Текст книги "Свобода от, свобода для (СИ)"

Автор книги: Павел Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

   – Когда ребята решили, что ты умер, они сбросили его в ущелье. Говорят, он сразу не умер, и долго оттуда кричал...

   – Ему повезло, – медленно проговорил я, – у меня бы так легко не отделался. А Иветман?

   – Его не нашли. Говорят, его уже год никто не видел, может, его вообще не было, с самого начала. Всем Гельман рулил.

   – А как у Гельмана оказалась одежда одного из наших?

   – Я точно не знаю, – ответила Алина, – но, говорят, что когда те бежали, они его с собой не взяли, бросили. Он спрятался там где-то. Потом наши там все проверяли, и этот мальчик, младший брат рыжего Гриши, оказался один. Гельман его задушил, забрал одежду, лицо измазал сажей из печки, чтоб не узнали, и пошел на выход. Когда ты его опознал, начал стрелять. Говорят, Гриша очень за брата переживает...

   – А... – только я намылился задать еще вопрос, как Алина меня оборвала:

   – Все, отдыхай, не то позову Габи, он тебя усыпит. Тебе нужен покой, вот и лежи спокойно.

   – Лежу, лежу, – согласился я. И правда, когда бы я еще так отдохнул...

   Отдых быстро закончился. Только я начал передвигаться с палочкой, как на меня насели Летун с Вайнштейном. Нужно был готовить проект конституции, прописывать основные принципы, подводить, так сказать, базу под решение народа. А то объявить Республику объявили, а какой она будет, никто и ведать не ведает. Получилось так, что народ из нашего комитета, под разными предлогами от этого отмазался, остались мы с Летуном. Остальные сказали, что заранее одобряют любое решение. Как сказал Вайнштейн, они выдали нам мандат. Мандат там, или еще какой орган нам выдали, а работка у нас началась адова. Вайнштейн хоть и не состоял в комитете, но без него мы бы не обошлись, это было ясно с самого начала. Поломавшись для виду, он согласился нам помочь. Так и сидели втроем, чаще всего по ночам, спорили, обсуждали, писали, стирали, снова писали. Законотворчество оказалось сложным делом.

   – Классическая демократическая республика отпадает, – поправляя на носу очки, говорил Вайнштейн, – вообще, форма государственного устройства, как до Песца, нам не годится.

   Мы сидели у нас на базе, по крыше стучали капли дождя, тянуло сыростью. Шел второй час ночи, а мы все обсуждали, все спорили.

   – Логично, – согласился с Вайнштейном Летун, – нам никто не даст создать аппарат управления. Демократический централизм вообще не вариант, а жаль...

   – Прибавьте к этому то, что никаких реальных рычагов воздействия на Семьи у нас нет, – добавил я, – и мы на выходе получаем единственно возможную форму общественного устройства.

   – Это какую же? – прищурился Летун.

   – Федерацию самоуправляющихся общин. То есть, Семей.

   – Не пойдет. Это анархия, слишком аморфное образование получится, – махнул рукой Летун. Вайнштейн согласно кивнул головой.

   – Только это и пойдет! Это то, что уже существует де-факто, нам остается только закрепить это на бумаге. Ваша идея с обобществлением всего и отменой частной собственности обречена на провал.

   – Почему? – одновременно спросили Вайнштейн и Летун.

   – Да потому, что никто нам ничего не отдаст. Я же сказал, нет у нас рычагов влияния. Нас и избрали-то только потому, что у всех еще голова после победы кружится. А ты попробуй, скажи кому-нибудь, что надо за просто так отдать...да хотя бы мешок гречки. Не дадут, а попробуешь взять силой, получишь пулю. Пока народ своей выгоды не увидит, никто и пальцем не пошевелит, даже из наших, я уж не говорю про тех, кто даже не пришел нам помогать бить фашистов, – я перевел дыхание, и продолжил, – вы тут планы строите, как будто Республика это что-то реальное. А ее нет. Во всяком случае, пока нет. И, даже когда она будет, единственным местом, где она будет существовать, будут головы людей.

   – Ну, мы поговорим со всеми, убедим! – Вайнштейна понесло.

   – Ага, щас. А они уши развесят, и дружными рядами в светлое будущее... Да они же зарубят ваш проект конституции на корню, чуть только почуют, что вы хотите ограничить их свободы! Старые способы вообще не заработают, надо изобретать новые!

   Когда я это сказал, брови у Летуна поползли вверх, да и Вайнштейн удивился, по лицу заметно. Не привыкли они к тому, чтобы я такие длинные и заумные речи толкал. Похоже, что они из моих слов про "старые методы" поняли больше, чем я. Молодец, шаман, снабдил меня универсальным ключом.

   – Ты откуда это взял? – ошарашено спросил Вайнштейн.

   – Книжек почитал, пока в постели валялся. Твоя же библиотека под кроватью осталась, – я им не стал рассказывать о шамане. Думаю, если бы Вайнштейн о нем узнал, он бы с меня не слез.

   – Ладно, Коцюба, изложи свою схему, подумаем, – а вот Летун сообразил, что в моих словах есть рациональное зерно. Удивляюсь я им, взрослые, битые жизнью мужики, а столько мусора в голове... Я начал объяснять:

   – Значит, так. Во-первых, Республику определяем как федерацию самоуправляющихся общин. Равноправными субъектами делаем и отдельного человека, и Семью, но с упором на Семью. Т.е., мы будем работать с главными в Семьях, а они там, у себя, каждый как захочет, так пусть и рулит. Что важно, так это четко прописать правила, по которым Семьи функционируют...

   – Стоп, – поднял руку Летун, – ты сам только что сказал, что у нас нет возможности заставить их соблюдать эти правила. Какой в них тогда смысл?

   – Правила не будут регламентировать внутреннюю жизнь Семей. Разве что только в том смысле, чтобы избежать рабовладения, насильственного удержания и всего такого. Правила, это будут, скорее, критерии. Соответствует Семья критериям, принимает наши принципы, она будет в составе Республики, не соответствует – никого насильно не держим. Вот как-то так. И мы должны эти принципы так прописать, чтобы народ их принял. Если он их примет, как свои, то со временем в нас отпадет нужда. Система будет саморегулирующейся.

   – А как же контроль? – мои слова для Вайнштейна были как серпом по одному месту, – кто будет осуществлять контроль?

   – Да не нужно ничего контролировать, – поморщился я, – контроль штука заведомо порочная. Если в обществе перекос, если кто-то слишком корыто на себя наклонил, возникает потребность в контроле. Контроль, если говорить простым человеческим языком, а не эвфемизмами, это усилие, требуемое для удержания системы в нестабильном состоянии. Стабильная система, это система саморегулирующаяся, сама себя уравновешивающая.

   – Софистика! – взбеленился Вайнштейн.

   – Практика! – бросил я в ответ. – Не будет паразитов, не потребуется контроль!

   – А почему паразитов не будет? – задумчиво спросил Летун.

   – Паразитов не будет, потому что мы выведем их за скобки. Если в какой-то Семье заведутся паразиты, это будет проблема Семьи, а не Республики. А в самой Республике паразиты не заведутся, потому что не будет управленческого аппарата.

   – Ну, а что с частной собственностью? – спросил Вайнштейн запальчиво, – я против частной собственности на землю!

   – Я тоже, – ответил я, – максимум, это пожизненная аренда. И то при условии, что Семья работает на земле.

   – Поддерживаю, – поднял руку Летун. Хоть по этому пункту у нас единство, – поддерживаю однозначно. Предлагаю отдельно прописать, что если Семья перестает обрабатывать землю, она теряет на нее право.

   – А как с индивидуалистами быть? – спросил Вайнштейн, – вот мы говорим, Семья, Семья. А если человек сам по себе живет?

   – Очень просто. Всякий человек, живущий вне Семьи, это Семья, состоящая из одного человека.

   – Так, с этим понятно. Идея интересная, – Летун строчил в блокноте, – а вот что делать с деньгами? До Песца экономика была построена на ссудном проценте. В результате, все вокруг были в долгах, как в шелках, проценты на проценты. С этого кормилась куча чмуликов. Раз уж ты предлагаешь нам построить такое общество, где роль государства сведена к минимуму, надо придумать защитный механизм. А то торгаши опять верх возьмут, глазом моргнуть не успеем, опять все у чмуликов под сапогом окажемся.

   – Вот! – я поднял палец, – вот об этом и надо думать! Все упирается в деньги. От финансов и надо плясать. А вы тут мне про плановую экономику рассказываете, когда по факту у нас сейчас вообще никакой экономики нет. Натуральный обмен. Нам надо придумать, как наладить товарооборот без того, чтобы у нас завелись паразиты! Вот и думайте. Ты, Вайнштейн, тыщу книг по этому вопросу прочел, вот и думай. И не смотри на меня, как на врага народа.

   Вайнштейн перестал дуться, у него загорелись глаза. Но Летун не дал нам продолжить, была уже глубокая ночь, и мы пошли спать. А спустя пару дней мои идеи получили хоть и вполне ожидаемое, но оттого не менее неприятное подтверждение.

   Еще одной проблемой оставались кацетники. То есть бывшие кацетники, ну и прочие обитатели туннеля. Их временно поселили в нескольких зданиях неподалеку от входа в туннель. Условий там не было никаких, просто поставили в торговом зале бывшего супермаркета кровати, наскоро оборудовали туалеты и душевые. Публику из второго туннеля, и стражников поселили отдельно, под охраной, во избежание эксцессов. Впрочем, как говорили Сергей и Райво, занимавшиеся обустройством, все было тихо-мирно, они даже общались между собой.

   Освобожденных детей, у которых не было родителей, разобрали по Семьям. Нам тоже досталось две девочки тринадцати лет, и два гаврика, один четырнадцати, другой шестнадцати лет. Мишка, как старожил, и заслуженный ветеран, сразу их построил. Без разборок у них не обошлось, одно время и Мишка, и пацаны, особенно старший, Шимон, ходили в синяках, и смотрели друг на друга волками. К нам они с просьбами не лезли, наоборот, всячески демонстрировали единодушие и дружбу, ну мы и не вмешивались. Я опасался, что заборет этот старший Мишку, все-таки на два года старше, но обошлось. Мишка был не лыком шит, пока с нами жил, физкультурой-рукопашкой не пренебрегал, так что, в конце концов, он взял верх. Не прошло и недели, как я проснулся утром от громких команд за окном. Мишка выгнал свою, теперь уже – свою, команду на зарядку. Я вышел, опираясь на палку, посмотрел, как он их гоняет, переглянулся с Эли. Тот подмигнул, и понимающе усмехнулся.

   Ожесточенный спор у нас разгорелся насчет предоставления обитателям туннеля гражданских прав. Я был за то, чтобы предоставить гражданство Республики всем без исключения, но наши, включая Алину, оказались против. Доводы их были, в общем-то, резонны: бывшие обитатели туннеля к нашей Республике никакого отношения не имеют. Мы за нее воевали, мы вместе пережили зиму, у нас уже устоявшиеся связи. Давать чужакам право голоса, чтобы они нам переворот устроили? На это никто не был готов пойти. На мое предложение, выгнать их всех к чертовой матери за уже определившиеся границы республики, Летун возразил, что люди нам все-таки нужны. И это тоже было вполне резонно. Нас было около шестисот человек, под тридцать Семей, этого едва-едва хватало для поддержания уровня воспроизводства. Шанс деградировать, выродиться через два-три поколения был велик, в такой ситуации людьми разбрасываться было нельзя. В итоге, приняли половинчатое решение – установить испытательный срок в один год, присмотреться к людям, и только после этого давать избирательные права.

   Мои возражения, что многие из людей, узнав, что их ограничили в правах, затаят злобу, что это как мина замедленного действия под фундамент нашего общества, услышаны не были. Решение приняли большинством голосов, был только один голос против. Мой.

   С помощью Профессора мы отфильтровали захваченных во втором туннеле. Большей частью, там были просто мелкие холуи, пятые подползающие к третьему помощнику младшего лизоблюда. Гельман в туннеле развел паразитов, огромный бюрократический штат, даже в условиях Песца ухитрявшийся производить массу исписанной бумаги. Но среди мелко рыбешки попадалась и крупная, два десятка уродов, вроде Ароновича, или коменданта. На каждого из них мы набрали материалов на три смертных приговора, тут тебе и многочисленные убийства, и изнасилования, и растление малолетних, вплоть до людоедства. Теперь эти уроды сидели у нас под замком, под охраной, и мы не знали, что с ними делать. То есть, я-то знал, а но остальным предложенное мной решение не понравилось. Ли сказал, что это плохая карма, начинать такое большое дело, как Республика, с казней, и остальные члены совета, кроме Медведя, их поддержали. Медведь горел жаждой мести за сына, я был целиком на его стороне. Как по мне, так надо было бы вообще всех этих туннельных через одного к стенке прислонить. Слишком много среди них мутного элемента. Но раз народ против, то так тому и быть. Демократия, во всей красе.

   Конечно, раньше или позже нам пришлось бы что-то с ними делать, но народ решил за нас. В один из вечеров пост охраны в бывшем полицейском участке, где сидели под замком уроды, запросил помощи. Мы с Райво прямо от дома Сергея понеслись туда. Подъехав к участку, я увидел странно знакомую картину. Толпа полукольцом стояла напротив полицейского участка. Их было много, сотни две, мужчины, женщины. В руках палки, арматура. По одежде я сразу опознал кацетников. На крыльце у входа, с винтовками наизготовку, стояли трое наших ребят. Я протолкался сквозь толпу. Люди расступились, пропуская меня и Райво. Я встал спиной к облегченно вздохнувшим охранникам, опустившим стволы, и, повернувшись к толпе лицом, спросил:

   – Что стряслось, товарищи? – Из толпы раздались крики, лучи фонарей скрестились на мне. Я не выдержал этого, и гаркнул, прикрывая глаза рукой: – свет убрали! Убрали, я кому сказал!

   Фонарики опустились, толпа чуть подалась назад. Кто-то крикнул:

   – Уходите! Отдайте нам кровопийц!

   – Зачем они вам, люди? – спросил я. Из толпы выступила женщина, и, размазывая по щекам слезы, завопила:

   – Гады, мою кровиночку... казнить их! Смерть ублюдкам! – толпа тут же подхватила крик, вспоминая своих замученных родных, близких, друзей. От этого крика она завелась еще больше, и надвинулась, нависла, как огромное многорукое существо. У меня по спине побежали мурашки, я чувствовал, что еще чуть-чуть, и они меня разорвут на части, до того воздух был наэлектризован. Я достал пистолет, свет фонарей отразился от полированного металла. Стараниями моего верного оруженосца Мишки он был надраен до состояния зеркала. Мне пришлось два раза выстрелить в воздух, прежде чем толпа сделала шаг назад.

   – Я их тоже ненавижу! – крикнул я прямо в перекошенные лица, – и мы их повесим. Клянусь! Но повесим после суда, по закону! – сложно описать, что я чувствовал, защищая уродов, которые того не стоили. Не в уродах дело, я защищал Республику, наше общее дело. Разница толщиной в волосок, и небо отделяется от земли, а государство превращается в банду.

   – Отдай их нам, – опять завели в толпе, – отдай, не то сами возьмем!

   – Не отдам! У нас Республика, а не банда! Вы их получите, но сначала вам придется убить нас! Остановитесь!

   Слова подействовали, ворча, толпа разошлась. Хочется верить, что из уважения ко мне и Республике, а не из страха перед возможной местью моих друзей. Мы зашли внутрь, закрыли дверь, и я рухнул на скамейку у конторки, где в допесцовые времена дежурный мент принимал посетителей.

   – Блин, ведь еще чуть-чуть, и порвали бы, а? – сказал я с облегчением. Бледный как смерть молодой паренек из охранников нервно захихикал, и трясущимися руками стал наливать себе воду из бутылки, до того неуклюже, что половину пролил.

   И тут меня тоже разобрал смех, я понял, почему сцена показалась мне знакомой. Ну конечно, кино. Толпа в масках, с факелами окружает офис городского маршала, требуя выдать им Бешеного Джонни, конокрада и убийцу, чтобы линчевать. На крыльцо выходит, звякая шпорами, положив руки на рукояти револьверов маршал, на лацкане сюртука блестит пятиконечная звезда, на голове шляпа с загнутыми полями. Не выказывая страха, маршал объясняет собравшимся, что хоть Запад и Дикий, но закон есть закон, и что первый, кто сунется, получит пулю.

   Я поделился этой мыслью с остальными, и через несколько мгновений мы все впятером катались по полу от смеха. Напряжение спало, и я понял, что одержал еще одну победу. Победу над собой, над зверем внутри.

   А уродов мы повесили. И суд был, самый настоящий. Долго не заседали, через три дня суд присяжных единогласно приговорил всех к казни через повешение. Развесили их на фонарях вдоль главной трассы. Ставили по пять-шесть в кузов грузовика со связанными руками, грузовик становился под фонарным столбом, петлю накидывали на шею, затем грузовик отъезжал. У следующего столба операция повторялась. Многочисленная толпа следовала за грузовиком, улюлюканьем и свистом приветствуя каждую казнь. Тела провисели там до самой зимы. Ездить вечерами по тому шоссе было приключением не для слабонервных.

Глава 14
Власть

   Оттолкнув Сергея, «оппозиционеры» ворвались в комнату для заседаний. Мы сидели втроем, я, Летун и Медведь, разбирались с бумажками, а тут они влетают.

   Возглавлял их Даниэль, глава одной из Семей. С ним был еще один главный, имя которого все время вылетало у меня из головы, Стас, и рыжий Гриша. Эти четверо стояли впереди, за ними толпился еще народ, но больше глав Семей не было.

   – Летун, твои бандиты в нас стреляли! – возмущенно закричал Гриша, остальные согласно загалдели, мол, как это так, что за беспредел. У меня, от хронического недосыпания, голова и так раскалывалась, а от этого ора аж у висках заломило.

   – Так, ну-ка все вышли, кроме Стаса, Даниэля, Гриши, и Ури! – сказал Летун. Все его услышали, похожий на двухкамерный холодильник в упаковке, Медведь встал, и вытолкал крикунов за дверь. Сергей тоже вышел, снаружи послышался его увещевающий голос. Остались только мы, и главы Семей. Ури, вот как зовут третьего, надо запомнить.

   – Мы пошли в туннель, а твои сразу стали стрелять. Чудом никого не зацепили! И даже когда они нас узнали, все равно не пустили! – загудел Гриша. Ну да, правильно, мы чего-то в этом роде ожидали, поэтому охрана туннеля была усилена, а еще ко входу в туннель мы отогнали откопанный из-под обломков дома танк.

   – И правильно сделали, в туннеле идет инвентаризация. А вам там что понадобилось, товарищи? – спросил Летун.

   – Ты нам зубы "товарищами" не заговаривай, Летун. Прошел почти месяц, а трофеи не поделены. Когда делить будем? Народ интересуется! – запальчиво произнес Стас. На худой шее дергался острый кадык.

   – Делить ничего не будем. Все трофеи объявлены собственностью Республики, – так же спокойно, как и раньше, ответил Летун. Повисла наряженная тишина.

   – Людям это не понравится, Летун, – наклонился над столом Стас, – мы эту Республику объявили, мы ее и отменим, в три счета. Ты хорошо подумал? – остальные опять загалдели.

   – Гриша, можно тебя на секундочку? – я обошел стол, и, подталкивая, увел Гришу в соседнюю комнату. Там припер его к стене, и шепотом, чтобы не услышали остальные, сказал:

   – Гриша, ты реши, с нами ты или нет, я тебя очень прошу!

   – Я с вами, но... – Гриша только начал отвечать, но я его перебил:

   – Ты что, не видишь, что они тобой прикрываются? Вот их трое, три Семьи. Сколько у ни человек? А сколько они послали нам помогать, когда мы на смертный бой шли? Знаешь? Могу список показать. А твои пришли все, и ты сам пришел. Эти в сторонке отсиделись, а теперь хотят свою долю. За твой, Гриша, счет! – по мере того, как я говорил, глаза у Гриши разгорались, – в общем, так. Ты реши для себя, но это в последний раз, с кем ты. С ними, так с ними, с нами, так с нами, но если ты с нами, чтобы этой хрени больше не было!

   Я отпустил Гришу, и ушел назад. Там шел разговор на повышенных тонах. Я прошел к своему месту, и сел. Секунду спустя зашел Гриша, без колебаний обошел стол, и стал возле меня. Стас с шумом втянул воздух, хотел что-то сказать, но я опередил. Опять встал, и пошел к двери. Троица попятилась. Я стукнул в дверь, и громко сказал:

   – Серега, запускай народ.

   Ввалился красный как рак Серега, все это время оборонявший дверь, за ним повалил народ. Комната заполнилась. Оценив диспозицию, гришины ребята стали возле нас, остальные напротив. Троицу недовольных тут же окружили сторонники. Я вышел на середину, оперся о стол, и стал ждать, пока все заткнутся. Через минуту им надоело галдеть, все выжидательно уставились на меня.

   – Значит, хотите делить? Так? – спросил я, – а как?

   – По справедливости, – закричали в один голос недовольные.

   – По справедливости, это как?

   – На равные доли, по количеству Семей! – ответил Стас. Подпевалы тут же принялись повторять это на все лады. Мне захотелось оказаться где-то далеко отсюда, ужасно болела голова.

   – Я вам скажу, как будет по справедливости, – я оперся о стол левой рукой, а правую упер в бок, – по справедливости будет так... Во-первых, все что в туннеле, военный трофей, так? Так. Значит, будет более чем справедливо, если мы разделим все добро на равные доли не по количеству семей, а по количеству участвовавших в бою. Это, если считать не только бойцов, а всех, кто внес свой вклад, сто восемьдесят четыре человека, столько же долей. Тогда тебе, Стас, тебе Даниэль, и тебе, Ури, достанется... – я вынул из кармана список добровольцев, – четыре доли. Ровно столько ваших участвовало в бою. – Стас хватал ртом воздух, лицо Ури налилось кровью, они хотели что-то возразить, я продолжил: – Во-вторых, если мы смотрим на все это как на операцию, целью которой был захват трофеев, то я бы хотел, чтобы перед разделом были возмещены наши затраты. А именно, горючее, боеприпасы, патроны, тысяча снарядов, которые мы перли в Город черт знает откуда. И все такое, включая наше время, которое мы потратили

   – Вас никто не просил это делать, это ваши проблемы! – вклинился Стас.

   – Наши или не наши, а свое мы не упустим, если до дележа дойдет, – спокойно ответил я. Стало намного тише, народ, а тут были люди почти из всех Семей, слушал, что я скажу. – В общем, так, народ! Если кто хочет свою долю по справедливости, пусть приходит, рассмотрим этот вопрос. Но! Это будет равнозначно выходу из Республики. Тех, кто не хочет быть с нами, мы не держим, у нас полная свобода.

   – Отлично! Нафиг нам не нужна ваша Республика! – закричал Стас, – мы ее как объявили, так и отменим!

   Я подошел к Стасу вплотную, и посмотрел ему в глаза. Он побледнел и попятился. За спиной раздался шорох, и крепкая рука Летуна сжала запястье моей правой руки. Я, по привычке, положил правую на пистолет. А они, небось, решили, что я его кокнуть собрался. Я повернулся ко всем.

   – Еще раз говорю, мы никого не держим. Но те, кто покинет наше сообщество, потеряют все права на то, что оно дает, – я обвел взглядом присутствующих, и стал загибать пальцы. – Никакой защиты, если вас придут убивать, никто не придет на помощь, никакого бесплатного лечения, никаких общих проектов. Подумайте, выживете ли вы в одиночку! Я повернул голову к Стасу: – у тебя кончится гречка с тушняком, что будешь делать? И вот еще что, Стас, да и вы все тоже слушайте. Вы меня знаете. Я сейчас с вами разговариваю, потому что мы все на одной стороне. Мы все часть Республики. Если вы не хотите Республики, так тому и быть, я уже устал сушить себе голову вашими проблемами. Не будет Республики, разговор у меня с вами будет другой... а может, вообще разговора не будет. Решайте.

   – Вы все слышали, – подвел черту Летун, – думайте. Но я вам вот что скажу. Наш Комитет не получает от своей работы никаких выгод. Решите, что мы вам не нужны, нам же легче. Мы не пропадем, точно вам говорю.

   Народ разошелся, у некоторых я заметил печать думы на челе. Еще до вечера об этом узнают во всех Семьях. Я призадумался, а не пошлют ли нас, уж очень круто мы взяли.

   – Большинство на нашей стороне, – успокоил меня Летун, – всем понятно, что в одиночку не выжить.

   – Хорошо, если так.

   Через несколько дней мы закончили проект Конституции, точнее, целых два проекта, один по моему плану, другой по плану, составленному Летуном и Вайнштейном. Состоялось всеобщее голосование. Понятное дело, что их план, по сути , повторяющий общественный уклад Союза середины прошлого века, с четким приоритетом государственного перед личным, не приняли. Приняли мой.

   Вайнштейн придумал, как нам решить вопрос с деньгами, а заодно, и как использовать на благо Республики почти две тысячи "туннельных", которые уже месяц сидели в помещениях бывшего супермаркета. Надо сказать, что за этот месяц некоторые из туннельных отделились. Они нашли себе жилье, и стали жить отдельно, Семьями человек по двадцать-тридцать. Что интересно, были среди отделившихся и кацетники, и из второго туннеля, "чистые". Как я понял, многие из них были знакомы до Песца. Мы такое отделение только приветствовали, даже помогли без лишней помпы. Мужики там были очень похожи на наших, такие же дельные, привыкшие жить своим умом и ни на кого не надеяться. Эти точно будут в Республике, к гадалке не ходи. Ну а большинство так и осталось сидеть у нас на шее. Я ходил в супермаркет, смотрел, пытался понять, с кем мы имеем дело. Торговый зал очистили от стоек и стеллажей, поставили кровати. Между кроватей с опухшими от сна лицами, еле переставляя ноги, ходили вялые от безделья люди. Оживлялись они, только когда раздавали еду, выстраивались, позевывая в очередь к раздаче, а сожрав полученное, опять заваливались на койки. У многих, очевидно, была депрессия. Ну, мне до их депрессий дела никакого не было, но что я четко понял, и донес до остальных членов Комитета, это то, что этот дармоедский заповедник надо разгонять, и чем раньше, тем лучше. Но прост так этого делать было нельзя, нужен был план. Даже с идей Вайнштейна нам пришлось поломать голову над практическим исполнением.

   Когда Летун, взгромоздившись на кассу, объявил в матюгальник, что со следующего месяца, то есть через две недели, прекращается выдача еды, с обитателей супермаркета мигом слетела сонная одурь. Они сбежались со всех концов супермаркета, и стали напирать на предусмотрительно выставленный нами заслон из касс. Раздались выкрики, кричали, что так нельзя, что это не по-людски, что у них ничего нет. Летуну пришлось несколько раз выстрелить в потолок, чтобы воцарилась хоть какая-то тишина.

   – Значит, так! Решение о прекращении выдачи еды окончательное, и ничего вы с этим не поделаете! Мы не будем кормить дармоедов, – голос Летуна, усиленный мегафоном, летел над супермаркетом, – у нас есть работа, для тех, кто хочет работать, кто не хочет, может валить на все четыре стороны, плакать не будем. Начиная с завтрашнего дня, в соседнем здании открывается контора по трудоустройству, желающие могут приходить. Работы хватит всем. На этом все.

   Летун спрыгнул с кассы, и мы быстренько ретировались. На следующий день к нам заявилась депутация. Все произошло, как планировал Летун, они весь вечер совещались , из толпы выделился десяток "активистов", и эти активисты пришли к нам на "переговоры".

   Одного взгляда хватило, чтобы понять, к какой группе принадлежал каждый из пришедших. Всего их пришло десять шестеро были кацетники, и четверо из "чистой публики", обитатели второго туннеля. Даже если бы кацетники не были одеты в одинаковую одежду, пустынный имперский камуфляж, который мы им выдали вместо тех лохмотьев, что на них были, их отличала от остальных худоба, даже за месяц они не отъелись как следует, и какой-то голодный блеск в глазах. Кацетники были как кацетники, а вот четверо "чистых" все как один были той породы, которую я до Песца терпеть не мог. Интеллигенция, точнее, псевдоинтеллигенция. Жлобы, которые, прочтя пару книг, и научившись есть вилкой и ножом, по этому поводу сразу зачислили себя в столпы мира.

   – С чем пожаловали? – вежливо спросил я, никак к ним не обратившись. Называть их "господами" много чести, а товарищами... какие они мне товарищи?

   – Мы протестуем против вашего решения прекратить раздачу пищи, – выступил вперед благообразный старичок в жилетке. Кацетники помалкивали, опасливо на меня поглядывая, а вот старичок явно ничего не боялся, – вы не имеете права так поступать!

   Он закатил речугу, видимо, заранее приготовленную. Голос у него был хорошо поставленный, он привычно оперировал такими понятиями как "общечеловеческие ценности", "права человека", "демократия", "закон и порядок". Я слушал, не перебивая. Потом заскучал, и перестал слушать, включив фильтр, который еще до Песца меня здорово выручал. Несет себе клиент чушь, ну и пусть несет, слушать не надо, надо реагировать на ключевые слова. Старичок выдохся, и закончил, выжидательно уставившись на нас. Я скосил глаза. Летун сидел с отсутствующим видом, он тоже старичка не слушал, Медведь с Райво сидели обалдевшие, точно загипнотизированные, мне показалось, что еще чуть-чуть, и у Райво закатятся глаза. Я посмотрел на старичка, и лениво бросил:

   – Тяжела она, шапка мозготраха.

   – Прошу прощения? – не понял старичок.

   – И откуда вы только такие беретесь? Я уж думал, что всю вашу породу генерал Мороз убил, но вас, похоже, вывести труднее, чем тараканов, – неприязненно ответил я. Старичок выкатил зенки, в его представлении совсем не так мне следовало разговаривать с представителем демократической общественности.

   – Вам есть, что ответить по существу сказанного? – вылез еще один, представительный мужчина с брюшком, гладко выбритый, и аккуратно, со вкусом одетый. – что вы ругаетесь?

   – По существу есть чего ответить, – сказал я и сплюнул. До сверкающих начищенных ботинок представительного плевок не долетел совсем чуть-чуть. – По существу, у вас два варианта. Либо вы устраиваетесь на работу, либо идете на все четыре стороны. Вам же уже все сказали, что тут непонятного. Никого за красивые глазки мы кормить не будем. У нас дармоедов нет.

   – Вы понимаете, что это произвол? Вы выгнали нас из наших домов, у нас ничего нет, вы обрекаете нас на голодную смерть! Кто вам дал такое право право? – не унимался представительный.

   – Ты кто? – спросил я.

   – Меня зовут Авраам Бухбут, – ответил тот.

   – Не то, мне плевать, как тебя зовут. Профессия у тебя есть?

   – Я инженер-строитель.

   – А, это ты построил те доты? – спросил я. Представительный подтвердил, тогда я, прищурившись, бросил: – хорошие доты, от пары снарядов разлетелись.

   Один из кацетников, немолодой уже мужик, хмыкнул. Представительный заметно стушевался, но все же нашел в себе силы продолжить:

   – Мы считаем, что у нас есть право на часть припасов из туннеля. Выдайте нам немного, и мы уйдем.