Текст книги "Семь Толстых Ткачей (СИ)"

Автор книги: Павел Блинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Лес Ветра могла придумать только больная фантазия сумасшедшего фантаста. Таких деревьев вообще не может существовать в природе. Иногда ровные, иногда закрученные узлами, у хвойных росли листья пополам с иголками, какие-то увеличивались на глазах, какие-то ползли, как змеи, и каждое приветливо шумело. Сначала Ткачи понимали всего лишь легкие обрывки шепота, но, подойдя к Храму Ветра, отчетливо различали каждое слово. А может, не слышали его ушами? Легкий невесомый шелест звучал не в барабанных перепонках, а колебал тонкую, заточенную грань сознания.

Когда семь не очень-то и толстых мужчин пришли к огромной лестнице, в лицо дунул резкий порыв ветра. Он как будто натянул кожу на лицах – Ткачи заулыбались. Перед ними гигантская пирамида, немного похожая на те, что строили майя и ацтеки. Выполненная в форме тысячи ступеней, сужающихся к вершине, и на каждой, как на полочке: кувшины, бутылки, амфоры, вазы, чашки, кубки... и всё пустое. Над Храмом Ветра всегда дует. Здесь, в Стране Четырех Ветров, потоки воздуха перемещались исключительно по законам хозяина – хаотично. Никогда не прекращался Ветер, и никогда Ткачи не видели один и тот же храм дважды. Он немного менялся, каждый раз становился то выше, то ниже, шире или уже, сплющивался блином или рвал небо иглой-башней. Изменения могли быть и с пустой тарой, но кое-что всегда такое же, как прежде. Пустая посуда мерно гудит на Ветру, а над навершием храма висит довольно странное изваяние – огромная золотая монета. Она вращается, как исполинский флигель, и сияет в лучах долгого заката. В Стране Четырех Ветров Солнце садится сразу со всех сторон. Четыре причудливых солнечных зайчика, отраженные гигантской монетой, плавают по лесам, иногда вызывая пожары. Когда Ткачи выйдут из Храма, светила таки зайдут за горизонт, но они этого не увидят.

Изображение на монете видели люди по всему Миру. Многие страны, города, даже целые цивилизации поклонялись Ветру. Правда, на монете не изображен сам Ветер – такое в принципе невозможно. Круглое лицо в обрамлении расходящихся волнистых треугольных лучей-волос можно встретить и у майя, и у русов, и много еще где. Многие думали, это стилизованные изображение Солнца. Но нет – это лицо принадлежит реальной персоне и на этой монете оно такое, какое должно быть: не круглое, а овальное, нос не длинный и не короткий, рот не толстый и не тонкий, глаза не большие и не малые. С монеты на Толстых Ткачей смотрел мужчина с идеализированными, симметричными чертами лица. Его голова горит золотым огнем, но на самом деле у него просто необычная прическа. Волосы полностью растрепаны и закручены. У прототипа лица с этой монеты волосы постоянно шевелятся, как будто у мужчины на голове растут черные змеи. Локоны не очень длинные – примерно двадцать сантиметров, и никогда не прекращают движения. Когда семь толстых стоп коснулись первой ступени пирамиды, их волосы тоже закружились, колышимые вечно дующими ветрами. Даже у Шалита они появились, потому что здесь, в Храме Ветра, возможно всё, что возможно вообразить.

Они поднимались по ступеням и чувствовали, как в телах рассасываются раковые опухоли, мышцы наливаются силой, надломанные кости срастаются, ненужные нервные окончания пропадают, а на их месте вырастают новые. В голове уже сейчас закружились миллионы мыслей и идей, которым предстоит воплотиться в жизнь, когда они вернутся в Мир. Ткачи шли медленно и осторожно. Толстые ступни бережно обходили каждую бутылку, каждый сосуд, каждую чашку; те в благодарность пели им веселые песни. А когда Семь Толстых Ткачей поднялись на вершину, хор поющей тары слился воедино, и четырнадцать ушей различили отчетливое: «Привет». Семь полностью здоровых мужчин вошли в арку, расположенную где-то по центру пирамиды.

Никто из них не помнил, сколько раз они приходили сюда. Никто никогда не запоминал деталей. Поэтому они каждый раз открывали рты от красоты внутреннего убранства Храма. Стены здесь расписаны с удивительным тщанием. На них изображались: звери, жившие, как люди, огненные монстры, пожирающие всех и вся, огромные драконы, летящие под красным небом, удивительные города, сошедшие из арабских сказок. Тут можно найти Синдбада Морехода, мирно беседующего с графом Дракулой. Античные герои из разных стран рубятся на мечах – вот Тор сражается с Гераклом. Десятки богинь любви сравнивают красоту перед зеркалами – побеждают Афродита и Иштар. А здесь, напротив, пейзаж из будущего: космические корабли палят бластерами в деревянный пиратский корабль, капитан которого – сам Хук. А вон там не Шерлок ли Холмс преподает основы дедуктивного метода прячущему улыбку Коломбо? И что может быть грустнее того мужчины, сидящего на троне посреди пустыни? Сюжетов настолько много, что описать или рассмотреть каждый ни у кого не хватит времени. Но Ткачи пытались. Каждый раз они заносили в чертоги мозга как можно больше картин лишь для того, чтобы забыть по возвращению.

Ткачи шли по залу к цели – ее они помнили. Шагали робко и застенчиво – здесь и сейчас им предстоит встреча с самым настоящим Богом. Приблизившись к его статуе, к алтарю, на который молились столько лет, что и не упомнишь, они смущенно прятали глаза, словно манерные девы.

Посреди зала статуя мужчины. Абсолютно черная, как будто сделанная из угля, и невероятно реалистичная. Кажется, сейчас мужчина сделает шаг и сойдет с постамента. Босыми ногами он встал на круглую плиту, справа от него горела одинокая свеча, а слева лежал кусочек льда. Мужчина носил наряд, больше всего напоминавший кимоно или пижаму – его копии, только гораздо-гораздо больше, сейчас болтаются на исхудавших Ткачах. Руки раскинуты в стороны, ноги, напротив, сведены по стойке смирно. На симметричном лице приветливая улыбка и волосы торчат во все стороны. Вот таков Бог Семи Толстых Ткачей. То ли сам Ветер, то ли его посланец – Шелковый Человек.

Толстяки встали вокруг него и взялись за руки, образовав кольцо. Их головы откинулись назад, а глаза закрылись. В эту минуту они засыпали во второй раз, засыпали во сне. Рты открылись, налетел Ветер. Как до этого он играл в пустых бутылках на улице, так теперь он завыл в глотках Ткачей. Но продолжалось это недолго. Ветер стих, семь ртов хором заговорили:

– Мы пришли к тебе, Муза, дай нам силы, дай нам вероятность, дай вдохновение. Мы будем верно служить тебе и изменим во имя твое весь Мир. Не оставляй нас и скажи: доволен ли ты нами?

Ткачи стояли с запрокинутыми головами и закрытыми глазами. Они не могли видеть, кто им отвечает, но ответ каждый раз звучал одинаково. В зал ворвался терпкий и яркий аромат самых разнообразных восточных специй, а далекий и шипящий, как змея, мужской голос прошелестел – то статуя заговорила:

– Доволен. Но помните – перемены не всегда должны быть к лучшему...

На этом общение с Богом заканчивалось. Всего десять слов, но они наполнили Ткачей невообразимым счастьем. Теперь в их жизни всё будет просто превосходно – останется, как прежде...

Улыбки приросли к их лицам на какое-то время. Семь Толстых Ткачей покинули Храм Ветра и Страну Четырех Ветров, гордо неся улыбки в Мир. Они прошествовали по лесу, всё еще находясь в двойном сне. Их глаза оставались закрыты, что не мешало им огибать деревья и прочие преграды. Лес вокруг шумел, храм позади гудел, а они слышали лишь шелест мужского голоса. В голове тысячи идей уже сформировались, вдохновение играло, раздирая на части. Ткачам хотелось прямо сейчас заняться тысячей дел, написать сотни книг, придумать миллионы новинок – всё, чтобы исполнить завет Ветра. «Перемены не всегда должны быть к лучшему».

Выход из двойного сна всегда внезапен и резок. Идя по прекрасному лесу, Ткачи не видели его, а открыв глаза, оказались в совершенно не волшебных лесах Мексики. Но Ткачи не разочаровывались, нет. Ведь пройдет год и они придут сюда снова.

Каждый раз вернувшись, они оказывались в новом районе этих лесов. Однажды их занесло даже на пик горы. Но сегодня им повезло – они проснулись на полянке всего в нескольких километрах от джипов. Они с хохотом глядели друг на друга. Жирные тела ушли – разноцветные пижамы висят мешками. Донельзя грязные, но молодые, сильные, полные энтузиазма и довольные. И опять они встали в круг и взялись за руки. И очень тихо, как будто стараясь сохранить тайну, пробормотали одно слово:

– Спасибо.

Резкий порыв теплого ветра сообщил им – благодарности приняты. Ткачи разжали замок и вернули лицам привычное, изогнутое вниз расположение губ. Дорогу до джипов они преодолели всего за полчаса.

Уж казалось бы, те, кто видел путешествие Ткачей десяток раз, не должен удивляться возвращению. Но глаза телохранителей, старались запомнить каждый их выход из леса. Еще бы – на глазах вершилось настоящее чудо. Ладно бы Ткачи просто худели, но они как будто выздоравливали и омоложались. Цвет лица розовый и здоровый, волосы отрастали, седина из них удалялась без следа. До этого они хромали и еле-еле несли рыхлые тела куда-то в чащу, теперь каждых шел твердо, движения стали резкими. И еще Ткачи выглядели очень опасными. Из леса вернулись не измученные трудной жизнью толстые люди, а, пусть и не поджарые, но сложенные как тяжелоатлеты крепкие мужчины. Казалось, раньше они служили в десантных войсках – со стороны не отличишь, кто на поляне телохранитель, а кто охраняемый.

Проводники знали порядок. Первым делом Ткачам преподнесли семь бутылок крепкого английского пива. Не очень Толстые Ткачи открыли их, чокнулись друг с другом и выпили одним залпом. Затем взяли у телохранителей семь сигар и выкурили. И лишь после этого переоделись и умылись водой из ручья, подогретой на костре. Разноцветные пижамы отправились туда же, Ткачи одели удобные хлопчатобумажные спортивные костюмы. На помолодевших лицах промелькнули несколько самодовольных улыбок, когда они рассмотрели свои отражения в зеркалах. А потом Ткачи уселись в джипы и их повезли в Мехико. Там Семь Толстых Ткачей сели в семь разных самолетов и полетели исполнять приказ Музы.

Ли

Ли Кахома, президент «Кахома корп.», только что вышел из спальни. Оттуда доносились веселые женские голоса, на лбу молодого президента выступили капельки пота. Он – в большом пентхаузе на крыше одного из самых дорогих отелей Токио. Не его отеля – жена Ли вряд ли обрадуется, если еще раз застанет его с любовницами. Хотя, конечно, Ли на нее плевал, но сыну ни к чему слышать, как родители ругаются. Сына надо воспитать так, как отец воспитал его. Мальчик должен понять – если весь мир еще не принадлежит ему, это только вопрос времени. Отец всегда говорил, что только власть имеет ценность, а жены, любовницы, друзья и деньги могут прийти, а могут уйти – в душе от этого не должно ничего измениться. Мужчину делает мужчиной не это.

Ли воспитывали если не строго, то уж точно тщательно. Отец уделял учебе внимания не столь много, сколько моральному облику сына. Почитание отца и себя – именно в такой последовательности и только так; вот собственно и все принципы, усвоенные Ли от родителя. Надо сказать, Ли им полностью соответствовал. До смерти старика Кахомы он оставался в плотной тени, а после вышел на свет во всей красе. Вышел так, что все сразу поняли – с Ли шутки плохи и могут окончится смертью.

– Здравствуй, Ли, – раздался голос из темного угла.

Ли не вздрогнул, не испугался и даже не повернулся к вновь прибывшему. Он закончил начатое – залез в холодильник и достал два пива. Изначально хотел выпить шампанского, но слегка изменил планы – в комнате стало значительно жарче. И лишь после этого он пошел на голос, но не включил свет. Ли любил полумрак, а гостю свет не нужен вовсе – он слеп.

– Привет. Кто пришел ко мне сегодня? – сказал Ли, садясь напротив мужчины.

В темноте он плохо виднелся, но Ли представлял его облик – все из клана Слепой Дюжины выглядели одинаково. Длинный плащ, скрывающий оружие, высокие сапоги и неизменные темные очки. Однажды Ли увидел, что скрывают зеркальные стекла и потом неделю ему снились кошмары. Это было очень странно, потому что крови Ли повидал прилично и впечатлительным никогда не был, но кошмарило не от грубых швов на глазницах слепца – кошмары приходили вообще почти всегда, когда он встречался с ними, но тогда... Тогда он чуть с ума не сошел. Это еще одна причина, чтобы не видеть гостя.

– Кур.

Никто доподлинно не знал, кто такие люди из клана Слепой Дюжины. Только смутные легенды и слухи летали над ними, как бабочки вокруг костра. А как много их сгорело в пламени одного из самых могущественных кланов японской мафии. Начало клан Слепой Дюжины брал где-то в Первой Мировой Войне. Именно тогда несколько военных кораблей отбились от Японского флота и занялись грабежами. И по сей день пиратство – главный доход клана. Руководителей у них, как понятно из названия, двенадцать. Поговаривали, прежде чем вступить в руководящую должность, новый главарь должен зашить себе глаза. Ли не знал, зачем они это делали, однако с ориентированием в пространстве у них проблем не наблюдалось. Вот хоть этот Кур спокойно пробрался в его пентхауз, обойдя многочисленную охрану, и ничего, что слепой.

Поименно дюжину тоже никто не знал, по крайней мере, всех. Ли встречался с Ором, Рооми, Арооми. Кур стал четвертым. У клана существовал еще ряд причуд. Например, с Арооми Ли виделся дважды, но во второй раз пришел другой мужчина, что не помешало им общаться, как будто они виделись раньше. Ли не имел понятия, как они это делают и зачем, но примерно раз в пять лет состав главарей клана менялся полностью, оставляя за собой прежние имена и манеру поведения.

С кланом Слепой Дюжины Ли познакомился не так давно. Собственно, лишь когда уговорил Чана выступить против Семи Толстых Ткачей. Тогда к нему пришел Арооми и предложил помощь. От подобных предложений, тем более высказанных такими лицами, отказываться не принято, и Ли согласился. Главарь кое-что рассказал ему о Ткачах, выяснилось, что толстая бригада контролирует почти треть якудзы. Ли водил с ними шашни и раньше и очень удивился. Он вообще удивлялся больше и больше, узнавая подробности о своих толстых противниках.

Арооми поведал, в семидесятых годах якудза что-то не поделила с Ткачами и те написали книгу. Опус о японских гангстерах разошелся бешеным тиражом и стал очень популярен во всем мире. Тогда же резко покатился вниз уровень частных инвестиций в экономику Японии. А когда по книге поставили фильм, где показали методы работы якудзы и силу их власти, даже крупные корпорации перестали вкладывать деньги в японскую экономику. Никому не хотелось работать в стране, управляемой бандитами. Правительству Японии не оставалось ничего другого, кроме как, с показательной жестокостью, уничтожить десятки предводителей и приговорить к тюрьме сотни рядовых членов якудзы. Такого страшного удара якудза не испытывала ни до, ни после. Всем кланам пришлось, объединившись, пойти на поклон к толстякам. Неизвестно, о чём они там договорились, но вскоре вышли еще несколько книг, главным образом, о высоком уровне развития и перспективах Японской экономики.

Да, вот так просто, оказывается, действуют книги. Повергают в пропасть экономики целых стран, гнут яростные бандитские кланы в бараний рог, с легкостью и изяществом возвращают всё на круги своя. Инвесторы тогда вернулись в страну восходящего солнца, а якудза по сей день боятся Толстых Ткачей больше смерти. Просто, да. Но получается так, почему-то, только у них.

Что же касается клана Слепой Дюжины – он никогда ни у кого прощения не просил, да и не пострадал от чистки японских властей. С Ткачами у них были какие-то свои счеты. Очень личные. Поэтому они с радостью вступили в союз с Ли – миллиардер в войне всегда большая подмога.

– Кур, значит, – сказал Ли, протягивая тому бутылку.

Перед ним сидит слепой мужик, он точно не претворяется. Но рука в черной перчатке протянулась и взяла бутылку, как будто видела сама. Ли заметил, как только перчатка коснулась стекла, запотевшая бутылка тут же покрылась конденсатом, а потом и вовсе высохла. Сухие губы Кура отхлебнули из горлышка бутылки, Кахоме показалось, пиво запарило у того из краешков рта. Кур вылакал бутылку один залпом и поставил на столик. Бутылка исходила паром. Из нее испарялись остатки влаги.

– Я пришел к тебе за информацией, – сказал Кур. Рядом с ним жарковато, а в комнате попахивает... как будто пустыней?

– Съемки фильма начнутся на следующей неделе, всё уже обговорено и осталось лишь доделать декорации.

– Не это меня интересует, Ли. Откуда у вас вдруг появился такой замечательный сценарий?

– От какого-то русского писателя. Я не знаю, всем занимается Чан.

– И это плохо, Ли. Не стоит отдавать в руки хитрого лиса все нити.

– Да какой он лис? Может, раньше и был, но теперь... просто старая развалина.

– Поверь мне, Ли, любой сумевший подняться наверх с самого низа – очень умный человек. Не стоит недооценивать ни своих врагов, ни тем паче – своих союзников.

– Хорошо, я проявлю больший интерес к работе над фильмом. Что еще ты хотел узнать?

– Наши люди сообщили, что Толстые Ткачи пропали на целую неделю а, вернувшись, предсказуемо активизировались. Их деятельность циклична. Весной и летом они расторопней всего, осенью потихоньку угасают, а зимой почти бездействуют. Следующей весной всё повторяется. И так из года в год...

– И что это должно для меня означать? Всё равно фильм будет готов только через год.

– Вот об этом я и говорю. Надо сделать всё, чтобы его выпустили к концу зимы. Надо бить по Ткачам, когда они слабее.

– А почему они так странно действуют?

– Никто не знает, – пожал плечами Кур. – Некоторые действия Толстых Ткачей не поддаются расшифровке. У нас есть предположения на сей счет, но это только догадки...

– И как это отразиться на наших планах?

– В целом, никак. Всё остается по-старому. На премьере фильма мы должны убить всех Ткачей, которые там будут. Даже если приедет один Вольт, его надо уничтожить. А если удастся убить еще нескольких...

– Кур, я не против. Я скажу Чану, чтобы он постарался выпустить картину к концу зимы.

– Даже лучше к началу весны. Они обновляются где-то к марту...

– Что делают?

– Неважно. Просто делай свое дело, а мы займемся остальным.

– Хорошо. Это всё?

– Да.

Кур поднялся и пошел к выходу. Ли не стал его провожать и, допив пиво, направился в спальню. Девочки притихли, услышав разговоры в комнате, но сейчас он их растормошит. Этой ночью он постарается напиться и уснуть как можно позже, иначе кошмаров ему не избежать.

Дима

– Значит, главный герой – не герой? – спрашивал Диму толстенький коротышка в очках, одетый в демократические шорты с белой майкой.

– Да, – ответил Дима. – Вся фабула книги строится именно на том, что Один оказался прав, когда перестал смотреть на героев. С тех времен героические поступки стали совершать, руководствуясь не идеалами смелости или того же героизма, а из страха. Они спасают людей либо за компанию, спасая первым себя, либо потому, что им за это платят. Они любят других, чтобы самим было хорошо. Они эгоисты, а не бессребреники. Они воюют, чтобы прославиться, разбогатеть или завоевать новые земли, а не чтобы совершить подвиг. Настоящий подвиг – это работа над собой для себя. Это попытка стать лучше. Для самого себя лучше и в собственных глазах. А современный подвиг – это попытка стать лучше в чужих глазах. Потому и получается плохо, ведь «чужие глаза» также несовершенны, как и свои. Они тоже не без греха и готовы простить слабость, ошибку, страх. Но «чужие глаза» нельзя изменить, а свои – можно.

– Это хорошо, – кивнул режиссер.

Они сидели в небольшом вагончике неподалеку от съемочной площадки. Режиссер, в принципе, остался доволен беседой и тем, как писатель разъяснил некоторые моменты произведения. Это поможет в работе с актерами, особенно в правильном построении характера персонажа, но... Сам писатель его страшно раздражал. Он не вел себя нагло или надменно – это режиссер понял бы и принял. Ему приходилось работать с таким количеством бездарностей, мнящих себя гениями: актерами, сценаристами... актрисами! Пожалуй, с актрисами в этом плане сложней всего, ведь абсолютно каждая женщина – звезда! С соответствующей звездной болезнью. Но тут нет, раздражало другое. Первое – этот тип вообще на него не реагировал. Другие сценаристы или писатели очень даже реагировали, узнав имя; другим достаточно было гордо стоящего на полочке Оскара. Но, беседуя с писателем, режиссер как будто менялся с ним местами. Молодой мужчина написал всего три книги, причем, одну не художественную, а научно-популярную, но рассуждал настолько здраво, подмечал детали, разъяснял режиссеру детали уже его работы... И так всё четко расставлял по полочкам! Никто не любит умников, даже другие умники, но нет ничего хуже одному умнику понять, что другой умник – вправду умнее его. В практике режиссера был только один человек, которого он мог бы назвать бОльшим профи, чем он сам – голливудский продюсер Уолт. Но то – фигура! Которой, почему-то, этот фильм как кость в горле. А тут... Какой-то русский.

Вторая причина – облик писателя. Режиссер никогда не видел настолько безупречно одетого, выбритого и причесанного человека. От него пахло духами, но не сильно, зубы светились перламутром, волосы изящно зачесаны вбок, а глаза... они, мягко говоря, удивляли. Благо хоть Дима большую часть суток носил темные очки, но сейчас он их снял и таращился почти немигающим и безразличным взглядом. Мужчина не альбинос, но глаза почти белые. Иногда казалось, радужка отсутствует напрочь, только при встречном свете удавалось различить – глаза у него едва-едва голубые. Он сидел на стуле, как каменное изваяние, и лишь губы шевелились, выдавая нужную информацию максимально лаконично. Последняя реплика оказалась самой большой за прошедший час.

– Я думаю, Дмитрий, мне все ясно, – сказал режиссер, протягивая руку. Ну вот и всё – больше он его никогда не увидит, разве что на премьере. Даже сейчас режиссер не говорил себе правду, почему Дима его так нервирует – писатель просто пугал его. – Когда возвращаетесь в Россию?

– Пока не знаю. Наверное, когда придется ехать на развод.

Он пожал протянутую ладонь, чуть не сломав режиссеру кости. Тот поморщился, но не столько от боли, сколько от холода писательской руки. Словно Дима сделал себе протез из сухого льда, на секунду режиссеру показалось, он увидел иней на ногтях.

А Дима, не попрощавшись, вышел из трейлера и пошел к своему. Пока не приехал актер, играющий роль главного героя, Диме предложили занять его вагончик. Ему снимали номер в отеле, но ездить по Гонконгу из конца в конец неудобно, и Диму переселили сюда. Войдя, он сразу пошел к ноутбуку и, открыв текстовый документ, застучал по клавишам. И только когда написал десяток предложений, на лице появилась улыбка. Теперь он улыбался только когда писал. В новом, вымышленном мире он уходил от полного безразличия жизни и становился другим человеком. Тем человеком, которого он описывал.

Он сильно изменился за последние месяцы. От прежнего Димы почти ничего не осталось. Ни интересов, ни привычек, ни привязанностей. Но новый Дима нравился ему больше. Его не интересовали мелочи, зато он всё больше задумывался о глобальном. В частности о том, зачем снимают этот фильм? Сначала он не замечал ничего необычного. Ну, охраняют студию очень тщательно, так и что? Но потом сообразил или, быть может, увидел во сне, что сотня охранников – это очень много. Даже непозволительно много и бессмысленно. Новый Дима не любил бессмысленность и очень скоро разобрался, что к чему. Пару небрежных слов, брошенных Ченом и его дядей, легкая нервозность режиссера, и, конечно, сны сказали ему о многом. Он несколько раз услышал словосочетание «толстые ткачи», почему-то его это сильно заинтересовало. Он даже спросил об этом у Чена, но получил в ответ лишь какую-то байку о названии фильма. Прежний Дима никогда не заподозрил бы Чена во лжи, а новый... Новый видел, что тот бессовестно врет. Это яснее ясного даже по расширению и сужению зрачков китайца, но Дима видел больше. Микроскопические капельки пота над верхней губой, которые не различишь без микроскопа, учащенное сердцебиение – показывала маленькая пульсирующая жилка на шее, тембр голоса, моргание. Новый Дима замечал всё. И, в принципе, оставался безразличен. Принимал информацию: ему врут. Это не вызывало злобы или раздражения.

Дима стал замечать за собой некоторые странности и зрение орла лишь одна из них. Он теперь практически никогда не волновался, отсюда, видимо, и некоторая способность к наблюдательности и анализу. Вроде бы вел сидячий образ жизни, но Дима стал чуть ли не в три раза сильнее. Он похудел, но был вовсе не дистрофиком, напротив, тело приобрело потрясающий рельеф – Дима давеча изучал анатомический атлас и не нашел там некоторых мышц, появившихся у него. Руки, ноги, торс, шею словно сплели из металлического троса, любая мышца в напряженном состоянии была на ощупь камнем. Его уши лучше слышали, осязание тоже усилилось – перебирая в кармане мелочь, Дима мог сказать достоинство монеты не по размеру, а по надписи. А потом мог двумя пальцами свернуть любую монетку в трубочку...

Когда Дима понял, что Чан ему врет, что «толстые ткачи» – это гораздо больше, чем название фильма, он начал действовать согласно своим новым качествам и добился результата довольно быстро.

Имя Уолт на съемочной площадке произносилось неоднократно, однако никто на вопросы о нём не отвечал. Диме пришлось пойти на хитрость. Помог ему помощник главного режиссера молодой человек по имени Стефан. Американец по рождению, корнями он уходил во французскую землю, любил выпить и погулять. Дима пригласил его однажды вечером прошвырнуться по барам Гонконга и покадрить девиц. Хотя с недавних пор слабый пол Диме совершенно безразличен, а одна единственная мышца, никогда не становившаяся твердой на его теле, болталась между ног. Для желанна лишь женщина из снов, которую он даже не помнил. Иногда при взгляде на других девушек или вспоминая жену, в мозгу на краткий миг вспыхивал образ ее синих глаз и холодной красоты.

Когда они сменили четвертый бар, Дима решил прощупать почву. Они так никого не закадрили, да Диме оно было и не надо, зато и он, и Стефан изрядно приняли на грудь. И вот, распивая третью бутылку виски, купаясь в клубах кальянов, Дима спросил у Стефана: кто такой мистер Уолт?

– Ну, бро, ты даешь! – сказал помощник режиссера и заржал. – Как можно не знать Уолта?

– Так я недавно в этом деле, – пожал плечами Дима.

– А, ну да... Если коротко, то Уолт твой конкурент номер один! – сказав это, Стефан расхохотался, как павиан, а Дима изобразил на лице удивление.

– В смысле?

– Он самый лучший сценарист Голливуда. И не только его. Уолт – легендарная личность. Он главный редактор нескольких журналов о кино, выпускает подарочные альманахи звезд, продюсирует не менее двадцати фильмов в год, ему принадлежат контрольные пакеты акций нескольких студий. В общем, если ты видишь на экране очередной блокбастер, считай в нём участвовал Уолт.

– А чего его тогда нет здесь? Или он тоже принимает...

– В том-то и дело, – Стефан выпил рюмку виски, заговорщицки подмигнул и продолжил. – Тебе-то, конечно, плевать, ты уже бабки получил и можешь валить обратно в Россию поить медведей водкой, но остальная труппа беспокоится. Актерам, даже по меркам Голливуда, заплатили бешеные деньжищи, чуть не в два раза больше обычного. Режиссер, по слухам, после съемок сможет прикупить себе островок на Гавайях, и всё потому, что Чан, ну, старик Чан, решил потеснить Уолта. Фильм обещает быть очень успешным, ты, сукин сын, написал классный сценарий, и это чуть ли не впервые, когда Уолт не имеет к этому дела.

– Ну и чего? В чём конфликт-то? В Голливуде тоже мафия заправляет? И нельзя делать хорошие фильмы без этого Уолта?

– А хрен его знает, – пожал плечами Стефан. – Вот только за последние пятьдесят лет не вышло и двух фильмов, где не принимал участие Уолт, да и то те два провалились...

– Хорош заливать! Так не бывает.

– Не бывает, а бывает. И наша маленькая труппа нервничает. Я сам в этом бизнесе не так давно, но знаю хорошо – кто переходит дорогу Уолту, или вылетает, или с ним происходит что похуже...

Стефан налил из Бутылки еще рюмку, выпил. И тут его угораздило взглянуть в глаза Димы. Помощник режиссера вдруг увидел в почти бесцветных бельмах странного русского писателя... Зиму. Далекие пики осколков гор, ледяное плато, заснеженный замок...

Дима тоже почувствовал нечто странное. Словно кто-то использовал его как окно. В голове добавились несколько любопытных мыслей и образов, потом его охватил легкий страх. Такого он еще никогда не испытывал, и, если бы это случилось до произошедших с ним изменений, его охватила бы самая настоящая паника, но теперь был лишь... даже не страх. Волнение?

Дима стал окном. Или дверью. Он чувствовал, кто-то медленно пробирается в его мысли. То он спокойно анализировал информацию, изучал Стефана, а тут вкралась мысль, которая никогда не посещала его прежде. Такого вообще не могло прийти в голову ни прежнему Диме, ни даже новому – спокойному и отрешенному. Ему захотелось совокупиться со Стефаном. Но даже не с ним, а только лишь с его головой. Отрезать и как следует напхать туда... А остальное тело скормить ледяным псам. Но не отрезать голову сразу, а начать нарезать с ног. Пальцы, голени, колени. В мыслях рождались образы, он увидел то, что никогда не видел – ледяных псов. Огромные, размером с медведя волкоподобные чудища. Белая шкура покрыта сосульками, что острее клинков. Глаза белые, зубы – прозрачные, как стекло. Такие же ногти. Дима видел, как его синяя ладонь держит острейший меч. И вот он отрезает бедро у орущего Стефана, подбирает со снега, швыряет псам. Те радостно гавкают и чавкают. Почему-то Стефан никак не может умереть, а продолжает вопить, пока я не нарезаю его на частички – остается только голова, которая орет и орет. А куда он денется, чары Кая сильны – никто не уйдет из Черно-Белого Царства, пока он не пожелает этого! Никто по своей воле! Тут сильна только его воля – воля Кая! И Герды! Синяя ладонь берет голову помощника режиссера за волосы, а вторая ладонь расстегивает ширинку на кожаных штанах...

Только тут Дима понял, что глядит не свои мысли. Стефан тоже цел и невредим – сидит перед ним в каком-то трансе. Но смотрит Дима на него не один, а вместе с еще кое-кем. Пришло четкое понимание, где он и кто тот, пробравшийся в его голову. Это Ее вернейший соратник, но это не Она. А хозяйничать в его голове может только Она!