Текст книги "Забытые острова"
Автор книги: Павел Мариковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
В горах Анрахая
Кончились лёссовые холмы с предгорными степями и пустынями. Хребет Заилийский Алатау с заснеженными вершинами от нас все дальше и дальше. Теперь мы в настоящей пустыне. На северном горизонте показалась сиреневая полоска небольшого хребта Анрахай[3]3
Около ста километров длиной.
[Закрыть]. Пересекли низину с ярко-белыми солончаками в редких темно-зеленых кустиках солянок, переехали крохотную, едва заметную речку Кора, за ней миновали железную дорогу. И вот перед нами начало хребта: каменистая пустыня, прикрытая темно-коричневым щебнем да редкими крохотными и приземистыми кустиками боялыша.
Хребет Анрахай[4]4
Горы Анрахай – название старое, его можно прочесть на картах 30–40-х годов. Сейчас их стали называть Чу-Илийскими.
[Закрыть], сильно сглаженный, тянется с востока на запад, начинаясь пологими холмами. Мы могли бы сейчас по асфальту его пересечь, продолжая путь к северу, потом, повернув на запад, доехать до Балхаша. Но торопиться некуда. Весною Балхаш холоден, неспокоен, вероломен, и плавать по нему в это время опасно. К тому же так интересно побывать в ущельях хребта, где текут маленькие прозрачные ручьи в обрамлении узких лент трав и кустарников, а на камнях можно увидеть наскальные рисунки.
Неожиданные скалолазы
К вечеру увидели обширную межгорную равнину, свернули с дороги и, отъехав от нее на порядочное расстояние, стали возле одинокого кургана. Солнце садилось за горизонт, закат был удивительно чистым, его золотистые тона постепенно переходили в нежно-зеленые цвета, затем сливались с темной синевой неба. Справа виднелась одинокая гора со скалистой вершиной. Заходящие лучи солнца скользнули по камням и отразились на них красными бликами.
Рано утром, наспех собравшись, я пошел к скалистой горе. Красные блики на камнях говорили о том, что скалы покрыты загаром пустыни. Такие скалы – излюбленное место для древних наскальных изображений. Почти сорок лет интересуюсь ими, и, признаюсь, маршрут моих путешествий нередко отклонялся в сторону, когда появлялась возможность посмотреть и скопировать наиболее стоящие рисунки, выбитые на камнях.
На вершине горы у высоких скал, образовавших подобие каменной ограды, собака, оставить которую на биваке было равносильно самому суровому наказанию, хрипло зарычала и стала усиленно царапать когтями камни. Эти явно воинственные действия означали крупную добычу. Перепрыгивая с камня на камень и сдерживая учащенное дыхание, я поспешил к высоким скалам и увидел… двух черепах.
Как и зачем они забрались по высокому крутому каменистому склону? Вокруг лежали просторы пологих холмов, покрытых зеленой весенней растительностью! Впрочем, черепахи – я это давно заметил – проявляют подчас удивительное упорство в преодолении всевозможных препятствий, оказываются в самых неподходящих местах. На обширной солончаковой впадине Сорбулак, вблизи Алма-Аты, ныне затопленной сточными водами, я часто находил черепах, увязших в полужидком грунте. Судя по следам, они попадали туда с берега, направляясь куда-то по прямой линии и не желая сворачивать никуда в сторону.
Наскальных рисунков на горе не оказалось…
Рисунки на камнях
Горы все круче и выше, на нашем пути все чаще ущелья с ручейками и скалами. Кое-где на вершинах стоят каменные пастушеские столбы – немые свидетели давних времен. Сейчас такие уже не ставят. Столб – это целое сооружение, напоминающее размерами и четырехугольной формой кибитку, сложенную из камней.
Наконец я вижу черные скалы из порфирита.
Они сильно загорели на солнце и слегка поблескивают, отражая синее небо. Это так называемые пустынный загар и лак. Первый из них образуется от постоянного нагревания породы солнечными лучами, к ее поверхности постепенно просачиваются марганцевистые и железистые окислы, придающие коричневый, а затем и черный цвета, второй – от постоянно дующих ветров, несущих пылинки, которыми поверхность камней как бы слегка полируется и становится блестящей. Не все камни способны загорать и покрываться лаком пустыни. Порфириты в этом отношении идеальны. На их ровной поверхности очень хорошо выбивать рисунки. Достаточно ударить по камню несколько раз другим камнем, как тончайшая поверхностная пленка загара и лака разрушится и из-под нее выглянет светлая, почти белая порода. Свежий рисунок совсем светлый и очень далеко выделяется на черном фоне камня. По давнему опыту я знал: здесь должны быть наскальные рисунки, которыми так богата Средняя Азия.
Наскальные рисунки не принадлежат какому-либо определенному времени и народности. Судя по всему, первые рисунки выбиты человеком далекого каменного века много тысячелетий назад. Такие рисунки обычно грубы, глубоки и очень сильно покрыты загаром и лаком. Рисунки-первенцы всегда служили стимулом для других художников древности: увидит пастух или охотник рисунок на камне – и сам захочет сделать то же.
Первое, что я вижу, – это не особенно искусное изображение животного, уже давно исчезнувшего с лика земли, – быка тура: стройное тело, могучий торс и длинные загнутые рога. Много лет назад я впервые встретил изображение этого быка на камнях и опубликовал о нем в научном журнале статью – зоологи встретили мое сообщение с большим недоверием. До того времени считалось, что тур обитал только в Западной Европе. О туре в Азии никто никогда не упоминал. Но прошли с момента находки рисунка два года, и в Казахстане палеонтологами были найдены останки тура, а затем из торфа извлекли и прекрасно сохранившиеся его рога. И вот теперь я снова вижу подтверждение моих прежних находок!
Чуть было не пропустил еще рисунок, он почти рядом, здесь тоже изображен тур, ниже его – верблюд. Вот два человека: один поднял руки над головой и сомкнул их – это ритуальная поза, другой держит лук со стрелой с большим наконечником. Рядом – совсем необычное: на лошади всадник, но без головы, а возле него изящное изображение козла. Два человека, взявшись за руки, пляшут, потом еще человечки с поднятыми кверху руками – возможно молящиеся. Вот спокойный и величавый верблюд, а недалеко от него какая-то странная лошадь, даже не лошадь, а короткорогий бизон, обитавший в этих краях много тысячелетий назад. Рисунок очень стар! По мнению ученых, короткорогие бизоны вымерли около пятнадцати тысяч лет назад. А вот этот рисунок – явно тигр, только нарисован он немного примитивно, но характерные черты не упущены: длинное туловище, относительно короткие ноги, длинный хвост. Вырублен он очень глубоко, сильными ударами и очень стар. Сколько ему лет? Теперь тигра давно нет ни здесь, в горах Анрахая, ни во всей Средней Азии. Но рисунок остался.
Очень забавен козлик со скрещенными рогами над головой. А вот и змея, притом точно изображенная: в хвостовой половине туловища виден анальный щиток, за которым и располагается собственно хвост пресмыкающегося. Возле головы змеи нанесены точки, видимо, под ними следует подразумевать яд. У козлика рога не как у всех, а разведены в разные стороны. Рисунок необычен. Справа от него располагается фигурка собачки, очень похожая на современного фокстерьера. Что-то веселое и детское есть в этом рисунке. Наверное, какой-то смысл заложен в рисунке, на котором изображен олень, а перед ним – человек с разведенными в стороны руками. На его голове широкополая шляпа.
Замечательна группа из трех грациозных козликов, впереди них вроде бы лошадь. А вот какой-то знак, по-видимому родовой, – тамга, и очень грубое и глубокое изображение козла, в которого вцепился зубами волк или собака. Два кружка, соединенных перемычкой, – возможно, балло[5]5
Орудие охоты: два или три камня, соединенных веревкой.
[Закрыть], – ловко брошенное на животного, опутывало его ноги и сваливало на землю. Балло широко употреблялось аборигенами Австралии, Северной Америки. Чарльз Дарвин в описании своего путешествия на корабле «Бигль» рассказывает об этом простом, но действенном орудии охоты, которым повсеместно пользовались. Весело выглядит козлик с лихо закрученным и немного длинноватым хвостиком. Рядом по горбоносой морде можно узнать сайгу.
Но рога ее стилизованы.
Вдали, через распадок, еще видны загорелые камни, и, похоже, на одном из них что-то виднеется. Придется перебраться по каменистой осыпи через крутой спуск и подъем. Я не жалею затраченного времени и сил. Уж очень своеобразен и загадочен рисунок: человек, нет, не просто человек, а, судя по хвостику и большой голове, ряженый, держит за хвост тура и верблюда. Что это? Разве скажешь с уверенностью и будет ли когда-либо расшифрован загадочный смысл этого рисунка? Быть может, это условное изображение одомашнивания этих животных?
Долго и тщательно разыскиваю рисунки и нахожу только один – человека с длинной веревкой, а выше него – чудесного козлика. Кажется, больше нет рисунков в ущелье. Многие рисунки едва заметны или заметны только при особом освещении и так легко могут быть пропущены. Впрочем, хватит, мой улов неплох! Пойду скорее на бивак, обведу рисунки чернилами, полюбуюсь своими находками.
Тайное убежище
Желтые ферулы рассеченные заняли все ущелье и при луне светятся будто свечки. Днем надо осмотреть их. У основания каждого листочка ферулы находится глубокая, продольно вытянутая чашечка, тесно смыкающаяся своими краями. В этой чашечке, в отличном и темном убежище, на день затаиваются разные насекомые. Интересно взглянуть на них.
Едва позавтракав, я перехожу от ферулы к феруле. Вот паучок-скакунчик забрался в чашечку и сидит в ожидании добычи. Другой обвил себя со всех сторон нежной тканью, линяет. Кто-то из пауков закончил эту трудную операцию и покинул убежище, оставив шелковый домик. Но больше всех уховерток.
Они всегда путешествуют компаниями и уж если займут ферулу, то битком набьются в ее пазухи: в них и безопасно, и солнце не печет, и, главное, влажно, не сушит воздух пустыни.
Каждый раз, как только я открываю убежище уховерток, они приходят в величайшее возбуждение и, грозно размахивая клешнями, в волнении и спешке разбегаются во все стороны. А когда ферулы завянут, уховертки переселятся под камни и начнут выводить потомство.
В пазухах листьев нахожу больших зеленых, с белой каемкой по бокам, гусениц. Многие из них больны, покрылись ржавыми пятнами, а некоторые погибли, сморщились. Неужели гусеницы устраиваются сюда только на время болезни? Ведь кое-кто из них, выздоровев, покинул укрытие, оставив после себя серые комочки испражнений.
Забрались сюда крошечные муравьи-пигмеи, оживленно снуют, что-то ищут, к чему-то присматриваются. Они не едят ткани растения, не сосут из него влагу, не собираются здесь устраивать жилище. Оно у них – в земле, отличное, старое, с многочисленными камерами и сложными лабиринтами-ходами. Что им тут надо? Загадка муравьев не дает покоя. Но вот наконец найден ответ. Большой отряд крошечных подземных жителей переселил сюда своих кормилиц – больших черно-коричневых, головастых, с длинными хвостиками цикадок, живущих на корнях растений. Видимо, им нужен новый корм или пришла пора брачных свиданий. Но как муравьи-лилипутики перегнали сюда свою скотинушку? Наверное, с помощью каких-то особенных приемов. Цикадки – все их достояние. От них зависит благополучие муравьиной семьи. Когда я раскрыл убежище, наполненное ими, маленькие труженики, растерянные и беспомощные, в величайшем беспокойстве заметались.
Жизнь ферулы скоротечна. Она, такая большая, выросла совсем недавно, и пройдет еще немного времени, когда от растения останутся одни сухие палочки, которые ветер разметет по пустыне. Припекает солнце. Поднимается легкий ветер и раскачивает растения. От ферулы начинает исходить тонкий и нежный аромат. По запаху к ее цветам мчатся со всех сторон многочисленные насекомые, жадно льнут к нектарникам, расхватывают желтую пыльцу. Они тоже, как и ферула, очень торопятся все успеть за короткую весну.
Анрахай нас задерживает. Я чувствую, что горы меня скоро не выпустят и наш план продвижения к Балхашу нарушается. Едва только отъехали, как на пути встретилось опять ущелье, склоны которого сверкают загоревшими камнями. Здесь должны быть рисунки. Как их пропустить! Быть может, не скоро здесь придется побывать, может, и недолго они будут красоваться на скалах – погибнут в фундаменте какого-нибудь здания. Я снова с карандашом и бумагой осторожно вышагиваю по острым камням, останавливаюсь подолгу на месте находок, к великому неудовольствию своего четвероногого спутника, для которого немые камни совсем не интересны, а от хозяина отходить далеко строго запрещено.
Кажется, быть большому улову в этом ущелье: камни черны от загара, ровны и тянутся на большое расстояние. Вот первая находка в самом низу: крошечный козлик и знак-тамга – круг с крестиком. Таким же знаком в Древней Греции обозначался женский пол. До сих пор этот знак принят в зоологии и обозначает самку. Здесь это, видимо, случайное совпадение. Потом вижу изображение козла, верблюда.
Осторожно подбираюсь через завалы камней к большой скале с ровной поверхностью – и замираю от неожиданности. Передо мной большое, очень похожее изображение слона с поднятым хоботом. А ниже его козлик, всадник, человек, раскинувший в стороны руки. Слон здесь не обитал, но мог появиться с караванами из далекой Индии. Или, быть может, его нарисовал чужеземец, прибывший из этой страны, или даже абориген, побывавший в ней. Два человека стоят друг против друга, подняли кверху руки, как будто в угрожающей позе: наверное, дерутся. Другие два – тоже в подобной позе. Что это: драка или кулачный поединок, прообраз современного бокса?
Рисункам нет конца, они так выбиты, что заметны со дна ущелья. Представляю, как четко виднелись они, когда были свежими, почти белыми. Вот человек в широкополой шляпе ведет на поводу маленького верблюжонка, мчится козлик, слегка сгорбившийся тур вытянул вперед голову с длинными рогами. Вдруг целая серия знаков. Что они обозначают? Народы, обитавшие на территории современного Казахстана, не оставили после себя никаких следов письменности. Может быть, в каждом знаке заложен особый смысл? Или это просто родовые знаки? Козлик смотрит вниз, лошадь, грациозная фигурка козла, будто остановившегося на полном скаку. Изображений козлов очень много. Они всюду, и я зарисовываю лишь наиболее интересные из них.
Встретилось очень неплохое изображение тура, у него могучее тело, сильные, характерно изогнутые рога. Четыре подряд нанесенных на камень крестика, наверное, тоже не случайны и что-то обозначают. Уж не существование ли одной из ветвей христианской религии – несторианства, которое было широко распространено в Азии?
Здесь много непонятных знаков. Наверное, такие рисунки, как вот этот, на котором козел с двумя головами и сросшимися рогами, вызывали в свое время улыбку простодушного дикаря. Подобные рисунки с оттенком комизма мне встречались не раз, подтверждая, что на скалах древние художники запечатлевали свои творения не только ритуального и мистического значения, но и юмористического. А вот горизонтальная восьмерка – наверное, родовая тамга.
Но вот, кажется, закончен осмотр ущелья, и я с облегчением вздыхаю: теперь можно возвращаться к биваку. Но за маленьким поворотом открывается громадная скала, и, хотя до нее далеко, глаза различают неясные очертания наскальных гравировок. Снова перебираюсь через ущелье, поднимаюсь кверху. Кажется, мои усилия не потрачены попусту. Здесь целая панорама рисунков. Рядом с могучей фигурой лошади – козлики и типичная фигура тигра. Впрочем, может быть, это и барс.
Перевожу взгляд на скалу, исписанную рисунками настолько, что на ней нет свободного места. Здесь и козел, и тур, и барс или тигр. Обращают на себя внимание тщательно выписанные фигурки людей в длинных одеждах с поднятыми над головами руками. По-видимому, это ритуальные позы. Прежде мне такие не встречались, они характерны именно для гор Анрахая. Многие рисунки забиты настолько, что от них остались лишь неясные пятна. Видимо, им придавалось какое-то особенное значение, если кто-то, обеспокоенный, опасаясь их магического действия, занимался тщательным уничтожением.
На другой панораме те же фигурки людей с поднятыми кверху руками: одна из них, без сомнения, женщина. Очень значительны изображения стреноженных лошадей. Что это: прирученная лошадь или, быть может, лошадь приманочная, к которой могли подойти лошади дикие, попав под убойный выстрел затаившегося охотника? Тщательно выписанный круг сплошной выбивки не приходилось встречать ранее. Может, это солнце или луна, игравшие в мировоззрении древних народов большую роль. Но ниже среди неясных знаков и полуразрушенных рисунков я вижу такой же круг, но с хвостиком, делающим рисунок похожим на изображение яблока. Когда-то в ущельях Анрахая росли яблони.
В горах Чулак, сходных с горами Анрахай, на правобережье Или, километрах в четырехстах отсюда, кое-где еще сохранились дикие и сильно угнетенные яблоньки. Возможно, постепенно их уничтожили животноводы во время зимовок. О когда-то более богатой растительности гор говорят и отдельные чахлые деревца боярки и железного дерева.
Голодающая фаланга
В начале путешествия нашли фалангу, засадили в маленький проволочный садок и забыли о ней.
Вечером я вспомнил о фаланге. Она, еще живая, но совсем вялая, едва двигалась. Тогда я налил в садочек немного воды. Как оживилась наша пленница, как обрадовалась живительной влаге, засунула в нее голову, задвигала своими острыми челюстями! Долго фаланга пила воду. Не подозревал я, что жительница сухой пустыни окажется таким водохлебом. Но есть отказалась. Ни гусеницы-пяденицы, ни молоденькие кобылочки ее не прельстили, хотя к каждому нашему приношению она относилась с должным вниманием – хватала ногами, слегка покусывала челюстями.
Обычно фаланги – прожорливые создания. А эта какая-то странная оказалась. Худое и стройное тело, длинные ноги и особый отросток на голове выдавали в ней самца. Может быть, ему не было надобности набивать свой животик едой: поджарому легче бегать, рыскать по пустыне в поисках подруг. В этом было жизненное назначение, и ему было подчинено все поведение мохнатого создания. А может быть, фаланге пришло время кончать счеты со своей жизнью. Фаланга вскоре погибла, не попробовав ни одного из преподнесенных ей угощений.
Древний календарь
Мы едем по невысоким холмам, но, увидев ущелье, вновь забираемся в горы. Ущелья издавна служили приютом кочевников, скотоводов, охотников. В них вода и жизнь.
При входе в ущелье – несколько развесистых деревьев. Там должен быть родник – нужно пополнить запасы воды. Возле старых раскидистых ив расположена зимовка скота. Отары овец отсюда давно откочевали на равнины, и следы человека и животных закрыла молодая весенняя трава. Небольшой родник, начинаясь в яме возле одного из деревьев, течет вниз не более ста метров и исчезает среди камней. Недалеко от места, где он заканчивается, находятся два каменных кургана. Их поверхность выложена крупными черными камнями, загоревшими на солнце. Вблизи курганов сложены четыре кучки таких же камней. Они очень старые, полузасыпаны почвой – им не менее тысячи, а возможно и более, лет. Надмогильными насыпями они не могли служить – уж очень малы. Стою на одной из них, расположенной в стороне от трех других, и вдруг меня осенило… Предположение кажется смелым, хотя до этого я открыл подобный календарь древних обитателей Казахстана в особенных, так называемых курганах с грядками.
Неужели и здесь то же самое? К счастью, со мной в машине буссоль. Тщательно устанавливаю ее на маленьком кургане и замеряю направление на три маленьких курганчика. Азимут первый: слева направо с севера на юг 57°, азимут среднего кургана почти точно на восток – 90°, азимут на южный курганчик – 124°. Все совпадает! Небольшие расхождения объясняются магнитным склонением местности. Не ожидал я так просто встретить и здесь этот древний календарь. Хорошо бы его сохранить, отметив охранным объявлением или, быть может, даже оградкой. Чем дальше в горы, тем они круче, и чаще в них ущелья со скалами. Я не в силах оторваться от поисков наскальных рисунков. Убежден, что встреченные мною – лишь незначительная частица того, что разбросано по укромным уголкам. Когда-нибудь все, что только нанесено на камнях, будет зарисовано и сфотографировано. Но как скоро это произойдет и не погибнут ли к этому времени многие рисунки?
Продолжаем путь к западу, попадаем в большое ущелье с текущим ручьем, и мои помощники, оценивая предстоящую стоянку, основательно готовят бивак.
Опять рисунки
Первое, что я вижу на дне ущелья, – это камень с хорошим рисунком лучника, стреляющего с колена. Поверхность камня зеленоватая, а сам рисунок черный от загара. Пожалуй, такое встречается мне впервые. Скорее всего она покрыта какими-то наслоениями, препятствующими загару. Камень тяжеловат. Но я сохраню его от гибели, пусть едет с нами. Здесь же, на дне ущелья, его или занесет отложениями ручей, или он попадет на строительство зимовки.
Как интересен рисунок джигита! Всадник стоит на спине лошади, в руках у него какой-то загадочный предмет, возможно, – особенное, теперь всеми забытое боевое или охотничье оружие. Очень старое и глубоко выбитое изображение всадника на лошади. Приручение ее относят ко второму тысячелетию до нашей эры. Но, кто знает, быть может, человек приобрел себе этого друга значительно раньше? Очень странный всадник на верблюде: распростер руки подобно крыльям гигантской птицы. Отвратительная сцена убийства: верховой на лошади, вооруженный копьем, поразил своего врага, в руках которого щит. Рисунок очень слабый и не высечен, а скорее всего нацарапан железным предметом, и поэтому его можно отнести к средним векам, времени угасания наскальных писанниц. Человек ведет на поводу верблюда, едет верхом на туре; камень, где должны быть изображены рога, обломился. Больше мне никогда не встречались рисунки верховых на туре. Два человека пляшут, встретившись друг с другом, приветливо машут платками или это сцена примирения между враждующими.
Рисунки, условно названные мною лабиринтами, я встречал и прежде. Они очень загадочны и что-то обозначают. Это не план общинного жилища, слишком запутанны линии. Чудесный козлик смотрит куда-то вдаль. К рисунку лошади какой-то шутник приделал длинные козлиные рога и хвост. Этот рисунок очень стар, выполнен грубой отбивкой камня. Техника такой обработки камня, пожалуй, присуща человеку каменного века. Кто же здесь изображен? Массивное и грузное тело, крупная голова на короткой шее и короткие рога. Неужели вновь короткорогий бизон, давно исчезнувший с лика Земли?
Конечно, животного, изображенного на рисунке слева от бизона, не существовало. Тут у художника разыгралась фантазия. Разве могут из головы расти прямо кверху сразу восемь рогов. Но потом я узнал, что в Индии обитает четырехрогий олень, у которого известна и восьмироговая вариация.
Изображение оленя я вижу впервые и смотрю на него с интересом. Жил когда-то здесь олень, когда в ущельях росли леса, климат был влажнее. Тут же на камне – тур, короткохвостая собака и традиционный козленок. Олени будто сбежались вместе, у одного ноги в своеобразной иноходи. Скачет собака или волк, стоит какой-то зверь с вычурной фантастической головой.
В мире изобразительного искусства всегда были оригинальности и вычурности. Так и здесь. Каким необычным, пожалуй, даже уродливым выглядит на рисунке козел, нанесенный тонкими линиями! Хочется сказать ставшую тривиальной фразу: «Ничто не ново под луной», абстракционисты уже существовали во времена далекой древности.
Наконец, я вижу рисунок лабиринта, хочу пройти мимо, но неожиданно упавший на него свет сбоку проявил в нем контуры зашифрованных изображений двух животных – козла и верблюда. Вот где вскрывается загадка лабиринтов! Рисунки не всегда просты. С ними связаны суеверия, приметы, заклинания. В какой-то мере они были еще и неприкосновенны. Эти два простеньких изображения кого-то беспокоили, и несколькими хитроумными и ловко проведенными линиями они были зашифрованы, исчезли, перестали существовать, хотя и не были уничтожены, художник к ним не притронулся рукой. Как жаль, что ранее я не подозревал об этой особенности. Теперь буду смотреть внимательно на рисунки лабиринтов, если только они когда-нибудь мне еще встретятся.
Зеленый мысок
На следующий день мы много и долго разъезжаем по горам. Когда солнце склонилось к горизонту, пришла пора думать о ночлеге. Забрались в пологий распадок. По его дну весело журчал ручеек. Вокруг все зелено. Но в распадке основательно попаслась отара овец, всюду оставив свои следы. В таком месте ночевать неприятно. Искать новое – мало времени. К счастью, здесь оказался совсем нетронутый уголок: небольшой уютный и зеленый мысок, который огибал ручеек. Его пощадили животные, миновали стороной.
Все быстро выскочили из машины, моментально расстелили тент, принялись готовить еду. Но вот у Ольги зачесались ноги, Николай засунул руку за пазуху, разыскивая кого-то, бесцеремонно забравшегося на тело, а на тент сразу заявилось несколько десятков неторопливых муравьев-тетрамориумов. Только тогда я догадался посмотреть себе под ноги: земля на мыске слегка влажна, трава отлична. Чем не райское место для этого муравья-малютки! Почва кишела ими и всюду виднелись комочки земли, вынесенные наружу. Здесь испокон веков обитала громадная колония муравьев. Это место – их обитель, не доступная более никому из насекомых, да и, пожалуй, всем другим животным.
Атаки крошечных забияк становились настойчивее. Наверное, всем доставалось, кто пытался вторгнуться в их владения. Овцы не случайно обошли стороной зеленый мысок. Кому хочется связываться с храбрыми крошками, к тому же вооруженными кинжальчиками с ядом?
Пришлось, забросив вещи в машину, ехать в другой распадок.
Негостеприимная долинка
Наспех выбранное место стоянки в горах Анрахая оказалось тоже неудачным. Голые склоны, вытоптанные овцами, обглоданные кустики пустынной вишни, колючки, мелкий щебень, острые камни да сухая земля. Тоскливо укладываться спать на таком биваке.
Рано утром я тихо, чтобы не будить никого, быстро одевшись, спешу на разведку. Через два небольших перевальчика в крохотном, сглаженном годами ущелье открывается буйная и свежая зелень, такая необычная среди красных скал, голой земли и серой полыни. Она расцвечена яркими желтыми, красными, фиолетовыми цветами, и над всей этой чудесной роскошью, как факелы, – стройные, высокие, почти с рост человека ярко-желтые цветы коровяка.
Зеленая долинка огорожена густыми кустами шиповника с белыми пятнами цветов. Какая замечательная долинка! И переехать сюда совсем не трудно.
Спешу на бивак и поднимаю всех на ноги. Через час мы в царстве зелени. С наслаждением бросаемся на мягкую траву. Лежа на земле, я слежу глазами за дикими пчелами, вижу ос-аммофил, деловито вышагивающего палочника и в это время чувствую сразу несколько болезненных уколов. Кто здесь оказался таким неприветливым?!
Подо мной опять копошатся все те же муравьи-тетрамориумы. Им здесь неплохо в зеленой ложбинке. Для них она настоящее царство. Они везде: под каждым камешком, цветком, кустиком, в каждой ямке. Весь зеленый распадок безраздельно принадлежит им, они его хозяева и, быть может, много тысяч лет живут здесь, как и дальние их предки, поселившиеся после ледникового периода. Опять я обманулся в выборе места, обрадовавшись роскошной зелени!
Тетрамориумы вытеснили из долинки всех муравьев других видов. Мало здесь и саранчовых, мелких жуков; почему-то совсем нет тлей и их поедателей божьих коровок. Брожу по зеленой долинке и присматриваюсь к жизни многомиллионного народца. Влажная почва и тепло способствовали процветанию этого вида. Но как относительно это процветание! Всюду видны зловещие темные кучки мертвых муравьев. Это их кладбища. Колонию постигла заразная болезнь. Она губит маленьких жителей зеленой долинки, оставшиеся в живых без устали сносят мертвецов в кучки. На поверхности земли в сухом климате пустыни, под лучами знойного солнца мертвые не опасны – зловредный грибок в них умирает.
Местами кладбища достигают больших размеров. Вот среди пахучей полыни скопище диаметром почти в полметра и не менее пяти сантиметров толщиной. Я собираю мертвых муравьев и заполняю ими до отказа две литровые банки, подсчитываю, сколько мертвецов в десяти кубических сантиметрах, делаю расчет. Только в одном этом кладбище находится около миллиона мертвых муравьев. Влажная, теплая зеленая ложбинка – рай тетрамориумов, место их процветания – оказалась такой коварной. Вспоив своих обитателей, она стала местом их страшной гибели. На сухих же склонах, где жизнь проходит в постоянной и жестокой схватке с голодом и недостатком влаги, нет никакого мора. Где же лучше жить муравьям? Разве можно сказать, когда в жизни все так сложно и так относительно!
Крошечные хозяева зеленой долинки невзлюбили нас. Они добираются до кожи, деловито вкалывают в нее свое острое жало. Вскоре на месте укола появляется припухлое пятнышко. Оно болит и чешется. Зеленая травушка! Не потому ли издревле в русском языке она называется муравушкой?
После жаркого дня плохо спится. В сумерках загудели хрущи.
Их много, от них шевелится трава. Вскоре хрущи смолкают, и в воздухе начинают мелькать белые бабочки. Вместе с ними трепещут таинственные аскалафы.
Потом запевают сверчки, и горы звучат их песнями.
Душно. Сквозь сон я чувствую, как по телу ползают наши маленькие мучители и деловито втыкают в кожу свои жала, слышу, как ворочаются в пологах мои товарищи. Какой длинной кажется нам ночь!
Рано утром мы быстро и молча упаковываем вещи и с облегчением покидаем негостеприимную зеленую долинку.
Опасная остановка
Утром небо ясное, чистое. Солнце, едва показавшись над горизонтом, стало пригревать землю.
– Будет сегодня жарко! – решил я. – Достанется!
Но вскоре из-за далекого хребта Заилийского Алатау показались длинные перистые облака, за ними поползли серые тучи. Потом они закрыли солнце, и стало прохладно.
Путь сегодня наш недолог. Между голых холмов, недалеко от дороги, выбрав уютную ложбинку между скал, я завожу в нее машину. Останавливаемся готовить обед.
Облака все гуще и гуще, загремел далекий гром. Кое-где протянулись к земле космы дождя. Большая черная туча медленно плывет мимо нас: чуть-чуть накрапывает дождик. Обед готов, но есть придется в машине, в тесноте. Под мерные звуки редких, но крупных капель дождя, падающих на тент нашего газика, приступаем к еде.
Мои спутники заняты оживленным разговором. Я слушаю их рассеянно. Вдруг до моего сознания доходит странный, незнакомый и непонятный шум. Гляжу в окно и вижу необычное: по нашей ложбинке к нам несется вал черной грязной воды.
– Смотрите, сель! – говорю я не своим голосом.
