Текст книги "Забытые острова"
Автор книги: Павел Мариковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Затея обследовать южный берег Балхаша напротив острова Алгазы казалась трудной и заманчивой. Изнывая от жары, жажды и усталости, я бродил по сыпучим пескам, удалялся далеко от берега, но ничего не нашел. Может быть, придет время, когда пески освободят засыпанное ими городище, и тогда кажущееся ныне мифом может оказаться действительностью и археологи, обследуя находку, прочтут немало страниц из истории далекого и трагического прошлого жившего здесь населения[9]9
Сведения о таинственном городище, опубликованные в моей книге «Там, откуда ушли реки», а также в газете «Огни Алатау», привлекли внимание археолога О. Е. Дильмухамбетова. В 1986 году, пролетая над пустыней Сарыесик-Атырау на вертолете, он нашел городище примерно в том районе, где оно и предполагалось. Оно оказалось полностью занесенным песками, и только одна сторона его частично выглядывала наружу.
[Закрыть].
Ураган
День, как всегда, был жарким, и безжалостное солнце лило свои обжигающие лучи с синего неба. Балхаш застыл, спокоен. Во второй половине дня небо с запада задернулось легкой прозрачной пеленой. К вечеру на горизонте появились темные облака.
– Если солнце село в тучу, жди, моряк, большую бучу! – напомнила Ольга и, обеспокоенная, предложила покрепче натянуть тент. Далеко за Балхашем засверкали молнии. Дневной зной спал, но было по-прежнему жарко и душно. В наступившей тишине заныли комары. Звонкие песни завели ветвистоусые комарики. Серебристые чайки с острова Алгазы замолкли, успокоились.
Не спалось. Ночью я проснулся от шума. Полотнище тента угрожающе хлопало по машине, полога трепыхались и грозились сорваться с растяжек. Громко шумело озеро и бросало на берег волны. Бушевал сильный, жаркий и душный ветер. Вода, нагнанная ветром, поднялась, залила берег, подошла к самому биваку. Небо было черным, без звезд. Кромешную темноту озаряли вспышки молнии, но без дождя и грома.
Целый час мы суетились вокруг бивака, натягивали покрепче веревки, прибивали вырванные колья. Над далеким горизонтом озера взвилась красная ракета: терпело бедствие какое-то рыболовецкое судно.
Ураган долго не унимался. Но потом немного ослабел, жаркий ветер умчался к востоку, стало прохладнее. Но озеро бушевало. Постепенно мы забылись тяжелым сном.
А утром яркое солнце взошло над землей, по синему небу плыло несколько белых облачков, озеро успокоилось, плескалось тихо и ласково, день сиял, и как-то не верилось, что ночное буйство природы исчезло без следа. Удивительны контрасты природы!
Мои спутники крепко спали, хотя в обыденной обстановке в это время полагалось уже давно начинать будничные дела. Едва я стал выбираться из-под полога, как поднял целое облако потревоженных мелких ветвистоусых комариков. Все полога, все вещи, все укромные уголки и защищенные от ветра места были серыми, покрыты мириадами этих крошечных насекомых. Под надувным матрацем тент тоже был усеян тельцами полураздавленных комариков, пытавшихся пролезть под постель и найти там защиту от урагана. На нашем биваке они искали спасение. Множество комариков забилось под камни, под кустики. Иначе им, таким крохотным, было нельзя. Очутиться вдали от озера означало верную гибель. Крошечные муравьи-пигмеи разведали легкую поживу, и целая их процессия протянулась к нашему биваку.
Вялые и полусонные, мы с трудом взялись за дела. Никому не хотелось приниматься за еду. Отказался от завтрака и наш фокстерьер. Отбиваясь от мелких комариков, мы свернули бивак и, поехав дальше, повезли их с собой целые полчища.
Необычные наклонности
Наш переезд недолог. На полуострове Байгабыл приглянулось хорошее место на берегу залива, у высоких скал. Время есть, и можно весь день бродить по пустыне или по берегу озера. Иду по невысокой прибрежной гряде из щебня, покрытой редкими растениями. Солнце давно поднялось над горизонтом и основательно припекает, но легкий бриз с озера и свеж, и прохладен.
В одном месте цветущий вьюнок прикрыл своими листьями гряду большим зеленым пятном. Едва вступаю в эти крошечные заросли, как во все стороны разлетаются комарики-звонцы да скачут кобылочки. Комарики здесь, оказывается, тоже нашли приют. А кобылочки? Что им здесь надо, что-то уж очень много их тут собралось. Неужели едят вьюнок? В его тканях млечный сок, и любителей полакомиться этим растением немного. Впрочем, здесь, на щебнистом берегу Балхаша, так мало растений: кустики гребенщика, кое-где низенький тростник, эфедра, полынь да две-три солянки. И все! Но сколько ни приглядываюсь – не вижу следов погрызов растений. Странное скопище кобылок!
Продолжая размышлять над увиденным, иду дальше и резко останавливаюсь. Неожиданно пришла в голову забавная догадка. Она кажется невероятной. Но чего только не бывает в жизни насекомых!
Здесь, на берегу залива Балыктыколь, особенно много ветвистоусых комариков. Ими кормится громадная рать пауков, уховерток, скорпионов, фаланг, ящериц, многие мелкие птицы. Не едят ли их кобылки?
Задайте, читатель, подобный вопрос энтомологу, и вас сочтут невеждой. Кобылки – типичные растительноядные насекомые. Никакая другая пища им неведома. Все же, рассчитывая на провал своей затеи, принимаюсь за опыт.
Несколько взмахов сачком над вьюнками – и в нем копошится изрядная кучка ветвистоусых комариков. Становлюсь на колени, осторожно подсовываю на пинцете к голове устроившемуся рядом со мной на земле богарному прусу примятого комарика и вздрагиваю от неожиданности: кобылка без обиняков хватает мой подарок, ее мощные челюсти заработали как автомат, и не прошло и доли минуты, как от комарика ничего не осталось. Торопясь, вытаскиваю из сачка другого комарика, но в это мгновение с плеча соскальзывает полевая сумка и с шумом падает на землю, а напуганная кобылка, щелкнув задними ногами, исчезает. Сколько раз эта полевая сумка меня подводила!
И все же, окрыленный успехом, подсовываю другим кобылкам комариков. Да, они очень любят плотоядную пищу, уплетают ее за милую душу. Одна съела четыре комарика, другая – десяток, третья, обжора, умяла ровно двадцать штук. Я едва успевал подсовывать ей еду, и она, расправившись с очередной порцией, поворачивалась во все стороны, помахивая своими коротенькими усиками, как бы спрашивала: «Ну, где же там запропастился мой обед?»
Эта кобылка оказалась рекордсменкой. Другие довольствовались десятком комариков, маленьким личиночкам, чтобы насытиться, было достаточно двух-трех.
Не всегда кобылки вели себя одинаково. Одни из них относились с предубеждением к первому комарику, затем, разобравшись, в чем дело, рьяно принимались за еду. Другие, будто опытные гурманы, тотчас же набрасывались на угощение. Кое-кто в испуге отскакивал в сторону, если комарик еще подавал признаки жизни, трепыхал крыльями и взмахивал ножками, в то время как у других от этого еще сильнее разыгрывался аппетит. И различали кобылки еду по-разному: близорукие, вернее сказать, «близколапые» опознавали подсунутого комарика только у самой головы, тогда как опытные и «длиннолапые» замечали добычу едва ли не за пять сантиметров. Видимо, опыт и аппетит сказывались на поведении.
Кобылки прусы вообще отъявленные обжоры и поэтому не случайно иногда, появляясь в массе, повреждают растения, в том числе и возделываемые человеком.
Как же относятся к этой необычной еде другие кобылки? Кобылки пустынницы сфингонотусы тоже охотно принимались свежевать добычу. Никто не отказывался от необычной еды. Но самыми отъявленными все же остались многочисленные прусы. Не спеша, но деловито, они собрались возле меня большой группой, и уж потчевать их пришлось с большой поспешностью, вываливая из сачка добычу целыми кучами.
В общем все кобылки оказались любителями разнообразить меню, и, несмотря на установившуюся за ними репутацию незыблемых вегетарианцев, никто не отказывался от комариков-звонцов. А почему бы и не так! На земле всюду валялись их трупики, и стоило ли пропадать добру попусту!
Приловчившись кормить кобылок, одной из них на прощание я преподнес муху. Она тоже пошла в дело и, перемолотая, исчезла.
Прежде чем уехать с полуострова Байгабыл, я фотографирую паучков, выбрав куст тамариска, сильно обвитый паутиной и облепленный комариками. На этом кусту я застал трех прусов. Они прилежно и не спеша лакомились комариками, попавшими в паутину, и, судя по всему, занимались этим промыслом издавна и с большим успехом. Вот так!
Забегая вперед, скажу, когда я приехал в город и рассказал о хищнических наклонностях кобылок одному энтомологу, он решительно заявил:
– Нет, не могу этому поверить! В ваши эксперименты, коллега, вкралась какая-то ошибка.
– Ну почему ошибка? – стал я возражать. – Посмотрели бы вы своими глазами, с какой охотой кобылки едят звонцов.
– Нет, тут не обошлось без какой-то каверзы, – упрямо бубнил энтомолог. – Необходимы еще дополнительные наблюдения, точные факты, контрольные подсчеты, чтобы исключить субъективизм исследователя. Не могут так себя вести растительноядные насекомые.
Какая сильная логика: «Не может быть, потому что не может быть!»
Так и расстались мы, оставив друг друга в недоумении. Да, укоренившиеся и стандартные представления трудно поколебать.
Архипелаг Абдынарал
Между длинным полуостровом Байгабыл, на котором мы пробыли несколько дней, и коротким и широким полуостровом Балай озеро глубоко прорезает берег узким заливом Балыктыколь, что в переводе означает «рыбный». По его середине почти от самого начала залива тянутся один за другим мелкие острова – настоящий архипелаг. У выхода залива, почти против поселка Каракумы, в котором сейчас находится рыбозавод «Алгазинский», расположен последний остров архипелага. Местные жители его называют «Шайтанарал», то есть остров Дьявола. Все остальные острова объединены общим названием Абдыкарал.
С самого угла залива Балыктыколь мы и начали посещение архипелага, с первого и крошечного острова. Он оказался большим гранитным монументом, с одной стороны обросшим зеленым тростничком. Здесь жила только пара воронов, опекавшая единственного вороненка. Птенец еще не умел летать, нелепо раскрыв клюв, испуганно смотрел на меня, помахивая жиденькими крыльями.
На этом островке любили отдыхать бакланы. На светлом граните они оставили множество «визитных карточек».
Второй островок выглядел округлым и зеленым холмом. Он зарос селитрянкой и терескеном. Эти два вида кустарничков преобладают здесь. С одной стороны к острову примыкал участок зеленого тростника. Островок диаметром около семидесяти метров был густо заселен птицами. В камнях гнездились три пары галок. На большом кусту селитрянки находилось большое, сложенное из палок гнездо серой цапли. С десяток серебристых чаек подняли страшную панику, а их бедные пуховички моментально покинули остров и отправились плавать. Перепуганные общей паникой, вылетели из гнезд несколько молоденьких галчат. С громкими негодующими криками выскочила из-под камней пустельга. Все это общество пернатых относилось терпимо друг к другу.
Наш мотор приготовил сюрприз. При заводке деревянная ручка на застрявшей во флянце веревке, раскрученная затарахтевшим двигателем, с силой ударила меня по плечу, а затем по пальцам левой руки. На плече оказались две кровоточащие ссадины, а два пальца руки мгновенно опухли и посинели. Поход по острову был испорчен.
На следующий день плывем на другой островок, тоже в бордюре зеленых тростничков. Недалеко от него мель, едва показавшаяся из-под воды. На ней сидели чайки, выстроившись аккуратной цепочкой. Но едва наш «Пеликан» приблизился к берегу, чайки, покинув косу, обеспокоенные, улетели на свой островок. А дальше все происходит как обычно: чайки взвиваются над островком, кричат, серые их птенчики бросаются в воду. Беспокоясь за их судьбу, я вынужден поспешно обойти островок и ретироваться. На нем главные хозяева – серебристые чайки, колония галок и две пустельги. Только одна пара! Хищникам не полагается селиться близко друг к другу.
Остальные острова архипелага, кроме острова Дьявола, я просматриваю издалека, не желая нарушать покоя птиц. Самый большой из них (его названия узнать не удалось) расположен против крошечного и полузаброшенного селения Сарыкамыс. Он очень живописен, сильно изрезан, на нем два больших озера, соединенных узенькой проточкой с Балхашем, несколько чудесных пляжей. Одинокие курганы венчают самые высокие участки островка, а на небольшой равнине вблизи берега вижу круг, диаметром около десяти метров, выложенный из крупных камней, полузанесенных почвой.
Отличная еда
Здесь, на берегу залива Балыктыколь, едва только начинают сгущаться сумерки, изо всех укромных уголков, из-под камней и кустиков, а больше всего из прибрежных тростниковых зарослей выбираются кровососущие комары и спешат к нашему биваку. Днем они не решаются покидать укрытие, опасаясь гибельного зноя и сухости. Где им, таким маленьким да с тонкими покровами, летать в жару!
– Слабаки! – с презрением говорит о них Николай.
Но мне кажется, лучше комары, чем гнусные слепни. Мы сидим под тентом, пережидая страшный зной, а вместе с нами снизу на тенте примостились слепни. Предугадать их нападение невозможно. Тихо и незаметно, один за другим они садятся на тело и вонзают в кожу свой массивный хоботок. И успевают вовремя увернуться от удара. Из-за слепней нельзя сбросить с себя лишнюю одежду. От них, начавших охоту на человека, не отвяжешься. Слепень будет тихо, тайно и настойчиво продолжать попытки нападения. Даже в лодке, вдали от берега, нет от них спасения. Отличные летуны, они, видимо, с берега замечают добычу. Думается, что такая способность выработалась у этого кровопийцы с давнего времени, когда дикие животные, спасаясь от гнуса, забирались в воду.
Почему слепни нападают на человека? Найдется ли человек, который выдержит, когда такая большая муха пронзит кожу толстым хоботком и напьется крови? Был ли хотя бы один слепень-удачник, который дал потомство, напившись человеческой крови? Подобное же недоумение вызывают иксодовые клещи. Ни одного из них, раздувшегося до размера фасоли за несколько дней сосания крови, не потерпит ни человек, ни даже его давнишний обезьяноподобный предок. И все же они продолжают бессмысленное нападение на человека. Очень быстроногие пустынные клещи-гиаломмы, преследуя человека, заползают на него, но, как бы опознав ошибку, присасываются исключительно редко. Слишком давно этот клещ обитал совместно с человеком и приобрел к нему инстинкт спасительного равнодушия.
Когда спадает жара и приближаются сумерки, слепни исчезают. Но в это время появляются комары. Природа мудро распределила время деятельности кровососов: одни деятельны днем, другие – в сумерки и ночью.
– Слабаки, – продолжает храбриться Николай, отмахиваясь от комаров, но сам поспешно прячется от них под полог, не удосужившись как следует подготовиться к ночлегу.
К счастью, и комары и слепни на северном берегу Балхаша водятся только местами.
Сегодня особенно жарко, и поэтому так назойливы слепни. Кровопийцы охотятся за нами, и мы отплачиваем им тем же. К концу дня я с удивлением замечаю, как со всех сторон к нашему биваку поспешно и деловито мчатся муравьи-бегунки. Раньше их не было. Неужели этих неугомонных созданий привлекли остатки нашей еды? К подобным вещам, я знаю, они равнодушны. Что-то случилось в муравьином обществе!
Загадка оказалась несложной. Муравьям-охотникам удалось притащить в муравейник убитых слепней, и тогда был объявлен аврал. Слепень – отличная еда. И свеж, и мягок, и нетяжел. И… пошла заготовка провианта!
Шайтанарал
В конторе рыбозавода Алгазы, находящегося в поселке Каракумы, единственном на северном берегу восточной половины Балхаша, вежливо осведомились о цели нашего приезда. На мой же вопрос о том, почему так назван остров – Шайтанарал, ответили, что сейчас толком никто об этом ничего не знает. Как-то старики говорили, что он издавна считался плохим: кто на нем побывает, с тем случится несчастье, болезнь или еще что-либо нехорошее.
Думалось, не зря назвали остров дьявольским, было что-то с ним связано значительное и несчастливое. Но прошли столетия, а название осталось. Да ради одного названия стоило посетить остров! С берега он выглядел неказистым, маленьким. Самый последний из архипелага залива Балыктыколь, он как бы замыкал собой их цепочку у входа на просторы Балхаша.
Отъехали от поселка несколько километров, преодолев сыпучие пески, забрались на полуостров, почти голый и усеянный большими глыбами красного гранита, и стали готовиться к поездке на остров. Что он собой представляет – посмотрим. А вдруг найдем следы какого-либо «шайтана»? Но едва уселись в лодку, как у самого штуцера лопнул шланг. Поломка была незначительной. Отрезав негодный конец, следовало его надеть на штуцер и для верности переставить стальное стягивающее полукольцо. Но Николай, как часто с ним случалось, запротестовал:
– Не нужно полукольцо, обойдется. Знаю я эти заводские премудрости. Увидите, проходит без него мотор не один год.
Как же, он – капитан корабля, штурман, моторист и механик – разве может последовать советам своего пассажира?!
До острова совсем недалеко. Вблизи берега, куда правил лодку Николай, вода по цвету предупреждала о том, что мелко, есть подводные камни. Но и здесь Николай показал свое упрямство:
– Не беспокойтесь, проскочим за милую…
Незадачливый капитан не успел договорить фразу, как мотор с грохотом зацепил за камни, за лодкой в воде протянулась полоса густого взмученного ила. Гребной винт уцелел, но шпонка поломалась.
Островок казался неприглядным. Серый щебень, чахлая растительность да множество почерневших и давным-давно выброшенных штормом тростниковых окатышей. Когда-то слегка выходившие на поверхность воды небольшие скалы послужили опорой для гальки и щебня, и бурный Балхаш постарался: нанес их несколькими валами.
Южный кончик острова выглядел забавно: походил на лихо закрученный хвостик гигантского ската. На нем сидела стая черных ворон и молча, не шелохнувшись, как мне показалось, сосредоточенно, наблюдала за мной. Птицы взлетели неохотно и лениво, когда я подошел к ним близко. Более ничего не было примечательного. Стал перевертывать тростниковые окатыши. Но под ними не было даже обычных завсегдатаев – прибрежных уховерток. И вдруг под одним увидал парочку самых настоящих домовых мышей. Выглядели они отлично, полненькие, с превосходной лоснящейся шерсткой. Поблескивая черными бусинками глаз, они не особенно растерялись и не спеша скрылись под перевернутым окатышем, явно проявив ко мне любопытство.
Домовые мыши в Средней Азии часто живут в поле, но к зиме многие переселяются в жилище человека, оправдывая тем самым свое название. Как же эти два поселенца оказались здесь? Перекочевали из поселка весной по льду да так и остались здесь на лето? Задумался о мышках, и до моего сознания не сразу дошли крики Николая. Он стоял над лодкой и размахивал руками. Оказывается, во время стоянки шланг сорвался со штуцера, конец его опустился ниже бачка, заполненного почти до верха горючим, и добрая его часть вылилась в лодку. «Заводская премудрость», по определению Николая, все же была необходима. Бензин для резиновой лодки был опасен.
Долго возились, наводя порядок. Потом на обратном пути несколько раз глох мотор из-за того, что в горючее частично попала вода, и уже на биваке пришлось немало повозиться, чтобы обезопасить наше суденышко от горючего и масла. Да, остров действительно оказался с шайтаном. Впрочем, с нашим водителем лодки всегда что-либо случалось, и, если быть суеверным, на всех островах должны были действовать против нас шайтаны.
Остров, соединяющийся с материком
Едем дальше по северному берегу восточной части Балхаша и вскоре видим маленький островок. На карте он обозначен пятнышком без названия. Миражи жаркого дня раздвоили его на две горизонтальные полосы. На верхней он выглядел волнистой полоской, будто из-за близко расположенных на нем друг к другу курганов. С материка к острову тянется длинный и узкий выступ. Косой его назвать нельзя. Мелеющий Балхаш обнажил косу от островка, от конца которой до материка не более двухсот метров. Остров начал соединяться с сушей.
Подобраться на машине поближе к острову не удалось. Гряды очень сыпучего песка с примесью мелкого щебня преградили путь. Ямы в песке с затолканными в них кустиками, палками и досками красноречиво свидетельствовали о том, с каким трудом приходилось вытаскивать машины обратно легкомысленным водителям, вознамерившимся пробраться дальше.
С длинного выступа полуострова, позади нашего пути, виднелся поселок-рыбозавод Каракумы.
Складывать лодку не хотелось, поэтому я решил переправиться через узкий пролив на надувном матрасе, благоразумно оставив все вещи в машине. Встречные волны основательно охладили мой пыл мореплавателя, и, чтобы добраться до островка, пришлось немало поработать руками и ногами.
Едва я достиг берега, как с небольшой отмели поднялась стая уток пеганок и атаек. Вся она, видимо, состояла из молодежи, пренебрегшей заботами о потомстве: в это время их взрослые сородичи высиживали яйца или даже начали выкармливать выводки и оберегать их от многочисленных врагов. Подобные объединения холостяков встречались среди гусей, журавлей и многих других птиц. Впрочем, могла сказаться и другая причина. Обмелевший Балхаш не в состоянии дать приют птицам, и часть из них не стала заводить потомства. Сколько же было прежде гнездящихся на озере уток, гусей, журавлей, цапель, бакланов, пеликанов, не говоря уже о различных чайках!
Островок был мал, но красив. Ярко-белую полосу из камней, выглянувших на поверхность после отступания воды, оттенял бордюр камней черных. Затем шла каемка свежей зелени тростничков и каких-то других растений, похожих на капорцы, затем росли тамариски и чингиль. Дальше всех от воды укоренилась широкая полоса курчавок, сплошь покрытая красно-коричневыми семенами. Она очень красила островок, далее покрытый желтыми, выгоревшими на солнце растениями. Со всех сторон синело озеро, ровный горизонт его с севера прерывался короткой темной и такой заманчивой полоской из густых деревьев; на противоположном далеком южном берегу в озеро впадала река Каратал.
Меня встретила тревожными криками дружная колония луговых тиркуш. Тиркуши не чайки, рыбу не ловят, но здесь они не испытывают недостатка в пище. Все кустики густо облеплены целыми тучами ветвистоусых комариков. Чтобы успокоить птиц, пришлось отойти подальше от берега с их гнездами и подняться на высокую часть острова.
Вся возвышенная часть островка оказалась в курганах. Те, кто возводил курганы, видимо, жили на другой стороне озера в устье реки Каратал у пресной воды.
Кроме курганов вдали виднелись какие-то желтые бугры с темными столбиками. Но едва я прошел к ним десяток метров, как желтые бугры неожиданно зашевелились, темные столбики на них закачались, стали еще длиннее, и передо мною с земли поспешно поднялось небольшое стадо верблюдов. Животные повернули в мою сторону головы: появление человека на необитаемом островке их явно обеспокоило. Корабль пустыни, говорят, плавать не умеет, сюда загнали животных по льду еще ранней весной на все лето.
Тиркуши, отстав от меня, передали эстафету преследования крикливым крачкам. Их истеричные возгласы действовали на нервы. Беспокойство птиц не было беспричинным, и мне пришлось внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не наступить на яички или на нежных крохотных пуховичков.
Курганы были старинные, все сложены из крупного щебня, принесенного с берега. Возле каждого находились группы камней. Время изменило их расположение, но иногда они сохраняли очертание правильного круга или прямоугольника. Возле одного из них каменный круг был сложен из больших, вкопанных торчком камней. Все это напоминало сакские захоронения.
Едва я приблизился к самому большому кургану, как с его вершины, заставив вздрогнуть от неожиданности, вылетела утка-пеганка и, обеспокоенная, стала носиться вокруг. На кургане оказались две довольно крупные, возможно, ранее принадлежавшие лисам норы, в которых и поселились утки. Светлая почва бутанчика возле нор вся истоптана птичьими лапками. Желая успокоить утку, я поспешно покинул большой курган, но был вынужден возвратиться к нему. Его окружало темное кольцо, но не из камней, а из засохших растений петросимония сибирика. Какие-то особенные почвенные условия, возможно созданные случайно человеком около двух тысячелетий назад, сказывались до настоящего времени. Для крохотных кустиков кеурека, покрывавших всю сухую и высокую часть островка, этот круг был недосягаем, и на нем они не росли.
Вот и конец островка. На небольшом маячке высотой около семи метров, сооруженном из уголкового железа, рядом с сигнальной лампочкой, автоматически зажигавшейся с наступлением темноты, расположилось гнездо воронов. Два родителя, громко каркая, взлетели мне навстречу, в то время как пара великовозрастных птенцов напряженно всматривалась в нарушителя их покоя.
Возвращаясь обратно, я увидел, как один из родителей угощал своего отпрыска птенчиком чайки, очевидно, воспользовался последствием переполоха, устроенного птицами. Недалеко от косы с лежащим на ней надувным матрасом я миновал верблюдов. Застыв как изваяния, с презрительно недоброжелательной гримасой на мордах, они не сводили с меня взгляда своих, как мне показалось, злобных глаз. Добравшись до матраса, я с облегчением улегся на него и, подгоняемый волнами, приблизился к берегу.
Вынужденное заточение
В соленой части Балхаша островов мало. До тех же, которые надо посетить, далеко, и мы не спешим прежде времени расставаться с озером, часто останавливаемся. К тому же нам сопутствует удача. Сперва в одном месте, в глубоком логу, примыкающем к озеру, находим крошечный родничок с пресной водой, потом – в другом. Здесь когда-то располагалась геологическая партия, и теперь природа залечивает раны, нанесенные человеком: мусор постепенно заносит песком, закрывает растениями, остатки домишек разваливаются от дождей и ветра, консервные банки ржавеют, лишь битому стеклу ничего не делается, и оно сверкает на солнце, отражая его лучи во все стороны.
Мы останавливаемся на обрывчике над озером. С края обрыва во все стороны видно синее озеро. Легкие волны, набегая на галечниковый берег, шепчут монотонную песню. Слева – выгоревшая пустыня с редкими карликовыми кустиками. Вдали на небе белеют кучевые облака. Пахнет водным простором, душистыми цветами подмаренника.
Каменистая пустыня, окружающая озеро, бедна жизнью, и поэтому, немного побродив по ней, я возвращаюсь к биваку. Вот на пути небольшой муравьиный курганчик размером с чайное блюдце, а в его центре – широкий полузасыпанный ход. Из темной ниши хода что-то светло-желтое с коричневым молниеносно выскакивает и столь же стремительно прячется обратно. Пока я присаживаюсь на корточки, чтобы лучше разглядеть находку, незнакомое существо успевает сделать несколько быстро следующих один за другим бросков вперед и назад. Я поражен. Мне хорошо известны все муравьи Семиречья, я могу их угадать издалека по облику. Но этот, такой быстрый, неизвестен, встречаюсь с ним первый раз в жизни. Представляется совсем особенный муравей с необычным темпераментом. Неужели он только один занят делом, требующим такой необыкновенной поспешности? А это уже не похоже на муравьев, всегда работающих сообща, особенно в случаях, требующих быстроты. Склоняюсь еще ниже, пытаясь разглядеть забавное существо. Но не удается ничего увидеть, кроме мелькания коричневого тельца. Тогда вынимаю из полевой сумки эксгаустер и приставляю его трубочку ко входу. Сейчас, как только торопливая крошка выскочит наружу, сделаю энергичный вдох и засосу ее в стеклянный резервуар. Необычный предмет пугает незнакомца, он некоторое время не желает показываться и прерывает работу. Но вскоре успокаивается и принимается за свое требующее поспешности дело. Теперь я различаю: он выскакивает каждый раз с крохотным кусочком земли или камешком – значит, один, без помощников, занят земляными строительными работами.
Но мой эксгаустер беспомощен: не могу изловить этот комочек кипучей энергии. У меня слишком медленная реакция: я не успеваю сделать вдох, как моя добыча уже успевает спрятаться. К счастью, неуемный землекоп непуглив, можно продолжать эксперименты и совершенствоваться в охоте на него.
Множество неудачных попыток – своеобразная тренировка – идут на пользу, и я наконец замечаю, как живой комочек устремляется вместе с песчинками в трубочку эксгаустера. Вытаскиваю из полевой сумки лупу, с величайшим интересом подношу ее к глазам и вижу… моего старого знакомого – страшного врага муравьев паучка-парализатора. Впервые я его нашел в горах Заилийского Алатау в гнезде муравья-амазонки. Он ловкий охотник, его яд мгновенно парализует муравьев, и аппетит у него отменный. Это самочка. У нее светло-желтая головогрудь и коричневое брюшко. Вот так муравей!
Дела паука сразу становятся понятными. Суровые условия пустыни выработали у него способность разыскивать муравейники, раскапывать замурованные в них входы, пробираться в подземные камеры за добычей.
Но кто же она – его добыча и почему общественное жилище закрыто? Уж не ошибся ли паучок и не ломится ли он в опустевший и всеми заброшенный дом? Когда нет добычи, муравьи-жнецы наглухо закрывают вход и сидят в глубоких камерах муравейника без движения, экономя энергию.
Внимательно осматриваю землю вокруг холмика. В пятидесяти сантиметрах через крохотную дырочку в земле высовываются шустрые усики. Они размахивают в воздухе. За ними выглядывает головка, и наконец наружу выскакивает небольшой муравей, но не жнец, как ожидал, а бегунок. Через некоторое время в эту же ловко замаскированную дырочку заскакивает другой, поменьше размерами, бегунок. Странная дырочка!
Но надо приниматься за раскопки. Вход в муравейник вскрыт, и я вижу многочисленных, сильно встревоженных моим вмешательством бегунков. Здесь довольно большая семья. Находка ставит меня в тупик.
Бегунки деятельны днем, и если иногда закрывают входы, то только поздно вечером и на ночь. Еще закрывают входы молодые и поэтому очень осторожные семьи. А здесь?!
Неужели бегунки, такие деятельные и быстрые, замуровали парадный ход своего жилища и обрекли себя на вынужденное заточение и столь необычную для них бездеятельность для того, чтобы защититься от заклятого врага-паучка? Впрочем, из одной прогревочной поверхности камеры они пробили крохотный выход, через который и проскальзывают юркие малыши-разведчики. Видимо, паучки-парализаторы основательно надоели муравьям, и они, чтобы избавиться от их набегов, применяют разные уловки.
Как сложна жизнь муравьев и со сколькими неожиданностями приходится сталкиваться при их изучении!
Крошечная роща
Дорога отошла от берега, и синий Балхаш скрылся за желтыми холмами. Вокруг потянулась скучная пустыня. Глаза невольно следят за стороной, где должно быть озеро: не покажется ли голубая полоска воды. Но впереди одни холмы.
