Текст книги "Свобода от, свобода для (СИ)"

Автор книги: Павел Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

   – Ну че, сходил? – иронически спросил я его. Он зыркнул нам меня ошалелыми глазами, и, как был, на карачках, пополз в подвал. За ним смылись и его мужики, остался только один.

   – Что будем делать? – спросил Лираз.

   – Баррикадируйте дверь. Мебель тащите, тащите все, что можно, завалите вход так, чтобы никто не мог войти, – приказал я Денису и Лехе, – займите позиции внутри, держите вход.

   Мы с Лиразом поднялись наверх, наши, кто был там, без команды рассредоточились, стараясь не подходить к окнам, наблюдали.

   – Подождем, – сказал я Лиразу, – дом крепкий, стены толстые. Просто так они его не возьмут.

   – И что дальше? – спросил он у меня, – может, попробуем прорваться?

   – Дальше будем ждать, мы на своей территории. Рано или поздно наши сообразят, что происходит, и придут на помощь. Прорываться не будем, слишком рискованно. Время работает на нас.

   Очевидно, противник тоже это понимал, только я закончил говорить, как внизу раздался мощный взрыв. Мы кинулись туда. Взрыв разметал баррикаду из мебели, в углу ничком лежало тело Лехи, одного взгляда хватило, чтобы понять, что он мертв. Держась за окровавленную голову, из соседней комнаты вышел Денис. Лираз кинулся к нему, ему помог оставшийся невредимым незнакомый мне боец, и мы быстро поднялись наверх.

   – Что это было? – спросил ошеломленный Лираз.

   – Я думаю, противотанковая ракета, – ответил я, и крикнул: – все внутрь, живо!

   Народ повыскакивал из наружных комнат, попрятался в туалетах и ванных, в укрепленных комнатах-убежищах. Я мысленно вознес хвалу строительным стандартам Земли Отцов. Из-за постоянной угрозы обстрелов, защищенное пространство было неотъемлемым элементом любого архитектурного проекта. Только-только мы попрятались, как раздалось еще несколько взрывов, дом заходил ходуном. Они стреляли по окнам, утепленные стены толщиной почти в метр им было не пробить.

   – Да сколько же у них этих ракет, – простонал рядом со мной Лираз, когда после седьмого или восьмого взрыва обстрел прекратился.

   – Я вниз, посмотрю, как там дела, – крикнул я ему, и выполз на лестничную клетку. Поскальзываясь на кусках штукатурки, пошел вниз. Взрывы подняли тучи гипсовой пыли, лестница терялась в белом тумане. В горле сразу запершило, добравшись до второго этажа, я почти ничего не видел. Кое-как протерев глаза, я осмотрелся: бывшая Стасова гостиная была полностью разрушена, деревянные часы с боем, которым он так гордился, безнадежно разбитые, валялись в углу.

   – Есть кто живой? – позвал я.

   – Все живые, – отозвался из примыкающей защищенной комнаты тот самый, незнакомый мне боец. Я пополз туда, там сидело четверо наших, среди них Дорон.

   – Коцюба, что нам делать? – спросил он. Хороший вопрос, если бы я еще знал на него ответ...

   – Держитесь, – ответил я, – надолго их не хватит, надо продержаться, пока не подойдут наши.

   Большого энтузиазма я на лицах не заметил, но и праздновать труса никто не сбирался, и то хлеб. Еще раз повторив просьбу держаться, направился в обратный путь. До третьего этажа оставалось полпролета, когда враги возобновили обстрел. Дом содрогнулся, я потерял равновесие, одна нога скользнула, и я упал ничком, сильно приложившись лицом о ступеньки. Кожа на лбу лопнула, хлынула кровь, заливая глаза. Я кое-как встал, вслепую преодолел оставшиеся ступеньки, и, выставив перед собой руку, осторожно пошел вперед. Потеряв ориентацию, я понял, что пошел мимо двери в защищенную комнату, лишь когда услышал за спиной крик Лираза: – Коцюба, назад!

   Поздно. Я вышел в комнату, выходящую окнами во двор. Сквозь заливавшую глаза кровь я даже не увидел, а почувствовал солнечный свет, бьющий в окно, ощутил дуновение ветерка. В следующее мгновение раздался взрыв, меня отбросило назад в коридор и на этом все кончилось.

   Превращенное в тюремную камеру бомбоубежище было просторным, жаловаться на тесноту не приходилось. Минимальные бытовые удобства мне обеспечили: поставили переносной биотуалет, бар с водой, горячей и холодной, снабдили чаем. По утрам неразговорчивый охранник менял в биотуалете бачок, приносил завтрак. Он же приносил обед и ужин. Под потолком все время горели лампы, о наступлении вечера я узнавал по изменению яркости этих ламп, "ночью" они горели вполнакала.

   Раны мои понемногу заживали, думаю, что если бы мои тюремщики узнали, насколько быстро я поправляюсь, они бы ужесточили режим. Но я старательно имитировал беспомощность, ходил, держась за стеночку, кряхтя. Со стонами садился на сиденье биотуалета, все остальное время лежал. Те, кто наблюдал за мной через глазки видеокамер, не должны были ничего заподозрить.

   Единственным событием, что хоть как-то скрашивало монотонное существование, были допросы. В первый раз, когда в комнату зашли сразу трое охранников, здоровые бугаи, я решил, что все, отбегался, сейчас поведут убивать. Один из них взял меня на прицел, остальные сноровисто заломали руки, надели наручники, и в таком виде препроводили меня наверх. Там, в одной из комнат оставшегося целым здания Форта, меня ждал Эран. Он сидел за столом, перед столом стоял табурет, на который меня и усадили.

   – Ну что, Коцюба,как настроение? – приветствовал меня Эран. Я молчал, видя это, он продолжал: – не повесился еще? – Действительно, мне оставили шнурки, выдавали столовые приборы. Явно не боялись того, что я мог у покончить с собой. А, может, и хотели, чтобы я на себя руки наложил, – он хоть слово произнес? – задал он вопрос одному из моих стражей.

   – Нет, командир, молчит, – ответил страж, и спросил: – Может, пристрелить его?

   – Зачем стрелять, он нам еще пригодится. Не зря же мы его в живых оставили, – Эран откинулся в кресле, и хихикнул, – Нет, куда же мы теперь без Коцюбы, без Коцюбы нам никуда. Ты, Коцюба, у нас теперь главный террорист, можно сказать, воплощение вселенского зла.

   Он отхлебнул из стакана, затянулся сигаретой, выпуская дым мне в лицо, довольным голосом сказал:

   – А ведь я говорил тебе, что пора взрослеть. Ведь говорил же! А ты не послушался, дурачок, начал с нами играть. Детям нельзя играть во взрослые игры, прилететь может по взрослому. Верно? – спрашивал он у стражей, стоящих у меня за спиной. Те отвечали, похохатывая:

   – Верно, командир, куда им против нас.

   – Знаешь, почему ты главный террорист? – спросил он, и тут же, не дожидаясь моего ответа, объяснил, издевательским тоном, будто читая протокол: – ты, вместе с этим ментом, Данино, составил заговор с целью захвата власти в Республике. Тебя, отморозка, не устраивал ход событий, ты хотел войны, хотел столкнуть любами Республику и Землю Отцов. Поэтому ты подложил бомбу в комнате, где заседал Комитет, и взорвал всех. После этого, ты решил расправиться с мешающими тебе оппозиционерами. Со своими головорезами, ты ворвался в дом уважаемого гражданина Республики, и убил его, и всех, кто находился в доме. И если бы тебя не остановили мы, успел бы натворить еще немало черных дел. Но тебе не повезло, и скоро мы тебя повесим, за бандитизм. Смотри! – Эран показал рукой в окно, и страж повернул мне голову в нужном направлении. Вровень с окном, на флагштоке по-прежнему развевался флаг Республики. – Это ненадолго, скоро там будет висеть наш флаг, а ваша Республика станет историей. Ты не знаешь, но как раз сегодня прошли выборы, завтра Алина Гофман передаст власть в руки новоизбранного Комитета. А тот, в свою очередь, примет решение о присоединении к Земле Отцов. Вот так, Коцюба.

   Я по-прежнему молчал, никак не реагируя. Значит, они убили Стаса и всю его семью, и баб с детишками не пожалели. Логично, к чему им лишние свидетели? В таком случае понятно, что они сделали с ребятами, никаких шансов, что в живых остался хоть кто-то. Ладно, рассчитаемся, дайте срок. Эран, меж тем, наклонился ко мне через стол, и вкрадчиво спросил:

   – А может, ты того, головой повредился? – Я молча смотрел перед собой. На голове у меня была повязка, а под ней, я знал, глубокая рана. Рану зашили, но осколок, как мне сказал Эран, задел мозг. Никаких изменений я не чувствовал, мыслил по-прежнему ясно и четко. Теперь главное, чтобы об этом не догадались мои тюремщики.

   – Позовите Профессора, – махнул рукой Эран. Один из стражей вышел, и тут же вернулся с Профессором, за дверью тот сидел, что ли?

   – Вот, Коцюба, один из наших помощников, без него нам бы не справиться. Представлять вас друг другу не буду, – Эран отвесил шутовской поклон.

   – Что, добегался, отморозок, – прошипел Профессор, вплотную подойдя ко мне. Он, неловко замахнувшись, стукнул меня по голове сухоньким кулачком. Я, как куль, завалился с табурета, было очень больно.

   – Полегче, полегче там, – довольным голосом произнес Эран, – он еще нам нужен.

   Стражи подняли меня с пола, взгромоздили на табурет. Прежде, чем стражи успели его остановить, Профессор опять подскочил ко мне, и плюнул мне в лицо. Плевок стек у меня по щеке, я все так же безучастно смотрел перед собой.

   – Вытрите ему лицо, – приказал Эран. Один из стражей, видимо, стал искать платок, я слышал, как он роется по карманам.

   – У меня нет платка, – пробасил страж.

   – Ну, так принеси, – раздраженно бросил Эран, и сказал Профессору: – вы бы Профессор, воздержались от рукоприкладства.

   – Его надо повесить, расстрелять! Он же бандит, террорист! – завизжал Профессор, наваливаясь на стол. Эран отстранился, у Профессора, наверное, изо рта жутко воняло, – он опасен, нельзя его в живых оставлять!

   Страж, тем временем, вышел, и за моей спиной остался только один. Я слышал его дыхание за левым плечом. Решив, что более удобного случая мне не представится, я резко встал, скорее даже, прыгнул вверх, метя головой назад и влево. Расчет оправдался, получив удар в челюсть, страж без единого звука упал, а я, не теряя времени, изо всех сил ударил ногой в стол. Столешница ударила привставшего Эрана, на лице у него читалось безграничное удивление. От удара столом он потерял равновесие и упал назад и вбок, врезавшись головой в стоявшие на подоконнике кактусы. Увидевший все это Профессор прижался к стене, выставив в немом протесте дрожащие руки. За дверью послышался топот, я понял, что у меня в запасе всего лишь несколько секунд. Я использовал их с толком: саданул Профессора ногой между ног, а потом, когда он, пискнув, завалился вперед, принялся бить его по голове ногами. Ботинки у меня были строительные со стальными вставками, бил я яростно, вкладывая всю накопившуюся злость, уже после третьего удара раздался противный хруст, а пол стал скользким от крови. Ощутив за спиной движение, я подпрыгнул, обеими ногами приземлившись на череп Профессора. Это было лишним, он почти наверняка был уже мертв. Удар в спину швырнул меня вперед, я упал сверху на труп Профессора. Последним, что я слышал, перед тем, как меня выволокли из комнаты, это голос склонившегося над Профессором стража:

   – Готов, он убил его, – при этих словах я улыбнулся, и улыбался, пока они избивали меня, волоча в подвал. Они скинули меня с лестницы, и я летел целый пролет. Потом взяли за ноги, и потащили вниз, голова при этом билась о ступеньки. К счастью, я потерял сознание практически сразу.

   На следующий день стражник вместе с завтраком принес мне какой-то сверток. Кинув его на стол, он, по обыкновению молча, сменил бачок биотуалета и ушел. Лязгнул засов. Я встал со стола, развернул сверток, погладил блестящий шелк. Все понятно, Республики больше нет. Через несколько дней возобновились допросы. Какой-то внятной цели у них не было, думаю, Эрану просто не с кем было поговорить, поделиться своим триумфом.

   – Ну и бардак вы развели, – Эран, заложив руки за спину, прогуливался по кабинету. За окном на флагштоке развевался бело-голубой флаг, – что ни дом, то крепость, и горы оружия в каждом доме. Ты стрельбу вчера слышал?

   – Нет, – покачал я головой, и усмехнулся, – а что, кого-то из твоих ублюдков ухлопали? Давно пора.

   – Шваль узкоглазая, из-за таких как ты, вооруженная до зубов, убивала наших, а ты и рад. – Эран вперил в меня горящий ненавистью взгляд. – Мы вчера как раз их квартал зачищали.

   – И как успехи? Судя по тому, как ты бесишься, не очень, – хохотнул я.

   – Успехи, да, не очень, кое-кто от нас ушел. Но ты не радуйся, мы извлекли из этого урок. Ты, небось, думаешь, что вот сейчас мы закрутим гайки, и народ против нас поднимется?

   – Так и думаю, – не стал скрывать я.

   – А вот хрен тебе! – Эран посмотрел в окно, и опять повернулся ко мне: – мы подождем. Год подождем, два подождем, если понадобится. И достанем всех по одному, когда люди уже привыкнут жить по-нашему. Главное, что нефтезавод у нас, и практически без крови, без потерь обошлись.

   – Все еще впереди, – покачал я головой.

   – А вот и нет, не восстанет никто. Мы вчера узкоглазых давили, и никто за них не встал, ни один. Даже твои друзья сидели по норам. И за тебя никто ни слова не скажет, вот увидишь.

   – Думаешь, все так спокойно схавают твою версию? – разозлился я.

   – Схавают, и облизнутся! Думаешь, у нас дураки сидят? Нет, мы вас просчитали, давно просчитали. Посмотри, как технично мы вас обыграли. Жаль, что ты убил Профессора, он был очень полезен. Именно он составил твой психологический портрет, а наши аналитики просчитали все возможные варианты твоих реакций. Все, что ты делал, было просчитано.

   – Все равно вам никто не поверит.

   – Поверят! У нас есть свидетель, который уже рассказал всем о деталях вашего заговора.

   На следующий допрос Эран привел Мишку. Насчет Мишки я все понял, еще когда увидел удивленные глаза Стаса, так что сюрпризом его появление это не стало.

   – Михаэль – подающий надежды молодой человек. Он сделает у нас большую карьеру, – улыбаясь, поведал Эран. Мишка заметно нервничал, ему было неловко, он переминался с ноги на ногу, и не хотел смотреть мне в глаза.

   – Ну как, тридцать серебряников еще не прожгли карман? – спросил я, приподымаясь. На меня тут же навалились стражи. Ну, да что я мог сделать? Сковали по рукам и ногам, и к полу пристегнули.

   – Михаэль настоящий патриот, он понимает, что у вашего образа жизни нет будущего. Будущее есть только у государств, а у вас не государство, у вас анархия, бардак. В вашем обществе у талантливых молодых людей не было никакой возможности сделать карьеру, – откинулся в кресле Эран, – или копаться в земле, или с железками возиться. Никаких управленческих должностей, как так можно жить? Никакой возможности разбогатеть, никакой возможности жить по-человечески. А у нас – широкие карьерные перспективы.

   – Это вряд ли, – я посмотрел на Мишку, и повторил, – вряд ли ты карьеру сделаешь, сучонок. Предателей нигде не любят, так что быть тебе вечным "подай-принеси". И поделом тебе.

   Мишкины глаза забегали, бледное лицо пошло пятнами, он переводил растерянный взгляд с меня на Эрана.

   – Не обращай внимания, Михаэль, это он от бессилия, зубами щелкает, как пойманная крыса, – со смехом прокомментировал Эран мои слова. Смех его прозвучал натянуто, вымученно, и я понял, что попал в десятку, никакой карьеры у Мишки не будет.

   – А ведь тебе с этим жить, Мишка, живи долго, со временем ты поймешь, что совершил, еще локти себе сгрызешь. Тебе с этим жить, слышишь! – кричал я уже в спину выскочившему из комнаты багровому Мишке.

   Лежа на кровати в своей камере, я много думал. Рассматривал отдельные факты и фактики, крутил их таки этак, потом укладывал в общую головоломку. Понемногу, картина происшедшего прояснялась, часть прояснили слова Эрана, часть я домыслил сам.

   Нас действительно обыграли, обыграли вчистую, как взрослый дядька обыгрывает сопляков. Не знаю, как они нашли подходы к Мишке, что ему пообещали, но это было неважно, главное, что нашли, соблазнили, и превратили в своего агента. Остальное уже было делом техники: Мишка все время крутился рядом, его никто не замечал, и ничего от него не секретил. О каждом нашем шаге тут же узнавали враги, это тут же свело к нулю нашу операцию с узкоглазыми, зная, что те работают на нас, Эран мог сливать нам дезу. Плюс Профессор, которого и вербовать-то не надо было, до того он нас ненавидел. В результате, мы видели и слышали то, что хотел Эран. Не знаю, кому из них пришла в голову идея подложить бомбу, но решение пощадить меня было простым, как все гениальное. Я, поневоле, восхищался изяществом этого хода. Они нашли единственно возможный вариант. Взорви они нас всех, и вставшее на дыбы население Республики тут же выбрало бы новый Комитет, не хуже нашего. Пойди они на нас войной, результат был бы тем же – сплоченный единый фронт. Они подложили бомбу, пощадили меня, а затем свалили на меня и взрыв, и убийство несчастного Стаса со всеми его домочадцами. Зная о моей репутации безбашенного отморозка, в это легко было поверить. В результате, дезориентированный народ сидит по домам, не зная, кому верить, а они преспокойно захватывают власть, укрепляя свои позиции не по дням, а по часам. И все это без кровопролития и усилий. Оставалась только одна неясность: что произошло с Вайнштейном. Эран молчал, обходил эту тему, а я не спрашивал. Во мне теплилась надежда, что Вайнштейн, умная голова, понял все, и сумел сбежать.

   Допросы прекратились на целую неделю, видимо, Эран был занят, потом пришел ко мне в подвал, пододвинул себе стул, сел.

   – У меня к тебе есть предложение, Коцюба, – начал он, – сделай две вещи, и я тебя отпущу.

   – Не отпустишь, – покачал я головой, – ты же знаешь, что я за тобой приду.

   – Две вещи, – Эран сделал вид, что не слышал, – первое: ты объяснишь мне, как пройти к индиго. И второе: сделаешь признание по всем правилам, на камеру. Я тебя отпущу, дам машину с полным баком, оружие. Могу яхту дать, если хочешь. Дай слово, что не вернешься, ведь ты всегда свое слово держишь, и можешь ехать...

   – Что, не получается взять индиго под контроль? – усмехнулся я. – Что вы за народ, не можете жить спокойно, до всего вам есть дело, все хотите своими жадными лапами загрести...

   – Так поможешь, или нет?

   – Нет, – растянул я губы в глумливой ухмылке, – сами решайте свои проблемы. Вы же такие всемогущие, всезнающие.

   – Ладно, решим, тебе же хуже. Сдохнешь, как крыса, – Эран встал, и пошел к двери подвала, его подручные за ним.

   – Погоди, – бросил я ему, когда он уже переступал порог. Он остановился, повернул голову, я продолжил: – Знаешь, почему тебе не достать индиго? Тебе нечего им предложить, Эран. Нечего! – я раскатисто захохотал. Эран с перекошенным лицом вышел из подвала, с грохотом захлопнув дверь. Это был последний допрос, больше он не приходил.

Глава 18
"Лавай"

   Первым, что я услышал, когда проснулся, было поскрипывание переборок и негромкий плеск волн. Просыпался я медленно и тяжело, страшно болела голова, слипшиеся веки никак не хотели подыматься. Наконец, я с трудом продрал глаза, оказалось, что я лежу на койке, надо мной так близко, что можно дотянуться рукой, еще одна койка. Мерное раскачивание не оставляло сомнений в том, что я нахожусь на судне, а повернув голову, я узнал обстановку. Это была моторная яхта Вишневецкого, он ее нашел после Песца, восстановил, и мы даже пару раз выходили на ней в море, отдыхали. Когда Эран предложил мне яхту, я сразу понял, о какой яхте он говорит.

   Я попытался приподняться, но головокружение тут же бросило меня назад на подушки. В пересохшем горле першило. Заметив в сетке на стене бутылку воды, я схватил ее, и жадым глотками выпил. Когда мне немного полегчало, я все-таки сумел встать, шатаясь, подошел к двери, и вышел на корму, по лесенке взобрался наверх надстройки, к штурвалу. Осмотрев горизонт в бинокль, я не обнаружил ни следа берега, вокруг расстилалось открытое море. Подергав штурвал, я понял, что он намертво заклинен, экран навигационного компьютера был разбит, компас в гнезде отсутствовал. К штурвалу липкой был примотан какой-то конверт, я содрал его, обламывая ногти, открыл, и прочел. Отпечатанный на бумажке текст гласил:

   "Коцюба, извини, что так вышло, но иначе я поступить не мог. Поверь, что мне было нелегко принять такое решение, но интересы сообщества превыше всего. Жаль, что ты не принял моего предложения, ведь все могло бы сложиться иначе. Твои друзья индиго вступились за тебя, пригрозили, что уйдут, если мы тебя хоть пальцем тронем. Мы не могли допустить, чтобы они ушли, люди их слишком любят. Поэтому я дал им слово, что отпущу тебя целым и невредимым. Как видишь, я сдержал его: ты жив, здоров, и свободен.

Эран.

   P.S. В ящике стола, слева от кухонной плиты, ты найдешь свой пистолет."

   Листок записки выпал из моих пальцев, его тут же подхватил порыв ветра, и унес. Я сел в кресло рулевого, и задумался. Ситуация тупиковая. Я один на яхте посреди моря. Один бог знает, сколько дней я пролежал в наркотическом сне, и все это время, подчиняясь командам автопилота, яхта уходила неизвестно куда. Теперь до берега, любого берега, были сотни километров, горючего в баках по нулям, воды и еды нет, столь неосмотрительно выпитая мной бутылка была единственной на борту.

   В ящике стола, и правда, оказался мой пистолет, с полной обоймой. Я усмехнулся: мне бы хватило и одного патрона, а тут целых пятнадцать. Впрочем, так легко я сдаваться не собирался, задвинул ящик с пистолетом обратно, задумался. Шансы выжить стремятся к нулю, но вот так сдаваться было не для меня, у меня есть цель – отомстить за ребят. Значит, я должен приложить все усилия, чтобы выжить. Застрелиться я всегда успею. Поддерживаемый этой мыслью, я стал лихорадочно обыскивать яхту, ища что-нибудь, что могло бы помочь мне выжить. Опять подошел к плите, щелкнул переключателем. Они убрали с яхты всю воду, а вот газовый баллон оставили, не подумали. Весьма непредусмотрительно с их стороны, весьма.

   – Ну, значит, потрепыхаемся, – пробормотал я под нос, увидев, что над горелкой расцвел прозрачный цветок голубого пламени. В моем далеком детстве сосед, запойный алкаш, показывал мне примитивный самогонный аппарат, сварганенный из двух кастрюль и миски. Кто бы мог подумать, что сейчас это нехитрое знание если не спасет, то хотя бы, продлит мне жизнь. Зачерпнув ведром на веревке соленой забортной воды, я наполовину наполнил кастрюлю, и водрузил на плиту. В кастрюлю опустил миску, она закачалась на поверхности воды, затем накрыл кастрюлю крышкой, выпуклой стороной вниз. Сверху на крышку я поставил вторую кастрюлю, и зажег огонь.

   Вода в кастрюле кипела, я убрал огонь на минимум, чтобы через оставленную дырочку вырывалось как можно меньше пара. Заглянул внутрь – пар, сконденсировавшийся на перевернутой крышке, по капельке стекал в плававшую миску, за полчаса миска наполнилась на две трети. Слив полученную пресную воду в бутылку, я долил в кастрюлю свежей воды, а в верхней полностью сменил. Проблема с питьевой водой решена, пока есть газ, у меня будет вода. Насколько хватит газа, я старался не думать.

   Когда мы последний раз выходили на яхте в море, у Марины порвался пакет с продуктами, и его содержимое высыпалось на пол в жилом отсеке. Понятно, что все вымести не удалось, да никто особо и не старался. Настил на яхте был собран из деревянных реек, сбитых решеткой, я отодрал эти рейки, и аккуратно собрал все, что под ними было, набралось немного крупы, успевшей засохнуть кукурузы, какие-то огрызки сухофруктов. Я ссыпал все на стол, отделил явно несъедобные, гнилые куски, остальное аккуратно сложил в банку с завинчивающейся крышкой. Пошарив по углам, нашел десяток обгрызенных куриных костей, Дик, пес Вишневецкого, вечно растаскивал еду по углам. Теперь остатки его пиршества пополнили мои запасы продовольствия. Настоящей находкой стала банка кильки в томате, которую я обнаружил под раковиной.

   Я растягивал еду и воду, как мог, варил супчик – бросал в кастрюлю жменю крупы, кильку, крошил растолченную куриную кость, полчаса варил, и быстро глотал. Вкус у варева был отвратительный, но в моем положении выбирать не приходилось. Конечно, этого было недостаточно, на третий день я уже с трудом поднялся с койки. Глядя в зеркало, я видел там исхудавшего, обросшего, незнакомца с лихорадочно горящими голодными глазами. Перебарывая лень, брился забытой кем-то одноразовой бритвой, раздевшись, обливался холодной морской водой, но через неделю голодного сидения и на это уже сил не хватало. Дни я проводил на корме, пытался рыбачить, но так ничего и не поймал. Сидел, смотрел на море, и думал, думал...

   Мысли меня посещали невеселые, мрачные. Было отчего загрустить – я потерпел неудачу по всем фронтам, упустил все шансы, что судьба мне давала. Друзья убиты, дело, которому отдано столько сил, проиграно, пацан, который был мне как сын, предал. Горше всего было осознавать правоту Джека. Он говорил, что будущего у нас нет, и только теперь я понял, насколько он был прав. Песец дал нам свободу, мы могли построить свою жизнь так, как захотим Весь мир лежал у наших ног. И как мы ее использовали? Чуть только перспектива смерти от холода и голода отодвинулась, мы стали заниматься любимым делом людей с древних времен: воевать. "Свобода от" не дала нам ничего, "свободу для" мы использовали для разрушения и убийств. Люди действительно тупиковая ветвь, будущее за индиго. Иногда я ловил себя на злорадной мысли, что Эран ничего не добился, индиго все равно не останутся. Они уйдут от людей и построят свое общество, подальше от стада злобных обезьян с отвертками. Индиго ушли бы и от нас, а уж от фашиста Барзеля и подавно уйдут. Заставить их остаться он не сможет, а предложить им нечего, что он может им предложить? Ударный труд на благо чмуликов? Впрочем, что мне до этого, моя жизнь кончена. Ну, протяну еще недельку-другую, и все, конец истории.

   Доведенный этими мыслями до отчаяния, я однажды спустился вниз, достал пистолет, приставил к голове, и долго сидел на койке, убеждая себя нажать на спуск, но так и не нажал. СМ матом отбросил пистолет в угол, с трудом подавив желание выкинуть его за борт, чтобы не соблазнял меня. Нет уж, я и так не стану стреляться, еще поживу, хоть день, да мой.

   На девятый день я проснулся оттого, что слетел с койки на пол. Яхту швыряло из стороны в сторону, в иллюминаторах было темно, волны с грохотом били о борт. Шатаясь, я добрел до ведущей на корму двери, распахнул ее, на меня тут же обрушилась волна, приложив о косяк. Промокший до нитки, я протер глаза, и увидел, что вокруг яхты стеной стоят волны, высотой с трехэтажный дом. Сверкали молнии, по небу неслись черные облака, выл ветер. Яхта скрипела и содрогалась под ударами волн. Я быстро отпрянул вглубь яхты, захлопнул и задраил дверь. Возникла мысль надеть спасательный жилет, но я отбросил ее, все равно в такой шторм никаких шансов выжить нет. Оставалось надеяться, что яхта выдержит, если же нет... значит, нет. Я лег на койку, и стал ждать. Шторм продолжался несколько часов, потом пошел на спад, ветер стал стихать, волны уже не валяли яхту с боку на бок. К вечеру ветер стих, уплыли облака, и я долго смотрел на звезды, сидя наверху.

   Наутро обнаружилось, что яхта тонет. Шторм не прошел даром, он что-то повредил, и яхта медленно, но верно наполнялась водой. Я пытался обнаружить течь, но безрезультатно, текло где-то за обшивкой, а где – непонятно. Вода прибывала быстрее, чем я вычерпывал, и скоро стало ясно, что она утонет. Я собрал остатки еды в полиэтиленовый мешок, взял бутылку с водой, и надел спасательный жилет. Потом отстегнул контейнер с плотом, и бросил его за борт. Контейнер тут же ушел под воду, через несколько секунд на поверхность вынырнул раскрывшийся под водой оранжевый плот, такая надувная платформа из плотного непромокаемого брезента, с чем-то вроде палатки наверху. Он закачался на волнах у борта яхты. Я уже было собирался перелезть на него, как вспомнил, и полез внутрь яхты. Воды там уже было по колено. Я прошел к ящику, где лежал пистолет, достал его, и сунул за пояс, затем, секунду поколебавшись, открыл соседний ящик, и достал флаг. Эран, наверное, думал, что увидев все, что осталось от Республики, я возрыдаю и тут же застрелюсь, но его расчет не оправдался. Я не был фетишистом, и к любым символам был равнодушен. Но флаг этот напоминал мне о друзьях, о тех, за чью смерть я таки не отомстил. Я взял сверток с флагом, и вышел назад на корму. Подтянув за конец плот, я бросил внутрь бутылку с водой, и сверток с флаго, затем перелез через борт, и плюхнулся в воду. Два гребка, и я у плота. Ослабевшие руки отказывались подчиняться, и на плот я залез только с третьей попытки. Яхта затонула через полчаса, к тому времени плот уже отнесло от нее.

   Оказалось, что на плоту был запас воды и продовольствия на четырех человек, шесть литров воды, и сухпаек. И, хвала Вишневецкому, вода оказалась свежая. Появилась надежда прожить еще немного.

   Я растягивал оставшуюся воду и еду как мог. Прошло еще три дня, и еще три дня. Я лежал на плоту, головой к выходу, и смотрел на небо. Сил двигаться не было, я просто лежал, и смотрел. Начались галлюцинации: прилетел шаман, и усевшись на конек крыши "палатки", болтая ногами, заговорил:

   – Что, Коцюба, – голосом Эрана проквакал шаман, – довели тебя старые методы? Ай-яй-яй, не оправдал ты моих надежд, – я махнул на него рукой, и он растворился в воздухе, а на его место тут же спланировал Вайнштейн.

   – На флаг и герб равняйсь! – прокричал он, и лицо его скривилось, он заплакал.

   Я стал забываться, с кем-то спорил, ругался, и уже не в состоянии был отличить сон от яви. Так прошло еще несколько дней, не знаю, в какой-то момент я перестал их считать. Кончилась вода, и остатками сознания я понял, что – все, скоро моя история кончится. Сбывался сон, что приснился мне в день Песца: скоро я умру, умру в одиночестве. Я уже давно на плоту, и знаю, что никто не придет мне на помощь, никто не пришлет за мной спасательный вертолет. Нет больше никаких вертолетов, потому что никого, кроме меня в мире не осталось.

   Когда сквозь плеск волн ветер донес до меня еле различимый звук мотора, я принял его за галлюцинацию. Впрочем, терять было нечего, с трудом дотянувшись до кармана "палатки", я достал ракету, и, отставив ее в сторону, дернул за шнурок. С шипением ракета унеслась в небо, а я опять растянулся на плоту. Зачем-то я взял сверток с флагом, и прижал его к груди. Шум приближался, вскоре над плотом, заслонив солнце, навис борт корабля. С плота он казался неимоверно высоким, избитый волнами, покрытый серой краской, весь в потеках ржавчины, он доставал до облаков. Раздалась пронзительная трель звонка, какие-то голоса, затем с борта, точно ангел, спустился человек. Он покачался на тросе, примериваясь, зацепил плот ногой, подтянул, и встал на него, так, что моя голова оказалась точно между его ботинок. Лица его я не разглядел оно терялось в ореоле света. Повернув голову вверх, он что-то крикнул, оттуда прилетела веревка. Он приподнял меня, попытался вырвать у меня из рук сверток но я напряг все силы, и не отдал, тогда он продел у меня подмышками веревку, завязал узел, и махнул рукой. Веревка натянулась, меня стали медленно подымать, плот становился все меньше. Меня подняли, и множество рук осторожно подхватили меня, и уложили на палубу. Я лежал на палубе, и чувствовал спиной, как где-то внизу ворочается, дышит мощная машина. Надо мной, склонившись, стояли моряки, они оживленно о чем-то переговаривались на непонятном языке, часто повторяя слово 'лавай'.