Текст книги "Сто ночей в горах Югославии"

Автор книги: Павел Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Народ бежит за нами, подбрасывая вверх пилотки. Привет вам, герои-бойцы, привет тебе, благодатный край!

Почти сразу попали в полосу дождя. В полумраке веду самолет по приборам. Наконец посветлело, вдали показалось море. А через несколько минут раскрылся прибрежный ландшафт, острова Далмации. На запад идем бреющим полетом, прижимаемся к морю, на фоне которого самолет невидим для истребителей противника, летим над самыми гребнями волн.

Через час достигли базы. Первым на аэродроме встретил нас Саша Шацкий. Он очень волновался. Не мог простить себе, что послушался меня и оставил в беде.

Драго Мажар, брат Шоши Мажара

Накануне Октябрьских праздников 1971 года мне пришлось снова вспомнить о посадке самолета на болоте в Бугойно. Как представитель Советского комитета ветеранов войны я сопровождал в поездке по СССР делегацию Союза объединений борцов народно-освободительной войны Югославии во главе с генеральным секретарем союза Душаном Секичем. Кроме него, в состав делегации [87] входили еще четыре человека – Народный Герой Югославии Драго Мажар, Мирко Ремец, Джевдет Хамза и Милош Джурич.

Четвертого ноября мы прилетели из Москвы в Волгоград. Советские ветераны войны тепло встретили югославских борцов против фашизма. И сразу же, едва ступив на землю, где проходила величайшая в истории войн битва, отправляемся осматривать памятные места.

Не без волнения воспринимали рассказы ветеранов войны югославские товарищи. Особо сильное впечатление на них произвел мемориал на Мамаевом кургане. В музее обороны Сталинграда гости оставили такую запись:

«От имени югославской делегации борцов НОАЮ выражаем наше глубокое уважение героям. Они выполнили всемирно-историческую миссию; борясь и побеждая здесь немецко-фашистские армии, они не только удивили весь мир своей героической борьбой, но и обязали всех борцов и прогрессивное человечество, чтобы их вечно помнили. Здесь решалась судьба второй мировой войны, здесь сломлен хребет немецко-фашистских армий. Мы, югославские борцы-партизаны, которые также боролись против одного и того же неприятеля, глубоко благодарны защитникам славного города, советскому народу, Красной Армии за их героические жертвы, которые не были напрасны. Они погибли, но их борьба принесла свободу всем нам».

Вечером, гуляя по возрожденному Волгограду, мы беседовали, делились воспоминаниями.

– Мажар… Мажар… Мне припоминается, что так звали одного партизанского командира в Бугойно. Не знаете ли вы его? – сказал я.

– Так это же был мой родной брат Шоша! – воскликнул Драго Мажар. И он рассказал мне о себе и о своих братьях, о славной пролетарской семье, которая без колебаний встала на защиту родины от фашистских поработителей.

Три сына рабочего деревообделочной фабрики в городе Баня-Лука – Иван, Шоша и Драго Мажары стали Народными Героями Югославии. Иван получил высокое звание посмертно – его расстреляли враги еще в 1941 году. Второй брат – Шоша, тот самый, который командовал соединением в Бугойно, прошел большой боевой путь, сражаясь в горах Боснии и Герцеговины. [88]

Он был назначен заместителем командира пятого корпуса. К сожалению, и он не дожил до победы – погиб 20 октября 1944 года.

Младший Мажар – двадцатилетний Драго, оставив в одиночестве старую мать, тоже ушел в горы и сумел сколотить небольшой партизанский отряд, в котором он сражался.

Однажды поздним вечером юный партизанский командир спустился в родной город тайком навестить мать и был крайне удивлен, когда увидел в освещенных окнах родительского дома людей и среди них человека в офицерском мундире. Драго притаился и долго ждал, пока мать зачем-либо выйдет из дому. Но ее все нет и нет. В конце концов он не выдержал и легонько постучал в крайнее окно. На счастье, подошла мать.

– Мама, кто у тебя?

– Добрые люди – словенцы! Они беженцы. Я их на базаре встретила. Жить им негде, вот я и сжалилась, позвала к себе, места хватит. Я одна, все будет легче. Ты не бойся, заходи в дом.

Глава семьи беженцев, устроившийся у матери Мажаров, не успел сменить офицерскую форму королевской армии на гражданскую одежду. Этот капитан, по его словам, был «вне политики», и будто потому его пока не трогали.

Новоиспеченный партизанский командир и кадровый офицер беседовали всю ночь. Под утро Драго попросил:

– Друже капитан! Вооружи меня своими знаниями, помоги разработать план нападения на жандармские казармы. Нам нужно оружие! Будут винтовки и автоматы, будут и люди!

– Надо подумать, – ответил капитан, – а в первую очередь провести разведку – выяснить, где находятся посты, когда они меняются, каково расположение караульного и складского помещений и всякие другие вещи…

– Мы это знаем! Разведчики уже поработали.

– Тогда другое дело. Думаю, что надо действовать не ночью, а днем. Это, конечно, дерзость…

План захвата жандармерии был выработан.

Драго отобрал двадцать молодых, смелых парней.

Одел их в трофейные кителя – немецкие, усташей, итальянские; хоть и в разномастном обмундировании, но все-таки похоже на войско! Сам он надел мундир, одолженный [89] капитаном. И у всех на виду повел свою колонну по главной улице города. Солнце палило нещадно, люди прятались от жары по домам, собаки, высунув сухие языки, дремали в тени.

По мостовой, старательно печатая шаг, маршировали два десятка неведомо откуда взявшихся солдат, а впереди шел молодой стройный офицер с рыжей бородкой клинышком. Драго Мажар читал о Дзержинском. Несгибаемый рыцарь революции сделался его идеалом. Ему хотелось и внешне походить на «железного Феликса». Для этого он отпустил бородку, делавшую его более взрослым, что было очень кстати. Высокий, худощавый, гибкий, он и впрямь несколько походил на молодого Дзержинского. У партизан Югославии были и свои Чапаевы.

Остановившись у казармы жандармерии, «строгий капитан» жестом подозвал унтер-офицера, менявшего караул:

– Кто стоит перед тобой?

– Ваше благородие – господин капитан!

– Почему не рапортуешь по уставу?

– О чем рапортовать, господин капитан?

– А, так ты не знаешь устава! Сдай оружие и приведи дежурного старшего офицера.

Пока унтер отсутствовал, удалось «сменить» охрану внешних ворот.

Прибежал и вытянулся перед «капитаном» лейтенант – караульный начальник. «Капитан» долго распекал его за плохое знание жандармами устава караульной службы, низкую дисциплину и потребовал рапорта о боеготовности части – наличии людского состава, количестве оружия и боеприпасов. Испуганный лейтенант дрожащим голосом подробно обо всем доложил. Жандармов оказалось немного, а оружия порядочно.

В это время во дворе казармы кто-то крикнул: «Это коммунисты! Бейте их!»

Голос «капитана» даже не дрогнул:

– Видите, оказывается, и в жандармерии есть провокаторы! – Обернувшись к пришедшим с ним партизанам, он приказал: – Отобрать у всех оружие для инспекторской проверки!

Тщательно обдуманная операция была проведена без единого выстрела. И вот уже жандармы, окруженные бойцами с автоматами, медленно идут через город… [90]

Сзади громыхают телеги с двумя прицепленными к ним пушками, с винтовками, пулеметами, гранатами.

Солнце по-прежнему высоко. Жара нещадная, но чуть ли не все население Баня-Луки высыпало на раскаленные улицы, чтобы посмотреть на бесстрашных партизан, еще раз продемонстрировавших свою силу, одержавших еще одну победу, воодушевляющую соотечественников на борьбу против немецких оккупантов.

Обезоруженных жандармов привели в горы, и надо сказать, что после соответствующей разъяснительной работы большинство из них добровольно осталось у партизан и честно сражалось с гитлеровцами до окончательной победы.

Слава о бесстрашном, дерзком, умелом партизанском командире отряда «Дзержинец» широко распространилась в горах Югославии. О нем слагали легенды… [91]

Глава седьмая. Остров Вис

Первое знакомство

Кроме полетов на партизанские площадки в горах Югославии, мы летали на далматинское побережье, в чудесный край множества островов, среди которых далеко от береговой линии, изрезанной заливами и заливчиками, величественно возвышался над морской гладью остров Вис. Его прочно удерживали в своих руках бойцы НОАЮ и партизаны.

Далмация и Хорватское приморье, зажатые между склонами Динарского карста и Адриатикой, а также примыкающие к побережью острова в ясную погоду хорошо просматриваются с острова Вис. Поверхность острова холмистая. В средней его части есть относительно ровная котловина, дно которой и было приспособлено под посадочную площадку для самолетов.

Взлетно– посадочная полоса из-за сложности подходов имела одно направление для взлета и посадки независимо от скорости ветра с курсом триста пятнадцать градусов. Прилегающая к ней местность была в шахматном порядке заставлена бочками с землей, выложена кучами камней и всякими другими препятствиями, назначение которых -помешать немцам высадить десант с воздуха на планерах. [92]

Стратегическое значение острова Вис для Народно-освободительной армии Югославии было огромно. После захвата немцами района города Дрвар на остров Вис перебазировалось верховное командование НОАЮ. В глубокой пещере скалистой горы, облицованной известняковыми плитами, расположилась штаб-квартира маршала Тито, откуда он со своими сподвижниками руководил действиями НОАЮ. Чтобы попасть в пещеру, необходимо было проделать крутое восхождение по горной тропе.

Экипаж нашего корабля получил задание вылететь на аэродром острова Вис в распоряжение заместителя начальника советской военной миссии полковника А. Н. Мельникова. Мы должны были выполнять роль дежурного экипажа, постоянно находящегося в боевой готовности. Приказ на полет мог последовать в любое время дня и ночи.

Ночной перелет на остров Вис исключался: взлетно-посадочная площадка была окружена холмами, кустарником, остроконечными вершинами, особенно со стороны захода на посадку. Этот природный барьер заслонял даже с высоты птичьего полета посадочные сигналы. Поэтому мы рассчитали все так, чтобы успеть приземлиться одновременно с заходом солнца. В скользящих лучах заката над гребнями светло-зеленых волн плыл наш воздушный корабль, нос которого словно рассекал неспокойное море. Мы летели низко, в десяти-пятнадцати метрах над поверхностью воды. Сидевшие в кабине пассажиры – офицеры вполне могли расценить такой полет как безрассудное лихачество, но они ведь не были посвящены во все тонкости самолетовождения партизанских пилотов. Такие полеты применялись во время войны днем. Низко летишь – не демаскируешь себя, тем более когда дело происходит в открытом море, вблизи берега, занятого врагом.

На темно– синем фоне моря остров выглядел беспорядочным нагромождением скал. Для того чтобы разглядеть расположение посадочных знаков на аэродроме в котловине, нам пришлось набрать высоту.

Выполнив «пристрелочный круг», я повел самолет на посадку. Осторожно лавируя между холмами и ущельями, постепенно теряя высоту, мы наконец оказались на границе летного поля. Плавным движением штурвала выравниваю корабль и тут же сажусь. По указанию дежурного [93] заруливаю на стоянку, неподалеку от стоявших там остроносых, трехлопастных истребителей; некоторые из них имели югославские опознавательные знаки на фюзеляже и плоскостях – трехцветный круг с пятиконечной звездой в центре.

– Здесь даже есть истребители ПВО! – сказал кто-то из экипажа. Это соседство нас, конечно, обрадовало. Сумерки уже сгустились. Веяло теплом от прибрежных волн. Дышалось легко. Мы сели в автомобиль и по каменистой дороге покатили к своим офицерам связи.

Атмосфера кажущейся тишины и покоя длилась недолго. Засверкали разрывы зенитных снарядов, застрочили автоматические пушки – война дала о себе знать…

Югославские товарищи встретили нас тепло, накормили вкусным ужином с далматинским вином, и мы пошли спать – под навес возле холмика советского пункта связи. Мы привыкли к походной жизни – хлопки зениток не помешали усталому экипажу крепко уснуть. Мы знали, что врагу не удастся безнаказанно шарить в воздушном пространстве, верили в надежную противовоздушную оборону острова; тут были и зенитная артиллерия, и истребители югославской авиаэскадрильи.

Проснулись от ярких лучей солнца и сразу – в бухту, купаться. Спускаясь к морю, мы встречали югославских крестьянок. Каждый клочок земли был тщательно возделан и засажен виноградом. Лица женщин и детей были сосредоточенны и суровы; война на всех наложила свою неумолимую печать.

С вершины горы казалось – до бухты рукой подать. На деле же надо было преодолеть длинный спуск. Внизу, оказывается, раскинулся небольшой портовый городок.

Пока мы купались, на пляже собрались бойцы НОАЮ; к берегу причалил неизвестно откуда вынырнувший катер. Начали знакомиться. У наших новых друзей были довольные и веселые лица, они хотели во что бы то ни стало сделать для нас что-либо приятное. Едва кто-то из нас сказал, что хочет пить, как появилась бочка вина. Мы попробовали возразить: нам бы обыкновенной воды. Но партизан, увешанный гранатами и пулеметными лентами, сказал:

– А у нас сложнее воду отыскать, чем вино. Уж так [94] заведено – пить вместо нее вино. Вина много, его некуда сливать, особенно сейчас, когда сбыта нет.

Потом мы шутили, что само название острова составлено из трех первых букв русских слов «вино и сардины». Здесь много вина и различной рыбы, и, как нам рассказывали, жители, возвращаясь с работы, нередко умывались молодым виноградным соком. А пресной воды нет. Поэтому по горным склонам устроены бетонные желоба с резервуарами для сбора воды. Королевское правительство не заботилось о тружениках острова. Им самим пришлось кое-как решать проблему воды для питья и орошения виноградников и огородов. На остров доставляют питьевую воду с итальянского побережья на морских судах.

Прошел первый день пребывания на острове. Задания на полет нет. Пошли вторые сутки. Поехали на южную сторону скалистого пляжа. Дорога капризна: она то ныряет вниз, то пробегает по самой кромке отвесной скалы. Отсюда нашему взору открываются прибрежные острова – Шипан, Млет, Корчула, Хвар, Брач и другие. В ночных полетах по ним мы часто сличали карту с местностью, ориентировались при выходе на цель или возвращении на базу.

Славно искупались, потом в рыбацкой лодке поплыли к острову-гроту, расположенному недалеко. Сколько в нем красоты и прелести! Светлый луч яркого солнца проникал сквозь купол, причудливо освещая грот. Все это – грот, прозрачная морская вода, световая палитра – выглядело необыкновенно. Как щедро наградила человека красотой природа!

Замечательный отдых нам выпал. Мы еще немного полюбовались гротом, посидели на каменистом берегу, опять поплавали. А в это время причалила к берегу лодка: Стефан Божич пришел с уловом и поспешил угостить нас свежей рыбой. Взяв несколько рыбин, мы поехали к себе.

У здания, где расположились советские офицеры, нас встретили три девушки – бойцы НОАЮ, прикомандированные для ведения хозяйства в этом доме. Одну звали Катица, у двух других были одинаковые имена – Элка. На их приветливых лицах было заметно волнение; они были молоды, дома им редко приходилось стряпать, а сегодня приготовили «званый обед» и беспокоились: вдруг не понравится русским гостям? [95]

Их волнения были напрасны: обед удался на славу. Мы поблагодарили молодых хозяек за вкусные блюда и устроили перекур.

Другарицы разместились здесь же. Девушки рассказывали о своем благодатном крае, а потом спели несколько песен. Они спели песню «Марика» так лирично и мелодично, что никогда не забыть мне ни их голосов, ни их задорных лиц, ни их живописных костюмов. Эти народные песни каждому из нас глубоко запали в душу.

Вскоре после обеда мы получили задание на вылет в Бари. Экипаж в полном составе – второй пилот И. Угрюмов, штурман А. Воронцов, бортмеханик Б. Глинский, бортрадист А. Вотяков – отправился на аэродром. Когда наш самолет уже стоял готовый к отлету, на аэродром прибыли три автомобиля с офицерами. Они заняли места в пассажирской кабине на жестких лавочках. Старший советский офицер Мельников, поздоровавшись с экипажем, спросил у меня:

– К полету готовы?

– Готовы.

Обычным порядком поднялись в воздух, преодолели горные барьеры и, нырнув за скалистые обрывы ближе к водной поверхности, перешли на бреющий полет. Вдруг на поверхности моря всплыла какая-то черная точка. По мере приближения самолета она все отчетливее вырисовывалась среди пенистых гребней. Мы насторожились. Таинственное черное видение изменило направление и промчалось стороной. Возможно, это была подводная лодка, но чья, мы так и не узнали.

Полет с маршалом Тито

Через несколько дней, 18 сентября 1944 года, на нашу долю выпал еще один полет на остров Вис. Задание получили на этот раз два экипажа – мой и Владимира Павлова. Два тяжелых воздушных корабля один за другим отправились в путь.

. Как раз к этому времени группа из десяти самолетов, поддерживающих связь между Советским Союзом и нашей базой, прибыла в Бари. Очень хотелось побеседовать с товарищами, узнать новости с Родины, однако задерживаться было нельзя. [96]

Приземлились мы на острове Вис в сумерках. Короткий осмотр материальной части – и всех отправили отдыхать. Подъем был назначен ранний – в час ночи.

19 сентября. Темная южная ночь. Веет морской прохладой. Кругом тихо, спокойно. Не спят часовые на постах – бойцы противовоздушной обороны, да сторожевые катера почти бесшумно бороздят прибрежные воды. Нас приглашают в помещение, где живут советские офицеры, а механики в это время идут на аэродром готовить машины к вылету. Выясняется, что мы должны осуществить ответственную боевую задачу: совершить полет в расположение частей Советской Армии, действующих на территории Румынии.

– Старт назначается на три часа ноль-ноль минут, – приказал специально присланный Ставкой Верховного Главнокомандования для руководства этим перелетом генерал-майор В. И. Соколов (однофамилец нашего начальника авиабазы в Бари). Расчет такой: оба корабля, вылетающие с острова Вис, включатся в группу самолетов, которые поднимутся в воздух из Бари и возьмут курс на восток. Объединенная группа из двенадцати машин составит целую армаду.

Вылет с острова предусматривался без стартовых сигналов, в абсолютной темноте, дабы не привлечь внимания противника. Командирам кораблей при взлете запрещалось включать какие бы то ни было осветительные приспособления, даже самолетные фары. Это нас не испугало – с аэродромом мы уже успели познакомиться и все имеющие препятствия хорошо запомнили. Осталось проложить маршрут на карте: Адриатика, скалистые горы Боснии и Сербии, Дунай, линия фронта, равнина Румынии.

Пока экипажи изучали по карте маршрут предстоящего полета, у наших машин собрались офицеры из штаба Народно-освободительной армии Югославии и советские офицеры связи. Поднявшись по лесенке и войдя в самолет, я увидел на сиденье по левому борту пассажира. Он был одет в светло-серый плащ, звездочка на пилотке поблескивала эмалью. Лицо его показалось мне знакомым. Готовый сорваться с моих уст вопрос был предупрежден легким прикосновением чьей-то руки. Я обернулся. Заместитель начальника советской миссии Мельников предупредил какие бы то ни было расспросы:

– Занимайтесь своим делом! [97]

Пассажирская кабина наполнилась офицерами. Командир нашей группы Герой Советского Союза полковник В. Щелкунов, прибывший на остров, напомнил о спасательных жилетах. Я вынес их в кабину, и все занялись подгонкой жилетов и лямок парашютов. Я помог и незнакомцу надеть спасательный жилет, положил возле него парашют.

Когда приготовления в кабине подходили к концу, я вышел осмотреть самолет снаружи. Убедившись, что колодки из-под колес вынуты, струбцины с рулей глубины сняты и трубка «Пито» расчехлена, я возвратился в самолет.

В абсолютной темноте медленно подруливаю к границе летного поля, где оно упирается в покатый склон. Отсюда будем стартовать. Поставив самолет на линию взлета, опробую моторы. Их мерный рокот прорезывает тишину, корабль вздрагивает. Механик докладывает о готовности материальной части. Даю команду: «Взлетаем!» До отказа посылаю вперед рычаги секторов газа, отпускаю тормоза и веду машину на взлет. Пилотирую только по приборам, через стекла фонаря кабины ничего не видно – кругом темень. Чувствую, самолет покинул землю; продолжаю наращивать скорость, зная, что она пригодится: впереди нагорье, которое вот-вот встанет перед носом корабля. Легким движением штурвала на себя поднимаю самолет вверх. Слева и справа холмы закрывают видимость еле заметного горизонта. Лавирую меж них, чтобы быстрее преодолеть препятствия. Внизу проплыли склоны гор, выступил обрывистый берег. Мы держались на высоте трехсот метров. Вдруг ослепительный луч прожектора ударил сверху в борт фюзеляжа, пополз по хвосту. Надо поскорее вырваться из этого огненного столба! Снижаюсь, чтобы спрятаться за барьером гор, и еще больше увеличиваю скорость. Когда назойливый луч застрял в расселинах скал, самолет уже спокойно, на высоте пятидесяти метров, шел над морем своим курсом.

Прожектор встревожил нас не на шутку. На острове Вис базировались союзные истребители ПВО. И их зенитная артиллерия была всегда наготове. Что разыскивали прожекторы? Трудно сказать. Во всяком случае, нас могли «случайно» подбить.

Штурман передает:

– Командир, курс девяносто градусов. [98]

Меняю курс, перевожу самолет в набор высоты. Необходимо «подпрыгнуть» на уровень три тысячи метров – впереди вражеский берег, территория, занятая противником. Бороздя по ночам воздушные просторы над Балканами, я изучил с высоты полета цепочки гор, отдельные вершины, служащие хорошими ориентирами, горные реки и дороги, по которым зигзагами между склонами цепочкой вьются огоньки.

Мы на заданной высоте. Под нами берег. Дальше – горы. Они то врезаются в сизые, торопливо бегущие облака, то опускаются, выравниваются, переходят в плато. Местами скалы расступаются, образуют глубокие ущелья.

Полет проходит спокойно. В пилотскую кабину заходит главный штурман генерал-майор Соколов. Он интересуется расчетами, местонахождением самолета и другими деталями. Даю ему своего рода интервью во фронтовом небе. Сообщаю, в частности, что пролетаем сейчас реку Сутеска, где в июне 1943 года окруженные части НОАЮ приняли на себя удар вражеских сил, в шесть раз превосходящих по численности и вооружению; кольцо смерти тогда было прорвано.

Чем дальше мы продвигаемся на восток, тем заметней преображается рельеф местности: скалистые берега Адриатики сменяются округленными возвышенностями, все больше пологих холмов и гор, поросших сплошным лесом, широких долин. Позади остались Восточно-Сербские горы. Многоводный Дунай зеркальной дорогой уходит в сторону от нашего пути. Внизу мерцают вспышки ракет, тьму прорезают всполохи орудийных залпов.

Скоро линия фронта. Пересекаем ее относительно спокойно и оказываемся над равниной Румынии – теперь она уже освобождена от оккупантов. Бортрадист держит связь с пунктом посадки и базой. Вот наконец и город Крайова…

Штурман уточняет время прибытия. Начинаем снижение. Метр за метром теряем высоту. Пассажиры спокойны – им объявлено о том, что рейс подошел к концу. Высота 600 метров. Видно очертание города. Вдали зажглись стартовые огни аэродрома – стало быть, нас ждут, встречают. Делаю привычный круг над аэродромом и захожу на посадку. Приземляюсь, заруливаю к месту, указанному дежурным, и останавливаюсь. Полет окончен. [99]

Пассажир, летевший в самолете, благодарит сопровождающих командиров, экипаж за благополучный полет, пожимает всем руки и спускается по трапу. На летном поле его встречают глава советской военной миссии в Югославии генерал-лейтенант Н. В. Корнеев, командир авиационного корпуса генерал-лейтенант авиации Г. С. Счетчиков и другие офицеры.

И тут мы впервые услышали:

– Товарищ маршал, с благополучным прибытием!

Так вот кого мы доставили в освобожденный Советской Армией румынский город Крайову! Пассажир, незнакомый мне, оказался человеком, о котором нам приходилось так много слышать на всех партизанских площадках, где доводилось приземляться, маршалом Иосипом Броз Тито. Вот он какой, маршал новой Югославии, создатель Народной армии, Генеральный секретарь Коммунистической партии Югославии, организатор освобождения своей страны от фашистских захватчиков…

– Бывают же такие встречи! – сказал мой бортмеханик, провожая взглядом автомобиль, в котором уехал Иосип Броз Тито.

Мы знали много о маршале Тито. И особенно было приятно, что все, с кем доводилось встречаться тогда, – сербы, хорваты, черногорцы, словенцы, македонцы, – рассказывая нам о своем полководце, обязательно напоминали: он – участник Великой Октябрьской социалистической революции, боец Красной Армии, с оружием в руках боролся против колчаковцев. Многие годы в тяжелейших условиях подполья он был одним из руководителей Коммунистической партии Югославии.

Кстати, спрашивали нас: «Тито ведь два года жил в Москве, не встречали ли вы его там?» В таких случаях приходилось отвечать: увы, к сожалению, не встречал, ибо учился не в Москве, а в Вязьме, да и слишком юн был. Слыхать слыхал, что Тито в качестве представителя Коммунистической партии Югославии участвовал в VII конгрессе Коминтерна, но встречать не встречал. Товарищи пожимали плечами – жаль, мол, что не встречали.

В Крайове мы встретили бойцов и офицеров Красной Армии, которые были полны решимости изгнать гитлеровских захватчиков с земель Балканского полуострова. Нам хотелось дольше побыть со своими соотечественниками, но военная обстановка не позволяла. Надо лететь. [100]

Самолет взял курс на Бари. Разумеется, бессмысленно было бы делать пустой прогон корабля над Югославией. Мы предусмотрели промежуточную посадку у партизан. По известным нам световым сигналам приземлились, забрали двадцать девять тяжело раненных бойцов и офицеров НОАЮ и доставили на базу.

…После войны я часто выполнял рейсовые полеты на кораблях Аэрофлота из Москвы в Прагу, Бухарест, Софию и Белград с промежуточными посадками в Киеве. Однажды пришлось задержаться и заночевать на аэродроме Жуляны. Разместили нас на отдых, как и все экипажи, в летном профилактории.

Здесь произошла интересная встреча. Я увидел самолет, на котором летал в военные годы! Обнаружилось это случайно. Ко мне обратились слушатели-пилоты с вопросом: «Не могли бы вы объяснить, почему на одном из сидений этого корабля отчетливо процарапана надпись: «Тито»? Связано ли это с президентом Югославии? Мы обращаемся к вам, зная, что вы воевали в Югославии».

Взглянув на надпись, которая вызвала вопрос у молодых пилотов, я сразу понял, что это тот самый двухмоторный Си-47, на котором я доставлял в Крайову Тито. Кто-то из экипажа тогда пометил место, на котором сидел маршал Иосип Броз Тито. [101]

Глава восьмая. На земле и в воздухе

Обменный пункт под оливой

Самолетомоторный парк нашего сектора теперь выглядел внушительно – с прилетом в Бари истребителей он насчитывал уже больше двадцати боевых единиц. Оживление чувствовалось днем и ночью: мы активно включились в боевую работу.

Нас это радовало. Только на лице главного инженера нельзя было уловить радости, скорее оно выражало озабоченность. Инженер-майор Е. М. Милославский, опытный специалист, хорошо знал, что такое работа в боевых условиях, полеты к партизанам на импровизированные площадки. После каждого рейса того и жди возвращения поврежденных кораблей, изрешеченных вражескими снарядами, с разрывами и порезами о каменистый грунт покрышек, с покалеченными шасси, да и непрерывные запуски моторов на пыльных аэродромах потребуют их преждевременной замены – короче, возникнет немало технических осложнений.

В таких условиях главному инженеру нужно обладать незаурядными способностями организатора и дипломата – да, дипломата, [102] интуитивно чувствующего, каким ключом можно «открыть» сердце союзников. Часто говорят, что авиация сокращает расстояния и вырабатывает взаимопонимание между народами. Это так, но в данном случае от «сокращения расстояния» наша техническая база ближе не стала. Лишний раз не полетишь через фронт, территорию, занятую противником, море. Милославского волновала отдаленность технической базы. Отправляясь из Москвы в Бари за тысячи километров, мы не могли, естественно, взять с собой много запасных частей – только самое необходимое. Кроме того, мы ведь везли в самолетах аэроплан По-2.

На аэродроме совместного базирования одни американцы имели армейский склад возле Бари с шестимесячным запасом.

Советская авиабаза числилась на снабжении у англичан, но у них ничего в Бари не было. Их ближайшие авиационные склады находились в Африке (Каир, Бизерта). Поэтому они под всякими предлогами чинили препятствия в снабжении запчастями и с раздражением реагировали на наши заявки. Отказывать не отказывали, но и давать не давали. После первых полетов неизбежно возникла естественная потребность в запасных частях. А их нет.

Тогда Милославский решил обратиться к американскому инженеру Поукеру, деловому человеку, с трезвым и рассудительным умом.

Инженеры легко поняли друг друга. Было решено: взамен вышедших из строя агрегатов, приборов, деталей Поукер дает новые. Сразу у советского инженера стало легче на душе, отпали обременительные заботы.

Июль и начало августа прошли благополучно, без срывов и задержек. Это не понравилось англичанам: вопреки их желаниям советские пилоты ведут интенсивные полеты. И вот английский майор Мюллер (в прошлом офицер царской армии, хорошо говоривший по-русски) официально заявил нашему инженеру: на каком основании он получает запасные части у американцев, а не у англичан, как это установлено соглашением?

– Да потому, что вы их не даете! – ответил Милославский.

– Предупреждаю, будет крупный разговор с командующим, вас ожидают неприятности. [103]

– Ну что же, поговорим! Мы прибыли сюда не для того, чтобы любоваться красотами природы, а чтобы воевать.

– Смотрите, вам видней, – предупредил Мюллер.

Не прошло и дня после визита майора Мюллера к Милославскому, как начальника советской авиабазы Соколова вместе с инженером пригласили к английскому командующему. На «незаконные» действия нашего инженера был наложен запрет. Пообещали в ближайшие дни выдать необходимое техническое имущество. Но только для того, чтобы «русские не докучали», дали примерно пять-десять процентов просимого…

Снова тормоз, проблема из проблем. Не будешь же возить запасные части из Советского Союза за две тысячи километров!

Милославский опять отправился к Поукеру. Такой же разговор, как и раньше. Поукер понимает сложность положения, и он получил строгое указание – ему запретили снабжать русских запасными частями.