Текст книги "Сто ночей в горах Югославии"

Автор книги: Павел Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Я прилетал в Оток и раньше, в дни, когда столица Словении – Любляна и прилегающие к ней районы находились в руках гитлеровцев. НОАЮ постепенно окружала фашистские гарнизоны и уничтожала их. Части НОАЮ, расположенные в районе Любляны, были хорошо вооружены, имели два танка.

Гитлеровцы решили очистить эти места от партизан. Каратели, двигаясь к центру расположения югославских патриотов, применяли все средства, вплоть до авиации. Однако бойцы НОАЮ не собирались сдавать позиции. На их стороне было серьезное преимущество: они лучше знали местность. Отряды поднялись по горным склонам выше, заманив туда три батальона фашистов. Полагая, что у бойцов Народно-освободительной армии кончились боеприпасы, фашисты уверенно направились в Оток, близ города Метлика, и угодили в западню. Здесь их окружили и уничтожили.

Ободренные успехом, бойцы НОАЮ и партизаны двинулись под прикрытием танков на север к Метлике. В азарте наступления танки ушли далеко вперед, не заметив, что горючее на исходе. Нам и предстояло выручить их.

Взлетели мы сентябрьским вечером, имея на борту тысячу семьсот килограммов горючего в металлических [120] бочках. Горючее, которое мы доставили, спасло партизанские танки.

– Теперь они снова загрохочут! – воскликнул рослый танкист.

Мы были поражены блестящей организацией базы Народно-освободительной армии в этом районе. Бойцы и офицеры жили в глубоких пещерах, неуязвимых для вражеских авиабомб. Там имелись и мастерские, и склады боеприпасов, и госпитали.

Патриоты гордились своим богатым хозяйством, им не терпелось показать его нам.

– Не можем здесь долго оставаться, – отвечали мы огорченно, – фашисты обнаружат и разбомбят самолет.

– Нет, друже капитан! – уверенно возражали партизанские командиры. – Авион мы замаскируем так, что ни один фашистский коршун его не заметит. У нас большой опыт в этом деле; ведь поле, на которое вы сели, не разбомблено, хотя оно прекрасно просматривается днем с воздуха, не правда ли?

Оказывается, подготовив посадочную площадку, бойцы НОАЮ и партизаны каждый день проделывали трудоемкую работу: на рассвете засаживали ее для маскировки кустарниками, а ночью, когда ожидали нашего прилета, все убирали.

Закончив разгрузку и распрощавшись с бойцами – югославами и советскими офицерами связи, мы приготовились взлететь, но нас задержали: в самолет что-то укладывали.

– Разве мы привезли что-нибудь ненужное? – изумился я.

– Нет, что вы! По приказу командующего соединениями словенских партизан генерал-лейтенанта Стане Розмана мы грузим для вас скромный подарок – новенький трофейный мотоцикл…

Среди партизан были и женщины. Рослая красивая девушка, помнится, звали ее Милка, сказала нам:

– У нас в Словении такой обычай: без подарка гостей не отпускать.

Мы не посмели обидеть хозяев и приняли подарок с благодарностью.

Вторично направили нас в Оток через две недели. Полет проходил в очень грудных метеорологических условиях. В пепельно-сером небе громоздились мощные [121] кучевые облака, они стеной преграждали путь к побережью Югославии. Лавируя среди туч, рассекая их крылом, мы поднялись на высоту около четырех тысяч метров. Самолет швыряло так, что некоторые приборы выходили из строя. Машина сплошь была усыпана искрящимися огоньками. Лопасти винтов наэлектризовались, превратившись в феерический, сверкающий круг. Казалось, машина горит.

Наконец мы преодолели этот насыщенный атмосферным электричеством облачный барьер. Оток отыскали не без труда.

Там мы узнали горестную весть. Милка, утирая слезы, так не идущие к ее волевому лицу, рассказала нам о гибели генерала Стане Розмана, одного из прославленных героев народно-освободительного движения Югославии. Англичане доставили в Оток новый тип миномета. Генерал Розман, который всегда входил во все мелочи боевой жизни, лично руководил его испытанием. При первом же выстреле миномет разорвало. Генерала тяжело ранило в брюшную полость. Несмотря на принятые меры, спасти его не удалось.

Мне стало ясно, почему командование срочно отправило нас в этот тяжелый полет. Мы доставили в Оток нового партизанского командующего – Душана Кведера.

В знаменательные октябрьские дни освобождения столицы Югославии площадка Оток опять сделалась важным узлом снабжения словенских партизан всем необходимым: оружием, боеприпасами, обмундированием.

Освобождение Белграда, успешное наступление советских войск вместе с частями НОАЮ позволяли теперь изменить способы борьбы с захватчиками. Настал момент полностью уничтожить их живую силу. Предстояло генеральное сражение. Поэтому для снабжения словенских партизан направили сразу десять тяжелых кораблей.

Так как на площадке Оток ранее бывал только наш экипаж, то общее руководство операцией поручили мне. Выполнение задания было связано с большими техническими трудностями. Ночью на зажатой в излучине реки небольшой площадке надо было посадить десяток самолетов, да, естественно, так, чтобы избежать аварии.

Перед стартом мы кратко ознакомили экипажи с характерными [122] ориентирами, со всевозможными препятствиями на подходах к аэродрому. Связь между собой уговорились держать по командной радиостанции.

К счастью, установилась хорошая погода: небо чистое – ни облачка, только россыпь искрящихся звезд. Шли на высоте три тысячи метров над морем. Блуждающие по небу лучи прожекторов противника, установленных в портах Сплите и Шибенике, служили нам ориентирами. Наши самолеты приближались к цели. Внизу, на горных дорогах вспыхивали светящиеся шары-ракеты, били минометы, летели трассирующие пули: бойцы НОАЮ и партизаны вели бой с оккупантами.

Один за другим заходили на посадку. Наш экипаж сел вторым. Я продолжал по радио руководить приземлением нашей армады. Но все самолеты в эту ночь посадить не удалось. Внезапно вокруг площадки поднялась сильная ружейная, пулеметная, орудийная стрельба. Быстро разгрузили приземлившиеся машины. Остальным приказываю возвращаться на базу. Рисковать бессмысленно: фашисты, встревоженные гулом многих моторов, совершенно очевидно, решили захватить самолеты вместе с грузом.

Пора и нам убираться восвояси. Я взлетаю последним. Перестрелка постепенно стихает. Но не успел я развернуться над площадкой, как огонь с земли вспыхнул с новой силой. Били из всех видов огневых средств, поражало обилие взлетавших в воздух разноцветных ракет. У нас на борту советский полковник Н. К. Потрохальцев, старший офицер связи на партизанской точке. Он летел в Бари по вызову.

Обращаюсь к нему:

– Товарищ полковник, хозяин земли, посоветуйте курс! Где безопаснее, как нам вырваться?

Полковник рекомендует северо-запад – там нет укреплений и меньше подъездных путей. Следую его совету. Летим сквозь огненную завесу, меняя направления, чтобы выйти из-под обстрела. Прорвались. Огненное кольцо осталось позади.

Только облегченно вздохнули, как слышим голос бортмеханика:

– Горим!…

И верно, ощущается запах гари. Ищем очаг пожара. Неужели снаряд разорвался в мотогондоле?

Механик докладывает: [123]

– Под капотом левого мотора язык пламени!

– Что делать будем? – спрашиваю его.

– Немедленно садиться – иначе сгорим!

Садиться! Куда? Под нами горы. Надо срочно гасить пламя, левый мотор выбывает из строя, а на одном двигателе вряд ли дотянем через море до базы. Разворачиваю самолет на сто восемьдесят градусов и лечу обратно в Оток. Будь что будет!

Кое– как добрались. Вокруг площадки тихо, стрельба прекратилась. С трудом угадываю линию посадки, даю красную ракету, чтобы предупредить; ведь нас не ждут. Загораются костры, садимся…

Прежде всего определили причину пожара: лопнул кронштейн крепления выхлопного патрубка. Нужна сварка, но как организуешь ее здесь? Однако партизаны оказались людьми запасливыми – их механическая мастерская в одной из пещер имела необходимое оборудование. Наш механик отправил туда на «виллисе» поврежденные детали. Вскоре все было готово, и мы успели вылететь на базу еще до рассвета.

Я поинтересовался у командира батальона, чем закончился бой вокруг аэродрома. Выяснилось, что этой ночью посадочную площадку охраняли две дивизии Народно-освободительной армии. Атаку фашистов быстро отбили, причем с большими для них потерями.

Бурная канонада и ракетный фейерверк, которые начались вскоре после нашего взлета и жертвой которых едва не стал экипаж, исходили не от врага. Это был… салют победы! Партизаны только что получили по радио весть об освобождении Белграда, вызвавшую взрыв радости. Они салютовали горячо и восторженно, не подозревая, конечно, что наш самолет находится в сфере их выстрелов…

Великая радость югославских братьев стала и нашей радостью. Я крепко пожал руку командиру батальона, и мы обнялись с ним как родные. Мы охотно простили ему и его товарищам напряжение, которое нам пришлось пережить в результате такого бурного проявления счастья.

Я уже упоминал о том, что в боях за Белград в тесном взаимодействии с другими родами войск активно действовала Дунайская флотилия. Герои-моряки покрыли себя неувядаемой славой. Мне бы хотелось рассказать об одной отважной комсомолке-морячке, которая [124] вместе с флотилией прошла путь, отмеченный многими боевыми подвигами.

На вечере воспоминаний участников Белградской операции, состоявшемся в октябре 1972 года, я сидел рядом с Екатериной Илларионовной Михайловой-Деминой. Раньше мы знали друг друга. О ней я слышал как об отважной морской медсестре-разведчице. Моряки ласково называли ее тогда «милая Катюша».

На трибуне один участник боев за Белград сменяет другого. Я спрашиваю соседку, когда ее очередь выступать.

– Если всем говорить, тогда и слушать будет некому, – ответила Катюша. Я понял, она не собирается подниматься на трибуну. Признаюсь, я испытал сожаление. Но коль уже выпал случай сидеть рядом, я попросил рассказать ее о себе, о пройденном боевом пути. И вскоре с интересом стал слушать приглушенный голос Катюши.

1941 год… Вражеские полчища рвались к Москве. Жестокая бомбежка под Смоленском разлучила Катю с родителями. Ее подобрала воинская часть. Совсем юная девушка добилась разрешения остаться в действующей армии.

Шестнадцатилетняя Екатерина начала боевую вахту матросом, затем стала разведчицей, санинструктором в батальоне морской пехоты, который с боями прошел сложный путь от берегов Азовского и Черного морей, форсировал Днестр и штурмовал крепости на Дунае.

Лето 1943 года. Азовское побережье. Отсюда начался боевой счет батальона морской пехоты. Взятие Темрюка. Катюшу награждают медалью «За отвагу». Десант в плавнях. Вторая награда – орден Отечественной войны. Керчь. Ночной десант на пустынном берегу. Врукопашную отвоевывается крохотный плацдарм и удерживается моряками. Связь и снабжение поддерживались только по воздуху ночью. Враг все время держал под прицелом этот «пятачок». Немцы даже знали, что среди моряков есть девушка по имени Катя.

Вот батальон морской пехоты уже под Одессой в составе Дунайской военной флотилии.

Штурм Белгорода-Днестровского. Семь рядов колючей, проволоки и пятиметровый обрыв, на вершине которого огневые точки врага. Но наступательный порыв моряков [125] не могли остановить эти преграды. Под свет ракет, под проливным свинцом они шли на штурм. Штормтрап, где находилась Катя, подорвался на мине, но она сумела первой спрыгнуть в воду. Моряки тем временем забросали проволочное заграждение шинелями, и Катя одной из первых оказалась под обрывом. Маленькая, ловкая, она цепко хваталась за ветки кустов, рывком поднялась наверх и оттуда уже помогала втаскивать товарищей с вооружением. Вскоре снова раздалась команда вперед, в атаку на врага.

За этот бой Екатерина была удостоена ордена Красного Знамени.

Так начался с боями освободительный поход по Дунаю через Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию и Австрию.

В боях за Белград, в кипящих под разрывами снарядов водах Катя подбирала раненых матросов, извлекала их из бурлящей воды, волоком оттаскивала на остров, прятала их в укрытия. Ходила в разведку. Таковы фронтовые будни отважной санитарки-разведчицы. Батальон морской пехоты вел одно сражение за другим, продвигаясь все выше по Дунаю. О Кате фронтовые газеты писали как о смелой, самоотверженной комсомолке, прошедшей огонь больших сражений.

После освобождения города Нови-Сад антифашистский женский комитет решает провести молодежную конференцию. На нее пригласили советскую комсомолку Катю. Она вдохновенно говорит с трибуны о мужестве и отваге советских воинов, которые освобождают югославские города и села от фашистской нечисти. Проводила конференцию секретарь антифашистского комитета женщин Наташа Дивляк. С этого вечера у Катюши появилось еще больше югославских друзей. Ее знали по боевым заслугам.

Под натиском советских войск фронт откатывался все дальше и дальше на северо-запад. Флотилия поднималась вверх по Дунаю. Враг цеплялся за каждый укрепленный рубеж, усиленно сопротивлялся. Путь движению вперед преградил огонь крепости на Дунае Илок. Выкурить врага из крепости было нелегко: она стояла на возвышенном месте, все сектора подхода хорошо простреливались. Ни с суши, ни с водных рубежей сразу не возьмешь. [126]

Для того чтобы облегчить продвижение наших войск на север, нужно было овладеть крепостью. Командование решило выбить гитлеровцев оттуда. Из самых смелых был сформирован отряд морской пехоты численностью в 50 человек, и среди них Катя. Штурм крепостных стен должен начаться с противоположного берега и с суши. Морякам предстояло отвлечь внимание врага, первыми открыть огонь.

– Как сейчас помню, – вспоминает Катя, – наступил декабрь. Стояли оттепели, шли дожди. Реки Тиса, Сава и Дунай вышли из берегов, затопили низменные места. Еще темно. Командование приказало занять квадрат № 369 – в нем просматривался незатопленный островок. Его-то мы и облюбовали. Под покровом ночи нас высадили. По пояс в воде между стволов деревьев мы заняли исходные боевые позиции. Но враг не дремал – сразу обрушил огонь по морякам. Мы ответили тем же – огнем. Но, понятное дело, наши удары из пулеметов, минометов и автоматов по крепости скорее были похожи на горох, отлетающий от стены, чем на штурм. Да к тому же перед нами и не стояла задача пробивать брешь в трехметровой толщине крепостной стены. Весь смысл операции – вызвать огонь на себя, отвлечь внимание противника. Фашисты все виды оружия направили в нашу сторону. Рвались мины, снаряды, строчили пулеметы, дым стлался по низинам, вода Дуная кипела от горячих осколков…

Вскоре показались шлюпки с гитлеровцами, которые поливали свинцовыми очередями десантников. Раненные падали в холодную воду. Катюше надо было оказывать им помощь – из студеной воды вытаскивать на полузатопленный островок, а тех, кто был относительно далеко от него, приходилось привязывать ремнями и бинтами к полузатопленным деревьям, чтобы не унесло течением. Фашисты и туда перенесли смертоносный огонь.

Но тут новая беда – осталась лишь одна лента патронов. Надо экономить. Огонь Катя стала вести расчетливо. Но как только ее пулемет замолкал, гитлеровцы тут же делали бросок вперед на оставшуюся горстку смельчаков.

Фашисты открывают прицельный огонь по бесстрашной пулеметчице. Очередь рассекает воздух справа, потом слева; словно ожог почувствовала Катя в левой руке, [127] пуля сделала свое дело: отважная пулеметчица потеряла сознание. Гитлеровцы ринулись в атаку, чтобы захватить живыми оставшихся смельчаков.

– Словно сквозь сон, я почувствовала приближение смерти, – говорит Катя, – тут же прозрела и увидела перед собой врагов. Ничего не оставалось, как в порыве этой смертельной схватки здоровой рукой уцепиться за пулемет и обдать фашистов свинцом. А левая рука повисла, вовсю хлещет кровь…

Гитлеровцы пришли в замешательство. «Патроны все израсходованы, стало быть, пришел конец», – подумала Катя. И снова она погрузилась в полузабытье, как вдруг тишину прорезало раскатистое «ура!». Наши войска овладели крепостью Илок. Фашисты повернули обратно, кинулись кто куда.

В полночь подошел бронекатер за моряками. Их осталось в живых лишь тринадцать человек, обескровленных, полузамерзших, намертво державшихся закоченевшими руками за стволы деревьев. Семнадцать часов продолжалась эта схватка с огнем и холодом. Горстка моряков героически сражалась и выстояла.

Катю отвезли в госпиталь. Голодно тогда было в Югославии, а для Кати среди населения города Нови-Сад собрали масло, белый хлеб, яйца, конфеты. Однажды югославские женщины принесли в госпиталь плюшевого медвежонка.

– А этого «хищника» на какой предмет доставили? – спросила Катя.

– Как зачем! Ты еще совсем юная, тебе бы в куклы играть, а ты уже столько лет воюешь, столько отшагала километров дорогами войны!…

Затем Катю перевели в госпиталь Турно-Северин. После Турно-Северина Измаил. Рука стала заживать, но в свою часть Катю не отпустили: еще нельзя повязку снять. Она долго уговаривала отпустить ее и в конце концов на свой страх и риск убежала с забинтованной рукой. Нагнала часть под Будапештом. День Победы Катя отпраздновала в австрийском городе Линце.

Через 20 лет Наташа Дивляк опять встретилась с «милой Катюшей» – теперь уже Екатериной Илларионовной Михайловой-Деминой. Екатерина Илларионовна работает врачом в городе Электросталь. Воспитывает сына Юрия. Такова судьба нашей славной героини. [128]

Три боевых ордена и пять медалей украшают грудь Е. И. Михайловой-Деминой. Каждая из этих наград ей дорога по-своему. Это нелегкий фронтовой путь боевого моряка, прошедшего огонь и воду жестоких сражений на азовском и черноморском побережьях, на отмелях Днестровского лимана, на берегах Дуная. [129]

Глава десятая. Под прикрытием истребителей

Никшич 1944 года…

Я познакомился с ним в Никшиче. Это было в сентябре 1944 года. Собственно, мы и говорили мало, но Виктор Муромцев как-то сразу пришелся мне по душе. И встреча с ним накрепко осталась в памяти. Впрочем, по порядку.

Командиры трех транспортных кораблей – Василий Алексеевич Шипилов, Дмитрий Сергеевич Езерский и я получили боевое задание: лететь днем на побережье Югославии в расположение партизанских отрядов и частей НОАЮ. Предстояло вывезти больных и раненых.

И до того, как знает читатель, мы летали по довольно трудным маршрутам. Однако в подавляющем большинстве это были ночные рейсы, сложные и опасные, но ставшие уже привычными. Сейчас дневной рейс под прикрытием истребителей сопровождения, очередной воздушный бросок с итальянского побережья через Адриатику на противоположный берег – в Черногорию. Неудивительно, что командир группы не раз говорил о бдительности и нашей ответственности…

И вот впереди Никшич, освобожденный частями НОАЮ от [130] гитлеровских оккупантов. Сколько лет прошло, а я прикрою глаза и все совершенно явственно вижу… Три транспортных весьма внушительных для своего времени корабля, до отказа загруженные мешками с мукой и военным снаряжением. Самолеты стартовали почти одновременно. Набрали мы 600 метров высоты и, взглянув на летное поле, увидели, что вслед за нами в небо взлетают шесть краснозвездных истребителей Як-9. Таким образом, на каждый корабль пришлось по паре «яшек». Такое соседство в воздухе, конечно, нас радовало: «яшки» любую стаю фашистских стервятников могут разогнать… Многие летчики-истребители уже имели опыт воздушных боев с врагом под Сталинградом, на Курской дуге. Одним словом, как у нас тогда говорили: «яшкам» палец в рот не клади…

Что же было дальше? Поначалу ничего особенного – набрали заданную высоту, легли на боевой курс – разошлись и «пошли» своими воздушными дорогами. Я глядел через стекло пилотской кабины моей «десятки» – невдалеке висела пара истребителей.

Мы уже привыкли к полетам над темными водами Адриатического моря, поэтому навигация не составляла большого труда. Весь экипаж был предельно внимателен, готов к необходимым действиям – ведь в любой момент можно встретить неприятельские самолеты или натолкнуться на противовоздушную оборону врага на побережье.

Мы спокойно достигли югославского побережья. И только было взяли курс на Никшич, как дело осложнилось: облака окутывали вершины и складки горных хребтов. Полет вступил в новые, непредвиденные условия. Что делать? Надо вне видимости земли, за облаками, строить новый расчет и находить цель – посадочные сигналы возле города. Беру у штурмана бортовую полетную карту и всматриваюсь в район расположения цели… По данным синоптиков, разрывы в облаках должны быть замечены до основных горных барьеров – Дурмитор, Синявина гора. А сам Никшич расположен в речной долине Зета, в окружении хребтов, отдельные вершины которых достигают 1721-1926 метров. Эти грозные пики словно специально проткнули облачный шатер. Внешне картина выглядела весьма декоративно [131] и живописно. Но в эти секунды нам было не до того – меня беспокоила цель. Надо было искать облачный разрыв – «окно» – и нырять в него. Но не так это просто «нырнуть», не зная, что нас ждет там. Пришлось возвратиться назад; выйти к озеру Скутари и там пробиваться в облачный провал. Теперь уже низом, по долине, вместе с истребителями, мы направлялись к цели, которая была всего в пятнадцати минутах полета от берега.

Вот наконец и Никшич. Возле него заманчиво ровная долина… Всматриваться долго в стартовые костры, дым которых тянул к озеру, не пришлось. Садились с ходу и тотчас попали в горячие объятия партизан и двух советских офицеров. Один из них был Герой Советского Союза Петр Коваленко, который еще в первые дни войны прибыл в Югославию в качестве советского офицера связи. Видно, много отшагал он по горным тропам Югославии!… Внешне он напоминал югославского партизана: обмундирование изрядно потрепанное, китель без пуговиц (отдал друзьям – «как сувениры»), на ногах – сыромятные туфли опанки. Загорелое лицо было отмечено усталостью – след походов… Таким я впервые увидел и запомнил Петра Коваленко.

А другой офицер был весь увешан снаряжением. Поначалу я подумал: вот так вооружен – и пулемет, и автомат!… А когда он на мгновение что-то вскинул в руках, я даже решил, что он собирается стрелять… Скоро мое недоумение рассеялось. Закончив съемку очередного сюжета – прибытие нашего самолета, знакомство с Коваленко и югославскими партизанами, – офицер представился:

– Кинооператор Виктор Муромцев.

Я не успел толком поговорить с ним, а он снова прильнул к кинокамере – в воздухе были наши истребители, и оператор хотел их запечатлеть.

А на аэродроме тем временем царили радость и ликование.

Легко понять любопытство партизан и жителей здешних мест. Они звали к себе в гости, чтобы послушать русскую речь, а главное, узнать о происходящем на фронте, в мире. Вопросы задавали самые неожиданные, можно сказать, обо всем – и мы были рады этому. Правда, летчики на войне всегда спешили. И тут, [132] конечно, дорога была каждая минута. А наши друзья, югославские партизаны, вместо того чтобы быстро разгрузить самолет… обсуждали социальные проблемы и мировую политику! Мы внесли ясность: заученных двух-трех десятков сербских слов было достаточно, чтобы «соединить» схожие с русскими слова…

Югославов до крайности удивило, что на наших транспортных самолетах даже пулеметы не установлены.

– Как же вы воюете, другови, на невооруженном самолете? Видно, для этого нужна особая храбрость…

Это был сложный вопрос, но некогда было объяснять, что, помимо смелости, необходима боевая выучка, находчивость, умение идти на разумный риск. Да, самолет наш не был вооружен. Каждый экипаж вырабатывал свою тактику действий, свой маневр, проявлял изобретательность. И все же это не было «художественной самостоятельностью», во всем чувствовалась направляющая рука, соединившая боевой опыт каждого из нас и всех вместе. Конечно, не все полеты заканчивались благополучно. При выполнении заданий мы несли и потери. Как говорят французы, на войне – как на войне.

Мы торопили партизан – надо было побыстрее освободить самолет от доставленных грузов – медикаментов и муки, – взять на борт раненых – и в путь. Мешкать нельзя – истребители барражируют под облаками, ждут нас.

Виктор Муромцев, я вижу, снова пустил камеру. Он снимал живописную местность – красивую долину, горы и виртуозные полеты истребителей. Капитан Щукин даже умудрился закрутить на четырехсотметровой высоте двойную «бочку». Я ахнул, когда на втором витке произошла какая-то вялая с просадкой раскрутка… Потом Щукин говорил мне, что могло случиться непоправимое – мотор дал перебои. Тем временем местные жители и партизаны в честь прибытия советских летчиков устроили концерт, который тоже «взял» на пленку Муромцев. Наши хозяева пели и плясали с таким задором и увлечением, что веселью, казалось, не будет конца. Но наше время уже истекло: с очевидным нетерпением в воздухе нас ждали истребители… [133]

Старые знакомые

В древнем и поэтичном городе Дубровнике, который мне довелось посетить после войны, в 1961 году, на торжественном приеме, устроенном в честь делегации Советского комитета ветеранов войны, ко мне подошла уже не очень молодая женщина и спросила:

– Узнаете меня? Я с вами виделась во время войны в Никшиче. Мы тогда были актерами…

– Вы актриса? – спрашиваю ее.

– Нет, сейчас я домохозяйка, у меня двое детей… Зовут меня Соня.

– Вы оставили свою бывшую профессию?

– Нет, по специальности я агроном…

– Значит, пришлось переквалифицироваться?

– Нет, нет! Тогда, во время войны, мы, девчонки, все были актрисами. Как и другие соотечественники, мы радовались каждому вашему прилету и хотели сделать приятное советским друзьям. Помню, как первый советский самолет прилетел в Никшич – встретили мы его песнями и плясками. Тогда мне было всего шестнадцать лет, – вздыхая, вспоминала милая Соня.

Гляжу на нее, и, словно в рассеивающемся тумане, все четче и четче проглядывают штрихи той встречи… Сильные партизанские руки. Полевые цветы и девичьи песни. Несколько стройных девчушек стояло у самого самолета. Помню, конечно, помню! Разве это можно забыть?…

А Муромцев все снимает и снимает. Сколько он еще переведет пленки? Видно, наш прилет для него сущая находка: прелестный пейзаж и суровая боевая обстановка – в горной долине виртуозно барражируют истребители. Лихие танцы партизан. Размещение раненых в самолете… Ведь это могут быть кадры будущей картины, которую, вероятно, Муромцев уже задумал…

Отснятые ролики кинопленки он передал мне.

– Пожалуйста, переправьте их в Москву на студию кинохроники… Хорошо? – застенчиво сказал он.

– Постараюсь. Пожалуйста, не беспокойтесь.

Почему я так легко запомнил этот короткий разговор? Наверное, потому, что Муромцев понравился мне с самых первых минут.

Немного позже мой экипаж снова летел на задание [134] под прикрытием истребителей. Только теперь по другому маршруту и в другое место – в город Гацко. И опять мы встретились с Муромцевым, который к этому времени отснял уже не одну сотню метров пленки. Он передал мне полный ящик металлических кассет и вновь попросил переправить «эту работу» в Москву.

То была моя последняя встреча с Муромцевым на югославской земле. Выглядел он усталым, чуть возбужденным. Дел у него было много и планов – тоже. Но говорил об этом мало – стеснялся.

Встречи с Муромцевым – очень дорогие моему сердцу воспоминания о боевой работе в горах Югославии.

Одни, обычно поседевшие, ветераны говорят: «Война, война…», словно она закончилась не в мае 1945 года, а только вчера. Другие, обычно сыновья ветеранов, толкуют: «Опять старики завели про войну». Но ведь и молодые стареют – повзрослеют и эти. И тогда непременно поймут, что минувшая война была особая, Отечественная. Линия фронта пересекала не поля и реки, а наши сердца и судьбы нашей Родины…

Вот и сейчас я вспоминаю московского кинооператора Муромцева… К великому горю, он, как и миллионы других, не дожил до победы – погиб, как солдат, в бою. А я с ним недавно опять свиделся: в который раз глядел фильм «Югославия», в который вошло много чудесных съемок Муромцева… Сидел в зале и чувствую, как под сердце подкатило: неужели Муромцева нет? На следующий день кинулся искать – написано что-нибудь об этом славном, милом, застенчивом и отважном воине? Не нашел, и так мне стало неловко…

А почему я снова смотрел кинофильм «Югославия»?

После войны я написал книгу воспоминаний «10000 часов в воздухе». В ней немало страниц о полетах к югославским партизанам. Мне хотелось проиллюстрировать книгу. Я вспомнил Виктора Муромцева и его съемки. Рассказал об этом в издательстве «Детская литература», которое готовило книгу к выходу в свет. Художественный редактор М. Д. Суховцева разыскала в киноархиве эти ленты и отобрала нужные кадры, которые теперь представляют несомненную ценность.

О Викторе Муромцеве хочется, нужно рассказать подробнее – люди не вечны, книги – да… Как он попал в Югославию, что с ним там было? [135]

Чуково поле

Ночью 25 июня 1944 года на бомбардировщике Б-25 под управлением Героев Советского Союза К. М. Кудряшева и штурмана Ф. С. Румянцева они пересекли Карпатские горы, многоводный Дунай, Восточно-Сербские горы, высокий Дурмитор и, придя наконец в долину Чуково поле (Черногория), стали искать цель № 5, обозначенную кострами.

Здесь должен был находиться майор П. Коваленко. К нему и направлялись два кинооператора: Владимир Ешурин и Виктор Муромцев. Первый был уже широкоизвестным и опытным мастером своего дела, он снял не одну документальную картину, начиная с испанских событий 1936 года. Второй в войну только закончил институт кинематографии. Молодой оператор начал свою боевую и творческую деятельность у ленинградских партизан, а затем, в 1944 году, вместе с Ешуриным прилетел в Югославию.

Как тогда десантники летали на бомбардировщиках, хорошо рассказал поэт К. М. Симонов. Будучи военным корреспондентом, он летал через территорию Югославии в Бари и написал об этом запомнившееся мне стихотворение:

Мы летели над Словенией,

Через фронт, наперекрест,

Над ночным передвижением

Немцев, шедших на Триест.

Словно в доме перевернутом,

Так. что окна под тобой,

В люке, инеем подернутом,

Горы шли внизу гурьбой.

Я лежал на дне под буркою,

Словно в животе кита,

Слыша, как за переборкою

Леденеет высота.

Ночь была почти стеклянная,

Только выхлопов огонь,

Только трубка деревянная

Согревала мне ладонь.

Ровно сорок на термометре

Ртути вытянулась нить.

Где– то на шестом километре

Ни курить, ни говорить,

Тянет спать, как под сугробами,

И сквозь сон нельзя дышать,

Словно воздух весь испробован

И другого негде взять. [136]

Хорошо, наверно, летчикам:

Там, в кабине, кислород -

Ясно слышу, как клокочет он,

Как по трубкам он течет.

Чувствую по губ движению,