Текст книги "Все радости жизни"
Автор книги: Павел Кодочигов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Павел Кодочигов
Все радости жизни
Повесть эта написана по реальной канве конкретной человеческой судьбы. Сохранено в ней и подлинное имя главного героя – Александр Максимович Камаев более тридцати лет работает адвокатом. Но жизнь его настолько необычна, что порой лишь документальная достоверность фактов позволяет верить рассказанному.
Судьба Камаева насколько трагична, настолько и удачлива. Трагична – по сложившимся обстоятельствам, а счастливой он сделал ее сам. Человек нашел свое место в жизни, он посвятил себя любимому делу, он счастлив и в личном, семейном своем бытие. Но если говорить о «ключе» натуры его, о сути характера – то это прежде всего постоянная готовность идти навстречу людям.
И все-таки главное в Камаеве не судьба, а его личность, воплотившая в себе лучшие черты нашего современника. Притягательная сила этого человека, умение вызывать в других самые светлые и высокие стремления обнаруживаются с первой встречи с ним и оставляют неизгладимый след. Нет сомнений, что в душе читателя эта повесть найдет добрый отклик.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1.
Адвокат Камаев опаздывал на работу. Из дома вышел вовремя, даже на пять минут раньше обычного, но прошел два квартала, встретил знакомую… и задержался – пришлось дать небольшую юридическую консультацию. И опоздал бы, да, на счастье, рядом взвизгнули тормозами «Жигули». Знакомый голос окликнул:
– Привет, Александр Максимович! Садись, подброшу.
– Здравствуй, Петр Михайлович! Тебе же не по пути!
– По пути не по пути, а на машине и семь верст не крюк, если дорога добрая. Осторожнее, головой не стукнись!
Поехали, ругнули неожиданно ударивший крепкий мороз, о житье-бытье разговорились. Старый товарищ пожалел Камаева:
– Крепкий ты еще, Александр Максимович, пахать на тебе можно, а без глаз все-таки плохо: вот везу тебя, ты думаешь – в суд. А может, волкам на съедение?
– Не беспокойся, правильно путь держим.
– Пра-виль-но?! Еще скажешь, где едем?
– А вот поворот минуем, и с правой стороны почта будет…
Камаев едва не ударился о лобовое стекло – так резко затормозил Петр Михайлович.
– Не знал, что ты немного видишь? – сказал удивленно, даже с каким-то испугом.
– Совсем не вижу, – заверил его Александр Максимович.
– Тогда как же ты?..
– Э, Петр Михайлович, я в Сухом Логу с сорок первого прописан, он в то время еще поселком был, так что исходил и изъездил его вдоль и поперек.
Хорошо, когда, долго живешь на одном месте: почти все знают тебя и ты знаешь многих. Ты помогаешь людям, и тебя иногда выручают.
Камаев поднялся на второй этаж за две минуты до начала рабочего дня. Тронул дверь юридической консультации. Она легко подалась – секретарь Ольга Александровна Князева была на месте.
– Сейчас начнем, товарищи, – предупредил ожидавших, – только разденусь. – Закрыл за собой дверь. – Здравствуйте, Оля! Как выходные провели? Ребятишки здоровы?
– Все хорошо, Александр Максимович.
– Ну и ладно.
Прошел к вешалке, скинул пальто, шапку, расчесал светлые, уже с проседью, но все еще непокорные волосы, поправил галстук и воротничок свежей сорочки.
– Приглашайте, Оля. Там, кажется, ждет женщина с ребенком… И узнайте в суде, какие дела на эту неделю назначены.
Сразу же послышался неуверенный женский голос;
– Можно к вам?
– Можно, можно. Проходите, садитесь, пожалуйста, Я вас слушаю.
– Может, я и напрасно пришла, – заговорила женщина, – но сын у нас родился, и договорились мы с мужем, что я годик дома посижу. Есть, слышали мы, такой закон. А мне отпуск не оформляют. Сдавай, говорят, своего парня в ясли и выходи на работу. Вот зашла узнать, как быть.
– Что закон такой есть, вам сказали верно. Одну минутку, – протянул руку к объемистым книгам на тумбочке, нашел нужную. – Возьмите на столе бумагу и ручку. Я вам прочитаю, а вы запишите. Готовы?
– Да.
Закончив диктовать, попросил:
– Прочитайте, пожалуйста. Так… Так… Все правильно. Если еще будут возражать, позвоните мне. Я с вашими руководителями потолкую об ответственности за нарушение законов.
– Спасибо! Большое спасибо! – благодарила молодая мать. – А я уже голову потеряла. Вдруг, думаю, и и самом деле не отпустят. Жалко такого крохотного в ясли отдавать, да и толк какой – он болеть все время будет, а мне с ним на бюллетене сидеть, так что ли?
– Тоже верно.
– Забыла еще вас спросить… – смущенно заговорила женщина.
– Ну-ну.
– Этот год, что я дома буду, в трудовой стаж войдет?
– Обязательно! И у вас даже перерыва в стаже не будет.
– Хорошо-то как! – обрадовалась женщина.
– Мне тоже так кажется, – улыбнулся Камаев и попросил: – Пригласите, пожалуйста, следующего.
В коридоре, у дверей консультации, клиенты сидели тихо. Каждого привела сюда своя забота, не поделишься ею со случайным соседом: и обстановка для доверительного разговора не подходящая, и время еще не приспело. Это позднее, когда все закончится в ту или иную сторону, язык сам собой развяжется, а пока на замке он.
Если жизнь вдруг берет в крутой оборот, не к судьям прежде всего идут люди, а к адвокату, и не только по уголовным делам, где без него не обойтись, но и по гражданским: узнать, какие документы надо приготовить и каких свидетелей вызвать, поинтересоваться, может, и без суда можно своего добиться.
Неуютно в коридоре, маетно. Изредка пройдут по нему привычной деловой походкой работники суда или прокуратуры, и снова наступает тишина. Одна только согбенная старушка, маленькая и худенькая, с острым задиристым носиком, едва вошла, объявила громко:
– Послушайте, люди добрые, дом я сама ставила, а зять, охальник, меня же теперь из него и выживает. Уходи, говорит, старая! Надоела! Я ему надоела, а он мне нет! – сокрушенно покачала головой и тут же уставилась на сидящего у двери парня: видно, его модное, в клетку пальто привлекло внимание. Цокнула языком: – Тебя-то кака беда сюда привела? Нафулиганил, али жена сбежала? Волосья-то отростил! Утром проснетесь – поди, и не разберешь, где твои, где ее.
Парень смутился, а сидевший в конце очереди мужчина услужливо вскочил с места:
– Садитесь, бабуся.
– Нет уж, – отказалась старушка, едва взглянув на доброжелателя, – это тебе можно посидеть, а мне недосуг – там внучка у соседки осталась. Здесь защитник-то занимается? – спросила, ни к кому не обращаясь, и без стука юркнула в дверь.
Никто и не возмутился – причина как-никак уважительная. Бабка, однако, долго у Камаева не задержалась и вышла довольнехонькая. Чистые, прозрачно-голубые глаза ее сияли.
– Позвонил завкому и велел, чтобы товарический суд зятьку устроили. Теперь я ему хвост прижму, теперь он у меня мягче льна станет! – На радостях ей хотелось поговорить еще, но спохватилась: – Ой, что это я раскудахталась? Домой надо! – И она опрометью на резвых ногах кинулась к выходу.
Веселая бабка, бойкая. Не рассчитал зятек ее силы. Люди заулыбались, приободрились и начали обсуждать, кто победит в завязавшемся поединке.
Пожилая женщина, едва вошла, села, не дожидаясь приглашения, и сразу приступила к делу.
– Из Богдановича я, Александр Максимович. Сына моего Вовку хотят судить. Женщину будто бы трактором задавил, да только не было этого. Хоть на калену доску ставьте, скажу: не виноват он! Не виноват, и все!..
– Простите, пожалуйста, как вас зовут?
– Анна я, по батюшке Никифоровна.
– Так зачем же вы, Анна Никифоровна, в Сухой Лог приехали? В Богдановиче свои адвокаты есть…
– Знаю, – перебила Камаева женщина, – но добрые люди вас нанять присоветовали.
«Вас нанять» – кольнуло, но от замечания воздержался.
– Помогите, Александр Максимович! В долгу не останусь! Последнюю корову продам…
– Вот это уже лишнее. Давайте лучше о деле поговорим. Ваш сын тракторист?
– Нет, он скотником на ферме робит, а тракторист – Серегин.
– Почему же обвиняют вашего сына?
– Так он убежал.
– Кто убежал?
– Да Серегин. Как задавил, так и убежал.
Вот оно что! Ну что ж, бывает, и довольно часто, при дорожно-транспортных происшествиях, особенно если водитель «прикладывался». Отсидится где-нибудь сутки, и попробуй докажи потом, что перед аварией он хлебнул спиртного. Недавно один и того проще поступил: явился с повинной через час. «Ты же пьян был!» – «Трезвехонек! После наезда, правда, заскочил домой и принял сотку, чтобы успокоиться».
– Хорошо, Анна Никифоровна. Кто-нибудь видел, как все случилось?
– А как же, если он прямо на свадьбу наехал.
– И делая свадьба не заметила, кто управлял трактором?
– Так Серегин сперва отъехал подальше, потом убежал. А Зинка Глотова все на моего свалила.
– Зинка Глотова? Это кто такая?
– Да полюбовница Серегина, тоже на ферме робит. А зачем это ты, Александр Максимович, шилом бумагу колешь?
– Записываю ваш рассказ, Анна Никифоровна.
– Шилом-то? – не поверила Белозерова.
– Я им точки на бумаге выдавливаю. У нас каждая буква имеет свое расположение точек. Система Брайля называется, по фамилии изобретателя.
– А читаешь потом как?
– Очень просто. Вожу пальцами по точкам, и все.
– Ой, а что ты сейчас записал?
– Хотите послушать? Пожалуйста…
– Быстро-то как! – удивилась Анна Никифоровна. – А если тебе обыкновенную книгу надо – дело вот Вовкино?
– Дела мне читает секретарь, – улыбнулся адвокат: не из одного любопытства «допрашивала» его клиентка, другое ее беспокоило. – Но мы отвлеклись, Анна Никифоровна…
Александр Максимович подробно расспросил об обстоятельствах дела и заинтересовался.
– Хорошо, Анна Никифоровна, я берусь защищать вашего сына.
– Вот и ладно, – обрадовалась та, – а то следователь вчера вызывал, сказал, надо дело подписывать и защитника искать.
– Понятно, а теперь расскажите немного о Володе.
– Тихий он у меня. Не пожалуюсь. Учился немного: менингит был у малого, а робить горазд! Что ни скажи, все сделает, и водку ему на дух не надо. В его-то годы теперь вон как хлещут, а он ни-ни. Все денежки до копейки домой приносит. Попросит другой раз на кино – даю, как без этого. Не мог он женщину-то задавить да еще и убежать потом. Перед богом готова отвечать! Нет на нем греха, нет, а защитить себя не умеет.
Успокоенная тем, что Камаев берется за дело и внимательно выслушал ее, Анна Никифоровна рассказывала о сыне неторопливо и обстоятельно.
Камаев не перебивал. Он умел слушать и извлекать из разговора гораздо больше того, что хотел сказать собеседник.
Когда Анна Никифоровна ушла, Камаев спросил секретаря:
– Оля, вы ей поверили?
– Не знаю… Мне показалось, что она говорила правду. Однако… Анна Никифоровна высокая, светловолосая, в плюшевой фуфайке и валенках. Лицо открытое и простое, но глаза не без хитрости, настороженные, – добавила Ольга.
Двадцать семь лет секретарем Камаева работала его жена – Раиса Петровна. Она знала, что для правильного понимания человека муж должен знать, как он выглядит, во что одет, имеет ли какие-нибудь особые приметы. Ольга Александровна тоже быстро привыкла к такому порядку и, когда было нужно, обрисовывала посетителя.
– Спасибо, Оля. А я, грешный, поверил – не уловил в голосе Анны Никифоровны фальшивых ноток. Вначале, она, правда, немного позаискивала, но когда согласился вести дело, успокоилась и была довольно откровенна. Тут вот какой фокус: в разговоре со слепыми люди по привычке стараются убедить нас в своей правоте, как и всех других, жестами, мимикой и забывают о самом главном – о голосе, а он выдает человека с головой. Да, да, не удивляйтесь. Хотите, я расскажу историю англичанина Джона Фильдинга. Он ослеп в раннем возрасте, а в зрелом – длительное время был начальником полиции в Вестминстерской части Лондона. Как вам это нравится, Оля? Нелепица? Воля случая? Результат протекции? Нет. Все дело было в способности Фильдинга по голосам свидетелей и обвиняемых определять, врут они или говорят правду. Он обладал к тому же феноменальной памятью на голоса, и это позволяло ему разоблачать рецидивистов. Стоило Фильдингу несколько минут послушать разговор какого-нибудь попавшего под подозрение «респектабельного господина», и он тут же называл его прошлую кличку. Я, конечно, не Фильдинг, но рассказ Анны Никифоровны показался мне искренним… Вот вы поприслушайтесь к голосам наших клиентов. Внимательно только, и при желании тоже научитесь определять, когда человек что-то скрывает, не договаривает, а когда и просто лжет. Сбои у него получаются, паузы – он в это время соображает, как лучше сказать, – а то и дрожь в голосе. Это улавливается легко, как фальшивые нотки в музыке.
2.
День выдался трудный. В понедельник почему-то всегда много посетителей и в поликлиниках, и в юридических консультациях. Перед вечером уже, когда выкроился небольшой перерыв, Камаев поинтересовался:
– Оля, сколько человек мы сегодня приняли?
Секретарь раскрыла журнал приема посетителей:
– Семнадцать, Александр Максимович.
– Ого!
– Четыре исковых заявления, одиннадцать устных консультаций… те, что вы давали по телефону, я не записывала…
– Правильно сделали.
– Принято два уголовных дела и одно гражданское… Постойте, кажется, я ошиблась! Ну конечно! Восемнадцать человек, а не семнадцать.
– Достигли наивысшей производительности труда! Правда, консультации и заявления были на удивление простыми. Вот только дело Белозерова… Целый день думал о нем.
Он замолчал, пораженный внезапно пришедшей мыслью: консультации стали для него «простыми» после тридцати с лишним лет работы адвокатом, после того, как законы, положения, всевозможные случаи из практики уже прочно держались в памяти.
– Что-то вспомнили, Александр Максимович?
– Угадали, Оля, вспомнил, – Камаев поднялся, потер руки, – как писал самое первое исковое заявление. Сочинял его целый день… Дело же заключалось в том, что у одной женщины соседская собака задавила овцу. Я эту клиентку до того умотал, что она готова была еще одну овцу подарить соседке, лишь бы побыстрее от меня избавиться. Да, а нынче вы только раз сбегали в «сундучок с железками»…
Сундучок с железками был когда-то у деда Камаева – Ивана Даниловича, и в нем хранилось все: гвозди, болты, гайки, обломки шарниров, проволока, сыромятные ремни. Словом, за что ни возьмись, без сундучка не обойтись. Дед знал страсть внука ко всякого рода поделкам и потому прятал сундучок старательно и в разных местах. Внук же всегда находил его, а много лет спустя, занявшись кодификацией – без своего свода законов немыслима работа юриста, – великим трудом скопленное сокровище тоже окрестил «сундучком с железками». В нем скопилось около пятисот томов выписок по всем вопросам текущего законодательства. Стоит открыть каталог, найти нужную запись – и через пять минут Оля принесет необходимый том. Пальцы пробегут по оглавлению и быстро отыщут нужную страницу.
– Александр Максимович, а сколько вы всего провели дел, написали заявлений? Много, наверное?
– По скромным подсчетам, тысяч семьдесят, Оля, – не задумываясь ответил Камаев. – Сто тысяч наберу и – на пенсию.
– Семьдесят тысяч?! – не поверила Ольга. – Так много!
– Давайте прикинем: в году, за вычетом выходных, праздничных и отпускных, двести с небольшим рабочих дней. Возьмем ровно двести. За день в среднем я десять человек принимаю?
– Больше, пожалуй.
– Ну, когда больше, когда меньше, будем считать для ровного счета десять. Значит, две тысячи в год. Помножьте на тридцать пять лет, и сколько будет?
– Да-а-а, – согласилась Ольга. – Устали же вы, наверное. От людей, я имею в виду.
– Ну, не-е-ет! – не согласился Александр Максимович. – От людей я не устаю. Я учусь у них.
– Учитесь? По-моему, наоборот.
– Нет, Оля, нет! Я даю советы, помогаю найти правильное решение – это верно, но я давно бы забыл все законы, если бы не приходилось обращаться к ним ежедневно, вспоминать аналогичные случаи из практики. А кто меня подталкивает к этому? Наши клиенты. Чтобы помочь человеку, надо всегда находиться в форме, потому что каждый посетитель – новый характер, новые нужды и беды, и жизнь со всеми ее мелочами мимо тебя на рысях не проскочит. Я вот упомянул о пенсии, а честно сказать, жду ее без радости. Как-то не представляю себя без работы.
Камаев умолк, еще раз утверждаясь в давно продуманном и решенном, и он не грешил, говоря, что любит свою профессию прежде всего за то, что она открыла ему широкий доступ к людям. Судьба подарила ему дело, которому он отдавался с радостью, знал, что такое выпадает далеко не каждому, и был счастлив.
– Оля, посмотрите, пожалуйста, нет ли кого в коридоре, – прервал свои размышления Александр Максимович. – Нет? Тогда расскажу об одном давнишнем процессе. В Рудянское – вы эту деревню знаете – приехала погостить пожилая чета Прохоровых. Выпили изрядно, поссорились, и Прохоров хлопнул дверью. Никого это не взволновало – не первый раз так поступал, да и не маленький. Вернулся, подумали, в город. С тем и спать легли. А утром за деревней, на Гришином поле, – есть там такое местечко – обнаружили труп Прохорова и рядом следы трактора. – Камаев незаметно для себя поднялся и заходил по кабинету. – Кто ездил вчера на Гришино поле? Малышев. Зачем ездил? За хлыстами. Все понятно! Подать сюда Малышева! Стали допрашивать, а он: «Ездить ездил, но знать ничего не знаю и ведать не ведаю». Привлекли к уголовной ответственности – одна фара у трактора не горела. Светила бы она, заметил спящего, а так не разглядел и прошелся по нему хлыстами… Вот как, на ваш взгляд, Оля: был в данном случае виноват тракторист?
– Не знаю… человека-то задавил он?
– И суд исходил из того же, но я вам сейчас кое-,что разъясню. Как же вам проще сказать?.. Впрочем, почему проще? Юридическую терминологию вы уже знаете. Словом, так: под преступлением понимается только такое действие или бездействие, которое можно поставить человеку в вину. Вина же бывает умышленной и неосторожной. Умышленная, когда человек предвидел наступление преступных последствий и желал этого. Неосторожная – если он не предвидел, но по обстоятельствам дела должен был предвидеть. Когда же нет ни умышленной вины, ни неосторожной, нет и преступления. В этом случае человек не отвечает за свои действия, если они повлекли за собой даже самые тяжелые последствия. Уловили? Очень хорошо, а теперь, после теоретической подготовки, найдете вы в действиях Малышева состав преступления? Да, напоминаю: наезд был совершен ночью, мела поземка и спящий был занесен снегом.
– Выходит, что нет.
– А почему? – подался вперед Камаев.
– Малышев не мог предполагать, что в поле может спать человек. И заметить не мог, потому что тот был под снегом. А если бы вторая фара?..
– В том-то и дело, Оля, что горевшая освещала как раз ту сторону дороги, где спал Прохоров, и Малышев все равно его не рассмотрел.
– Тогда тракторист не виноват.
– Пятерку вам за первый экзамен, Оля, – воссиял Камаев. – И я так считал и доказывал, что у тракториста нет неосторожной вины, произошел казус, за который он не может нести ответственности. Малышеву, однако, дали четыре года лишения свободы… Я с приговором не согласился и написал кассационную жалобу в областной суд. Он оставил приговор народного суда без изменения, и пришлось подавать жалобу в порядке надзора в Верховный суд РСФСР.
– И… – не утерпела Ольга Александровна.
– Отменили – и приговор, и определение областного суда, а дело дальнейшим производством прекратили. Малышев вернулся домой. Вот так! Дело Белозерова иного плана. Здесь вина очевидна, только чья – его или Серегина? И есть тут что-то такое, о чем нам не рассказала Анна Никифоровна. Какие-то были у следователей основания привлечь к ответственности скотника и освободить от нее хозяина трактора. И эти основания должны быть очень вескими. Руки чешутся – так хочется познакомиться с материалами.
– Вижу уж, – улыбнулась Ольга Александровна.
Камаев резко повернулся к ней:
– Видите? Каким образом, разрешите полюбопытствовать?
– Ходите много. Вы всегда ходите, если волнуетесь. Только по-разному: выиграете процесс – быстро, проиграете – медленно.
– Да? Не замечал. Не буду больше.
– Будете! – со смехом заверила Ольга.
Своего секретаря Камаев знает много лет и потому лишь на народе называет ее Ольгой Александровной. Наедине же зовет просто Олей. В свое время жена описала ее так: «Молоденькая, десятиклассницей выглядит. Чуть выше среднего роста, красивая, волосы светлые, глаза строгие, а улыбаются часто. Характер, по-моему, покладистый». У Камаева – тоже, потому и была между ними всего одна небольшая размолвка. И то давно.
– Что-то засиделись мы сегодня, – спохватился Александр Максимович. – В суде все уже разбежались. Пойдемте-ка и мы на отдых.
Одевшись, вышел в коридор первым и, пока Ольга Александровна закрывала дверь, спросил:
– Свет погасили?
– Конечно, – недоуменно взглянула Ольга на Камаева.
Он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.
– Веселый вы человек, Александр Максимович!
– Будешь веселым, если жену вспомнишь. У нас в квартире семь «горячих» точек и два крана, и пока она не убедится, выключены ли лампочки, телевизор, приемник, за порог не переступит. Другой раз выскочит на лестницу первой и кричит: «Саша, проверь электричество!»
– А вы?
– Все в порядке, отвечаю, что я могу еще сказать?
– И она верит?
– А как же? Я ее никогда не обманываю.
– Но вы же не знаете…
– Я на нее надеюсь: в жизни не было, чтобы она оставила какой-то прибор включенным.
На улице потеплело. Шел мокрый снег. В новеньком, тяжелом с непривычки зимнем пальто Камаев сразу вспотел. Рая потащила недавно в магазин: «Идем, Саша, хочу тебе обнову справить». И когда надел это пальто, едва не захлопала в ладоши: «Прямо на тебя сшито! Ты в нем как военный – подтянутый такой и строгий. Гусар, чисто гусар и еще пижон немного». – «Что-то не пойму, на кого же я все-таки похож – на гусара или на пижона?» – «А гусары, по-твоему, кто были? Настоящие пижоны».
У своего дома Ольга остановилась:
– Вас проводить, Александр Максимович?
– Спасибо, я сам. До свиданья!
Ольга не стала настаивать. Знала, что он любит ходить один и потому носит в кармане пальто легкую складную палку, а если дорога хорошо знакома, обходится и без нее. Предупредила как-то: «Опасно ведь так!» – «Не опаснее, чем зрячим – они чаще под машины попадают, – ответил. – Посмотреть на дорогу им „некогда“, а слушать не умеют. У нас же со временем вырабатывается какое-то шестое чувство, и мы ощущаем встречающиеся на пути предметы. Во всяком случае, на машину, столб не наскочу, а вот детских колясок у магазинов боюсь. Если не особенно внимателен, могу и налететь».
Ольга свернула к дому, прошла немного и остановилась – как он там? Александр Максимович шел медленно, но уверенно.
Он не спешил. Радовался хорошей погоде, запоздалому снегу, что приятно холодил лицо, и тому, что в воскресенье может покатать внучат на санках – довольнехоньки будут. И эта заманчивая мысль породила другую: самому вдруг захотелось прокатиться, нет, не на санках, а встать на лыжи и с горы, с горы, как когда-то. И не загазованным городским воздухом, показалось, пахнуло на него, а деревенским, с горчинкой от печных труб, с запахом свежеиспеченного черного хлеба и парного молока, и будто услышал голоса друзей-приятелей, которые кричат ему: «Курица, падай! Мужик едет!»
