за так, за бесплатно. При чем тут автомат?

Дядя Сидор развел руками и открыл нам дверь. Мы спустились вниз, как вдруг дядя Сидор вновь отворил дверь и гулко крикнул нам:

–Эй, пацаны, на секундочку!..

Мы поднялись к нему, и дядя Сидор, подмигнув Борьке, спросил:

Песок нужен?

Песок?– растерялся Борька.– Зачем?

–Как это – зачем? Не притворяйтесь. Вы же ванную собираетесь переделывать. Кто ж про то не знает.

–Не сейчас,– сказал Борька.– К лету...

Пусть к лету,– остановил его дядя Сидор.– Все равно ведь песок нужен. Так слушай – я вам свой отдам. Не покупайте, ладно? Хоть сейчас берите ведра – и несите к себе.

А куда... Куда нести?– бубнил сбитый с толку Борька.– Не домой же. А в песочнице уже был. Да только кончился уже. Наверное, малыши пироги из него пекли, да так потихоньку и растащили.– Борька чудом сохранял способность еще и шутить...

Вот чудак!– огорчился дядя Сидор.– Не хочешь в песочницу – сыпь в ванну! У вас же ванна в подъезде протухает.

–Не выйдет!– отрезал Борька.– Там Пирамидон живет.

–Как знаешь!– развел руками дядя Сидор.– Я ж как лучше хотел... Помочь...

–А можно, песок у вас пока полежит?– подсказал я.– До лета.

–Это можно!– просиял дядя Сидор.– Ты мамке своей так и передай – пущай за песок не думает. Я его для вас схороню. Дядя Сидор благодарность понимает. Он за добро завсегда добром лупит...

Когда мы вышли из подъезда, дядя Сидор крикнул с балкона:

А хотите, я про вас в газету благодарность напишу, а на гонорарий вам ящик пепси-колы поставлю?

–Не надо пепси!– запротестовал Борька.– Лучше песок сохраните, ладно?

Забито!– царственно поднял ладонь счастливый дядя Сидор.– Жалую, так сказать, песок с собственного плеча!

Как говорит Акрам – «Если хочешь остаться у разбитого корыта – поймай золотую рыбку».

Но с другой стороны, можно ведь найти способ не прогадать: просто отпустить золотую рыбку восвояси и ничего не просить у нее взамен. Ни корыта, ни тропа

МОЯ ЗАВЕТНАЯ МЕЧТА

Признайтесь честно: у вас есть заветная мечта? Еще бы! Конечно, есть. Только, наверное, на то она и заветная, чтобы потихоньку знать о ней самому и спокойно выращивать – как, к примеру, кактус на солнечном окне.

Большая мечта – она ведь трудная я колкая.

Хорошая мечта – она долго зреет.

А тут – на тебе: пиши сочинение «Моя заветная мечта». Доставай свою мечту и виляй ею перед всеми – будто это и вовсе не мечта, а шуба с ламой или футболка с визгливой надписью. Это уже не заветная, а какая-то фирменная мечта получается...

Моя мечта? А пожалуйста. Могу и на выбор...

Хочу, чтоб владыка морей Нептун поскорее Акраму увольнительную на берег подписал: давно не виделись.

Хочу, чтоб появилась наконец-то в газете хоть одна заметка юнкора Игрек.

Хочу, чтоб мисс Кэт Суровцева вдруг захотела своими руками отремонтировать связку страниц «Острова сокровищ».

Хочу, чтоб Леопард Самсонович вылил в арык бочку нечестной краски. Правда, арык жалко...

Хочу, чтоб дядя Сидор Щипахин сам перенес ночью песок из ванны обратно в песочницу.

Хочу, чтоб пылесос Натальи Умаровны пополнил коллекцию дяди Сидора Щипахина.

Хочу, чтоб чья-нибудь мама во дворе разрешила взять Пирамидона домой.

Хочу, чтобы Шакал пожил хоть неделю в зимующей в подъезде ванне – вместо Пирамидона.

Хочу хоть разочек увидеть в какой-нибудь очереди Динэра Петровича.

Хорошо бы когда-нибудь подарить маме Борьки Самохвалова такую шубу, как у Катьки Суровцевой. У них и размер-то одинаковый!..

Вот бы обставить Ромку Суровцева в теннис со счетом 21:0!

А еще неплохо бы поговорить с настоящим Роланом Быковым. Можно даже без блокнота...

Чтоб никогда не подгорала яичница у Николая Алексеевича.

Чтобы мама не мечтала о японском телевизоре...

...а папа – не обещал ей когда-нибудь достать его.

Очень хочу, чтобы Борька никогда не поссорился со мной. До самой пенсии. И потом тоже...

Мечтаю, чтобы Олег Сиропов решился получить квартиру в другом кооперативе.

Конечно же, хочу, чтобы пионер-акын Рудик Крякин хоть раз доказал, что он – не легенда, а действительно живой человек.

Ну разве все это не мечта?

И разве это – не сочинение?

И разве можно за эти 19 желаний получить что-нибудь дельное, кроме экстренного вызова отца в школу? Между прочим,– действительного члена родительского комитета...

У Акрама тоже есть мечта. Он о ней так говорит: «Настоящая мечта сбывается не однажды, а все время, незаметно». И еще: «Мечту надо работать. Мечту надо ставить как парус».

СБЫЛАСЬ МЕЧТА № 19 !

Неужели и вовсе так заведено, что сбывается только последняя мечта?.. Ну не чудеса ли! Приходим с Борькой в школу на открытие книжкиной недели, а у входа нас караулит типографская афиша с уточнениями, сделанными красным фломастером: «Всем! Всем! Всем! У нас в гостях проездом с Чиланзара на Каракамыш – юный поэт-международник Рудольф Крякин (г. Ташкент). В программе – новые частушки, ответы на вопросы, моментальное выполнение литературного заказа в присутствии заказчика, раздача автографов, литературная консультация на местах».

Вот так сюрприз! Мы, конечно же, поспешили в зал, недоумевая: что это за новая приставка появилась у Крякина? Международник... Ну да! Все понятно. Он же недавно был с мамой в Болгарии по ее кооперативным делам. Ловко! И афишу они ловко напечатали. На ней даже фотография Рудика уместилась. На нас покровительственно смотрел с афиши пухлощекий мальчишка лет тринадцати, с волосами, спускавшимися до плеч. Он стоял, опираясь правой ногой на пишущую машинку, в каретке которой трепыхался лист бумаги с бессмертным началом: «На горе стоит...». Это был явно фамильный герб Рудика. Широкое горло Крякина прикрывала бабочка. Такая бабочка вполне могла бы лишить покоя Наталью Умаровну – до поры, пока не стала бы украшением зоокабинета. Ловкач-фотограф умудрился впечатать в это место самую настоящую бабочку, сфотографированную отдельно от Крякина. Ее могучие крылья, видимо, должны были символизировать полет творческой фантазии поэта-международника. Похоже, фотограф тоже состоял в кооперативе Крякиной, а может, и не только он.

Зал был жидковат, но человек двести все-таки пришли на встречу.

Ровно в час в актовый зал вошли в сопровождении нашей Лены Авраловой Олег Сиропов в знакомом нам синем вельвете, худощавая женщина с тонким длинным носом, чем-то напоминающим указку, которой Наталья Умаровна таранила богатырскую сосульку, а замыкал процессию мальчишка в пальто, в мохнатой шапке и с красным шарфом, туго пеленавшим горло. Свободный конец шарфа, перекинутый через плечо, плескался за спиной, как шлейф короля. Лена Авралова вполне могла бы организовать пару октябрят, чтобы они страховали конец шарфа от контакта с полом.

Гостей встретили аплодисментами. Они прошли на сцену, где их ждал стол с тремя микрофонами. Женщина наклонилась к Рудику и что-то прошептала. Рудик послушно кивнул, расстегнул пальто, но снимать его не стал, потом он стянул с головы шапку, которую с готовностью выхватила у него Авралова и положила на колени. Олег Сиропов взял микрофон и устало сказал:

–Со мной, думаю, уже все знакомы. Да и вообще, ребята, я сегодня пришел только как конферансье, что бы представить вам вашего сверстника – юного поэта Рудольфа Крякина.

Все вновь зааплодировали, и Рудик, а вместе с ним и мама, синхронно раскланялись.

–Рудольф,– продолжил Сиропов,– успешно совмещает учебу с глубоким погружением в пучину творчества. Но, думаю, подробнее и интереснее о жизненном пути юного поэта, о его вылазках на Парнас расскажет его самый близкий друг—мама, Маргарита Павловна Крякина.

Микрофоном овладела мама Рудика и сказала, обращаясь к знаменитому сыну: