Текст книги "Все радости жизни"
Автор книги: Павел Кодочигов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1.
В работе до седьмого пота отпуск прошел быстро. Далеко не все, что намечали, успели, но кое-что сделали, и главное – баню. Сын обшил ее внутри и снаружи досками, и стала она просторной, светлой и новенькой. Александр Максимович, как всегда, работал «на подхвате» – фуговал и пилил доски, чтобы они были без сучка и задоринки, подносил к бане, готовил впрок для строительства веранды. За изгородь для сада взялся с женой. Получилась она немного кривая, но в этом Раиса Петровна виновата – разметку под столбы неправильно сделала, а верх изгороди удался на славу – ровненький, ни одна штакетника не выпирает. Сосед Александр Данилович по нескольку раз в день забегал и посмеивался: «Хочу посмотреть, как ты палец вколотишь», но нужный момент пропустил. Несколько килограммов гвоздей извел Александр Максимович, последний вбивал яростно, с наслаждением, увлекся и взвыл, когда молоток пришелся по большому пальцу. Вечером показал его соседу: «Сбылись твои надежды – радуйся!»
И лето промелькнуло быстро, хотя было затяжным и засушливым. До половины сентября молодежь разгуливала на пляжах в плавках, в октябре даже пожилые ходили в костюмчиках. Зима наступила тихая и теплая, снег выпадал редко и тут же таял. Переменилась погода на Урале, на кавказскую стала равнение держать.
Минувший год тоже пролетел незаметно: когда годы под уклон спешат, они, как счетчик таксомотора, начинают пощелкивать. Александр Максимович на это не жаловался, понимал, что так и быть должно.
Прошлой зимой с юрисконсультской работы перешла в адвокатуру Алла Константиновна Агалакова, затем, после окончания юридического института, в Сухой Лог направили молодого специалиста Александра Васильевича Головко. За три с лишним десятка лет Камаеву приходилось и вдвоем работать, и одному весь воз везти, но трех адвокатов в консультации не бывало.
Помимо основной работы Александр Максимович по-прежнему вел юрисконсультство, читал лекции, однако времени свободного стало больше. Он зачастил в библиотеку. Читал и классиков, и зарубежных писателей, незаметно для себя увлекся Шукшиным, Распутиным, Астафьевым и Потаниным. Перечитал не торопясь, не так, как в школе, «Войну и мир».
Следить за литературой ныне стало проще: множество книг записываются на магнитофонную пленку в отличном исполнении артистов и рассылаются в библиотеки для слепых. Принес такой ролик домой и сиди слушай. Со многими книгами так и познакомился, а Толстого решил прочитать по Брайлю. Все двадцать шесть томов, по два килограмма каждый, перетаскал домой, а пальцы пробежали по страницам романа едва ли не полсотни километров! Зато ведь и удовольствие какое!
Вздохнул посвободнее с двумя помощниками Камаев, и все-таки даже с ними выпадали такие деньки, что не разогнуться. Сегодня намеревался заглянуть в консультацию на минутку и идти в милицию знакомиться с делом, но клиентов пришло так много, что пришлось задержаться. Помог коллегам разгрузиться и собирался уходить, как вошла женщина и объявила, что ей нужен Камаев.
– Садитесь, пожалуйста, слушаю вас.
Женщина рассказала, что у нее умер брат, и она претендует на половину оставшегося после него дома. Из дальнейшего разговора выяснилось, что вторую половину она «оставляет» жене брата. Вначале не хотела получать наследство – ребенок все-таки у брата есть, «но эта, его мадам, не успела сороковины справить и снова замуж выскочила. Вот я и не хочу, чтобы она братовы труды на водку перегоняла!» Говорок у женщины бойкий, за словом в карман не лезет и в своей правоте абсолютно уверена.
– Напишите мне заявление о восстановлении срока для вступления в наследство.
– Не могу, – отказал Камаев. – Суд вашу просьбу не удовлетворит. Вы были на похоронах, следовательно, о смерти брата узнали своевременно и срок пропустили без уважительных причин. Дом, как я понял, вам тоже не нужен. Вы хотите досадить. Нет, я не могу принять ваше поручение.
– То есть как это «не могу»? – вскочила женщина. – Отказываете в помощи трудящемуся человеку?
В разговор вмешались Агалакова и Головко, тоже пытались убедить женщину отказаться от необоснованных претензий, но та стояла на своем.
– Всегда у нас так – что надо, так нельзя или еще что-нибудь. А я все равно своего добьюсь, провалиться мне на этом месте, – пообещала на прощанье и громко хлопнула дверью.
Камаев помолчал, подавляя раздражение, потом заговорил, ни к кому не обращаясь:
– Сдается мне, что у нас появляется «новая порода» людей. Для достижения поставленной цели они идут напролом, ни с чем не считаясь. И таким, к сожалению, все чаще удается добиваться искомого. Опасные эти люди и несчастные – цель, достигаемая неправыми средствами, и сама неправа, а добьешься таковой один раз, захочется и второй попробовать, третий… Ладно, нам пора с Олей в милицию. Если меня будут спрашивать, назначайте свидание на завтра. Идемте, Оля.
Дело Макарова, с которым они шли знакомиться, было по назначению. Александр Максимович взял его на себя не потому, что бесплатные дела делил поровну, а из-за его сложности.
Валентин Макаров привлекался к уголовной ответственности за кражу ножа, убийство этим ножом брата Александра и совершение хулиганских действий. Вместе с ним по делу проходила жена – Нина Макарова. Вначале, когда Ольга прочитала постановление о предъявлении обвинения, протоколы допросов Макарова и некоторых свидетелей, слухи о сложности и спорности дела показались Камаеву несколько преувеличенными. Общая картина происшествия вырисовывалась довольно отчетливо. Шестого ноября братья Валентин и Александр Макаровы договорились собраться в праздник семьями. На другой день утром Валентин и Нина Макаровы изрядно выпили, развеселились и решили пригласить в гости чету Вагиных. У Вагиных Валентин Макаров, как утверждало следствие, похитил кухонный нож. Из квартиры Вагиных первыми ушли мужчины и, дожидаясь женщин, распили у Макаровых еще бутылку водки. Женщины же встретили на улице Александра Макарова с женой – Алтуфьевой, их товарища Панова и его подружку Соболеву. Компания увеличилась, неожиданно вспыхнула ссора. Она переросла в драку. Нина Макарова позвала на помощь мужа. Дрались братья Макаровы, Нина, Панов и, возможно, Вагин. Все происходило на улице еще в светлое время в присутствии многих посторонних людей. Трудно ли при таких обстоятельствах установить того, кто нанес ножевые ранения Александру Макарову? Так думал Камаев на первых порах, однако скоро убедился, что все не так просто, как ему казалось.
– Давайте-ка, Оля, разберемся сначала с ножом. Что-то до меня не доходят его «странствия». Ради чего Макаров утащил его? Была бы финка, какой-нибудь охотничий, чем-то особенный, другое дело, а кухонный?.. Что говорят по этому поводу Вагины? Прочитайте, пожалуйста.
Они углубились в дело, изучая доказательства, собранные следствием по обвинению Валентина Макарова. Камаев иногда перебивал секретаря и размышлял вслух, чтобы позднее, когда будет готовиться к делу и прослушивать пленку, эти размышления помогли, не позволили упустить каких-нибудь мелочей. На этот раз он создавал «запас» не только по привычке. Осенью его пригласили на совещание интеллигенции Всероссийского общества слепых и попросили выступить с докладом об особенностях работы незрячего юриста по правовому обслуживанию организаций. Доклад был не готов, и Александру Максимовичу хотелось заранее подготовиться к делу, чтобы выкроить время для разработки доклада.
Напряженно осваивая новый материал, он в то же время не мог избавиться от воспоминаний по одному давнишнему делу, и они, хотя и оставались на втором плане, мешали, пока не понял, что эти воспоминания не случайны – память в нужный момент связала похожие ситуации, чтобы предупредить: «Будь осторожен!»
Лет двадцать назад за городом встретились две компании. В одной – отправившиеся на охоту братья Андрей и Борис Крупчановы с приятелем Сидоровым, в другой – мужья с женами. Тоже из-за какого-то пустяка вспыхнула ссора. Сидоров выстрелил и ранил женщину. Следом был ранен мужчина. К уголовной ответственности за покушение на убийство привлекли Сидорова и Андрея Крупчанова. Вину свою они не признавали. Сидоров пояснял, что первый выстрел произошел в тот момент, когда у него отобрали ружье и, ломая, стукнули прикладом о землю, Андрей Крупчанов утверждал, что в свалке не участвовал и стоял в стороне. Стычка была скоропалительной, и ни один из враждебно настроенных к Андрею свидетелей прямо не сказал о том, что второй раз курок спустил он. Их показания были довольно противоречивыми и сходились лишь в одном: когда они пришли в себя после второго выстрела, Андрей стоял с двумя ружьями. Третье к этому времени было сломано. Значит, виноват он. На самом деле мужчину ранил Борис. Об этом ему, защитнику, Андрей сказал после вынесения приговора. «Почему молчал в суде?» – вскинулся он на него. «Тут такое дело… Мы договорились, что я отсижу за брата. У него жена, ребенок, а я холостой, мне проще. Так что жалобу писать не надо». – «Как это не надо, если ты невиновен?» – «Я рассказал вам об этом как адвокату, и вы обязаны сохранить тайну», – напомнил Крупчанов. «Не всегда. Бывают случаи…» – «Я отопрусь от своих слов, а свидетели вам не помогут – они не видели, кто стрелял второй раз».
Признание Андрея не было полной неожиданностью. Процесс проходил вяло, не все в нем клеилось, и даже обычно грозный обвинитель Наталья Александровна Петухова выступала довольно сдержанно. Камаев давно чувствовал какой-то подвох, но Андрею доверился не сразу: «Как же так? Оба ружья были у тебя?» – «Да. После выстрела Сидорова упала женщина. Все сгрудились около нее. Борис выстрелил, люди бросились врассыпную, а когда опомнились, я успел выхватить ружье у брата и отбежать в сторону».
У милиции Камаева поджидала мать осужденного и подтвердила его признание. После долгих колебаний Камаев не стал обжаловать приговор и до сих пор не уверен, правильно ли поступил. Советовался со многими юристами, серьезных возражений не слышал, но и успокоения не приходило.
То дело было все-таки попроще. Там выстрелить могли двое. Здесь виновного придется отыскивать среди четверых. При этом каждая из женщин выгораживает своего и более или менее прозрачно намекает на чужого мужа. Всего лишь намекает. Случайные очевидцы происшествия или на самом деле не видели, кто орудовал ножом, или боятся сказать правду. Могли, конечно, и не видеть – не стремились особенно приближаться к дерущимся. И пожалуй, больше всех запутала следствие Макарова. Клялась, что ранения нанес Панов, потом стала обвинять Вагина. Как избежать судебной ошибки и найти истину?
Мысли были возбуждены, метались, рождали ассоциации, путались и сбивались, отыскивая правильное решение, и не находили его. Усталости же Камаев не чувствовал и проработал бы до позднего вечера, но в половине шестого взмолилась Ольга:
– Александр Максимович, может, хватит? В следующий раз дочитаем.
– Утомились? А что же вы раньше не сказали?
– Так вижу, что вы увлеклись.
– А что я? Как говорит моя Рая, я кого угодно умотаю. Не позвонил сегодня. Будет мне на орехи. Ладно, идемте, Оля, только на работу заглянем на минутку.
В консультации их не ждали.
– Успели изучить? – удивилась Агалакова.
– Не все, Алла Константиновна, но записали многое, – Камаев похлопал по портативному магнитофону, которым обзавелся недавно и к которому, как к каждой новой вещи, относился с большим уважением. – Великолепная штучка! Половина дела в ней хранится! Прижмет, так я магнитофон в Москву захвачу и в поезде поработаю. А вам, Алла Константиновна, придется защищать жену Макарова. Вы женщина, вы ее лучше поймете.
– Согласна. А дело и правда сложное?
– Для меня пока сплошная загадка. Вам будет легче: Макарова обвиняется в хулиганстве и даче ложных показаний…
– По сто восемьдесят первой?!
– Как ни странно, да.
– Что-то новое в судебной практике, – удивился и Головко. – Свидетелей редко привлекают по этой статье, а тут обвиняемую?..
– Приятно, что дал вам пищу для размышлений.
На другой день Камаев пошел в камеру предварительного заключения. Он уже встречался с Макаровым, но появились новые вопросы. «Высокий, лицо мужественное, глаза синие, черноволосый», – описала подзащитного Ольга. Это как-то не вязалось с тихим неуверенным голосом Макарова, с его полным, как казалось, безразличием к своей судьбе.
– Я познакомился с материалами по вашему обвинению, и мне нужно уточнить ряд моментов, – начал Александр Максимович, когда привели Макарова. – Скажите, пожалуйста, вы заходили у Вагиных на кухню, чтобы выпить воды?
– Нет. Мы были у них недолго, всего несколько минут.
– Из-за чего вы подрались с братом?
– Он ударил жену.
– Ранее вы с ним ссорились?
– Всякое бывало, особенно в детстве, а вообще жили дружно, – голос Макарова чуть дрогнул. – Да мы с ним последнюю корку пополам делили!
– Кто его убил?
– Не знаю.
– Где были вы, когда упал брат?
– Дома.
– Вагин принимал участие в драке?
– Не знаю. Может быть, в то время, когда я уходил?
– Свидетели показывают, что вы бегали с напильником и угрожали расправиться с убийцей. Кого вы имели в виду?
– Панова. Люди кричали, что это он… И я не знаю, что сделал бы с ним, если бы он не убежал.
– Где вы взяли напильник?
– Не помню. Дома такого не было.
Макаров отвечал спокойно и как-то вяло, без сбоев я пауз, без желания оправдаться. «Сейчас я тебя подбодрю, а то заснешь еще, чего доброго», – решил Камаев и задал следующий вопрос:
– Вы сказали: «Я не знаю, что сделал бы с ним…» С Пановым. Как вас понимать? Могли и убить?
– Мог. За брата мог. В горячке, конечно.
– Но с братом вы тоже дрались «в горячке». Выходит, могли и его?
– Нет! Нет! Нет! – живо откликнулся Макаров.
– Тогда кто: Панов, Вагин, ваша жена?
– Не знаю… Можно закурить?
– Пожалуйста. Так кто же все-таки?
– Сейчас всех можно подозревать.
«Вот-вот, – насторожился Камаев, – нам уже и курить захотелось и от прямых ответов мы уходим».
– Так, может быть, Нина? – продолжал он настаивать.
– Что вам сказать? Она южанка, характер у нее вспыльчивый, но убить брата… Нет, она не могла!
– В деле есть записка вашей жены: «Валя, я же не брала нож. Значит, ты взял. Зачем – вспомни. Нож старый». Как вы ее расцениваете?
– Вы думаете, что она просила меня взять вину на себя?
– Да, у меня сложилось такое впечатление: «ты взял» – выходит, ты и убил. Она даже приметы ножа на всякий случай указывает.
– Я над этим не задумывался.
– А если бы, допустим такое, убийство совершила она и попросила вас…
– Да не могла она этого сделать! – прервал Макаров Камаева.
– Успокойтесь, пожалуйста. На предварительном следствии вы, не признаваясь в убийстве брата, такую возможность допускали. Чем это было вызвано?
– Мне говорили, что все улики против меня, и мне тоже так казалось. Да я тогда в таком состоянии находился, что мне было все равно. Мне и теперь не верится, что брата нет в живых.
Макаров разговаривал с ним более откровенно, чем раньше, однако ни в чем не убедил. Что-то мешало им понять друг друга. Быть может, само преступление, обстоятельства, при которых оно было совершено, – против всего этого возмущалась душа адвоката. Настороженность чувствовалась и со стороны Макарова. Он даже спросил в конце разговора, какой институт заканчивал Камаев. А Камаеву не пришлось учиться в институте.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1.
Александр Максимович уже несколько лет работал заведующим юридической консультацией. Далеким-далеким казался ему тот день, когда впервые переступил порог суда в качестве стажера адвоката! Поднялся в пять утра, в восемь был в суде и почти час просидел в коридоре на скамейке со своим «секретарем» – соседским мальчишкой Сашей Быковым. Потом раздались твердые шаги и бодрый голос судьи Кропотина:
– Стажер Камаев? Здравствуй! Заходи ко мне – познакомимся.
Провел в свой кабинет, подвел к стулу:
– Садись, Камаев. Нелегкую ты себе стезю выбрал. Одолеешь?
– Буду стараться.
– Дело наше трудное, нервное, работаем на износ, а ты еще… Ну, как-нибудь… Можешь считать, что тебе повезло: адвокат у нас знатный, москвичка. Она из тебя юриста сделает.
Кропотин понравился сразу и простотой своей, и тем, что обещал помочь на первых порах: «Заходи в любую минуту, не стесняйся», и тем, как рассказывал о заведующей консультацией Милии Ефимовне Шерман:
– Временная она у нас – война кончится, муж с фронта приедет, и снова в Москву укатит. А работать с вей одно удовольствие: умна, напориста, принципиальна. Настоящий адвокат! Так что не теряй времени. Слушай ее беседы с клиентами, приглядывайся к тому, как ведет себя в процессе, даже сопереживать учись, только не так бурно – она чуть не по каждому обвинительному приговору слезы льет.
Зашел прокурор Тарасов, крепко пожал руку, сел, и стул под ним тяжело охнул. Услышав, о ком речь, подхватил:
– Да, ты уж не реви, а то в два ручья пустите, так и суд затопите – он у нас одноэтажный. Слушай, Кропотин, рассказать ему анекдот о Шерман? Так вот слушай, Камаев…
Скоро по всему зданию раздался басовитый хохот прокурора. Тарасов рассказывал, очевидно, только что придуманную историю об одной кассационной жалобе Милии Ефимовны и сам же больше всех смеялся.
Саша вышел из кабинета Кропотина в ликующе-ошарашенном состоянии: приготовился к недоверию, настороженности, а его приняли как старого знакомого, который вернулся в свои края после кратковременной отлучки.
А где-то через год Александр Максимович пережил самую тревожную и самую радостную ночь в своей жизни. Начиналась весна, с близких гор скатывались вешние потоки, на дорогах буйствовали ручьи. Пахло снегом и уже оттаявшей землей. Природа готовилась к пробуждению. Каждые полчаса, а то и чаще Александр Максимович выходил на улицу и спешил к телефону в проходную швейной мастерской. Сторож, глуховатый, преклонных лет старик, молча открывал дверь, и та ворчливо скрипела. Он так часто звонил, что уже стеснялся сторожа, который, наверное, угрюмо и снисходительно поглядывает на него и недоумевает: «Чего мается человек? Жена в родильном доме. Эка невидаль! Разрешится – куда денется».
Когда пришел последний раз, нужный ему номер был долго занят: кто-то, видно такой же нетерпеливый и неспокойный, дозвонившись, не торопился прекращать разговор. Александр Максимович все просил и просил телефонистку соединить его с родильным домом, пока она не взорвалась:
– Да подождите вы! Освободится – сама позвоню!
Опустился на табурет, однако не просидел и пяти минут, как снова назвал номер.
– Да, слушаю, – сразу же раздалось в трубке.
Александр Максимович почему-то не уловил, что эти слова обращены к нему.
– Я слушаю вас! – в голосе раздражение.
– Извините, пожалуйста, снова Камаев. Как там?..
– А, Камаев! – голос смягчился, в нем зазвучали мажорные нотки. – Поздравляю вас с сыном!
– Сын?! – закричал Александр Максимович. И тут же: – Он видит?!
Удивительная вещь: никогда не боялся, что его ребенок может родиться слепым, и все-таки этот вопрос вырвался. Видно, давно таился в подсознании и ждал своего часа.
– Да, да, конечно. Не беспокойтесь и ложитесь спать – поздно уже.
Он с трудом разжал пальцы, долго нащупывал рычаг, чтобы повесить трубку. О том, что забыл попрощаться и поблагодарить дежурную по роддому, вспомнил лишь под утро, а пока с удивлением прислушивался к тому, как частит и сбивается с ритма сердце. Александру Максимовичу хотелось кричать, плясать, неистовствовать: сын живет на свете! Его сын!
Он так и не прилег. Ходил по комнате, пил чай, смеялся, среди ночи затеял капитальную уборку, перебрал детское приданое, а через неделю снова метался в четырех стенах, выбегал на крыльцо и слушал, не идут ли Рая и теща Наталья Ивановна. Встретил их в дверях и протянул руки. Рая поняла этот жест и передала сына. Александр Максимович пронес его в комнату, положил ка диван, сам опустился на колени и замер.
Невесомый комочек дышал тихо, с едва заметной хрипотцой. Александр Максимович осторожно отвернул край одеяла и прикоснулся губами к щеке сына. Запах детского тельца заставил уткнуться в одеяло и дышать, дышать…
– Ты что, Саша? – позвала жена.
– Ни-че-го-о, та-а-к.
Рая никогда не видела его слез, и Александр Максимович хотел скрыть их от нее, но когда показалось, что достаточно успокоился, и поднялся, спазмы снова сжали горло, и он заплакал навзрыд, больше не таясь и не стесняясь.
– Что с тобой, Саша? Все хорошо… – затрепетал голос Раи. – Ну вот, радоваться надо…
– Молчи, молчи!
2.
Он давно был для всех Александром Максимовичем. Его хорошо знали в Сухом Логу и во всех деревнях района. Жилось же по-прежнему трудно, на одну зарплату: Рая, хотя и работала его секретарем, денег за это не получала. Только через семь лет новый председатель президиума областной коллегии адвокатов Николай Павлович Сорокин посоветует: «Пиши наверх. Если разрешат, официально оформим личным секретарем и будем платить». Попытка не пытка. Написал – надо когда-то и о себе позаботиться – и, к своему удивлению, получил разрешение. Вздохнули свободнее. Пока же выручал огород.
В послевоенные годы никто не говорил о научно-технической революции, еще и термина такого не было, а она, эта революция, уже начиналась – стихийно, исподволь, без указаний: появились первые председатели колхозов с высшим, а чаще со средним специальным образованием, молодые и энергичные директора заводов. В суд, прокуратуру, милицию тоже стали приходить специалисты с более высокой квалификацией. Люди старались восполнить упущенное за военные годы и набросились на учебу. В институты и техникумы валом повалили фронтовики; те, кто работал, шли на заочные отделения, учились экстерном. Это время чем-то напоминало первые послереволюционные годы, только тогда постигали азбуку, теперь спешили получить солидную профессиональную подготовку. Камаева от учения отговаривали:
– Зачем тебе лишние хлопоты? Работаешь адвокатом и будешь работать. Не выгонят – как-никак инвалид первой группы. Тебе можно и без «корочек».
И приводили в пример Кузьму Александровича Осипова:
– По всему Уралу любого юриста спроси, кто такой Осипов – каждый знает. А какой институт он кончал? Никакого! Сам своим умом и усидчивостью до всего дошел. Правда, библиотека у него богатейшая, кодификацией занимается серьезно. Вот и ты так действуй. Практика у тебя уже есть, память – любой позавидовать может, так что не мудри.
Все, казалось бы, правильно. За исключением «пустяка»– Осипову доступна любая книга, ему – очень немногие.
Поехал в юридический институт, чтобы поступить на заочное отделение.
– Не можем принять – у вас нет среднего образования, – сказали ему.
– Я учился в университете, выдержал приемные экзамены. Вот студенческий билет, посмотрите.
– Э, батенька, это в войну было. Теперь другие требования. Получайте аттестат зрелости и – милости просим.
Он так бы и поступил, если бы в Сухом Логу была школа рабочей молодежи. Поразмыслив, сдал документы на заочное отделение юридической школы, а учебниками стал запасаться для института, чтобы всю программу проштудировать основательно, для себя, а не для отметок. За три года можно успеть, если постараться. Можно, и успели бы, однако занятая работой в консультации, сыном и хозяйством, Рая не успевала прочитывать объемистые институтские учебники и не раз соблазняла:
– Саша, может, пройдем этот курс по книжке для юридической школы?
– Нет, этот номер не пройдет, – лихо отвечал он.
– Но не могу я больше, не двужильная все-таки.
– Отдохни – я себе другого чтеца найду.
– За это платить надо! Бесплатно кто тебе читать будет?
– Конечно, а ты как думала?
– Так денег у нас…
– Ничего – ужмемся. На овощи перейдем, – бодрился он. – Переживем.
Раисе Петровне приходилось сокращать и без того скромный семейный бюджет, чтобы оплачивать «чтецов» до тех пор, пока об этом не узнали в коллективе и не всполошились:
– Александр Максимович, скоро сессия. Если вам надо что-то почитать, так вы скажите, – то и дело предлагал какой-нибудь добровольный помощник. – Я с удовольствием, тем более что и самому кое-что надо вспомнить.
– Спасибо, – смущенно отнекивался он, – если потребуется, я попрошу.
– Давайте-ка, Александр Максимович, без всякого «если». Знаем мы вас!
Помогли. И к государственным экзаменам брайлевских конспектов накопилось пуда два, несколько чемоданов пришлось с собой брать.
Школу заканчивали втроем: Камаев, судья Кропотин и следователь Иванов.
Следователь Иванов… Когда Саша учился в восьмом классе, подошел к нему в клубе парнишечка:
– Я секретарь комсомольской организации школы Лева Иванов. Хотим мы самодеятельность организовать, чтобы давать концерты в госпиталях, а без баяна, то есть без тебя, сам понимаешь…
Сколько они тогда этих концертов дали! Из десятого Лева ушел в артиллерийское училище и вернулся в Сухой Лог после ранения. Захотел стать следователем. Саша одобрил намерение товарища и пошел к прокурору Тарасову.
Георгий Георгиевич выслушал ходатайство без воодушевления, буркнул:
– Приведи. Надо посмотреть.
Привел.
– Как ты собираешься стать следователем, если Уголовный кодекс в руках не держал?
– Держал, – возразил Лева, – и уголовно-процессуальный проштудировал. Саша давал.
Тарасов хмыкнул:
– Конюхом возьму, чтобы продкарточки получил, а там видно будет. Пойдешь?
– Пойду, – не моргнув, ответил Лева.
Через месяц, может и больше, Лева закончил три, не очень сложных правда, уголовных дела, и Георгий Георгиевич сказал:
– Не знаю, получился ли бы из тебя конюх, а юрист выйдет. Оформляю следователем.
Готовились к экзаменам коллективно. Кропотин и Иванов пошли на это ради Саши – они читали, он слушал. Если возникал какой-то трудный вопрос, он доставал свой конспект, и тогда слушали они. Жили дружно. Серьезно поспорили лишь перед первым экзаменом. Кропотин хотел сдавать в числе последних:
– Преподаватель умается, не до нас будет.
Иванов колебался. Камаев стоял на том, чтобы брать билеты первыми, и с ним в конце концов согласились:
– Быть по-твоему, но если завалимся, ужо тебе…
Позднее всегда сдавали с утра, по привычке даже на вручение дипломов явились раньше всех. Камаев сидел подтянутый и напряженный, слушал приглушенный разговор, сдержанный смех и, забывшись, крепко сжимал локоть жены. Раиса Петровна приезжала с сыном Юрием на каждый экзамен, чтобы подкормить мужчин, приготовить на несколько дней домашний обед, приехала и на торжественный выпуск.
Председатель экзаменационной комиссии Карл Сергеевич Юдельсон называет его фамилию. Раиса Петровна торопливо и неловко ведет мужа к столу президиума. Юдельсон вручает диплом и тихо говорит:
– Я всегда верил в вас и не сомневался в том, что вы сможете успешно работать, – а потом, обращаясь в зал, уже громко, не для одного Камаева: – Я с удовольствием вручаю диплом с отличием адвокату Камаеву Александру Максимовичу. Я расцениваю этот диплом как подвиг. Да, подвиг, потому что из ста пятидесяти выпускников этого года мне предстоит вручить всего два диплома с отличием…
Юдельсон хотел сказать еще что-то, но в зале захлопали, а «виновник» овации стоял с опущенной головой, слышал, как рядом тяжело дышит Рая, и ему хотелось сказать о том, как помогла она ему, как помогли Кропотин и Иванов, но не мог вымолвить и слова.
На выручку пришел Юдельсон:
– Я рад, что вы меня хорошо поняли, – сказал в зал, – поэтому не будем больше пугать молодого человека, – Он, видимо, кивнул на сына. В зале засмеялись, но аплодировали до тех пор, пока Камаевы не вернулись на место.
Вручение дипломов продолжалось. Председатель экзаменационной комиссии вызывал все новых выпускников, и снова раздавались аплодисменты. Больше всех старался сын, хлопал, не жалея ладоней, громко и долго. Жесткие, шершавые корочки диплома давно нагрелись, а Александр Максимович все сжимал и вертел их в руках и не решался положить в портфель. Теплая волна признательности к людям захлестнула и понесла в прошлое. Кто-кто, а он знал, что ему счастливо удалось избежать самых страшных последствий недуга: когда окружающие относятся к слепому презрительно, на каждом шагу подчеркивают его неумелость или чрезмерно жалеют и заласкивают. В том и другом случае человек становится слабым, инертным, не способным к направленной волевой деятельности.
Бабка Ксения и дед Иван, братья и сестры отца, особенно Наталья и Анна, сметливым крестьянским умом улов или его стремление быть наравне со всеми и не отторгали от семейных дел, а наоборот, взваливали побольше. Дальше его вели по жизни уже другие, но такие же чуткие и отзывчивые люди: Александр Михайлович Козьмин, Николай Александрович Комаров, Петр Алексеевич Сементинов – его первые учителя в Шадринске; престарелая преподавательница немецкого языка Эльза Карловна, приоткрывшая ему дверь в школу зрячих, директор школы Александра Васильевна Лопотышкина, широко ее распахнувшая, верный Санчо Пансо – Колька Кудрявцев – в Нязепетровске; всегда готовые прийти на помощь Миша Хорьков, Игнатий Суханов в Сухом Логу; потом народный судья Василий Андреевич Кропотин, прокурор Георгий Георгиевич Тарасов, заведующая консультацией Милия Ефимовна Шерман. Сколько она вложила в него, и как щедро! В ту пору он вдруг увлекся стихами. Милия Ефимовна то осторожно хвалила, то разносила в пух и прах, а однажды деликатно, как она умела, заметила: «Знаете, Саша, я тоже пишу стихи, однако есть золотое правило: кем хочешь будь, но будь совсем. Вы поняли меня, Саша?» И еще раньше, теперь он понимает, как трудно Милии Ефимовне было сделать такое замечание, сказала: «Саша, у вас очень хорошие волосы, но зачем такая грива над глазами? Вам лучше пойдет, если будете зачесывать волосы назад. Обнажится лоб, лицо станет открытым, располагающим…» Следующее житейское замечание преподнесла так, что он расхохотался: «Саша, что это вы так любите косоворотку, вышитую петухами, курами и прочими фигурами? Адвокату – а вы скоро станете им – больше подходит белая сорочка с галстуком…»
А Петя Борисков! Если бы не он… Душа человек Петя Борисков, в чем-то отчаянный и дерзкий, в другом застенчивый и робкий.
Мир не без добрых людей, правильно, и все же ему повезло особенно. Кажется, судьба сводила с ними по известной лишь одной ей прихоти, и каждый, кто больше, кто меньше, в меру своих сил, возможностей и времени, помогал ему тоже случайно, но во всем этом была и какая-то закономерность. Благосклонная судьба подарила ему и Раю с ее подчас неудержимым стремлением первой прийти на помощь – ему ли, соседям по квартире, прохожему на улице. Поначалу он пытался ее сдерживать… Бесполезно – заложено в характере с пеленок. Рая не только жена, она и друг, и советчик.
